"Красный Кристалл" - читать интересную книгу автора (Казанцева Марина Николаевна)

Глава 5

Что-то враждебное вторглось в этот край, нечто такое, к чему никто из живущих здесь не был готов. Те серые жабы сильно напоминали вурдалаков, с какими Лён встретился в тот год, когда Лембистор вздумал нарушить мир Селембрис. Нашествие огня, сплошным фронтом идущего по земле могло быть следствием этого вторжения. На второй год после победы над демоном-драконом волшебники заметили изменение погоды — в некоторых местах появились болота, где-то погибли леса и появились пустоши. Но вторжение было остановлено, и больные зоны снова восстановились. Здесь происходило нечто подобное, словно лимб, как некогда на Селембрис, выедал земли этого края. Лёну хотелось разобраться в этом, выяснить настоящую причину, найти места вторжения и решить, как можно помочь впавшей в бедствие земле.

Он ждал утра, чтобы продолжить облёт местности и увидеть как можно более полную картину. И сейчас он сидел на вершине скалы, окутав себя покрывалом незаметности — никакие меры не были лишними. Свет с востока уже разлился бледно-серой полосой над мутным океаном ночного тумана, лишь кое-где вспыхивали багровые языки пламени, да мрачное зарево зависло далеко на юге.

Развалины города лежали слева, и Лён мог поклясться, что это был как раз тот разрушенный город, на останки которого он наткнулся в первый заход. Тогда следует признать, что в первый раз он видел прошлое этого края, его смерть. Леса сгорели без остатка, реки испарились, почва засохла. Что-то уничтожало эту землю, методично и безжалостно пожирая города, сёла, пашни, леса и долины.

Едва взлетев на своём лунном жеребце, Лён описал широкую дугу вокруг того места, где некогда был город. Как следовало ожидать, вид сверху не выявил ничего нового: город был разрушен, и, судя по состоянию развалин, довольно давно. Тогда молодой волшебник направился к югу, откуда двигалась ровной линией полоса странного пожара, поедающего всё подряд. Проносясь на солидной высоте, он заметил резкое понижение местности, и понял, что не ошибся: он видит эту местность второй раз, только сейчас она ближе к началу катастрофы. Да, это была как раз та впадина, которую он заметил ранее, только с земли — тот же резкий обрыв и то же пологое снижение уровня дальше. Только в прошлый раз эта огромная яма была заполнена бурым туманом, так что противоположного берега и видно не было. Теперь обнаружилось, что берега действительно быть не могло — впадина была обширна, глубока, а местами в ней виднелись тёмные лужи непонятного вещества, похожего на дёготь. Местами со дна впадины били грязные ключи, исторгая из недр больной земли нечто чёрное и довольно горячее, судя по густому пару. Сам вид этой впадины был отвратителен, поскольку дно её покрывали засохшие пятна жёлтого и чёрного цвета, словно следы недержания.

Место, где был город, осталось далеко позади, так что не было видно даже возвышенности, на которой он стоял, так что Лён заподозрил, что обширная впадина вовсе не была впадиной, и что как раз она и была нормальным уровнем земли — это город стоял на высоком плато. Горячие гейзеры внизу встречались всё чаще, и вся почва была заплёвана густыми шлепками маслянистой грязи. Лён уже хотел сменить курс, полагая, что сбился с пути, но тут впереди вдруг произошёл разлом почвы — широкая трещина побежала по сетке морщин, и в щель рванул огонь. Высокий фейерверк взлетел, едва не достигая всадника на летающем коне, но Сияр резко взмыл выше. Горящая масса обвалилась на землю, и чёрные пятна начали загораться. Из разлома стала вытекать лава и тучи искр взлетали ввысь — это было самое настоящее вулканическое извержение, только вот на вулкан земля никак не походила.

Лён миновал этот разлом и увидел, что стена идущего пожара совсем близко — трещина предваряла его путь. Лететь над этим природным костром было очень тяжело — жар доставал и воздух стал очень горек, поэтому Лён повернул обратно и взял в сторону от этой гигантской топки. Искать что-либо за этой полосой было бессмысленно, и так ясно, что там нет ничего живого, а ему надо найти спасшихся от катастрофы людей и спросить про город Дерн-Хорасад.

Внизу утекали прочь унылые безлиственные леса и грязные русла обезвоженных рек, встречались следы дикого разграбления жилых мест, однажды Лён заметил движение и, снизившись, обнаружил охоту серых жаб на измотанного жаждой и голодом лесного оленя. На его глазах серая свора настигла животное, и над его телом образовался подвижный холм из туш голодных монстров. Ещё несколько раз он видел других чудовищ, которые рылись среди покинутых жилищ. И вот к середине дня, когда солнце нещадно палило с высоты, а вся земля внизу казалась уже сплошной серо-жёлтой кашей, он увидел извилистую змейку, состоящую из подвижных точек.

— Посмотри, Сияр, — обратился всадник к жеребцу. — У тебя глаза острее: это снова охотится стая тварей, или что иное?

— Людей вижу и лошадей, — ответил конь.

Он нашёл, что искал, и устремился скорее к этой змейке, надеясь, что на этот раз он встретил не мираж.

Караван из беженцев, в этом Лён был уверен, медленно двигался по бездорожью. Кажется, они стремились к погибшему лесу, который стоял на горе, угрожающе ощетинившись сухими ветками, словно защищался от нападения. Люди тянули за поводы животных, но те обессилели от тяжёлого груза, от голода и жажды, поскольку на всей равнине не виднелось ни клочка зелёной травы и ни единой искры от воды не блеснуло под солнцем, стоящим в зените. Печальная процессия настолько сливалась цветом с окружающей средой, что только короткие тени позволяли замечать движение. Лёна даже не заметили, во всяком случае, вплоть до того момента, когда он опустился на землю немного в стороне. Люди смотрели по сторонам, но не вверх.

Едва копыта Сияра коснулись сухой почвы, подняв пыль, как в караване раздались крики — люди показывали руками на необычное для этих мест явление: летающего коня. От толпы отделился один человек и пошёл к пришельцу. С удивлением Лён понял, что уже встречал его: это был тот самый бородач, которого он видел на переправе. Только в тот раз человек напрасно шевелил губами: ни звука не было слышно. Теперь всё было иначе.

— Кто ты, незнакомец, зачем ты преследуешь нас? — с гневом и страхом спросил бородач, тревожно оглядывая крылатого коня, как некоторую невидаль.

Он подбежал почти вплотную и теперь направлял на Лёна простое копьё. Лицо человека было измождённым, волосы полны пыли, одна рука перевязана грязной тряпкой, одежда в прорехах, обувь имела плачевный вид — она просто разваливалась. Но лицо этого немолодого человека, удивительно напоминавшего Лёну вожака Карсона, было решительно и сурово.

— Мы видели тебя у переправы неделю назад, — сказал бородач, не опуская своего жалкого копья. — И теперь ты снова настиг нас. Кто ты: призрак, или живое существо?

— То же самое и я хотел спросить у тебя, — пробормотал Лён, изумлённый тем, что слышит слова и даже тяжёлое, хриплое дыхание измотанного человека.

Он торопливо сошёл с коня, чтобы его не принимали за врага, и медленно пошёл к вожаку отряда, выставив перед собой пустые ладони в знак мира.

— Я всего лишь хотел у вас спросить… — как можно спокойнее сказал он в то время, как прочие мужчины из каравана подходили на помощь вожаку, вооружённые самым разным оружием — от мечей до рогатин.

— Ты? У нас? — спросил мужчина, и засмеялся от своих слов. — Мы сами думали у тебя что-нибудь узнать. Однако, ты не ответил на вопрос: кто ты и зачем преследуешь нас? — добавил он уже гораздо спокойнее, видимо, решив, что одинокий всадник им не опасен.

Большинство подошедших не столько смотрели на пришельца, сколько на его коня. Люди изумлённо разглядывали крылья белоснежного жеребца и его тонкую породистую морду, которую тот надменно задрал вверх — лунные жеребцы вообще имели очень непростой характер, и, если им что не нравилось, тут же старались показать своё недовольство.

— Да, я ищу город, который называется Дерн-Хорасад, — ответил Лён, тоже во все глаза глядя на людей, первых живых людей, которых он встретил в этом обезлюдевшем краю.

— И только-то? — небрежно спросил вожак, оборачиваясь к своим людям. — Вы слышали о таком городе?

Те засмеялись и дружно покачали головами.

— Не знаю, пришелец, может, какие-то из развалин и носят такое гордое имя, — ответил вожак, снова поворачиваясь к гостю. — Но мы люди простые, в городах не жили никогда. Если бы знали, так обязательно бы тебе сказали. А ты скажи нам, откуда у тебя такая диковинная лошадь? Она в самом деле умеет летать?

— Это лунный конь, — ответил Лён, удивляясь этому вопросу — на Селембрис все знали, что крылатые кони служат дивоярским волшебникам.

— Какой, какой? — не поняли люди, и Лён подумал, что они над ним издеваются.

— Это просто так говорится, — немного резче, чем хотел, ответил он. — Крылатые кони по ночам летают в лунном свете и кормятся лунным светом, поэтому их и называют лунными жеребцами. А вообще-то они дивоярские.

— Совсем ничего не понимаю, — сокрушённо признался вожак, опуская копьё в то время, как прочие с большим удивлением смотрели на пришельца. — Снова какие-то непонятные слова говоришь. Что такое «лунный»?

— От слова Луна, — ещё больше удивился Лён, большими глазами оглядывая всех — это у них тут шутки такие?

Непонимание, выразившееся на лицах, встревожило его. Кажется, люди не поняли, о чём он говорит. К толпе мужчин присоединились женщины, старики, а среди них несмело выглядывали маленькие дети. Подростки держались с достоинством взрослых мужчин и были вооружены простым оружием, достойным разве что крестьян. Одеты все были настолько разношёрстно, что просто диво: было на них всё — от простых рубах и грубо выделанных шкур, до деталей рыцарских доспехов, надетых поверх крестьянской одежды. У одних были шлемы с оторванными забралами, у других металлические забрала, пришитые к шапкам для защиты головы.

— Чего гогочете? — недовольно прошамкал один старик, пробившийся вперёд. — Была раньше тут луна, говорю вам. Давно это было, в незапамятные времена. Записано оно в старых книгах.

— А что такое… Дивояр? — поинтересовался вожак. — В книгах об этом ничего не сказано?

— Вот это не скажу, — сокрушился старый, к словам которого все относились со смешком.

В этот миг раздался тревожный свист, и мужчины обернулись. Свистел подросток, оставшийся при обозе, возле животных, которые обрадовались передышке. Мальчик указал рукой в сторону, где вздымался бурый столб пыли, а впереди него неслась неясная масса.

— Жажлоки! — закричали люди и бросились обратно к вьючным лошадям и ослам. Они понукали животных к движению, устремляясь в лес, до которого было не близко.

— Ты отвлёк нас своей болтовнёй! — рассердился вожак, бросаясь к каравану. — Мы были бы уже на полпути к лесу!

Лошади и ослы тоже почувствовали беду и поспешно заскакали под тяжёлым грузом. Но силы их были на исходе — некоторые даже валились наземь, не в состоянии двигаться бегом. Тогда мужчины разрезали верёвки и взваливали тюки на себя, шатаясь под их тяжестью.

— Не донесёте! — кричали женщины. — Бросайте!

Но мужчины упрямо пытались тащить эту тяжесть, почему Лён понял, что в этих узлах самое ценное в этом походе — пища. Женщины и дети тоже пытались подхватить поклажу, и всё это задерживало движение.

— Гранитэль, необходимо им помочь, — с тяжёлым чувством обратился Лён к своей невидимой спутнице. Он понял, как долог и труден был путь этих людей, и что впереди, скорее всего, их ничего хорошего не ждёт.

— Атакуй чудовищ, — был ответ принцессы. — Я помогу тебе расправиться с этими тварями. Пусть эти люди видят твою силу, тогда они будут разговаривать с тобой иначе.

Лён на глазах у публики вскочил в седло и окутался сияющим светом серебряного огня — тот потёк по его телу, наращивая невиданные доспехи и облачая всадника и коня в мерцание лунного света. Длинный клинок вырос в руке рыцаря, и белый огонь, что струился по нему, затмевал солнце.

Люди, лихорадочно убегающие от смерти, вдруг остановились и обернулись на фантастическое зрелище, и только животные продолжали панически стонать.

Мощные крылья Сияра подняли тучу пыли, когда жеребец с долгим торжествующим ржанием пошёл вертикально вверх — Сияр обрадовался бою. Его хозяин оделся в дивоярские доспехи и, блистая мощью небесной славы, ринулся на врага, один против сотни — вот это был ответ неверящим, а не те жалкие слова, что говорил его хозяин перед невежественной чернью! Это был поступок дивоярца, это было достойно благородного оружия, на котором лежал отблеск героического прошлого, которое носило гордое имя Каратель!

Нечто сияющее сильным светом, при котором бледнели даже тени, бросаемые солнцем, устремилось навстречу несущемуся стаду. Острие плотно бегущей, жадной до плоти массы чудовищ составляли самые сильные хищники. Они соединяли в себе самые разнообразные признаки, дающие им преимущества и в беге, и в нападении. Мощные ноги с копытами давали неутомимость в скачке, огромную скорость и сами по себе были оружием. Горбатые спины с костяными наростами и роговыми пластинами были непробиваемой защитой. Массивные челюсти хищников с длинными острыми зубами, два прямых бивня и острые рога дополняли картину. Одна такая тварь могла в считанные минуты уничтожить отряд беженцев, а тут их было не менее тысячи! Поднявшаяся пыль скрывала в себе большую часть стада. Участь людей была предрешена, и едва ли тот лес, в который они так стремились, мог спасти их от гибели.

Такие мысли мелькнули в сознании Лёна, когда он нёсся над поверхностью земли к голове стаи. Удар, с которым он врезался в плотную массу монстров, был так силён, что смял голову этого чудовищного войска. Жажлоков бросило под копыта своих же собратьев, но это ни на секунду не сдержало их бега — они словно не заметили вторжения. Они моментально подмяли копытами упавшие тела, а Сияр тут же взлетел над ощетиненным рогами и горбами стадом. Идти на таран было бессмысленно, тогда Лён стал обходить это войско стороной, срезая его края своим безотказным мечом. За эти краткие мгновения жажлоки продвинулись почти на половину расстояния, разделявшего их с беженцами. Мельком Лён увидел картину безнадёжной борьбы за спасение — животные падали в смертельном ужасе перед летящей к ним смертью, а другие наоборот — вырывались из рук людей и в панике разбегались в стороны. Он уже понимал, что скорость этой дикой стаи была слишком велика — мощь этих дьявольских созданий, их неутомимость превосходили даже сквабаров, которых до сего момента Лён считал самыми страшными чудовищами. Копыта жажлоков мелькали так быстро, что казалось, будто у них не четыре, а сотня ног!

С пронзительным криком он бросился к голове оравы и помчался впереди, сворачивая в сторону, чтобы увлечь их за собой — в сторону от беженцев. К несчастью, лошади и ослы разбежались, путаясь в свалившейся поклаже и волоча за собой людей — ужас придавал животным силы. Толпа беженцев рассеивалась, оставляя без защиты детей и женщин. Те пытались бежать к лесу, но эта попытка спасения была совершенно безнадёжна.

— Гранитэль, помоги же мне! — вскричал Лён, снова обходя стадо по касательной и срезая крайних монстров своим чудо-мечом, который не успевал в одиночку противостоять этой бешеной скорости.

Каратель был достоин своего имени — его сияющее лезвие разрубало любую броню. Рука рыцаря была неутомима, пока сжимала рукоять меча — стремительная молния так и металась, врубаясь в туши. Мгновенная вспышка белого огня, и мощное тело падало, разрубленное с одного удара, и тут же пропадало под копытами — твари не замечали ничего, кроме добычи — в их нечувствительности была самая их сила! Они сминали копытами своих собратьев и неслись дальше! Казалось, этой бойне не будет конца!

Горизонтальный удар разрезал тушу на две части, словно раскалённый луч отделил верх от низа — жажлок сам налетел на меч. Верхняя половина слетела и пропала под копытами чудовищ, а нижняя ещё секунду-две бежала!

— Гранитэль!!

— Я помогаю!! — закричала принцесса.

Лён, не понимая, в чём состоит её помощь, не мог оглядываться — его целиком захватила битва. Он бил и бил своим мечом, желая всей душой убить как можно больше монстров, как можно более разредить стадо, к тому моменту, когда оно домчится до людей. Он обернулся, чтобы знать, сколько ему ещё осталось, чтобы в пылу сражения не врезаться в отряд и не начать рубить людей вместе с чудовищами. Ещё было время, и он, более не отвлекаясь на мольбы о помощи, влетел в стадо и принялся рубить направо и налево.

Горбы, рога, копыта, бивни, зубы — всё это чудовищным круговоротом мелькало перед глазами, словно чёртова мельница перемалывала в кровавую кашу вместе с тварями и горизонт, и землю. Он словно бы себя утратил, сражаясь в одиночку с этим неудержимым и бесчувственным потоком, как будто уносящим его память, душу, осознание себя. Лишь ужас перед участью несчастных, которые в любой момент могли попасть под лезвие меча вместо жестокой и бездушной твари, держали его волю на плаву. Момент, когда сверкающая сталь снесёт светловолосую детскую головку, а не глыбу монстра, будет поражением в этой безнадёжной битве. Слишком быстро, слишком быстро! И снова он заходил с тыла и врезался на своём дико ржущем жеребце в бешеную свору, превосходя жажлоков в скорости — он был рукою и волей Дивояра, он был Карателем, сливаясь со своим мечом.

Мгновенный взгляд вперёд. Есть время, есть! Чудовища ещё не доскакали до людей! Он уничтожил почти две трети! Он был так счастлив, увидев, что есть ещё примерно две секунды до того момента, когда беснующиеся монстры влетят в толпу! Две секунды — это несколько чудовищ!

Он ушёл в беспамятство в этом нескончаемом сражении, он отключился от самого себя, он стал своим мечом, он стал Карателем, неистощимой силой Дивояра, свистящей смертью, разящей молнией, ударом света. Собственная личность замолчала, ушла в бесстрастность, растворилась в ослепительном сиянии клинка. Не он ведёт Каратель, а меч владеет им. Исторгающая свет сталь возносится, как белый луч, к молчащим небесам, и россыпь ослепительных потоков срывается с границы абсолюта и падает веером в бездонность — кванты времени в безмолвии пространства.

Загадочная жизнь меча, его свирепая послушность и власть над держащей его рукой, и страшное слияние с рассудком хозяина, владельца этой стали, необъяснимое блаженство и ужас поглощения — сложный аккорд небесно-ликующих и мрачно-адских ощущений. Река, несущаяся среди скал, безумный ветер, ревущий водопад схватили его душу и вовлекли в себя и приобщили к бездонной памяти бесчисленных веков. На руку, что держала меч, на кольчужную перчатку, на ослепительное пламя белого металла легла рука в чернёных пластинах — как будто бы слились на рукояти два времени, два века, две жизни, две судьбы. Из света пламени, из белой тени выплыла ещё одна рука, окутанная грозовым сиянием, как речка утренним туманом, как море страстной синевой — легла поверх и тоже растворилась в пожатии, преодолевшем бездну. И вот последняя рука, закованная в латы, несущая с собою жар и источающая алый свет, схватилась крепкой хваткой с первыми тремя и сплавила в четвертном союзе все цвета.

— Мы здесь, мы с тобой, мы ждём тебя!

Могучий ток пошёл волной — от пальцев до плеча, до головы и сердца, омыл сознание и вернул на место разум. Безумство отступило, кровавый свет ушёл из глаз, ужас свернулся в ком и укатился прочь — новым зрением увидел Лён пространство и вдруг почувствовал, что может держать время под уздцы и управлять им, как конём.

Горбатый монстр, украшенный рогами, с копытами-таранами, с клинками-бивнями и частоколом острых бритв в широкой пасти медленно тянулся в нескончаемом прыжке — он заносил свои передние копыта и никак не мог оторваться задними ногами от земли, как будто заснул, повиснув в воздухе. За его мощным телом застыли вздыбленные волны — бронированные спины и бока его собратьев.

Мгновенный взгляд назад, к несчастным людям, что попались этим тварям в чистом поле: там тоже всё застыло, как будто беженцы, окаменев от ужаса, лишились воли к бегству и лишь глядят в лицо спешащей к пиршеству голодной смерти. Застыло всё — бегущие животные и падающие с их спин тюки, и мужчины, что пытались остановить спасающихся бегством лошадей, и женщины, с безмолвным криком прижавшие к себе детей, и пыль равнины, поднявшаяся в воздух. Всё это было совсем близко — рукой достать до старика, который падает на землю — глаза его полны смерти. Он падает, но упасть не может.

Тягучий долгий звук наполнил всё пространство, как будто исходящий из бездны вой — это грохот от множества копыт, и крики жертв растеклись по ткани времени и поглотились ею.

Лунный жеребец нетерпеливо обернулся, ударил копытом в землю и заржал, как будто недоумевал: мы будем драться или нет?! И Лён понял, что он и его конь свободны от пут времени. Он легко развернул Сияра и двинул вдоль края стада, которое очень-очень медленно перемещалось по равнине. Каждый скачок чудовища длился, как казалось, больше получаса. Удар мечом разил эти чуть подвижные туши — на первый взгляд, он не наносил вреда: клинок входил в тела, как в пустоту. Промчавшись вдоль правого борта вытянутой в полосу стаи, Лён обошёл монстров с тыла, непрерывно кося их рубящими ударами. Потом пошёл к голове своры, рубя наотмашь.

Они всё же двигались, только очень медленно — едва заметно глазу. Поэтому всадник начал врубаться в массу чудовищ спереди, потому что самые сильные твари шли впереди и их копыта уже вторгались в человеческую толпу. Будь то в обычном времени, среди беженцев уже было бы кровавое месиво.

Просто убивать чудовищ было бесполезно: в своём движении разваливающаяся туша будет падать на людей. Лён сносил головы тварям и ударом навершия меча посылал туши назад. Не столь силён удар, сколько велик эффект замедленного времени — тела заваливались назад и падали на своих же. Передний край нападения оказался завален трупами довольно скоро — те падали не под ноги, а надевались на рога и бивни. Эта волна смяла наступление. Тактика оказалась гораздо лучше, чем просто подчищать стадо по бокам, и вскоре Лён уже не мог достать своим мечом оставшихся в живых тварей — тех погребли останки. Он остановился, не зная, что дальше предпринять, и в тот же миг время вернулось к своему нормальному течению, словно он не удержал и выпустил узду.

Дикие вопли, пронзительный рёв, визг едва не оглушили его. На месте стада образовалась гора туш — она содрогалась, билась, как в гигантской мясорубке, исторгала фонтаны чёрной крови, и постепенно оседала, растекаясь по краям. Спустя немного времени осталось только слабое шевеление — монстры, непобедимые в своём беге, растерзали друг друга.

Лён, сам потрясённый этой невиданной битвой, обернулся к людям и увидел множество глаз, неотрывно глядящих на него. Беженцы словно впали в шок: они оставили попытки спастись бегством от неминуемой и страшной смерти и наблюдали последние моменты уничтожения жажлоков. Едва всё кончилось, некоторые из них без чувств упали наземь.

— Спасибо, Гранитэль, — шепнул своему перстню Лён.

— За что? — не сразу ответила принцесса.

— За то, что соединила меня с прежними владельцами меча, — сказал Лён. Он точно знал, что было с ним: его посетили Гедрикс, Елисей и ещё один таинственный хозяин Карателя, которого, как подозревал Лён, звали Финист.

— Я только задержала передний край жажлоков, — изумлённо ответила Гранитэль. — Я растянула перед ними пространство, так что они зря били копытами воздух. Но то, что сделал ты — я тут ни при чём!

— Разве не ты остановила время? — недоумённо спросил он.

— Нет!

— Тогда я ничего не понимаю, — устало ответил Лён, наблюдая, как сияние доспехов медленно оставляет его и как меч утрачивает ослепительный свет. Он вдруг почувствовал страшное утомление — не столько физическое, сколько душевное. Казалось, этот бой опустошил его.

У беглецов был опыт в тяжёлом противостоянии взбесившейся природе и от демонических существ, которые давно уже стали частью этого мира — люди умели кое-как спасаться от ненасытных тварей, и мёртвые безлиственные леса, которые первыми сдались перед враждебностью новой среды, оказывали своим бывшим соседям немалую услугу.

Отряд беженцев поспешно зашёл в погибший лес — люди стремились до наступления темноты устроить заграждения. Высокие стволы, остались без коры — здоровенные монстры оказались не самыми успешными истребителями жизни: прежде появления адских тварей в эту землю тихо проникли мелкие прожорливые существа — короеды. Всего за двести лет земля лишилась лесов, об этом говорили народные хроники. Потом неведомая болезнь уничтожила траву и кустарники, и вот от прежней роскоши некогда богатого края остались только белые леса — голые, сухие стволы с безлиственными ветвями.

Пожары возникали словно сами по себе, и горели останки прежней жизни очень быстро — огонь охватывал широкие пространства, испаряя реки и озёра, превращая в пепел целые леса. На месте пастбищ оставались голые проплешины, пашни погибали. Даже деревянные жилища пожирала какая-то неведомая нечисть, которой доныне никто не знал. Жизнь на прежних местах стала невозможна, и люди покидали свои земли и уходили прочь. Первыми сдались деревенские жители: бессмысленно стало засевать землю, поскольку урожай снимать не получалось. Если не пожрут орды чёрных червей, то подгрызут корни белые личинки, которыми буквально кишела плодородная земля. Когда не оставалось пищи, те и другие ползли на поиски пищи, и тогда все дороги и все равнины, и леса оказывались под слоями жирных, отвратительных червей — чёрно-белые полосы двигались от горизонта до горизонта. Они забили реки своими мёртвыми останками, и отравили рыбу. Птицы не хотели их клевать и покидали землю, улетая куда-то прочь, и много-много тушек умерших от голода пернатых лежали кучами по всем местам — на них пировали жирные реснитчатые черви.

Участились набеги диких зверей — их словно поедала изнутри и снаружи какая-то болезнь. Животные пытались найти пищу в закромах деревенских домов, но там тоже было пусто. Жители городов закрылись за своими стенами, поскольку обмен с деревней всё равно прекратился — так они пытались защититься от наступления голодного зверья и нашествий червей и личинок, которые, к счастью, не умели ни летать, ни ползать по каменным стенам. Но от нападения птиц спасали только крепкие черепичные крыши. Есть павших птиц было невозможно: мясо было тронуто болезнью. Тысячи и сотни тысяч птичьих тушек было выкинуто с городских стен, отчего под ними образовывались свалки, в которых плодились пожиратели мертвечины. Потом туда же стали сбрасывать покойников, поскольку погребать их было бесполезно и небезопасно: страшные ночные орды свирепых падальщиков разрывали могилы на погостах.

День и ночь на городских стенах и улицах пылали смоляные факелы, отгоняя нечисть и убивая заразу. В конце концов, горожан прикончили болезни и голод, а оставшиеся покинули свои дома и ушли, как и крестьяне, кто куда. К тому же, подземные источники иссякли, реки измельчали, словно что-то поедало землю изнутри, как птицу — болезнь. Вот и Ровник, деревенский староста, теперь ведёт своих людей на поиски мест, где ещё можно жить.

Земля опустевает, и куда пропадают люди, не всегда известно. Они снимались с места целыми селениями и даже городами. Одни уплывали за море, пока оставались корабли, и пока вода не отступила от берегов — судьба их неизвестна. Многие погибли от болезней, многих сожрали жажлоки и пласкаты, похожие на кожаные одеяла, змеевники похищали детей и страшные ночные кровопийцы, похожие на помесь пиявок и тараканов, заползали во рты спящим людям, пожирая их изнутри целую неделю. Таких больных приходилось бросать, потому что в них развивался целый рассадник таких тварей, и оставаться рядом с ними было смертельно опасно. Самое разумное было убить такого человека и сжечь его тело, и людям приходилось быть жестокими к себе подобным.

Всё это рассказывали Лёну люди в то время, пока делали своё дело: резали и связывали толстые ветви, сооружая внешние ограждения. Было выбрано место среди высоких деревьев, которые пока ещё крепко стояли на земле. Ветви их переплетались, заслоняя стоянку от нападения сверху — крылатые змеевники побоятся сунуться в скопление веток с обломанными концами. Засохшие лесные лианы имели гибкую древесину — в такую длинную кишку втыкались острые колючки, и всё это вплеталось в плетень. Три линии обороны защищали отряд — лес по-прежнему был другом людям и даже после своей смерти помогал им.

Труднее было с жажлоками — эти сумасшедшие твари не чувствовали боли и не имели мозга, поэтому и были так страшны. Они шли напролом, ведомые лишь инстинктом насыщения — для них пробить колючую преграду не стоило ничего. От бешеной атаки этих демонских тварей помогали только толстые стволы деревьев, наваленные хаотично — это было внутреннее кольцо обороны. А внутри этой цитадели, под искусно устроенным навесом из толстых веток, располагались люди и животные.

Только лошади и ослы выжили в этом всеобщем бедствии, поскольку приспособились питаться сухим серым мхом, который распространился по всем лесам и полям и походил на камень, до того он был твёрдым. Эту массу собирали, толокли и разводили водой, когда могли её найти — эту кашицу и ели животные. Это помогало им выжить.

В тюках везли самое дорогое — зерно. Уже много лет Ровник со своими людьми находится в пути — за это время выросло не одно поколение молодых, для которых этот мир привычен, а сам Ровник и некоторые старики ещё помнят то время, когда было гораздо лучше. Было время, когда они по нескольку лет жили в таком лесном убежище, пока их не выселяла оттуда всякая нечисть, повадившаяся ходить к ним за добычей.

Придя на новое место, люди начинали обживать его: они научились засевать злаки малыми частями. Отыскивали кусочки плодородной почвы и засевали их горстью семян. Много-много таких крошечных делянок в естественных углублениях почвы, в оврагах, где ещё сохранялась влага, под сенью умершего леса, поскольку личинки уходили из таких мест. По ночам жители не зажигали огня, потому что даже безмозглые жажлоки знали, что где огонь, там люди.

Самые слабые и больные служили дозорными, и даже маленькие дети умели быть полезными. Вот такую историю рассказали Лёну, пока устраивали заграждения и строили на первую ночь навес. Они проживут здесь, если повезёт, до нового урожая. А на будущий год двинут дальше, потому что люди покидают эти места, и Ровник со своими людьми всё ещё не оставил надежду отыскать край, где жизнь спокойнее, и земля ещё жива.

Лён задумался: он вспомнил то место, где был выход из этого пыльного котла. Не таким ли путём люди покидали эти безжизненные края? Хотелось ему сделать до своего ухода что-нибудь хорошее для этих мужественных людей, но обещать что-либо заранее он не хотел — ещё следовало найти тот выход. Он вместе со всеми помогал резать ветви, чему очень способствовал его волшебный меч — Лёну оставляли самые толстые ветви, с которыми он справлялся очень легко.

Худые подростки ловко взбирались на деревья, увязывая ветви и создавая нечто вроде шатра над стоянкой, где женщины спешили приготовить пищу на кострах. Пресные лепёшки, каша и сушёное мясо — вот вся еда этих людей. Воду бережно везли в бурдюках, и была она мутная и затхлая.

Никто не знал ни про какой Дерн-Хорасад и тем более про Красный Кристалл, потому что целых городов на всем пространстве этой земли уже не оставалось — они были разрушены много-много лет назад. Ровник живёт на свете пятьдесят шесть лет, но никогда не слышал про населённые города. Вот Горак, старый дед, которому давно уже стукнуло семьдесят, и с тех пор он перестал считать свои года, говорит, что во времена его детства люди ходили на городские развалины и искали там всякие полезные вещи, но с тех пор минуло много времени.