"Стамуэн" - читать интересную книгу автора (Казанцева Марина Николаевна)

Глава 2. Маранатас Императора

Преждевременное окончание работ было довольно приятным событием. Все не прочь посидеть под навесом, размять ноги и просто пообщаться. Их было двенадцать студентов второго курса археологического факультета.

Аарон Коэн, надо ли говорить, что он — еврей.

Фарид Гесер, полуараб-полунемец.

Аманда Берг, по прозвищу Фанта — из-за своих рыжих волос.

Нэнси Грэхем, стройная брюнетка и вообще очень красивая девушка.

Боб Мелкович, настырный приставала.

Габриэл Моррис, иначе — Красавчик.

Алисия Морешо, со всеми её комплексами.

Маргарет Мэллори — красотка не хуже Нэнси, спортсменка.

Калвин Рушер, неясной национальности.

Джед Фальконе, американец итальянского происхождения.

Заннат Ньоро, афроамериканец.

И последний — Вилли Валентай, просто белый человек.

— Валентай, сходите, пожалуйста, с нашим переводчиком в дом к старухе. Проведайте ребёнка и принесите им пайки. — с выражением недовольства обратился к Вилли профессор Кондор.

Переводчик хранил отстранённый вид, явно в чём-то не соглашаясь с главой экспедиции.

Маркус Джок происходил из местных аборигенов. В противоположность замшелой традиции Стамуэна, он в юности покинул этот городок и некоторое время отирался в мелких поселениях Ахаггара, а затем путешествовал по северной Африке в поисках приключений. Человек он был далеко не глупый и весьма любознательный, поэтому сумел выбраться из самых низов — благодаря одарённости и целеустремлённости. Сумел получить образование, много путешествовал. Однако на этом карьера и закончилась. Для того, чтобы продвинуться дальше, нужны родственники, связи, деньги. Всего этого у долговязого, чернокожего Маркуса не имелось. Он стал гидом, переводчиком, парламентёром, регулировщиком мелких конфликтов в разных экспедициях. Его услуги бесценны, но упрямство иногда просто невыносимо. Он постоянно пересекался с Мариушем Кондором по разным мелочам.

Профессора предупреждали в консульстве насчёт своеобразного характера этого не вполне типичного представителя вымирающего племени додонов — жителей дряхлого Стамуэна. Немало экспедиций прибывало под эти мёртвые, сухие стены, но никому не удавалось ничего разузнать про обычаи этого городка, изолированного от всего мира не только многими милями песка, но и крайней необщительностью жителей. Они ничего не продавали и ничего не покупали, ни с кем не разговаривали и ни на что не реагировали. Единственной связью их с внешним миром был проводник и переводчик Маркус Джок, выходец из Стамуэна — такой же упёртый, как все додоны.

Вот и теперь Маркус утверждал, что глава экспедиции ни в коем случае не должен лично идти к пострадавшему мальчишке да ещё и извиняться в чём-то. Это-де уронит его статус. Тогда профессор больше может не рассчитывать и не надеяться на сохранность лагерного оборудования и всех вещей экспедиции. У него будут всё тянуть прямо из-под носа. Да и что такое этот самый мальчишка? — мелочь просто, больше ничего!

Кондор негодовал и требовал от Маркуса, чтобы тот признал негуманность своего утверждения. Профессор так и подпрыгивал, так и кипятился, но ничего не мог поделать с невозмутимым упрямством переводчика. Маркус обычно вежливо выслушивал многочисленные аргументы, потом склонял голову и, глядя искоса в песок, негромким голосом последовательно разбивал все доводы Кондора. Наблюдать подобные сцены было очень уморительно: казалось, беспокойная птица наскакивает на телеграфный столб, настолько разными они были — невысокий худощавый Кондор и тощий долговязый переводчик. Но, сегодня было несколько иначе. Сегодня европейская дипломатия требовала слова.

Добившись от шефа отказа от личного участия в операции, Маркус не смог убедить его вообще никого не посылать. Кондор твёрдо решил направить с речью одного из своих студентов. Он называл это «крепить связи». Поэтому Валентаю были вручены пайки, запаянные в плотные пластиковые конверты и безоговорочно приказано идти за Джоком.

Со стороны могло показаться странным, что профессор так настойчиво требовал от проводника взять с собой в Стамуэн кого-то из экспедиции для принесения извинений какой-то неграмотной старухе. На самом деле всё было далеко не столь просто. Ещё до прибытия экспедиции к этому старому городу проводник и переводчик Маркус Джок очень твёрдо и убедительно объяснял, что посторонним заходить за стены города категорически нельзя. Это-де страшнейшее табу. Он всячески застращал профессора и всех его студентов.

Но Мариуш Кондор тоже был себе на уме. Он сделал вид, что согласился и уверил проводника, что не позволит никому даже и помыслить о таком. И в самом деле, профессор сдержал слово. Уважать местные обычаи в любом случае — дело архиважное. От этого зависит обычно не только успех дела, но и сохранность жизни.

Профессор прекрасно был осведомлён о мистических способностях африканских колдунов и очень хорошо помнил историю одного немецкого коллеги, который несколько лет назад вздумал игнорировать важность местных запретов. После того, как несколько дней он не выходил на связь, прибыл спасательный отряд и обнаружил всю экспедицию в полной прострации бродящей по пустыне. Вместе с памятью люди утратили и человеческий вид, скинули с себя одежду, обувь и умирали от обезвоживания и голода. Лишь много позже, уже в госпитале, они пришли в себя и оказалось, что ровным счётом ничего не помнят — даже того, что вообще были в этой затерянной дыре. Такие вот дела, да-с.

Но, скажите, какой учёный не будет сгорать от интереса, угодив в такой рай для археологов, историков и этнологов, каким являлся этот обшарпанный городишко, буквально стоящий на открытиях?! Судя по всему, у Стамуэна было богатое историческое прошлое, если сюда, в этот Богом забытый угол, стекались торговые пути всех времён и народов. И это историческое паломничество непременно должно иметь отражение в быте городка. Поэтому Кондор, хоть и не проявлял этого перед проводником, но буквально изнывал от желания хоть одним глазком да заглянуть в городок.

Не так давно он распространялся об этом перед Эдной и невольным слушателем его гневной тирады, произносимой почему-то шёпотом, стал Вилли Валентай. Он как раз явился с крепко оцарапанной ногой к докторше, а Кондор требовал особо тщательно следить за недопустимостью инфицирования ран. Пока Эдна, постоянно отвлекаясь на реплики профессора, обрабатывала ссадины, Вилли с большим удовольствием наблюдал исторический диспут на тему лукавства некоторых переводчиков и их явно завышенных коммерческих интересов.

И вот теперь, когда стихийно возник приличный повод для чистосердечных извинений за случай возмутительного разгильдяйства приезжих, Кондор попробовал ещё раз под удобным предлогом нажать на Маркуса. И очень кстати ему под руку подвернулся Вилли, который хорошо был осведомлён, что именно так занимает профессора в этом заговорённом Стамуэне. Кондор чуть не грудью наезжал на проводника, а тот словно и забыл, как сам уверял, что чужим в городок и ногой нельзя ступить. В лучшем случае оторвут башку, в худшем — закопают в землю.

Все доводы Маркуса выглядели вялыми, и он постепенно сдавался перед напором Кондора. И вот результат — проводник согласился взять Вилли в город. Ну скажите после этого, не врун ли этот Джок?!

Едва лишь парламентёры побрели к обвалившимся воротам Стамуэна, неугомонный Кондор устроил новый разгон в своём хозяйстве:

— Кто мне объяснит, куда девался Франко?!

Никто не мог ничего толкового сказать.

— Это нарушение правил! Я вынужден составить докладную записку! — желчно проскрипел профессор. — Неслыханное нарушение порядка!

В целом Вилли был доволен, что ему выпало пойти в город. С самого начала работ им всем строжайше было запрещёно заходить за полуразрушенную городскую стену. Быт аборигенов оказался окружён таким множеством запретов и условностей, что проводник не уставал запугивать участников экспедиции последствиями нарушений.

Сама возможность покопать в таком интересном (?!) месте — это результат многих переговоров и уговоров. А эта самая старуха у аборигенов чуть ли не главная. Вот почему профессор так настаивал на непременном ритуале извинения.

Вилли, идя след в след за Джоком, миновал почти обрушенную арку входа. Камень был так стар, что чуть не рассыпался. Теперь они двигались по дороге, вымощенной щербатым белым камнем.

Город состоял из тесно прижатых друг ко другу однотипных каменных хлевов — как же ещё можно назвать эти низенькие строения с крохотными оконцами? Все домики стояли задом к дороге. Нигде нет ни деревца, ни цветочка. Редкая трава, что пробивалась среди камней — это вся растительность. Но, меж каменной дорожкой и домами пролегала довольно широкая полоса серого песка. И ни единого следа на ней: ни травинки, ни камушка, ни птичьей лапки. Ровная мелкозернистая поверхность песка выглядела так, словно её каждый день тщательно и любовно выравнивали птичьим пёрышком.

Непонятно, как Маркус ориентировался в этом хаосе каменных пристроек. Иногда они сверху украшались убогим, как и всё здесь, плетнёвым сарайчиком. Это тем более непонятно — вокруг города места было предостаточно, а от возможных врагов жалкая ограда не спасала. В некоторых местах стена имела прорехи, нищенски заштопанные неровными камнями и даже плохо сделанным плетнём. Дырки замазаны не то навозом, не то глиной — аборигены Стамуэна тщательно оберегали свой быт от чужого взгляда. И вот в такое сакральное местечко Маркус рискнул провести постороннего человека?

— А почему бы им не расширить городскую черту? — так и спросил Вилли у проводника.

— Нельзя, — неохотно отозвался Джок. — Табу.

— А как ты ориентируешься здесь? Я уже давно потерял направление.

— Старуха — шаария, — пояснил Джок. — Она должна жить вон там.

— Шаария? Что это значит?

— Это всё детали местной религии, — кратко сообщил переводчик. — Отсюда и далее молчи. Все вопросы потом.

Они прошли под небольшой плетёной аркой. С двух сторон к ней были приставлены каменные тумбы, источенные временем, как и всё в этом полумёртвом городке. Засохшие цветы украшали неровно сплетённые прутья. Тут были повязаны тряпочки, кусочки шкур, редкие бусины, косточки и прочий мусор. Первобытный век!

Маркус, не останавливаясь, прошёл под аркой, Вилли — следом. Он хотел потрогать арку, но Джок неодобрительно посмотрел на это и занудливо напомнил правила поведения гостей в Стамуэне:

— Молчи. А лучше не шевелись.

Под боком у обшарпанной городской стены прибилась странная полукруглая лачуга, фасонно сложеная из неровных глыб, зато с настоящей каменной крышей — плоско лежащим сланцевым прямоугольником. Низкий вход ничем не прикрыт. Из тёмной дыры потянуло странным запахом — то ли горящих благовоний, то ли жжёной резины.

Вилли озирался. Поразительно: за всё время путешествия по Стамуэну ему не встретилось ни одного живого существа! Никого не было также у края раскопок, словно недавнее происшествие всех распугало.

— Шари-о-шария! — с гортанными переливами пропел Маркус, встав у входа. Ни звука в ответ.

— Шари-шари-о-шария! — настойчиво пропел переводчик.

Внутри хижины послышалось слабое шевеление.

— Мар-о-марна! — проскрипел старушечий голос.

Проводник сделал Вилли страшные глаза и прижал двумя пальцами свои губы. Это означало: молчи и даже не шевелись!

В домике было темно. Посреди помещения находился маленький очаг — просто круг из камней, в котором ровно горел слабый костерок. Перед очагом сидела старуха в своих бесформенных серых лохмотьях, на голове — подобие тюрбана из старых тряпок. Глаза старой ведьмы мерцали в свете пламени — она пялилась на гостя. Шаария уже так стара, что усохла почти до костей. От прочих жителей Стамуэна она отличалась невеликим ростом.

Даже мебель в этом жилище была из камня. Высокому Джоку и студенту тут явно тесно, поэтому переводчик церемонно уселся на маленький каменный кубик с вогнутой отполированной поверхностью. А Валентаю пришлось скромно угнездиться прямо на плотном земляном полу. Он разочарованно оглядывался по сторонам, разговор Маркуса с шаарией студента не интересовал.

Не было в этом убогом доме ничего, что могло бы походить на тотемы, амулеты, другие ритуальные вещицы! Ни орнаментов, ни оригинальной посуды, ни циновок, ни резных фигурок, ни раскрашенных там-тамов — ничего! Только сухие, невыразительные камни.

Эти двое, между тем, вели переговоры. Они сидели на своих каменных сидениях друг против друга, разделённые крохотных очагом, где едва горел словно обесцвеченный огонь. Старуха нараспев произносила фразу, Маркус склонял голову набок, и, печально глядя на огонь, так же неторопливо отвечал. Постепенно их беседа ускорялась. Шаария что-то требовала, а проводник со своим обычным упрямым видом что-то отвечал. Такое впечатление, словно Джок всем и всюду перечит. На Валентая собеседники внимания не обращали, словно не было его тут.

— Каа… — задумчиво сказала шаария. Маркус не изменил позы, но выразительно посмотрел на выход.

— Каа… — печально проговорила старуха.

Маркус отвечал почтительно, но твёрдо, и в его голосе ощутимо звучал отказ.

Ничего ровным счётом интересного в этом не было, и Вилли уже начал скучать.

— Отдай ей пайки, — наконец, проронил переводчик.

Старуха и не глянула на подношение — она достала старую, прочерневшую самодельную трубку и принялась напихивать в неё вонючую траву. Не этим ли экзотическим куревом так тащило из её жилища?

— Богам хватило двух пайков? — стараясь не смеяться, спросил Вилли на обратном пути.

— Богам вечно всего мало, — проворчал Джок и заметил: — Не заходи с дорожки на землю. Земля в Стамуэне принадлежит мёртвым.

Они уже направлялись к внешней арке, когда Вилли, идущего следом за Джоком, подёргали сзади за рубашку. Он изумлённо обернулся и тут же смягчил взгляд. На него робко смотрели большие глаза ребёнка. Это тот самый мальчик, которого засыпало накануне.

Мальчишка протянул ладонь. Всё ясно: бакшиш давай! Студент усмехнулся и нашарил в кармане завалявшиеся там десять центов. Ребёнок сжал тощую лапку и с глубоким поклоном удалился.

— Эй, не делай этого! — запоздало встрепенулся Маркус. — А то он так и будет за тобой ходить!

Мальчишка моментально испарился.

— Да это же просто десять центов, — попытался возразить Вилли, понимая, что дал маху.

— А, теперь без разницы, — махнул рукой Джок.

Они уже выбрались наружу. Маркус побрёл вперёд, а Вилли остановился, обозревая с возвышения неестественный, почти марсианский пейзаж. И тут его снова потянули сзади за рубашку.

— Вот она, расплата, — вздохнул в досаде Валентай. А ещё говорили, что жители Стамуэна абсолютно неконтактны. Ещё как контактны!

Мальчишка смотрел, как пойманный зверёк. Перед своим носом он держал крепко сжатый кулачок.

— Опять?! Ну, ты, брат, и вымогатель, — усмехнулся Вилли и принялся шарить по карманам в поисках чудом завалявшегося ещё одного десятицентовика. И в самом деле отыскал!

Ребёнок что-то прошептал. Послышалось что-то вроде «мара».

— Вот держи, но учти: это последняя!

Вымогатель искоса глянул на монетку и к немалому удивлению Вилли даже не подумал взять. Вместо этого он сунул свой чёрный кулачок прямо под нос студенту и с торжествующим видом разжал ладонь. На угольно-чёрной, без всякого светлого пятна, узкой ладони лежал полированный плоский каменный квадратик со сложным геометрическим рисунком и крошечной дырочкой в одном углу.

— Понимаю, — серьёзно ответил Вилли. — Ты предлагаешь мне обмен. Это точно твоё? Ни у кого не украл?

Ребёнок поднялся на цыпочки и, вытаращив свои необыкновенные глаза, прямо-таки сунул квадратик Вилли в нос. Едва студент принял странный дар, мальчишка тут же развернулся и бесшумно убежал обратно в город. Вилли догнал Маркуса.

— Что это? — спросил он, показывая приобретение.

— Маранатас! — воскликнул тот, схватившись за губы и тревожно оглядевшись. — Где ты его взял?!

— Мальчишка дал, — удивляясь реакции проводника, ответил Вилли.

— Маранатас… — задумчиво проговорил Маркус. — Кто бы подумал! Парень, ты обладатель состояния.

— Состояние?! За десять центов? — изумился тот. — Расскажи-ка поподробнее.

— Не сейчас. И не здесь. И хорошо сделаешь, если никому не скажешь, где и как ты приобрёл маранатас Императора Мёртвых! Понял? Никому!