"Ловушка" - читать интересную книгу автора (Чайлд Ли)

Глава 4

Уэст-стрит превращается в Одиннадцатую авеню сразу напротив 56-й пристани, где направляющиеся на запад машины выезжают с Четырнадцатой улицы и поворачивают на север. Большой черный «тахо» застрял в пробке, и его вопль присоединился к возмущенным крикам других машин, которые отражались от высоких зданий и эхом разносились над рекой. Он медленно прополз девять кварталов и свернул налево на Двадцать третьей улице, затем на Двенадцатой снова поехал на север. Он продвигался вперед со скоростью пешехода, пока не миновал Центр Джевитса, потом снова застрял в пробке, возникшей из-за транспорта, который выезжал с Западной Сорок второй улицы. Двенадцатая превратилась в Миллер-хайвей, по-прежнему запруженный машинами вплоть до громадной территории старой железнодорожной станции. Миллер вывел их на Генри-Гудзон-паркуэй, и они продолжали медленно продвигаться вперед. Генри-Гудзон-паркуэй формально являлась шоссе 9А, которое в Кротонвилле становилось 9-м шоссе и должно было привести их в Гаррисон. Прямая дорога, никаких поворотов, но они все еще находились на Манхэттене, на Риверсайд-Парк, хотя прошло уже полчаса с тех пор, как они выехали из гаража.

Ричер понимал, что курсор, мигающий в середине слова, имеет огромное значение. Открытая дверь и брошенная сумка тоже наводили на размышления, но не являлись критическим фактором. Служащие офисов обычно забирают свои вещи и закрывают двери, но не всегда. Секретарша могла выйти в коридор, там ее отвлекли поиски бумаги или чья-нибудь просьба помочь разобраться с копировальной машиной, а дальше чашечка кофе и история о вчерашнем свидании с кучей подробностей. Человек, который выходит на пару минут, оставив сумку и дверь открытой, вполне может вернуться через полчаса. Но никто не бросает несохраненный текст на компьютере. Даже на минуту. А эта женщина оставила. Компьютер спросил Ричера, хочет ли он сохранить изменения, внесенные в текст. Значит, она встала из-за стола, не успев нажать на иконку «Сохранить», что является такой же привычкой для людей, каждый день имеющих дело с компьютерами, как необходимость дышать.

Этот факт придавал данному делу весьма неприятный оттенок. Ричер прошел в другой зал вокзала, держа в руке чашку черного кофе на двадцать унций, которую купил по дороге в киоске. Он плотно закрыл крышку и сжал свернутые в трубочку деньги, лежащие в кармане. Трубочка была достаточно толстой для того, что он собирался сделать. Он побежал назад, к путям, где готовился к отправке очередной поезд на Кротон.

Генри-Гудзон-паркуэй в районе Сто семидесятой улицы превращается в переплетение извивающихся съездов с главной дороги, и все дороги, ведущие на север, получили название Риверсайд-драйв. Та же дорога, то же направление, никаких поворотов, но сложная динамика напряженного движения означает, что, если один водитель сбрасывает скорость больше чем до средней, возникает что-то вроде пробки и за ним выстраивается очередь в сотню машин, и всё потому, что какой-то деревенский парень неожиданно засомневался, что ему следует делать. Большой черный «тахо» практически остановился напротив Форт-Вашингтон, а потом медленно пополз вперед под мостом Вашингтона. Дальше Риверсайд-драйв расширяется, и «тахо» включил третью передачу, но, когда указатели сообщили, что они снова выбрались на Генри-Гудзон, движение в очередной раз замерло у площадки контрольного пункта. «Тахо» остановился, дожидаясь своей очереди заплатить деньги, покинуть Манхэттен и направиться на север через Бронкс.

Вдоль реки Гудзон между Центральным вокзалом и Кротон-Хармон ходят два типа поездов: местные и экспрессы. Экспрессы идут с той же скоростью, что и местные, но делают меньше остановок. Вся дорога занимает у них от сорока девяти до пятидесяти двух минут. Местные поезда останавливаются везде, они тормозят, стоят на станциях, потом снова набирают скорость. В результате на весь путь уходит от шестидесяти пяти до семидесяти трех минут. Получается, что экспресс экономит вам около двадцати четырех минут.

Ричер сел на местный поезд. Он заплатил кондуктору пять с половиной баксов за билет в одну сторону и уселся боком на пустую скамейку, чувствуя, что перебрал кофе. Прислонив голову к оконному стеклу, он спрашивал себя, куда, черт подери, он едет и зачем и что предпримет, когда доберется до места. И успеет ли вовремя, чтобы сделать то, что нужно, — что бы это ни было.

Шоссе 9А превратилось в 9-е и, грациозно извиваясь, понеслось прочь от реки, чтобы обогнуть Кемп-Смит. В Уэстчестере они ехали довольно быстро, хотя, конечно, не как на гонках, потому что дорога оказалась не в самом лучшем состоянии для поддержания большой скорости, но зато она была пустой, эта бегущая через лес лента, где участки старого асфальта чередовались с участками нового. Время от времени возникали свежевыкрашенные жилые дома за высокими деревянными заборами, с жизнерадостными названиями, вырезанными на больших камнях, установленных у ворот. «Тахо» мчался вперед, один из его пассажиров сидел за рулем, другой держал на коленях карту.

Миновав Пикскилл, они начали искать левый поворот, нашли его и помчались к реке, чувствуя, что она должна быть где-то впереди. Они въехали в Гаррисон и стали искать адрес, который запомнили наизусть. Оказалось, что это совсем не просто. Жилые районы были разбросаны и располагались на приличном расстоянии друг от друга. У вашего телефона мог быть код Гаррисона, даже если ваш дом находился довольно далеко от него. Однако им удалось найти нужную дорогу, они сделали все нужные повороты и отыскали нужную им улицу. Тогда они сбросили скорость и, изучая почтовые ящики, медленно покатили по дороге в редком лесу над рекой. Дорога неожиданно свернула и стала шире, но они продолжали ехать дальше. Наконец они увидели дом, который искали, резко затормозили и остановились у обочины.

Ричер вышел из поезда в Кротоне через семьдесят одну минуту после того, как вошел в него. Он взбежал вверх по лестнице, перешел на другую сторону и спустился на стоянку такси. Носом к входу на станцию стояли четыре машины, все до одного старые модели фургонов «каприз» с фальшивыми деревянными боками. Первой его заметила приземистая женщина, которая наклонила голову набок, словно приготовилась выслушать его указания.

— Вы знаете Гаррисон? — спросил у нее Ричер.

— Гаррисон? — переспросила она. — Это далеко, мистер. Двадцать миль.

— Я знаю, где это, — сказал он.

— Сорок баксов, не меньше.

— Я дам вам пятьдесят, — сказал он. — Но мне нужно быть там как можно быстрее.

Ричер сел на переднее сиденье рядом с ней. В машине пахло, как пахнет в старых такси: приторно-сладким освежителем воздуха и чистящим средством для обивки сидений. На счетчике было миллион миль, и машина раскачивалась, как лодка на волнах, когда женщина промчалась по парковке, выскочила на шоссе и повернула на север.

— У вас адрес есть? — спросила она, не сводя глаз с дороги.

Ричер назвал адрес, продиктованный ему секретарем из адвокатской конторы. Женщина кивнула и приготовилась к скоростной гонке.

— Это около реки, — сказала она.

Через пятнадцать минут они проехали Пикскилл и сбросили скорость, чтобы не пропустить нужный поворот налево. Затем женщина резко развернула свое огромное судно и полетела на запад. Ричер почувствовал, что впереди река в милю шириной, бегущая сквозь лес. Женщина прекрасно знала, куда им нужно, и почти у самой реки свернула на север на местную дорогу. Между ними и водой шли железнодорожные рельсы. Но поездов на них не было. Местность начала понижаться, и Ричер увидел на другом берегу реки, примерно в миле впереди и слева, Уэст-Пойнт.

— Где-то здесь, — сказала женщина.

Они ехали по узкой проселочной дороге, облагороженной заборами из грубого дерева, полянками со скошенной травой и сельскохозяйственными культурами. Почтовые ящики встречались на расстоянии ста ярдов друг от друга, тут и там торчали столбы с протянутыми среди ветвей проводами.

— Ого! — удивленно вскрикнула женщина. — Похоже, это то, что нам нужно.

Дорога и без того была узкой, а теперь стала почти непроходимой. На обочине выстроилось около сорока машин, по большей части черных или темно-синих. Все до одного аккуратные седаны последних моделей или роскошные спортивные автомобили. Таксистка въехала на подъездную дорожку, но плотный строй машин тянулся до самого дома. Еще десять или двенадцать машин стояли на площадке перед гаражом. Два из них — простые седаны с детройтскими номерами, зеленого цвета. Военные. Ричер мог за милю отличить их от всех остальных.

— То, что надо? — спросила женщина.

— Наверное, — осторожно ответил Ричер.

Он достал из пачки бумажку в пятьдесят долларов и протянул ей. Выбрался из машины и остановился на дороге, не зная, что делать дальше. Он слышал, как с ревом развернулось такси, прошел немного назад, взглянул на длинный строй машин, потом на почтовый ящик. На верхней его части алюминиевыми буквами было написано имя: Гарбер. Это имя он знал так же хорошо, как свое собственное.

Дом стоял на большом участке, не слишком ухоженном, представлявшем нечто среднее между отпущенной на свободу природой и запустением. Сам дом оказался низким и вытянутым, из темного кедра, с темными сетками на окнах и большой каменной трубой — скромный и уютный загородный дом. Вокруг царила тишина. В воздухе пахло жарой, сыростью и землей. Ричер слышал стрекот насекомых в траве и чувствовал присутствие реки за домом, уносившей на юг попавшие в ее сети звуки.

Он подошел ближе и услышал, что из-за дома доносятся приглушенные голоса. Похоже было, что там собралось много народа. Ричер двинулся на звук, обогнул гараж и оказался на верхней площадке цементной лестницы, которая выходила на запад, на задний двор и реку, ослепительно голубую в лучах солнца. Примерно в миле к северо-западу, чуть справа, терялся в дымке Уэст-Пойнт, приземистый и серый из-за разделявшего их расстояния.

Задний двор представлял собой поляну, отвоеванную у леса, растущего на вершине обрыва. На этой поляне, заросшей коротко подстриженной травой, собралась внушительная толпа, человек сто, все в черном, мужчины и женщины, черные костюмы и галстуки, блузки и туфли, если не считать полудюжины армейских офицеров в парадной форме. Они тихо разговаривали, держа в руках бумажные тарелки и стаканы с вином. Настроение у всех было пасмурное.

Похороны. Он без приглашения заявился на похороны. Ричер замер в смущении, вырисовываясь на фоне неба в одежде, которую он надел вчера в Ки-Уэсте: выцветшие хлопчатобумажные штаны, мятая желтая рубашка, старые ботинки на босу ногу, выгоревшие на солнце волосы торчат в разные стороны, на лице дневная щетина. Он посмотрел вниз, на собравшихся там людей, и они дружно замолчали и подняли головы, словно он внезапно хлопнул в ладоши. Ричер не шевелился. Все молча смотрели на него, а он — на них. На площадке воцарилась тишина и неподвижность. Потом какая-то женщина отдала свою тарелку и стакан человеку, стоявшему рядом, и вышла вперед.

Она была молодой, может, лет тридцати, в строгом черном костюме, как и все остальные. Бледная, напряженная и невероятно красивая. До боли красивая. Очень стройная и высокая в своих туфлях на каблуках, длинные ноги в черных прозрачных чулках. Роскошные светлые волосы, распущенные по плечам, голубые глаза, изящное тело. Она грациозно прошла по лужайке и остановилась у подножия лестницы, как будто ждала, что он к ней спустится.

— Привет, Ричер, — тихо проговорила она.

Он посмотрел на нее сверху вниз. Она знала, кто он. А он знал, кто она. Это знание пришло к нему неожиданно, словно кинопленку прокрутили на пятнадцать лет назад за одно короткое мгновение. Девочка-подросток выросла и превратилась в красивую женщину, которая стояла перед ним. Гарбер, имя на почтовом ящике. Леон Гарбер был его командиром в течение многих лет. Ричер вспомнил, как они познакомились, потом начали узнавать друг друга на барбекю, которые устраивали на задних дворах жаркими влажными вечерами на Филиппинах. Стройная девочка, скользившая в тени неуютного, жалкого дома на базе, уже женственная в свои пятнадцать, но все еще ребенок — невероятное искушение и одновременно запретный плод. Джоди, дочь Гарбера. Его единственный ребенок. Единственная радость всей его жизни. Перед ним стояла Джоди Гарбер, только пятнадцать лет спустя, повзрослевшая и ослепительно красивая. Она стояла и ждала его внизу цементной лестницы.

Он обвел взглядом толпу и спустился на лужайку.

— Привет, Ричер, — повторила Джоди.

Ее голос звучал тихо и напряженно. Грустно, как и окружавшая ее сцена.

— Привет, Джоди, — ответил Ричер.

Он хотел спросить: «Кто умер?» Но не смог подобрать слов, чтобы вопрос не прозвучал грубо или по-дурацки. Она поняла его и кивнула.

— Папа, — просто сказала она.

— Когда? — спросил он.

— Пять дней назад, — ответила Джоди. — Он болел последние несколько месяцев, но произошло все внезапно… Мы не ожидали.

Ричер медленно кивнул.

— Мне очень жаль, — сказал он.

Он посмотрел на реку, и лица собравшихся на лужайке людей неожиданно превратились в лицо Леона Гарбера, приземистого крепкого мужчины. Широкая улыбка никогда не сходила с его лица, независимо от того, был ли он счастлив, раздражен или ему грозила опасность. Храбрый человек во всех отношениях. Великий командир. Кристально честный, справедливый и проницательный. Человек, которому Ричер подражал в те годы, когда формировался его характер. Его наставник и крестный отец. Его защитник. Он использовал все свое влияние, чтобы дважды за восемнадцать месяцев Ричер получил повышение и стал самым молодым майором мирного времени, а Леон развел руками, улыбнулся и заявил, что он тут совершенно ни при чем.

— Мне очень жаль, Джоди, — повторил Ричер.

Она молча кивнула.

— Поверить не могу, — проговорил он. — В это невозможно поверить. Я видел его меньше года назад. Он был тогда в отличной форме. Он заболел?

Она снова кивнула.

— Но он всегда был таким крепким, — сказал Ричер.

Джоди грустно ответила:

— Да, был. Всегда был таким крепким.

— И не старым, — добавил он.

— Шестьдесят четыре.

— Что же произошло?

— Сердце, — ответила Джоди. — Оно все-таки подвело его. Помнишь, как он всегда делал вид, что у него нет сердца?

Ричер покачал головой.

— Такого доброго сердца я не встречал ни у кого.

— Я узнала это, когда умерла мама. Мы с ним стали лучшими друзьями на целых десять лет. Я его очень любила.

— Я тоже его любил, — сказал Ричер. — Как будто он был моим отцом, а не твоим.

— Он постоянно тебя вспоминал, — кивнула Джоди.

Ричер отвернулся и посмотрел на окутанные дымкой серые очертания домов Уэст-Пойнта. Ему казалось, что все тело у него онемело. Он находился в такой временной зоне, когда начали умирать люди, которых он знал. Умерли его родители, умер брат, а теперь вот человек, ставший для него родным.

— Полгода назад у него случился сердечный приступ, — сказала Джоди. В глазах у нее появились слезы, и она убрала прядь длинных волос за ухо. — Он вроде бы поправился, выглядел совсем неплохо, но на самом деле очень быстро сдавал. Врачи говорили о возможности шунтирования, но ему стало хуже. Он бы не пережил операцию.

— Мне очень жаль, — в третий раз сказал Ричер.

Джоди взяла его под руку и пошла рядом с ним.

— Не стоит жалеть. Он всегда радовался жизни. Хорошо, что он умер быстро. Я не могу себе представить, чтобы он медленно угасал и при этом оставался счастливым и всем довольным.

Перед глазами Ричера возник Гарбер, вечно куда-то спешащий, яростно кого-то отчитывающий, настоящий сгусток энергии, и он понял, в каком отчаянии пребывал бы его командир, став инвалидом. А еще он понял, что старое, столько бравшее на себя сердце в конце концов сдалось и перестало сражаться.

— Иди поздоровайся с теми, кто к нам пришел, — сказала Джоди. — Может, ты кого-нибудь из них знаешь.

— Я одет неподходящим образом, — возразил Ричер. — И мне неудобно. Пожалуй, мне лучше уйти.

— Это не имеет значения, — сказала она. — Неужели ты думаешь, что папе было бы не все равно?

Он представил себе Гарбера в старой, мятой форме и потрепанной шляпе. Гарбер был самым плохо одетым офицером в американской армии все тринадцать лет, что Ричер служил под его началом. Ричер слабо улыбнулся.

— Думаю, он не стал бы возражать.

Джоди провела его на лужайку. Из сотни собравшихся почтить память Гарбера он знал человек шесть. Двое ребят в форме показались ему знакомыми. С несколькими людьми в черных костюмах он работал в разных местах в той, другой, жизни. Он пожал руки, наверное, дюжине человек и попытался услышать их имена, но они ускользали, влетая в одно ухо и тут же вылетая из другого. Постепенно тихие разговоры возобновились, толпа сомкнулась вокруг него, и ощущение не слишком удачного появления отступило. Джоди продолжала держать его руку, и он чувствовал, какая у нее холодная ладонь.

— Я кое-кого ищу, — сообщил Ричер. — Именно за этим я сюда приехал.

— Я знаю, — сказала она. — Ты ищешь миссис Джейкоб, верно?

Он кивнул и спросил:

— Она здесь?

— Миссис Джейкоб — это я.

Два типа в черном «тахо» выбрались из строя машин и постарались оказаться подальше от линии электропередач, которая создавала помехи для телефона. Тот, что сидел за рулем, набрал номер, и сигнал вызова наполнил тишину машины. Через некоторое время на восемьдесят восьмом этаже в шестидесяти милях от этого места сняли трубку.

— У нас проблема, босс, — сказал водитель. — Тут какое-то сборище, похороны, что ли. Собралось человек сто. Мы не смогли захватить миссис Джейкоб. Мы даже не знаем, кто она. Здесь куча женщин, и она может оказаться любой из них.

Из микрофона донеслось ворчание.

— Что дальше?

— Помните того парня из бара в Ки-Уэсте? Он только что приехал на такси. Примерно через десять минут после нас. И вошел внутрь.

В трубке что-то защелкало, и они не смогли разобрать ответ.

— Так что нам делать? — спросил водитель.

— Оставайтесь на месте, — сказал Хоби. — Может быть, стоит спрятать машину и где-нибудь залечь. Дождитесь, когда все уйдут. Насколько я понимаю, дом ее. Может, там живет ее семья или это загородный дом. Рано или поздно все уедут, а она останется. Без нее не возвращайтесь, поняли?

— А как насчет того парня?

— Если он уедет, пусть уезжает. Если останется, прикончите его. Но женщину привезите ко мне.

— Ты миссис Джейкоб? — спросил Ричер.

Джоди Гарбер кивнула.

— Была, — сказала она. — Я разведена, но фамилию оставила, для работы.

— А кем он был?

Она пожала плечами.

— Адвокатом, как и я. Тогда мне казалось, что это хорошая идея.

— Как долго?

— Три года, от самого начала до самого конца. Мы познакомились в юридической школе, поженились, когда получили работу. Я осталась на Уолл-стрит, а он пару лет назад стал работать на фирму в округе Колумбия. Брак оказался не для него, и все закончилось само собой. А прошлой осенью он прислал мне бумаги на развод. Сейчас я вообще с трудом его вспоминаю. Всего лишь имя. Алан Джейкоб.

Ричер стоял на залитой солнцем лужайке и смотрел на Джоди. Неожиданно он понял, что его огорчило ее замужество, пусть и бывшее. В пятнадцать лет, еще совсем ребенок, она уже была великолепна, уверенная в себе, невинная и немного робкая одновременно. Он наблюдал за тем, как робость сражается в ней с любопытством, когда она сидела рядом и, набравшись храбрости, разговаривала с ним о смерти и жизни, о добре и зле. Потом, еще больше смущаясь, подбирала под себя колени и спрашивала о любви, сексе, женщинах и мужчинах, краснела и убегала. Он оставался в одиночестве, чувствуя, как холодеет все внутри, восхищаясь ею и ругая себя за это. Через несколько дней он встречал ее где-нибудь на территории базы, и она снова отчаянно краснела. И вот прошло пятнадцать лет, она превратилась во взрослую женщину, закончила колледж и юридическую школу, побывала замужем и развелась, красивая, сдержанная, элегантная, она стоит во дворе дома своего умершего отца и держит его под руку.

— Ты женат? — спросила она.

Ричер покачал головой.

— Нет.

— Но ты счастлив?

— Я всегда счастлив, — ответил он. — Всегда был и всегда буду.

— И чем ты занимаешься?

Он пожал плечами.

— Ничем особенным.

Поверх ее головы он обвел взглядом лица людей, собравшихся на лужайке. Тихо переговаривающиеся деловые люди, солидная жизнь, отличная карьера, упорное продвижение вперед по общественной лестнице. Он смотрел на них и спрашивал себя, кто дурак — он или они. И вдруг вспомнил выражение лица Костелло.

— Я был в Ки-Уэсте, — сказал он. — Копал ямы для бассейнов.

На лице Джоди ничего не отразилось. Она попыталась сжать рукой его предплечье, но ладонь у нее оказалась слишком маленькой, и он почувствовал лишь легкое прикосновение.

— Там Костелло тебя и нашел? — спросила она.

«Он нашел меня не для того, чтобы пригласить на похороны», — подумал Ричер.

— Нам нужно поговорить про Костелло, — сказал он.

— Он мастер своего дела, верно?

«Не так чтобы очень», — подумал Ричер.

Джоди отошла к гостям. Ее ждали, чтобы высказать свои соболезнования. Вино делало свое дело, разговоры стали громче и сентиментальнее. Ричер направился к патио, где на большом столе, накрытом белой скатертью, стояла еда. Он положил на бумажную тарелку кусок холодного цыпленка и немного риса и взял стакан воды. Старая дачная мебель не пользовалась у гостей популярностью, потому что была испачкана соком деревьев. Большой зонтик, защищавший от солнца, давно выцвел. Ричер шагнул под него, выбрал грязный стул и уселся на него в полном одиночестве.

Он наблюдал за людьми, пришедшими почтить память его бывшего командира, и ел. Ему казалось, что любовь, которую все испытывали к Гарберу, можно потрогать руками. Человек вроде него всегда вызывает в других любовь, иногда такую сильную, что ее неловко высказать вслух, поэтому она вырывается на поверхность, когда он умирает. Джоди ходила между гостями, кивала, пожимала руки, грустно улыбалась. Каждый хотел рассказать ей свою историю о том, какое золотое сердце было у внешне сурового и вспыльчивого человека. Ричер и сам мог бы кое-что добавить к этим историям, но понимал, что не станет, потому что Джоди не нужно объяснять, каким замечательным был ее отец. Она и так все знала. Она всю жизнь любила отца, а он любил ее. Они все рассказывали друг другу, никогда ничего не скрывая. Люди живут, а потом умирают, но, если они делают и то и другое правильно, им не о чем жалеть.

Они нашли на той же дороге дачный домик, закрытый и пустой, и заехали за гараж, где «тахо» не был виден с улицы, но откуда он мог в любой момент рвануть в погоню. Они достали из бардачка девятимиллиметровые пистолеты и положили их в карманы пиджаков. Прошли назад по дороге и спрятались в кустах.

Им пришлось несладко. Они находились всего в шестидесяти милях от Нью-Йорка, но это вполне могли быть джунгли Борнео. Ветви ползучих растений цеплялись за одежду, путались под ногами, то и дело лезли в лицо и хватали за руки. Здесь в основном рос одичавший широколистный табак, ветви которого торчали под самыми немыслимыми углами. В конце концов они развернулись и пошли спиной вперед, с трудом пробиваясь сквозь густые заросли. Наконец они добрались до дома Гарбера, тяжело дыша, перепачкавшись во мху и зеленой пыльце. Они осторожно проскользнули на территорию и нашли небольшую ямку, где и спрятались, устроившись так, чтобы видеть дорожку, ведущую от заднего двора к воротам. Гости уже начали расходиться.

Вскоре им удалось определить, кто из них миссис Джейкоб. Если Хоби не ошибся и она действительно хозяйка дома, тогда это была та стройная блондинка, что пожимала руки и прощалась с расходившимися гостями. Они уезжали, а она оставалась. Она — миссис Джейкоб. Она была центром всеобщего внимания, мужественно улыбалась, иногда с кем-то обнималась, махала рукой. Гости выходили на подъездную дорожку по одному, по двое, затем большими группами. Заработали двигатели, и в воздухе поплыли голубые облака выхлопа. Машины, выезжавшие из плотного строя, зашуршали шинами и умчались прочь по пустой дороге. Да, это будет легко. Очень скоро она останется одна, наедине со своим горем. И тогда к ней придут еще два гостя. Может быть, она увидит их издалека и подумает, что кто-то еще решил выразить ей свои соболезнования. В конце концов, они ведь в черных костюмах и галстуках. Костюм, подходящий для делового Манхэттена, вполне сойдет для похорон.

Ричер поднялся по цементной лестнице и прошел за ворота вместе с двумя последними гостями — полковником и генерал-майором в безупречной парадной форме. Он и не ожидал ничего другого. Военные всегда последними покидают места, где подают бесплатную еду и выпивку. Он не знал полковника, но ему показалось, что генерала он видел раньше. Генерал, похоже, тоже его узнал, но они сделали вид, что незнакомы. Ни тому ни другому не хотелось вступать в длинные и сложные объяснения на тему «Чем ты теперь занимаешься?».

Военные с официальным видом пожали Джоди руки, встали по стойке «смирно» и отдали ей честь. Четкие движения, блестящие ботинки, глаза смотрят вперед примерно на тысячу ярдов — весьма необычное явление в зеленой тишине деревенской дороги. Они сели в последнюю оставшуюся перед гаражом машину, один из тускло-зеленых седанов, припаркованных рядом с домом. Они прибыли первыми, а уезжали последними. Мирное время, холодная война забыта, в свободный день нечего делать. Именно по этой причине Ричер с радостью принял свое увольнение из армии. Глядя вслед машине, выезжающей на дорогу, он подумал, что был совершенно прав.

Джоди подошла к нему и снова взяла под руку.

— Ну вот и все, — сказала она.

Шум удаляющейся машины стих, и вокруг них воцарилась тишина.

— Где его похоронили? — спросил Ричер.

— На городском кладбище, — ответила она. — Он мог бы покоиться на Арлингтонском, но не хотел. Пойдешь на кладбище?

Он покачал головой.

— Нет, я не по этим делам. Ему теперь все равно, верно? Он знал, что мне будет его не хватать, потому что я ему это сказал давным-давно.

Джоди кивнула, не выпуская его руки.

— Нам нужно поговорить про Костелло, — снова сказал Ричер.

— Почему? — спросила она. — Он передал тебе то, что я просила?

Ричер покачал головой.

— Нет, он меня нашел, но я не признался, что я Джек Ричер, потому что его появление показалось мне странным.

Джоди удивленно посмотрела на него.

— Почему?

— Думаю, привычка, — пожав плечами, ответил Ричер. — Я стараюсь никуда не впутываться. Имя Джейкоб показалось мне незнакомым, и я не стал с ним разговаривать. Меня вполне устраивала моя тихая жизнь.

Джоди не сводила с него глаз.

— Наверное, мне следовало воспользоваться своей девичьей фамилией, — сказала она. — В конце концов, это было папино дело, а не мое. Но я действовала через свою фирму и просто не подумала. Ты бы его выслушал, если бы он сказал, что тебя ищет Гарбер?

— Конечно, — ответил он.

— И тебе не о чем беспокоиться, потому что это не так чтобы очень серьезное дело.

— Мы можем войти в дом?

— Почему? — снова удивленно спросила Джоди.

— Потому что это очень серьезное дело.

Они видели, как миссис Джейкоб провела крупного парня в дом через переднюю дверь. Она отодвинула экран с сеткой от насекомых, и парень придерживал его, пока она поворачивала ручку и открывала дверь. Это была большая дверь из тускло-коричневого дерева. Они вошли внутрь, и дверь захлопнулась за ними. Через десять секунд в окне слева загорелся неяркий свет. Наверное, гостиная, решили они. Снаружи так буйно разрослись отпущенные на свободу растения, что даже днем приходилось зажигать свет. Они скорчились в своей сырой яме и стали ждать. В солнечных лучах резвились насекомые, а они поглядывали друг на друга и прислушивались к тому, что происходит в доме. Но оттуда не доносилось ни звука.

Они вылезли из ямы и поползли к подъездной дорожке. Потом, пригнувшись, промчались к углу гаража, прижались к стене и начали осторожно подбираться к дому. Дружно засунули руки в карманы пиджаков, чтобы достать оружие, и, наставив пистолеты в землю, по очереди, стараясь не шуметь, добежали до крыльца, перегруппировались и медленно двинулись вперед по старым скрипучим доскам. В конце концов они присели на пол по обе стороны от входной двери, прижавшись спинами к дому и выставив перед собой пистолеты, готовые в любой момент пустить их в ход. Она вошла в дом здесь. Значит, отсюда и выйдет. Просто нужно немного подождать.

— Кто-то его убил? — повторила Джоди.

— И его секретаршу, скорее всего, тоже, — сказал Ричер.

— Не могу поверить. Почему? — спросила она.

Джоди провела его через темный коридор в дальний конец дома. Крошечное окно, темные деревянные панели и тяжелая коричневая мебель из кожи придавали комнате мрачный вид. Джоди включила лампу на столе, и она тут же превратилась в уютную мужскую берлогу вроде довоенных баров, которые Ричеру довелось повидать в Европе. На двух полках стояли дешевые книги, купленные по подписке много лет назад. Потускневшие фотографии с потрепанными краями были прикреплены кнопками к краям полок. У стены стоял простой письменный стол — место, где пожилой человек на пенсии заполнял счета, совсем как когда-то на службе занимался разными официальными бумагами.

— Я не знаю почему, — ответил Ричер. — Я ничего не знаю. Мне даже неизвестно, почему ты отправила Костелло искать меня.

— Ты понадобился папе, — проговорила Джоди. — Он не сказал мне зачем. Я была очень занята, мне предстоял суд, чрезвычайно сложное дело, которое рассматривалось несколько месяцев. Мне известно только, что, когда он заболел, он пошел к кардиологу. Там он с кем-то встретился, и возникла какая-то проблема, очень его беспокоившая. Мне показалось, что он считал, будто у него появились серьезные обязательства. Потом, когда ему стало хуже и он понял, что не сможет довести дело до конца, он начал говорить, что должен разыскать тебя и попросить ему помочь, потому что ты именно тот человек, которому по силам с этим справиться. Он страшно волновался, а я беспокоилась за него и потому сказала, что попрошу Костелло тебя найти. Наша фирма часто пользуется его услугами, и я решила, что так будет правильно.

Ее объяснения звучали разумно, но Ричера мучил вопрос: «Почему я?» Ему было понятно, с какой проблемой столкнулся Гарбер. Он занимался каким-то делом, потом у него пошатнулось здоровье, он не хотел бросать начатое на полпути, и ему потребовалась помощь. Но человек вроде Гарбера мог получить ее где угодно. Манхэттенские «Желтые страницы» кишат объявлениями о частных детективных агентствах. А если дело было слишком личным или секретным для чужого человека, он мог взять телефонную трубку и к нему тут же примчалась бы дюжина его друзей из военной полиции. Две дюжины. Сотня. Все они были бы только рады отплатить ему за доброту и помощь, которую он им оказывал с первого дня их службы. Поэтому Ричер и спрашивал себя сейчас: «Почему именно я?»

— А с кем он встретился у кардиолога?

Джоди с несчастным видом пожала плечами.

— Я не знаю. Я была слишком занята. Мы с ним это не обсуждали.

— Костелло сюда приезжал? Разговаривал с ним здесь?

— Я ему позвонила и сказала, что мы ему заплатим через фирму, но он должен приехать сюда, чтобы получить подробные указания, — ответила Джоди. — Он перезвонил через пару дней, сказал, что поговорил с папой и они приняли решение искать тебя. Он попросил, чтобы я наняла его официально, поскольку могло так получиться, что это окажется дорого. Естественно, я так и сделала, потому что не хотела, чтобы папа беспокоился о деньгах.

— Вот почему он сказал мне, что его наняла миссис Джейкоб, а не Леон Гарбер, — проговорил Ричер. — И я не стал с ним разговаривать. И его из-за этого убили.

Джоди покачала головой и сердито посмотрела на него, словно на нового сотрудника, который плохо сделал порученную ему работу. Ее взгляд удивил Ричера. Он продолжал думать о ней как о пятнадцатилетней девочке, а не как о тридцатилетней адвокатессе, постоянно занимающейся длинными и сложными судебными процессами.

— Понятно, что произошло, — сказала она. — Папа что-то рассказал Костелло, тот попытался кое-что разузнать, прежде чем искать тебя, перевернул не тот камень и заставил кого-то насторожиться. Этот кто-то убил его, чтобы узнать, кого он искал и почему. Так что не имеет никакого значения, что сделал ты. Они все равно попытались бы выяснить, кто пустил его по следу. Получается, что это я виновата в его смерти.

Ричер покачал головой.

— Нет, это Леон. Через тебя.

Она тряхнула головой в ответ.

— Нет, это человек из кардиологической клиники. Через папу, а потом через меня.

— Мне нужно его найти, — сказал Ричер.

— А разве теперь это имеет значение?

— Думаю, имеет, — ответил Ричер. — Если Леона что-то беспокоило, значит, теперь это беспокоит меня. У нас с ним всегда так было.

Джоди молча кивнула, потом быстро встала и подошла к книжным полкам. Ногтем вытащила кнопку, сняла одну из фотографий, несколько мгновений смотрела на нее, а затем передала Ричеру.

— Помнишь? — спросила она.

Фотографии было лет пятнадцать, цвета потускнели, как это случается со старой пленкой «Кодак» под воздействием времени и солнца. Яркое небо Манилы, голый двор, земля под ногами. Слева стоит Леон Гарбер, ему лет пятьдесят, он в мятом рабочем комбинезоне оливкового цвета. Ричер справа, лейтенант, двадцать четыре года, на фут выше Гарбера, улыбается счастливой улыбкой молодости. А между ними пятнадцатилетняя Джоди в летнем платье, одна голая рука на плече отца, другой она обнимает Ричера за талию. Она щурится на солнце и тоже улыбается, прижимаясь к Ричеру всем своим стройным загорелым телом.

— Помнишь? Папа тогда только что купил «Никон» по почте. С таймером. Взял у кого-то треногу и не мог дождаться, чтобы его испробовать.

Ричер кивнул. Он помнил. Помнил запах ее волос в тот день, согретых горячим тихоокеанским солнцем. Чистых, юных волос. Он помнил ее тело рядом со своим. Помнил, что чувствовал, когда ее тонкая рука обхватила его за пояс. А еще он помнил, как кричал самому себе: «Остановись, приятель, ей всего пятнадцать, и она дочь твоего командира».

— Он называл этот снимок семейной фотографией, — сказала Джоди. — Всегда.

Ричер снова кивнул.

— Именно поэтому. У нас с ним всегда так было.

Джоди долго смотрела на снимок со странным выражением на лице.

— А еще секретарша, — напомнил ей Ричер. — Они спросили ее, кто клиент, и она наверняка им сказала. Но даже если и не сказала, они все равно узнают. Мне потребовалось тридцать секунд и один телефонный звонок. Так что теперь они придут к тебе, чтобы спросить, кто за всем этим стоит.

У нее сделался удивленный вид, и она положила фотографию на стол.

— Но я ничего не знаю.

— Ты думаешь, они тебе поверят?

Она едва заметно кивнула и посмотрела на окно.

— Хорошо, и что я должна делать?

— Убраться отсюда, — сказал он. — Это точно. Здесь слишком тихо и слишком уединенно. У тебя есть квартира в городе?

— Конечно, на Нижнем Бродвее, — ответила она.

— А машина есть?

— В гараже. Но я собиралась здесь переночевать. Мне нужно найти завещание, разобраться с бумагами, все закрыть. Я хотела уехать завтра рано утром.

— Сделай все сейчас, как можно быстрее, и уезжай. Я не шучу, Джоди. Я не знаю, кто эти люди, но они настроены серьезно.

Видимо, его лицо сказало ей больше, чем слова. Она кивнула и встала.

— Хорошо. Письменный стол. Ты можешь мне помочь.

От университетской службы подготовки офицеров резерва до демобилизации по состоянию здоровья — Леон Гарбер отдал военной службе почти пятьдесят лет жизни. И все они просматривались на его рабочем столе. В верхних ящиках лежали ручки, карандаши и линейки, сложенные аккуратными рядами. В нижних ящиках на специальных стержнях висели папки. На каждой папке имелась наклейка с четкой надписью. Налоги, телефон, электричество, отопление, работа в саду, паспорта на приборы. Одна из папок была подписана другим цветом и явно позже остальных: «Последняя воля и завещание». Джоди пролистала папки, а потом достала их из ящика. Ричер нашел в кладовке старый кожаный чемодан, и они сложили все туда. Захлопнули крышку и закрыли замки. Ричер взял со стола старую фотографию и еще раз на нее посмотрел.

— Тебя это раздражало? — спросил он. — То, что он относился ко мне как к члену семьи?

Джоди остановилась в дверях и кивнула.

— Безумно раздражало, — сказала она. — И как-нибудь я скажу тебе почему.

Он взглянул на нее, но она отвернулась и скрылась в коридоре.

— Я соберу свои вещи, — крикнула она. — Пять минут, ладно?

Ричер подошел к книжной полке и прикрепил старую фотографию на место. Затем выключил свет и вышел с чемоданом из комнаты. Остановился в тихом коридоре и стал оглядываться по сторонам. Очень хороший дом, в котором, наверное, приятно жить. На каком-то этапе своей истории дом увеличивался в размерах. Это было очевидно. К нескольким основным комнатам, расположенным вполне логично с точки зрения планировки, впоследствии были пристроены еще комнаты, в которые можно было попасть из темного коридора, где он сейчас стоял. Ричер прошел в гостиную. Ее окна выходили во двор и на реку, а если встать у камина, можно было под определенным углом увидеть строения Уэст-Пойнта. В застоявшемся воздухе пахло старой мастикой для мебели. Обставлена комната была просто и, похоже, давно. Спокойного цвета деревянные полы, кремовые стены, тяжелая мебель. Старый телевизор, видеомагнитофона нет. Книги, картины, снова фотографии. Никаких гарнитуров, ничто ни с чем не сочетается. Милое, уютное место, в котором жили.

Гарбер, видимо, купил дом тридцать лет назад, когда мать Джоди забеременела. Это было обычным делом. Женатые офицеры часто покупали дома возле своей первой базы или возле какого-то места, которое, как им казалось, будет играть важную роль в их жизни, например Уэст-Пойнт. Они покупали дом, и он, как правило, пустовал, пока они служили за границей. Но им хотелось иметь что-то вроде якоря, места, куда они вернутся, когда все закончится. Или где смогут жить их семьи, если назначение за границу не позволит взять их с собой. Или когда потребуется учить детей.

Родители Ричера не пошли этой дорогой, и Ричер никогда не жил в собственном доме. Мрачные военные бунгало и армейские бараки, а позже дешевые мотели — вот где он жил. И был уверен, что ничего другого ему и не нужно. Он был совершенно уверен, что не хочет жить в своем доме. Это желание давно прошло. Его пугали связанные с этим трудности, они казались ему физически ощутимым грузом наподобие чемодана, который он держал в руке. Счета, налоги на собственность, страховки, договора, ремонт, содержание дома, принятие решений (новая крыша или новая плита, ковры или дорожки), бюджет. Работа в саду. Ричер шагнул к окну и посмотрел на лужайку. Работа в саду представлялась ему самым бесполезным занятием. Сначала ты тратишь кучу времени и денег, чтобы трава росла, а потом, почти сразу же, тратишь столько же денег и времени, подстригая ее. Ты проклинаешь несчастную траву за то, что она слишком сильно выросла, потом волнуешься, почему она такая короткая, все лето поливаешь ее дорогой водой, а осенью — дорогими химикатами.

Настоящее безумие. Но если бы какой-то дом и заставил его передумать, так это дом Гарбера. Он был простым и совсем не требовательным и выглядел так, словно процветал от милосердного небрежения. Ричер вполне мог представить себе, как он здесь живет. Да и вид из окон открывался великолепный. Мимо катила воды широкая река Гудзон, могучая и уверенная в собственных силах. Старая река будет вечно течь по своим делам, и ей все равно, что люди делают с домами и садами, которые выстроились вдоль ее берегов.

— Ну все, кажется, я готова, — сказала Джоди.

Она появилась в дверях гостиной, держа в руках кожаную сумку для одежды. Черный траурный костюм она сменила на выцветшие джинсы и светло-голубую трикотажную рубашку с маленьким логотипом, который Ричер не смог разобрать. Джоди причесалась, отчего волосы наэлектризовались и не желали хорошо лежать. Она пригладила их рукой и заправила непокорные пряди за ухо. Светло-голубая рубашка гармонировала с ее глазами и кожей цвета бледного меда. Прошедшие пятнадцать лет не сделали ее менее красивой.

Они прошли через кухню и заперли на задвижку дверь, ведущую в сад. Затем выключили все приборы и закрыли краны. Вернулись в прихожую и открыли переднюю дверь.