"Трава на бетоне" - читать интересную книгу автора (Белякова Евгения Вадимовна)

Часть 11

У тебя есть правила? — заинтересовался Скай.

Арин пожал плечами, отстранился, прислонился спиной к перилам, положив локти на холодную узкую металлическую полоску:

Не знаю, что и сказать… Неправильное слово подобрал. У меня бывает. Ладно, не буду объяснять. Потом поймешь. Давай быстрее, пока я не передумал.

Сволочь ты невообразимая, — спокойно сказал Скай, привлекая его к себе, — Здесь холодно, давай вернемся в комнату.

Арин повернулся, наклонил голову, глядя вниз, в дымное месиво километрового провала, проговорил вполголоса:

Скай — твое настоящее имя?

Да. Другого у меня нет. А твое имя настоящее?

А что было той ночью? — спросил Арин, игнорируя его вопрос, — Я не помню.

Ничего не было, — честно ответил Скай, — Ты не дурак, можешь сам догадаться, что тогда с тобой случилось. Поэтому ничего и не было.

Не любишь животных? — усмехнулся Арин.

Забираю свои слова назад, — нетерпеливо ответил Скай, — Ты дурак. Притом полный.

Если бы мне нужно было то, во что ты превращаешься, я и сейчас затянул бы на тебе ошейник. Но ты мне нужен настоящим.

Арин потянул вниз молнию куртки, обернулся, посмотрел внимательно:

Интересное желание. Настоящим, говоришь?

Скай не стал отвечать, шагнул назад, за порог, не отпуская лежащих на плечах Арина, рук, потянул его за собой.

Серые сумерки лежали в комнате пыльными пластами, свет давно погас — электрические связи потеряли ощущение человеческого тепла, и лампы превратились в матовые, мертвые тусклые шары.

В колыхающихся пепельных тенях, в холодном воздухе все казалось мертвым, мертвыми были плоские отблески, лежащие на пластиковом полу, мертвыми были правильные, твердые линии углов и стен.

Ощущение жизни, горячей, сильной, свободной, лилось лишь от стройного, гибкого тела, от обнажаемой медленными движениями, гладкой кожи.

В полумраке глаза Арина потеряли блеск и в их матовой, темной глубине не отражалось ничего, осталась лишь пугающая, серьезная внимательность. Словно пытаясь что-то понять, смотрел он в глаза Ская, изучающе, не отрываясь.

Скай не отвел взгляда, притянув Арина ближе, он провел ладонями по округлым плечам, обнаженной спине, мягким, осторожным движением, ощущая под пальцами легкие припухлости старых, рваных шрамов на его коже.

Поднял руку, дотронулся до широкой серо-белой полосы на его шее, отвел сиреневые, приглушенного сумерками цвета, мягкие шелковистые пряди волос.

Настоящий. Не стертый призраками, живой, манящий, теплое дыхание, пристальная темнота затуманенных глаз. Странное, непонятое существо, смесь резкости, опасности и испытующего, тревожного ожидания, непокорный, неродной, но почему-то именно сейчас нужный. Необходимый. Подкинутый мне безглазой судьбой, так и не понявшей, что она натворила.

Больно. Больно от осознания того, что все происходящее просто способ избавиться от желания, не более. Хороший способ. Приятный. Ложный.

Скай отвлекся от своих мыслей, неожиданно поняв, что Арин перехватывает инициативу в свои руки, словно пробудившись от глубокой апатии. Приподнявшись, он чувственным, нежным скользящим движением провел по шее Ская языком, стирая кончиками пальцев остающуюся после прикосновения влажную дорожку. Наклонил голову, потянул плотную синтетическую ткань футболки, обнажая тренированное, сильное тело, почти невесомо коснулся губами соска и, помедлив, прикусил ощутимо, вызвав ощущение тревожной, сладкой боли, проговорил еле слышно:

Я сам так решил… Сам тебя захотел.

Я не спорю, — тихо сказал Скай, привлекая его к себе, — Сам так сам.

Арин опустился ниже, прижался губами к напрягшемуся животу Ская, пальцами нежно тронул полоску кожи над жестким ремнем, потянул вниз ткань джинсов:

Я просто хорошо помню твой вкус. Помню, что и тогда тебя хотел. И кровь возбуждала, и та боль.

Скай опустил ресницы, вздрогнул, почувствовав прикосновение влажного языка к головке члена, перевел дыхание, поняв, что торопиться он не будет.

Ты меня тогда тоже хотел? — спросил Арин, проводя губами по тугой, тонкой коже.

Скай не стал отвечать, прикусил губу, положил руку на шелковистые волосы на его затылке, сжал ладонь, с трудом удержался от стона. Арин не стал ждать ответа, повернул голову чуть набок, прошелся языком по всей длине возбужденного члена, тронул пальцами повлажневшую головку:

И сейчас меня хочешь?

Он привстал, опершись на руки, подтянулся выше и прильнул теплыми, с терпким вкусом смазки, губами к губам Ская, почти сразу же отстранился, не позволяя углубить поцелуй, лег, прижавшись к нему горячим, гибким телом.

Скай непонимающе открыл глаза, увидел внимательный, серьезный взгляд, мягкие тени от пушистых ресниц, лежащие на щеках, влажную полоску на приоткрытых губах.

Арин чуть улыбнулся в ответ на этот взгляд, отвел глаза, прикусил быстрым, жарким движением мочку его уха:

Скажешь?

Не сходи с ума, — тихо ответил Скай, — Не время трепать мне нервы.

Арин промолчал, опустил руку, привычным движением разомкнул застежку своих джинсов, позволил Скаю стянуть их с себя, в ответ на ласковые, настойчивые прикосновения к обнажившейся коже бедер, снова коснулся губ Ская коротким поцелуем, приподнялся, чуть изогнувшись, опустил глаза:

Когда-то для меня было странным ощущение, которое испытываешь, когда прижимаешься своим членом к члену другого человека. Приятное, но мучительное из-за слишком откровенного чувства наслаждения. Слишком четкое для того, чтобы быть просто приятным…

Он не стал договаривать, подался вниз, положил голову на грудь Ская, опустил руку, и Скай сразу понял, что он имел ввиду.

Пальцами Арин крепко обхватил его член и, прижав к своему, медленно потянул ладонь вниз, напрягшись сам, закрыв глаза, прикусив жестко сосок Ская.

Но теперь боли Скай не ощутил, все ощущения сконцентрировались на резком, остром чувстве наслаждения, на нахлынувшем, разбившим мысли на осколки, возбуждении, вызванном странной, неведомой тяжестью горячей пульсации чужого тела. Плавные, умелые движения Арина, трущаяся о влажную кожу головки его члена, собственная плоть, жесткий нажим узких бедер и прохлада его языка на затвердевшем соске…

Все вместе заставило вздрогнуть всем телом и требовательное, не терпящее контроля желание заставило Ская сжать бедра Арина, принуждая чуть развести ноги, и, не особо задумываясь об осторожности, тронуть пальцами влажную, нежную приоткрывшуюся дырочку, протолкнуться глубже, сгорая от нетерпеливого, томительного ожидания.

Арин пробормотал что-то неразборчиво, задохнувшись, помедлил, поднял глаза, продолжая гладить то головку своего члена, то члена Ская, смешивая теплую густую смазку на тонкой, чувствительной коже:

Хочешь меня?

И Скай не выдержал, потянул Арина на себя свободной рукой, в бешенстве прикусил его губу, ответил:

Хочу и хотел тогда. Доволен?

Да, — просто ответил Арин, — Теперь доволен.

Он приподнялся, оперся рукой на грудь Ская, прикусил губу, все также глядя темными, внимательными глазами, опустился ниже, проговорил тихо:

Но… Мне не понравилось, как ты это сказал.

Скай не обратил на его слова внимания, выгнулся, не сдержав стона, закрыл глаза, поглощенный невероятным чувством жаркого, невероятного наслаждения, даримого ощущением медленного, контролируемого проникновения.

Арин запрокинул голову, забелел отчетливо во тьме широкий белый шрам на шее, выступили на гладкой коже прозрачные капельки пота. Он весь напрягся, сжал пальцы, оставляя на груди Ская малиновые вспухшие дорожки, сказал коротко внезапно севшим голосом:

Хорошо…

Скай приподнялся, обнял его, тронул языком нежный сосок, прислонился щекой к влажной, прохладной коже:

Давай же…

Арин коснулся головки своего члена, поднял руку, провел мокрыми пальцами по пересохшим губам Ская:

Не хочу. Просто побудь во мне.

Ты придурок, — сказал Скай, — Не делай так.

Арин сжал коленями его бока, не давая двигаться, прижался всем телом, устало и безразлично опустил голову на его плечо.

Скай почувствовал боль и не сразу понял, что от неудовлетворенного желания, от возбуждения свело все мышцы мучительной волной напряжения.

Властный голос инстинкта, болезненное желание, необходимость, жестокая, настойчивая, заставили его повернуть голову, отвести ладонью яркие волосы с изуродованной шрамом шеи, проговорить:

Я тебя хочу. Я тебя очень хочу, понял? Я тебя хочу еще с тех пор, как увидел на аэродроме. И той ночью я тебя хотел, но таким, какой ты есть, а не таким, каким ты был раньше.

Арин расслабил колени, приподнялся немного, поднял голову, поцеловал ласково, проводя языком по его приоткрытым губам, помедлил и опустился вниз, сжав руками сильные, напряженные плечи Ская.

Скай закрыл глаза, обнял его, прижал к себе крепче, и, уже не боясь, повторил:

Я тебя очень хочу… Не занимайся херней, я и так все прекрасно понимаю.

Арин замер на мгновение, прикусил зубами кожу на его плече и настойчиво нажал обеими руками на его грудь, заставляя лечь. Скай откинулся назад и закрыл глаза…

Давно уже горячо и мягко засияли чувствительные к теплу, лампы, осветив напряженное, исчерченное влажными дорожками, красивое, гибкое тело Арина, светлыми искрами сияя на влажных, растрепавшихся волосах, скользя матовым светом по тонкой коже прикрытых век и дрожащим пушистым лиловым ресницам.

Скай крепко, до синяков, сжал его бедра и, сдерживая сбившееся дыхание, смотрел в изменившееся, красивое лицо, на зарозовевшие, припухшие губы, на льющийся по щеке, сложный узор татуировки, на белую полосу шрама на шее.

Смотрел и ощущал странное, глубокое чувство. Хотеть целиком, желать так, что не разберешься уже, что именно хочется — его движений, сладкой истомы, ошеломляющего удовольствия или просто его самого, всего, каждый сантиметр его кожи, каждый изгиб мышц, голос, взгляд. Хотеть его видеть, ощущать, знать, защищать.

Хотеть чего-то большего, чем то, ради чего все началось… хотеть… Волна, ширящаяся по телу волна терпкого, гибельного, сокрушающего наслаждения прервала его мысли и, содрогнувшись всем телом, он отпустил руки, перехватил упавшего ему на грудь, Арина, бездумно и нежно, задыхаясь, коснулся губами пересохших, обветренных желанием, мягких губ.

Седьмая сигарета за полчаса. Макс откинул опустевшую пачку, закурил снова.

Позвонить что ли, чтобы какого-нибудь пацана привезли… Секс, как говорят, от всего помогает. И с него все начинается. И вообще… И вообще, с удовольствием кого-нибудь сейчас трахнул, закрыл бы глаза и вспоминал бы искрящийся, снисходительный взгляд под яркой россыпью сиреневой, небрежно обрезанной челки.

Макс услышал сзади легкий шорох, резко обернулся и увидел смеющиеся, беззаботные карие глаза.

Я никогда не научусь подходить к тебе бесшумно, — сказал Арин, — Ключ, кстати, возвращаю, в джинсах был.

Ты сам-то где был? — прислушиваясь к частому, тяжелому биению внезапно словно взбесившегося сердца, спросил Макс.

Арин поднял руки, стягивая с плеч рваную футболку:

Где я только не был. Сначала меня подстрелили менты. Посмотри, кстати… еще один шрам.

Макс скользнул взглядом по розовой, тонкой коже заживленного биопластиком, плеча, увидел рядом со звездчатым шрамом припухшие, яркие синяки:

Давай дальше.

Дальше меня подлечил один… Один… В общем, его зовут Скай, и я про него рассказывал. Макс, мне нужна моя одежда.

Хрен с ней, одеждой, — злясь на его беспечность, ответил Макс, — Какого хрена?

Какого хрена ты позволил себя ранить? Какого хрена связался с этим мудаком? Я тебе сразу скажу — мне пришлось помочь ему починить тачку и мне пришлось помочь ему разблокировать твой чип, и я многое могу тебе о нем сказать. Он, если ему нужно будет, по трупам пойдет, и увязался он за тобой не просто так, и твою жопу спасал тоже не из врожденной благородности. Он тебя искал по другим причинам, он тебя нашел, и он от тебя не отвяжется.

Ему не надо от меня отвязываться или привязываться, — глухо сказал Арин, расстегивая ремень джинсов, — Я остаюсь с ним.

Макс посмотрел, как ловким движением Арин выскользнул из одежды, шагнул вперед, положил ладони на его обнаженные бедра, коснувшись кончиками пальцев припухших, свежих синяков на его коже, спросил тихо:

Ты в своем уме?

Да. Я сам так решил. Мне осталось жить немного, поэтому почему бы и не остаться с ним? Трахаться он умеет, а больше мне ничего не нужно. Ну, еще спиртное и сигареты. Кстати, о спиртном…

Макс наклонил голову, пытаясь поймать взгляд посерьезневших карих глаз:

Арин, он смахивает на поисковика, а тебя ищут. Я не вижу других причин, по которым ты бы мог ему понадобиться. Такие, как он в игрушки не играют.

Пошел на хер, — злобно, отрывисто сказал Арин, освобождаясь из его рук, — Я, по-твоему, похож на игрушку?

Сейчас похож! — не выдержал Макс, — Охренеть, как похож. Тобой поигрались?

Поставили раком? Хрен ты теперь куда денешься. Значит так, или ты говоришь, чем он тебя шантажирует, и мы решаем это дело в течение трех дней или мне придется разбираться самому и это займет больше времени.

Меня не шантажируют, — сказал Арин, — Нет ничего, чем можно было бы меня взять под контроль. Я сам решил остаться с ним. Понял? Сам. И если ты еще раз, сука, выскажешь мне что-то в этом роде, я легко забуду о твоем существовании. Уж поверь. Я не за тем четыре года жил среди людей, чтобы меня смог опять кто-то подчинить. Так что думай, прежде чем говорить.

Макс удивленно поднял глаза, увидел лихорадочный блеск в дрожащих от бешенства, темных зрачках, увидел, как побелела его кожа, и сжались жестко припухшие губы.

Тихо, — быстро произнес Макс, — Тихо, все нормально, не психуй. Ладно, давай по-другому. Ты ничего странного в нем не видишь?

Вижу. И я тоже понимаю, что все это неспроста. Хотя бы потому, что, отпуская меня сегодня, он поставил в куртку маячок.

Куда ты его дел?

Я просто выбросил куртку… Не обеднеет. Хорошо, что я умею находить такие штуки и сам прекрасно понимаю, что ему что-то от меня надо. И это одна из причин, почему я с ним остался. Прожить последние три месяца весело — разве это не лучший вариант? А со Скаем веселее некуда… За это время он все равно ничего от меня не добьется, я внимателен к мелочам и защищать себя умею. Так что, это подарок судьбы — вместо того, чтобы считать день за днем, я буду ломать голову над тем, кому и зачем я сдался. Если бы он искал меня для того, чтобы вернуть в резиденцию "КетоМира", он бы со мной не таскался по отелям, а давно сдал бы тем уродам. В общем, Макс… Я пришел забрать одежду. Мне некогда все объяснять, тем более, даже остатки моей жизни принадлежат только мне. Часа через четыре я должен… собирался вернуться, а до Братства Воды переть часа полтора, вот и считай.

Макс испытал то самое чувство беспомощности, которое приходилось испытывать довольно часто. То самое чувство, которое появлялось после попыток убедить Арина взять деньги на кеторазамин, то чувство, которое охватывало его всегда, когда Арин уходил ночевать обратно на кладбище машин или просто ставил в тупик своими резкими словами, старательно ограждая себя от какого-либо влияния.

И он по доброй воле согласился остаться с кем-то? Подчинился или все-таки, выбрал этого Ская сам? Заворожила ли его игра или… Или привязало к этому человеку что-то иное?

Макс неосознанно, легким движением вновь коснулся лилово-розовых кровоподтеков на гладкой коже, наклонил голову, провел губами по губам Арина. Незнакомый вкус, чужой вкус, растянутая, припухшая от поцелуев, кожа. От того, что знаешь, как и с кем он провел ночь, желание становится еще сильнее, тревожит, мучает, желание смыть с его тела следы чужих прикосновений, стереть память о произошедшем, заменив памятью о себе.

Арин мягко отстранил Макса:

У меня нет времени — это раз, а два — он меня вымотал, ни черта не хочется.

Вымотал? Тебя?

Да, и такое тоже бывает, — нетерпеливо ответил Арин, — Хотя да, ты прав, это странно. Скорее всего, потому, что я не физически вымотался. Там что-то другое было…

Макс убрал руки с его плеч, вернулся к окну, взял запечатанную пачку сигарет, медленно потянул пальцами тонкую целлофановую оболочку:

Переодевайся.

Арин не заставил себя упрашивать, вышел из комнаты и вернулся через несколько минут, привычно затянутый широкими лентами ремней, исчерченный тяжелыми стальными цепями, наклонился, защелкивая металлические фиксаторы на ботинках:

Макс.

Что?

Если я подохну раньше, чем надо… В общем, что бы со мной не случилось, это не твое дело. Это моя жизнь. Какая бы ни была — моя. И ты не будешь виноват.

Знаю.

Арин выпрямился, застегнул молнию плаща, убирая под воротник легкую коробочку датчика:

И еще. Я… Я уже не такой, каким ты меня помнишь. И таким, какой я сейчас, я тебе не нужен. Забудь ты о Тейсо-Арине. Остался только Арин, и он тебе не нужен.

Ты просто этого не понимаешь.

Не учи меня, придурок, — ответил Макс, — Без тебя разберусь.

Узкие, шипованные шины взвизгнули, оставляя черные, дымящиеся следы на грязном асфальте, и горячая металлическая махина пролетела в нескольких сантиметрах от согнувшейся в ужасе, девушки.

Автомобиль остановился, мигнул фарами, и из салона вышел высокий, молодой парень, окликнул:

Живая?

Шейла развела руками, покачнулась:

Живая, но думала, что все, конец. Даже успела пожалеть, что подохну пьяной.

Все хорошо, что хорошо кончается, — засмеялся парень, — Могу помочь успокоить нервы. Надо же загладить вину перед очаровательной девушкой. Как тебе предложение?

Шейла одернула руками задравшуюся юбочку, посмотрела в красивое бледное лицо, улыбнулась, успокоенная веселым, открытым взглядом синих глаз:

Ну, почему бы и нет. А то мне, правда, не по себе.

Садись, — приглашающе повел рукой парень, — Познакомимся. Имя я свое не люблю, а знакомые прозвали Мэдом. Приятно познакомиться.

Шейла, — отозвалась девушка, — Мэд? Многообещающе звучит.

Не то слово, — снова рассмеялся парень, — Ты не ошибешься в своих ожиданиях, милая леди.

Шейла улыбнулась, подняла с земли круглую, прозрачную сумочку на лиловой цепочке, подошла поближе, заглянула в машину.

Я один, — успокоил ее Мэд, — И я не страшный.

Я вижу, — кокетливо хихикнула девушка, потянула за ручку дверцы и влезла в салон.

Мэд кивнул, сел на свое место, повернул ключ зажигания:

Покатаемся.

Шейла пожала плечами, повернулась к окну:

Иногда приятные знакомства бывают такими неожиданными.

Да, — сказал Мэд, — А иногда очень даже ожидаемыми. И насчет приятности я бы тоже поспорил. Шейла Лойчек, двадцать один год, наркоманка, шлюха и просто тварь, единственное, что умеет — это трахаться и жрать таблетки. Иногда у нее, правда, бывают просветления, и она бежит сливать остатки денег на лечение своего брата, который третий год подыхает в небольшой больничке за городом. В общем, я бы не назвал это знакомство приятным. Но, по доброте душевной, помог бы ее брату упокоиться, чтобы у нее осталось больше денег на наркоту. Моя причуда.

Шейла повернула голову, посмотрела на четкий, бесстрастный профиль. Мэд отвел взгляд от дороги, взглянул в упор жутковатыми, потухшими синими глазами:

Перед тобой лежат фото двух человек, берешь фото и рассказываешь мне все, что ты знаешь об этих людях.

Девушка дрожащими пальцами взяла плотные квадратики фото, перевернула, сказала тихо:

Первый — Арин. Ему лет шестнадцать-семнадцать, не знаю, где он сейчас. Его все в Тупиках знают, можно спросить любого. Он, вроде бы, был у кого-то зверьком в детстве, но я не уверена, просто слышала, что у него шрам от ошейника. Он не наркоман… Просто живет и все. А второго я видела два раза, он искал Арина, как зовут, не знаю. У него машина серая… "пежо".

Нашел он Арина?

Думаю, да. Я сама подсказала, где его искать… Он раньше на кладбище автомобилей ночевал.

И после этого ты не видела ни одного из них?

Не видела.

Что знаешь о недавнем убийстве полицейских на Пятой Банковской?

Там тоже был серый "пежо"… Слышала от кого-то. Больше ничего не знаю.

Где ты видела второго парня?

Один раз в баре, в Тупиках, бар "Ловушка". А второй раз в банке, он деньги снимал… Много денег…

Мэд кивнул головой:

Спасибо, лапочка.

Останови, пожалуйста, машину, — тихо попросила Шейла, — И, пожалуйста, не трогай моего брата, я ничего не скрыла.

Мэд ленивым, медленным движением закинул руку за спинку сидения:

Молодец, молодец…

Шейла взвизгнула, закрыла лицо руками, но было поздно — пуля ударила точно в лоб, пробив аккуратную, черную дырку, из которой выплеснулась тугая струя густой крови.

Не глядя на бьющееся в конвульсиях, тело, Мэд вложил пистолет обратно в держатель, закурил:

Придется опять бросать машину. Ладно, дело того стоило. Это что ж ты творишь, брат-поисковик? По малолеткам прикалываешься? Дорогой мальчик попался? Нехорошо.

За такое наказывают… А за наказание некоторым платят.