"Женщина в красном" - читать интересную книгу автора (Джордж Элизабет)

Глава 5

Кадан возлагал большие надежды на «Бэкон стрикиз». Он также надеялся, что Пух исполнит трюк. Корм «Бэкон стрикиз», любимое угощение птицы, должен поощрить и наградить попугая. Сначала Кадан помашет перед Пухом пакетом с этим лакомством, возбуждая интерес, затем заставит его сделать то, что нужно. И после накормит. Нет никакой необходимости показывать сами хрустящие деликатесы. Хоть Пух и попугай, но что касается еды, далеко не дурак.

Но тут вмешались непредвиденные обстоятельства. Дело в том, что Пух и Кадан в гостиной были не одни. Попугай заинтересовался не столько кормом, сколько другими вещами. Балансирование на резиновом шарике и катание вышеупомянутого шарика по каминной доске грозило не состояться. Внимание попугая привлёк леденец на палочке, который держала в руке шестилетняя девочка. Этим леденцом она осторожно водила по голове птицы в том месте, где у него могли быть уши. Попугай пребывал в блаженстве. Что там «Бэкон стрикиз»! От него он получал лишь мгновенное удовольствие. Кадан делал героические усилия, пытаясь с помощью Пуха развлечь Айону Сутар и её юных дочерей, но попугай игнорировал хозяина.

— Почему он не слушается, Кад? — спросила младшая сестрёнка, Дженни Сутар.

У её старшей сестры Ли — в десять она уже пользовалась блестящими тенями для век и помадой, а также нарастила себе волосы — был такой вид, словно она и не ждёт, что птица сделает что-то выдающееся, да ей вообще всё равно, ведь птица не какая-нибудь поп-звезда. На попугая Ли не смотрела, она листала журнал мод, щурясь на картинки: носить очки она отказывалась и требовала контактные линзы.

— Всё дело в леденце, — пояснил Кадан. — Пух хочет, чтобы ты его погладила.

— Тогда можно я его поглажу? И возьму его на руки?

— Дженнифер, ты знаешь, как я отношусь к птицам, — отрезала её мать.

Айона Сутар стояла у окна и смотрела на Виктория-роуд. Она находилась там уже минут тридцать и, судя по всему, не собиралась прерывать своего занятия.

— Пернатые могут быть переносчиками болезней.

Айона бросила на дочь красноречивый взгляд, который словно говорил: «Ты только посмотри на Када».

Дженни правильно истолковала выражение матери некого лица; она откинулась на спинку дивана, вытянула вперёд ноги и разочарованно надула губы. Её физиономия стала удивительно похожа на лицо Айоны.

Несомненно, чувство, которое испытывала Дженни, было тем же, что и у матери, — разочарование. Кадану хотелось предупредить Айону Сутар, что не стоит включать его отца в свои матримониальные планы.

На первый взгляд казалось, что они предназначены друг для друга. Два независимых деловых человека с мастерскими на Биннер-Даун, двое родителей, несколько лет жившие без партнёров, оба ориентированы на семью, оба занимаются сёрфингом, у обоих по двое детей, младшие тоже интересуются сёрфингом, а старшие служит им примером. Возможно, и с сексом у них всё в порядке, но Кадану не хотелось об этом вспоминать: от одной мысли об отце в хищных объятиях Айоны по коже пробегали мурашки. Тем не менее казалось логичным, что почти трёхлетняя связь требует от Лью Ангарака какого-то решения. Однако он медлил. Кадан слышал достаточно телефонных разговоров отца, чтобы понять, что Айона недовольна таким положением дел.

А в тот момент она была раздражена. Пока в гостиной ожидали возвращения Лью, пицца в кухне давно остыла. Кадан подумал, что Айона ждёт напрасно: наверняка отец принял душ, переоделся и выскочил из дома по какому-нибудь дурацкому поводу.

Он предположил, что виной тому визит Уилла. Тот проехал по Виктория-роуд в своём дышащем на ладан «жуке-фольксвагене», с трудом вылез из машины, распрямил костлявую фигуру и подошёл к их входным дверям. Лицо Уилла выражало беспокойство.

Он спросил о Мадлен, и Кадан ответил, что сестры нет дома.

— В таком случае где она? — удивился Уилл. — В пекарне её тоже нет.

— С джи-пи-эс[10] мы её пока не отслеживаем, — усмехнулся Кадан. — Подожди до следующей недели, Уилл.

Уилл явно не оценил юмора.

— Мне нужно её найти.

— Зачем?

И Уилл сообщил новость, которую услышал в магазине сёрферов: Санто Керн мёртв, у него проломлена голова. Так уж бывает у скалолазов.

— Он что, поднимался в одиночку?

Главным в этом вопросе был сам факт скалолазания. Кадан прекрасно знал, чем предпочитает заниматься Санто Керн: сёрфингом и сексом, сексом и сёрфингом.

— Я не говорил, что он был один, — резко отозвался Уилл. — Понятия не имею, кто с ним был и был ли с ним кто-нибудь. С чего ты взял, что он был один?

Кадан не успел ответить. Отец услышал голос Уилла и, очевидно, догадался о чём-то по его интонации. Он вышел из дальней комнаты, где работал за компьютером. Уилл и ему сообщил новость.

— Я пришёл сказать Мадлен, — заключил Уилл.

«Очень правильно», — подумал Кадан.

Дорога к Мадлен открыта, и Уилл не тот человек, чтобы не воспользоваться такой возможностью.

— Чёрт возьми, — присвистнул Лью. — Санто Керн.

Кадан заметил, что никто из них особенно не удивился. Сам он, пожалуй, переживал это событие больше других, но скорее потому, что почти не был связан с Санто.

— Пойду поищу Мадлен, — произнёс Уилл Мендик. — Где, как вы думаете…

Кто ж знает? Кто поймёт чувства этой сумасшедшей после разрыва с Санто? Началось с душевного опустошения и постепенно перешло в слепой и беспричинный гнев. Кадану казалось, что чем меньше он будет видеть сестру, тем лучше. Пусть переживёт последнюю стадию — обычно это месть — и придёт в норму. Мадлен могла быть где угодно. Могла грабить банки, бить окна, тащить в пабы мужчин, делать тату на веках, избивать маленьких детей или заниматься сёрфингом. Мадлен — загадка. Лью перебил Уилла:

— После завтрака мы её не видели.

— Чёрт. — Уилл нахмурился. — Кто-то должен передать ей эту информацию.

«Зачем?» — подумал Кадан, но промолчал и вместо этого спросил:

— Считаешь, что это должен быть ты? — И глупо добавил: — Включи мозги, парень. Ты ей не пара.

Лицо Уилла так и вспыхнуло. Кожа у него была пятнистая, и сейчас эти пятна воспламенились.

— Кад, — упрекнул сына Лью.

— Но это же правда. Послушай, Уилл…

Но Уилл не пожелал слушать. Он молнией выскочил из комнаты, а затем и из дома.

— О господи, Кад, — вздохнул Лью в качестве комментария, после чего поднялся наверх.

Он ещё не принимал душ после сёрфинга, поэтому Кадан предположил, что отец тщательно смывает с кожи песок и солёную воду. Потом отец вышел из дома и до сих пор не вернулся. А Кадану пришлось развлекать Айону и её дочерей, что не очень-то ему удавалось.

— Отец ищет Мадлен, — пояснил Кадан Айоне.

Он коротко рассказал о Санто. Айона уже была посвящена в отношения Мадлен и Санто. Она не могла не знать этого, поскольку была близка с Лью Ангара-ком.

Айона прошла в кухню, накрыла на стол и сделала салат, затем вернулась в гостиную. Через сорок минут позвонила Лью на мобильный. Судя по всему, его телефон был выключен.

— Глупо с его стороны, — заявила Айона. — Ведь Мадлен могла вернуться домой, пока он её разыскивает. И как бы мы ему сообщили?

— Возможно, отец просто не догадался, — заметил Кадан. — Он очень торопился.

Это было не совсем верно. Другой на его месте действительно бы поспешил, но Лью вышел из дома вполне спокойно, словно что-то мрачно решил для себя или знал то, что никому другому не было известно.

Закончив рассматривать модный журнал, Ли Сутар пропищала с той особенной вопросительной интонацией, которая свойственна подрастающим девицам в мыльных операх:

— Мам, я голодная? Я умираю от голода? Посмотри на часы, ладно? Разве мы не будем обедать?

— Хочешь «Бэкон стрикиз»? — предложил Кадан.

— Фу, гадость, — фыркнула Ли. — Это разве еда?

— А пицца что, лучше? — вежливо произнёс Кадан.

— Пицца очень питательна, — просветила его Ли. — Она состоит как минимум из двух пищевых групп, да я и съедаю всего один кусочек, ясно?

— Да-да, — быстро согласился Кадан.

Ему доводилось видеть Ли за ужином. Когда дело доходило до пиццы, она каждый раз забывала о своём намерении сделаться Кейт Мосс своего поколения. Тот день, когда она остановится на одном куске пиццы, войдёт в историю.

— Я тоже проголодалась, — подала голос Дженни. — Мы можем поесть, мама?

Айона в последний раз тревожно посмотрела на улицу.

— Можете, — разрешила она и направилась в кухню.

Дженни, почёсывая попку, увязалась за матерью. Ли последовала за сестрой. Поравнявшись с Каданом, она бросила на него ехидный взгляд.

— Глупая птица? — сказала Ли. — Он даже не умеет говорить? Что это за попугай, если он молчит как рыба?

— Он использует свой лексикон для умных бесед, — ответил Кадан.

Ли показала язык и вышла из комнаты.

К этому времени еда стала почти несъедобной: пицца слишком долго простояла на столе, к тому же озабоченная Айона добавила в салат слишком много уксуса.

Кадан вызвался помыть посуду. Он надеялся, что Айона заберёт детей и уйдёт. Однако этого не произошло. Они проторчали в доме ещё полтора часа, и всё это время Ли отпускала критические замечания в адрес Кадана: дескать, он плохо моет и вытирает тарелки. Айона четыре раза позвонила на мобильник Лью, прежде чем решила отправиться домой вместе с дочками.

Кадан остался один. Наконец-то раздался звонок, и он узнал о местонахождении Мадлен, но звонил не отец. Кадан выяснил, что сестру нашёл не отец и что отца никто не видел. Кадан занервничал и постарался отогнать от себя нехорошие мысли.

Отец явился чуть позже полуночи. Кадан смотрел телевизор, когда в кухне хлопнула дверь. Лью остановился на пороге гостиной. Света в коридоре не было, и лицо его оставалось в тени.

— Она с Яго, — сообщил Кадан.

— Что? — заморгал Лью.

— Мадлен. Она с Яго. Он звонил и передал, что Мадлен спит.

Отец никак не отреагировал. Кадан почувствовал озноб. Мурашки побежали по его рукам, словно ледяные иголки. Он нажал на кнопку пульта и выключил телевизор.

— Ты ведь ушёл, чтобы найти её? — уточнил Кадан, не ожидая ответа. — У нас была Айона. Вместе с девочками. Господи, эта Ли такое чучело!

Молчание.

— Ты искал Мадлен?

Лью повернулся и направился в кухню. Кадан слышал, как открылся холодильник и что-то потекло в кастрюльку. Должно быть, отец разогревает молоко для своего вечернего какао. Кадан подумал, что и ему неплохо бы выпить какао, и пошёл в кухню.

— Я спросил, что она там делает. Ну, ты понимаешь, о чём я: «Какого чёрта она у тебя забыла, приятель?» И в самом деле, чего ради ей вздумалось ночевать у Яго… Ей что, семьдесят лет? Во-первых, он не родственник, а во-вторых…

Кадан и сам не знал, что «во-вторых». Он не умолкал, потому что поведение отца его нервировало.

— Яго был в «Солтхаусе» с мистером Пенрулом, когда туда пришла женщина, у которой дом в бухте Полкар, вместе с каким-то человеком. Она заявила, что недалеко от её дома лежит тело. По её словам выходило, что погибший — Санто. И Яго поехал в пекарню сообщить Мадлен эту новость. Он не стал ей звонить, потому что… непонятно почему. Наверное, она свихнулась, когда узнала, и Яго пришлось с ней возиться.

— Это Яго говорит?

Кадан почувствовал облегчение, когда отец наконец-то подал голос.

— Кто? Что говорит?

— Что Мадлен свихнулась?

Странный какой-то.

— Ты ведь искал Мадлен? — повторил свой вопрос Кадан. — Во всяком случае, так я сказал Айоне. Она была у нас вместе с дочками. Принесла пиццу.

— Айона. — Лью словно осенило. — О пицце я и забыл. Должно быть, Айона разозлилась.

— Она пыталась до тебя дозвониться. Твой мобильник…

— Я его выключил.

Молоко закипело. Лью взял кружку и щедро положил туда «Ювалтина»[11], затем залил молоком и передал ковшик сыну. Тот тоже снял с полки над раковиной свою чашку.

— Я ей позвоню, — решил Лью.

— Сейчас уже поздно, — возразил Кадан.

— Лучше сейчас, чем завтра.

Лью отправился в свою комнату. Кадану не терпелось узнать, что происходит; поколебавшись с минуту, он поднялся по ступенькам вслед за отцом.

Он собирался подслушивать под дверью, но это оказалось необязательным. Голос Лью звучал громко, отец почти кричал. Судя по всему, эти двое ссорились. Лью успевал лишь изредка вставлять слова:

— Айона… прошу, выслушай меня… так много на меня навалилось… загружен работой… совершенно вылетело из головы… я сейчас делаю доску, а меня ждут ещё две дюжины… Да-да, прошу прощения, но мы ведь точно не договаривались… Айона….

Затем наступила тишина. Кадан приблизился к двери. Отец сидел на краю кровати; было ясно, что он только что положил трубку. Отец взглянул на Кадана, молча встал, подошёл к пиджаку, который был переброшен через спинку стула, стоящего в углу комнаты, и стал одеваться. Должно быть, опять собирался уйти.

— Что происходит? — спросил Кадан.

— Айона сказала, что с неё довольно, — пояснил Лью, не глядя на сына.

Голос отца… Кадан задумался. В нём слышалось сожаление? Усталость? Расстройство? Судя потому, как долго в их истории ничего не менялось, по прошлому можно было предсказать будущее.

— Что ж, ты виноват. Пренебрёг ею.

Лью похлопал по карманам. Он что-то ищет?

— Да. Правильно. Она не стала меня слушать.

— Почему?

— Сегодня день пиццы, Кад. Вот и всё. Пицца. Об этом я не имел права забыть.

— Это немного бессердечно, да? — уточнил Кадан.

— Не твоё дело.

Кадану стало тесно и жарко в груди.

— А развлекать твою подружку, пока тебя нет, — моё дело?

Лью перестал рыться в карманах.

— Прости, Кад. Я на взводе. Так много проблем. Сложно тебе объяснить.

В том-то и дело. Кадан задумался. Что происходит? Да, они узнали от Уилла Мендика, что Санто Керн погиб — и в самом деле несчастье, — но почему эта новость ввергла их жизни в хаос?

Снаряжение «Эдвенчерс анлимитед» хранилось в бывшем обеденном зале, который в лучшие времена служил танцевальным павильоном. Лучшие времена пришлись на период между двумя мировыми войнами.

Бен Керн частенько пытался представить, как выглядело тогда это помещение. Наверное, на потолке красовались роскошные люстры, а по блестящему паркету проплывали женщины в летних платьях и мужчины в льняных костюмах. Танцевали они в блаженном неведении, не зная, что война, как бывает со всеми войнами, положит конец их счастью. Однако фантазии Керна неизменно касались лишь приятных моментов. Ему казалось, что он слышит музыку. Играл оркестр, официанты в белых перчатках разносили бутерброды на серебряных подносах. Воображению Бена являлись танцоры, он словно видел их и ощущал терпкий аромат прошедшей эпохи. Подобные мысли навевали спокойствие. Люди приходят и уходят, а жизнь продолжается.

Бен вошёл. Впервые за долгое время он не вспомнил о танцорах тридцатых годов. Бен остановился перед шеренгой шкафов и открыл один из них, с альпинистским снаряжением. Что-то было упаковано в аккуратные пластиковые чехлы и повешено на крючки, что-то сложено на полки. Тут были верёвки, зацепы, страховочные спусковые устройства, карабины — всё. Своё личное снаряжение Керн держал в другом месте. Вещи Санто хранились в особом шкафу, над которым Бен сам приделал объявление: «Отсюда не брать». Инструкторы и ученики должны знать: эти предметы неприкосновенны; они были подарены Санто на три Рождества и четыре дня рождения.

Теперь, однако, шкаф был пуст. Бен знал, что это значит: отсутствие снаряжения было последним посланием Санто. Внезапно прозрев, Бен ощутил всю тяжесть происшедшего. Он вспомнил собственные, бездумно сделанные замечания, адресованные сыну. Их породили упрямство и уверенность в собственной правоте. Несмотря на все усилия, на то, что они с Санто не походили друг на друга ни характером, ни внешностью, история повторилась, пусть не по форме, но по содержанию. Его опыт говорил о неправильно сделанных суждениях и отстраненности, опыт Санто — об осуждении и смерти. Бену хотелось кричать: «Что ты за мужчина? Какое жалкое оправдание можешь найти для своего поступка?»

Санто понял бы его невысказанный упрёк. Любой сын реагирует на замечания своего отца с той самой яростью, которая послала Санто на скалу. Бен и сам в юности воевал с отцом: «Ты всё рассуждаешь о мужчине, так я покажу тебе этого мужчину».

Подоплёка отношений Бена с сыном осталась неисследованной. Историческая причина их противоборства была слишком неприятной для изучения. Бену было гораздо проще повторять самому себе, что Санто такой от природы и поделать с этим ничего нельзя.

— Так уж случилось, — признался как-то Санто отцу. — Послушай, я не хочу…

— Ты? — перебил Бен, словно не веря своим ушам. — Замолчи немедленно! Меня не интересуют твои желания. Меня интересует то, что ты сделал. То, что совершил. А твои дурацкие увлечения…

— Почему, чёрт возьми, тебя это так бесит? Что тебе до этого? Если бы здесь было то, чем можно распоряжаться, я бы это делал. Но ведь нет ничего. Ничего, понял?

— Человеческими существами не распоряжаются, — заметил Бен. — Это тебе не куски мяса. Не товар.

— Ты переиначиваешь смысл.

— А ты манипулируешь людьми.

— Это несправедливо. Чертовски несправедливо.

«Кто во всём этом виноват? Я? — подумал Бен. — Когда-нибудь Санто поймёт, что несправедлива и сама жизнь. Неужели за одно мгновение нужно расплачиваться такой ценой?»

И тут ненароком вылетела единственная фраза:

— Несправедливо вместо сына иметь кусок дерьма.

Как позже выяснилось, Санто оставалось жить совсем недолго. Фраза так и осталась, словно грязное пятно на чистой белой стене. Наказанием Бену стало воспоминание о том, как после этих слов побелело лицо Санто. Он же повернулся к сыну спиной.

«Ты хочешь мужчину? Так я покажу тебе мужчину. Если понадобится, ценой смерти».

Бен не хотел думать о том, что сказал. Стереть бы всю память и механически продолжать существование, пока организм не выдохнется и не перейдёт в мир иной.

Он закрыл шкаф и повесил на место замок. Несколько раз медленно вдохнул и выдохнул, пытаясь успокоиться, затем вызвал лифт. Старинная машина спустилась медленно и достойно, что соответствовало её наружности, её металлическим резным узорам. Бен поднялся на верхний этаж, и лифт со скрипом остановился. Здесь находилась квартира его семьи, и здесь его ждала Деллен.

Бен не сразу пошёл к жене. Прежде заглянул в кухню. За столом сидели Керра и её парень Алан Честон. Алан смотрел на девушку, а она, склонив голову в сторону спальни, прислушивалась.

Тут Керра увидела на пороге отца, в глазах которого застыл немой вопрос.

— Всё тихо, — сообщила она.

— Хорошо, — пробормотал Бен, направляясь к каминной полке.

Небольшой огонь всё ещё горел, сохраняя температуру воды в чайнике чуть ниже температуры кипения. Керра поставила четыре чашки и положила в каждую чайный пакетик. Бен налил воду в две чашки и стал дожидаться, пока чай заварится. Керра с Аланом сидели молча. Бен чувствовал на себе их взгляды, хотя и не понимал, чего они от него хотят. Не только от него, но и друг от друга.

Конечно, им было что обсудить, но Бен даже думать не мог о разговоре, поэтому он налил в одну чашку молоко и положил сахар, а в другую не добавил ничего и вышел из кухни, прихватив обе чашки. Одну поставил на пол перед дверью Санто. Дверь была прикрыта, но не заперта. Бен отворил её, поднял чашку, вошёл в темноту и ногой захлопнул за собой дверь.

Лампу Деллен не включила, к тому же комната Санто выходила на ту сторону, где не было уличных фонарей. Свет виднелся в конце волнореза, на пляже Сент-Меван. Сквозь ветер и дождь он едва просматривался и темноту не разгонял. Впрочем, из коридора на коврик падала молочная полоса света. Бен увидел, что жена лежит на ковре в позе эмбриона. Она сдёрнула простыни и одеяла с кровати Санто и укрылась ими. Там, где на её лицо падал свет, оно казалось каменным. «Что у неё на уме? — думал Бен. — "Если бы только я была здесь, если бы не ушла на весь день"? Нет, вряд ли. Раскаяние не для неё».

Деллен пошевелилась. Бен ждал, что жена заговорит, но она подтянула простыню к носу и вдохнула запах Санто. Подобно самке животного, Деллен действовала инстинктивно. Этим она и привлекла Бена, когда он впервые её увидел. Оба были подростками, он был сексуально возбуждён, а она на всё готова.

Деллен знала только то, что Санто умер, упал со скалы во время восхождения. Бен больше ничего не сказал. Она переспросила: «Поднимался на скалу?», посмотрела на лицо мужа, прочла его мысли (она умела это делать) и вынесла вердикт: «Это ты виноват».

Вот так всё произошло. Они стояли возле бывшей стойки портье в старой гостинице. Вернувшись, Деллен почувствовала, что что-то случилось, и стала выяснять, в чём дело. Она проигнорировала очевидный вопрос о том, где она сама была всё это время, считая, что это её личное дело. Деллен поняла: случилось что-то страшное и намного более важное, чем её отсутствие. Бен хотел, чтобы жена отправилась наверх, но она застыла как вкопанная. И тогда он всё ей сообщил.

Деллен подошла к лестнице, остановилась и схватилась за перила, чтобы не упасть. Затем стала подниматься.

Бен поставил чашку чая с молоком и сахаром на пол, возле головы жены, и сел на край кровати Санто.

— Ты обвиняешь меня, — подала голос Деллен. — Во всём винишь меня, Бен.

— Я тебя не виню, — возразил он. — Зря ты так решила.

— Это потому, что мы в Кэсвелине из-за меня.

— Нет. Из-за всех нас. Труро и мне надоел.

— Ты бы не уехал из Труро. Жил бы там до конца.

— Это не так, Деллен.

— Это не Труро тебе надоел, я в это не верю. Дело не в Труро или каком-либо другом городе. Я чувствую твоё отвращение, Бен. Им несёт за версту.

Бен молчал.

Порыв ветра ударил в окна, загремели отливы. По всем признакам, надвигалась сильная буря. Ветер нёс с Атлантики проливной дождь. Сезон бурь ещё не кончился.

— Это я виноват, — наконец заговорил Бен. — Мы поругались. Я кое-что ляпнул.

— Ну как же иначе? Святоша. Проклятый святоша.

— При чём тут святость? Просто не надо было так себя вести.

— Дело не в этом. Думаешь, я не знаю, что было между вами? Ты настоящий мерзавец.

Бен поставил свою чашку на прикроватный столик и включил лампу. Пусть посмотрит на него, пусть увидит его лицо и заглянет в глаза. Бен хотел, чтобы жена знала: он говорит правду.

— Я объяснил, что надо быть поосторожней. Что люди не игрушки. Мне хотелось дать ему понять: жизнь не заключается в поиске удовольствий.

— По-твоему, он искал удовольствий? — с горечью спросила Деллен.

— Ты знаешь, каким он был. Добрым со всеми. Но люди могут обидеть. А он не хочет видеть…

— Хочет? Он мёртв, Бен. Больше он ничего не хочет.

Бен ждал, что жена заплачет, но она сдержалась.

— Почему я должен стыдиться, что давал сыну правильные советы?

— Правильные в твоём понимании. Не в его. Ты мечтал, чтобы он стал таким, как ты. Но он был другим, Бен. Ты не смог бы сделать его своим подобием.

— Я знаю, — отозвался Бен, ощутив невероятную тяжесть этих слов. — Поверь мне, знаю.

— Нет, не знаешь. И не знал. Не мог смириться. Как же, ведь он другой!

— Деллен, я понимаю, что был не прав. Но меня можно винить за это не больше, чем…

— Нет! — Деллен поднялась на колени. — Не смей! — закричала она. — Не говори этого сейчас! Если скажешь, клянусь, если ты когда-нибудь упомянешь, если попытаешься, если…

Внезапно Деллен замолчала, схватила с пола кружку и швырнула в мужа. Кружка попала ему по ключице, горячий чай обжёг грудь.

— Я тебя ненавижу, — произнесла она, а потом стала повторять всё громче и громче: — Я тебя ненавижу, я тебя ненавижу, я тебя ненавижу!

Бен спрыгнул с кровати и опустился на колени, пытаясь обнять жену. Она всё ещё кричала, когда он притянул её к себе. Деллен била его в грудь, по лицу, по шее, пока он не сумел схватить её за руки.

— Почему ты не позволил ему быть самим собой? Теперь он умер. Ты должен был разрешить ему оставаться самим собой. Неужели это было невозможно? Разве он просил у тебя слишком много?

— Тсс, — успокаивал жену Бен.

Он крепко держал её, укачивал, гладил её густые светлые волосы.

— Деллен, — говорил он. — Деллен, Делл. Давай поплачем. Мы можем. Мы должны.

— Нет, не буду. Пусти меня. Пусти меня!

Деллен отбивалась, но Бен крепко держал её. Нельзя выпускать её из комнаты. Она на краю пропасти, и если сделает шаг, то все они полетят вместе с ней. Бен не мог этого допустить. Хватит им и Санто.

Он был сильнее, поэтому сумел уложить её на пол и придавил тяжестью собственного тела. Деллен извивалась, пытаясь его оттолкнуть.

Бен закрыл рот жены своими губами. Почувствовал сопротивление, но через мгновение оно прошло, словно не было вовсе. Деллен вцепилась в мужа, стала стаскивать с него рубашку и дёргать пряжку на ремне.

Он подумал: «Да!» — и, забыв о нежности, стянул с жены свитер, сорвал лифчик и упал ей на грудь.

Деллен ахнула и расстегнула молнию на его брюках. Бен отбросил её руку. Он сделает это. Он овладеет ею.

В ярости Бен оставил жену без одежды. Деллен изогнулась и закричала, когда он в неё вошёл.

Заплакали они уже после.

Керра всё слышала. Да и куда деться? Квартира была устроена с наименьшими затратами из комнат верхнего этажа гостиницы. Поскольку все деньги уходили в дело, на шумоизоляцию стен было потрачено очень мало. Стены не были тонкими как бумага, но звуки пропускали отлично.

Сначала до Керры донеслись голоса — тихий отцовский и более громкий материнский, затем раздались вопли и всё остальное. «Да здравствует герой-любовник», — подумала Керра.

— Ты должен уйти, — обратилась она к Алану, хотя мысленно спрашивала его: «Теперь понимаешь?»

— Нет, нам нужно поговорить, — упрямился Алан.

— Мой брат умер. Не думаю, что нам что-нибудь нужно.

— Санто, — тихо произнёс Алан. — Твоего брата звали Санто.

Они до сих пор находились в кухне, хотя и не за столом, где сидели, когда вошёл Бен. Шум из спальни Санто становился всего громче. Керра убрала со стола и направилась к раковине. Там она открыла кран и налила воду в кастрюлю, не понимая, как дальше себя вести.

Наконец Керра закрыла кран, но осталась стоять. Из окна она видела Кэсвелин, место, где Сент-Исса-роуд встречается с Сент-Меван. На этом перекрёстке возвышался супермаркет с претенциозным названием «Голубая звезда» — здание из кирпича и стекла. Керра в который раз удивилась уродливости современной архитектуры. Внутри горел свет, за магазином двигались огни: это осторожно ползли автомобили. Рабочие возвращались домой, в многочисленные деревушки, столетиями торчащие у дороги, словно поганки. Обиталища контрабандистов. Корнуолл всегда плевал на закон.

— Пожалуйста, уйди, — настаивала Керра.

— Не хочешь объяснить, в чём всё-таки дело?

— Санто, — чётко проговорила Керра. — Вот в чём дело.

— Ты и я — мы ведь пара.

— Пара, — согласилась Керра. — О да, как это верно.

Алан проигнорировал её сарказм.

— Когда двое становятся парой, они объединяются перед трудностями. Я остаюсь здесь. Знай, я всегда с тобой.

Керра бросила на Алана взгляд, надеясь, что он прочтёт в нём насмешку. Прежний Алан реагировал бы иначе, особенно в такой момент. Она не воспринимала его как своего партнёра. Сейчас Алан доказывал, что он не тот, за кого она его принимала. У прежнего Алана Честона грудь была слабой, потому он плохо переносил зимы. Его осторожность часто доводила её до бешенства. Он ходил в церковь, любил родителей, был не лидером, а ведомым, овцой, а не пастырем. Он был почтительным и респектабельным. Он был из тех парней, которые, прежде чем взять за руку, спрашивают: «Можно?» Но этот человек… Он не похож на Алана. Тот Алан ни разу не пропустил воскресного ужина у мамы с папой с тех пор, как окончил университет и дурацкую Лондонскую экономическую школу. Ни разу не входил в море, не проверив пальцами ноги температуру воды. Этот Алан — не тот белокожий Алан, занимающийся йогой. Неужели он учит её, как им следует себя вести?

Да, учит. Алан стоял перед холодильником, и выглядел он… неумолимым. При взгляде на него у Керры перехватило дыхание.

— Поговори со мной, — попросил Алан твёрдым голосом.

Эта уверенность сломала Керру.

— Не могу, — пробормотала она.

Она собиралась ответить иначе, но его глаза, обычно такие участливые, были сейчас непреклонными. Керра знала, что это признак силы, опыта и отсутствия страха. Откуда что взялось? Керра отвернулась от Алана и решила заняться готовкой. Скоро они вконец оголодают.

— Хорошо, — сказал ей в спину Алан. — Тогда буду говорить я.

— Мне нужно что-нибудь приготовить, — заявила Керра. — Нам всем необходимо поесть. Если ослабеем, будет ещё хуже. В следующие несколько дней предстоит сделать немало дел. Приготовления, телефонные звонки. Надо позвать деда с бабушкой. Они обожали Санто. Я старшая среди внуков, нас двадцать семь, подумать только, толпа народу. Но Санто был любимчиком. Мы ездили к ним — Санто и я. Иногда жили у них по месяцу. Рекорд — девять недель. Я должна сообщить им. Отец не сможет. Они не разговаривают — отец и дед. Разве что по великой необходимости.

Керра взяла кулинарную книгу. У неё на полке стояла целая коллекция поваренных книг. Когда-то она окончила кулинарные курсы, научившись создавать меню для больших туристических групп. Еда была питательной, недорогой и вкусной. Конечно, они наймут повара, зато сэкономят на планировании: не понадобится приглашать ещё одного человека. Керра сама вызвалась готовить. В этом деле на Санто нельзя было рассчитывать, а на Деллен и вовсе смешно. Санто умел приготовить что-нибудь несложное, но легко отвлекался: мог заслушаться музыкой, звучащей по радио, или засмотреться на летящего баклана. Что до Деллен, то у неё всё меняется за секунду, в том числе и желание участвовать в семейных делах.

Керра открыла книгу, взятую наугад, и начала листать страницы, пытаясь найти что-то сложное, что отвлечёт её от мыслей. Нужно, чтобы список ингредиентов выглядел внушительно, а если в доме чего-то не найдётся, она отправит Алана в «Голубую звезду». Если Алан откажется, пойдёт сама. В любом случае она будет занята, что ей сейчас и требуется.

— Керра, — позвал её Алан.

Она проигнорировала его. Керра выбрала джамбалайю[12] с диким рисом, зелёную фасоль и хлебный пудинг. На эти блюда уйдёт несколько часов — как раз то, что нужно. Курица, колбаса, креветки, зелёный перец… Список ингредиентов удлинялся. Она приготовит на неделю. Можно будет разогревать в микроволновке. Ну разве не чудо эти микроволновые печи? Разве они не упростили жизнь? Вот если бы мечты девушек так же легко исполнялись. Если бы изобрели такое устройство, в которое можно, словно в микроволновку, закладывать людей. Не запекать, а просто изменять. Кого бы она засунула туда в первую очередь? Мать? Отца? Алана?

Прежде первым в этой очереди был Санто. «Полезай туда, братец. Я поставлю таймер и подожду, пока не появится кто-то новый».

Теперь это неактуально. Санто нет. Конец обманчивым надеждам, неосторожным шагам, бессмысленной погоне за приключениями. Теперь ты знаешь, что такое жизнь, Санто. Ты понял это в свой последний миг. Не мог не понять. Ты разбился о скалы. Чуда не произошло. За секунду, пока ты летел, ты открыл для себя, что в мире есть и другие люди и ты отвечаешь за боль, которую им причинил. Но было поздно что-то исправлять.

Керре казалось, что внутри у неё что-то закипает. Словно пузырьки горячей воды жгли и хотели вырваться наружу. Стараясь успокоиться, она взяла из шкафа литровую бутылку с оливковым маслом и начала лить масло в ложку. «Сколько нужно?» — подумала она, и вдруг бутылка выскользнула из пальцев. Масло забрызгало плиту, шкафы и её платье. Керра отпрянула, но поздно.

— Чёрт!

К глазам подступили слёзы, и Керра повернулась к Алану.

— Не будешь ли ты так любезен убраться отсюда?

Она схватила рулон кухонных бумажных полотенец и начала промокать ими масло. К такой задаче полотенца были явно не приспособлены, бумага мгновенно превращалась в кашу.

— Позволь мне, Керра, — вмешался Алан. — Сядь. Давай я уберу.

— Нет! Это я виновата. Я и уберу.

— Керра!

— Я сказала, нет. Мне твоя помощь не нужна. Не хочу, чтобы ты здесь вертелся. Просто уйди. Уйди.

На тумбе рядом с дверью лежала пачка газет «Уочмен». Алан взял их и стал вытирать масло. Керра сделала то же самое. Они трудились каждый со своей стороны. На это происшествие Керра смотрела как на катастрофу, но Алан наверняка считал его лишь временным неудобством.

— Не надо винить себя за то, что ты сердилась на Санто, — заговорил Алан. — Ты имела на это право. Возможно, он думал, что с твоей стороны иррационально, даже глупо беспокоиться о том, что казалось ему пустяком. Но у тебя существовала причина. В твоих чувствах не было ничего плохого.

— Я просила тебя отказаться от этой должности.

Её голос звучал равнодушно, она уже выплеснула свои эмоции.

На лице Алана промелькнуло недоумение. В этих словах Керра выразила всё, что ощущала, но не могла сформулировать.

— Керра, работа с неба не падает. Я делаю её хорошо. О нашей фирме даже написала газета «Мейл он санди». Каждый день к нам поступают заказы. Если мы хотим сделать жизнь в Корнуолле…

— Мы не хотим, — отрезала Керра. — Не можем. По крайней мере, сейчас.

— Из-за Санто?

— Перестань, Алан.

— Чего ты боишься?

— Я не боюсь. Я вообще ничего не боюсь.

— Глупости. Ты злишься, потому что тебе страшно. Злиться всегда легче.

— Ты сам не понимаешь, что говоришь.

— Ладно. Просвети меня.

Она не могла. Керра видела слишком много, слишком многое испытала. Невозможно объяснить всё Алану. Ему нужно принять её слова на веру и соответственно себя вести.

То, что Алан продолжал упорствовать, Керра восприняла как конец их отношений. Это было главным, и всё остальное, что случилось в этот день, уже ничего не значило.

Керра знала, что немного лукавит, но и это ничего не значило.

Селеван Пенрул подумал, что это глупо, но взял руки внучки в свои. Сидя напротив за узким столом, они закрыли глаза, и Тэмми начала молиться. Селеван не вслушивался в слова, хотя улавливал суть. Вместо этого он обратил внимание на ладони внучки. Они были сухими, прохладными и такими худыми, что он мог бы их раздавить, если бы крепко сжал пальцы.

— Она неправильно питается, отец Пенрул, — как-то сказала невестка.

Он терпеть не мог, когда Салли Джой называла его «отец Пенрул». В эти мгновения он чувствовал себя священником-ренегатом, однако ни разу не поправил невестку, поскольку она и его сын редко снисходили до разговоров с ним. Селеван лишь проворчал в ответ, что откормит девочку. Всё дело в Африке, разве не ясно? Она возит девочку в Родезию.

— В Зимбабве, отец Пенрул. И вообще-то мы…

— Какая разница, как это у вас называется. Вы тащите её в Родезию и подвергаете бог знает чему. Это у любого отобьёт аппетит.

Селеван сообразил, что зашёл слишком далеко, поскольку Салли Джой как невестка не могла ему возразить. Он представил её в Родезии или где там ещё. Она сидит на крыльце в ротанговом кресле, вытянув ноги. На столе стоит… лимонад, а в него что-то добавлено… что там, Салли Джой? Что там такое, что делает для тебя Родезию такой привлекательной? Селеван громко хмыкнул.

— Ладно, не обращай внимания, — добавил он. — Пришли её сюда.

— Вы проследите за её питанием?

— Можешь не сомневаться.

И он следил. Сегодня внучка съела тридцать девять ложек каши, которая позволила бы Оливеру Твисту возглавить вооружённое восстание. Каша без молока, без изюма, без корицы, без сахара, сварена на воде. Внучку даже не соблазнили дедушкины котлеты с овощами.

— Да будет воля Твоя. Аминь, — закончила Тэмми.

Селеван открыл глаза и взглянул на внучку. У неё было смиренное выражение лица. Селеван быстро отпустил её руки.

— Ужасно глупо, — заметил он. — Сама-то хоть понимаешь?

Тэмми улыбнулась и оперлась щекой на ладонь.

— Ты это уже говорил.

— Мы молимся перед едой, — проворчал Селеван. — Почему мы должны молиться ещё и после того, как пожрём?

Тэмми старалась не подавать виду, что устала от дискуссии, которая проходила у них не реже чем дважды в неделю, с тех пор как она приехала в Корнуолл.

— Сначала мы произносим благодарственную молитву, — ответила она. — Благодарим Бога за то, что дал нам пищу. А после еды молимся за тех, у кого для поддержания жизни недостаточно продуктов.

— Раз они живы, стало быть, жратвы им хватает, — возразил Селеван.

— Дедушка, ты понимаешь, о чём я. Есть же разница между тем, что ты существуешь, и тем, что это достойное существование. Пища должна не просто поддерживать. Возьми, к примеру, Судан.

— Вот и ты у нас: в чём только душа держится.

Селеван встал со скамейки и отнёс тарелку в раковину, но мыть не стал, а снял с крючка рюкзак внучки со словами:

— Давай посмотрим.

— Дедуля, — произнесла Тэмми терпеливым голосом. — Ты не сможешь меня остановить, ты же знаешь.

— Я исполняю долг перед твоими родителями, девочка.

Селеван вывалил содержимое рюкзака на стол. Вот оно: на обложке журнала молодая чернокожая мать с ребёнком на руках. Мать печальна, и оба они голодны. На заднем плане размытое изображение бесконечного множества людей, ожидающих в надежде и тревоге. Журнал назывался «Кроссроудс». Селеван скрутил его в трубку и похлопал ею по ладони.

— Так и есть, — заключил он. — Съешь ещё одну тарелку каши. Или котлету. Выбор за тобой.

Он сунул журнал в задний карман обвислых брюк. Потом выбросит, когда внучка ляжет спать.

— Я наелась, — сообщила Тэмми. — Правда, дедушка. Этого для меня достаточно, чтобы быть живой и здоровой. Так нам и Господь велел. Мы не должны накапливать жир. Мало того, что это не полезно, это ещё и аморально.

— Грешно, стало быть?

— Да.

— Значит, твой дедушка грешник? Отправится в ад на тарелке с бобами, а ты вместе с ангелами будешь играть на арфе?

Тэмми рассмеялась.

— Ты же знаешь, что я так не думаю.

— То, что ты думаешь, сплошная глупость. Я представляю состояние, в котором ты находишься.

— Состояние? Вряд ли. Ведь мы живём с тобой… сколько времени? Два месяца? До этого ты даже не был со мной знаком.

— Какая разница? Я разбираюсь в женщинах. А ты женщина, несмотря на то что делаешь себя похожей на двенадцатилетнюю девчонку.

Тэмми задумчиво кивнула, и по выражению её лицa Селеван понял, что она собирается исказить его слова и использовать их против него. Это у Тэмми отлично получалось.

— Давай разберёмся, — начала внучка. — У тебя было четверо сыновей и одна дочь. Дочь — тётя Нэн — ушла из дома в шестнадцать и приходила на Рождество да изредка на выходные. Значит, ты видел только бабушку и жён или подруг своих сыновей. Как же ты можешь судить о женщинах в целом при таком скудном выборе?

— Хватит умничать. Я был женат на твоей бабушке сорок шесть лет, пока она не умерла. За это время я на вашего брата достаточно нагляделся.

— Брата?

— Я имею в виду женщин. Уверен, что женщины нуждаются в мужчинах не меньше, чем мужчины — в женщинах. У кого всё иначе, тот извращенец.

— А как же мужчины, которым нужны мужчины, и женщины, которым нужны женщины?

— О том и речь! — разозлился Селеван. — В нашей семье не было извращений, можешь не сомневаться.

— Вот, значит, что ты думаешь. По-твоему, это извращение.

— Стопроцентное.

Селеван снова засунул вещи внучки в рюкзак и повесил его обратно на крючок. И тут спохватился, что она снова увела его в сторону от темы. В общении чёртова девка напоминает только что выловленную рыбу: вывернется — и не углядишь. Дёргается, извивается и уходит из сети. Это умение досталось ей от матери, Салли Джой. Но сегодня он будет с ней начеку.

— Это такое состояние, и точка. Для девушек твоего возраста это обычное дело. Просто у тебя оно проявляется иначе, чем у других, но состояние есть состояние. И я узнаю его, когда смотрю тебе в глаза.

— В самом деле?

— Да. И не думай, что я просто так болтаю. Я видел тебя с этим парнем.

Тэмми отнесла свой стакан и тарелку в раковину и взялась за посуду. Выбросила кость от котлеты в мусорное ведро, выставила кастрюли, тарелки и столовые приборы в том порядке, в каком собиралась их мыть. Наполнила раковину горячей водой — даже пар поднялся. Селеван подумал, что когда-нибудь внучка обварится, однако горячая вода была ей нипочём.

Всё это время Тэмми молчала. Тогда Селеван взял кухонное полотенце и снова заговорил:

— Ты меня слышишь, девочка? Я видел тебя с ним, поэтому не убеждай меня, что у тебя нет интереса. Глаза меня не обманывают. Когда женщина смотрит на мужчину так, как ты на него… это означает, что ты сама себя не знаешь, и неважно, как ты рассуждаешь.

— И где это ты видел, дедушка?

— Какая разница? Я видел вас, голова к голове, вы держались за руки как любовники.

— Тебя это расстроило? То, что мы, возможно, любовники?

— Не увиливай. Не выйдет. Одного раза достаточно. Дед не такой дурак, чтобы снова попасть в твою ловушку.

Тэмми ополоснула свой стакан и его пивную кружку. Селеван схватил кружку и начал вытирать её полотенцем. До блеска.

— Ты была явно заинтересована.

Тэмми не ответила. Она посмотрела в окно на четыре ряда домиков, уходящих к скале и морю. В это время года был занят только один, у самой скалы. Там горел свет; дождь лил на крышу.

— Яго дома, — сообщила Тэмми. — Надо позвать его ужинать. Пожилым людям не следует долго оставаться в одиночестве. А теперь он… Он будет тосковать по Санто, хотя вряд ли в этом сознаётся.

Ага. Имя названо. Теперь Селеван мог свободно говорить о юноше.

— Между вами ничего не было? Как ты это называешь? Проходящий интерес? Флирт? Но я абсолютно уверен: тебе было не всё равно. Если бы он сделал шаг…

Тэмми взяла тарелку и тщательно вымыла. Её движения были спокойными, никакого волнения.

— Дедушка, ты ошибаешься. Мы с Санто дружили. Иногда болтали. Ему нужно было с кем-то общаться, и он выбрал меня.

— Он, а не ты?

— Мы оба. Я была рада. Хорошо, когда есть к кому обратиться.

— Не ври.

— Зачем мне врать? Он рассказывал, я слушала. Если ему было интересно, что я думаю, я отвечала.

— Но вы точно держались за руки.

Тэмми склонила голову набок и посмотрела на деда. Вгляделась в его лицо и улыбнулась. Вынула руки из воды и так, не вытирая, обняла его. Поцеловала, несмотря на то что Селеван попытался увернуться.

— Милый дедушка, держаться за руки не значит то, на что ты намекаешь. Это всего лишь дружба. Честное слово.

— Честное? Как же!

— Правда. Я стараюсь не врать.

— И себе — тоже?

— Особенно себе.

Тэмми снова вернулась к посуде, тщательно оттёрла свою тарелку и перешла к столовым приборам. Вымыла все и только после этого снова заговорила, очень тихо, так что Селевану пришлось напрячься.

— Я просила, чтобы и он был искренен со мной, — пробормотала она. — Меня очень беспокоят его слова, дедушка.