"Лукоеды" - читать интересную книгу автора (Данливи Джеймс Патрик)

3

День с ужасающей быстротой перешел в ночь. Свинья Фред, кажется, уже в замке был. И я последовал за ним. Тот, хрюкая, взбирался по лестнице, заглядывая по пути в бойницы, спальни и туалеты. Пока где-то на третьем этаже, промчавшись по залу, не исчез из виду.

Я стоял и с некой тревогой вслушивался, как огромные черные сапоги Тима сходят по гранитным ступенькам и удаляются по каменистой дороге. Меня охватила дрожь. Я стоял в темной библиотеке и пытался зажечь свечу. С такой надеждой на каминной полке. Но пламя каждой спички странно тускнело и гасло. С моих губ сорвался и улетел к потолку нервный всхлип. Уверен, я в этом доме не единственная душа.

Слабое свечение между шторами на западной стороне. Они закрывают огромное окно из красно-зеленого витража. Комоды полные подносов с камнями. Огромное количество выдвижных ящиков, заполненных птичьими яйцами. Заплесневелые книги, переплеты которых держатся лишь на ниточках, полка на полке. Огромный стол, заваленный рулонами карт, кипами покрытых плесенью бумаг. На нем, пожалуй, можно и станцевать в надежде на повышение гибкости этого сустава. Или безопаснее и быстрее открыть шторы. Широко.

Клейтон Клементин потянулся и взял между пальцами шнур с кисточками. Дернул. Стена из плотной малинового цвета ткани рухнула вниз вместе с длинной тяжелой медной гардиной. Ткань обвивает Клементина, который отчаянно с ней борется, пока не падает без сознания на пол от удара гардины.

Пошатываясь, Клементин идет к двери в большой зал, нащупывая путь, выставленными вперед руками. Оставляя за собой след от отлетевшей штукатурки. С его вытянутых рук соскальзывают остатки штор. Перед ним клубами катится пыль. Элмер, пять с половиной футов длиной, не считая хвоста, подняв уши торчком, встает, тихо рыча, на все четыре лапы. За сегодняшний день это первый смех.

Большая гав-гав помахивает хвостом. Прыгает, чтобы лизнуть меня в лицо. С облегчением, что я не призрак. Мы оба можем поплакать. Не стыдясь и без свидетелей. А позже поискать место, где поспать. В бесконечно затхлом воздухе и одиночестве. Какой бы ставень я не открыл, выпадает куча дохлых мух. Можно сердито скакать по кругу, колотя себя кулаками по башке. И, если повезет, вырубить себя снова. На ночь.

Скрип половиц и пружины двери. Клементин поворачивается. И видит, как под лестницей открывается дверь. Из-под фартука с горящей свечой выглядывает нога в ливрее. Носок с дырками. За ней появляются другие ноги и носки. Передо мной выстраиваются пять человек. В ровную шеренгу удивления. И странно, но в глаза лезет. Огромный чертополох, выросший прямо у нижней ступеньки лестницы.

— Гм, сэр.

Три женщины, мальчик и мужчина. Последний, откашлявшись, делает шаг вперед. Склонив голову в одну сторону. Скрестив самые огромные руки, которые я когда-либо видел, на ширинке. Чуть ниже черного парчового жилета. Маленькие глазки, монокль. На кончике крючковатого носа висит капля.

— Гм, извините, сэр. Добро пожаловать. Мы, конечно, прибрались бы, но нас никто не известил о вашем прибытии, сэр. Разрешите представить вам мисс Овари, повариха, Ина, горничная по верхнему этажу, Имельда по нижнему, и Оскар, мальчик-слуга. Я — лакей. Но до этого был дворецким. А это ключи от винных погребов, сэр.

— Ништяк!

— Что не так, сэр?

— Я имею ввиду здорово, здорово.

— О да, конечно, сэр.

— А кто вас нанимал?

— Видите ли, сэр. Мы всегда были при месте, если можно так выразиться. И все это время мы ждем вашего приезда. Каждое Рождество накрываем стол. Мисс Овари, не отходит от плиты, крутится на кухне. Слугу Оскара выучил я. Ина и Имельда — начинающие горничные. С тех пор как хозяйка уехала, а другие важные леди здесь больше не живут, тут особо делать нечего. Храни ее Господь. Мы тем временем кое-что приводим в порядок, ворота держим закрытыми, а злоумышленников в безвыходном положении, вы меня понимаете, сэр.

— Боюсь, я просто никого не смогу держать на службе.

— О, погодите, сэр, а кто говорил о найме, зарплате и тому подобном. Мы довольствуемся крышей над головой и той едой, что нам перепадает. Вот когда вам нежданно повезет, тогда об этом и поговорим.

— Как вас зовут?

— Персиваль, сэр. Я чуть прихрамываю на левую ногу, но посмотрите, как я отплясываю джигу. Эй, вы там, старые ноги, давайте. Ла ди ди де-да. Если надо я и по радуге пройдусь степом. Вы теперь поверите, что у меня с этой конечностью что-то не в порядке? А?

— Нет, конечно.

— Так что, сэр, не беспокойтесь. Все заботы я беру на себя. Прекрасное животное. Она из рода лошадиных?

— Он — Элмер. Собака.

— Что вы говорите! А я то думал, что он представитель травоядных. Добро пожаловать, Элмер. Косточки для тебя найдутся. Придется позаботиться о его пропитании. Вы будете жить в Королевской комнате, сэр?

— А где это?

— Это октогональная комната в конце юго-западного крыла. Традиционно, хозяин дома располагается там. Прекрасная комната с видом на море. Я отнесу сумки туда и приберу там немного. Мисс Овари приготовит вашей милости кое-что перекусить. Вы будете молиться сегодня вечером, сэр?

— Возможно.

— Ина, приберите в часовне и зажгите свечи к молитве. А теперь, сэр, я вижу, что с вами случилось кое-что неблагоприятное. В библиотеке, если я не ошибаюсь.

— Не ошибаетесь.

— Я приготовлю смену одежды в момент.

Персиваль тихо хлопнул в ладони. Три леди вежливо присели, а Оскар кивнул головой. На чем и закончилась эта маленькая конфронтация отдающих эхом голосов при свете свечей. Дверь под лестнице, скрипнув, закрылась. Из многочисленных ближних и дальних щелей и проемов едва слышно донесся тяжелый, длинный и жалобный вздох. После чего следует сильный грохот.

— Что это?

— А, так это вода, сэр.

— Какая вода?

— Морская, что во время приливов доходит по туннелям до темниц. И поднимает такой ветер. В штормовую ночь там грохот как на войне. Вскоре, сэр, вам захочется разной скотинки. Для поедания травы, на которую нет управы. Великан Тим — нужный вам человек, он умеет обращаться со скотиной. Я сам держал небольшой огород и кое-что понимаю в скотоводстве. В свое время мы провели сюда электричество. Но оно постоянно коротило. Я как-то вылил ведро воды на задымивший провод, чтобы он не вспыхнул, так меня так шарахнуло, что я летел через всю комнату. Свеча — самый верный ваш слуга. Прошу, сэр, возьмите вот эту, чтобы посветить себе.

Ушел Персиваль. Пришел Элмер. Пошли со мной, вырвем этот чертополох, чтоб он пропал, с его бледно-зелеными ужасными колючками. Забыл спросить у Персиваля, как пройти в Королевскую комнату. Как тебе это нравится. Персонал. Выбегает из-под лестницы. С музыкальными инструментами мы могли бы организовать концерт, не сходя с места. Может даже поехать за границу, чтобы немного подзаработать как танцевальный оркестр на лучших морских курортах. Вместо того, чтобы вместе медленно умирать от голода. В этом колоссе.

Клементин освобождает немного места на огромном столе в библиотеке. Записывает имена на волглом листке. Для сведения. Чтобы разделить нежданное богатство, когда оно привалит. В виде падающей штукатурки, стропил, гобеленов и штор. По крайней мере, ты не один с этими вздохами и содроганиями. Замри, но не умирай от страха. Среди растительности прущей из-под пола. А в этом ящичке кучка хорошеньких, на вид ядовитых грибочков. Растут себе среди карт и гроссбухов.

— Извините ваша милость. Ванна готова.

— О, господи, ну и напугали вы меня, Персиваль. Как вы сюда попали?

— По проходу из кладовой, сэр.

— На будущее, пока я не привыкну к этому месту, прошу подходить ко мне спереди.

— Хорошо, сэр. А теперь, если вы последуете за мной, я проведу вас в ваши покои.

Клементин последовал. Таща за собой шатающегося Элмера в мерцающем свете свечи вверх по лестнице большого зала. Через дверь и далее по длинному коридору. Повернули вправо вверх по лестнице. Через другой зал, минуя двери, плесень на краске, полки, забитые книгами. Через узкий вход и вверх по винтовой каменной лестнице.

— Теперь сюда, сэр, в так называемую гробовую комнату.

— Боже, это гроб.

— Он самый.

— Он пустой?

— Пока да, сэр.

Высокая, покрытая гобеленами кровать. Под сводчатым потолком. Перед зеркалом горят свечи. Над медной ванной посреди комнаты поднимается пар. Элмер делает несколько глотков. Разложен умилительный прикид. Потрепанное кимоно. Мой лиловый смокинг, единственный из моих вещей, который попадает в тон с этим домом. Не то, что мои носки с дырками спереди и на пятках. Конечно, когда придет лето, я одену бандаж и теннисные шорты и запущу пару теннисных мячей с зубчатой стены.

— Прошу, сэр. Вам сразу станет лучше, когда примите горячую ванну и обсохните перед огнем. Для вашего удобства я принес из оранжереи кувшин с водой. Удобен для споласкивания.

— Прекрасно.

— Пустяки. Не стоит. Теперь, даже если против вас восстанет весь мир, вам не о чем беспокоиться. Вот эта цепь и шкив опустят железную дверь, толстую с ваш кулак.

— А она случайно не запрет меня здесь навсегда?

— Ни в коем случае. Упритесь в нее спиной и она через полчаса поднимется.

— Персиваль, вы должно быть очень много знаете из истории замка.

— О, лишь только то, что сам услышал то там, то здесь. Я вырос вдалеке отсюда, по ту сторону гор. А сейчас только и рассказывают о шокирующих скандалах, приписываемых замку в течение веков. Якобы Клементин Три Железы самолично обезглавил шестьдесят предателей вот в этой самой камере. Плаха там, позади гробовой комнаты. Довольно толстая колода из боярышника. Обхватить ее можно было только обеими руками. Кровищи, наверно, было ужас.

— О, Боже.

— Что случилось?

— Видите ли, Персиваль, мне что-то не по себе. Я имею ввиду, я тут впервые.

— Ну, сегодня вы будете спать, как ребенок. Так, что я хотел вам рассказать? Кровать там.

— Пожалуйста. Не рассказывайте. Может утром. Да и утром я вряд ли захочу это услышать.

— Очень хорошо, сэр.

— Мыло есть?

— Мыло? А, мыло. Теперь еще и мыло. Дайте, подумать. Мыло. Видите ли, сэр, боюсь, что в последнее время им здесь вряд ли много пользовались.

— У вас нет мыла?

— Ну, я бы так не сказал. Дело в том, что между вашей просьбой о мыле и тем фактом, что его у меня под рукой может и не оказаться, возможно пройдет определенный период времени, что причинит неудобство, если только вы, сэр, тут же не убедите себя, что оно вам совсем и не нужно.

— Не понял?

— Извините, сэр. По моему, у главного входа кто-то есть. Внизу во дворе звонит большой колокольчик. Я мигом.

Какое ощущение блаженства души и тела дает вода. Лежу и отмакаю. В комнате для экзекуций. А предок то ни с кем не церемонился. Вот и плаха здесь, как доказательство. Всего лишь два месяца назад я сошел с корабля по трапу на морской трамвайчик, который, преодолевая отлив, доставил меня к городу церковных шпилей и выкрашенных в яркие краски домов вдоль речной набережной. И впервые увидел эту страну. Чуть всплакнул, оглянувшись на черный корпус корабля, на котором познакомился с некоторыми из малочисленных незнакомок. С которыми нас помотало по холодному океану в самой жопе урагана.

— Извините, сэр, там джентльмен в автомобиле хочет с вами поговорить. Я не расслышал его имени, звучит как-то по иностранному. Насчет постоя, сэр. Сказать, что вы заняты?

— Нет. Скажите, чтобы подождал.

— Слушаюсь, сэр.

Бедный Персиваль, раздраженно пыхтя, в легких аж свистит от беготни то вверх, то вниз по лестнице, пытается вложить монокль обратно в глаз. Тот выпадает каждый раз, когда он открывает рот. Придает ему удрученно удивленный вид. Посетитель в замке. В этой обездоленной стране сопротивление нашествию сведено до минимума. С другой стороны всегда приятно размять свои светские мускулы. Почувствуйте его размер. Дамы.

От свечей, горящих на балконе, в большом зале становится еще темней. Клементин в брюках для игры в теннис, лиловом смокинге с аляповатым розовым галстуком и в тапочках для игры в бильярд спускается по мраморным ступенькам. Поскрипывая известковой пылью, нападавшей из недостижимых пустот высоко вверху. За ним неторопливо следует Элмер, по обе стороны его огромного черного носа свисают вперед уши, доходит до нижней ступеньки и тут же, устало простонав, ложится.

Джентельмен с редкими светлыми волосами на куполообразной голове стоит и ничуть не дрожит. На нем рубашка с расстегнутым воротом, короткая желтая безрукавка, на ногах зеленые носки и черные сандалии. Прижав руки по швам, делает глубокий поклон.

— Добрый вечер, уважаемый.

— Добрый вечер.

— Могу ли я сначала осведомиться о вашем здоровье?

— Да. На данный момент все нормально.

— Рад слышать это. Могу ли я прокомментировать великолепие этого дома?

— Ради Бога.

— Явно раннехристианский период с арочной конструкцией из плотно уложенного тесаного камня. Хотя ребристые крестовые своды более позднего периода еще более лучшей работы. Самое интересное, что геометрия ажурной работы с причудливым очарованием арабески не вызывает чувства преуменьшения. Но позвольте. Я — Эрконвальд.

— Здравствуйте.

— Нас четверо. Сегодня мы довольно много проехали на автомобиле. И прошу прощение за мое непрошеное вторжение в ваше уважаемое уединение, но мы были бы премного благодарны за размещение на ночь. Разрешите предложить немного ингаляции. Сухой, самой отборной нежнейшей анаши.

— Спасибо, но только не сейчас.

— Тогда прошу меня извинить.

— Конечно.

— И еще один момент. Хотя орнамент и не вызывает чувства преуменьшения, он почти предполагает, что ажурная работа выполнялась уже в последующий период.

— Г-н Эрконвальд.

— Эрконвальд. Просто Эрконвальд.

— Я только что приехал. Всего лишь несколько часов назад. Фактически, я посмотрел всего две комнаты.

— О, простите. Я побеспокоил и очевидно озадачил вас. Покорно извиняюсь. Искренне. И, конечно, удаляюсь. Еще раз примите мои самые искренние извинения за необдуманное причинение неудобств. И спасибо, что не обругали меня.

— Но я, конечно, могу помочь вам. И возможно даже пустить вас на постой. Пожалуйста. Попросите ваших друзей войти. Если уж не с холода, то из темноты точно.

— Любезный. Как я благодарен. И внимаю вашему учтивому приглашению.

И с этим этот Эрконвальд делает три шага назад. Складывается почти пополам в поклоне и, моментально справившись с огромным дверным замком, уходит в ночь. Персиваль появляется из тени и, сжимая и разжимая свои большие пальцы, в нетерпении всплескивает руки.

— Ваша милость, пока я был занят тем, что укладывал торф в камине, я не мог не услышать вашего разговора. Когда я впервые столкнулся с этим человеком у двери, он мне столько выдал, что, если б я запомнил хоть половину, то наверно стал бы одним из самых образованных людей в нашей округе.

— У нас есть комнаты, Персиваль?

— Есть ли у нас комнаты, сэр? Да мы сможем разместить их всех, вместе с их далекими предками вместе взятыми.

— Я имею ввиду кровати.

— Кровати? Вы сказали кровати?

— Именно.

— И кроватей хватит. Мы смогли бы разместить даже всех тех, что покоятся на каждом из кладбищ в радиусе пятидесяти миль. Это точно.

— Будет достаточно и трех кроватей.

— Очень хорошо, сэр. Вино выберете сами?

— Какое вино?

— Что в погребах, сэр.

— Шутите?

— В таких серьезных делах, сэр, я никогда не шучу. Я рисковал своей жизнью и ногой, чтобы сохранить в целости и сохранности эти сладостные напитки. Мародеры так и шныряли вокруг. Ее милость так любила кларет и портвейн.

Во дворе прозвучал дверной колокольчик. Персиваль, ударив по колену кулаком, направился к двери и внезапно падает на оба колена на пол.

— Не обращайте внимания, сэр. Иногда, вправляя сустав, я промахиваюсь.

Остальную часть расстояния до двери Персиваль проползает. Медленно встает и отряхивает бриджи. Входит Эрконвальд, ведя за собой длинноволосую грудастую девицу в толстом белом свитере и оранжевом платье. За ними следуют двое мужчин, которые несут фонари, один с усами, другой с худым лицом под шапкой всклоченных густых волос. Оба одеты в спортивные пальто с кожаными заплатами, серые фланелевые брюки и черные туфли конторских служащих. В тусклом свете Эрконвальд просящим жестом медленно поднимает левую руку.

— О, любезный. Вы так милосердны. Роза, разреши представить тебе, о, к несчастью я не знаю вашего имени.

— Клейтон Клементин.

— А это Роза. Из Ратгара. Слева от меня мои коллеги, Франц Децибел Пикл и Джордж Путлог Рулет.

— Здравствуйте.

— Взаимно.

— Очарован.

— Любезный, боюсь, что мы вам навязались. Вы слишком мягки, чтобы сказать что-либо огорчительное незнакомцам. Нам не следует злоупотреблять вашим добрым характером. Мы явились без всяких подарков и сладостей. Вам стоит только кивнуть головой и мы тут же отбудем, забирая с собой на память моменты общения с вами.

— Отбудем. Черта с два.

— О, Роза. Не спорь.

— Что значит не спорь. Просидеть весь день зажатой на заднем сиденье вот этого автомобиля. Мне есть хочется.

Клементин, нервно дернув себя за галстук, облизывает губы. Роза одновременно улыбается в одну сторону и оскаливается в другую. Что довольно нелегко. Она в туфлях на высоких шпильках. Мощные ноги. Толстые губы и хриплый голос. И определенно решительная. Умеет управлять своими спутниками. Которые оказываются довольно слабохарактерными джентльменами.

— Позвольте предложить вам быть моими гостями. Обед скоро подадут. Персиваль проведет вас в ваши комнаты.

— О, мы перед вами в долгу.

Процессия поднимается по лестнице. Перешагивая через разлегшегося внизу Элмера. Персиваль со свечкой в руке тащит футляр с виолончелью, за ним следует Эрконваль с валторной в руках. Группу замыкают компаньоны с фонарем, последний из которых, Франц, останавливается, чтобы поскрести ногтем большого пальца каменную кладку. Поворачивается и видит, что снизу смотрю я, кивает головой, быстро улыбается и поднимается по лестнице дальше.

В библиотеке жарко рдеет в камине торф. Пыль осела и к старому спертому воздуху примешался запах моря. Гремя ключами, вошел с амбарной книгой Персиваль с каплями пота на лбу. Я закрыл большой гроссбух, который обнаружил в нижнем ящике. В нем перечень слуг. Четыре каменных особняка. Шестнадцать садовников. Три лодочника. Капитан яхты, восемь матросов, три механика. И на одной старой странице два тюремщика.

— Они прекрасно устроились, сэр. С видом на залив. Мадам предпочла устроиться чуть на отшибе. И выбрала северо-восточную башню. Можно подумать, что она готовится к войне. Выскочила на стену прямо босиком.

— Персиваль, вот здесь указан капитан яхты. Что это все значит?

— Так в лодочном ангаре на приколе стоит корабль, сэр.

— Корабль?

— Ну, лодкой его не назовешь. На нем есть собственный лифт, чтобы доставлять вас на ту или палубу. Огромное судно. В молодости я часто видел как на нем летом выходили в море гости, махая руками замку, а со

стен в ответ палили пушки. То были великие дни, сэр. Все эти годы он простоял на приколе. А теперь, я не хочу что-либо комментировать, сэр. Но леди и джентльмен. Еще раз повторюсь, без комментариев, так как это не мое дело. Но один из них, тот что с копной волос. Да и музыкальный футляр, который я нес. Повторяю, я не хочу что-либо комментировать. Но на нем была надпись типа не открывать, ядовитые рептилии. Считаю, я должен доложить вам об этом, сэр.

— Боже милостивый.

— Все бы ничего, но кому захочется выплясывать танец смерти где-нибудь на бастионе, убегая от этих тварей.

Персиваль идет вперед через скрытую дверь в панельной обшивке библиотеки. В конце узкого холла перед тем, как спускаться по круговой лестнице вниз, Персиваль снимает со стены позолоченный канделябр. Который стоит целое состояние. Оценю его позже. Будет время, надо внимательно посмотреть клеймо и контур. И вес прикинуть.

Пять свечей мерцают в сыром промозглом воздухе. Под сводчатыми каменными потолками. Проходим дверь с кучей золы рядом. Другая завалена поленьями. Комнаты полные свинцовых раковин. И выходим на перекресток. Туннелей. Из одного доносятся бульканье воды и звуки моря. Прямо впереди, над каменными плитами. От которых несет холодом. Сквозь пару носок из овечьей шерсти и туфли для бильярда, которые, как мне сказали, когда я их покупал, водонепроницаемы и сделаны из корня верескового дерева. Персиваль останавливается. В стене выполнена надгробная плита с выбитыми на ней черепом и скрещенными костями под гербом, на котором изображены поднятая человеческая рука между оленем и львом, стоящим на задних лапах.

— Отлив, сэр. Но временами здесь стоит такой рев, что лопаются барабанные перепонки. А то, что это дверь и не догадаешься, не так ли? Это вход в винные погреба. В прежние времена тут были катакомбы. Быстро сюда не попадешь. Местный гранит в девять дюймов толщиной. Но сейчас, мы покачаем его как ребенка, туда, сюда и вот тут толкнем.

Огромная плита откатывается, открывая дубовую дверь. Я держу амбарную книгу и канделябр. Вес последнего умиляет. Персиваль открывает дверь тремя ключами. Внутри установленные друг на друга клети. Воздух неподвижный и затхлый. Оазис бутылок из темного стекла, аккуратно уложенных в солому. Ярд за ярдом. Ярус над ярусом кларета, шампанского, бургундского, разлитого в магнумы, иеровоамы, реовоамы и мафусаилы. А дальше разные сорта портвейна, бренди, рома, не говоря уже о мадере и мозеле в бутылках из светлого зеленого стекла.

— И так до самого конца, сэр. Говорят, дыхание смерти вину не страшна. Я в этом особо не разбираюсь, кроме того как налить, да хранить, но то что ваш желудок возрадуется и горло не пересохнет от жажды, это точно. И еще, сэр, раз уж мы здесь одни, то хотел бы вам сказать, что этот мистер Эрконвальд отвел меня в сторону и поставил в известность, что почти все они, кроме женщины, вегетарианцы и строгие приверженцы метрической системы, опять таки кроме женщины. А после этого, вы бы видели, сэр, он вынул из кармана луковицу размером с редьку, отхватил от нее кусман размером с ваш кулак и сжевал, как будто это было самое сладкое яблочко из райского сада.

На массивный сервант из красного дерева в столовой выставили большую бутылку шампанского, которую Персиваль принес из катакомб, вместе с позолоченными бокалами и соусницами. Сервант без предупреждения рухнул. Пробка шампанского вырвалась вверх из проволочной оплетки. Обратив мое внимание на прекрасное качество канделябра, в который она попала, выбив хрусталик, шлепнувшийся в мой суп. Обильно залив мой галстук и смокинг. Роза, сидевшая рядом со мной справа, быстро погасила сатанинскую улыбку, мелькнувшую у нее на лице.

— Ах, да, сэр, хорошо, что вспомнил, забыл вам сказать, не переступайте через линии, что я нанес мелом на полу в разных местах, не то уйдете вниз быстрее самого скоростного лифта.

— Спасибо. Вино пропало?

— Ничуть, сэр, пениться полное жизни.

— Прошу всех извинить меня.

— О, любезный, ну что вы.

Сидим все вместе и молчим. Поедая суп из листьев капусты и картофеля. Супницу с которым принес Оскар, а Персиваль разлил по тарелкам. Роза с большим шумом втягивает его между губ. Постоянно жалуясь, сколько ей пришлось ехать, чтобы пообедать.

— Я больше не могу ждать, дайте же что-нибудь перекусить.

Объявив обед, Персиваль удалился. И мне пришлось самому выводить народ из библиотеки через разные комнаты и коридоры в попытке достичь столовой. Что в конце концов удалось с помощью Элмера. Чей большой черный нос уловил чудный для собаки аромат. В ходе поисков Эрконвальд прокомментировал остроконечные арки, выполненные трилистником. Заимствованы, сказал он, у пирамиды Хуфу. Влияние которой снова можно видеть в остроконечной круговой арке над срединными эркерами в столовой.

Чучело огромного питона свисает с балкона менестреля, разинув рот прямо в комнату. От чего Элмер даже зарычал. И напомнил тему, от которого я чуть не подавился слюной и, не сдержавшись, пукнул. Но оказавшаяся в нужном месте обивки стула прореха приглушила, ушедший в нее пердеж.

Разговор не улучшился при проявлении рыбы. Крупной рептилии под белым соусом. Свернувшаяся кольцом на блюде, которое, как я определил, было от Мейсена. Как задать вопрос? Какого черта вы приволокли в мой дом этот чертов клубок ядовитых змей?

Гости осушают свои бокалы. Тут же, как только их наполнит Оскар. Аккуратно и быстро наливающий из большой бутылки. Г-н Рулетт часто поглядывает в мою сторону, поднимает свой бокал, кивает и улыбается. Для преступников они выглядят слишком образованными. А я, кажется, единственный, кто примеряется к столовым приборам. Чисто серебро. Греб с изображением руки, льва и оленя.

— Эрконвальд.

— Да, любезный.

— Я так и не понял, чем вы и ваши друзья занимаетесь.

— О, рад, что вы спросили. Мы — скромные ученые.

— О, это интересно.

— Франц, с его позволения, органический химик, выделил несколько самых редких в мире запахов. Франц, ты лучше всего известен своей работой о гниении?

— Согласен.

— Джордж, ты позволишь сказать за тебя?

— Конечно.

— Джордж, милый и приятный Джордж. Его предок Путлог изобрел строительные леса. Джордж, любезный, физик. Как и я. Но сейчас мы занимаемся вопросами немного далекими от нашей профессии. Комментировать которые я не имею права. Но, любезный, мы не утомляем вас такими разговорами?

— О, нет, нет.

— Ну, тогда, Роза. Ах, Роза. Некоторое время назад, мы ставили оперу и провели конкурс певиц, который выиграла Роза. Она может брать шесть октав и получила образование как баритон. Ах, да. Роза, можно мне и дальше рассказывать о тебе?

— Ты, что хочешь, то и делаешь.

— Ага. У Розы объем груди, если замерять по соскам без бюстгальтера, девяносто два с половиной сантиметра. В талии по пупку семьдесят пять сантиметров. В бедрах, если замер брать посредине ягодиц, сто два с половиной сантиметра. От талии и по мере ее перехода в бедра она представляет собой необычную и замечательную нео-дугообразную форму. Верхняя часть бедер гладкая, волосяной покров начинается в четырех дюймах выше колен и становится все более плотным по направлению к лодыжкам. Ступни обычные по всем другим показателям имеют перемычки между пальцами. А, вы, любезный, может расскажете нам что-нибудь о себе.

— Ну, у меня нет под рукой моих размеров. Но родом я из Чикаго.

— А, индейское название. Означает дикий лук. Город, построенный в мелком аллювиальном бассейне. Имеет важное торговое и промышленное значение. Но, прошу вас, продолжайте.

— А, больше и сказать нечего.

Персиваль забирает остатки рыбы. Продолжаю ее смаковать во рту. Приказал подать портвейн. И побольше. Иеровоам, бутыль литров на десять. И тут на столе поодаль мои глаза наталкиваются на плетенную из позолоченного серебра корзинку для десерта. Полную картофелин. С бледно-зелеными росточками, проросшими сквозь сморщенную кожуру. Одну из которых Франц уже схватил в рот и вовсю жует. Глубоко вонзая зубы в сырую мякоть. От чего, я полагаю, вполне можно напугаться. И будешь рад закончить с десертом и перейти к сигарам и выдержанным напиткам. И сообразить, пока не слишком поздно. Что там внутри футляра для виолончели.

— Кто-нибудь из вас интересуется зоологией?

— Позвольте сказать, г-н Клементин. Франц, который не обрезанный, герпетолог-любитель и все мы тоже интересуемся этой областью.

— О.

— Здесь нет ни одной настоящей рептилии или животного ядовитого характера. Что сделало местных жителей духовно слишком уверенными. Такая слепая вера привела к явлению сталкивания на дорогах автомобилей, едущих без огней. Было бы интересно восстановить осторожность в округе. Что вполне осуществимо, если подвергнуть население скрытой, но постоянной угрозе опасности, которая одновременно будет фатальной и неизвестной. С электричеством уже обращаются небрежно. Мы обратили наше внимание на несколько случаев, когда электрики лизали провода под напряжением, подобно фермеру, плюющему на ладони прежде, чем взяться за лопату. В одном случае коаксиальный кабель, подведенный к наружным половым губкам, извини, Роза, был под током достаточным, чтобы вызвать летальный исход. Субъект признался, что в результате процедуры испытал сладостную дрожь. Что мы не оспариваем и не осуждаем. Верно, Франц?

— Верно. Оптимальный трепет достигался при тридцати семи и девять десятых джоулей. При удвоенной интенсивности кайф начинали ловить и мы с Джорджем.

Эрконвальд слушал, задрав подбородок. На его щеках пробилась светлая щетина. Он тихо постукивает о ножку своего бокала. На пальце правой руки изумруд размером с американский орех в оплетке из кельтского серебра. Смотрит, не отрывая взгляда, на Розу. Та уже уплела три порции столь вожделенной рыбы. И попросила Франца передать позолоченную корзинку для десерта. Берет картошку, сдувает с нее пыль и впивается в нее зубами. Охает. Выплевывает картофелину. И смахивает ее со стола. Протягивает руку, хватает споласкивательницу и одним глотком осушает ее. Франц невозмутимо жует свой сырой корень и потягивает куантро. Персиваль так быстро его принес, что я как-то по-скупердяйски подумал, что запас должно быть спрятан где-то рядом.

Вечер продолжается. За окном темнота и шелест дождя. Имельда полвечера просидела скрючившись в полумраке у камина, качая меха. В конечном счете, огонь разгорелся так, что в комнату потянулся более холодный ветерок. Поток арктического холода внутри моей штанины. А эти трое курят одну трубку. Сосредоточенно и довольно шумно пыхая ей, передавая друг другу. То и дело она у них, кажется, гаснет. Они снова ее зажигают. Роза курит сигару и между затяжками поднимает губу и ковыряет зубочисткой, сплевывая кусочки вправо, прикрывая левой рукой рот.

Застрявшие между половицами кусочки в конечном счете попадут в темницы. Где, судя по доносящемуся шороху, полно крыс.

Скрип стула. Поднимается Франц. Кланяется мне и другим присутствующим за столом. Спрашивает, не возражаю ли я, если он возьмет с собой покушать. Они уходят друг за другом через обставленные потрепанной античной мебелью парадные комнаты, ведущие в большой зал. Я выхожу вместе с Элмером. Слышу, как отдают эхом голоса Эрконвальда, Джорджа и Розы, удаляясь в сторону их комнат. Прохожу мимо окна в коридоре, ведущим в октогональную комнату. Вижу, как к воротам приближается свет от фонаря. Останавливается у длинного автомобиля. Прямая тень волос Франца. И тень другой фигуры внутри машины. В результате тени две.

Сучу туда-сюда ногами между простынями. Затем сую их под свернувшегося калачиком Элмера. Голый выскакиваю из кровати, одеваюсь и снова заскакиваю в кровать. Натянул на себя все, что мог, кроме шлепанцев. Такой холод умственно успокаивает. Когда твоя душа парит над темницами, полными змей и крыс, грызущих электрические провода, идущие из туалетов. Рад увидеть их улыбающимися, когда через них проскочит пара джоулей.

Глухой шум моря. Лежу и слушаю. Прилив. Мигает свеча, скоро погаснет. А гости даже не упомянули об отъезде. Может быть уехали до рассвета. Роза все посматривала на меня, облизывала губки и ходила кругами по залу в своей развивающейся юбке, рассматривая картины и доспехи. Видел, как она, приподняв стальной гульфик, заглянула под него. Пока Эрконвальд, стоя, отвешивал поклоны. Осыпая меня добрыми пожеланиями на ночь. Желаю вам, любезный, хорошего сна, телесного отдыха, возвышения души, чтобы завтра, когда вы встанете, увидеть вас снова полным радости. Не мог даже вставить слово о чертовых змеях. Пока он медленно отступал назад. Удалясь, по его определению, из сферы вашего присутствия. Слабые звуки. Музыки. Между взрывами морской воды. Орган. Кажется слышится вон из того небольшого окошка, выходящего во двор. Боже. Что за вопль. Невероятной октавы. Элмер. Проснись. Убийство. Где-то.

Клементин, шаркая шлепанцами, спускается по лестнице мимо гробовой комнаты в главный коридор. Вопли слышатся с той стороны. Возьми копье со стены. Если это копье. Не могу различить. Что если они на свободе. Змеи. Надо вернуться в комнату. И опустить железный ставень на двери. Вещь отвратительная, но спасительная для жизни. На случай, если у этих чертовых змей наступили дневные маневры. Или ночные.

Клементин, выставив вперед копье, выходит на балкон над большим залом. Вопли прекращаются. Смерть успокоила жертву. Свет и звук шагов позади и впереди. Что-то надвигается. Гремя по всему залу. В ногах какая-то возня с неестественным повизгиванием. И хрюканье. Попал. О, боже. В Персиваля. Где-то ниже пояса. Но похоже. Ну, точно. Это