"Дорога в Средьземелье" - читать интересную книгу автора (Шиппи Том)

КЛЮЧЕВЫЕ ПОНЯТИЯ: «УДАЧА» И «ТЕНЬ»

Во «Властелине Колец» образ зла особый. Толкин выразил его с помощью слова «тень», shadow. Существуют ли тени? Согласно понятиям древних, и да и нет. В древнеанглийской поэме «Соломон и Сатурн»(227) языческий бог Сатурн спрашивает христианского короля Соломона (в тексте Соломон представлен именно христианином!): «Что суть вещи, коих нет?» Ответ достаточно туманен, но бесспорно одно — он содержит слово besceadeð, «тени». Тени суть отсутствие света и поэтому сами по себе не существуют, однако их можно увидеть и ощутить, как если бы они все же существовали. Именно так смотрит Толкин и на зло. Соответственно, Мордор — это Черная Страна, «где тени легли» (where the shadows lie), или еще более зловеще — «где тени живут» (по–английски — where the shadows are). Арагорн сообщает: «Гэндальф Серый рухнул в бездну, и его взяла Тень». По выражению самого Гэндальфа, если его союзники проиграют, «многие страны покроет Тень». Иногда слово «Тень» используется по отношению к Саурону, как, например, в процитированной несколько выше сентенции Фродо, — Тень не умеет творить, она умеет только глумиться. А иногда зло кажется не более чем находящими извне туманом и мглой («…сердца Всадников покрыла тень»). Иногда не знаешь, что думать: так, например, нам говорится, что Балин отправился навстречу своей беде в Морию потому, что «до гномов добралась Тень».

Со слов Глоина создастся впечатление, что это не более чем метафора неудовлетворенности. Однако метафора это зловещая. Может быть, Тень была чарой, насланной из Мордора? Может, Балин одновременно поддался голосу внутреннего искушения и получил толчок извне? В подобных фразах проявляется характерное для толкиновского стиля положительное качество: идеи Толкина зачастую парадоксальны и имеют глубокие интеллектуальные корни, но в то же время обращаются к простым вещам, опираются на повседневный опыт. Толкин умел быть одновременно ученым и практиком. Это сочетание было довольно широко распространено в древней Англии, однако (как, возможно, думал и Толкин) постепенно — с изменениями, которые произошли вследствие Нормандского завоевания и Возрождения, — встречалось все реже и реже, и в итоге слово «образованность» стало мало–помалу обозначать исключительно «знание латыни», а в литературе образовалась особая кастовость.

По всей вероятности, вторым основным источником слова «тень» (shadow) был для Толкина «Беовульф» (строки 705–707). Беовульф и его люди (последние не питают никакой надежды на успех), расположившись на ночлег во дворце, ждут появления людоеда Гренделя. Поэт прямо говорит, что они не чаяли возвратиться домой живыми. Но, несмотря на это, все спокойно отправились спать, не дожидаясь появления чудовища. В этом месте поэт с внезапной уверенностью поясняет: «Им было известно, что, если Бог не захочет, демон–враг не сможет утащить их в тень (under sceadu bregdan)(228).В словах этих звучит полная убежденность, а между тем по смыслу они достаточно жестки. «Утащить в тень» может означать не более чем «утащить из дворца в темноту», но здесь подразумевается еще и другой смысл — «утащить невесть куда», «лишить жизни и навеки передать в распоряжение силам зла». Что касается уверенности в том, что Бог не попустит этого, если Сам не захочет, то с виду это вполне благочестивая ссылка на могущество Божие. Но что, если Бог захочет? Получается, иногда Он этого «хочет»? Ведь в «Беовульфе» чудовище к тому моменту уже не раз утаскивало людей «в тень». Возможно, Толкина привлекло словосочетание under sceadu, а также картина молчаливого и довольно мрачного англосаксонского мужества, которая предстает здесь перед нами. Даже с напрашивающейся в этом случае мыслью о возможной несправедливости Провидения Толкин, по–видимому, спорить не стал бы, ведь и во «Властелине Колец» нам постоянно напоминается о том, что Фродо может попасть в руки Саурону и подвергнуться мучениям, в результате которых хоббит сам попал бы «в тень», сделался жалким маленьким «призраком», которого муки наркотической зависимости от Кольца, разлука с Кольцом, пытки и страх превратили бы в полное ничтожество, и он уподобился бы «иссохшему королю» Минас Моргула[244]. Этого не происходит, но никто не говорит, что этого не могло бы произойти.

Мы посвятили много времени тому, чтобы разобраться в могущественном и сложном образе зла, нарисованном Толкином Теперь пора посмотреть, как Толкин изобразил силы добра, которые часто выглядят слабее и ограниченнее в возможностях (на первый взгляд).

Для этого Толкин снова позаимствовал кое–что из древней мистерии — из «Беовульфа». Поэма открывается описанием того, как провожают в последний путь предка одного из персонажей. Этот предок — Скильд, король данов, которого, согласно легенде, голым младенцем принесли к берегу Дании волны на деревянном щите. Теперь даны посылают окончившего свой земной путь Скильда обратно в море на похоронной ладье, нагруженной сокровищами, в одиночку. «Не меньшим богатством снабдили его даны, опустошив сокровищницу народа, — гордо преуменьшая, говорит поэт, — нежели те, что послали его к ним вначале, по волнам, младенцем». Те, þonne þá dydon, «что послали его к ним вначале, по волнам, когда он был младенцем». Что это за «те»? Это очень странная строчка, как технически, так и идеологически(229). Автор «Беовульфа» был христианином. В его вселенной, по идее, не должно было быть места для второстепенных божественных, или сверхчеловеческих, сил, помимо демонов и ангелов, ведущих борьбу за человеческую душу. Но пославшие Скильда не проявляют никакого интереса к душам обитателей Дании, хотя, по–видимому, обладают сверхъестественными возможностями и преследуют сверхчеловеческие цели. Можно было бы отнести явление Скильда к действию Божественного Провидения, однако в тексте стоит слово þá — «те», а не hé — «Он». В «Беовульфе» на этот вопрос ответа не дается, однако сама по себе строчка оставляет впечатление, что автор верит, будто в мире действуют некие силы, настроенные, возможно, доброжелательно, но недоступные человеческому пониманию.

То же самое справедливо и в отношении «Властелина Колец», хотя здесь, как и в «Беовульфе», этим «присутствующим в мире силам» никогда не разрешается открыто вмешиваться в происходящее. Из «Сильмариллиона» мы можем заключить, что Гэндальф — это Майя/р/[245], духовное существо в человеческом обличье, посланное ради того, чтобы облегчить страдания средьземельских народов. Много лет спустя после опубликования трилогии Толкин, по слухам, признавался: «Гэндальф — ангел»[246]. Однако во «Властелине Колец» Гэндальф ничуть не похож на ангела, по крайней мере канонического, как их рисуют на иконах. Гэндальф чересчур вспыльчив и к тому же подвержен сомнениям, беспокойству, усталости, страху. Совершенно очевидно, что слишком громкий шум ангельских крыл, слишком легкая возможность сослаться на чудо или на вмешательство Всемогущего мгновенно низвело бы персонажей на другой уровень, обесценило бы самостоятельность их решений, их мужество. Как же тогда действуют благие силы, и подчиняется ли кому–нибудь Гэндальф? «Нагим послан был я обратно», — говорит он о своем возвращении в мир (вспомним историю Скильда), однако кто послал его, он не сообщает. «Да охранят нас Валары!» — восклицают гондорцы, когда на них мчится «олифан». Но Валар/ы/ не вмешиваются. А может быть, все же вмешиваются, ведь зверь внезапно сворачивает в сторону? Но это могло быть и простой случайностью! Позволительно ли приравнивать «случай» к «вмешательству Валар/ов/»? А может быть, «случай» — это как раз и есть то самое слово, которым пользуются люди, чтобы описать свое восприятие деятельности таинственных «тех», что послали в мир Скильда и Гэндальфа?

По всей вероятности, Толкин обдумывал эту проблему в течение многих лет. Во «Властелине Колец» он довольно часто использует слово «случай» (chance) не без некоторого намека. «Случай ли меня привел? — переспрашивает Том Бомбадил, вызволив хоббитов из трещин Старухи–Ивы. — Называйте — случай, если так угодно вам. Случай, значит, случай». В Приложении A–III к «Властелину Колец» Гэндальф говорит, что катастрофа в Северных Землях была предотвращена благодаря тому, что «в один прекрасный вечер, в самом начале весны, я повстречал в Бри Торина Дубощита. Как говорят в Средьземелье, счастливый случай!» Очевидно, случай зачастую неслучаен и происходит по чьему–то предумышлению. Например, Гэндальф полагает, что Бильбо нашел Кольцо именно благодаря такому «неслучайному случаю». Тем не менее даже Гэндальф способен распознать эту предумышленность только задним числом И все же слово «случай» (chance) — это не то слово, которое лучше всего выражало взгляды Толкина по поводу «случайности» и «неслучайности» происходящих в мире событий. На эту роль больше подходит слово «удача» (luck).

Разумеется, luck — это прежде всего самое что ни на есть обыкновенное английское слово. С другой стороны, это слово довольно странное, поскольку его этимология неизвестна. ОСА предполагает — правда, без особой убежденности, — что оно может происходить от какого–то древнеанглийского слова, похожего на глагол (ge)lingan — «случаться». Тогда первоначально оно означало «результат случая», «то, что случайно подворачивается под руку». Толкину понравилась бы такая этимология, поскольку, если она правильна, слово luck являлось бы близким современным эквивалентом древнеанглийского слова, которое обычно переводится как «судьба» и образовалось точно таким же способом, как и luck, но от другого глагола — (ge)weorþan, «становиться», «случаться». Автор «Беовульфа» часто приписывает ответственность за события «судьбе» (по–древнеанглийски wyrd) и в некотором смысле относится к wyrd как к некой сверхъестественной силе. Король Альфред ввел это слово в свой перевод Боэция, чтобы объяснить, почему Божественное Провидение не управляет человеческой волей. Он пишет: «То, что мы называем Божественным Предвидением и Божественным Провидением — это то, что находится в Его мыслях, но пока еще не осуществилось. Когда же Его замысел осуществится, мы называем его wyrd. Таким образом, есть две вещи и два имени: «предвидение» и wyrd[247]. Отсюда следует крайне важное заключение, а именно: wyrd не господствует над людьми, поэтому переводить wyrd словом «судьба» не совсем правильно. Люди могут повлиять на свою «планиду», и в некотором смысле у них есть право сказать «нет» Божественному Промыслу, хотя при этом они, конечно, вынуждены будут считаться с последствиями своего решения. Так, например, можно предположить, что сон, приведший Боромира в Ривенделл, был послан ему Провидением в лице Валар/ов/. Однако Фарамиру Валар/ы/ послали этот сон первому, впоследствии он видел его чаще, чем Боромир, и мы видим, что, без сомнения, лучше было бы, если бы в Ривенделл отправился не Боромир, а Фарамир. Но Боромир захотел ехать в Ривенделл сам и добился этого. Итогом же этого волевого решения, или человеческой «испорченности», стала цепь дурных последствий и смертей, проследить которую от начала до конца уже невозможно. Таким образом, «удача», luck, по Толкину — это постоянное взаимодействие Промысла и свободной воли, взаимодействие, в котором участвует столько факторов, что разуму не под силу распутать этот узел. Слово luck прячет в себе древнюю философскую проблему, из–за которой велись войны и из–за которой людей сжигали живьем

Но для Толкина было особенно важно, что слово luck, как и слово shadow («тень»), ежедневно используется в современной речи и имеет необходимый для этого оттенок неопределенности. Что же оно, собственно, означает — нечто обыденное, житейское, или же нечто мистическое и сверхъестественное? Когда фермер Джайлс стреляет в великана из своего «пугача»(230), ему удается попасть в цель «по чистой случайности, а отнюдь не его стараниями» — и все благодаря «удаче», luck. Мыслей Валар/ов/ никто не прочесть не может… А почему фермер Джайлс занял наиболее выгодную позицию в процессии рыцарей, а именно — в самом ее хвосте (тех, кто оказался впереди, впоследствии испепелил дракон)? Уж не из какогото особенного благоразумия — просто серая кобыла Джайлса начала прихрамывать. «Как хотела того удача (или сама серая кобыла)…» Промысел здесь ни при чем, и тем не менее даже в хромоте серой кобылы можно увидеть предумышленный каприз судьбы. Но перепалка с драконом у входа в драконье логово уже выходит за границы того, что можно объяснить благоразумием серой кобылы. «Фермер Джайлс подыгрывал своей удаче», — говорит автор. Люди часто так поступают. Широко известно, что, несмотря на всю свою иррациональность, «удача» выпадает людям гораздо чаще, чем если бы она определялась чистой случайностью. Люди всегда распознавали в окружающей их «трезвой реальности» некую могущественную организующую силу. И в современном, и в древнеанглийском языках существуют специальные слова для обозначения этой силы. Однако она не подавляет свободы воли, и ее невозможно четко отграничить от обычных явлений природы. И, прежде всего, она ни в коей мере не умаляет необходимости в отваге. «Береженого Бог бережет», «На Бога надейся, а сам не плошай», — говорят пословицы. Им вторит «Беовульф»: «Судьба часто может пощадить человека, если над ним не тяготеет окончательный приговор, — он должен только не терять мужества»[248]. 'Тебе, конечно, повезло, но ты и сам оказался не промах, — говорит Гимли Пиппину. — Вцепился, так сказать, в удачу обеими руками и не выпустил. Молодец!» Если бы Мерри и Пиппин не «вцепились» в свою удачу, то ко времени беседы с Гимли обстоятельства были бы совсем, совсем иными.

Итак, в Средьземелье добро и зло функционируют как внешние силы, но одновременно и как внутренние импульсы, исходящие из «психэ»(232), из глубины души. Пока сохраняется равновесие того и другого, мы в целом больше склонны видеть во зле объективную силу, а в добре — субъективную: Мордор и «тени» кажутся ближе и ощутимее, нежели Валар/ы/ или «удача». Эта асимметрия, однако, подкрепляет одну из самых важных мыслей «Властелина Колец»: полного комфорта и безопасности достичь невозможно. Мы снова и снова читаем о том, что, если героям не удастся противустать Тени, они будут побеждены, а если они найдут в себе силы выступить против нее, то могут погибнуть. Если отвергнуть шаткую надежду на случай (что было бы, например, если бы Фродо отказался взять Кольцо и вместе с ним покинуть Заселье?), то, скорее всего, случится нечто в высшей степени неприятное. Если же полностью положиться на случай и подчиниться ему, дело может кончиться и еще того хуже. Благие силы не дают гарантий.

Лучшее, что способен посоветовать по этому поводу Гэндальф, — это вообще не задумываться о таких вещах: «…не омрачайте сердца мыслями об испытаниях, которым подверглись бы в Черном Замке верность и мужество наших малышей! Ибо Враг потерпел неудачу — по крайней мере на этот раз». Другими словами, поскольку этого не произошло, то это не wyrd, а стало быть, и толковать об этом нечего. Однако для повествования существенно, чтобы подобным домыслам все же уделялось некоторое внимание. Говорит же Гэндальф Пиппину: «Вмешался в дела волшебников — будь готов ко всему!» Без этого «будь готов ко всему» мужество героев производило бы не такое сильное впечатление, а мужество, по Толкину, — возможно, самая важная составляющая добродетели.