"Земля Без Короля" - читать интересную книгу автора (Гринвуд Эд)

8

ПОЧЕМУ-ТО ВСЕМ НЕ ВЕЗЕТ

— МЫ НИКОГДА ее не найдем, — в отчаянии простонал Нинтер Девять Кинжалов, махнув рукой на окружавшие их каменистые насыпи. Сейчас, скрытые темнотой, они не были видны, но все знали, что они здесь и никуда не делись. Отряд целый день брел по этим завалам, обрубая переплетения лиан и дикого винограда и выдирая полы одежды из колючих кустарников, — Мы так и будем торчать здесь и, когда начнется зима и выпадут снега, будем ползать из пустого дома в пустую кузницу, из кузницы в пустой свинарник, и ни одного вол…

— Ну уж нет, не будем, — мрачно прервал его волшебник Фалаг; отсвет фонаря блестел на его потном высоком лбу. — К нам гораздо раньше пожалуют гости, и их глаза будут гореть жаждой убийства, рукава будут битком набиты заклинаниями, а в головах будет одна мысль — как завладеть Камнями. Знаете ли, мы не единственные охотники за Дваериндимом; байка, которую растрепал своим длинным языком Йезунд, сейчас уже дошла до ушей половины магов Дарсара! Не забывайте оглядываться почаще, а не то пройдете мимо дерева, а оно как расколет вам череп невесть откуда появившимся топором или воткнет меч в спину!

— Со мной случалось и то, и это, — вступил в разговор, возникнув из темноты, Гулдейрус Повелитель Летучих Мышей. Он уселся на валун рядом с фонарем и достал табакерку. — И было не слишком приятно.

Два мага взглянули на него, не скрывая недоверия. Гулдейрус спокойно выдержал их взгляды, пожал плечами и пояснил:

— Меня учил изменять облик старый Уеслин Баеррский. Так вот, он был убежден, что боль помогает лучше усваивать уроки, — методика, конечно, варварская, но весьма действенная.

Где-то в отдалении завыл волк. Маги повернулись туда — видны были только темные силуэты деревьев, загораживающие звезды, — и тут же на зов первого откликнулся второй волк, явно бродивший где-то поблизости. Волшебники напряглись, искоса переглянулись и дружно вздохнули.

— Пора выставлять караул, — устало сказал Фалаг, открывая шире створки фонаря, — Я пойду первым…

— Совершенно верно, четыре эксцентричных путешественника, — мурлыкал Краер. — Вниз по реке в направлении Силптара, под покровом ночи и именно в этот поздний час.

— И речи быть не может, — прервал его лодочник; под его сердито сверкнувшими глазами набрякли тяжелые, темные мешки, а щеки и подбородок заросли густой жесткой щетиной. — Я сам только что поднялся и до сих пор сплю на ходу, потому что почти всю ночь ждал, пока доставят товар, который мы должны везти, а он все задерживается. Моя команда вчера весь день ломала себе спины, таская тяжести, и пусть даже ко мне придет Спящий король собственной персоной и в каждой руке у него будет по мешку золота, все равно, пусть он даже и не пробует уговорить меня…

Но он не закончил свою непреклонную речь, его голос как-то сразу сел, а глаза выпучились и недоверчиво уставились на полную горсть золотых монет, которую квартирмейстер поднес к его крючковатому красному носу. Он даже перестал скрести ногтями свой покрытый всклокоченными волосами объемистый живот, вываливавшийся из заплатанных, измятых моряцких штанов, затянутых шнурованным поясом намного ниже пупка.

— А что, если я один из придворных Спящего короля и у меня немного золота из одного из тех мешков, о которых ты говорил? И король послал нас, четверых его личных друзей, в небольшую поездку, чтобы мы быстро и не привлекая к себе внимания спустились к устью, подобрав для этого лучшего из всех шкиперов, какие только есть на реке, — внушительным полушепотом проговорил Краер.

Лодочник облизал губы. Похоже, что столько золота ему не удалось заработать за два, если не больше, минувших сезона, и…

А квартирмейстер сунул ему под нос левую руку, показав еще одну горсть монет.

— А это тебе за то, чтобы ты до конца сезона никому не рассказывал о нашей поездке, — добавил он.

Лодочник вдруг расплылся в улыбке, которая оказалась даже еще лучезарнее, чем выражение, которое на протяжении разговора сохранял на лице Краер.

— Так, господин, когда, вы говорили, вам хотелось бы выехать?

Стук копыт тяжеловозов и грохот колес известили о приближении подвод. Краер оглянулся на звук и убрал монеты в свой широкий кожаный пояс.

— Как только ты закончишь погрузку и они уедут, все до одной полновесные золотые монеты окажутся у тебя в руках, — прошептал он, вышел из круга света от фонаря лодочника и беззвучно скрылся в темноте за кучами товаров.

Один из людей, приехавших на подводе, соскочил на землю, побежал обратно и исчез во тьме. Второй слез неторопливо и важно, прошелся по причалу, с глубокомысленным видом сплюнул в воду и только после этого обратился к лодочнику:

— Эти тупицы на складе загрузили не ту телегу, и Баерлус отправился за нужной. Я велел ему принести четыре сокола сверх договора, за то что тебе придется задержаться.

Лодочник хмыкнул.

— Не впервой. — Он, прищурившись, взглянул на обвязанные веревками штабеля бочек на подводе. — Ну, и что случилось с телегой?

— С телегой-то ничего, — спокойно ответил извозчик, неторопливо прилаживая на морды лошадям торбы с овсом и привязывая вожжи к кольцам коновязи, — Только погрузили на нее бочки с пивом, а не амфоры с ароматным маслом для купания.

— Масло для купания? — недоверчиво переспросил лодочник. — Да кто же станет купаться в какой-то вонючей гадости?

Извозчик ухмыльнулся — при этом в неопрятной бороде приоткрылась щель, из которой торчало несколько гнилых обломков, оставшихся от того, что прежде было зубами.

— Как это кто? Да те, кого деньги сожрали.

— Ну ты скажешь: деньги сожрали! Ха-ха-ха!

— Во-во, они все думают, где бы им раздобыть еще денег, только этим и заняты, и к тому времени, когда накопят их достаточно, совсем с ума свихиваются. Мозги у них наперекосяк делаются, и дальше они токмо об одном соображают: как им похлеще да позабавнее всем свое богатство показать. Вот и тратят свои денежки на всякую ерунду, вроде этого самого вонючего масла, за которое нормальный человек, вроде нас с тобой, и не подумает отдать честно заработанную монету.

— Ну и язык у тебя, Джорл! — Лодочник хрипло расхохотался.

Извозчик выпрямился с самодовольным видом, но тут же вскинул голову, приложил ладонь к уху, прошелся по причалу и сообщил:

— А вот и наша пропавшая телега. Баерлус быстро шевелится, если ему вовремя сказать пару ласковых слов.

— И сказать так, как надо, — с усмешкой добавил лодочник. — Ну-ка, подсоби, надо убрать концы из грузового ящика. Трюм у меня, как ты понимаешь, давно полон.

— Понимаю, — добродушно кивнув, согласился Джорл, ловя веревки, которые кидал ему лодочник.

Каждый из потрепанных канатов он закреплял, чтобы они надежно удерживали амфоры, уложенные рядами в специальном ящике, расположенном на крыше каюты. Было видно, что он мастер этого дела, и, каковы бы ни были превратности долгого плавания вниз по реке, большая часть хрупких сосудов должна уцелеть. Баерлус принес обещанные четыре монеты и привез с собой двоих парней, которые, несмотря на сонный вид, очень ловко помогали в погрузке, так что на удивление скоро обе подводы, гремя по булыжникам, тронулись прочь.

Краер дождался, пока они свернут за угол и исчезнут из виду, и лишь после этого вывел своих спутников из укрытия и подвел к трапу. Но он не заметил, как Джорл в темноте соскочил с телеги и укрылся в ближнем проулке.

Извозчик осторожно вернулся к причалу и выглянул из-за двух плотно набитых чем-то больших корзин. Да, это, судя по всему, были как раз те четверо, которых ему приказали разыскать: трое мужчин и женщина с благородными манерами. Один из мужчин — маленький коротышка жуликоватого вида, второй — мускулистый гигант-латник. Несомненно, это те самые люди, пусть даже их облик не совсем схож с тем описанием, которое дал ему этой ночью страшный голос волшебника, раздавшийся из висевшего на стене мутного зеркала.

Джорл улыбнулся. Ну да, как же, масло для купания! Держи карман шире! Баерлус всего лишь извел немного дешевых духов, имевшихся на складе; он опрыскал ими амфоры, которые теперь выстроились рядами на крыше каюты, но внутри этих кувшинов хлюпало обычное растительное масло, прогоркшее от старости. Как же повезло, что он успел заметить этих четверых перед тем, как начал грузить на лодку доброе свежее пиво, — жалко было бы вот так запросто потерять дорогой товар. Раз уж ему приходится постоянно думать о том, как бы не лишиться головы, а вместе с ней и своего положения главного торгового агента барона Серебряное Древо в Аделне, так надо в оба глаза следить за тем, куда катятся медные колесики с чеканным узором, верно ведь?

Так или иначе, но без небольших непредвиденных расходов никак не обойтись. Таких, например, как потеря проверенного лодочника и его посудины. Ну да ладно. Всем жизням положен предел, и выгодные сделки тоже не бывают вечными…

Джорл снова ухмыльнулся. Значит, этот маленький пройдоха и есть квартирмейстер… Что ж, возможно, он и впрямь оказался бы похожим на паука, если бы удалось на него посмотреть попристальнее. Как же он внимательно следил, чтобы никто не заметил, как он нанимает лодку, чтобы убраться из Аделна до рассвета. Умен, собака.

Умен-то умен, но, конечно, не настолько, чтобы надуть лучшего агента барона. Улыбка Джорла стала еще шире. Впрочем, он не стал задерживаться в своем укрытии, а беззвучно вылез из него и, никем не замеченный, поспешно ушел, чтобы позаботиться о своих собственных делах.

Кламантлу всегда очень нравились драпировки, украшавшие эту часть замка Серебряного Древа. Он помахал рукой кентаврихе, навеки застывшей с удивленным выражением на лице на его любимом гобелене, подмигнул пышнотелой куртизанке, с нахальным видом перегнувшейся через перила балкона, пробормотал: «Искусительница!», взглянув на женщину-барда с обнаженным бедром, исписанным руническими знаками, изображенную на третьем гобелене, и зашагал в свои покои, громко напевая себе под нос от удовольствия.

— Умный ты парень, Кламантл, — с величественным видом сообщил он двери и скользнул внутрь, почувствовав легкое покалывание — это действовал магический щит, за которым он смело мог считать себя в безопасности от подглядывания со стороны даже самого могущественного мага, например Повелителя Заклинаний Амбелтера. Знакомый звенящий звук известил его, что он может наконец открыто позлорадствовать!

Кламантл откинул голову и громко рассмеялся. Он сумел вставить в ограждающее заклятие одну фразу, благодаря которой он — он один, а не Ингрил Амбелтер — может напасть на след любого, кто пользуется этим волшебным щитом. Нужно только сказать верное заклинание. Эта небольшая уловка также делала щит неэффективным против его, Кламантла, заклинаний, так что теперь он мог взять верх там, где грозный Ингрил будет попусту рыть копытами землю. Теперь ему оставалось совсем немного: убедить Ингрила или самого барона поверить в магический щит и самим укрыться за ним.

Ингрил Амбелтер, обитавший в расположенной неподалеку башне, вольготно откинулся в огромном мягком кресле с высокой спинкой — как же это было приятно! — закинул ногу на подлокотник и слабо улыбнулся. Он магическим образом читал все мысли Кламантла. «Умный ты парень, Кламантл», — ехидно ухмыльнувшись, повторил он слова своего туповатого соперника и не глядя протянул руку и взял бокал с вином.

Он не только отгадал намерения Кламантла, но и сумел внести поправки в его колдовство, так что теперь мог незамеченным пройти мимо любых магических ловушек, для создания которых использовалась фраза, при помощи которой Кламантл переделал волшебный щит. Это означало, в частности, что Ингрил мог преодолеть ограждение и выследить его обладателя так же наверняка, как и умный Кламантл. А еще — и это, пожалуй, было важнее — Ингрил, используя верные магические средства, мог совладать со всем, что Кламантл попытался бы делать под защитой такого щита.

Не следует забывать, что сделанное открытие позволяло всякому, кого выбрал бы для этого Повелитель Заклинаний, проходить незамеченным через любые другие магические преграды, которые Кламантл создавал с использованием этой злосчастной фразы, например, через собственный волшебный щит Кламантла и, конечно, через защитную преграду, которой тот окружил свое жилище.

Впрочем, разум Кламантла был мелким, и его почти полностью занимали планы уничтожения врагов и захвата власти — копаться в нем было просто скучно. Ингрил с удовольствием сделал большой глоток из бокала и мрачно улыбнулся.

Наблюдение за Кламантлом, вероятно, потребуется когда-нибудь в будущем, но сейчас следовало посетить умы поинтереснее, занимающие более важное положение в Аглирте… скажем, барона Фаерода Серебряное Древо.

— Что-то слишком далеко нам удалось забраться без мало-мальски серьезного сражения, — прорычал Хоукрил, оглядывая медленно возникавший из предрассветного мрака мир.

Над излучиной реки, в которую входила лодка, возвышались огромные утесы, и Аделн должен был вот-вот скрыться за ними. Над негромко журчавшей водой густой пеленой нависал туман, но Краер продолжал упорно вглядываться в него, словно ожидал, что оттуда в любое мгновение может появиться дюжина лодок, полных латников Серебряного Древа, облаченных в клепаные доспехи. Река текла быстро, и лодка стремилась вниз с завидной быстротой. На палубе не было никого, кроме одного матроса, который, похоже, спал, опершись на румпель.

— Спокойнее, Ястреб. Ведь это волшебство, не так ли? — пробормотал квартирмейстер, продолжая стрелять глазами во все стороны.

Латник пристально посмотрел в лицо старому другу.

— Вижу, тебе тоже тревожно, — негромко произнес он.

Краер пожал плечами.

— Я, как и ты, вовсе не огорчусь, если в одну прекрасную ночь — и чем скорее, тем лучше — всех волшебников Дарсара схватят, свяжут и утопят — всех вместе в одном и том же чане, который наполнен кровью, пролитой по их вине и их руками. Причем нужно разделаться со всеми волшебниками, хотя… нет, если кто-то останется в живых, он станет следующим тираном, который не станет смотреть, на чьи головы наступает. Они ведь все одинаковы?

— Да, если судить по тому, что происходило в разных странах много лет назад, — мрачно согласился Хоукрил, — Но только не в том случае, когда волшебник или волшебница стоит рядом с тобой.

— Неужто ее трудно разглядеть? Ведь вы с нею одного роста! — насмешливо заявил квартирмейстер.

Латник смерил его мрачным взглядом.

— Ну, она же не подчиняла тебя с помощью своего волшебства. А я никогда не забуду, как против своей воли шел, куда она хотела, словно кукла в детских руках. Возможно, когда-нибудь я прощу ей это, но никогда не смогу доверять ей как… как боевой подруге.

— А язык у нее как раз подходящий для боевой подруги! — хохотнул Краер.

Он распрямился, заложив пальцы за пояс, и уставился куда-то в пространство, словно рассматривал не туман над поверхностью воды, а что-то в глубинах своей памяти.

— Все они такие, — буркнул Хоукрил, — если только мне не показалось. Может быть, я только и гожусь на то, чтобы злить их?

— Ястреб, — спокойно произнес квартирмейстер, — теперь мы с тобой завязли в этом дерьме по самые уши. Если рассуждать, кто тут прав, кто виноват, то, конечно, вина на мне — ведь я же придумал всю эту глупость с платьями, расшитыми драгоценными камнями… но сейчас мы сидим на гребне девятого вала, и если попытаемся соскочить, то с нами случится то же самое, что и с тем инструктором кавалерии Грифона — его звали, кажется, Ландарин, — который соскочил со взбесившегося жеребца.

— И сломал себе шею, — пробасил Хоукрил, — Я знаю, ты прав… но все равно мне это не нравится. Что может помешать ее отцу прямо сейчас послать через нее заклинание против нас?

Краер пожал плечами.

— А что может помешать его магам послать через меня заклинание против тебя — или через тебя против меня? Нельзя жалеть времени на заботу о своих друзьях: Трое свидетели, у нас и так больше чем достаточно врагов, даже если не считать колдунов и их заклинания!

— Ты прав, — согласился Хоукрил Анхару. — У меня было достаточно времени для того, чтобы присмотреться к госпоже Эмбре, и я знаю, что она не скрывает тайной ненависти к нам и не притворяется нашим другом, чтобы пожертвовать нами в нужный момент ради какого-то своего темного плана или другой цели. Она действительно ненавидит своего отца, и она не опытная интриганка или авантюристка. И все же, Краер, все же что-то не так. Я всегда замечаю, если что-то идет не так, как надо.

— Подожди меня здесь, Анхару, — сказал Золотой Грифон, вручая огромному латнику свой меч вместе с перевязью и ножнами.

— Это неразумно, господин, — пробормотал Хоукрил, почтительно приняв оружие барона.

Он не отводил взгляда от жриц, ожидавших в лощине.

— Встречаться без оружия со слугами богов всегда неразумно, — ответил барон Черных Земель, блеснув проницательными черными глазами. — Но представь себе: в последние дни у меня редко хватает времени на то, чтобы вести себя разумно. Так что пора вновь стать смелым. Жди меня здесь.

И человек, которого Хоукрил любил и которым восхищался больше всех на свете, зашагал прочь с пустыми руками — беззубый лев, вышедший на переговоры со жрицами, вооруженными для боя. Шлемы с высокими рогами на их головах потрескивали от обилия магии, скрипучая кожаная боевая одежда щетинилась металлом, и все шестеро держали в руках обнаженные мечи.

Могучий латник стоял неподвижно, провожая взглядом удалявшегося барона, и покачивал головой в ответ каким-то своим мыслям.

— Что-то здесь не так… — пробормотал он, хотя очень хорошо знал, в чем тут дело.

На протяжении всего лета — впрочем, началось это еще раньше, — верховная жрица Шарадена вела словесную войну против барона, требуя больше земель для храма, больше полномочий для своего титула и, самое главное, признания Рогатой Охотницы главным божеством Черных Земель.

Барон сказал, что он с готовностью согласится на первое требование, неохотно признал, что существуют некоторые основания и для второй претензии, и раз и навсегда отказался удовлетворить требование третье. Дарсаром правят Трое, а не один бог. Даже у Темного Олима с его когтями, щупальцами и всем прочим есть свое место, и ни один смертный не может и не должен пытаться изменить это положение.

Жрицы подняли вой, что, дескать, они, и никто другой, знают, чего желает Владычица, и что барон должен согласиться с ними, а в противном случае он будет отлучен и превратится в безбожника и ни одному человеку не будет позволено служить ему и сражаться за него под страхом такого же отлучения от божественной благодати.

Барон заявил на это, что слова жрецов отнюдь не слова богов и не менее дюжины служителей обеих других вер поддержали его отказ от требований жриц Владычицы. В ответ те предложили провести переговоры в Телгилской лощине, причем барон по их требованию должен был прийти туда один и без оружия.

Барон смело принял этот вызов, чем немало поразил своих дружинников и свитских и удивил даже служительниц Владычицы, которые, судя по всему, ожидали, что он откажется пойти навстречу такой неприкрытой опасности. Тогда они могли бы объявить, что он оскорбил Святую Рогатую Охотницу, и призвать к войне против кощунствующего правителя.

И теперь смелый лев в человеческом облике шагал навстречу очевидной опасности, оставив Хоукрила Анхару стоять в напряженной, неловкой позе. Ни одному человеку барона в течение шести дней не дозволялось входить в эту низинку. Латник пошел на немалый риск, начав за несколько дней тайные приготовления, но стоило ему сделать первый шаг, как остальные приближенные барона Черных Земель принялись с охотой ему помогать. Возможно, что все это окажется ненужным, но так или иначе…

Ветка стоявшего неподалеку дерева приподнялась, потом опустилась, и Хоукрил кивнул, дав понять, что заметил сигнал. Волшебники были начеку, а с ними один из жрецов Предвечного Отца. Теперь на протяжении небольшого промежутка времени в лощине нельзя было сотворить никакого волшебства; нельзя было и направить его извне, чтобы повредить барону, но, увы, нельзя было и помочь ему магическим способом. И безоружный барон остался один против шести жриц, державших в руках обнаженные мечи.

Хоукрил видел, как он остановился; начался разговор. Рогатые головы покачивались, обтянутые черной кожей тела двигались с дерзким изяществом, руки поднимались в церемонных жестах, и все время жрицы украдкой перемещались, несомненно желая окружить Золотого Грифона.

Потом барон рассмеялся, что-то сказал и повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть устремленный ему в спину меч. Он отбросил его ударом кулака, заметил, что еще один клинок жаждет его крови, и вырвал оружие из державшей его руки.

Все остальные женщины внезапно воздели руки, желая ударить его заклинаниями, сердито запели в унисон — и ничего не последовало.

Их изумленный вид показался издали смешным, и две жрицы попытались снова начать колдовать. Барон сказал что-то резкое. Словно в ответ одна из жриц принялась кричать, призывая на помощь.

И на всем пространстве пустой низины из кустов и высоких папоротников выскочили одетые в черные платья жрицы с длинными ножами в руках. Их рогатые предводительницы стремительно отступили, размахивая клинками, а все низшее духовенство бросилось вперед, стремительно смыкая кольцо, чтобы убить одинокого мужчину, стоявшего с трофейным мечом в руке.

Хоукрил поднял рог к губам, а ноги уже несли его вперед. Он громко трубил и при этом мчался вниз по пологому склону с такой скоростью, с какой не бегал, пожалуй, ни разу в жизни. Со всех сторон в низину неслись одетые в броню воины Черных Земель, а их встречала толпа облаченных в полные боевые доспехи жриц и жрецов, укрывавшихся на деревьях и под кустами. Да помилуют нас Трое, в Шарадене набралось восемьдесят, а то и больше бойцов!

Латник швырнул рог в лицо первому, оказавшемуся у него на дороге, жестоким ударом убил второго; столкнувшись с третьим, сбил его с ног и побежал дальше, замедлив шаг лишь настолько, чтобы пару раз посильнее наступить на упавшего, потом ударил четвертого кулаком в лицо… Так он преодолел стену одетых в доспехи фанатиков, и соратники со всех сторон приближались к нему, но от господина, находившегося в самом сердце разъяренной толпы злобных убийц, его все еще отделяло не менее шестидесяти или семидесяти шагов.

Хоукрил принялся продираться сквозь стену из женщин, отчаянно пытавшихся вонзить свои тесаки ему в грудь. Краем глаза он видел других воинов, пробивавшихся с разных сторон. Какой-то лучник с аккуратностью, не предвещавшей ничего хорошего, прицельно отстреливал дам с рогатыми шлемами на головах. Хоукрил выругался про себя на такую недисциплинированность, проскочил мимо жреца, который, видимо, обучался фехтованию в какой-нибудь модной школе, крикнув ему через плечо: «Подождешь!», и продолжал проламываться через толпу, отшвыривая в стороны жриц с ножами и всех остальных, у кого хватало глупости подвернуться ему на пути.

Мгновением позже он оказался в толпе, навалившейся на барона. Латник размахивал мечом как безумный, он орал, плевался и бил свободной рукой, пытаясь хоть как-то отвлечь озверевших женщин от залитого с головы до ног кровью человека, который с двумя торчавшими из груди ножами (больше Хоукрил не мог разглядеть) бессильно опускался наземь в гущу этой толпы.

А он все еще пробивался вперед, желая только одного — закрыть собой барона, если удастся. Кровь была повсюду, и дюжина или больше воинов тоже пробивались к барону — медленно, слишком медленно! — с разных сторон. Следующие мгновения решат все. Хоукрил разрубил зарычавшую на него святую харю, со всей силы ударил сапогом в святую промежность и расчистил себе путь для отчаянного прыжка. Он приземлился на ноги, без малейшей задержки очертил клинком широкий круг, отбросив в сторону несколько мечей, не глядя убрал с пути по меньшей мере еще одну телесную преграду и похлопал себя по груди, чтобы убедиться, что драгоценный пузырек не вывалился по дороге.

Глаза, которые глядели на него, уже подергивались туманом, но окровавленные губы искривились в жалком подобии улыбки.

— Ты… прав, Ястреб… но… уже… уже поздно…

Хоукрил вздрогнул, словно от холода, и осмотрелся. Он сидел на скрипучей лодке, плывущей по темной воде Серебряной, а не крутился в кровавой мясорубке среди умирающих жриц. Некоторым воспоминаниям предстояло, видимо, вечно обжигать душу.

Но, с другой стороны, что такое жизнь человека, как не костер опаляющих воспоминаний?

Сидевший рядом Краер Делнбон улыбнулся своим мыслям и пожал плечами.

— На нас объявил охоту самый влиятельный и жестокий человек во всей долине Змеистой, поручивший это дело трем знаменитым злобным магам. Так что ты прав, что-то здесь не так. И мне не нужен ни бард, ни седой мудрец, чтобы понять это.

— Я говорю о другом, — настаивал латник. — Серебряное Древо поставил на нашем пути какую-то западню и ждет, пока мы в нее влетим…

— Но не ожидаешь же ты, что этот изверг рискнет в такое время отправить в Аделн хотя бы одного из своей Темной тройки? — отозвался Краер. — Сейчас, когда все готовятся к войне? У барона Аделна достаточно лучников, чтобы сокрушить любого одинокого волшебника… К тому же он просто должен будет начать войну, если Серебряное Древо пошлет магов, чтобы те действовали в открытую в самом сердце его баронства. Иначе все будут считать его слабаком, трусом и станут плевать ему в глаза.

— Нет, я просто считаю, что разумнее всего будет не стоять на дороге у колдунов, — угрюмо пробормотал Хоукрил. — Но в одном я с тобой полностью согласен: любой правитель в Аглирте, который не пресечет быстро и решительно подобные действия и тем более вторжение на свою территорию, тем самым даст молчаливое согласие на дальнейшие нападения. Так что Серебряное Древо нанесет удар, как только мы выберемся из Аделна.

— То-то будет веселья… — сладко потянувшись, произнес Краер. — Ну, если…

И в этот момент мир взорвался громом — громом, ударившим с неба и отдавшимся на носу лодки.

Квартирмейстер и латник, открыв рты, взирали на подпрыгивающие камни, с грохотом рушившиеся на палубу, на растекающееся масло и разлетающиеся черепки. Им потребовалось несколько вздохов, прежде чем они поняли, что это не небо над ними разразилось каменным дождем, что смертоносные булыжники сыпались на лодку с нависавшего над рекой утеса, и этот убийственный камнепад стремительно приближался к двум друзьям, все так же, лениво развалясь, сидевшим на корме.

— Проклятье! — выдохнул Краер, дернувшись к кормовому люку.

— Проклятая гнусь, разрази ее гром! — выругался Хоукрил, споткнувшись о своего малорослого товарища. Сквозь дробный грохот камней, обрушивавшихся на крышу каюты, они слышали звонкий треск разбиваемых амфор и чувствовали запах масла — растительного масла, на котором хозяйки жарят оладьи.

Люк оказался заперт, причем заперт изнутри. Это стало ясно, как только латник дернул за металлические скобы, заменяющие ручки. Хоукрил яростно взревел, напрягся и потянул с такой силой, что вены на его руках вздулись толстыми канатами, а деревянная крышка выгнулась и затрещала.

Она трещала, но не ломалась. Камни загремели вокруг двух искателей приключений, несколько булыжников попали по рукам и в плечо огромному воину с такой силой, что тот разжал руки, грохнулся на спину и застонал от боли, ударившись поясницей о какой-то выступ палубы. А лодка тем временем миновала опасный участок, и каменный дождь, как по мановению волшебной палочки, прекратился.

Краер приподнялся на цыпочки, весь вытянулся и с риском сломать шею попытался заглянуть через край утеса, ничего не увидел и окинул взором суденышко. Палуба была залита блестящим маслом и завалена кучами камней, смешанных с острыми черепками глиняных кувшинов.

— Тут их добрый воз! — объявил Хоукрил. Он с трудом поднялся на ноги и, кряхтя, потирал ушибленную спину, вздрагивая при каждом прикосновении.

Краер, с трудом удерживаясь на ногах, уже бежал шаткой рысцой на нос; через мгновение он рванул люк и проорал в сердитое и удивленное лицо лодочника:

— Живо на палубу, пока она у тебя еще есть! Кто-то высыпал здоровую кучу камней на твои горшки с маслом, а ниже по течению наверняка засели их друзья, и на следующем изгибе на твою посудину полетят факелы! Ты скоро останешься без лодки!

Никто из команды, кроме самого лодочника, изумленного до полного отупения, не двинулся с места, а лодка тем временем подошла к следующему изгибу реки — и действительно получила первые пылающие гостинцы.

Хоукрил, Краер и лодочник, пригибаясь и непрерывно извергая страшные проклятия, выбежали на палубу и поспешили укрыться за брезентом — над водой громко запели стрелы. Несколько пущенных с высоты пылающих стрел вонзились в палубу в разных местах, и масло мгновенно занялось, взметнув языки пламени на высоту человеческого роста. Судно быстро миновало поворот, и следующий залп, слава Троим, пришелся в воду. Но Краер уже не видел этого: он находился в кубрике команды и держал за грудки одного из одетых в засаленные робы хмурых матросов, сидевших у стола, на котором были разбросаны карты и мелкие монеты. При свете висевшего на крюке фонаря на него удивленно уставились, грозно сдвинув брови, пять туповатых лиц.

— Все наверх, — проорал квартирмейстер в лицо матросу, — и швыряйте кувшины за борт, или ваша дурацкая посудина вспыхнет как факел и мы все вместе с нею!

— Ты, коротышка, хочешь указывать нам, что делать? — глумливо бросил один из моряков, — По-моему, ты лезешь не в свое дело.

— Вы можете выйти на палубу и работать или же ругаться здесь со мной и погибнуть в огне, — яростно ответил Краер, — но мне сейчас нет дела до того, что вы решите. Время нынче горячее, а ваша лодка плывет прямиком в свой последний рейс, который очень скоро закончится погребальным костром!

Он оттолкнул все так же изумленно пялившегося на него матроса — тот тяжело рухнул на табуретку, — перескочил через стол и принялся колотить в дверь каюты, где спали Эмбра и Сараспер. А ведь и они с Ястребом могли бы сейчас храпеть во все носовые завертки, будь у них хоть капля здравого смысла.

— Выходите! Пожар! — взревел он, несколько мгновений подождал ответа и, услышав из-за двери недовольные голоса, резко повернулся и вновь выскочил на палубу.

Его встретила стена ревущего пламени. Сквозь пляшущий над огнем воздух — от его жара Краер чуть не задохнулся — он увидал, как Хоукрил на пару с хозяином лодки руками и ногами, как безумные, сбрасывали за борт горящие черепки, а яростно шипящие стрелы с глухим стуком впивались в доски палубы или попадали в огонь, взметая тучи искр. И время от времени вокруг этих искр высоко в воздухе с яростным ревом вспыхивали огненные шары, расплывающиеся изумительно красивыми, но смертоносными облаками.

Краер выругался, вылил себе на голову воду из оказавшегося очень кстати поблизости бачка, чтобы волосы не сразу загорелись, ринулся на крышу каюты и принялся, пригнувшись, выбирать уцелевшие кувшины из тлеющих веревок и швырять за борт.

Тут и матросы все-таки вылезли на палубу и остолбенело уставились на огонь. Кто-то метнулся к борту, чтобы прыгнуть в воду, но Краер заметил, что стрелы летели не только на палубу, но также проносились залпами вдоль бортов, чтобы поразить любого, кто попытается покинуть судно.

Матросы тоже заметили это и кинулись назад. Кто-то упал, истыканный стрелами, трое замерли посреди горящей палубы, но одному, как заметил Краер, все же удалось невредимым прыгнуть в воду.

И все это время стрелы со свистом вылетали из-за деревьев, осыпая суденышко губительным дождем, а матросы, громко крича от страха, метались в огне с черпаками или отчаянно размахивали ножами, пытаясь перерезать многочисленные канаты, крепившие их смертоносный груз.

Одна стрела вонзилась Хоукрилу в плечо и отшвырнула его к мачте. Он взревел от боли, и в этот момент из люка поспешно выбралась Эмбра. Следом за нею поспешал Сараспер.

Разинув рты, они уставились на пылающие канаты и не сразу увидели в дрожащем знойном воздухе нетвердо державшегося на ногах Хоукрила и метавшегося на крыше каюты, как выброшенная на сушу рыба, Краера с начисто сгоревшими бровями и опаленной густой порослью на предплечьях. Он, не останавливаясь ни на мгновение, швырял и пинал горящий груз, а вокруг него со всех сторон звенели стрелы.

Эмбра закричала и кинулась вперед по горящей палубе. Наверно, ее увидели с берега: на лодку сразу же посыпалось, раскалывая уцелевшие амфоры, множество стрел. Зазубренный осколок отлетел в сторону и, словно направленный опытной рукой, ударил юную баронессу по голове.

Сразу же по длинным спутанным волосам хлынула кровь, залила глаза. Эмбра Серебряное Древо, ничего не видя, сделала несколько неуверенных шагов прямо в огненный ад и, тонко вскрикнув от внезапной боли, ткнулась в мачту.

Сараспер, не пытаясь скрыть испуга, смотрел на нее, а вокруг билось яростное пламя и свистели стрелы. Справившись с собой, он шагнул к бессильно осевшей на палубу волшебнице, и в то же мгновение она скрылась за огненной завесой — над лодкой прогремел мощный взрыв.

Гобелен, прикрывавший дверь, опустился за спиной Майерши, и присутствующие барды склонились вперед, чтобы возобновить разговор, который они прервали, пока хозяйка наливала им вино. Один из них, с пышными бакенбардами янтарного цвета, засунул в рот длинный, тонкий мундштук глиняной трубки, глубоко затянулся и произнес:

— Как бы то ни было, но я совершенно уверен: какой бы смертью они ни умерли, к этому приложил руку Серебряное Древо. Он люто ненавидит всех бардов.

— И вообще всех, кто не целует ему перчатку, — с горечью заметил молодой, но уже сильно поседевший бард. — Мне однажды пришлось бежать от его латников. Он приказал им отхлестать меня, чтобы, как он сказал, у меня появилась настоящая причина для воплей и я больше не шумел просто от нечего делать!

Послышались возгласы гнева и отвращения. И несколько звуков, больше всего похожих на сдавленные смешки. Флаерос сидел молча, совершенно неподвижно, и все еще не осмеливался поверить в то, что он допущен в эту укромную комнату как один из бардов, и ему дозволено сидеть здесь вместе с полудюжиной ветеранов-менестрелей. За стенами, обшитыми деревянными панелями, кипела жизнь — «Горгулья» в этот вечер была переполнена, — но здесь, рядом с угасающим камином, люди, творившие музыку на всех необъятных просторах Дарсара, мрачно обсуждали печальную участь своих погибших собратьев.

— Хелгрим научил меня играть на волынке, — вдруг произнес один из них, — и представил меня старой Тешаэре.

— Клянусь Владычицей, она умела плести струны! — вздохнул другой бард. — Но настало ее время уходить к праотцам. Что ж, это удел всех живущих.

Послышался печальный ропот общего согласия, головы закивали, а потом кто-то сказал:

— Интересно, что теперь будет со всеми арфами Делвина?

— Думаю, что все они уже пошли на растопку для очага. Его хозяйку страшно бесило, что его комната стояла пустая, пока он странствовал. Я слышал, что она всякий раз, когда он уезжал, заходила туда и ломала одну из арф, просто так, из одной только злобы.

— Но ведь ему, похоже, так и не удалось найти заколдованный инструмент, ведь правда? — Все головы обратились к задавшему этот вопрос, и говоривший добавил чуть ли не с восторгом, понизив голос, как человек, сообщающий важную для всех тайну: — Всю жизнь он больше всего на свете желал найти волшебную арфу.

— Такие вещи не каждый день попадают на рынок, — с кислой миной проговорил бард, курящий трубку. — Лучше бы ему вообще не знать о существовании волшебства.

— Если учесть, что он был убит колдовством, это еще слишком мягко сказано, — согласился другой бард, — но кто из нас может честно сказать, что не знает о существовании волшебства? Только простаки и сумасшедшие, а ни те ни другие не могут творить хорошую музыку.

— Это верно, — хмыкнул один из старших бардов. — Я слышал, как ты поешь.

Послышались смешки, кто-то громко свистнул, кто-то сделал непристойный жест, и вдруг среди этого веселого шума кто-то спросил:

— А как же все-таки они погибли?

— Их растерзало что-то вроде дракона, но величиной с лошадь, — сообщил бард, до сих пор хранивший молчание. — Какая-то тварь, созданная для убийства магией Темной тройки.

— Но как же они умудряются делать такие вещи? — как бы со стороны услышал Флаерос свой голос. — Неужели волшебники от самого рождения знают, как создавать ветер и пробуждать силы растущих тварей или…

Все головы повернулись к нему, и Флаерос вдруг снова почувствовал себя посторонним. Он сидел, пытаясь сохранить беззаботный вид, но ощущал, как внутри у него что-то съеживалось и умирало. Наступило недолгое молчание, которое нарушил чей-то недовольный голос:

— Интересно, чему теперь учат молодых бардов? С какого конца дуть в охотничий рожок?

— Полегче, полегче, — вмешался старший, — Мы все учились понемногу, так почему бы ему не узнать что-то новое от нас? Слушай, парень: маги творят колдовство, забирая силы из различных вещей. Иногда, если настолько хотят навредить кому-то, что для этого не жалеют собственной жизни, то из себя самих. Но чаще — из врагов, или рабов, или животных, а иногда из вещей, в которые так или иначе уже заложена магия.

— Но все это далеко не столь действенно и безотказно, как пытаются убедить нас знаменитые маги, — вставил другой голос, — Можешь не сомневаться, барон Серебряное Древо не пообещал бы сотню фургонов золота, если бы мог найти свою дочь при помощи волшебства.

— Но все же ему служат трое из самых могущественных колдунов Аглирты, которые могут проследить за всем этим, — уныло заметил старший из бардов, — Волшебство лучше всего действует там, где можно обойтись обманом и хитростью. Интересно, почему бы?

— Нет, вы только послушайте: он говорит о колдовстве и хочет получить ответы. Вот кто у нас и простак, и дурак!

— Хватит, — громко заявил бард, продолжавший попыхивать трубкой, — В общем, Владычица Самоцветов позволила себя похитить — говорят, что она давно готовила это и наняла банду воинов-убийц, чтобы те ворвались на остров и захватили ее! — и все мы, здесь присутствующие, были бы рады получить обещанное богатство, чтобы навсегда избавиться от необходимости шляться по стране и петь за деньги.

— Действительно, барон обещает сотню фургонов золота тому, кто сумеет в целости и сохранности вернуть госпожу Эмбру на остров Серебряное Древо, — вполголоса пробормотал кто-то. — Интересно, сколько она сама согласна заплатить за то, чтобы скрыться от него?

— А мне интересно, многие ли из живущих вверх и вниз по реке настолько глупы, чтобы попытаться поймать ее, потребовать награду, да еще и верить, что барон позволит им прожить столько, чтобы они успели потратить хоть пару горстей золота!

Снова закивали головы, печальный голос воскликнул: «Вот именно!». Но тут кто-то указал рукой вверх:

— Светает!

Флаерос до сих пор не замечал, что в потолок вделано окно. Высоко за стеклом первые розовые пальцы рассвета прикоснулись к умирающим ночным облакам. Барды надолго умолкли, глядя, как зарево становится все ярче; в комнату бесшумно проскользнула Майерша с большим подносом, плотно уставленным стаканами и бутылками. Когда же она снова вышла, сразу возобновился оживленный разговор.

— Может быть, волшебница и готовила заговор, — уныло сказал один из бардов, — но я очень сомневаюсь, что госпожа Серебряное Древо устроила свое собственное похищение. Если отец поймает ее, то самое меньшее, что ее ожидает, это страшные пытки!

— Ты думаешь, что за этим стоит кто-то из противников барона? — спросил курильщик. — И все это устроено, чтобы отвлечь Серебряное Древо от намерения пройти по всей Аглирте с мечом и в конце концов завладеть ею?

Старший из бардов пожал плечами и повернулся к Флаеросу.

— Ты что-то давно молчишь, юноша. Складываешь балладу?

Флаерос вздрогнул, но спокойно ответил:

— Я думал о том, что госпожа Серебряное Древо может быть в плену, и о том, где она сейчас может находиться: несомненно, одна, неспособная защитить себя от тех ужасов и оскорблений, на которые так щедра жизнь.

Головы снова повернулись к нему, но на сей раз во взглядах читалось нечто похожее на уважение. Никто не сказал ни слова в ответ.

— Ладно, парень, — нарушил молчание старший из бардов, — надеюсь, когда твоя баллада будет готова, ты споешь ее нам. Беспомощная владычица Серебряного Древа скорбит, окруженная своей мелкой магией… Н-да…

Взрыв взметнул вверх языки огня, рассыпал вокруг густые искры и, встряхнув, вернул сознание беспомощной владычице Серебряного Древа. Эмбру швырнуло на кучу тлеющих канатов, подбросило, и вдруг оказалось, что она вновь стоит на ногах чуть в стороне от бушующего пламени. Девушку охватила ярость. Лодка стремительно неслась по течению, но теперь суденышко содрогалось, словно в конвульсиях; палуба заметно осела.

Молча возблагодарив Троих за то, что накануне ей хватило ума переложить из мешка Хоукрила в карманы и прицепленный к поясу кошелек кое-что из самых мелких безделушек, найденных в Доме Безмолвия, Эмбра взяла в руку, сколько поместилось, и торопливо, но внимательно, несмотря на владевший ею гнев, проговорила заклинание. Когда она произнесла последнее слово, языки пламени вдруг распрямились, их движение подчинилось общему ритму, а затем все они начали медленно, лениво перемещаться.

Стройная фигура волшебницы из рода Серебряного Древа возвышалась среди тонких струек дыма, вьющихся от затлевшей одежды, а огонь соединился в кольцо у нее над головой и начал, повинуясь ее воле, вращаться, ускоряя движение. Поднятый им ветер отбросил стрелы, и они в бессильной злобе взвились к небу и упали по сторонам. Когда же пот начал щипать ее веки и чуть ли не сплошной струей потек с подбородка, Эмбра выкрикнула заключительную фразу заклинания и резко вскинула руки.

Палуба под ее закопченными сапогами накренилась; вода пела свою угрюмую песню где-то под самыми досками. Девушка присела на корточки, чтобы не попасть под случайную стрелу, и следила прищуренными глазами, как порожденный ее магией гигантский огненный вихрь стремительно приближался к деловито изрыгавшей стрелы стене деревьев.

Вот огонь вломился в лес; жалко затрещали горящие ветки. Эмбра услышала лишь один-единственный протяжный испуганный крик, прежде чем ближний берег реки окутался огненной завесой, свет которой затмил разгоравшийся рассвет. Некоторое время она мрачно смотрела на стволы деревьев, торчавшие, словно черные пальцы, из сплошной стены, а потом заставила себя подняться на ноги, окинула взором палубу, посреди которой, шатаясь, стоял владелец лодки, раненный двумя стрелами, и нашла взглядом своих спутников.

— Плыви! — повелительно крикнула она надтреснутым голосом, увидев, как темная речная вода прикоснулась наконец своими длинными пальцами к палубе — послышалось шипение, и повалил пар.

Эмбра еще раз обвела взглядом лодку, содрогнулась, несколько раз моргнула и в обмороке опустилась на обугленные доски.

Сараспер, наблюдавший за всем происходившим, держась за обрывок леера, кинулся, спотыкаясь, к девушке по прогибавшимся доскам палубы. Под ногами у него хлюпала вода: судно продолжало погружаться, и река вот-вот могла смыть бесчувственную волшебницу за борт.

Добравшись до Эмбры, целитель пнул в сторону валявшееся рядом горлышко амфоры, схватил девушку за плечи и попытался поднять ее. Ему почти удалось усадить владычицу Серебряного Древа, но тут он сам поскользнулся, вцепился в свисавший с обугленных снастей клок тлеющей парусины, чтобы не упасть, и снова схватил девушку за плечи.

— Сараспер, — донесся до него голос откуда-то сзади.

Он прозвучал громче, чем казался в подземелье, когда старый целитель в одиночестве стоял на карауле. Старик застыл в неподвижности, продолжая поддерживать девушку.

— Да, вот оно, ее горло, прямо у тебя под рукой.

Сараспер весь похолодел изнутри и беззвучно проговорил, обращаясь к тому, что внедрилось в его разум:

— Ты называешь себя Предвечным Дубом, но я не ощущаю божественного грома. Кто же ты на самом деле?

— ТЫ ДЕРЗНЕШЬ ПРОТИВИТЬСЯ МНЕ?!

На сей раз это был оглушительный рев, от которого Сараспер покачнулся, голова у него закружилась, и целитель ощутил во всем теле гул от силы, овладевшей им.

— Я-а-а… — захлебываясь рыданиями, проговорил он, размахивая одной рукой, будто пытался отогнать неведомого противника, но тут яростный поток, вливавшийся в его тело, достиг горла, и Сарасперу вдруг стало невыносимо холодно.

— Пока что усади ее возле мачты, — приказал голос, и тело Сараспера задвигалось само, против воли целителя.

Голос, казалось, говорил еще и с кем-то другим, находившемся вдали…

— Видишь, под ногами лежит свайка[4]. Повернись так, чтобы ее никто не видел. Возьми ее и спрячь в рукав.

Судно уже заметно перекосилось; правый борт поравнялся с водой. Тело одного из матросов, убитого наповал тремя стрелами, неожиданно покатилось по палубе и с громким всплеском свалилось в реку. Перед глазами Сараспера мелькнул навсегда разинутый в крике страха и боли рот, а лодка, влекомая течением, мгновенно оставила мертвеца позади.

Тело целителя передвигалось, повинуясь приказам таинственной силы, завладевшей его сознанием. Сараспер пробежал по поднявшемуся вверх левому борту с быстротой и ловкостью, какую никто не мог бы заподозрить в его хилом теле. Предвечный Дуб привел его на корму, где Краер и Хоукрил боролись с почти бездействующим рулем.

Квартирмейстер пытался срезать с румпеля кучу свалившихся на него канатов и кусков парусины. Сараспер остановился у него за спиной, выждал, пока Хоукрил отвлечется на звук падения тела еще одного из матросов, и со всей силы ударил Краера свайкой по голове.

Квартирмейстер пошатнулся от удара и начал было поворачиваться, но тут сознание покинуло его, нож выпал из ослабевшей руки, и тело Краера тяжело рухнуло на палубу. Хоукрил услышал стук упавшего кинжала и обернулся, однако Сараспер уже переместился и присел возле борта.

— Длиннопалый, что слу… — взревел воин, выпустив румпель и наклонившись, чтобы подхватить Краера за ремень.

Но не успел он договорить, как Сараспер высоко подпрыгнул, чтобы удар получился сильнее, и с размаху опустил тяжелую свайку на голову латника.

Тот повернулся на месте, навалился грудью на румпель, но тут же попытался встать. Сараспер снова ударил его чуть выше уха, а потом еще раз, и Хоукрил вытянулся ничком, оставив руль беспомощно болтаться. Целитель стоял, покачиваясь, над упавшим воином, а голос Предвечного Дуба, которому он не мог противиться, гремел в его голове. Ему следовало, приказывало божество, немедленно привязать Эмбру к мачте, чтобы она не вывалилась за борт, а потом опустить головы лежавших в беспамятстве воинов в воду и держать их так, пока они не захлебнутся, а потом скинуть тела с накренившегося судна в воду. После этого…

Его подбросило в воздух, и он, отчаянно взмахнув руками, приземлился на кучу оборванных снастей. Лодка с ходу вылетела на гряду острых камней. Палуба выгнулась и раскололась, ощетинившись множеством длинных, чуть ли не в рост человека, острых обломков. Сараспер видел, как один из них насквозь проткнул лодочника. Несчастный повис, размахивая руками и ногами в тщетных попытках дотянуться до ушедшей из-под ног палубы. Он громко вопил от невыносимой боли, но тут Сараспера что-то с чудовищной силой ударило по голове, он услышал страшный рев, а затем все скрылось за застлавшей ему глаза кроваво-красной пеленой, которая тут же сменилась непроницаемой тьмой…