"Двое в доме" - читать интересную книгу автора (Тоболяк Анатолий Самуилович)

2

После обеда Павел Матвеевич уходит в спальню отдыхать. Хоть днем без снотворного, и то хорошо. Елена Дмитриевна никогда днем не ложится; и шести ночных часов за глаза хватает. Пока он спит, самое время дочитать «Черного принца», в обед не успела. Дима что ни посоветует, все ей нравится, как будто специально для нее подбирает. Леонид любит какие-то странные книги и стихи пишет странные, темные и непонятные — удивительно, как еще издали его сборник… А Виктору сейчас и читать-то некогда, все свободное время уходит на Оленьку.

Елена Дмитриевна открывает журнал, находит то место, на котором вчера ночью остановилась, закуривает. Вдруг ей чудится, что у дверей звонят. Она прислушивается. Так и есть, опять звонок, вот беда, отца разбудят, — кто бы это, не телеграмма ли? Елена Дмитриевна спешит в прихожую, открывает дверь. На пороге стоит и улыбается женщина в меховой шубке и кокетливой шапочке; глаза ее блестят, щеки раскраснелись от мороза… Елена Дмитриевна не сразу ее узнает.

— Юля!

Женщина улыбается.

— Здравствуйте, Елена Дмитриевна.

В самом деле Юля! Как Елена Дмитриевна ни удивлена, обращение Юли странно режет ухо. Раньше она была для Юли «мамой» — неужели привычки сохраняются так долго? — ведь уже шесть лет прошло, как Юля уехала. За это время встречались они раза четыре, и Юля как-то умудрялась обходиться и без «мамы», и без «Елены Дмитриевны».

— Заходи, заходи, только тише. Павел Матвеевич спит.

Раньше бы сказала «папа», теперь так.

Но он уже не спит. Из-за прикрытой двери спальни кричит:

— Кто там? Телеграмма?

— Да нет. Спи, пожалуйста. Это ко мне по делу, — слегка раздраженно отвечает Елена Дмитриевна. Надо же, ни одного звонка не пропустит, от малейшего шороха просыпается.

Она шепчет Юле:

— Ну его! Пусть отдыхает. Раздевайся.

Но Павла Матвеевича нелегко обмануть. Слышно, как скрипит кровать, и вот в стекле двери его лицо, — господи, какие отеки под глазами, какой худой, напугать может, недаром у Юли улыбка исчезла с губ.

— А, Юля! Здравствуй, — через стекло говорит Павел Матвеевич. Он как будто даже не удивлен, а может, думает, что Юля ему во сне приснилась. — Приехала…

— Извините, разбудила вас, — растерянно говорит Юля.

— Ничего… Как дела, Юля? — спрашивает Павел Матвеевич из-за стекла, точно он узник, и улыбается жалобно, как узник. — Аллочка как?

Юля уже оправилась от растерянности, вызванной призрачным каким-то видом Павла Матвеевича; она бодро отвечает, что только что прилетела из Москвы от Аллочки, Аллочка здорова, с учебой у нее все в порядке, привет передает, обещает написать.

— Я тебе все расскажу, ты только спи, — просит Елена Дмитриевна. Она уже ясно осознала, что Юля здесь, рядом; ей уже не терпится увести ее в комнату — ведь от Аллочки приехала, — как она там, внученька милая, умная головка, — а он все портит, сразу в лоб: «Как Аллочка?» — будто можно вот так у порога все рассказать.

— Ложись, пожалуйста, — уже молит Елена Дмитриевна.

Павел Матвеевич опять жалобно улыбается Юле — вот, мол, видишь, и поговорить уже нельзя; уходит в глубину комнаты. Не заснет теперь, конечно, будет лежать и смотреть в потолок.

Юля сняла свою шубку, шапочку. Какая красивая все-таки женщина! Прекрасно выглядит, а ведь уже тридцать восемь, как Леониду, и двое детей. Вот что значит жить с хорошим мужем, прямо веет от нее здоровьем и радостью, а ведь до чего Леонид ее довел, уезжала изможденная, издерганная… Такую жену потерял, пьяница несчастный, еще повезло, что встретилась Катя, молиться должен на нее, на руках носить, что пошла за ним, — нет, и ее теперь мытарит!

Юля осматривается в гостиной. Елена Дмитриевна грустно говорит:

— Музей, а не квартира. А мы главные экспонаты.

На пианино фотография Леонида и Кати; стоят в обнимку около какого-то водопада, смеются; взгляд Юли скользнул по ней. Когда-то здесь была другая фотография — Леонид и Юля; тоже снялись в обнимку, тоже смеялись. Елена Дмитриевна поспешно усаживает Юлю в кресло, сама закуривает.

— Вы все курите?

— Да, по-прежнему. Видно, уж могила исправит.

— А вы хорошо выглядите…

Елена Дмитриевна машет рукой:

— Не смеши, Юля! Вот ты действительно хорошо выглядишь. Смотреть приятно. А папа сильно изменился?

Сорвалось — «папа», но исправлять уже поздно.

Юля честно признается:

— Очень сильно.

— Да, сдал он…

— А ваш желудок как?

Помнит ведь о чем…

— А ну его! Надоело с ним возиться. Болит и болит. А ты как?

— Спасибо, хорошо.

Это лишь вступление, обе понимают.

— Я слышала, с твоей мамой неладно. Ты из-за этого приехала?

— Да, знаете, она сильно болеет. Я к вам потому и пришла. То есть не совсем потому, — поправляется Юля и краснеет, — я все равно бы зашла. Вы не могли бы маму посмотреть?

— А что с ней? Все то же?

— Да. Но хуже стало.

Елена Дмитриевна на миг задумывается.

— Я, конечно, зайду. Но ты понимаешь, что я мало чем могу помочь.

— Все равно. Мама очень хочет, чтобы вы ее посмотрели.

— Ну, хорошо, — соглашается Елена Дмитриевна. — А ты зачем в Москву ездила?

Юля улыбается.

— На курсы повышения квалификации.

— А-а! Ты по-прежнему завуч?

— Нет, уже директор.

— Молодец! — искренне говорит Елена Дмитриевна. Она действительно рада за Юлю. За какие-то шесть лет так продвинулась по работе — директор большой школы, и это несмотря на то, что родила второго ребенка, — молодец. Да что ж удивляться, когда такой муж! Сколько лет она загубила с Леонидом!

Елена Дмитриевна курит и курит, глубоко затягиваясь.

— Как твоя дочка?

Второй дочери Юли четыре года. Юля достает из сумочки фотографию — посмотрите. На Елену Дмитриевну глядит белокурая, красивая, очень серьезная девочка. Несомненное сходство с матерью. А вот Аллочка вся в отца, в Леонида. Елена Дмитриевна невольно бросает взгляд на фотографию внучки — тоже стоит на пианино, совсем недавняя. Просила ведь бесенка сняться как полагается, в хорошем платье, с прической, нет же, не послушалась, — на голове какая-то глупая соломенная шляпа, да еще на затылок сдвинута, ковбойка навыпуск, джинсы, за спиной огромный рюкзачище, хохочет, хоть бы ей что! А мордочка симпатичная, глаза живые, волосы, как дети рисуют дым, — никак не дашь восемнадцать, совсем девчонка.

Юля, оживляясь, рассказывает про Аллочку. Чувствуется, что она гордится дочерью, — еще бы не гордиться, такая умница: и школу окончила с медалью, и в Институт стали поступила, куда девушек не очень-то охотно принимают… Как сессия? Юля рассказывает, глаза у нее блестят. Елена Дмитриевна, подавшись вперед, жадно слушает — два месяца уже нет писем из Москвы… Слава богу, Алла переехала в новое общежитие, а то ведь в старом теснотища была. Сколько человек в комнате? Где она питается? Похудела, да? Вот безобразница, наверно ест на ходу, надо будет поругать ее в письме.

Юля разгорячилась.

— Знаете, мама, — говорит она и замолкает, прикусив язык.

Елена Дмитриевна нетерпеливо отмахивается:

— Ничего, ничего!..

— Знаете, она не на шутку влюбилась.

Елена Дмитриевна замерла, даже про папиросу забыла. Шепотом:

— Да что ты!..

Юля кивает.

— Кто же он? Ты видела?

— Его сейчас нет в Москве. Тоже студент. Из авиационного института с третьего курса, — волнуясь, объясняет Юля.

— Где же они познакомились?

— Алка говорит, что на вечере. К ним часто приходят из других вузов. Ну вот.

— Подумать только! А что он из себя хоть представляет? Не пьет?

Сама не понимает, почему спросила именно об этом, а впрочем, понятно: ниточка мысли протянулась к Леониду… Юля этим вопросом напугана, она, очевидно, над ним не задумывалась. Говорит тревожно:

— Я не знаю… Нет, наверно. Алка только одно твердит: хороший, хороший.

Елена Дмитриевна еще больше бывшей невестки напугана своим предположением. Что значит на современном языке «хороший, хороший»? Разве она не помнит — Леонид уже начал выпивать, чуть не каждый день приходил навеселе, она тогда вызвала Юлю на разговор: «Послушай, Юля, чем я могу помочь?» — а что Юля ответила? — «Мама, не беспокойтесь, это пройдет. Он просто много работает. А человек он хороший. Он бросит». Что же, бросил? Издал свой тоненький сборник стихов, еще хуже стал себя вести: то на ночь не придет, то придет пьяный, удивительно, как его еще в газете держали… Они с отцом только и терпели ради Юли и Аллочки, но Юля не выдержала и правильно сделала, что развелась, раньше надо было!

— Что же у них… серьезно?

Юля и представить не может, какой длинный путь Елена Дмитриевна проделала за эту минуту, из каких глубин времени вернулась опять сюда.

— Не знаю. Алка сама не своя.

— Боюсь я за нее, Юля.

— Я тоже.

Елена Дмитриевна решается на главный вопрос.

— Замуж-то не собирается?

— Ой, что вы! — вскрикивает Юля с таким испугом, точно это ей предложили выйти еще раз замуж.

— Ты ведь знаешь, как сейчас. У них это быстро. Аллочке уже восемнадцать. Ты ведь сама… — Елена Дмитриевна недоговаривает и улыбается.

— Да, конечно… Я помню… И все-таки… Нет, мама! Нет, Елена Дмитриевна! Алка более рассудительная, чем была я. А потом, я ей строго-настрого наказала, чтобы до диплома не думала о замужестве.

Елена Дмитриевна вздыхает: ну, да, прикажешь ей! такая строптивая, вся в Леонида… В ее глазах загорается мечтательный огонек. Перед ней вдруг распахивается неожиданная сияющая даль. Ведь это что же? Ведь что получается? Ведь если у Аллочки это серьезно — а это может быть серьезным, все-таки восемнадцать лет, — тогда ведь, глядишь, года через два… Нет, об этом невозможно думать, прямо сердце от радости разрывается при одной только мысли, — а почему бы и нет? Недаром ведь твердят — акселерация, акселерация. Господи, ведь она скоро может стать прабабушкой! С ума сойти, невозможно поверить! Ведь часто думала об этом, но казалось почему-то, что так далеко, неосуществимо, — и вот Юля говорит, что Аллочка влюбилась. Значит, что же? Просто голова кругом идет… Прабабушка, подумать только!

Юле передалось волнение Елены Дмитриевны, но она понимает его по-своему. Улыбка исчезает, на лбу появляется морщинка. Что-то наставительное звучит в ее голосе:

— Вы думаете, она может выйти без моего разрешения? — и отвечает сама себе: — Нет, этого не будет.

— Конечно, нет, — быстро отвечает Елена Дмитриевна и — пых-пых! — быстро два раза затягивается.

Откуда Юле знать, что она уже нянчит правнучку (обязательно правнучку, хватит с нее мальчишек!). Юля еще такая молодая, всего тридцать восемь, она, видимо, не может представить себя бабушкой.

Елена Дмитриевна осторожно, хоть и с сияющими глазами спрашивает:

— А что, Юля, разве тебе не хочется иметь внука или внучку?

— Что вы говорите! Алка еще сама ребенок.

Все позабыла Юля… А ведь ей было девятнадцать и Леониду тоже, когда Леонид ошарашил, прямо чуть не сбил с ног вопросом: «Мама, аборты в три месяца делают?» Она тогда закричала: «Что-что?!» — а он снова, упрямо: «Ты не понимаешь, что ли?» И пошел, а она его схватила за локоть: «Что же ты наделал, глупец!»

Сейчас даже страшно подумать, что сама хлопотала об аборте, но было поздно, да и Юля оказалась умной женщиной, решила рожать…

— Я ей обязательно напишу, накажу, чтобы была осторожна, — неуверенно обещает Елена Дмитриевна.

— Напишите, пожалуйста. Она вас послушает.

— Да? Ты думаешь? Вспоминает хоть меня?

— Конечно!

— А деда?

Не успела Елена Дмитриевна сказать о деде, Павел Матвеевич тут как тут, — идет, ковыляет, не выдержал. Усаживается на стул как-то боком к Юле.

— Как Алка, Юля?

— Ты уже спрашивал, — нетерпеливо напоминает ему Елена Дмитриевна. У нее еще столько вопросов!

Павел Матвеевич сердится:

— Могу я знать?

Юля одергивает юбку на коленях, улыбается, торопливо повторяет свой рассказ: все в порядке, здоровая, учится хорошо, переехала в новое общежитие… Павел Матвеевич кивает высоколобой лысой головой: так, так; на его худом лице появляется странное выражение умиления и тревоги.

— Леонид ей деньги посылает?

Дельный вопрос. Елена Дмитриевна забыла об этом спросить, теперь подхватывает:

— Да, Юля, как он?

— Последний перевод был три месяца назад.

— Сколько?

— Семьдесят рублей.

— Вот бессовестный! — вырывается у Елены Дмитриевны. — Я ведь ему в каждом письме твержу: высылай регулярно, хоть понемногу, но в определенные числа, чтобы девочка могла планировать… Бессовестный, честное слово!

Юля не знает, что сказать, опускает глаза. Елена Дмитриевна всегда на ее стороне; она уже к этому привыкла. Иногда Юле кажется, что Елена Дмитриевна несправедлива к сыну.

— А нашу бандерольку она получила? Мы ей посылали всякие мелочи.

— Да, получила, спасибо.

— Знаешь, мы ей сейчас не можем помогать, как раньше. Обеднели, — грустно извиняется Елена Дмитриевна.

— Да что вы! Она ни в чем не нуждается.

Павел Матвеевич, хмурясь, тянется к полупустой пачке «Казбека», которая лежит на журнальном столике. Закуривает; становится тихо. Юля встает. Какой у нее прекрасный шерстяной костюм, импортный наверно и как хорошо на ней сидит, а Катя приезжала в прошлый раз с Леонидом в каком-то дешевом стареньком пальтишке, да и Леонид одет кое-как — сам виноват, меньше пить надо!

— Можно, я от вас позвоню?

Елена Дмитриевна пожимает плечами: конечно, что за вопрос. Юля выходит в коридор. Елена Дмитриевна наклоняется к Павлу Матвеевичу и, улыбаясь, шепчет:

— Дед, а дед…

Павел Матвеевич вздрагивает — успел уже погрузиться в свои мысли, всегда беспокойные, тревожные…

— Что?

— Алка-то наша влюбилась, — шепчет ему Елена Дмитриевна и тихонько смеется.

Он быстро-быстро моргает. Елена Дмитриевна нашептывает все, что знает: какой-то мальчишка из авиационного института, Алка говорит, что хороший человек. Павел Матвеевич кашляет — поперхнулся дымом, — громко кричит:

— Юля! Алка что, замуж собирается?

Вот и сообщай ему тайны, мигом выдаст. Замуж! Сразу уж прямо замуж — мужская логика. Ну, да ладно, хорошо хоть обрадовался, а не испугался. Прямо на глазах ожил, как много для него значит хорошая весть! Теперь будет несколько дней спокойно спать, станет разговорчивым, пока не напридумывает каких-нибудь страстей-мордастей…

— Ты отдыхай, а я схожу посмотреть Юлину мать.

Павел Матвеевич согласно кивает, бодро говорит:

— Папирос не забудь купить. А то опять у меня будешь стрелять.

Нет, надо же: у него стрелять! Сам ведь вечно стреляет у нее.

Елена Дмитриевна уходит вместе с Юлей спокойной: сегодня с ним ничего не случится.