"Загадка Катилины" - читать интересную книгу автора (Сейлор Стивен)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Тело лежало на спине посредине пустой конюшни.

Как оно туда попало — упало ли здесь, притащили его сюда или перекатили, — нельзя было определить, потому что солому вокруг него намеренно взъерошили, а потом притоптали ногами; это было ясно из того, что соломинки лежали и на самом теле, то есть солому разбрасывали вокруг уже после того, как его притащили. Следов нигде вокруг не было. Можно было сказать, что труп вырос из земли, как гриб.

Как и сказала Диана, у него не было головы, но остальные части тела были в сохранности, в том числе пальцы и половые органы. Убитый был обнажен.

Я посмотрел на Диану, которая разглядывала труп, приоткрыв рот. Я подумал, что, вероятно, она уже видела мертвецов на похоронных процессиях в Риме, но они были с головой. Я положил руку девочке на голову и повернул ее к себе. Потом присел и взял ее за плечи. Она слегка дрожала.

— Как ты обнаружила его, Диана? — спросил я, сохраняя спокойствие в голосе.

— Я пряталась от Метона. Только Метон не захотел играть со мной, тогда я взяла одного из его дурацких солдатиков и пришла спрятать его здесь.

— Солдатиков?

Диана метнулась в угол сарая, пошарила в соломе, бросив украдкой взгляд на тело, и прибежала обратно.

В руках у нее была бронзовая фигурка, изображавшая карфагенского воина с луком и стрелой. Она была из набора к игре в «Слоны и лучники». После избрания консулом Цицерон приказал отлить такие наборы для гостей на одном из празднеств. Я передал подарок Метону, который с восхищением принял его.

— Я бы взяла одного из слонов, но поняла, что он рассердится еще больше, — сказала она, как будто это оправдывало ее.

Я взял лучника и стал нервно теребить его.

— Ты одна пришла в конюшню?

— Да, папа.

— И никого здесь больше не было?

— Не было, папа.

Рабы, занятые в конюшне, сейчас помогали Арату восстанавливать кусок развалившейся стены. Вчера вечером Арат спросил моего разрешения отвлечь их от обычных обязанностей. Они накормили и напоили лошадей на рассвете, а затем отправились на работу, чтобы успеть все сделать до жары. Если бы они обнаружили труп, то, без сомнения, сразу бы мне о нем сообщили. Тогда выходит, что тело появилось здесь уже после рассвета, — но это невозможно. Кто мог притащить его сюда средь бела дня? Может быть, лежа на полу среди соломы в пустой конюшне, оно оставалось незамеченным.

Но кто этот человек и как он умер?

— Кому еще ты об этом рассказала, Диана?

— Я побежала сразу к тебе, папа.

— Ладно. Давай отойдем к двери.

— А разве его не нужно прикрыть? — спросила Диана, оглядываясь через плечо.

В этот момент в открытую дверь вбежал Метон.

— Вот ты где! — закричал он. — Признавайся, куда ты его подевала, воровка!

Диана неожиданно разрыдалась и закрыла лицо руками. Я присел на корточки и обнял ее. Метон выглядел смущенным. Я протянул ему бронзового солдатика.

— Она взяла его, — сказал он отрывисто. — Не я первый начал. Просто я не хотел все утро играть с ней в прятки. Это не значит, что она должна красть мои вещи.

— Диана, — ласково произнес я. — У меня к тебе поручение. Сходи и приведи сюда мать. Это простое поручение, но очень важное. Но не говори, почему я прошу ее прийти, и ничего не рассказывай рабам. Пусть просто придет сюда, одна. Ты сможешь выполнить его?

Она так же резко прекратила плакать.

— Наверное, да.

— Хорошо. Тогда беги. И побыстрее!

Метон удивленно смотрел на меня.

— Но я ничего не делал! Ну ладно, назвал я ее воровкой — но что мне делать, если так оно и есть? Зачем она взяла мою вещь, ведь она знала, что этого делать нельзя?

— Потише, Метон. Случилось нечто ужасное.

Мальчик тяжело вздохнул, думая, что я собираюсь поучать его; потом заметил, что я очень серьезен, и нахмурился.

— Метон, ты уже видел раньше мертвецов. Тебе предстоит увидеть еще одного.

Я провел его внутрь конюшни.

Замечу, кстати, что следует осторожнее выбирать выражения в присутствии детей, ведь они быстро их перенимают.

— Вот это дела, клянусь задницей Нумы! — хрипло прошептал он.

— Это вовсе не царь Нума, как я полагаю. Лучше назвать его Немо — «Некто». Пусть он и будет Немо, пока мы не найдем ему более подходящего имени.

— Но что он здесь делает? Откуда он пришел? Это один из рабов?

— Во всяком случае, не из наших, это-то уж наверняка. Посмотри на его телосложение и цвет кожи, Метон. Ты не хуже меня знаешь наших рабов. Разве это тело может принадлежать одному из них?

Он прикусил губу.

— Я понимаю тебя, папа. Этот человек высокий, довольно плотный и волосатый.

Я кивнул.

— Видишь, какие густые волосы у него на руках? Среди наших рабов только у Рема такие волосатые руки, а он гораздо меньше этого человека. И моложе. Видишь — у него на груди черные волосы перемежаются седыми?

— Но тогда как он попал сюда? И кто совершил это злодеяние?

— Кто убил его, ты хочешь сказать? Или кто отрезал ему голову?

— Разве это не одно и то же?

— Не обязательно. Нельзя с уверенностью сказать, что он умер именно из-за того, что ему отрубили голову.

— Папа, но ведь всякий человек умрет, если ему отрубить голову!

— Метон, ты правда такой глупый или просто хочешь поспорить с отцом? — вздохнул я. — Спереди я не вижу никаких ран, а ты? Ты не можешь перевернуть его?

— Конечно, — сказал он, но я заметил, как он тяжело вздохнул и перевел дыхание. Он взялся за ноги, а я за плечи. Метон вздрогнул, когда его руки коснулись холодного тела. Я тоже не удержался от содрогания.

— Сзади тоже не видно никаких ран. Ты думаешь, легко убить человека, просто подойдя к нему и отрезав голову? Его нужно как-то связать или удержать. Возможно, ему сначала перерезали горло или задушили. Но на шее и глотке нет никаких следов.

Когда я наклонился, чтобы получше разглядеть тело, побледневший Метон отшатнулся и прикрыл рот рукой.

— Его убили не сегодня утром, это наверняка, — сказал я.

— Откуда ты знаешь?

— Тело холодное и окоченевшее, оно полностью побледнело. Для этого требуется некоторое время. Медики скажут тебе, что легкие, словно кузнечные мехи, разогревают кровь. Даже если они перестают работать, то тело некоторое время остается теплым и постепенно остывает, как уголь. Также посмотри на саму рану. Кровь свернулась и засохла. Чем свежее рана, тем сильнее она кровоточит. А здесь разрез совсем старый, возможно, что прошел уже целый день. Видишь, и на соломе нет пятен крови. Но его не могли убить слишком давно, ведь на такой жаре тело быстро разлагается. Подойди ближе, Метон, осмотри тело вместе со мной.

Он нехотя подчинился.

— Что еще можно сказать, рассматривая рану?

Он пожал плечами.

— Посмотри, какие ровные края. Лезвие было очень острым, насколько я понимаю, голову отрезали одним ударом, как курице. Нет следов рубки или распила. На самом деле я даже вижу следы строения ножа, какие остаются на мясе. Обильное кровотечение смыло бы такие следы, ведь верно? Интересно, почему голову отрубили после того, как кровь свернулась внутри тела? Если мои предположения верны, то он умер вовсе не потому, что ему отрубили голову. А теперь остается вопрос — кому понадобилось обезглавливать труп и подкидывать его мне на конюшню?

Я почувствовал легкий приступ гнева и ярости, но подавил его. Пока я занимаюсь давно знакомым делом — исследую труп, оцениваю ситуацию, — мне удается сохранять спокойную голову. Неожиданно я осознал, как обострились во мне многие чувства — я остро ощущал запах соломы в теплом воздухе, видел, как летают пылинки в лучах солнца. Но в то же время некоторая часть меня словно оцепенела.

Я шагнул назад.

— Что еще можно сказать о нем? Он действительно плотный, как ты и заметил, Метон, но грудь, руки и ноги у него довольно изможденные, как у больного человека. Как у человека, неожиданно потерявшего вес.

— Папа, но ведь он мертв, как он может быть больным?

Я вздохнул и остро почувствовал отсутствие своего старшего сына, который давно бы уже сам обо всем догадался. Но Экон вырос на улице и привык сам делать наблюдения, еще до того, как я его усыновил. Метон же родился на вилле у богатого человека, и его всегда поощряли за послушание и ум, а не за сообразительность и хитрость. Я надеялся, что из него получится хороший сельский житель, ведь ему никогда не стать сыщиком.

Но тем не менее я продолжал настаивать.

— Что мы можем сказать о его положении в обществе? Он раб или свободный?

Метон изучил тело с шеи до ног.

— У него нет железного кольца, — сказал он в ответ.

— Конечно, нет. Но это ни о чем нам не говорит. Ведь очень легко снять кольцо с пальца гражданина и, наоборот, надеть его на палец рабу. Немо мог бы быть и патрицием, чье золотое кольцо просто-напросто стянули. Но иногда кольцо оставляет след на пальце. И я не вижу такого следа, а ты?

Метон покачал головой.

— Значит, мы не можем сделать никаких выводов.

— Конечно, он не может быть полевым рабом какого-нибудь жестокого хозяина — у него нет шрамов и следов побоев, нет клейма. Он выглядит довольно ухоженным, и видно, что ему не приходилось заниматься особо изнурительным трудом. Видишь, у него нет грубых мозолей на руках или ногах, а ногти его довольно аккуратны. Он не слишком много времени проводил на открытом воздухе — его кожа почти не загорела. Если бы только голова была на месте, мы бы узнали намного больше…

Позади нас послышалось шуршание. Я настороженно обернулся, но это оказалась всего лишь Диана, бежавшая по соломе. Потом в дверях появилась Вифания. Яркий солнечный свет выделил четкие очертания прядей ее волос и длинной столы, подвязанной под поясом и накинутой на плечи. Она немного постояла в дверях, а затем резко шагнула вперед, как женщина, ожидающая самого худшего. Когда она увидела труп, ее ноздри расширились, а губы плотно сжались, лицо побледнело. Руками она вцепилась в столу и слегка покачнулась. Вифания иногда бывает слишком властной или грубой, но нечасто я видел ее по-настоящему рассерженной. Даже самый непроницаемый римлянин расплакался бы под ее взглядом.

— Погляди только! — крикнула она. — И здесь тоже! Ты же сказал, что за городом все будет по-другому. Никакой толпы, никаких убийств и никакого беспокойства за судьбу детей. Ха-ха! Значит, все оказалось ложью! — Она плюнула на труп, гордо повернулась и удалилась, поднимая свою столу, чтобы не испачкаться о навоз.

Метон беспокойно подался назад. Диана заплакала. В проеме двери, освещенные солнцем, кружились пылинки, встревоженные Вифанией. Я посмотрел на труп, сжал кулаки и пробормотал проклятье богам. Метон, должно быть, слышал мои слова, потому что, когда я взглянул на него, он побледнел, словно тело, распростертое у моих ног.

Позже я повторял себе, что мне не нужно было говорить о мертвеце Вифании. Так было бы проще. Но Диана все равно рассказала бы ей все. После такого потрясения ребенок обязательно будет искать защиты у матери. Моя дочь не смогла бы хранить такую ужасную тайну.

Но в любом случае лучше, чтобы наши рабы не знали о происшествии. Среди них бы начались волнения, и мой авторитет был бы подорван, что весьма опасно. Катон бы на моем месте избавился от всех: кого мог бы — продал, а остальных выбросил на дорогу. Для меня же такое было невозможно — слишком жестоко и невыгодно, кроме того, рабы могли что-то скрывать. Если кто-то из них предал меня, то нужно выяснить, почему и кому. Если даже никакого предательства не было, они могли что-нибудь заметить. Их знания и помощь мне еще понадобятся. Случилось нечто ужасное, а я даже не знал, почему и что мне грозит.

Мне нужно было кому-то довериться, и я выбрал Арата. Он все-таки мой управляющий. Я подавил в себе недоверие к нему, убедив себя в том, что мог ошибаться. Кроме того, если бы он что-то скрывал, я бы прочел это по его глазам. Когда Метон привел Арата в конюшню, то Арат показал искреннее изумление.

Он ничего не знал, ничего не видел. Он ничего не скажет другим рабам, так он поклялся. Я приказал ему взять нескольких рабов и выкопать яму в зарослях ежевики, растущей в удаленном юго-западном углу поместья, где русло реки прорезает холм.

— Но что мне им сказать? — спросил он.

— Придумай сам! Или ничего не объясняй. Ты ведь управляющий, не так ли? Вот и приказывай рабам. Но никто не должен об этом знать, понимаешь? А если кому-либо что-то станет известно, сразу же докладывай мне!

После полудня, когда яма была готова, я приказал Арату задать рабам работу в дальнем конце поместья. После Метон, Арат и я завернули тело в простыню, погрузили его в тележку и отвезли туда, где была выкопана яма. Мы довольно быстро засыпали труп влажной землей, а сверху разбросали вырванную ежевику.

Но даже обезглавленное и неизвестное тело не стоит оставлять без памятника — непредусмотрительно зарывать человека, не подготовив его к загробному миру, если мы не хотим, чтобы его бесприютный дух-лемур постоянно тревожил нас в нашем поместье. Поэтому я положил в яму немного черных бобов и горсть таких же бобов бросил через плечо на могилу, когда дело было сделано.

Много дней спустя я вернулся к могиле с небольшой каменной стелой. Заросли ежевики почти скрывали ее. На стеле сверху вниз были написаны следующие буквы:

Деревенский ремесленник посетовал на необычную работу — сделать стелу для «Никого», но с удовольствием принял от меня серебро.

Этой ночью оказалось, что любовные чары между мной и Вифанией разрушились. Когда я подошел к кровати, она отвернулась от меня; я попробовал заговорить с ней, но она спрятала голову под подушку.

Я пожаловался ей, что не виноват, что я не больше ее знаю, почему у меня в конюшне оказалось обезглавленное тело; пообещал сделать ей все возможное, чтобы защитить ее и детей. Тут она захрапела. Я рассердился и вышел из комнаты. Долгое время я расхаживал по двору вокруг пруда. Была отчетливо видна лунная тень крыши на вымощенном дворе. Половина мира находилась в тени, а половина освещалась серебряным светом. Я ходил туда-сюда между двумя мирами.

Наконец я ушел в дом и заглянул в маленькие комнатки Дианы и Метона. Дети крепко спали.

Потом я направился в библиотеку, зажег лампу и повесил ее над письменным столом. Развернул пергамент и пододвинул чернильницу. Погрузил тростник в чернила и принялся писать. Обычно вместо меня это делал Арат, так что я несколько раз с непривычки оставил кляксы на пергаменте, прежде чем освоился. Я написал следующее:

Я посидел немного, ожидая, пока подсохнут чернила, потом свернул пергамент и положил его в цилиндрический ящик, перевязал лентой и запечатал, поставив оттиск на воске своим кольцом. Утром я пошлю раба в Рим.

Потом я вышел в сад. Пчелы там уже не жужжали — они все удалились к себе в улей, но среди виноградников порхали два огромных светящихся мотылька. Было очень поздно, но спать мне не хотелось. Вместо сонливости я, как и прежде в конюшне, ощутил необычное обострение всех чувств. Лунный свет казался таким ярким, что я мог видеть все как днем, просто как будто солнце из желтого стало голубым. Все предметы казались знакомыми и вместе с тем необычными. Но, как и днем, я почувствовал странную скованность в членах. Я вышел из ворот и направился вдоль холма, пока не оказался в юго-западном углу поместья, и отнюдь не потому, что там находилась могила незнакомца, — просто это было самое уединенное место.

Я устал убегать от Рима. Рим такой большой. Нигде в мире не скроешься от него. Рим словно сеть, а люди — рыбы, в нее попадающие. Даже если человек слишком маленький и способен проскочить сквозь нее, то его все равно поймают другие, более крупные люди; а если ему удастся и от них ускользнуть благодаря своей хитрости и уму, то он отдастся на милость Судьбы, которая является морем, где все мы плаваем, и Рока, который является рифами, нам угрожающими. И другого исхода нет.

Я присел на камень, теребя край своей туники. И вдруг из груди моей вырвался крик. Я кричал со всей громкостью, на какую был способен, и никто меня не слышал — ни Вифания, ни Метон и Диана. Целый день я сдерживал внутри себя этот крик, этот вопль. Случилась неожиданная и ужасная вещь. Я трезво оценивал ситуацию, делал определенные выводы, старался сдерживать себя. Но с первого же мгновения, как я увидел обезглавленное тело, мне захотелось закричать — испустить яростный вопль, как делает волк, попавший в западню, или орел, запертый в клетке.