"Том 8" - читать интересную книгу автора (Лесков Николай Семенович)Глава седьмаяНасилу успел бедный старик упросить сторожа, чтобы он позволил ему пройти в ворота, и то отдал за это свою корзину и тыкву; а теперь сам совсем безо всего очутился в совершенно ему незнакомом и ужасно многогрешном городе. Ночи на юге спускаются скоро, сумерек почти нет, и темнота бывает так густа, что ничего нельзя видеть. Улицы в то время, когда было это происшествие, в восточных городах еще не освещались, а жители запирали свои дома рано. Тогда на улицах бывало очень небезопасно, и потому обыватели крепко закрывали все входы в дом, чтобы впотьмах не забрался какой-нибудь лихой человек и не обокрал бы или бы не убил и не сжег дом. Ночью же входов или совсем не отпирали, или же отпирали только запоздавшим своим домашним или друзьям, и то не иначе, как удостоверясь, что стучится именно тот человек, которого впустить надо. Отворенными поздно оставались только двери развратниц, к которым путь открыт всем, и чем больше идут к ним на свет, тем им лучше. Старец Ермий, попав в Дамаск среди густой тьмы, решительно не знал: где ему приютиться до утра. Были, конечно, в Дамаске гостиницы, но Ермий не мог ни в одну из них постучаться, потому что там спросят с него плату за ночлег, а он не имел у себя никаких денег. Остановился Ермий и, размыслив, что бы такое в его положении возможно сделать, решился попроситься ночевать в первый дом, какой попадется. Так он и сделал; подошел к ближайшему дому и постучался. Его опросили из-за двери: — Кто там стучится? Ермий отвечает: — Я бедный странник. — Ах, бедный странник! Не мало вас шляется. Чего же тебе надо? — Прошу приюта. — Так ты не туда попал. Иди за этим в гостиницу. — Я беден и не могу платить в гостинице. — Это плохо, но иди в таком случае к тем, кто тебя знает: они тебя, может быть, пустят. — Да меня здесь никто не знает. — А если тебя здесь никто не знает, то не стучи и у нас понапрасну, а уходи скорей прочь. — Я прошусь во имя Христа. — Оставь, пожалуйста, оставь это имя. Много вас тут ходит, всё Христа вспоминаете, а наместо того лжете и этим именем после всякое зло прикрываете. Уходи прочь, нет у нас для тебя приюта. Ермий подошел к другому дому и здесь опять стал стучать и проситься. И здесь тоже опять спрашивают его из-за закрытых дверей: — Чего тебе надо? — Изнемогаю, я бедный странник… пустите отдохнуть в доме! Но опять и тут ему тот же ответ: иди в гостиницу. — У меня денег нет, — отвечал Ермий и произнес Христово имя, но оно вызвало только укоры. — Полно, полно выкликать это имя, — отвечали ему из-за дверей второго дома, — все ленивцы и злодеи нынче этим именем прикрываются. — Ах, — отозвался Ермий, — поверьте, что я никому никакого зла не сделал и не делаю: я пришел прямо из пустыни. — Ну, если ты из пустыни, то там бы тебе и оставаться. Напрасно ты сюда и пришел. — Я не своею волею пришел, а имел повеление. — Ну, так иди к тому, куда позван, а нас оставь в покое; мы тех, кои старцами сказываются и в козьих милотях ходят, боимся: вы сами очень святы, а за вами за каждым седмь* приставных бесов ходит. «Ого! — подумал Ермий, — как время изменило обычаи. Верно, ныне совсем уже нет старого привета странным*. Все уже знают пустынное предание, что за аскетом вслед более бесов ходит, чем за простым грешником, а через это не лучше, а хуже стало. И вот я — пустынник, простоявший тридцать лет, — в тени столпа моего люди получали исцеления, а меня никто не пускает под крышу, и я не только могу быть убит от злодеев, но еще горше смерти могу быть оскорблен и обесчестен от извративших природу бесстыдников. Нет, теперь я уже ясно вижу, что я поддался насмешке сатаны, что я был послан сюда не для пользы души моей, а для всецелой моей пагубы, как в Содом и Гоморру*». А в это самое время Ермий тоже замечает, что кто-то во тьме спешно перебегает улицу и, смеясь, говорит: — Ну, насмешил ты меня, старичина! — Чем это? — спросил Ермий. — Да как же, ты так глуп, что просишься, чтобы тебя пустили ночевать в дома людей высокородных и богатых! Видно, ты и в самом деле, должно быть, ничего в жизни не понимаешь. Столпник подумал: «Это, пожалуй, вор или блудодей, а все-таки он разговорчив: дай я его расспрошу, что мне сделать, где найти приют». — Ну, ты постой-ка, — сказал Ермий, — и кто бы ты ни был, скажи мне, нет ли здесь таких людей, которые известны за человеколюбцев? — Как же, — отвечает, — есть здесь и таковые. — Где же они? — А вот ты сейчас у их домов стучался и с ними разговаривал. — Ну, значит, их человеколюбство плохо. — Таковы все показные человеколюбцы. — А не известны ли тебе, кои боголюбивы? — И таковые известны. — Где же они? — Эти теперь, по заходе солнечном, на молитву стали. — Пойду же я к ним. — Ну, не советую. Боже тебя сохрани, если ты своим стуком помешаешь их стоянию на молитве, тогда слуги их за то свалят тебя на землю и нанесут тебе раны. Старец всплеснул руками: — Что же это, — говорит, — человеколюбцев никак в своей нужде не уверишь, а набожных от стояния не отзовешь, ночь же ваша темна, и обычаи ваши ужасны. Увы мне! увы! — А ты вместо того, чтобы унывать и боголюбцев разыскивать, — — Как ты сказал? — переспросил отшельник и опять получил тот же ответ: — |
||
|