"Смысл жизни" - читать интересную книгу автора (Омильянович Александр.)

Бездорожье

Над озером Сайно нависла темная октябрьская ночь 1943 года. Когда из-за туч выплывал серп луны, вода озера, покрывавшаяся рябью от дуновения холодного ветра, приобретала серебристый блеск, а вокруг виднелись темные контуры древнего леса. Тишину ночи нарушал только свист пролетающих иногда над камышами диких уток.

Через лесные дебри урочища Подчарнуха в сторону озера Сайно пробирался человек. Он осторожно вышел на опушку леса, который по склону холма спускался вниз, к самой воде озера. Человек остановился, прислушался. Но, кроме плеска ленивой волны, шума камышей и шепота листвы деревьев, ничего не было слышно. Он присел под высокой сосной, свернул цигарку и жадно затянулся. Вслушивался в лесные звуки. Кого-то он ждал.

Через час чутким ухом уловил далекие шаги. Кто-то приближался со стороны урочища Бяла-Глинка. Человек снял с предохранителя пистолет и прижался к сосне.

Из леса появились пятеро, остановились и тоже прислушались. Он узнал своих. Вышел из-за сосны. Увидя его, они машинально подняли оружие.

— Пароль? — спросил один из прибывших.

— «Бор».

— Отзыв?

— «Короед».

— Долго ждали? — спросил Смелого командир партизанского дозора.

— С часок…

— На шоссе большое движение, и трудно было пройти. Сможете провезти нас впятером?

— Лодка, правда, небольшая, но попытаемся. Вода спокойная. Где пристанем?

— С левой стороны от устья Быстрого канала при его впадении в Сайно, — ответил командир.

Гребли попеременно. Смелый безошибочно направлял лодку к невидимому берегу. Плыли быстро и почти бесшумно. Вскоре замаячил берег.

— Подождите здесь, — обратился командир к лодочнику. — Через два-три часа, после выполнения задания, двое из нас вернутся на тот берег.

— Ладно, — коротко ответил лодочник.

Люди поспешно уходили в лес.

— Успеха вам! — бросил им вслед Смелый.

Он спрятал лодку в камышах и присел на пень. Времени было много, но заснуть он не мог — было очень холодно.

Звали его Ян Шостак, был он внуком повстанца 1863 года. Дед его был похоронен на августовском кладбище. Земли у Яна Шостака не было, уже много лет он работал в лесу, а семья была многочисленная. Он стал лесником в районе озера Сервы, оттуда в 1939 году перебрался в Чарнуху — охранять озеро Сайно. Нужда была частым гостем в его доме. Когда началась война, он продолжал работать лесником. К нему-то, и попадали первые партизаны этого района. Он их провожал по лесной чаще, показывал недоступные пристанища, учил, как жить в лесу. Был одним из главных связных партизанских отрядов Армии Крайовой в районе Кольницы, Бялобжегов и Чарнухи, доставлял продовольствие. Кличка его была Смелый. У Шостака была лодка, на которой в течение многих месяцев почти каждую ночь он пробирался по водам Сайно единственным безопасным путем в Августов и обратно. Перевозил бежавших и спасавшихся от лап гестапо людей, искавших убежища на другой стороне озера у партизан в лесу.

Сидя одиноко на берегу Сайно, он задумался. Как долго это еще будет продолжаться?.. Беспокоился он за свою семью, за сына Чеслава, который, хотя ему и было только пятнадцать лет, был уже связным партизанского отряда.

Очнулся Шостак от раздумий, когда двое партизан показались на берегу.

— Все в порядке? — спросил Шостак.

— Да. Едем, а то ночь короткая.

Лодка шла легко, и вскоре они оказались на южном берегу Сайно. До рассвета оставалось совсем немного.

— Завтра надо будет добраться до Августова на Борки, к тайнику, — обратился к Шостаку один из партизан, — и отдать записку Ольшевского. Оттуда к берегу придут два человека. Переправьте их сюда и сообщите, как связаться с отрядом Вирского.

— Понимаю.

— Вы пойдете или сын? — спросил партизан.

— Сын.

— Хорошо. Ну, пока!

Партизаны скрылись среди деревьев. Шостак спрятал лодку и возвратился в избу, когда уже светало. Он знал, что жена и этой ночью не спала. Разбудил сына. Минуту пошептался с ним, а потом, когда тот направился в Августов, лег на кровать.

Однажды он получил извещение прибыть в управление лесничества в Августове для выяснения некоторых вопросов. Однако партизанская разведка предупредила его, что это ловушка. Надо было бежать в лес. Вместе с ним уходил и пятнадцатилетний сын Чеслав. Отряд Вирского удачно инсценировал их «похищение». Вскоре по округе распространились слухи, что «бандиты» забрали Шестаков. Об этом узнало даже гестапо. Смелый и его сын по кличке Музыкант были включены в отряд Комара.

Стоя на опушке леса, партизаны ожидали разведчиков, которые пошли в деревню Грушки. Не было слышно никаких звуков, даже лая собак — всех их немцы перестреляли.

Разведывательный дозор вырос как из-под земли.

— Деревню проверили, дорога свободна! — доложил командиру один из партизан.

— Не было их сегодня в Грушках? — спросил Жвирко.

— Не было, пан командир.

— Пошли!

Шли на марше с охранением. Остановились у одной избы, Жвирко постучал в окно.

— Кто там?

— Откройте, отец, свои…

Юзеф Заневский отворил дверь. Партизаны вошли в избу.

— Есть хотим, отец! — сказал Жвирко, кладя около себя автомат. — Хотя бы картошки, хлеба. Два дня ничего во рту…

Заневский нарезал толстые куски черного хлеба. От волнения у него дрожали руки, он не мог оторвать взгляда от этих уставших лиц. Думал о Вицеке, своем единственном сыне. Смотрел, как эти люди жадно ели. Придвинулся ближе к Жвирко.

— Пан командир, мой тоже где-то там, может, такой же голодный…

— Сын? — спросил Жвирко.

— Сын, Винценты, ему двадцать лет. Жил в Чарнухе у родных и был членом какой-то организации. А потом — в лес, — Заневский кулаком вытер глаза, так как слезы навернулись при воспоминании о сыне.

— В каком он отряде? — поинтересовался Жвирко.

— Не знаю, где-то вблизи Кольницы. Командир сосредоточенно смотрел на карту.

— Нам пора, отец. Спасибо. — Он протянул Заневскому руку.

— Заходите почаще. А это на дорогу, — хозяин протянул хлеб и кусок свиного сала.

Он отдавал последнее: в доме не оставалось почти ничего. Вышел проводить гостей и смотрел, как партизаны исчезали в темноте…

Это было в памятные дни июля 1944 года, дни, принесшие свободу Белостокской земле. В те дни на поляну в глубине леса Вротки прибывали из лесных убежищ вооруженные люди и строго по-военному становились в строй. Это были партизаны VII округа Армии Крайовой на Августовщине. Они прибыли сюда по приказу командования. Речь шла о принятии важного решения. Среди собравшихся был Бронислав Ясиньский (Комар), командир VII округа.

Слово взял капитан Земста, инспектор Белостокского округа АК.

— Земляки! Братья! Солдаты! С востока вместе с Советской Армией идет какое-то Войско Польское. Это коммунисты! Мы, верные присяге, будем бороться против коммунистов! Приказываю разойтись по домам, переждать грозный момент, а потом взяться за оружие и бороться до последнего. Кто против нас — тот враг!

Капитан Земста умолк. Долго стояла напряженная тишина. Слышен был только гул орудий с востока и лязг танков, двигавшихся по шоссе за лесом.

Вдруг Чеслав Граевский (Вирский) медленным, тяжелым шагом вышел на середину поляны, передвинул автомат на грудь и взволнованно заговорил:

— Братья! Враг у нас только один — фашизм. Вот враг, и с ним мы должны вести борьбу не на жизнь, а на смерть! Кто со мной — против фашистов?.. — повернулся, поднял руку и замер в ожидающей позе.

Из рядов стали выходить поодиночке с оружием. Бронислав Бондзюл, Винценты Заневский, Ян и Чеслав Шостаки, Станислав Дычевский, Александр Мёдушевский, Чеслав Белявский. Около Вирского встало человек двадцать.

Две молчаливые шеренги смотрели друг на друга. Казалось, что между ними вырастет пропасть, через которую еще в этот момент можно было перешагнуть. Это был поворотный момент в жизни этих людей.

Чеслав Граевский подал команду. Повернули налево и скрылись в кустах. Шли на восток…

Городок Липск на Августовщине кишел войсками. С востока непрерывно двигались танки и артиллерия. Проходили нескончаемым потоком колонны пехоты. Все стягивалось к фронту. Престарелые люди в грубой поношенной одежде, подростки и матери с детьми на руках — все со слезами на глазах подходили и целовали тех, кто пришел сюда.

Призывная комиссия расположилась в небольшом доме. Здесь регистрировали и зачисляли в ряды Войска Польского добровольцев и призывников по мобилизации. Их провожали матери, невесты, жены.

Капитан, возглавлявший призывную комиссию, от усталости валился с ног, а ожидающих было еще очень много. Вошел очередной доброволец и браво представился. Капитан взглянул уставшим взглядом на него и спросил:

— Имя и фамилия?

— Винценты Заневский, родился в Грушках в 1924 году, — выпалил тот.

— Медленней, медленней! — унял его капитан. — Место жительства?

— Чарнуха.

— Партизан?

— Так точно! Партизан Армии Крайовой из отряда Чеслава Граевского.

— Долго пробыл в отряде?

— Почти год.

— Почему хочешь вступить в ряды Войска Польского?

— Я бил фашистов, был партизаном. Хочу стать офицером… — Он покраснел до самых ушей.

Капитан с минуту смотрел на статного парнишку, потом что-то отметил в бумагах.

— Это значит, что я принят, пан капитан?

— Принят. Следующий!

— Пан капитан, рядовой Ян Шостак, прошу принять в Войско Польское. Как бывший партизан Армии Крайовой, хочу продолжать воевать с фашистами и дойти до Берлина! — отрапортовал Шостак.

— Спасибо, вольно! В армии служили?

— Так точно!

— Сколько вам лет?

— 44, пан капитан.

— Семья?

— Жена и семеро детей. У меня просьба, пан капитан. Сыну Чеславу 16 лет. Он был со мной в партизанском отряде. Можно и его записать в армию?

— Слишком молод.

— Пан капитан…

— Достаточно! Хозяйство у вас есть?

— Нет. До войны был лесником, охранял озеро Сайно. Трудно было. А земли не имел.

— Приняты. Следующий…

Миновала полночь, мороз усиливался. Шел снег. Был январь 45-го.

Ян Шостак стоял на наблюдательном посту и всматривался в заснеженный берег Вислы. За рекой вырисовывались руины города, где еще был враг. Шостак напрягал зрение, но темнота мешала что-либо рассмотреть, Вот он заметил саперов в белых маскировочных халатах. Они разминировали предполье, по которому через несколько часов должно начаться наступление. Из землянок доносились голоса. Никто перед атакой не спал.

Сменили Яна через час. Он снова проверил оружие, положил еще несколько гранат в сумку.

Загрохотала артиллерия. На другой стороне реки разгорелось настоящее пекло. Пехотинцы ожидали команды, прижавшись к земле. По приказу все с криком «ура» лавиной ринулись по льду Вислы. Прижатые пулеметными очередями врага, прятались за мостовые быки. Но цель становилась все ближе…

Шостак с двумя солдатами продвигался в направлении пулеметного гнезда. Были уже близко, и тут один из солдат, вскочивший, чтобы броситься к окопу, был сражен пулей и упал. Теперь их осталось двое. Все отчетливее видели они тех, кто преграждал им путь к Варшаве. Измерили взглядом расстояние и, разгоряченные сражением, возбужденные, опьяненные наступлением, ринулись к противоположному берегу, бросая гранаты.

Шостак подскочил к вражескому пулеметному гнезду один. Когда он перепрыгивал через окопы противника и тела убитых немцев, увидел, что слева и справа лавиной наступает в сторону города пехота его полка. Он присоединился к группе, которая атаковала укрепленный дом, и тут был сражен пулеметной очередью. Упал на снег. Он пришел в сознание, когда санитары подняли его на носилки.

— Шостак, Варшава свободна! Наши пошли вперед! Не умирай! — крикнул ему в ухо санитар.

Танковые части советских войск, словно клещами, рвали гитлеровскую оборону. Наступление шло в направлении Одера, Балтики через Восточную Пруссию. Редко доходившие на Августовщину газеты приносили радостные сообщения: «Познань освобождена», «Быдгощ освобожден», «Силезия освобождена», «Войско Польское штурмует Померанский вал»…

Зигмунт Василевский (Мартин), командир террористской банды на Августовщине, просмотрел газету, показанную ему хозяином дома, у которого они квартировали, смял ее с ожесточением и бросил в печь. Вошел Мечислав Суровецкий (Сабля), который, по мнению Мартина, всегда приносил более интересные известия, чем газеты. Много дней он находился в разведке по району.

Летом 1940 года Мечислав Суровецкий добровольно явился в шпионский центр гитлеровской военной разведки, который находился в Сувалках. Начальник этого центра полковник Петро Дьяченко и зондерфюрер Шпитценпфайль (Фогель) сразу же приняли предложение Суровецкого, и они быстро сторговались. Суровецкий стал агентом абвера, получил псевдоним Сабля и регистрационный номер А-34. В 1940–1941 годах он выполнял много шпионско-диверсионных заданий гитлеровцев в Белостокском воеводстве. Дьяченко и Фогель высоко ценили работу Суровецкого. В мае 1941 года он был направлен в школу разведки и диверсии абвера, которая находилась в местности Гроссмюль под Кенигсбергом.

Нападение гитлеровской Германии на Советский Союз вынудило прервать «обучение». Из шпионской школы абвер перебросил Суровецкого в Витебск в целях проведения там диверсионной деятельности. После выполнения задания Суровецкий возвратился на Августовщину, где действовало польское подполье. Агент гитлеровской разведки предал своих хозяев — немцев. Он изменил политическую «ориентацию» и вступил в отряд Армии Крайовой. Тогда никому не было дела до того, чем раньше занимался Мечислав Суровецкий.

Во время памятного совещания в лесу Вротки, когда каждый партизан должен был определить свою позицию, бывший гитлеровский шпион встал на ту сторону, которая считала главным своим врагом не гитлеровцев, а коммунистов. Кличка у него осталась та же — Сабля. Командир банды Зигмунт Василевский (Мартин) назначил его своим заместителем. Подготовка и опыт, приобретенные во время службы у гитлеровцев, пригодились в его деятельности. Сабля легко добывал сведения о том, кто является членом Польской рабочей партии, кто хорошо отзывается о народной власти.

В тот вечер Суровецкий докладывал Мартину о разведке в районе.

— Я был в Чарнухе. Установил, что Винценты Заневский, бывший партизан АК, в настоящее время находится на фронте. Пишет письма Кузьминским…

— Когда приедет в отпуск? — спросил Мартин.

— Неизвестно. Об этом не пишет. Пожалуй, теперь уже после войны.

— Дальше…

— Ян Шостак, тоже бывший партизан АК, ранен и находится в госпитале. Возможно, скоро возвратится домой…

— Что с его семьей? — опять прервал Мартин.

— Проживает в доме, оставленном Граевскими.

— Богатые? — торопливо спросил атаман.

— Нищие. Семеро детей.

— Посмотрим, — проворчал Василевский.

— Я узнал, что Францишек Михневич из Кольницы выбран в какой-то там совет и является членом партии… Александр Станкевич из Осового Гронда работает в ППР и милиции. Иногда приезжает домой. Потом я установил…

Несмотря на ночь, Ян Шостак уверенно шел по этим местам. Знал здесь каждую тропинку, каждую развилку дорог. Это были его родные места. Хотя он и хромал на левую ногу и простреленные легкие покалывал холодный мартовский воздух, он чувствовал себя легко и радостно.

Из-за холмов показались крыши построек Чарнухи. Шостак помнил предостережение командира части быть внимательнее, так как бандиты убивают возвращающихся домой солдат. Он был отцом семерых детей, и они все время стояли перед ним. Постучал в окно. Скрипнула дверь. Выглянула жена.

— Яся…

— Зютка…

Разрыдались оба и долго стояли, прижавшись друг к другу, на пороге избы. Потом он по очереди брал на руки детей. В дом Яна Шостака пришла радость.

Прошло четыре дня. Наступала ночь 23 марта 1945 года. Дети уже спали. Вдруг Ян услыхал подозрительный шорох, как будто бы кто-то крался под стенами дома. Он хотел выйти, но в этот момент застучали в дверь. Ян открыл. Ворвались люди с криком: «Руки вверх!» — и прижали его дулами автоматов к стене. Шостак узнал Зигмунта Василевского, Мечислава Суровецкого и других. Жили когда-то недалеко, а потом вместе с ним были в лесу.

— Где сын Чеслав? — спросил Мартин.

— Спит, — тихо ответил Шостак.

Стянули мальчика с кровати и поставили рядом с отцом у стены. Жена и разбуженные дети подняли крик, плакали. Угрожая автоматами, бандиты приказали им молчать.

— Зигмунт, Метек, вспомните, как вместе в отряде… Я же кровь за родину проливал… — пытался их образумить Шостак.

— Молчи! — подскочил к нему Мартин и ударил кулаком в лицо.

— Господи, да что это такое? — вскрикнула жена и тут же получила удар револьвером по лицу.

— Ты пошел в коммунистическое войско, а помнишь, что тебе говорили в отряде? Предал нас и Польшу!

— Поляки, братья, пощадите хотя бы Чеслава, ему всего лишь шестнадцать лет!

Как бы в ответ на эти слова, Мартин три раза выстрелил ему в лицо из пистолета, а Сабля — в Чеслава.

— Забрать здесь все, — крикнул главарь банды.

Бандиты бросились к шкафам, тайникам. Они хватали даже детскую одежду, кухонную посуду, постельные принадлежности. Суровецкий хотел сжечь дом вместе с вдовой и детьми, — он привык к таким методам работы в гитлеровской разведке, — однако его удержали. Они опасались, что зарево пожара выдаст их.

На квартире у хозяина в Осовом Гронде они делили награбленное, самогоном отмечали успех операции, планировали следующую…

— Гражданин полковник, плютоновый [9] Винценты Заневский прибыл по вашему приказанию!

— Вольно! — Полковник приблизился к Заневскому испросил: — Довольны службой?

— Так точно, гражданин полковник!

— Партизан?

— Был партизаном.

— В Армии Крайовой?

— Так точно! На Августовщине.

— Видно, что молодец. За Варшаву и другие подвиги во время разведки ты представлен к награде Крестом Храбрых.

— Я? — Вицек покраснел.

— Да. Когда вернешься, отец и невеста обрадуются.

Вицек еще больше покраснел, а полковник продолжал:

— Кажется, ты говорил, что хочешь быть офицером?

— Да…

— Собирай-ка свои вещи, доложи в роте и поезжай в офицерское училище. Понятно?

Заневский возразил:

— Но, гражданин полковник, еще война не кончилась. Здесь друзья… Мне бы хотелось с ними дойти до Берлина…

— Понимаю. Ничего, они дойдут без тебя. Через час доложи командиру роты, что уезжаешь в Рембертув, в офицерское училище. Приказ уже отдан. Только смотри не подведи нас.

Укрытие бандитов находилось на окраине деревни Стшельцовизна. Тут собрались самые известные из них: Врона, Врубель с братьями Карпом и Явором, Будзик, Бембен и другие, сделавшие своим ремеслом грабеж и убийства.

— Какой сегодня день? — спросил главарь банды.

— 3 декабря 1946 года, пан командир, — вскочил с лавки один из бандитов.

— Тогда сегодня идем в Грушки. Они там всю войну якшались с советскими партизанами. Пора их за это наградить…

Они быстро собрались и, прежде чем настали сумерки, по лесной дороге приблизились к Микашувке. Оттуда до Грушек было уже недалеко. Ждали наступления ночи.

— У кого здесь хорошие лошади? — спросил главарь одного из бандитов, родом из этих мест.

— У Юзефа Заневского, — ответил тот. — Я провожу.

Они пошли за ним через поле к еле заметным в сумерках строениям. Главарь расставил вокруг дома посты и постучал в дверь.

— Кто там?

— Здесь живет Юзеф Заневский?

— Здесь. А кто спрашивает?

— Открывай, хозяин! Войско Польское…

Заскрипела дверь, и шестеро бандитов вошли в избу.

— Войско? — подозрительно спросил Заневский.

— Войско, войско, не видишь по мундирам?.. Лошади есть?

— Есть.

— Телега?

— Тоже есть.

— Запрягай лошадь. Поедешь с нами.

— Что вы, ведь ночь, куда?

— Не спрашивай. Давай выполняй приказ…

— Помилуйте, я все повинности… Я нездоров…

— Я сказал!.. — главарь замахнулся прикладом автомата.

— Панове, вы войско, у меня тоже сын в армии. Партизаном в Армии Крайовой был, воевал на фронте. Поэтому у меня льготы на налоги и обязательные поставки…

Главарь, пораженный этими словами, присел на скамью и со злостью спросил:

— Сын в армии?..

— В армии. Вицеком зовут. Может, вы знаете? Двадцать один год исполнился ему.

Заневский присел рядом с главарем, преисполненный доверия к человеку, проявившему такой интерес к его сыну.

— Где служит? — продолжали спрашивать Заневского.

— Он, пан офицер, был партизаном. Потом пошел добровольцем в армию. Был на фронте. Говорили, что очень хорошо себя там показал. Теперь пишет, что учится в офицерском училище и получил уже звездочку.

— Письма пишет? А есть у вас письмо от него? — спросил главарь.

— Есть, сейчас покажу.

Заневский протянул руку за икону, где был заложен конверт с последним письмом Вицека, и подал его бандиту. Тот начал его читать.

Главарь положил письмо на стол и минуту молча смотрел на старого Заневского.

— Видно, боевой у вас сынок? — спросил он наконец.

— Да, пан офицер, он всегда был таким и в партизанском отряде тоже.

— Вы гордитесь им?

— А что ж! Конечно! А вами разве отец не гордится?

— А что вы думаете о тех, кто нынче по лесам ходит?

— О бандитах, что ли?

— Ну, пусть так.

— Пан офицер, это же разбойники! Настоящие бандиты! — с уверенностью заявил Заневский.

Он хотел сказать что-то еще, но «господин офицер» молниеносно вскочил со скамьи и ударил его кулаком в лицо.

— Ах ты сукин сын! Да это мы и есть настоящее польское войско!..

— Панове… — Старик как-то сразу сгорбился, лицо его стало серым.

— Отобрать все! — приказал командир своей шайке.

Лошадь запрягли быстро. Из избы выносили одежду, постельное белье, продовольствие. Домочадцы под дулами автоматов стояли у печи. Грабители быстро справились со своим делом и доложили главарю, что нагруженная телега уже ждет…

— Едем назад. Двое за мной! — раздался его приказ.

Когда загрохотала телега по дороге, убийцы подошли к стоящему на коленях у стены Заневскому.

— Иди в другую комнату, — толкнул его дулом автомата один из бандитов.

— Не пойду.

Они силой потащили его в другую комнату. Там находился главарь.

— Вот тебе за то, что сынок офицер в коммунистическом войске. — Выстрелы заглушили слова бандита.

Когда сын Люциан присел около отца, тот был уже мертв…

Предводитель банды сидел за столом и молчал. В такие моменты остальные члены бандитской шайки тоже молчали.

— Когда похороны Заневского? — спросил он наконец.

— 5 декабря на кладбище в Микашувке. Там их приход, — ответили ему.

— А он, его сыночек, офицер, приедет на похороны?

— Наверняка приедет, — ответил Шишка, всегда лучше всех других осведомленный.

— Он не должен уйти, понятно?

— Так точно, пан командир! — ответили бандиты хором.

— Будзик, организуй засаду на дороге в Липск. Шишка и еще три человека укроются у дороги в Микашувки. Остальные пойдут со мной на кладбище.

— А если попадется, пан командир?.. — спросил Врона.

— Документы и оружие мне. Ясно?

— Слушаюсь, пан командир, все ясно!

— После выполнения задания сбор в Окулеке у Малиновских.

Прошло три дня, и бандитские патрули поочередно докладывали: засады не принесли результатов; Винценты Заневский не приехал на похороны отца.

Дежурный офицер уездного отделения гражданской милиции в Августове каждые несколько дней обзванивал районные отделения милиции, интересовался положением дел. Был январь 1947 года. Приближались выборы в первый Сейм народной Польши. Бандитский террор в районе стал невыносимым. Ежедневные нападения, убийства, грабежи. На столе офицера-инспектора лежал журнал записей дежурств отделения, на котором кто-то написал: «Донесения».

Дежурный офицер знал краткое, сухое, официальное содержание заносимых туда записей. Просматривая их, он понимал, что за этими лаконичными записями стоят несчастья, кровь, слезы.

Вот и сейчас он открыл журнал и начал читать:

Зазвонил телефон. Офицер прервал чтение. Звонили из отделения гражданской милиции в Штабине — сообщили, что два часа назад на шоссе в лесу между Кольницей и Цисовым банда ограбила автомобиль, который вез товары для магазинов. В отделении милиции объявили тревогу…

Февраль 1947 года был морозным. Все дороги засыпал снег. Напротив деревни Кольница на шоссе остановился военный грузовик, и из-под брезента соскочил на снег молодой, стройный офицер в звании поручника.

— Благодарю, гражданин капитан, за то, что подвезли.

— Мелочи, — ответил офицер, наклонившись из кабины. — По ком носите траур, поручник? — показал он на рукав шинели.

— По отцу. В декабре прошлого года банда убила его в Грушках.

— Сочувствую. Будьте внимательны, поручник. Здесь очень опасно, — ответил капитан. Он пожал ладонь молодому офицеру, и грузовик поехал в сторону Августова.

Поручник Винценты Заневский пошел по проселочной дороге, засыпанной снегом, в сторону деревни Чарнуха. Он почти бежал, ведь это был его первый отпуск после войны, и он спешил к родным. На похороны отца не поспел, сообщение пришло с опозданием. Перед избой дяди Петра Кузьминского, где жили бабушка и дедушка, поправил ремень, шапку, бросил взгляд на погоны, украшенные звездочками, и постучал в дверь.

Вошел в избу. Радости не было конца. Родные с восхищением осматривали мундир, Крест Храбрых, наградные планки, звездочки…

— Вицек, внучек приехал, офицер… — шептала бабка. Она не могла им налюбоваться — так он за эти годы возмужал, вырос. В ее глазах он оставался прежним пареньком — было ему всего лишь двадцать два года.

Весть о приезде Вицека в отпуск быстро разлетелась по деревне. В дом явилось множество родных, друзей, товарищей детских лет и бойких девчат. Вицек был горд тем, что может им рассказать о партизанских сражениях, о том, как он брал Варшаву, как, идя в разведку, брал «языка», как его потом наградили и послали в офицерское училище.

Когда Зигмунта Василевского, главаря известной банды на Августовщине, убили во время облавы, организованной регулярными частями, уцелевших бандитов принял под свое командование Станислав Седлецкий (Верный), который из довольно многочисленной банды теперь создал несколько террористических бандитских групп. Одной из них он поручил командовать Изыдору Маргевичу (Бажант).

15 февраля 1947 года шайка Маргевича временно расположилась на тайной квартире в поселке Подвысовизна. Наступил вечер. Главарь готовил план очередного налета. Он еще не принял окончательного решения, так как ждал от помощников сообщений о том, нет ли в районе оперативных групп Войска Польского и не устроены ли где засады.

Был уже поздний вечер, когда в избу ворвался один из бандитов и несколько минут шептался с Маргевичем, который, не выслушав до конца, вскочил со скамьи.

— Заневский приехал в отпуск! — вскричал он на всю избу. — Он в Чарнухе у Кузьминских. Недавно там появился. Идем! — одним духом выпалил Бажант и пулей вылетел из избы, а за ним остальные.

По пути Маргевич поспешно объяснял, как надо окружить деревню, проверить каждый дом на случай, если Заневский спрячется…

Его знали почти все. Вначале как мужественного связного, а потом как партизана Армии Крайовой, с которым не раз сиживали у партизанского костра. Разделило их то памятное собрание партизан в лесу Вротки. Заневский, жаждущий борьбы, ненавидящий фашистов, горячо любящий родину, в июле 1944 года встал по другую сторону баррикад. Они же оставались в лесу и, по существу, стали убийцами и мародерами, хотя считали, что борются за новую Польшу.

Теперь они спешили в Чарнуху, чтобы из их рук не вырвался тот, кто осмелился встать по другую сторону баррикад…

Хотя был уже поздний вечер, в избе Кузьминских в Чарнухе не стихал говор и никто не спешил домой.

— Ну, теперь пойду проведаю соседей, — сказал Заневский. — Вы подождите, я сейчас вернусь и еще что-нибудь расскажу.

Шум в избе стоял такой, что даже не было слышно, как застучали в сенях шаги, распахнулась дверь и два вооруженных человека ворвались в кухню. В избе стихло.

— Что это за собрание? — спросил один из прибывших, внимательно осматривая взглядом избу.

— Внучек к нам приехал, — сказал дед Юзеф. Зрение у него стало слабое, и он сразу не опознал вошедших.

— Где он?

— Куда-то вышел, — шепнул кто-то из собравшихся.

Бандиты выскочили из избы Кузьминских, в которой наступила тревожная тишина.

Маргевич поджидал своих на дороге. Бандиты доложили, что Вицек куда-то вышел. Подбежали другие наблюдатели с донесением, что Заневский сейчас в избе Бронислава Василевского и, кажется, у него есть с собой оружие.

Бажант отдал приказ окружить дом Василевских. Ждали недолго. Вскоре Заневский вышел, но, заметив человека на дороге, хотел свернуть за избу. Его окружили со всех сторон, как шакалы, набросились на добычу.

— Раздевайся! — прошипел Изыдор Маргевич.

— Изыдор, Витольд, Мариан, разве вы забыли…

Сорвали с него шинель, мундир, сапоги, прочитали «приговор». Раздались выстрелы…

Когда над лазурью озер, над пущей, над этим прекрасным уголком польской земли спускаются летние сумерки, величавые, возвышающиеся до небес сосны, ловя последние лучи заходящего солнца, как бы беседуют между собой на языке векового бора. Если прислушаться к этой беседе, то кажется, что слышишь рассказ не только об этой прекрасной земле, но и о тех, кто и грозные годы с оружием в руках шел в бой и бил врага.