"Смысл жизни" - читать интересную книгу автора (Омильянович Александр.)

В ночной тишине…

Крытая соломой изба была низкой, покосившейся от старости. Из снега, толстым слоем лежавшего на крыше, торчала лишь черная труба, из которой временами шел дым. Деревья, растущие около избы, были покрыты инеем. Декабрьские сумерки быстро сгущались, окружающие предметы теряли свои очертания. Невдалеке чернел лес. От затемненных окон деревня казалась вымершей. И хотя был сочельник, в деревне не слышалось ни смеха, ни пения, как это всегда бывало прежде. Люди в домах разговаривали полушепотом, будто боясь звука собственной речи.

В одной из изб, прислонившись к печке, стояла женщина и, прикрывая фартуком лицо, сдерживая рыдания, временами подбрасывала дрова в огонь. Светильник бросал на стены комнаты слабые тени.

Двое детей, прижавшись друг к другу, лежали на скамейке около окна. Временами они тихо о чем-то между собой перешептывались, посматривая с любопытством на пахнущий сеном покрытый белой скатертью стол.

Женщина то и дело выходила на крыльцо. Прислушивалась. Но со стороны ближайшего шоссе доносился лишь шум моторов, от которого сжималось в страхе ее сердце.

«Где он может быть так долго?.. Что могло случиться?.. Ведь он же знает, что наступил сочельник…» — думала она.

Наконец она услышала хруст снега, скрип дверей в сенцах и увидела мужа. Она встретила его упреками. Он поставил в углу елочку, к которой с радостью бросились дети, тяжело опустился на лавку и тихо сказал;

— Лясковских сегодня взяли…

— Когда? — взволнованно спросила женщина.

— В полдень. Приехали на машинах, в которых было уже много арестованных. Лясковских били ремнями и травили собаками. Перевернули вверх дном весь дом, но не знаю, нашли ли что-нибудь. Связанного Лясковского тянули за веревку… В Бульке тоже устроили облаву. Говорят, что там много убитых, была какая-то стычка. Я не мог прийти раньше — везде облавы и засады.

Женщина извинилась, и вновь в избе был слышен лишь ее тихий плач, потрескивание головешек в печи и тихий разговор детей.

— О наших ничего не слышно?.. — несмело спросила женщина.

— Отряд ушел куда-то далеко в глубь леса. Связной вчера был у Дембовского. Лучше бы они не появлялись сейчас здесь: кругом сыщики…

— Ну, время ужинать… Где-то они оба справят сочельник?.. — захлопотала женщина.

— Юлек, я уже больше не могу. Нет сил… Этот чертов снег… Отдохнем, или я упаду…

— Дай свою винтовку, держи меня за пояс и возьми себя в руки. Зачем мы тогда шли? Праздничного пирога тебе захотелось? Двадцать километров по снегу зимой — не шутка.

— Но, Юлек…

— Иди быстрее, или они уже закончат праздничный ужин.

Они двигались по полю, словно призраки. Обходили дороги, мостики, места, где мог притаиться враг. Временами останавливались на минуту, отдыхали и прислушивались к ночной тишине. Ветер доносил до них приглушенные звуки выстрелов и ворчание грузовиков, мчавшихся по шоссе.

Наконец в сумерках перед ними показалась деревня. Они приблизились к ней со стороны поля и остановились под вербой около пруда.

— Винтовка наготове?

— Да.

— Гранаты переложи в правый карман, а пистолет засунь за пояс. Помнишь, как договаривались? Пять минут — еду в мешок, и снова в лес. Сейчас здесь слишком много шпиков.

Они вошли в деревню. Приблизились к своему дому. Некоторое время прислушивались, затем осторожно вошли в него. Мать бросилась обнимать сыновей, целовать их вспотевшие, заросшие, худые лица. Партизаны обняли отца, брата и сестренку и, обессилевшие, свалились на скамейку.

— Лясковских сегодня забрали… — сказал отец. — В Вульке сегодня был бой. Недавно арестовали Язевских, Станьковых и Яниковых… и уже расстреляли… Такие-то у нас новости… А как дела у вас?..

— Трудно, отец. Не будем говорить об этом в сочельник. Осталось уже недолго. Наступит весна, и конец…

Им тяжело было расставаться с домашним теплом и самыми дорогими людьми, Роман поднялся со скамейки первым, поцеловал брата, сестру и сказал:

— Ну, нам пора…

В школьном здании, окруженном колючей проволокой и блиндажами, за длинными столами, которые ломились под тяжестью закусок и напитков, привезенных почти со всех складов и погребов Европы, подвыпившие эсэсовцы горланили песни. Они провозглашали тосты за фюрера, за скорую победу, за завоевание мира. В пьяном угаре хвастались зверствами, поджогами, насилиями, совершенными на белостокской земле.

Внезапно их бахвальство было прервано резким окриком. В помещение вошел оберштурмфюрер СС Цандер и приказал:

— Второй и пятый взводы — по машинам!

— Что случилось? — спросил унтерштурмфюрер Флике.

— Получено сообщение из Ольшинки. Там появились партизаны.

— Успеем?

— Наверняка. Наш агент сообщил, что партизаны в деревне. Он уже давно следит за этим домом, а сегодня особенно внимательно: ведь сочельник.

— Быстрее, быстрее! — покрикивал Цандер на эсэсовцев.

Они хватали оружие и шинели, наручники и ремни. Во дворе завывали моторы машин, лаяли собаки, сдерживаемые на поводках.

— Товарищ командир, прибыл связной от польских партизан из самой Вульки, — доложил часовой.

— Давайте его быстрей сюда.

Через проход в землянку протиснулся измученный трудной дорогой, оборванный мужчина.

— Товарищ капитан, плохие новости. Сегодня в Вульке гитлеровцы столкнулись с нашими партизанами. Имеются жертвы с обеих сторон. Немцы вывезли из деревни всех мужчин…

— Что ты говоришь? А как эсэсовцы в Августове?

— Я наблюдал за ними целый день. Необычное движение. К вечеру они собрали все команды. У них елка, и сейчас с самого вечера идет пьянка. Паляч сообщил…

— Мишка! — крикнул командир отряда. — Готовь людей! Выступает весь отряд. Сможешь без риска проводить нас до шоссе Августов — Гродно? — спросил он связного.

— Так точно!

— Ваши поддержат?

— Наверняка.

— Покажем фрицам елку! Пошли! — бросил на ходу командир, проверяя оружие. — Ты пойдешь впереди, — кивнул он Мишке, — со связным. Остальное — как договорились…

Партизаны группами исчезали в лесной чащобе.

Одна часть гитлеровцев быстро отрезала отход к лесу, а другая — притаилась на поле. Деревня оказалась окруженной. Эсэсовцы держали собак на короткой привязи, чтобы они своим лаем не выдали засаду. Оберштурмфюрер Цандер и группа эсэсовцев приблизились к деревне. Они приостановились, услышав где-то вдали раздававшееся из затемненного окна пение, слов они не понимали.

Цандер показал, где установить пулеметы. Эсэсовцы подползли к избе, из которой доносились обрывки разговора. Цандер всматривался в постройки — обстановка совпадала с описанием агента.

Неожиданно со стороны леса загремели выстрелы, послышались крики, и в небо взвились ракеты. Цандер и его группа окружили постройки и избу. Оттуда послышался шум. Цандер швырнул одну гранату в окно, другую в дверь. Из дома открыли стрельбу.

— Роман — в окно и за деревню! В лес не беги! В поле!.. — крикнул кто-то.

Темный силуэт мелькнул между колодцем и хлевом. Автоматная очередь скосила его.

Эсэсовцы вновь бросились к избе и снова отпрянули под автоматным огнем и разрывами гранат. Цандер кричал эсэсовцам, что надо взять партизан живыми. Но среди фашистов не находилось никого, кто бы отважился броситься в дом. Партизан взобрался на чердак. Вскоре, однако, крыша запылала, и изба сотряслась от новых разрывов гранат.

Партизан сменил диск в автомате, раздвинул солому в крыше, осмотрелся и спрыгнул в снег. К нему бросились трое эсэсовцев. Он прижал их к земле автоматной очередью. Пробежал еще несколько шагов. Строения были уже позади. Партизан приближался к пруду и вдруг упал.

Он продолжал отстреливаться, пока не кончились патроны. Видя, как приближаются враги, партизан выхватил из-за пазухи гранату и, прижав ее к груди, крикнул:

— Да здравствует Польша!..

Гитлеровцы тащили по снегу к машине босого окровавленного человека. Это был Тыльвицкий — отец партизан. Мать и дети, раненные, уже не смогли выбраться из избы, которую все больше охватывали языки пламени.

— Две машины с эсэсовцами направились в сторону Липска, — доложил командиру связной разведывательной группы. — И польский отряд уже в пути…

Из темноты показался силуэт мужчины, одетого в польскую военную шинель.

— Здравствуйте, капитан Соколов! Мы успели присоединиться к вам, — сказал Лесной.

— Хорошо! Остановить отряд! — крикнул Соколов Мишке. Подождем их возвращения здесь.

Соколов вытащил карту. Вместе с Лесным они минуту внимательно разглядывали ее и сошлись на том, что место у мостика в этом молодом леске самое подходящее. Послышались команды, партизаны продвигались теперь весьма осторожно, потому что шоссе было совсем близко…

Залегли цепью в кустах на снегу. Ночь казалась на редкость холодной и долгой. Не раз ветер приносил далекое эхо выстрелов, взрывов гранат. Где-то далеко небо озарилось заревом пожара.

— Похоже, что в Ольшинке… — прошептал Лесной Соколову. — Туда ушли сегодня двое моих людей. Неужели нарвались?.. Да, точно, горит в Ольшинке. — Лесной не отрывал взгляда от зарева.

— Но как они могли попасться? — спросил Соколов. — Кто-то, видно, сообщил немцам об их приходе.

— Да, предателей много. Нужно будет, товарищ Соколов, снова немного прочистить наш район. Они должны бы уже возвращаться, другой дороги в Августов нет. Только здесь… — Лесной не закончил фразы, прибежал запыхавшийся связной:

— Едут! Горланят свою «Хайлиге нахт…».

— Внимание! Стрелять по моему сигналу, — приказал Соколов.

Машины с трудом пробирались по снегу, их затемненные фары напоминали волчьи зрачки.

— Товарищи! Смерть фашистам!.. — Командир не успел закончить, как треск пулеметных очередей, разрывы гранат и крики раненых эсэсовцев превратили в ад эту тихую ночь сочельника.

Машины озарились блеском горящего бензина. Серые силуэты, соскакивающие с грузовиков, попадали под партизанские пули и валились в снег.

Среди немецких трупов был обнаружен человек в одном белье, с руками, связанными колючей проволокой. Это был Тыльвицкий, отец. Он был еще жив…

Партизаны отходили в лес. Стояла тихая предпраздничная ночь.