"Искатель. 1975. Выпуск №4" - читать интересную книгу автора

Глава 1

Муха суетливо подергалась, неуверенно поползла по ярко-синему глянцевому небу, на мгновение остановилась в пенном прибое и устремилась прямо к блондинке с жадными глазами, которая с вожделением смотрела на флакон масла для загара. Блондинка не шевелилась. Она не шевелилась даже тогда, когда муха устроилась у нее на носу.

— Господи, — пробормотал я, не отрывая взгляда от настенного календаря с морем, блондинкой и мухой, — если ты существуешь и если тебе не безразличны обнищавшие адвокаты, пошли мне знамение. Пусть муха оторвется от дамы и усядется на то число, когда у меня появится клиент. Если, конечно, он вообще когда-нибудь появится.

Муха слегка вздрогнула, словно ее неожиданно окликнули, торопливо засучила лапками и решительно сдвинулась к столбикам чисел. Остановилась она на двадцать третьем сентября.

— Ну-ну, — разочарованно вздохнул я и откинулся на спинку кресла, — учитывая, что сегодня как раз двадцать третье, эта муха много на себя берет.

У меня, во всяком случае, ее уверенности не было.

За стеной послышались шаги. Я взглянул на часы. Девять пятнадцать. Гизела опять опоздала. На те же пятнадцать минут, что и всегда. Строго говоря, она даже не опаздывала. Она приходила в контору с неизменной, я бы сказал, пугающей точностью в девять пятнадцать, на пятнадцать минут позже, чем должна была. Впрочем, признаюсь, в глубине души ее упорство даже нравилось мне. В мире осталось так мало принципов и так немного людей, готовых защищать их до конца.

Скрипнул стул. Это Гизела уселась за свой столик. Когда целыми днями сидишь в пустой конторе, за столом, на котором, кроме утренней газеты, ничего нет, и ждешь, ждешь, ждешь, не понадобятся ли кому-нибудь твои услуги, слух поневоле становится изощренным, как у калеки или заключенного.

Сейчас наступит тишина. Гизела вытащит из сумки косметические принадлежности и начнет трудиться, чудесным образом преображая свое заспанное круглое личико с коротенькими белесыми ресницами в нечто почти миловидное. Однажды, когда мне довелось увидеть ее лицо до косметики и после, мне почудилось, что сначала был негатив, который секретарша затем как-то удивительно ловко превратила в позитив: светлое потемнело, а темное посветлело.

Почему Гизела неизменно трудилась над своим лицом именно в конторе, а не дома, я не знал, но подозревал, что вразумительного ответа не получу, а потому и не спрашивал. Надо воспринимать мир целиком, со всеми его тайнами, которые нам не дано познать.

Девять часов тридцать минут. Сейчас один за другим раздадутся два сухих револьверных щелчка: Гизела сначала захлопнет свою косметическую сумочку, а потом и большую сумку. Вот и первый щелчок. Но второго не последовало. Я не успел удивиться, потому что вместо него за стеной зазвонил телефон. Почему-то я поднял взгляд на календарь. Муха все еще сидела на двадцать третьем сентября. Похоже было, что именно здесь она решила мужественно встретить свой конец, до которого, по-видимому, было уже недалеко.

— Мистер Рондол, — в голосе Гизелы звучало едва сдерживаемое возбуждение, она даже забыла поздороваться, — вас просит мистер Нилан.

— Что ему нужно?

— Вы, мистер Рондол.

Боже, подумал я, как ей хочется, бедняжке, чтобы это оказался клиент. Еще больше, наверное, чем мне. Учитывая, что я не плачу ей уже второй месяц…

— Давайте его, Гизела. — Она соединила меня с мистером Ниланом. — Слушаю вас, мистер Нилан, — сказал я и в последний раз взглянул на муху. Все там же, на сегодняшнем числе. Что же она все-таки делает? Засиживает календарь или предсказывает будущее?

— Мистер Рондол? Мистер Язон Рондол?

Голос в трубке был такой благовоспитанный, такой сладкий, что я слегка отодвинул ее от уха — как бы не приклеилась.

— К вашим услугам.

— Моя фамилия Нилан. Вы слышали когда-нибудь о фирме «Игрушки Гереро»?

— Очень сожалею, мистер Ннлан, но я вышел из возраста, когда интересуются игрушками. Настоящими игрушками, по крайней мере.

Я, конечно, соврал. Я слышал эту фамилию, и слышал совсем недавно. Буквально на днях. Где я ее мог слышать?

Трубка вежливо булькнула. Смех у мистера Нилана был такой же сладкий, как и голос.

— Вы очень остроумный человек, мистер Рондол.

В голосе Нилана было столько убедительности, что я не стал с ним спорить. Зачем зря раздражать человека?

— Спасибо. Полностью с вами согласен.

Трубка снопа залила мне ухо изысканно-вежливым смешком. Приятно иметь дело с воспитанным человеком.

— Я имею честь представлять интересы фирмы. К величайшему нашему сожалению, у главы фирмы, мистера Ланса Гереро, неприятности, и он хотел бы воспользоваться вашей помощью.

Теперь я вспомнил, где видел эту фамилию. В газете и на телеэкране. Какая-то девица…

— Я должен вначале поговорить с ним.

— Разумеется, разумеется, мистер Рондол. Мистер Гереро просил передать, что ждет вас с величайшим нетерпением.

— Когда я могу увидеть его?

— Чем раньше, тем лучше. Если бы вы могли сделать это сейчас, мы бы…

— Хорошо. Где мы можем поговорить?

— Видите ли, мистер Рондол, у моего шефа, как я уже сказал, небольшие неприятности… — представитель «Игрушек Гереро» сделал паузу, ожидая, очевидно, моего сочувствия, но я промолчал. Наконец он собрался с духом: — Мистер Гереро арестован и находится в Первой городской тюрьме…

— Хорошо, мистер Нилан, я буду там к одиннадцати.

— Благодарю вас, мистер Рондол.

Теперь я вспомнил кое-что еще. Небольшие неприятности мистера Гереро заключались в том, что он убил какую-то девицу. Поэтому-то он в тюрьме. При обвинении в убийстве под залог не выпускают. Даже владельцев игрушечных фирм.

Я положил трубку и встал из-за стола, чтобы подойти к календарю. Мне хотелось лично поблагодарить муху за все, что она для меня сделала, но ее не было ни на двадцать третьем сентября, ни на блондинке, ни в море, ни на небе.

— Какая скромность, — громко сказал я.

Гизела приоткрыла дверь.

— Вы мне что-то сказали, мистер Рондол? — спросила она, просовывая в щель уже вполне позитивное лицо.

— Я сказал «какая скромность».

— Надеюсь, это вы не обо мне? — улыбка Гизелы была чуточку лукавой, но не больше. Большего она себе не позволяла. Она вообще была твердой поклонницей дисциплины (не считая утренней четверти часа и косметики), хранительницей конторских традиций.

— Нет, дорогая Гизела, — важно сказал я. — Я имел в виду не вас, а одну знакомую муху.

Секретарша посмотрела на меня с легкой брезгливостью. Шеф, у которого есть знакомые мухи и который не платит зарплату своей помощнице второй месяц, на большее, впрочем, рассчитывать не может.

— Что-нибудь еще, мистер Рондол? — сухо спросила она.

— Да, мисс Вебстер. Через полчаса я поеду в Первую городскую, поэтому положите мне в чемоданчик «сансуси». Проверьте, не сели ли батарейки.

— Значит, клиент?

— Кто знает, кто знает, Гизела…

— Поздравляю вас, мистер Рондол. — Она улыбнулась мне так тепло, так благожелательно, так по-матерински, что я мысленно извинился перед ней за все придирки и замечания, которые мысленно же делал ей.

Дежурным офицером оказался в этот день мой друг Айвэн Берман, тихий человек лет пятидесяти, с которым мы часто рыбачим на Тихом озере. Он долго тряс мне руку, словно заводил меня, хлопал по спине и укоризненно покачивал головой, на которой осталось не так уж много волос.

— Неужели это ты, Язон? — наконец удивленно спросил он меня.

— Сам не знаю, Айвэн. Ты так обрадовался мне, что я начал сомневаться — я ли это.

— Ах, Язон, Язон, ты все такой же.

— Какой, Айвэн?

— Легкий. Легкий ты человек, Язон. Птичка божья. Все порхаешь, порхаешь…

Ну, раз порхаю, значит, порхаю. Айвэн Берман — не тот человек, чтобы объяснять, что он имеет в виду. И не потому, что он не хочет. Боже упаси, он один из самых добрых и услужливых людей, которых мне когда-либо приходилось встречать. Просто он не понимает, что говорит. В прошлом году, например, когда мы раз продрогли в лодке, часов пять тщетно ожидая хотя бы одной поклевки, он вдруг сказал мне: «Рыба умнеет на глазах. Все умнеют, кроме людей». Сколько я ни спрашивал его, что он имеет в виду, он так и не ответил. Сам не знаю, говорит. Так, глупость…

— Неужели у тебя клиент, Язон? Ты так давно не был у нас…

— Представь себе, Айвэн.

— И кто же?

— Некто Ланс Гереро.

— О… солидная добыча. — Берман заговорщически подмигнул мне. — Давай твое удостоверение и руку.

Он сунул мое удостоверение в регистрационную машину. Я прижал пальцы к определителю личности, подождал, пока на табло не выскочило мое имя и личный номер.

— Что у тебя в чемоданчике? — спросил Айвэн, когда я подошел к двери и зазвонил звонок детектора.

— «Сансуси».

— Я тебе верю, Язон, но все же нужно посмотреть. Порядок есть порядок, хотя еще неизвестно, что такое порядок…

Я раскрыл чемодан.

— Все в порядке. Можешь идти. Седьмой этаж, камера двадцать третья… Да, Язон, скажи, когда мы снова поедем на наше озеро? Я как вспомню утренний туман на воде, белесый такой, словно грязная вата, холод, темную рассветную воду и тишину — выть хочется…

— От чего тебе хочется выть?

— Не знаю, Язон. Просто хочется. Ну, иди, а то ты на меня действуешь как-то странно. Я перестаю понимать, что говорю.

— Ну это ты мне льстишь, Айвэн. Как будто кто-нибудь действует на тебя иначе…

Берман улыбнулся кроткой и мудрой улыбкой тюремщика.

Я пошел к лифтам по пустому и гулкому коридору, который пах дезинфекцией и безнадежностью. Даже стальной цвет стен источал безнадежность. Пластик, металл, электроника. Безнадежность прогресса. Или прогресс безнадежности, какая разница…

Перед лифтами была металлическая решетчатая дверь. Я сунул руку в определитель и нажал кнопку. Машина задумчиво пощелкала несколько секунд своими мозгами и приоткрыла дверь. Я прошел к лифтам и тут же услышал за собой печальный вздох — дверь снова захлопнулась. Каждый раз, когда я прохожу через автоматические двери тюрьмы и слышу за собой глубокий вздох пневматического механизма, у меня возникает ощущение, что машины уже давно тайно жалеют людей, во всяком случае, больше, чем сами люди жалеют себя.

Когда я подошел с дежурным офицером по этажу к двадцать третьей камере, я вдруг сообразил, что номер камеры совпадает с сегодняшним числом. Числом, указанным мне безымянной, но славной мухой. Еще одно предзнаменование.

— Двадцать третья, — сказал дежурный, молодой человек с сонными глазами и воловьей шеей. — Простите, но перед тем как впустить вас в камеру, я еще раз должен проверить ваш чемоданчик.

— Пожалуйста, — сказал я. — Только «сансуси».

— Проходите. Через сколько за вами прийти?

— Ну… через час — полтора.

Молодой человек набрал на диске какое-то число, приоткрыл дверь, и я очутился в камере. Навстречу мне шагнул высокий, массивный человек лет сорока с черной бородой и удивительно светлыми глазами.

Первое впечатление можно было выразить в трех словах: массивность, борода, светлые глаза. Если бы и должен был угадать его бизнес по внешности, я мог бы гадать миллион раз. Игрушки…

— Ланс Гереро, — сказал он и протянул мне руку.

— Язон Рондол, — ответил я. Рукопожатие у него было энергичное, ладонь сухая и теплая. Он чуть склонил голову набок и, не стесняясь, рассматривал меня. И я рассматривал его. То ли оттого, что он смотрел на меня чуть исподлобья, набычившись, то ли из-за того, что он стоял, широко расставив ноги, но мне на мгновение почудилось, что сейчас он заревет и подымет меня на рога.

— Садитесь, — сказал он и кивнул на единственный стул в камере. Голос у него был низкий, рокочущий. Большинство людей, которых мне приходилось видеть в камере, казались жалкими. И чем больше они храбрились, тем более жалкими выглядели. Камера ведь вообще не самое лучшее место для того, чтобы чувствовать себя там человеком.

Гереро не был жалок. И кивнул он мне, указывая на стул, жестом человека, который привык указывать другим на их место.

— Вы знаете, почему я остановил свой выбор на вас? — довольно сухо спросил фабрикант игрушек.

— Нет, не знаю.

— Возможно, вы думаете, что вы лучший адвокат в городе?

Все так же исподлобья Гереро бросил на меня саркастический взгляд. Я почувствовал легкое покалывание в кончиках пальцев у меня всегда бывает это ощущение, когда хочется дать кому-нибудь по физиономии. А Гереро явно вызывал у меня это желание. Впрочем, это было хорошо. Я вообще люблю начинать знакомство с антипатии, особенно с клиентами. Когда человек не нравится, воспринимаешь его более критически. Кроме того, в таком случае никогда не рискуешь разочароваться в человеке.

Но когда второй месяц не платишь секретарше, не говоря уж о самом себе, особенно разборчивым быть не приходится. Я посмотрел на игрушечника и пожал плечами.

— Ну хорошо, Рондол, — вздохнул Гереро, — раз вы не считаете себя лучшим адвокатом в городе, я скажу, почему я выбрал именно вас. Во-первых, вы были когда-то частным детективом, а во-вторых, ваши финансовые дела, насколько мне удалось установить, не блестящи. Верно?

Я продолжал молчать и рассматривать бородатого игрушечника. Дать ему по морде и поехать на озеро с Айвэном Берманом ловить рыбу и слушать его темные сентенции. Боже, почему мы отказываем себе в самых невинных удовольствиях?

Самым отталкивающим в Гереро было то, что он говорил правду. Мое финансовое положение было не только не блестящим, оно было катастрофическим.

— Ну ладно, не злитесь, — вдруг улыбнулся Гереро. Улыбка сразу смыла с него всю агрессивность. — Я люблю позлить людей, особенно тех, кто со мной работает.

— Я с вами еще не работаю, — сказал я и тут же пожалел. Я уже знал, что займусь его делом. И он знал, что я займусь его делом. И слова мои прозвучали жалко. Нужно было промолчать.

— Э, мистер Рондол, — слегка насмешливо сказал Гереро, — не будьте таким обидчивым. У каждого свои странности, а я, повторяю, люблю иногда позлить собеседника.

Он обезоруживающе развел руками, и я должен был мысленно признаться, что именно он, а не я, пока одерживал верх в нашей пикировке.

— Ну что ж, мистер Гереро, вам это прекрасно удается.

Он деловито кивнул, соглашаясь, и вдруг подмигнул мне, давая понять, что мы люди одного склада, что мы понимаем друг друга и вообще можем иметь друг с другом самые лучшие отношения.

— Ну-с, как это у вас делается? Я вам должен, наверное, рассказать все?

— Так именно это у нас и делается. У нас и у вас. — Я сделал ударение на последнем слове. — Наденьте только эти наушнички с микрофоном. — Я открыл чемодан и достал «сансуси».

— Что это? — спросил Гереро.

— Эта штука даст нам возможность побеседовать, не опасаясь, что кто-нибудь подслушивает разговор.

— Но ведь электронное подслушивание запрещено законом. Суд не принимает его в качестве доказательств. Так ведь, если я не ошибаюсь?

— Запрещено, это верно, но тем не менее…

— Мне нечего скрывать.

— Послушайте, мистер Гереро, если вы так все хорошо знаете, может быть, вы сами будете своим адвокатом?

Гереро вздохнул и надел наушники с микрофоном. Я надел вторую пару. Я подумал, что вряд ли смог бы работать у него будь он на свободе.