ДОМИЦИАН

Когда Домициан, младший брат Тита, пришел к власти, ему было 30 лет. Это был видный, интересный мужчина, исполненный достоинства. Гордясь своей внешностью, он не раз говаривал сенаторам: «Ни в моей внешности, ни в моем интеллекте вам не найти ничего, что можно было бы раскритиковать». Он много занимался спортом и достигал отличных результатов в стрельбе из лука, плаванье и верховой езде; занимался и фехтованием, но уже без особого успеха. Изобрел и собственный вид спорта, который назвал klinopale, от греческих слов kline — кровать и pale- состязание, единоборство, то есть борьба в кровати; тут партнершами «спортсменов» обычно бывали женщины легкого поведения. Домициан очень переживал, когда с возрастом стал лысеть. Образование получил хорошее, но ограниченное; как тогда было принято, изучал литературу и риторику. В молодости увлекался и поэзией. Став правителем, уже не мог заниматься такими пустяками, не хватало времени, даже речи ему сочиняли секретари, но книгами и писателями интересовался по-прежнему.

Таким образом, дошедшие до нас сведения позволяют утверждать, что Домициан и в интеллектуальном и в физическом отношении был человеком нормальным, не Аполлон, но и не урод. Иначе обстояло дело с его психикой. Домициан с юности имел немало комплексов, но с течением времени они превратились в навязчивые, болезненные идеи, переродились в мании, и разразилась катастрофа. Переломным стал, видимо, 70 год. Домициану было всего 19 лет. Случилось так, что по причине отсутствия в стране отца и старшего брата он на несколько месяцев стал настоящим хозяином Рима и познал вкус неограниченной власти. В тот год Домициан совершил несколько вполне невинных глупостей, скажем, таких: за один день умудрился раздать двадцать наивысших должностей в государстве, а сам в жажде славы безо всякой необходимости собрал войска и во главе их двинулся в Галлию усмирять вспыхнувший там мятеж легионеров, которым к этому времени уже занялись другие военачальники. Эти промахи можно было объяснить юношеской отчаянностью Домициана, чрезмерными амбициями и отсутствием у него всякого опыта правления. За что он и пострадал, ибо отец без зазрения совести публично отчитал его и на долгие годы лишил всякой возможности принимать важные государственные решения, фактически отстранив младшего сына от всякой реальной власти, так что тот лишь формально числился на высоких должностях.

То же продолжалось и в период короткого правления Тита, хотя к Домициану и относились с почтением, как к возможному наследнику престола. Не удивительно, что он болезненно переживал такое отношение к своей особе, считал его незаслуженным и часто жаловался на преследование со стороны власть имущих. Домициан даже осмелился распространять лживые слухи о том, что по завещанию отца императором должен был стать он, а не старший брат Тит, хотя это было явной ложью. Современники еще тогда отмечали в его психике все больше отклонений от нормы, но не придавали им большого значения, даже находили их отчасти забавными, хотя это были явные симптомы нарастающего психического помешательства. Домициан стал чаще запираться в своих покоях, проводил целые дни в одиночестве — занимался охотой на мух, пронзая их острой гравировальной иглой, служащей для писания, давая таким образом разрядку бушевавшим в нем скрытым страстям и обидам, и размышлял о человеческой подлости. Кстати, став императором, он не оставил этого развлечения.

Брат наверняка обратил внимание на отклонения в психике младшего брата, нельзя было не заметить его скрытности, амбициозности и болезненной впечатлительности. Если вспомнить последнюю перед смертью незаконченную фразу императора Тита, то можно предположить, что единственной вещью, о которой тот жалел, была передача власти брату? Может, он жалел, что не нашел другого наследника?

Впрочем, историками доказано: слухи о том, что Домициан якобы ускорил смерть брата, были несправедливы. Домициан сам произнес замечательную надгробную речь (многие прокомментировали ее так: «Глядите, какой прекрасный актер этот лжец, даже слезы на глазах»), лично занялся процессом консекрации Тита, возвел триумфальную арку своему предшественнику. Позже, однако, Домициан стал позволять себе высказывать критические замечания о некоторых деяниях и самой особе брата и даже отменил состязание колесниц, намечавшееся на день рождения Тита. И все же некоторые из его критических замечаний объяснялись вполне разумными причинами и были уместны, хотя противники нового императора называли их порочащими память Тита. Впрочем, при смене власти такое, как показывает история, бывало часто и продолжается также и в наше время, зачастую вопреки здравому смыслу.

По традиции историки зачисляют Домициана в разряд так называемых плохих цезарей, то есть жестоких, нарушающих законы, враждебных сенату, а то и просто сеявших террор и ужас по всей стране. Следует заметить, что это только часть правды, и отнести ее можно лишь ко второй фазе правления Домициана, то есть периоду после 88 года. Но и тогда жертвой террора становились лишь единицы, преимущественно из разряда высших слоев общества, а ведь именно они и создавали общественное мнение и имели возможность передать его в века. Вот и до наших дней дошел малопривлекательный образ этого императора. Следовало бы, однако, учесть, что в основе взаимной неприязни императора и сената лежали не только патологические черты характера властителя, и даже не столько они, сколько новая концепция правления, им установленная.

До него, в течение почти ста лет, все правящие цезари продолжали — или, по крайней мере, делали вид, что продолжают, — следовать модели, установленной еще Августом: Цезарь — принцепс, лишь первый среди свободных граждан страны, главный среди ее служащих, правда, забравший в свои руки все высокие должности и функции, но разделяющий с сенатом ответственность за судьбу государства, а прежде всего он — воплощение прав и величия римского народа. Домициан осмелился нарушить эту фикцию. И по своему убеждению, и по своей внутренней природе он представлял собой законченный тип автократа, самодержца. На каждом шагу и всеми возможными способами он подчеркивал, что он — господин, стоящий высоко над всеми гражданами и учреждениями, не исключая и сената. Проявлялось это и в том, как Домициан велел себя титуловать, и в постоянной демонстрации атрибутов власти, и в его образе жизни, и в форме, с которой он отдавал распоряжения. Называть себя он повелел, правда, полуофициально, господином и богом, по латыни dominies et deus.

Начиная с 85 года Домициан первым в истории Рима был пожизненным цензором, что давало ему полный контроль над сенатом, — именно цензор обладал правом лишать звания членов этого высокого собрания и назначать новых; до сих пор сенат пополнялся лишь путем кооптации[20] На заседания сената Домициан всегда являлся в императорском пурпурном одеянии в сопровождении двадцати четырех ликторов[21]. Он приказал поместить в храмах свои золотые и серебряные статуи. Октябрь, месяц своего рождения, переименовал в Domitianus, а сентябрь — в Germanicus, так как именно в сентябре покорил германское племя геттов.

Все это вызывало недовольство, особенно у сенаторов и вообще аристократов. Первый заговор против Домициана созрел в 87 году, затем против императора взбунтовался командующий рейнской армией Антоний Сатурнин. Бунт был быстро подавлен, главным образом по той причине, что поддерживавшие Антония германские племена на верхнем Рейне не могли перейти реку из-за внезапного, необычайно рано начавшегося ледохода. А цезарь лишь укрепился в своем недоверии к высоким сановникам. Вот так и начал раскручиваться порочный круг страха и репрессий, порождая новые заговоры и новые репрессии.

Жители столицы, впрочем, не жаловались. Доброе отношение и даже любовь широких народных масс цезарь снискал давно известным, испытанным способом, не скупясь на предоставление им хлеба и зрелищ — рапет et circenses. В данном случае слово «хлеб» надо трактовать шире. Речь идет о денежных выплатах, о продовольствии разного вида и даже о фонтанах, извергающих струи вина. Зрелища устраивались при каждом удобном случае. Кроме уже существующих обществ цирковых болельщиков, объединяющих в основном любителей состязаний на колесницах, по инициативе цезаря были созданы два новых, цветами которых стали золотой и пурпурный; век их, в общем-то, оказался недолог. Было открыто четыре новые школы гладиаторов, что свидетельствует об огромном спросе среди публики на кровавые выступления этих рыцарей арены. В специально сконструированных на Тибре бассейнах разыгрывались роскошные морские бои, к вящему удовольствию граждан. О том, что без конца происходили представления с показом диких животных и охотой на них, и говорить излишне.

Восторг столичного люда вызывали и постоянно возводимые роскошные здания, в том числе и храмы. Был восстановлен храм Юпитера на Капитолийском холме, сгоревший в пожаре 80 года. На Форуме вознесся храм Веспасиана и Тита, а на Квиринале (место, где родился Домициан) — храм рода Флавиев. Заложили новую площадь, впоследствии названную именем императора Нервы. На Марсовом поле появился новый стадион, форму которого в наши дни повторяет самая красивая площадь современного Рима — Piazza Navona. Велись работы по внутреннему убранству Колизея. На Палатинском холме вырос огромный, роскошный дворец, поистине достойное императора здание. Пригородная же резиденция Домициана находилась у подножья Альбанских гор.

В 86 году цезарь лично открыл состязания в честь Юпитера Капитолийского. По замыслу римлян, они приравнивались к греческим олимпиадам и должны были устраиваться каждые четыре года, но в отличие от настоящих олимпиад главное внимание здесь уделялось поэтическим и музыкальным выступлениям. Возглавлял их сам Домициан, облаченный в греческие одежды. А вот соревнования в честь богини Минервы устраивались ежегодно, и не в Риме, а на альбанской вилле императора. Разумеется, программой были предусмотрены тоже выступления поэтов и музыкантов, а также ораторов.

Правда, сам Домициан практически ничего не читал, за исключением книг по новейшей истории, и то далеко не все, а только полезные ему в многотрудных и хлопотных императорских заботах. Так, он часто заглядывал в дневники Тиберия, наверняка в поисках советов, как расправляться с оппозицией. Он понимал, что пишущая братия не только труслива, но и весьма обидчивая и впечатлительная, а также очень высоко ценит похвалы и награды. Правитель, учитывающий такие особенности людей пера и умело ими манипулирующий, может смело рассчитывать на покорность творческих работников и даже пользоваться доброй славой как опекун культуры. Такая же мысль приходила в голову еще Нерону, но его погубили собственные непомерные амбиции, он желал и писать, и петь, и выступать на сцене актером под бури аплодисментов. А такая художественная деятельность неизбежно подрывает авторитет власти и вызывает зависть, более того — даже ненависть других творческих личностей, которые никак не могли состязаться с императором на равных.

А вот что действительно было достойно похвалы и приносило конкретную и неоценимую помощь культуре, так это искренняя забота Домициана о библиотеках. Римские библиотеки понесли большие потери в пожарах, да и в предыдущие годы им не уделялось должного внимания. Требовалась срочная помощь. Цезарь данной ему властью стал всеми способами пополнять библиотеки, собирая ценные книги по всем странам мира. И даже направил писцов в знаменитую александрийскую библиотеку, чтобы они переписали там книги, которых уже нигде не найти, а также сравнили бы и поправили произведения некоторых имеющихся авторов. Что же касается современных ему авторов, то Домициан вознамерился сам судить о достоинствах их произведений, милостиво отмечая те, авторы которых сумели в должной мере оценить величие современности, и сурово обходясь с теми, кто слишком мелочно воспринимал понятие «свободы». А если кто-то осмеливался молвить похвальное слово о деятелях оппозиции, пусть тех давно и на свете нет, мог лишиться не только своей книги, но и головы, и благодарить богов, если дело сводилось лишь к изгнанию из страны. Тацит, молодость которого пришлась на годы правления Домициана, позже писал:

Для того чтобы обеспечить себе благополучную жизнь, достаточно было совсем немного — заметить и описать благотворное воздействие нынешней власти.

Многие поняли это. Так, Квинтилиан, знаменитый профессор произношения, знаток литературы, теоретик культуры и воспитания (а также учитель внуков сестры Домициана), разбирая творчество римских поэтов, умудрился исполнить при этом такой гимн обожания:

Но все это ничто в сравнении с той безграничной лестью, которую позволяли себе сами поэты. Пожалуй, среди подхалимов первое место прочно занял Марк Валерий Марциал, родом из Испании, автор тысяч отличных, остроумных и одновременно язвительных, а порой и просто непристойных стихов и эпиграмм.

В сумме они создают грандиозную, хотя и несколько искаженную картину обыденной жизни той эпохи. Одной из главных целей этих куплетов было завоевать благосклонность богатенького адресата и выпросить у него вознаграждение. Среди адресатов фигурировал и сам император. Вот начало эпиграфа к книге VIII поэта, изданной в 93 году:

В таком стиле выдержана вся книга. А вот часть эпиграммы из книги V:

Другой поэт, Стаций, почти все свое творчество посвятил воспеванию цезаря. В ход шли все, даже самые незначительные события, связанные с именем великого человека. Вот темы некоторых творений подхалима: открытие конного памятника цезарю, описание пира, устроенного им для простого народа в день 1 января, выражение сочувствия цезарю в его горе (дикие бестии загрызли любимого льва Домициана), панегирик по случаю получения цезарем должности консула (в семнадцатый раз), благодарность за приглашение на пир и т. п.

Хотелось бы упомянуть одно действительно интересное произведение Стация. Двенадцать лет он работал над эпопеей, воспевающей мифический подвиг семерых героев, выступивших в поход против города Фивы. Успех эпопеи был потрясающим. Ее сравнивали с «Энеидой» Вергилия, ею восторгались и в древности, и в Средние века, на ней воспитывались целые поколения читателей, черпая сведения о древнегреческой мифологии и восхищаясь совершенством поэтической формы. Впоследствии родилась легенда о том, что Стаций стал христианином, поэтому Вергилий и встречает его в четвертом круге своего «Чистилища». А сегодня вряд ли кто-то из любителей древности слышал о «Фиваиде». Да, меняются читательские вкусы, проходит слава знаменитых некогда творцов. И об этом всегда должны помнить и историки литературы, и литературные критики.

Домициан же не скрывал от поэта, что предпочел бы, чтобы тот занимался не судьбами каких-то мифических героев, а воспел бы деяния великого вождя современности, то есть именно его, Домициана. Какие же это были деяния, какие войны и какие победы?

Во время правления Домициана, то есть в период с 81 по 96 год, римские легионы сражались в основном у трех границ империи: в Британии, между Рейном и Дунаем и на нижнем Дунае. И как правило, эти кампании заканчивались победами римлян.

Войсками в Британии правил Юлий Агрикола, тесть знаменитого историка Тацита, который позже воздвиг ему «памятник нерукотворный» в виде биографии, сохранившейся до наших дней. Ценится она преимущественно из-за подробной информации о населяющих остров народностях и об этапах их покорения Римом. И тут, извините, я не в силах сдержать сожаления, что в свое время ни одному из римских вождей не пришло в голову завоевать наши, польские земли, то есть я хотел сказать — попытаться завоевать. Разумеется, его бы в пух и прах разгромили наши бравые предки, но зато у римлян появилась бы возможность подробно описать наши земли, и мы бы теперь располагали достоверными данными о племенах, заселявших земли между Вислой и Вартой, об их обычаях, городищах, их истории. Англичане, французы, немцы хвастаются полными сведениями о своей древней истории, сохранившимися в книгах Цезаря и Тацита, мы же, если говорить о нашей истории той поры, вынуждены довольствоваться редкими памятниками старины и случайно сохранившимися упоминаниями в некоторых источниках письменности.

Но вернемся к Агриколе. Его жизнь и деятельность Тацит описал отнюдь не как беспристрастный свидетель. В своей книге он подчеркивал огромные заслуги Агриколы перед римским народом и ясно давал понять, что тот мог бы совершить еще больше, если бы не зависть Домициана. Император именно из чувства зависти отозвал вождя как раз в тот момент, когда он начал покорение северной области, называемой Каледонией, то есть современной Шотландии, после чего намеревался переправиться в Ибернию, то есть в Ирландию.

Сегодня историки ломают голову над проблемой: можно ли во всем верить Тациту? Был ли Агрикола и в самом деле талантливым и предусмотрительным военачальником, а Домициан — всего лишь трусливым завистником? Исследователи не пришли к одному мнению. Они не отрицают того, что не одна кампания под водительством Агриколы увенчалась победами в разных частях острова. Сам факт, что римские легионы перешли линию между заливами Ферт-оф-Клайд[23] и Ферт-оф-Форт[24] (для римлян Clota и Bodotria), ставит его в один ряд с самыми выдающимися полководцами истории. Однако некоторые историки считают, что эти боевые операции были слишком дорогостоящими и не очень-то нужными империи, а сам полководец Агрикола руководствовался не благом страны, а жаждой славы. Император же, отвечающий за судьбы всей империи, лучше его понимал, что такие победы слишком дорого обходятся казне, и в них нет насущной необходимости, поскольку регионы не представляют особой угрозы для Рима. И тем не менее Агриколу, которого в Британию отправил еще Веспасиан, нынешний император оставил в должности наместника на очень долгий срок — до 84 года, — хотя обычно деятелей столь высокого ранга сменял гораздо чаще. Видимо, понимал и ценил его заслуги. Еще следует добавить, что к заслугам Агриколы относится и факт окончательного выяснения, что Британия — остров, для чего наместник снарядил в экспедицию специальный флот. А ведь это обстоятельство до тех пор еще так и не выяснили.

Случай с Агриколой очень наглядно говорит о трудностях в оценке событий и исторических деятелей давно минувших дней, если в распоряжении историков имеются лишь односторонние оценки, либо восхваляющие, либо осуждающие. Пожалуй, не меньше трудностей возникает, когда о каком-нибудь событии или историческом лице сохранилось слишком много сведений и документальных записей. Так обстоит дело, например, с новейшей историей.

Итак, мы собирались рассказать о походах самого Домициана. В Британии он не был, зато несколько раз воевал на берегах Рейна и Дуная. Первую из этих рек он форсировал в 83 году и покорил земли германских племен геттов. Но, пожалуй, важнее этого похода была последовательность, с которой он продолжил начатое отцом дело по выпрямлению границы и укреплению ее. Надо было ликвидировать угол, образовавшийся между верхним Рейном и Дунаем. Новые оборонительные рубежи теперь проходили немного южнее сегодняшнего Бонна через германские земли до Регенсбурга на Дунае. Больших усилий потребовало от римлян создание там системы фортов, валов, рвов с водой, заграждений. И все это протянулось сплошной линией на сотни километров по изрезанной местности. После него другие императоры достроили и укрепили эту систему. Была создана так называемая limes Germanicus, германский пограничный рубеж, веками защищающий империю он наездов варваров. Его остатки в некоторых местах сохранились до наших времен и тщательно исследуются.

Ну и наконец, нижний Дунай. Тут создалось сложное положение, поскольку по другую сторону великой реки возникло сильное государство даков, приблизительно соответствующее территории теперешней Румынии. Энергичные и воинственные вожди даков не боялись нападать даже на римлян. Зимой 85/86 годов даки, перейдя по замерзшему Дунаю, неожиданно напали на римские военные лагеря и уничтожили их, убив также и наместника Мезии.

Весной 86 года цезарь был уже там, организовывая поход против воинственного народа, королем которого к этому времени стал Децебал. Римский историк так отзывается об этом правителе:

Уже в следующем году римская армия переправилась через Дунай, но угодила в засаду и потерпела полный разгром. Погиб командующий армией, врагу достались знамена и воинские знаки, многие римляне попали в плен. Однако в 88 году все изменилось. Римляне учли печальный опыт прошлых лет и стали действовать осторожнее, а располагая большими силами профессиональных воинов, сумели разгромить нескладное воинство Децебала у Железных Ворот. Тем временем сам Домициан сражался на среднем Дунае с племенами маркоманов[25] и других народов, однако потерпел жестокое поражение на противоположном правом берегу реки. В создавшейся ситуации и римский император, и царь даков решили заключить перемирие, хотя наверняка и те и другие хотели только выиграть время. Кончилось тем, что дакский правитель признал себя вассалом и союзником римской империи, а его доверенный посланник принял из рук римского императора диадему, символ короны. На дакской территории по ту сторону Дуная римляне получили в свое распоряжение несколько участков для размещения своих военных баз, выражаясь современным языком, а Децебал взамен — денежные субсидии и помощь римских специалистов.

И в то время, и позже в Риме считали позорным это соглашение. Подобное мнение наверняка вызвано неприязнью сенаторов к цезарю. Можно предположить, что и среди даков было много противников мира с римлянами. Наверняка Децебалу тоже пришлось наслушаться упреков за излишнюю уступчивость римлянам. Еще и в наше время некоторые румынские историки (а румыны считают себя потомками даков) считают, что соглашение было выгодно только римлянам. Но те же историки замалчивают такой факт: коварный Децебал не соблюдал всех условий соглашения, например, не освободил пленных римлян, не вернул все захваченные знамена и другие воинские символы, а деньги римлян и их военных специалистов использовал для того, чтобы перестроить и более разумно организовать воинские силы даков. Однако, как мы скоро убедимся, ему не удалось осуществить эти планы.

В столицу Домициан вернулся осенью 89 года и был вознагражден двойным триумфом за победы над геттами и даками. Триумфы, как водится, сопровождались многочисленными пышными зрелищами и играми.

Этими деяниями не ограничились заботы Домициана о границах империи. Нельзя не упомянуть о том, что в 89 году, еще до похода против маркоманов, он привел легионы на Рейн для подавления бунта наместника Сатурнина, а в 92 году возглавил на Дунае карательную экспедицию против сарматов. Об этом нельзя забывать, иначе представленная историками картина правления Домициана будет неполной и несправедливой для этого цезаря. Если же читатель не поленится полистать данную книгу и прочесть описания правления других римских цезарей, ему придется согласиться с выводом, что ни один из предшественников Домициана не проявил столько энергии для защиты и укрепления границ империи, ни один не совершил столько длинных и опасных походов, даже император Август, который тоже много путешествовал, но для путешествий выбирал более спокойные и теплые страны, а на Рейне и Дунае никогда не был. Тиберий же, будучи императором, никогда не покидал пределов Италии, точнее — пребывал лишь в Риме и на Капри. Калигулу занесло лишь в Галлию, а Клавдия в Британию. Нерон посещал только Грецию. Веспасиана выбрали императором на Востоке, после чего он до конца дней своих осел в Италии. Разумеется, в этом отношении деятельность Домициана предстает весьма достойно. Он не щадил ни времени, ни сил, не страшился опасностей и выносил все неудобства, связанные с дальними переездами. Выдающимся вождем его не назовешь, но к своим обязанностям руководителя империи он относился очень серьезно и в наиболее ответственных из них предпочитал принимать личное участие, не перепоручая их наместникам. И очень хорошо понимал, где именно в данный конкретный момент кроется главная опасность для страны. И надо сказать, своей активностью и личным участием в решении проблем империи он подал хороший пример будущим правителям. Почти все последующие цезари станут, подобно ему, часто появляться в пограничных лагерях римской империи и совершать в случае необходимости длительные и опасные поездки по стране.

На протяжении веков Домициана часто сравнивали с Тиберием, находя много общего между ними, а меж тем к таким сравнениям следует подходить с осторожностью. Да, Домициан часто заглядывал в дневники угрюмого каприйского отшельника, выискивая в них советы и указания, но он представлял собой совсем другой тип властителя. Он постоянно выступал публично, а в решении государственных проблем, как уже говорилось, предпочитал принимать личное участие. Тиберий годами держал высоких чиновников на одних и тех же постах, Домициан часто их менял. Тиберий считал их всех одинаково плохими и негодящими, в лучшем случае — подозрительными. С таким мнением Домициан соглашался, однако полагал: умнее будет не позволять государственным мужам задерживаться на высоких постах — тогда они не успеют обрасти приспешниками, расширяя свое влияние. Обе школы персональной политики всегда имели и имеют своих сторонников и противников. А вот что гораздо важнее — как Тиберий, так и Домициан помощников (соратников) себе выбирали с умом и сурово их контролировали, так что даже враги обоих императоров вынуждены были признать: в их правление в стране царил порядок.

Особое внимание Домициан уделял правоохранительным органам, а также боролся со злоупотреблениями властей, их необъективностью и взяточничеством. Наказывал также за нарушение принятых норм поведения, а если их нарушали весталки, то повелевал этих женщин хоронить заживо, следуя давним обычаям, которые вполне одобряли и его современники. Цезарь вникал и в мелкие вопросы, например, приказывал сносить деревянные ларьки и лотки, препятствующие уличному движению. Некоторые его распоряжения нам показались бы по меньшей мере спорными, если не вредными для народного хозяйства. Так, он запретил разбивать виноградные плантации на пахотных полях и даже велел уничтожать уже существующие. Разумеется, в данном случае император руководствовался соображениями большего блага для страны и ее жителей: вино в данном случае было скорее роскошью, но не необходимостью. Жизнь, однако, постепенно сама исправляла эти наивности в сельскохозяйственной политике, подобно другим запретам, вроде бы вызванным благородными, но не реальными побуждениями.

Однако сенат видел в цезаре лишь жестокого тирана. И тоже был по-своему прав. Со времени бунта Сатурнина император становился все подозрительнее, что вызывало усиление репрессий по отношению к высшим слоям общества, а это, в свою очередь, усиливало оппозиционные настроения в стране. Одни за другими сыпались обвинения в оскорблении императорского величества, процессы, заканчивающиеся смертными приговорами или, в лучшем случае, изгнанием виновных за пределы Римской империи, нарастали преследования философов, евреев и христиан. Все это напоминало времена Тиберия и Нерона. Что касается преследований по религиозным мотивам, то они были связаны с постоянными волнениями в Палестине, римские же власти не делали различия между двумя религиями.

Вместе с тем цезарь умел поиздеваться над своими настоящими или вымышленными врагами и бескровным образом, хотя и не менее жестоким. Однажды он пригласил на пир высших государственных чиновников. Зал для роскошного пира, куда гостей впустили одних, без их охранников и личной прислуги, был весь черный — пол, потолок и стены. Возлежать за трапезой (по римскому обычаю за едой возлежали, а не сидели) гостям предстояло на погребальных носилках; у носилок находилась таблица с указанием конкретного сановника, выполненная с соблюдением всех правил оформления кладбищенских надгробий. Когда ошеломленные гости с трепетом улеглись на указанных местах, снова распахнулись двери и под звуки похоронной музыки в зал бесшумно вошли одетые в черное юноши и каждый, грустный и бестелесный, как загробная тень, занял свое место в ногах приглашенных. Воцарилась полная тишина, люди боялись даже пошевелиться или перевести дыхание. Принесли угощение, такое, какое по римскому обычаю полагается усопшему. Тут тишину нарушил цезарь, начавший потусторонним голосом повествовать о загробной жизни и о предстоявших там муках. Приглашенные окончательно распростились с жизнью, но им разрешили спокойно удалиться. Правда, за дверями пиршественного зала сановников ожидали не собственные слуги, которых господа там оставили. Каждого гостя до его дома сопровождал некто незнакомый, словно собирался именно там по приказу цезаря совершить экзекуцию. Однако никакой экзекуции не было — гости цезаря входили к себе в дом и, казалось, наконец могли вздохнуть с облегчением. Но это было еще не все. Едва несчастный мог почувствовать себя в безопасности, как раздавался громкий, повелительный стук в дверь. Неужели все-таки палач от цезаря с приговором? От цезаря — но не с приговором, а с дарами. Один принес ту самую надгробную таблицу, что стояла у его ложа на званом пиру. Оказалось — она из чистого серебра. Другой принес не тронутое гостем угощение, оказавшееся в очень ценном сервизе. И вот наконец появился тот юноша, который сидел в ногах приглашенного, подобный загробной тени, — теперь он, стройный и оживленный, весело приветствовал хозяина дома. Да, шуточка жуткая и дорогостоящая. Вряд ли хоть один из участников кошмарного пира смог забыть чувство давящего страха и искренне простить человека, заставившего его такое испытать.

Политическая ситуация в стране осложнялась еще и тем, что у Домициана не было детей, так что любой из представителей высшей аристократии мог подозреваться в злом умысле с целью захватить власть. Император был женат на Домиции Лонгине, дочери Корбулона, знаменитого вождя нероновских времен, отобрав ее у первого мужа в 70 году, когда в отсутствие Веспасиана Домициан был хозяином страны и столицы в течение нескольких лет. Она родила ему сына, получив при этом звание Августы. Мальчик однако скоро умер и был причислен к сонму богов. Больше детей у Домициана не было. Позже Домиция изменила мужу, уже императору, сойдясь со знаменитым танцором Парисом, который за этот роман заплатил жизнью… Домицию отправили в изгнание, из которого она, впрочем, очень скоро вернулась. Похоже, Домициан и в самом деле ее любил. А вот она не забыла и не простила испытанных унижений, тем более что муж ее без стеснения заводил бесчисленных любовниц, среди которых была даже его собственная племянница Юлия, дочь брата Тита. Ее супруга Домициан велел убить. Кровосмесительная связь закончилась трагично. Юлия забеременела, цезарь велел ей избавиться от будущего ребенка, в результате чего молодая женщина умерла. Ее дядя, любовник и убийца в одном лице, очень переживал и велел зачислить ее в число богов.

В 95 году Домициан заподозрил в покушении на свою жизнь и свой трон Флавия Клеменса, двоюродного брата, которого и приговорил к смертной казни, а его жену, Домициллу, сослал на крохотный безлюдный островок. Их он обвинил в безбожии, то есть в отступлении от культа домашних богов. Поговаривали, что они сочувствовали евреям, а многие считали их христианами. Если это правда, тогда мы имеем дело с самым древним случаем проявления новой религии в столь высоких кругах.

Дело Клеменса и Домициллы, маленькие сыновья которых даже самим цезарем не раз назывались его наследниками, стало для приближенных императора сигналом, что опасность угрожает всем. Возник заговор, причем в число заговорщиков входили императрица, оба префекта преторианцев, комнатный служитель императора Парфений и Стефан, управляющий владениями Домициллы. Стефан, по слухам, вошел в число заговорщиков не столько из желания отомстить за свою хозяйку, сколько из опасения, как бы не вскрылись его собственные злоупотребления. Именно он, если опять же верить слухам той поры, сыграл главную роль в покушении на императора.

ДИНАСТИЯ ФЛАВИЕВ

Заговор решено было осуществить 18 сентября 96 года. Операция подготавливалась тщательно, были продуманы все мелочи, вплоть до острого ножа, который цезарь всегда держал в спальне под подушкой и который Стефан сумел украдкой убрать. Стефана допустили к правителю по неотложному делу — якобы с информацией о готовящемся покушении на императора. Сиеста — святое до сих пор для всех итальянцев время послеобеденного отдыха. Цезарь, как всегда, удалился в покои отдохнуть. Всех, допускаемых к императору, всегда тщательно обыскивали. Стефан спрятал кинжал в складках бинта — уже несколько дней он предусмотрительно появлялся при дворе с перевязанным левым плечом и всем рассказывал о своей ране. Оставшись с императором наедине, Стефан не медля нанес ему мощный удар ножом в пах, а мужчиной он был сильным. Раненый Домициан сунул руку под подушку ложа, у которого сидел, но вместо ножа вытащил только рукоятку, тогда он всем телом навалился на заговорщика и повалил его на пол. Завязалась борьба. На шум вбежали в спальню остальные заговорщики — Парфений, какие-то завербованные вольноотпущенники и гладиаторы. Цезарь был заколот их кинжалами, но в суматохе погиб и Стефан.

Так ушел из жизни последний представитель рода Флавиев, одной из самых прославленных династий в истории империи. Кто придет к власти следующим, кто станет господином великого Рима?