"Слуги в седлах" - читать интересную книгу автора (Ринтала Пааво)
2
Он, видно, и впрямь помешался. Прошлым летом всерьез ходил к Юсси... Он ухмыльнулся, нажал кнопку и, услышав зуммер, открыл дверь.
Большая светлая комната, два низких столика, газетница и обитые светло-серой тканью низкие стулья. Поверхность стола коричневая. На стенах картинки.
Бледная молодая женщина в очках торжественно поклонилась:
— Добро пожаловать. Доктор просит минутку подождать.
— Хорошо.
Он сел и принялся тереть пальцем коричневую поверхность стола. Бумага с рисунком красного дерева наклеена на обычную березу.
Сидеть на низком стуле было неудобно. Он встал, пересел к газетнице и стал искать какого-нибудь чтения. Все — шведские или английские женские журналы, ничего другого. Он поискал «Вог». Этот журнал он иногда просматривал за неимением лучшего, но здесь его не оказалось. Он оглядел картинки на стенах. Они двух цветов: одни синие, и люди на них удлиненные или укороченные, другие терракотовые. Финский модерн.
Чертовски скверное подражание Модильяни и Кампильи.
Задняя дверь открылась. Длинный молодой обворожитель в светлом пиджаке придержал дверь, и дородная женщина средних лет выскользнула из-под его руки.
— Как я уже сказал, это давно принято в Швейцарии и Америке. Надеюсь, что мы нашли теперь ту верную нить, которая выведет нас из лабиринта.
Груда мяса обернулась, обеими руками схватила руку неотразимого брюнета и долго ее держала.
— О, доктор, спасибо.
— Благодарю и до свидания, мадам, — сказал доктор и повернулся. Теперь толстуха средних лет для него исчезла и существовал только тот, к кому он обратился:
— Здравствуйте, доктор Окса, добро пожаловать. Вам пришлось немного подождать, я искренне огорчен.
— Не беда.
— Но теперь я в вашем распоряжении на весь вечер.
— Надеюсь, мы справимся скорее.
— Я полагал, что нам надо пообедать.
— Кто вам сказал?
— Директор звонил...
— Ну, это не обязательно.
— Пройдите, будьте добры.
Комната была маленькая. Большой массивный стол, три кожаных кресла и широкий диван целиком ее заполняли. Стены серые, без единой картинки. Доктор сел за стол, а он в кресло напротив.
— Сигару?
Доктор протянул красный металлический портсигар. На портсигаре был изображен шут.
— Спасибо, не откажусь.
— Откуда доктор Окса родом? То есть откуда родом ваши предки?
— Из центральной Финляндии.
— Отличались ли долголетием представители мужской линии как со стороны отца, так и со стороны матери?
— Насколько мне известно — да.
— Доктор Окса, вероятно, не знает, бывали ли у мужчин из его рода временные нервные срывы? У дедов, дядей или братьев?
— Нет, я не знаю.
— Не может ли доктор Окса рассказать мне немного о своем роде, о детстве и детских воспоминаниях?
— Могу, конечно.
— Это вас не утомит?
— Нет, совсем нет.
— Могу ли я узнать, на каких должностях служили ваши деды? Я спрашиваю об этом только как врач. Когда мы ищем источник неожиданного нервного срыва, нам надо прежде всего выяснить, нет ли причин наследственных.
— Дед по отцу был торпарем[14] в центральной Финляндии. И подрабатывал как приходский мясник. У него было двенадцать детей, он умер восьмидесяти двух лет и успел выкорчевать сорок шесть гектаров земли под пашню. Отец был младшим сыном, он родился от второго брака дедушки. Деду было тогда шестьдесят девять лет.
— Вот как? Мне кажется, мы можем перейти к материнской линии.
— Мой отец был учителем народной школы и женился на дочери крестьянина средней руки. Мне было девять лет, когда отец умер от дифтерита. Я единственный ребенок.
Доктор тотчас же оживился.
— Не можете ли вы теперь рассказать о вашем детстве? Не обязательно, чтобы это было что-то цельное. Так, кое-какие разрозненные картины. Это было бы очень интересно.
— Пожалуйста. С чего бы мне начать?.. Отец мой был учителем в северной Финляндии, в Оулу. Жили там тогда так же на городской манер, как теперь. Белые красивые деревянные дома. Большие дворы. Во дворах — конюшни и конский запах. Оулу был заметным центром фрахта. Оттуда везли товары на север, на запад и на юг. Там я провел детство. Иногда ездил в Торнио. Из раннего детства мне больше всего запомнились белые ночи, рынок со старыми лавками вдоль берега, сумеречные проулки на задних дворах. Там мы, мальчишки, играли октябрьско-мартовскими звездными вечерами. В августе на морском пороге, по бедра в воде, стояли рыбаки в шапках с полями и ловили лососей. Помню зимние воскресные дни. На углах улиц, засунув руки в карманы или под кушак, собирались конюхи с больших обозов. Они говорили и говорили, сплевывая табак. Мерилом всего для них служила лошадь. Мужчина, который не был лошадником, вообще не был для них мужчиной. А если был лошадник, то был, значит, мужчина. И теперь, когда я слышу речи политиков, облаивающих друг друга, или попадаю на ужин к заводовладельцам, я вспоминаю о родном городе и извозчиках, которые бахвалятся друг перед другом и оценивают всех в зависимости от того, кто лошадник, а кто нет. Потом помню батальон снайперов, выстраивающийся в колонну и умолкающий в вечернем благоговении на плацу перед казармой. Мы, мальчишки, часто глазели на это. Да... Я ходил в школу, потом в лицей. О школе у меня особенно приятные воспоминания. Это была красивая школа у водопада Поккисенвявля. Шум порога доносился до школьного двора. Из окон виднелся сад и за садом церковь.
Доктор, кажется, делал заметки.
— Потом подготовился, съездил на устные экзамены в Хельсинки, неважно знал русский, но все-таки сдал экзамены и стал студентом. Осенью начались занятия. Я жаждал учиться. На рождество тысяча девятьсот семнадцатого, как всегда, поехал на каникулы. Мама жила уже не в городе, а на среднем севере, в родном доме, хозяином которого был ее брат, мой дядя — симпатичный сектант. С каникул я вернулся в Хельсинки только в мае, к параду белой армии. Я присоединился к ней еще в своем приходе. Поскольку я перед тем упражнялся в стрельбе, меня назначили ротным. Мы, как и другие герои средней Финляндии — из Вилппулы, Оривеси, Ланкипохьи, Тампере, Тойлы, Лахти, — пришли в Хельсинки в грязных сапогах, с окровавленными руками, но упоенные свободой и счастливые. Потом я продолжал учиться, стал работать, женился. Пошли дети, я начал готовить диссертацию, ушел с прежней службы, пришел на это место, где работаю теперь. Здесь я поднимался ступенька за ступенькой, стал доктором, заведующим отделом. Работал много, входил в комитеты и комиссии, копил деньги и приобретал имущество. Что добыл, то добыл. Немного. Не больше других финских служащих. К этому прибавилось наследство жены. Вот и все. И вся история.
Доктор закурил.
— Вы рассказали очень связно и интересно.
— Теперь ваша очередь, — сказал он доктору и улыбнулся.
— Простите, не понял.
— Ваша очередь рассказывать о своей жизни. Я рассказал о своей. Вам это было интересно. Теперь мой черед слушать интересные истории о детстве. Начинайте.
— Простите, но я все еще не понимаю, что вы имеете в виду?
— Разве из вежливости вам не следует рассказать о себе? Я уже четверть часа говорю один.
Доктор повертел в руках карандаш.
— Если вы, доктор Окса, умышленно хотите посмеяться надо мной, может быть, мы покончим с рассказами и перейдем к другому делу?
— А я думал, вы хотите посмеяться надо мной.
— Простите. Я врач вашего учреждения. Мне позвонил директор и сказал, что придет старый доктор, которого надо обследовать. Он выходит на пенсию. У него нервное расстройство. Так мне было сказано. Но мне кажется, мы только потеряем время, если станем искать изъян в ваших нервах.
— Мне тоже так кажется. И Юсси то же самое говорил. Весной я и сам думал, что дело в нервах, и по собственному почину пошел к Юсси Пелтола.
— Вы с ним знакомы?
— С таких лет, — сказал он, вытянув руку. — Юсси — однокашник моего сына.
— Это один из наших способнейших психиатров. Если он того же мнения, что и я, нам не стоит продолжать это издевательство. Ведь вам это так, конечно, представляется?
— А обед, который оплачивает нам акционерное общество?
— Да, общество... Неприятная история... Я как врач общества должен выписать вам свидетельство. К сожалению, несмотря на желание директора, я не могу дать вам свидетельство о нервном расстройстве. Мы, финские врачи, не можем считаться с пожеланиями директоров. Может быть, в иных государствах это и принято, но не у нас. В Финляндии врачи еще не утратили чести.
— Могу пожелать вам счастья как поборнику финской врачебной чести. Нам, инженерам и техникам, приходится считаться с требованиями директоров и правлений. И здесь, в Финляндии, и в больших государствах — в тех еще больше, во много раз больше.
— Я искренне огорчен, но не могу дать вам желаемых свидетельств. Как врач я несу ответственность за свою подпись. А это было бы безответственно. Мы, врачи, не представляем никакого акционерного общества и никакой партии. Мы представляем только гуманность, — сказал врач. Голос у него был красивый, лицо — торжественное.
Он слушал и смотрел на психиатра. Этот человек привык нести вздор пациенткам. Частная практика. Красивые, избитые слова. Врачи такие же смертные, как и мы все. Воображают себя защитниками гуманизма. А пожелания и приказы выслушивают, как все остальные. Приходится выслушивать. Во всяком случае, в больших государствах и больших учреждениях. Попал бы ты в мясорубку всяких комиссий и совещаний, знал бы, что почем. Хорошо тебе гарцевать на врачебном гуманизме.
— Вы всерьез думаете, что я хочу получить такое свидетельство?
— Я так полагал, поскольку директор звонил и..,
— Если бы вы написали, что мои нервы сдали или еще что-нибудь в этом роде, как это у вас там называется, я бы с этой бумагой отправился к Юсси и засадил вас за решетку кирпичи считать. Он парень решительный и ругается лихо.
Доктор встал и робко протянул руку.
— Спасибо, что сказали. А я было подумал, что вы и сами хотите получить такое свидетельство, чтобы уйти на пенсию с полным окладом. Я напишу, что нервы у вас железные, как у летчика-истребителя...
— Черта с два, я себя считаю более разумным человеком: я бы постеснялся учиться тому, как обстреливать людей, и потом применять свою науку... У таких приятелей нервы, видно, еще с рождения трахнуты...
— Вы, значит, пацифист? А как насчет обеда?
— Я не пацифист и не милитарист. Однажды, когда я так рассуждал, какой-то магистр философии напомнил мне о самозащите и спросил: что бы вы сделали, если бы бешеная собака вцепилась в ваш зад? Перед этим он горячо разглагольствовал о готовности к обороне. А потом задал мне такой вопрос. Я на него поглядел и удивился вслух, что же это за преподаватели в университете, если такие типы бегают по городу с дипломами магистров в кармане? У нас на политехническом такой мужик никогда бы не получил диплома.
— Но оттуда выходят и еще более удивительные магистры... Пойдем?