"Принцессы, русалки, дороги..." - читать интересную книгу автора (Шевелёва Екатерина Васильевна)

ПАЛЬТО ПРИНЦЕССЫ

Перед зеркалом поворачивалась так и этак высокая худая девушка лет двадцати пяти в очках. Она примеряла белое, как лебяжий пух, пальто «джерси» с пометкой 140 на круглом глянцевитом ярлыке. В смысле — сто сорок рублей.

— Идет вам. Одно только и осталось. Быстро разобрали, — доверительно сообщила продавщица.

Девушка в очках казалась очень элегантной. Принцесса! Иллюминованная улица, отраженная в зеркале, была ее ореолом.

Потом девушка стала медленно-медленно, все еще поворачиваясь перед зеркалом, снимать пальто и тут я не выдержала:

— Нельзя ли поскорей! Другие тоже ждут. На сквозняке!

«Другие» была я сама. А холодно от хлопающих дверей мне было потому, что я прибежала в магазин «Женская одежда» в свитере, благо магазин этот — рядом с нашим домом.

Я ожидала, что «принцесса» ответит мне какой-нибудь язвительной репликой, но она растерянно улыбнулась, торопливо сняла пальто и неловко обеими руками подала его мне.

И оказалась не Белой Лебедью, а гадким утенком. Угловатая, нескладная.

Рядом стояла мать — я ее раньше не заметила. Высокая. Большое выцветшее иконописное лицо: строгие глаза, строгие губы. И шуба на ней, на матери, была, казалось, сделана из шкуры какого-то старого, усталого, вылинявшего зверя.

Дочь и мать зачарованно глядели на белое пальто, которое теперь примеряла я и которое сидело на мне, как балахон.

— Ему понравилось бы, — тихо сказала дочь. Не то матери, не то самой себе.

Я спросила:

— Ну, а вы почему не берете? На вас оно великолепно!

— У меня сейчас нет таких денег!

— Нет таких денег, — повторила мать.

На этот раз слова были совершенно выцветшие. Ни сожаления. Ни упрека. Ни гордости. Ничего. Так, словно все силы этой женщины, все краски, все ее способности пошли на то, чтобы создать своего высокого худого перекладного «утенка», со скрытой где-то удивительной «пружинкой» для превращения в «Царевну-Лебедь».

— У меня почти что накоплено на шубку. То есть еще не накоплено, но рассчитано. Должна получить за сверхурочные. А я даже не купила бы шубку, а купила бы это пальто! — сказала дочь.

— Спросите, наверное можно в кредит? — посоветовала я.

— Можно в кредит? — неожиданно звонко спросила мать. Дочь молчала. По-детски приоткрыв рот, она протянула руку к пальто.

— Нельзя в кредит! — отрезала девушка продавец. Схватила пальто, закрыла его пластиком, громко ворча, что цена специально крупно написана, — кажется, можно сосчитать свои деньги прежде, чем примерять, а она сама не обязана тратить столько своего дорогого времени на скучные разговоры.

Я пошла к выходу, а мать и дочь все еще стояли перед «своим» пальто.

И только дома я вдруг поняла, что звучало в словах дочери «у меня сейчас нет таких денег», «у меня почти что накоплено на шубку, а я купила бы это пальто».

Звучала, ну да, звучала в них наивная, фантастическая надежда на то, что я, ну да, одолжу эти недостающие 40—50 рублей! Головокружительная надежда на чудо. На возможности чуда во взаимоотношениях людей... А ведь в самом деле, разве это не так?

И я снова кинулась в «Женскую одежду», где торговля обычно до семи часов вечера. Впрочем, было уже около семи. Все ускоряла шаги, и чудилось мне, что пересекла где-то границу времени и очутилась сразу в Настоящем и в Прошлом. Казалось, что бегут со мною вместе в наш современный магазин мои давние подружки, заводские динамовские девчата тридцатых годов. Все мы в тяжелой обуви, в грубых рабочих куртках, а как хочется быть одетой чуть-чуть необычно и поправиться «ему», одетой «просто, но со вкусом», — по словам мамы, старательно мастерившей и перекраивавшей для дочки то «выходную» блузку, то праздничное платье из своего старья. И уже будто не по нашей улице бежала я, а по широкой зимней улице волжского города на последнее заседание комсомольской конференции и было холодно — февраль. И хотела встретиться с «ним» и страшилась встречи, потому что впервые заметила и свои большие — не по ноге — боты, и невзрачную шубенку...

В магазине было пусто, отделение демисезонных пальто задернуто занавеской. Девушка продавец этого отделения пристроилась у столика с телефоном и сосредоточенно накручивала диск. Дозвонилась наконец:

— Павел, это я, Лиська! Ну да, Лизавета твоя!

— Я все-таки насчет того пальто, то есть тех двух женщин, — сбивчиво начала объяснять я, — понимаете, я хотела одолжить им недостающие деньги! Понимаете, ведь раньше, ну, вот в тридцатых годах в магазинах ничего такого не было, а сейчас есть, так пусть девчата покупают... Она ведь очень любит своего парня... Это же ясно. Как вы не заметили... Давно они ушли?

— Давно. Я в неудачные личные дела не вмешиваюсь! — заявила продавщица, всем своим видом показывая, что ее личная жизнь как нельзя более удачная.

Откинув занавеску, из отделения демисезонных пальто вышла молодая женщина:

— Ну, что тут у вас?

И, очевидно, потому, что в ее вопросе прозвучало не любопытство и не требование рассказать в чем дело, а ответственность и спокойное достоинство, я снова, уже менее сбивчиво повторила свое объяснение.

Молодая женщина покачала головой:

— Почему же вы не сделали ей в кредит, Елизавета Николаевна?

Продавщица нагловато усмехнулась:

— А вы можете жаловаться на меня хоть самому Павлу Рувимовичу. Эти пальто и так легко покупают. Завтра уже их не будет!

Наталья Дмитриевна взглянула на девушку чуть растерянно, как мне показалось, а потом посмотрела на меня изучающим взглядом.

— Ну, как растолковать, — вздохнула она, — что вежливость, тактичность входят в профессиональную обязанность работника торговли. Психологическая наша профессия. А не хватает продавцов... Вот вы нам, пожалуй, подошли бы...

И металлическим голосом окликнула повернувшуюся к нам спиной Елизавету:

— Все остальное в порядке, Сислова? Или еще есть какие-нибудь недоразумения?