"Приключения-77" - читать интересную книгу автора

I

Утреннее заседание закончилось, но участники конференции не спешили на обед. Еще было время, чтобы поговорить, обсудить доклады и размять ставшие непослушными суставы.

Народ на конференции биологов был в основном пожилой, все больше доктора, кандидаты, преподаватели вузов. Одни группками стояли в просторном фойе, другие неторопливо прогуливались по блестящему лаковому паркету, склонив головы и заложив руки за спины.

У большого вазона-кадушки, из которого тянулись вверх стебли плюща, стоял высокий худой человек. В правой руке он сжимал красную кожаную папку, левая, одетая в черную перчатку, была словно пришита к бедру, как у старых кадровых военных, привыкших придерживать личное оружие — шашку. Строгое напряженное лицо, легкое покачивание на носках выдавало его волнение, говорило о том, что человек нетерпеливо ждет, может быть, переживает, решая, уйти или подождать еще...

Вскоре к нему подошел полный, начинающий лысеть мужчина, его движения были широкими и уверенными. Они поздоровались, чуть дольше, чем положено просто знакомым, задержали рукопожатие, глянув в глаза друг другу.

— ...Если бы не рука, не узнал бы тебя, Гуров, — сказал полный мужчина. — Что, так и висит как плеть? И видать, погоду предсказывает отменно, а?

— Есть такое дело, Родион Иванович, — сдержанно ответил Гуров.

— Ну, голубчик, рассказывай: где, как, когда, почему и откуда? — Родион Иванович дотронулся до локтя Гурова и легонько подтолкнул его к выходу из зала.

— Вот ведь как получается... Раньше в отряде я бы вас так спросил. А нынче вы командуете.

— Все течет, все изменяется, дорогой мой... Впрочем, разве в отряде не я командовал, хоть и врачом был, а? Вспомни, не я ли подсказывал тебе, кого на задание можно посылать, а кого нельзя. И так далее... И потом, голубчик, я к вам попал в звании и в возрасте повыше!

— Верно. А теперь тем более: пост у вас союзного значения...

— Ты брось, Гуров, по голенищу хлопать. Ты ведь не такой?.. Или изменился? Пойдем, садись в машину, я тебя в одно местечко отвезу, пообедаем... Так как же ты биологом заделался, ты железнодорожник, секретарь горкома, командир партизанского отряда! И на тебе — биолог, доцент!

— Всего лишь преподаватель, — сказал Гуров, утопая в мягком сиденье просторной легковой машины.

— Это, голубчик, частность, которая в любую минуту может измениться. А ты уточни по существу.

— Все проще пареной репы... К травкам я еще в отряде присматривался: лес-то нас кормил, защищал, укрывал, лечил. После войны какой из меня работник с одной рукой? Пошел в школу, потом в институт. Двинул по ученой дорожке, хотя до сих пор не уверен, правильно ли сделал.

— Почему же не вернулся домой, на старую работу?

— После госпиталя остался в Сибири... Сейчас работаю со студентами. Вот привез доклад об их работах по декальцинированию костей рыб.

— ...Разрушаете хребет, а хвосты растут как у контрольных, так и у опытных, — хохотнул Родион Иванович.

— Не совсем. Есть новые данные...

— Ладно, Гуров, прости, перебил. Почему же ты в Снеженск не вернулся? Ведь, если не ошибаюсь, ты там и родился?

— Как одна старушка говорила, пути господни неисповедимы.

— Ну, во-первых, не всегда эти пути неисповедимы, и во-вторых, ты что-то темнишь... Вот и приехали. Каково, а?! Какую харчевню на лоне природы отгрохали! — Родион Иванович вытер большим носовым платком лицо и шею, а потом уверенно, как у себя дома, направился к рубленой избе, стоящей прямо в лесу. Резные, свежеструганые «полотенца» свисали с двускатной крыши, занавесками украшали окна и высокое крыльцо, переходящее в террасу. Справа от избы вытянул шею колодезный журавль, слева, прямо на залитой солнцем лужайке, белыми скатертями, как ромашки, цвели накрытые столики. На все это солнце глядело сквозь сосновые ресницы, бросая теневые кружева на избу, отчего та стояла нарядная, словно молодица, ожидающая гостей.

Родион Иванович шагнул на крыльцо, прошел на террасу и пригласил Гурова сесть за столик.

— Это тебе не партизанская землянка «в два наката»... Так, значит, в Снеженске и не был?

— С войны.

— Неужели не тянет в родные края?

— Нет... — как-то неуверенно ответил Гуров.

— А я, грешным делом, и то два раза проездом был. — Родион Иванович довольно жмурился, когда солнечный зайчик, проглядывая сквозь зеленую стенку из цветной фасоли, затянувшей террасу, попадал ему в глаза. — Поезжай, Гуров, посмотри, не пожалеешь. Представь, шел я по нашему лесу, глядел на сосны и думал, что в них до сих пор осколки сидят, и пули, которые для нас фашистами предназначались... Так все живо себе вообразил, что даже косые надрезы на стволах — для сбора живицы — и те мне показались какими-то условными военными знаками! И Снежка течет. Чистая-чистая. Только обмелела малость. А деревеньки... Калиновка, Липки, Щегловка, Березовка. Музыка! Любовался я, хотя у меня на Рязанщине места не хуже... А ты пошто это хмуришься? Девушка-голубушка, принеси нам квасу, а потом все остальное...

Стройная девчушка в платьице с короткими рукавчиками-фонариками, в белом крахмальном передничке и кружевном кокошнике, улыбаясь и морща веснушчатый носик, быстро вернулась с деревенской крынкой кваса. Неровные глиняные бока крынки тут же запотели, капельки медленно сползали со стенок на поднос. Родион Иванович не спеша разлил золотистый квас в глиняные стопки, выпил, снова налил.

— А наша центральная усадьба цела? — спросил Гуров.

— В лучшем виде. Такой мемориал отгрохали, хоть снова селись! И землянки восстановили, и коптилки из гильз — все, как при нас. Областное начальство мне говорило, что и лесной аэродромчик оборудуют, По-2 поставят. Значит, так, — без перехода начал он перечислять блюда подошедшей официантке. — Две окрошки. Так, Гуров? Ты корректируй, ежели что не так. Голубцы. Сбитень и...

— Я давно не пью, — спокойно сказал Гуров.

— ...И по стопочке для начала, — закончил Родион Иванович. — Такое дело. У самого... — И он дотронулся рукой до груди. — Сегодня сам бог велел... Хмурый ты какой-то, Гуров. Может, неприятности? Дети?

— Двое. Уже на своих хлебах.

— А может, тебе не нравится, что я войну вспоминаю? Кое-кто, слышал я, начал поговаривать, что, дескать, надоело. А я помру, тогда забуду! Мне порой и коробка сигарет обоймой с патронами кажется.

— Зачем так, Родион Иванович. У меня тоже бывает.

— Газеты читаешь? — тем же тоном продолжал Родион Иванович. — На Западе сотни книг о Гитлере издают, фильмы снимают об этой сволочи. Ну ладно, давай со свиданьицем. Сполоснем...

Они выпили, похрустели редиской и луком, пощурились на солнце, потом принялись за рыбное ассорти. Гуров ел неторопливо, без аппетита. Родион Иванович, точно пытаясь его раззадорить, мычал и чмокал, покачивал головой, отдавая должное приготовленному блюду.

— А на обелиске много наших из отряда? — чуть погодя спросил Гуров.

— Все честь по чести!

— А Нефедов там есть?

— Ты что, Гуров? С каких это пор предателей на мемориальную доску заносят?