"Искатель. 1975. Выпуск №6" - читать интересную книгу автора

12

Утром Николай Ильич едва встал. Голова кружилась. Гриша уже ушел на работу. Оставил на столе записку: «Коля, шамовка в холодильнике. Забирай подчистую». Николай Ильич собрал свой вещмешок, вытащил из холодильника закупленные Гришей продукты. Есть ему не хотелось. Налил только водки из початой бутылки и, крякнув, выпил. Но легче не стало. Уже одевшись, обув валенки и ватник, он прошелся по комнате. Постоял у серванта, разглядывая фужеры, рюмки. «Эко накупил Гришка Собашник. Кто бы подумал». В колонии Мокригина звали Собашником за то, что однажды на лесосеке он подманил коркой хлеба собаку, видать, отставшую от охотников, и, убив ударом топора, варил в котелке целую неделю.

В вагоне Зотов вспомнил про журнал и с трудом разыскал его среди пакетов с продуктами. Теперь уж он повнимательнее рассмотрел все картинки. Их было четыре. И на одной его деревня, Зайцево. Только подпись какая-то чудная: «Т. Алексеев. Воспоминания о прошлом». На других картинах были изображены незнакомые места — живописные домишки, сети, сохнущие на заборе, большие остроносые лодки на песчаном морском берегу. А подпись под всеми одна — Т. Алексеев. Николай Ильич стал листать журнал и вдруг остолбенел: с маленькой фотографии на него смотрен сын!

«Да как же это? — прошептал старик. — Тельман, сынок! Откуда?» Он стал читать, что там было написано, но глаза застилала пелена. Буквы рассыпались, расплывались, и, как ни тер Николай Ильич глаза, ничего не мог разобрать. Наконец немного успокоился, пришел в себя. Повернув журнал ближе к свету, медленно прочитал небольшую заметку «Дороги художника Алексеева». Речь шла о его Тельмане, о Тельмане Зотове! «Ну почему же здесь написано «Алексеев»? — недоумевал Николай Ильич. — Вот ведь даже и отчество — Николаевич».

И вдруг его словно ожгло: «Фамилию материну взял. Не захотел отцову носить. Не простил…» Он бессильно уронил журнал на колени. Жгучая обида душила его. Николаю Ильичу стоило большого напряжения не разрыдаться. Найти для того, чтобы потерять! Одно мгновение радости только затем, чтобы тут же испытать горечь ни с чем не сравнимой обиды.

— Чего, старик, горе у тебя? — спросила участливо старушка, сидевшая напротив.

Николай Ильич только молча взглянул на нее и опустил глаза.

— Э-эх, — вздохнула старуха. — Нас, стариков, одно лишь горе поджидает. Радости-то наши вышли все. Тю-тю наши радости.

Николай Ильич всю дорогу сидел понурившись. Ему не хотелось ни думать, ни двигаться — вот так бы все ехать и ехать, нигде не останавливаясь, ни с кем не разговаривая. Так и умереть — тихо, никем не потревоженному, с нерасплесканным жгучим горем в сердце.

Но, подъезжая к Мшинской, он все же встал со скамейки, словно повинуясь постороннему приказу. На платформе с ним кто-то поздоровался, Николай Ильич кивнул машинально, даже не разглядев кому. Он шел через большой заснеженный лес по знакомой, тысячи раз исхоженной тропинке, не глядя под ноги, время от времени оступаясь в глубокий снег. Ветер глухо гудел в вершинах елей, и постепенно его шум дошел до сознания Николая Ильича, а вместе с шумом и сам лес, и снега вокруг, и узкая тропинка под ногами. Зотов словно проснулся от сна, но боль в сердце осталась. Жгучая боль. И первой мыслью, которая пришла здесь, в пустынном, неприветливом лесу, была: а не сам ли виноват в том, что разошлись, разлетелись они с сыном по разным дорогам? Ну поссорились, крепко поссорились они в августе сорок первого. Да что из того? Разве это на всю жизнь — ссора отца с подростком-сыном? Ведь добра же, добра хотел он Тельману. От смерти уберечь хотел!

Что было, то прошло. Так почему же потом, после войны, не разыскал он сына, единственного во всем белом свете родного ему человека? Не разыскал, не посмотрел ему в глаза, не попросил прощения. А надо было попросить. Просить до тех пор, пока он не простил бы. Просить прощения за минутную слабость — да мыслимо ли было устоять в ту пору? Ведь слаб он, слаб, как и всяк человек. И сын бы простил. Простил бы, это Николай Ильич твердо знал. Родная кровь.

Как много могло измениться тогда! И жизнь могла пойти совсем не так, как пошла. Да разве попал бы он в тюрьму, если б сын стоял рядом? Сын — опора, надежда. Смысл жизни. Так почему же не разыскал он его, почему?

«А если бы не попался мне этот журнал с портретом Тельмана, стал бы я сына разыскивать? — подумал Николай Ильич. — Столько лет не искал…»

Он шел, еле волоча ноги, весь во власти воспоминаний, то отчаиваясь, то снова загораясь надеждой.

«А может быть, и не со зла поменял Тельман фамилию, может, жизнь заставила? — мелькнула у него мысль. — В жизни каких только передряг не случается — можно и имя свое забыть, не только фамилию. Отчество ведь сын не сменил? Николаич ведь, Николаич!» — с надеждой прошептал он.

Когда старик подходил к дому и из-за деревьев еще невидимый ему Дружок радостно взлаивал, почуяв хозяина, Зотов твердо решил узнать в справочном бюро адрес и послать сыну письмо.