"Глаз Эрлика" - читать интересную книгу автора (Оффут Эндрю)

Глава 7 ИСПАРАНА ИЗ ЗАМБУЛЫ

Долгое время Конан лежал, хватая ртом воздух и дивясь происходящему. Наконец он поднял голову и увидел траву. Стройные пальмы стояли как часовые, карауля приличных размеров оазис, который, похоже, вырос из большой скалы, вылезшей из земли на совершенно ровном месте. Конан лежал неподалеку от окруженного камышом водоема, представлявшего собой довольно большое озерцо.

"Мне все приснилось?"

Нет, Конан въехал в ужасное ущелье — его лошади-то ведь пропали; сам он оказался далеко на юге и в большом оазисе. В том, что, по словам самаррянина, лежал менее чем в двух днях пути от Драконьих холмов? Он не знал. И не мог быть уверен. Он надеялся на это и потому — верил. Тозия Зул, надо полагать, говорил о том же оазисе, что и Арсил из Самарры.

Киммериец усмехнулся. Значит, подумал он, после всех выпавших на его долю бед он наверняка и впрямь опередил убегавшую Испарану.

Он напился, поглядел на прокаленную солнцем пустыню и подумал о Хизарре Зуле и его брате. Ну до чего приятно быть соучастником последнего! Отомстить за себя и за Тозию и в то же время героически изгнать умертвил из демонического ущелья, который так замедлял путешествия! Но… как? Конан мысленно перебрал подробно расписанные Тозией способы пресечь жизнь Хизарра и вновь обрести свою душу. Все они ему не нравились. Ни один не казался возможным. Как же тогда?! Хизарр ведь был опасным магом. Ему требовалось всего лишь разбить зеркало. И ему нужно всего раз дунуть в ту свою проклятую трубочку, чтобы погубить Конана.

Конан уселся под пальмой, прислонившись к ее стройному крепкому стволу. Он ждал и думал.

В тот полдень к оазису подъехал какой-то старик с дочерью, сыном и тремя верблюдами. Сын не сводил с киммерийца темных подозрительных глаз. Он готов был драться, хотя и выглядел слишком молодо, чтобы знать, что он не смеет выступать против такого воина, как Конан. Дочь же смотрела на северянина со страхом и чем-то еще, что не позволяло ей встречаться с ним взглядом, но, когда взгляд Конана бывал направлен в какую-то иную сторону, она не сводила с него глаз. Отец поговорил с киммерийцем, который потом еще долго следил за тем, как путники обращались с верблюдами.

Да, Драконьи горы оказались чуть меньше чем в двух днях пути к северу отсюда. Нет, они никого не видели. Да, они ехали в Замбулу; не хочет ли Конан присоединиться к ним?

Нет, но Конан принял предложенную пищу. Он оценил этот бесценный подарок, так как сделали его люди, которым предстоял дальний путь. И пока старик присматривал за верблюдами, Конан чуть не силой отдал настороженному пареньку кинжал в ножнах, забранный им у вора из Самарры.

— Я не оскорблю тебя, предлагая что-либо за еду, которой ты поделился по дружбе, — сказал Конан старику. — Но по дружбе же я дал твоему сыну небольшой подарок из хорошего металла.

— Кинжал хорош, — оценил старик, — и да ускорит Митра шаги того, кого ты ждешь, друг. О, берегись. Несколько караванов всегда отправляются одновременно, и прошлой ночью луна показала мне, что караван из Хоарезма должен был быть здесь еще вчера. Мы его не видели. Наверно, он прибудет сегодня ночью или завтра утром.

Когда Конан продолжал молча глазеть на него, старик пояснил:

— Хоарезм — самый южный город Турана на море Вилайет. В Хоарезме торгуют рабами и везут их на северо-восток в такие места, как Хауран и Замора.

— А мне-то что до этого?

— Иногда работорговцев не слишком волнует, где они приобретают свой товар и как, мой юный друг из Киммерии. Разве ты сможешь защититься от них?

Конан коснулся эфеса меча.

— Тем не менее, — повторил старик, — поберегись.

Путники сели на верблюдов и поехали на юг. Оба путника помоложе оглянулись. Конан не махнул им на прощание.

Он сел и некоторое время думал о том, какими же добрыми и хорошими могут быть люди и как мало людей ведут себя достойным образом. А затем расслабился и с терпением охотящейся пантеры — или варвара — стал смотреть на север. Конан поджидал Испарану и вынашивал замыслы расправы с Хизарром Зулом.

Пока заходящее солнце купалось в темном золоте своего заката, Конан наблюдал, как к оазису медленно приближались одинокий всадник и два животных. Солнце стало оранжевым, а потом красным. Оно разбрызгивало по темнеющему небу желтое золото. И тут Конан увидел, что всадник покачивается, кренится, чуть не спит в снабженной высокой задней лукой седле бредущего верблюда. За ними следовал еще один верблюд. Этот стройный и узкоплечий всадник носил поверх белых одежд плащ мышастого цвета.

Улыбаясь, Конан пополз на животе по высокой траве, бормоча проклятие, только когда его рука попадала в верблюжий навоз. Он добрался до своей цели — скопления больших серых валунов с красноватыми прожилками как раз на самом краю оазиса. Из-под них-то и бил ключ, породивший оазис. Перезвон верблюжьих колокольчиков становился все громче.

Оттуда он некоторое время, как раз в сумерках, наблюдал, как Испарана добралась до оазиса… и свалилась со своего дромадера*. * [Дромадер — одногорбый верблюд. — Прим, переводчика.]

"Слишком уж много она требовала от себя", — подумал Конан. Хорошо! Значит, она уверена, что ее преследователь остался далеко позади. Ее верблюд потащился дальше, заботливо избегая наступить на нее большими подушечками своих ног. Он выпил глоточек-другой воды, казалось, поразмыслил и принялся щипать траву. Второй верблюд последовал его примеру. Конан ждал.

Долгое время Испарана лежала не двигаясь — узел белого и выгоревшего серого белья.

Затем она приподнялась на локтях и поползла к водоему. У нее не было сил даже подняться на ноги. Сдвинув на затылок свой капюшон для защиты от песка так, что блестящие черные волосы упали ей на лицо, она опустила голову в воду.

Конан следил. Он заметил, что на боку у воровки длинный меч.

Наконец она устало поднялась на ноги и сбросила плащ так, словно каждое движение требовало огромных усилий. Двигаясь вяло, она проковыляла к верблюдам. Конан следил. Намокшие пряди волос, черных, как самая темная ночь, пристали к щекам и лбу воровки, придавая ей довольно привлекательный вид.

Закутанная в свободный белый бурнус и все же отчетливо женственная, она едва волочила ноги, бредя к южному краю оазиса. Конан увидел, как она зевнула. Один раз она споткнулась и упала ничком. Конан услышал, как она выругалась, помянув Эрлика и Йога. У края растительности она остановилась и уставилась на юг. Для Конана было очевидно, что она пытается пронизать взглядом сгущающуюся тьму. Восходящая луна осветила ее лицо нежно-белым светом, и Конан увидел, что у нее нежно-точеное, миловидное личико.

Никогда Конан не видел никого столь уставшим, столь нуждавшимся в сне. Он подождет. Удача ведь наверняка снова повернулась к нему лицом.

Верблюды, опустившись на колени, срыгивали и жевали. Время от времени один из этих уродливых зверей вытягивал шею, чтобы сорвать несколько травинок и подсластить свою жвачку.

Испарана не смогла разглядеть ничего, кроме темноты, и ночь не донесла никаких звуков ни до ее ушей, ни до более чутких ушей киммерийца. Похожая в своих развевающихся белых одеждах на привидение, она вернулась к водоему. Конан вглядывался во тьму, еле-еле различая женщину в лунном свете. А затем он увидел, что она делает, и у него комок подкатил к горлу.

Не в состоянии отвести глаз, Конан следил, как Испарана раздевается. Женщина считала, что находится совсем одна в ночном оазисе. Вызванная усталостью вялость сделала ее движения более чувственными, и при виде ее освещенной луной фигуры у Конана появилось желание овладеть не только Глазом Эрлика. Мягкие сапожки из красного фетра, желтые штаны и белые накидки скрывали привлекательное женское тело, и Конан стиснул зубы.

Искушение поднялось в молодом киммерийце, как паводок в горах, и он подумал о том, как получить у этой женщины не только амулет…

Да — амулет. Когда она повернулась и скользнула в воду, он увидел, что она носит его на шее, на грубом кожаном ремешке, висевшем под ее просторной одеждой. Побрякушка, болтавшаяся между двух движущихся холмов ее голой груди… На кулоне поблескивали два желтых камня…

Верблюды уснули. Один из них вскоре захрапел.

Испарана же плескалась в водоеме, двигаясь так же вяло. Конан снова сглотнул. И снова. И еще и еще. Для мужчины его лет скрываться в такой близи от прекрасной обнаженной женщины было немалой мукой. Но он ждал и жадно ловил взглядом мелькавшие в темноте контуры изгибов ее тела. Это только усиливало его мучения.

Тем не менее он утешался мыслью, что, наверно, она настолько устала, что утонет и избавит его от многих хлопот.

Наконец женщина вышла из воды — прекрасное бледное создание в серебристом свете луны. Конан увидел, что, даже искупавшись и освежившись, она едва волочила ноги. Испарана отряхнула длинные волосы, черные, как само небо. Потом она перенесла весь свой вес на одну ногу и бессознательно задвигала задом так, что заставила Конана закрыть глаза, спасаясь от такого зрелища. Она собрала волосы и выкрутила их, выжимая воду. Вода шумно падала ей на ноги и блестела на траве, словно лунные камни.

Конан скрипнул зубами и беспокойно заворочался. Ему приходилось постоянно сдерживать себя, чтобы не шуметь. То, что воровка была на восемь — десять лет старше него, не имело никакого значения. Он был мужчиной, да к тому же молодым, а она — очаровательной женщиной.

Делая много ненужных движений, она вытерла сверкавшую при луне полночь своих локонов подолом бурнуса. Одежду она раскинула на земле. Затем, надев плащ, она оставила его распахнутым и устало улеглась.

Теперь-то смотреть было не на что. Воровка мгновенно уснула, так как купание ее не взбодрило, но расслабило.

Оба верблюда храпели.

Конан продолжал следить. Он испытывал возбуждение, искушение. Он чувствовал, как гулко стучит у него в ушах кровь. Он ждал. Луна поднялась выше — серебристые три четверти месяца, похожие на подвешенную на небе колыбель. Где-то далеко ей поклонялись пикты, как это издавна делали женщины, знавшие о своем родстве с висящей в небе Повелительницей Ночи и ежемесячно получавшие напоминание об этом.

Конан ждал, закрывая иногда глаза, давая им отдохнуть от пронизывания взглядом темноты. Верблюды спали шумно. Конан был уверен, что женщина тоже спит. Но он ждал.

Вор из Аренджуна бесшумно поднялся и пополз к верблюдам. Животные даже не пошевелились, когда он перерезал кинжалом их подпруги. Присев на корточки, он вскрыл большой тюк с провизией и выудил кое-что из его содержимого. А затем вор из Аренджуна пополз к Испаране из Замбулы; вор, стащивший дорогостоящие серьги со столика у постели, где спала их владелица, вор, обокравший еще одну женщину, пока та лежала с любовником меньше чем в десяти шагах, стянувший плащ у спящего, даже не нарушив его храпа.

Только пугливое животное услышало бы шорох травы, сквозь которую пробирался вор из Аренджуна, не сводя глаз со спящей воровки.

Испарана лежала на спине, с распахнутым на груди плащом, открывавшим ее женские прелести. Конан провел языком по губам, бесшумно извлек кинжал из кожаных ножен. Очень медленно, остерегаясь издать малейший звук и не сводя глаз с ее прекрасного безмятежного лица, он опустился на колени около спящей женщины.

Длинный кинжал сверкнул при лунном свете металлическим блеском, когда державшая его большая рука приблизилась к горлу Испараны. Там пульсировала ее яремная вена, медленно, так как ее сердце билось спокойно.

И там покоилась тонкая полоска коричневой кожи. Завязанный на шее ремешок исчезал за пазухой надевающейся через голову накидки с низким вырезом на груди, капюшон которой служил подушкой ее волосам.

Конан действовал обеими руками.

Испарана слегка пошевелилась, когда он потянул скользящий ремешок, и варвар тут же застыл, как скала. Она вздохнула и не проснулась. Храп верблюдов не мешал ей спать, равно как и легкое, как перышко, прикосновение опытного вора. Через некоторое время Конан выудил ремешок и потом — с частыми остановками — висевший на нем кулон.

Не отодвигаясь от воровки, Конан надел на ее ремешок свой кулон, который он заранее снял с шеи. Тот был таким же… за исключением того, что не обладал никакой ценностью для повелителя Испараны, сатрапа Туранской империи в Замбуле.

Женщина шевельнулась, когда он просунул ремешок ей под шею и завязал его узлом. Кулон он оставил поверх ее одежды, не рискнув попытаться засунуть его поглубже, в теплую норку у нее между грудей.

Лицо у Конана напряглось, а глаза горели, словно подземная лава, когда он глядел, на нее. На мгновение у киммерийца возникло искушение затянуть кожаный ремешок как можно туже и держать его, пока женщина не перестанет трепыхаться и не погрузится в новый сон, от которого уже никогда не пробудится.

Он не стал этого делать. Не поддался он также и желанию насладиться ею. Может, он и был варваром, каковым его называли, зачастую с презрением, но тем не менее он не был ни насильником, ни убийцей. При данных обстоятельствах убить ее было бы разумным, но киммериец на этот раз поступил по-иному.

Разогнув колени, он плавно поднялся на ноги. Испарана спала, погрузившись в глубокий сон полного истощения сил. Конан повернулся и ушел столь же бесшумно, как и подкрался к ней, и теперь на шее у него висела не копия Хизарра, а настоящий Глаз Эрлика.

Казалось, он ничем не отличался от поддельной драгоценности.

По какой-то причине, известной только верблюжьему роду, животные Испараны проснулись, не поднимая дикого рева. Оба даже соизволили подняться в ответ на понукания Конана, в которых он копировал старика, отдыхавшего в этом оазисе чуть раньше. Колокольчики их сбруи лежали в траве, все в одной стороне. Конан разделил содержимое главного вьюка с провизией: всю ее еду он забирать не станет.

Конан попытался повести в поводу горбатых животных, странных кораблей пустыни. Но верблюды не послушались. Тогда северянин обошел их кругом и попытался гнать их перед собой, даже шлепнул одного плашмя по боку своим новым изогнутым мечом. Нога взбрыкнувшего животного только чудом не попала в него.

Конан пнул верблюда посильнее. Дромадер крякнул и осел на одну ногу. Верблюд повернулся, глянув на варвара из-под длинных ресниц, данных ему богами для защиты глаз от палящего солнца пустыни. Конан ответил таким же взглядом, не мрачным или ледяным, а исполненным огромной злобы, которую он стремился донести до зверя, столь не похожего на коня.

— Я намерен вывести тебя отсюда, — прошептал он верблюду, которого Испарана использовала как вьючное животное. — Или выволочь твой задушенный труп. Выбирай, надменная морда.

Другой дромадер, на котором ехала Испарана, тоже повернулся. Киммериец бросил на него злой взгляд и показал зверю зубы. Верблюд задумчиво посмотрел на человека. Конан снова протянул руку к недоуздку. Зверь попытался укусить киммерийца, и большие пожелтелые зубы царапнули его по запястью. Конан с силой шлепнул верблюда по носу. Зверь издал гортанный звук.

— Пошли.

Киммериец предпочел взяться за недоуздок, а не за повод. Верблюд потащился рядом с ним! А другой последовал за ними!

"Не знаю верблюдов, да? — в высшей степени торжествовал про себя Конан. — Они и все прочие понимают, кто хозяин. Просто доказывать им это надо по-иному, да и гордости у них побольше, чем у лошадей, или здравого ума поменьше. Ладно же, верблюды, у меня гордости еще больше, и вы это чувствуете, не так ли?"

Зеленая трава оазиса закончилась, когда он и животные пошли дальше. Конан повернулся лицом на север. "Прощай, Испарана, — подумал он. Надеюсь, что скоро придет караван работорговцев, но посчитаем, что человеческого товара у них и так предостаточно!"

У Конана имелись доказательства, что он обладал какого-то рода шестым чувством, которое не раз спасало ему жизнь. Обладал он им на самом деле или нет, не имело значения; обладала ли им Испарана, тоже несущественно, так как, что бы там ни являлось причиной, но женщина в тот миг проснулась. Она резко выпрямилась, сев на песке, словно проспала много часов.

— Вор! Стой, вор!

Потом она побежала вокруг водоема с обнаженным мечом в руке.

Конан попытался вскочить на ее верхового верблюда, но не сумел и попробовал поставить его на колени. Не сумев, он понял, что времени у него больше нет. Он повернулся лицом к Испаране и тяжело вздохнул.

Та неслась, огибая водоем, размахивая мечом так, что тот сверкал при лунном свете; в другой руке она держала высоко задранный подол плаща. Она непрерывно бранилась.

— Погоди! — обратился к ней Конан. — Постой!

— "Постой"! — закричала она, и голос ее сорвался на визг. — Пока ты крадешь моих верблюдов и оставляешь меня здесь умирать?

Ему волей-неволей пришлось отпустить недоуздок верблюда и выхватить меч. Воровка продолжала бежать к нему, словно обезумевшая. И на бегу же она нанесла с размаху секущий удар. Конан с легкостью отразил его мечом и в то же время быстро шагнул в сторону. Инерция атакующей женщины понесла ее дальше, и она врезалась в верблюда. Когда женщина отлетела, упав навзничь, верблюд решил, что хватит с него криков…А теперь еще и этот неуместный толчок. Он крякнул, взревел и взбрыкнул, лягаясь совершенно не по-верблюжьи. Одна расширенная мягкая стопа попала по передней ноге другого верблюда. Оба зверя выразили свое недовольство. Затем второй дромадер отреагировал на пронзительные вопли Испараны и этот внезапный взрыв со стороны своего товарища, совершив поступок крайне подлый.

Вьючный верблюд побежал.

— Нет! — заорал Конан. — Стой!

Тут верховой верблюд доказал, что он не был особо привержен к роли лидера, и последовал за своим товарищем. Неважно, что верблюды были самыми глупыми и невозмутимо-мирными животными: они возмутились. И рванулись в ночь.

Громко крича, Конан бросился за ними. Верблюд, бежавший сзади, испугался и прибавил прыти. Конан прыгнул, вытянув руки, и промахнулся; он упал, растянувшись на плотно утоптанном песке на краю оазиса. Дромадеры, покачиваясь, уносились в темноту. Неуклюжие они звери или нет, но они мало-помалу набирали скорость.

Поднимаясь на ноги, Конан услышал разъяренный крик Испараны, приближающейся к нему. Он метнулся в сторону. Ее меч, уже опускающийся в рубящем ударе, погрузился в песок там, где только что лежал киммериец. Перекатившийся на спину, Конан приподнялся на локтях.

— Будь ты проклята, женщина! — прорычал он, и его метнувшаяся вбок стопа, ударив по ногам воровки, сбила ее с ног.

А затем киммериец с трудом поднялся на ноги и побежал на север, следом за верблюдами.

Вернулся он из темноты пешком, шагая отнюдь не широким шагом и выглядя порядком раздосадованным. Он не вел в поводу никаких верблюдов. Испарана стояла, сердито глядя на своего противника. Меч она держала поднятым для колющего удара.

— Теперь ты этого добилась, — сказал он. — Спугнула-таки верблюдов.

— Я спугнула…

— Да. Думаю, они все еще бегут.

— Я… ах ты грязный пес, вор, ты заточил в эту тюрьму без стен нас обоих! Я убью тебя! — И она сделала отчаянный выпад.

Конан нырнул в сторону. Когда он поднялся, то уже держал меч наготове.

— Прекрати, женщина! Мы здесь в тюрьме без стен, как ты сказала. Лучше уж сидеть в ней вдвоем, чем поодиночке.

— Но ты, ты… мои верблюды! Еда! Вода!

— В нескольких шагах от тебя воды навалом, — спокойно напомнил он ей. — И я оставил тебе немного еды — за кого ты меня принимаешь!

— За кого? За пса! Шелудивого пса!

— Оазис тут большой, и путешественники бывают здесь часто в это время года. Мы не умрем с голоду, прежде чем кто-нибудь заявится.

— Ты — вор, мерзкий грязный пес! Гад! Как ты только можешь стоять тут и говорить так! — И она снова бросилась на него.

Конан подобрался, готовясь встретить ее неопытную атаку. В последний миг он увильнул в сторону, одновременно выхватывая меч и скрещивая свой клинок с мечом воровки. Клинки встретились со звонким лязгом, и металл с визгом заскрежетал по металлу. Испарана не смогла остановиться, меч выпал из ее руки.

Киммериец подбирал его, когда женщина развернулась лицом к нему.

— А теперь стой, — велел он ей. — У меня нет ни малейшего желания убивать тебя. Но если ты не будешь держаться подальше от меня и не прекратишь эти безумные наскоки, я тебя раню.

Она стояла, смотрела на киммерийца и рыдала, но не размягчилась и не отчаялась. Она рыдала от ярости и подавленности. Конан понимал это чувство.

— Ты очень устала. И не выспалась. Предлагаю тебе вернуться к прерванному отдыху. А я останусь по другую сторону водоема, под той самой большой пальмой.

Испарана застыла, прожигая Конана взглядом, дрожа от бессильного гнева. Энергию этого гнева требовалось куда-то выплеснуть: она топнула и стукнула себя кулаком по ладони. Затем внезапно она вспомнила, что случилось до того, как она уснула.

— Ты был здесь. Ты видел, как я купалась!

— Видел? — Конан бросил свой меч в ножны и переложил ее оружие в правую руку. — Что видел?

— Видел… видел меня… ты видел, как я… купалась.

— Ах, это…

Конан пожал плечами, зевнул и повернулся уйти обратно в заросли травы и деревьев. Больше он ничего не сказал и не взглянул на Испарану, хотя знал, что она все еще стоит, уставясь на него. Он вошел в оазис и сел у подножия, которое оговорил для себя. Ее меч он по-прежнему держал в руке. Воздух становился прохладным.

Она пришла, выбрав кривую дорожку, чтобы оставаться подальше от человека, который и обокрал, и оскорбил ее. Вернувшись туда, где ее бурнус лежал на траве белой кляксой, Испарана долгое время стояла, раздумывая. Наконец она повернулась лицом к Конану, глядя на него через спокойную воду.

— Кто ты?

— Конан, киммериец. А ты?

— Кто тебя подослал?

— Подослал? Меня никто не подсылал. Я направлялся в Замбулу из Хаурана. И не знал о твари в ущелье между этими холмами. Обе мои лошади сбежали, и я сам едва цел остался.

— Очень жаль! Не повезло же мне! Великий умелец терять ценных животных в пустыне, не так ли? Ты ждешь, что я поверю, будто ты уцелел после встречи с чудовищем из песка и не сошел с ума?

— Да, я уцелел после столкновения с тварью в ущелье. Но наверняка никакой человек в здравом уме не удовольствовался бы верблюдами, после того как увидел тебя.

— Прибереги свои комплименты для шлюх, с которыми ты, несомненно, лучше всего знаком! Как же ты тогда очутился здесь раньше меня?

— Повезло. Когда я выбрался из ущелья, трое человек как раз выезжали из Драконьих гор. Они привезли меня сюда. Очень добрые люди.

— Я видела их впереди, когда поднялась на первую из этих гор… Но они оставили тебя здесь?

Конан сделал жест.

— Нам оказалось не по пути.

— Но добровольно позволить бросить себя в пустыне…

— Место тут приятное. Я знал, что скоро кто-то появится.

Это заставило Испарану умолкнуть на несколько секунд.

— Чудовище! Пес! Вонючий сукин сын! Хрюкающая свинья! Ты "знал, что кто-то появится"!

— Да. Песчаный умертвий рассказал мне… Так же, как о человеке по имени Хиссер Зуул, в… Ареные?

— В Аренджуне, — автоматически поправила она, задумавшись.

— Да, в Аренджуне. Ты знаешь этого Хиссера Зуула?

— Нет.

— А слышала о нем?

— Нет. Конечно нет. Я никогда не бывала в Аренджуне. О нем все слышали. Тебе там самое место, уж поверь мне!

"Так, значит, мы оба лгуны, Испарана, — размышлял Конан. — Не скажу я тебе про караван, идущий из Хоарезма… Спи, Испарана. Конан устал… и не смеет уснуть, пока не заснешь ты!"

Женщина села, сложившись пополам. И хотя Конан не видел ее лица, он знал, что она смотрит на него. Усталость и желание уснуть пересилили все ее мысли о нем, о еде и о завтрашнем дне. Наконец, она улеглась на спину.

Через некоторое время она уснула, а потом уснул, прислонившись к дереву, Конан.

Испарана тоже была воровкой и умела двигаться тихо. Она разбудила киммерийца, поднеся острие своего меча к его глазам.