"Солнечная Сторона" - читать интересную книгу автора (Эс Сергей)

VI

Семь лет назад я прибыл сюда на месячную школьную практику. Да, я тогда был еще подростком, мне было четырнадцать лет. Нас было двадцать мальчишек и девчонок, которых собирали по всем планетам солнечной системы. Попасть сюда было вершиной мечтаний каждого школьника. Дело в том, что, хотя Солнце осваивали уже больше столетия, учащихся возили сюда очень редко. Наше светило еще недостаточно было изучено, и всякий риск старались исключать. Для школьных путешествий выбирали годы спокойного Солнца, и, тем не менее, каждая поездка сопровождалась массой предосторожностей. Мы попали под бдительное око здешних работников.

Работало тогда на станции около полусотни человек. Каждого из нас «прикрепили» к кому-нибудь из взрослых. Я достался Аиюнне…

Дар неожиданно замолк. Я поднял на него удивленный взгляд.

— Как вы сказали? — переспросил я.

— Аиюн-не, — по лицу Дара пробежала грустная улыбка. — Так звали эту девушку…

(Я сейчас, когда пишу эти строчки, испытываю некоторое затруднение. Я не могу письменно передать то слово, которое произнес Дар. Звуки «а», «и», «ю» он выговорил слитно, как единый, и, надо сказать, очень мелодичный звук. Удвоенное «нн» завершало его словно легкое колыхание струны… Как ни силен наш письменный язык, но это слово одолеть он не может… Поэтому далее я буду, сокращая, писать ее имя как Юнна).

Дар сидел, глядя в огонь, и задумчиво едва заметно улыбался. Он будто забыл обо мне.

Меня понемногу начало разбирать нетерпение. Я буркнул нечто нечленораздельное. Дар не шелохнулся…

— Ох, помню, как я напыжился тогда, — продолжил он после некоторого молчания, — когда на вводном собрании нам зачитали список кураторов. Выбор для меня, для мальчишки, оказался очень досадный. Меня приставили к молодой начинающей сотруднице. Почти всем моим одноклассникам достались здешние корифеи, и они раздулись от важности. Я же стал предметом их насмешек.

Но так продолжалось только до той минуты, пока Юнна не вышла к нам. Перед нами предстала ослепительно красивая девушка.

— Нет, — сказал Дар после небольшой паузы, — сказать, что она была потрясающе красивой, мало. Если бы я не знал, кто она такая, и случайно встретил ее где-нибудь на Солнце, я бы решил, что передо мной самое настоящее солнечное создание…

Дар улыбнулся.

— Как сказочная русалка — порождение морской пены, так и она словно была вылеплена из маленького кусочка солнца…

Он еще раз замолчал, мечтательно задумавшись.

— Легкая, воздушная, сказочная златовласка, — растянуто проговорил он. — Едва она вошла, как наши мальчишки, поддразнившие меня, враз стали косноязычными. Девчонки заворожились ею…

Когда на следующий день мы расходились на индивидуальную практику, мои одноклассники принялись многозначительно мне подмигивать. Конечно, это было совсем не то подмигивание, каким сопровождают удачливых юношей, это были довольно-таки глупые мальчишеские насмешки, и я, тоже еще мальчишка, испытывал двоякое чувство. С одной стороны, насмешки вызвали во мне неловкое стеснение. С другой стороны, я шел за ней с незнакомым мне прежде волнением.

В течение нескольких первых занятий я был словно под наваждением. Меня натурально преследовало желание убедиться, живой ли она человек, и я периодически ловил себя на том, что присматриваюсь к ней, будто стараюсь увериться в ее земном происхождении.

Впрочем, продолжалось это недолго и прошло не без участия самой Юнны.

— Скажи мне честно, — с хитрой доверительностью спросила она меня на первом занятии, — ты завидуешь своим однокашникам за то, что им достались здешние доктора и магистры?

— Не надо! — не дожидаясь моего ответа, она перешла на заговорщицкий шепот. — Не завидуй! Представляешь, какую скукотищу им придется здесь перенести, а на Солнце можно так здорово подурачиться. Я надеюсь, ты не бука какая-нибудь?

Такого поворота я не ожидал и не сразу одолел растерянность. Но в конце концов я ей дал понять, что я, конечно, не бука, и даже отпустил какую-то шутку в адрес своих разважничавшихся одноклассников.

— Ну и чудно! — с восторгом воскликнула она и взъерошила мои волосы.

Ее жест получился совсем не учительским, она взлохматила мне голову как давняя подруга. И все же, несмотря на то, что она так запросто, по-ребячески поступила, прикосновение такой неземной красавицы всколыхнуло все мое существо. Жар благоговения охватил меня, и я, наверное, густо покраснел. Однако она этого не заметила.

— Может быть, тебе на Солнце не доведется больше быть, — сказала она, — а потому используй момент. У докторов и на Земле можно будет поучиться…

И мы вовсю «использовали момент». Мы действительно дурачились. Она не столько преподавала мне практику солнечных недр, сколько носилась по ним в буйной игре. Мы прорубали гравирезом окно в стене лайкуны и ныряли в плазму. Углубляясь в солнечные «гущи», мы играли с плазмой, отправлялись на поиски квуолей, а когда отлавливали, гоняли их, как мячи, обставляя со всех сторон грависиловыми сетями. Между прочим, игра получалась забавной. Квуоли вели себя очень нестандартно и в окружении грависиловых маяков двигались совершенно непредсказуемо. Юнна увлекала меня на поиски солнечных трубчатников, лакушек, тороидов и многих других известных и неизвестных мне плазменных образований. Нам иногда попадались целые их колонии. Юнна ныряла в них, скрываясь за толстыми стволами крупных трубчатников и увлекая за собой меня. Мы проводили долгие часы в этом причудливом солнечном лесу, то устраивая игру в прятки, то гоняясь за квуолями.

Вообще, когда я говорю «солнечные недра», это надо понимать относительно. То место, где мы находились и где размещалась наша лайкуна, строго говоря, недрами назвать нельзя. Солнце не представляет собой сплошную однородную массу. Мы находились в ее внешней — разреженной части. Она простирается на десятки тысяч километров от поверхности в глубину. Далее солнечная плазма настолько уплотняется, что образуется твердая сфера, которая сама имеет сверхплотное ядро. То есть, то место, где располагалась наша лайкуна, по земным меркам больше походит на слой атмосферы или даже океана. Свойства солнечной плазмы в этом слое таковы, что она представляет нечто среднее между нашей воздушной атмосферой и океанской водой. Такая своеобразная разреженная жидкость, или сгущенный воздух. Все-таки это не вода и не воздух, а плазма. Ее свободные заряженные частицы образуют большие колонии, которые вступают меж собой в очень замысловатые взаимодействия и способны создавать такие конфигурации, которые невозможны на Земле. Эти соединения тоже недолговечны, но они возникают и разбиваются с такой большой частотой, что в целом, этот слой и получается похожим на сгущенный воздух. Но, по крайней мере, в нем, в отличие от нижележащих слоев, возможно было свободное перемещение вещества. Собственно, благодаря этому слою звезды и светят. В нем происходят конвективные перемещения солнечного горючего из глубин к поверхности, где оно и излучает. Нашу лайкуну можно было уподобить дирижаблю, который дрейфует в солнечной атмосфере, лавируя между восходящими потоками горячей плазмы, которые сами по себе были весьма разнообразными: то закручивались в виде гигантских воронок, то поднимались большими клубящимися вихрями. Однако опуститься на «твердый» слой плазмы наш «дирижабль» не мог. Здесь плотность гравитационного поля была настолько велика, что она могла разрушить грависиловую защиту.

Впрочем, для грависила было также нежелательно восхождение и на большие высоты. Однажды в погоне за какой-то квуолью мы вылетели с Юнной на поверхность Солнца. Это не предусматривалось программой, но Юнна не поторопилась вернуться в недра. Она потянула меня наверх. Из теории я знал, что высоко подниматься над солнечной поверхностью рискованно. Грависил, — учили нас, — энергетически подпитывается от солнечного излучения и для его работы нужна высокая плотность такого излучения. На большой высоте он может отказать. Однако Юнна увлекала меня все выше и выше. Я почувствовал, что мною овладевает жутковатый страх. Юнна же вела себя, как ни в чем не бывало. Я усиленно подавлял в себе всякие колебания, боясь показать ей, что немало перепугался. Вдруг в стороне от нас что-то вспыхнуло. От неожиданности я схватил Юнну за руку и что есть силы поволок вниз. Она стала вырываться, что-то закричала, но я, не помня себя, тянул и тянул. Когда мы достигли солнечной поверхности, она уже не сопротивлялась.

Оказавшись в недрах, я остановился. Во мне все колотилось, я с трудом переводил дух. И тут я заметил, что Юнна смеется.

— Ну, ты и герой! — восклицала она. — Испугался!

Она продолжала смеяться, и я почувствовал себя очень нелепо.

— Ты думал, что грависил откажет? — спрашивала она меня через смех. — Да ты что! Я же следила за ситуацией.

— Но ты все равно молодец! — сказала она, немного успокоившись. — И, главное, сильный такой!.. Скажи мне честно, — она заглянула мне в глаза, — ты ведь не только за себя, но и за меня испугался…

Я смутился. Я вдруг понял, что и вправду испугался за Юнну. Даже гораздо больше, чем за себя. От этой мысли я вдруг неожиданно густо покраснел и, скрывая это, поспешил отвернуться в сторону…

Наши занятия продолжались. Мы с ней еще не раз после этого вылетали на поверхность и проводили там новые, не менее захватывающие игры. Я смотрел на Юнну и не ощущал, что она озабочена моим обучением. Я вообще забывал о какой-либо учебе, а просто проводил с ней время в играх, но для меня эти игры закончились совершенно неожиданным результатом. От занятия к занятию я все больше и больше втягивался в плен ее больших чародейственных глаз, и вскоре я уже не мог выдерживать ее взгляда. Я все чаще и чаще, когда она оборачивалась ко мне, старался смотреть куда-нибудь в сторону.

Когда занятия заканчивались, и мы собирались с ребятами, у меня в ушах стоял ее смех, мне виделись ее густо переливающие блестками волосы, ее неимоверно красивые темно-золотистые глаза.

Спустя несколько дней я уже окончательно понял, что этими глазами заболел.

Мне было четырнадцать лет, и такое случилось со мною впервые.

Ох, как я торопил часы, проводимые без нее! Меня мучил страх, что я забываю ее лицо, меня истомляло желание это лицо поскорее увидеть. Я не участвовал в общих играх с одноклассниками. Ни о чем и ни о ком другом, кроме Юнны, я думать уже не мог.

А Юнна будто дразнила меня. На семинарах словно нарочно показывала особое расположение ко мне. Чаще других ко мне обращалась. Открыто подмигивала мне. И каждый такой ее взгляд насквозь прожигал меня. Ох, как взлетал я в эти мгновения!..

Однако вскоре Юнна заметила, что со мной произошло. Она резко прекратила меня дразнить. Занятия наши сократились. Ее игры со мной обрели явный вид обучающих. Теперь уже не я, а она стала уводить в сторону свой взгляд. А я от этого чуть не сошел с ума.

Мне так невыносимо стало от произошедших перемен, что я уже не скрывал своих чувств. Я неотрывно смотрел на нее, ловил второпях бросаемые в мою сторону взгляды и мысленно умолял ее не отводить от меня глаз. Она избегала меня, а это разжигало мои боли.

— Не смотри на меня так, — сказала она однажды, и эта ее фраза вызвала во мне взрыв мучительных вопросов.

— А как? — неожиданно вырвалось у меня.

Она растерялась.

— Никак! Хоть ты и вон какой высокий, но еще мальчишка. Я старше…

— Ты посмотри, — сказала она, уведя взгляд в сторону, — девчонки ваши — какие красавицы!

— А я не хочу… — сорвалось у меня.

— Чего не хочешь?

— Ни на кого больше смотреть! — Я уже не отдавал отчет своим словам.

Юнна растерялась еще сильнее.

— Но я же не могу тебе нравиться, я старше тебя, я взрослая, а ты еще мальчик…

— Не мальчик! — вскрикнул я.

— Ну хватит! — Она перешла на строгий тон. — Будешь так на меня смотреть, я вынуждена буду отказаться от тебя!

Эти слова словно окатили меня ледяной водой, и я с большим трудом выдавил из себя обещание не глядеть на нее вообще.

Это был мой самый черный день на Солнце. Я не знал, куда себя девать. Меня разрывали два желания: либо улететь куда-нибудь далеко-далеко, за пределы самой вселенной, либо навеки остаться здесь, чтобы всюду невидимой тенью следовать за Юнной. Я тогда впервые нарушил строгое правило нашей школы: ничего никому не сказав, покинул лайкуну и удалился в солнечный трубчатый лес.

Вообще, трубчатник — это зона холодной области на Солнце. Здесь происходят нисходящие конвективные движения, в которых отработанный солнечный материал опускается в солнечные глубины. Огромные тяжелые капли холодной плазмы движутся вниз, оставляя за собой долгие тянущиеся киселеобразные следы. Эти стволообразные протеки со временем густо покрываются мелкими ямочками от лопающихся на их поверхности пузырьков и становятся похожими на шероховатые стволы наших земных деревьев. Колонии таких стволов напоминают наш сосняк.

Я углубился в эти мрачные плазменные заросли и долго бродил там, ничего перед собой не видя и то и дело натыкаясь на массивные стволы. Мне хотелось потеряться в их самой плотной гуще, исчезнуть, раствориться. В груди все невыносимо ныло. Облик Юнны не выходил из головы.

Так я провел весь остаток того дня и уже не помню, как оказался в городке. Я даже не обратил внимания на то, что мое исчезновение никто не заметил, хотя мой самовольный уход должен был здесь рассматриваться как ЧП. Вообще, этой прогулкой моя практика на Солнце могла закончиться. Первым же рейсом меня могли отправить на Меркурий. Много позже я узнал, что в те минуты я не остался без надзора. Юнна незаметно следовала за мной, не оставляя меня одного ни на минуту. В школе она прикрыла мое самовольное отсутствие, сказав, что проводила со мной дополнительное занятие.

На следующий день я начал свои занятия с Юнной со сдерживания своего обещания. И держал его… ровно десять минут.

Не смотреть на нее оказалось невыносимо. А поскольку обещание надо было выполнять, я старался глядеть на нее тайком. Конечно же, она это почувствовала. И вот, в один из таких моментов, когда я в очередной раз уперся в нее взглядом, она, уловив это боковым зрением, вдруг рассмеялась. Обернувшись ко мне и блеснув распахнутыми золотистыми глазами (у меня от этого помутилось сознание), она сказала:

— Ну что с тобой поделаешь! Смотри…

Она на минуту отвела глаза в сторону, а затем, обернувшись ко мне вновь, бросила на меня озорной взгляд и сказала:

— Ты хоть и молоденький, а такой славненький!.. Завидую я вашим девчонкам…

И быстро отвернувшись, она понеслась по солнечному пространству прочь.

Я остался на месте совершенно остолбеневший. Ничем не измеримый восторг распирал меня. Обрушившееся на меня счастье смешало во мне все. Я не знал, что мне делать. Устремиться за ней или оставаться на месте? Нет, не подумайте, что мною овладели какие-то дерзкие мысли по отношению к Юнне. Она оставалась для меня не просто учительницей, она была — само божество. Я до безумства любил ее, но я боялся коснуться ее даже в своих мечтаниях.

Как пролетели следующие мои дни на Солнце, я помню очень расплывчато. Учеба для меня закончилась. Нет, в отношениях с Юнной ничего не произошло. Она осталась моим руководителем, мы по-прежнему проходили солнечные недра, она рассказывала и что-то показывала мне, но все было как в том самом призрачном плазменном тумане, свойства которого мы с ней проходили: расплывчато и неясно. Я за все это время так и не коснулся ее. Но она позволяла на себя смотреть!

Ох, какое блаженство я испытывал в эти минуты! Я неотрывно глядел на нее, ловил каждый ее жест, каждый взлет ее бровей, каждое движение ее глаз, шевеление губ. Ни одна мимолетная улыбка, ни один, даже нахмуренный, взгляд не проходили мимо моего внимания. А какой восторг испытывал я, когда она смеялась! С каким исступлением в такие минуты поедал ее глазами! Я изучил все ее лицо, каждый его изгиб, каждую клеточку. В своих снах я купался в ее глазах, трогал, целовал, прижимался к ним, со сладкой нежностью прикасался к ее губам, щекам, бровям, ресницам, но наяву этого делать не смел. Я больно тосковал от этого, мучился, но понимал, что Юнна никогда бы мне этого не позволила. Она для меня была учительницей, я для нее — учеником.

Поглощенный ею, я совершенно потерял счет времени, а оно неумолимо двигалось. И вот настал день отъезда. И только тогда, когда нас собрали, чтобы погрузить на цибели, до меня, наконец, дошло, что я стою перед фактом неминуемого отбытия. Вид распахнутой дверцы ударил меня, как гром. Эйфорию сдуло в одно мгновение.

«Где же Юнна!? — во мне все взорвалось. — Нет, я никуда не полечу! Я остаюсь здесь!»

Я вырвался из круга одноклассников и, взвившись над ними, помчался к лаборатории, где сейчас должна была быть она. За моей спиной раздались крики удивления.

Я влетел в лабораторный корпус и ворвался в ее комнату. Юнна сидела одна и ничего не делала. Мое появление нисколько не удивило ее. Она грустила.

— Я никуда не улетаю! — вскрикнул я, вмиг оказавшись очень близко от нее.

Она не отшатнулась. Подняв на меня свои изумительнейшие глаза, она разгладила рукой мои волосы.

— Мальчишка ты мой, — сказала она тихо, — я буду по тебе скучать.

— Я никуда не улетаю! — в отчаянии повторил я.

Она посмотрела на меня и, еще раз проведя рукой по моим волосам, сказала:

— Тебе надо улететь.

— Нет! — воскликнул я.

Она приложила свой палец к моим губам, останавливая меня.

— Если ты хочешь быть со мной, тебе надо улететь. Ведь ты пока еще даже не юноша. На Земле время летит быстрее, чем здесь. Через несколько лет ты догонишь меня в возрасте. Будешь не настолько меня моложе.

Я замолк, пораженный этой мыслью.

— Да-да… — продолжила она, — ты прилетишь через семь земных лет, и будешь взрослым и мужественным. За это время на Солнце пройдет совсем немного времени, я буду такая же, какая я есть сейчас.

— Семь лет? — переспросил я. — Но это же так долго! Я прилечу раньше.

— Нет-нет! Только через семь!

— Ну почему?

— Этого я тебе сейчас сказать не могу.

— Я не выдержу столько.

— Дай мне обещание, что не появишься здесь, пока не истекут эти годы.

Я смешался. Я ничего не мог понять.

— Ты же хочешь, чтобы я стала твоей девушкой. А чтобы это случилось, ты не должен ни о чем больше спрашивать. Ты должен пообещать мне то, о чем я сейчас прошу.

Комок подкатил к горлу. Я почувствовал, что глаза защипало от слез.

— Я не выдержу, — вырвалось у меня.

— Выдержи, я прошу тебя.

Она взяла в ладони мое лицо.

— Выдержи… а я обещаю тебя до-ждать-ся.

Она приблизила к моему лицу свои губы. Я замер, ожидая поцелуя. Но она остановилась и не поцеловала меня.

Так близко ко мне ее губы еще ни разу не приближались. Я ощутил тепло ее дыхания и почувствовал, что проваливаюсь в бездонную, бесконечную пропасть.

— Иди. Я не пойду тебя провожать, — словно далеким отзвуком прозвучал ее шепот.

Она провела пальцами по моим ресницам, убирая с них влагу. Я перехватил ее пальцы и стал жадно целовать. Она не отдернула руки, и я целовал, целовал и целовал их. Это были потрясающие минуты. Она позволила целовать свои руки. Я окунулся в них. Я перецеловал каждую их клеточку, каждую ямочку, каждый бугорочек, я перецеловал каждый кончик ее божественных ноготочков. Весь мир для меня был сейчас в этих руках. Я целовал ее пальцы! Вокруг нас полыхало своим разрушительным огнем гигантское Солнце, бурлила раскаленная плазма, извергались огромные протуберанцы, а я целовал, целовал, целовал ее пальцы…

…Дар замолчал, остановившись взглядом на огоньках, прорывающихся из-под поленьев. Костер стихал. Я сидел, боясь проронить хоть одно слово. Я опасался неосторожным звуком развеять невидимый туман потрясающей истории, которая витала рядом с нами в ночи.

Неожиданно Дар наклонился к костру и опустил пальцы в огоньки. Я инстинктивно вздрогнул, однако дальше произошло невероятное: Дар начал задумчиво играть язычками пламени, а те огибали пальцы, не причиняя им никакого вреда.

— Дар! — воскликнул я. — Вас не жжет огонь?!

От моего возгласа Дар словно очнулся.

— Извините, — проговорил он. — Я совсем забылся.

Он снова отодвинулся от огня, продолжая на него смотреть.

— Да, — сказал он, — после моего путешествия на Солнце огонь не трогает меня.

— Невероятно!

— Да, невероятно… У меня осталось ощущение, что меня все еще окружают остатки грависилового поля.

— Оно сохранилось во мне, — продолжил он после некоторой паузы, — хотя… — он на мгновение словно запнулся, — оно должно было исчезнуть в том моем сне… Впрочем, я прервался на школьные воспоминания, но вернусь к Бэрбу…