Соловьёва Екатерина Искра Прометея

Я была там и видела небо,

Опустевшее небо Олимпа…

Помню я, как заплакала Геба,

Видя тень потускневшего нимба.

Помню, как Аполлон с Артемидой —

Близнецы, обнялись на прощанье,

И морщины на лбу у Аида —

Проступили темней и печальней.

Помню, как обречённо шептались

Афродита с Гефестом угрюмым,

Как кручинился Зевс бородатый,

Погрузившись в тревожные думы.

Как Афина и Гера пытались

Совладать со свирепым Аресом,

А Эрот и Психея держались

С побледневшим высоким Гермесом.

Как совали беспечные нимфы

В руки фавнов кувшины с вином,

Как вздыхал Дионис безутешный,

И шептал: "Мне теперь всё равно…"

По нефритово-яшмовой ленте

Нисходили высокие боги,

Уходя в пустоту и забвенье,

Покидали навеки чертоги.

Опустели святилища, храмы,

Гекатомба людьми позабыта,

Повзрослели вчерашние дети,

И не верят богам и молитвам.

Раиса тоскливо разглядывала крутые гористые берега Пелопоннеса, уже привычно ища взглядом мёртвого мужа с окровавленным носовым платком, и в который раз задавала себе резонный вопрос: зачем она согласилась на эту поездку?

Утёсы, тёртые временем, солнцем и ветром, шипастой драконьей спиной тянулись слева, огибая берег, и справа ныряя в лазурные волны. Белые пятна писклявых чаек усеивали множественные уступы.

Скалистый берег бухты очерчивал почти правильный круг, который люди превратили в каменную площадку, мощенную цветными плитами. Обрамлённая полированными гранитными перилами, она уходила в море широкими ступенями. Если спуститься по левой лестнице, можно попасть на узкий песчаный пляж с вкраплениями мелкой гальки.

Гористый полуостров как нельзя лучше походил к проведению подобного шоу: Пелопоннес считался родиной многих мифов. Кроме того, это современный курортный район, и гости в случае необходимости без затруднений могли пройти в свой номер неподалёку.

Официально мероприятие называлось "Дань Прометею". Греческие власти решили поставить памятник великому титану и превратили это в шоу, билет на которое стоил две тысячи евро.

Раиса вспомнила ворчание отца: "Кому только сейчас памятники не ставят! Сейчас это так модно, что скоро у каждого во дворе будет стоять по памятнику самому себе!"

Установить скульптуру решили в Арголиде, в восточной части Пелопоннеса, где по мифам проживал Геракл, Аргосом со святилищем Геры и прочим богатым наследием греков.

Как ни странно, реклама мероприятия оказалось достаточно действенной, шоу сочли популярным, и люди со всего мира то ли от летней тоски, то ли от чего ещё валом повалили в Грецию. На широкой террасе под полосатыми зонтиками прогуливались бледнокожие австрийцы и любопытные чехи, курчавые боливийцы и смуглые португальцы, говорливые французы и желтые, как апельсины, мексиканцы.

В гостинице всем раздали по прямоугольному куску ткани, в который нужно задрапироваться наглухо, иначе солнце могло обжечь кожу.

По небу бежали растрёпанные облака, ветер гнал их, словно овчар стадо овец на широкое пастбище. Наручные часы Раисы показывали полдесятого утра, программка обещала, что установка скульптуры состоится в десять. Затем должно начаться представление со знаменитыми актёрами. Проспект сулил, что в костюмированном шоу примут участие даже Майя Фреле и Рихард Ланц. Оркестр, взмыленный и пропахший горьким потом, уже занял своё место в яме, слева от террасы. Репетировать не было сил, зной выжимал все соки, музыканты и инструменты тоскливо помалкивали. Чтобы гости не скучали, над каменной площадкой, уставленной мягкими кушетками под античность, неслись хиты Евровидения. Только что сербская певица передала эстафету голосистой гречанке.

В пятнадцати метрах от берега из волн выглядывал огрызок постамента, на который сегодня должна была быть водружена статуя Прометею. Море, как место расположения, избрали не напрасно, продюсеры утверждали, что этим значительно подчёркивалось различие между великим титаном и людьми. Подъёмный кран уже пригнали, он гигантской башней нависал над широкой террасой, угрожающе раскачивая тяжёлым крюком.

Жара стояла страшная. В воздухе висело мутное дрожащее марево, и даже ветер не помогал, поскольку был таким же раскалённым, как и всё вокруг. Раиса уже спускалась по стёртым ступенькам к морю, чтобы хоть как-то освежиться. Сквозь прозрачную воду она видела, как колышутся густые зелёные водоросли, словно роскошная шевелюра молодой океаниды. Женщина решила погладить лохматую голову, но ощущения обманули: вместо нежных локонов под пальцами шевелились скользкие листья растений.

"Как у океанид, — подумала Раиса, — наверное".

Море охлаждало слабо и пахло йодом. Так же пахла рана, которую Раиса щедро полила йодом, когда располосовала запястья бритвенным лезвием. Когда умер Максим… В его "девятку" на огромной скорости врезался грузовик, и от мужа Раисы мало что осталось. Хоронили в закрытом гробу, и Раисе всё время казалось, что он пуст. Возможно, поэтому в смерть Максима верилось смутно. Боль пришла позже, спустя месяц, когда соболезнующие рассосались, и женщина вдохнула затхлый запах смерти, пропитавший квартиру. Но не это оказалось самым страшным. Пустота в теле, пустота в душе, пустота в сердце и мыслях душила Раису. Женщина не могла плакать, она всё верила, что Максим жив и ждала его у окна долгими вечерами.

Через месяц она сорвалась. Понимание того, что муж больше не переступит порог, хлынуло удушливой волной и перекрыло кислород. Раиса схватила лезвие и торопливо резанула вдоль вен. Опомнилась, когда упала на пороге ванной и сильная боль внизу живота расколола надвое. Женщина, не отдавая себе отчёта, бросилась заливать йодом плачущие кровью руки. Но в глазах уже заплясали алые точки, и голос покойного Максима укорил: "Что ты наделала? Разве тебе не жаль нашего сына?" Женщина успела доползти до телефона, набрать "03" и шепнуть в трубку адрес.

В реанимации она узнала, что действительно была беременна, но ребёнка лишилась в результате сильной кровопотери и нервного потрясения. После этого Раиса как-то одеревенела, замкнулась в себе. Родители и сёстры пытались вытащить её на какие-то концерты, выставки, но она часто застывала посреди зала с безумным выражением на лице, а затем начинала оглядываться по сторонам, будто отыскивая кого-то. В толпе Раисе постоянно чудился Максим, протягивающий её носовой платок, испачканный чем-то красным.

"Смотри, — шептал он, и края кошмарной раны на его голове раскрывались, словно губы чудовища. — Смотри на нашего сына".

Раиса кричала и падала в обморок, но Максим не уходил. Он появлялся везде: на кухне, в ванной, во дворе, в супермаркете, на работе и даже на соседнем балконе.

Напуганные родители поместили дочь на дневной стационар в психиатрическое отделение. Но Максим был и там. Он совал платок, когда женщина пила чай, нервно курила "Pall Mall" или бесцельно брела по грязным коридорам. Через месяц Раиса перестала кричать, и родители восприняли это, как добрый знак. На самом деле их дочь просто привыкла к слишком реальному призраку мужа, но предпочла молчать об этом.

Семья решила поехать на "Дань Прометею" и взять с собой Раису.

"Свежий воздух и новые люди пойдут ей на пользу", — решил отец.

С утра Максим не появлялся, и Раиса чувствовала себя довольно неплохо. Неплохо, если бы не жара. Женщина ощутила, как по спине побежал пот, и брезгливо передёрнула плечами. Накладные букли сильно мешали, выбившиеся волоски щекотали шею.

Она обернулась на раздувшихся от гордости родителей и двух своих беззаботных сестёр, щебечущих о чём-то своём. Её семья стояла у перил, попивая коктейли, сетуя на жару и делясь свежими сплетнями. Их можно было понять: старшая недавно очень удачно подцепила крупного бизнесмена, а младшая знаменитого актёра. Только Рае похвастаться нечем: ни броской внешностью, ни хваткой бультерьера. Ещё тогда, когда она выходила замуж за ничем не примечательного инженера, после череды долгих скандалов родители со скрипом дали разрешение на свадьбу.

"Да ты посмотри на него!" — кричала мать.

"Хочешь умереть в нищете?!" — надсаживался отец.

Казалось, со смертью Максима они вздохнули с облегчением.

"Вот видишь! — было написано в их глазах. — А мы что говорили: он бросит тебя на нас!"

Раиса вздохнула и медленно поднялась к статуе, накрытой жёлтым шёлковым покрывалом. Из-под ткани выглядывали опалённые солнцем пальцы ног. Женщина робко погладила широкие беломраморные ногти и подумала: "и тебе быть вечно одиноким. Стоять тебе, гигант, вечно в этой бухте, прикованным к пьедесталу. Орлы не станут клевать твою печень. Только люди вокруг будут щёлкать своими "Samsungами" да "Olympusamи"…"

Колонки неожиданно выдали туш, затем заиграла мелодия "сиртаки", символизирующего начало представления. Гости засуетились: женщины торопливо красили губы и расправляли складки хитонов, мужчины швыряли в урны бумажные стаканчики и недокуренные сигареты. Постепенно приглашённые выстроились вдоль террасы в шеренги у перил и заученно замерли. Водитель крана выплюнул какую-то команду рабочим внизу, на площадку посыпались ведущий в хитоне с пёстрой свитой, многочисленные операторы и визажисты.

— Непризревшего дети усталые сумерек века… — внезапно раздался громкий и глубокий мужской голос.

Вздрогнув от неожиданности, Раиса дёрнулась, запуталась в хитоне и упала.

Чайки взволнованно заорали, сорвавшись с каменных уступов. Длинноногая блондинка из свиты завизжала, вцепившись в свою высокую причёску за полторы тысячи долларов.

"Как она орёт! — подумала Раиса, опираясь на статую, чтобы встать. — Значит что-то пошло не по сценарию!"

Гости, не успев прийти в себя, крутили головами в поисках шума и лихорадочно хватались за фотоаппараты.

Голос загремел мощно, будто через микрофон, усилитель и колонки, отдаваясь в каменных уступах и ударяя испуганных людей по нервам. Эхо вернулось и троекратно разбилось о террасу.

— Где прекраснораменная Гера, семьи охранитель?

Где колодец для путника хладный в тени кипарисов?

Где герои великие, славные делом и словом?

Где же девы, прекрасные ликом и верные сердцем?

Видно, мало, вложил я огня в ваше сердце и жилы,

Видно, много огня божьей искрой не высечь пигмеям…

Подарю на прощание вам свою искру живую,

Искру света, что вырвал из сердца, на вас уповая.

Пусть горит сквозь века не погибшее пламя Олимпа!..

Раиса обомлела: голос издавала статуя! Но как она понимала то, что говорил мраморный Прометей? Ведь это не русский язык, а греческого, тем более, древнегреческого она не знает!

Истеричные вопли с верхней площадки перешли в ультразвук, ведущий что-то исступлённо кричал в микрофон по-английски, стройные ряды гостей перемешались, превратившись в стаю возбуждённо галдящих варваров. На террасе воцарилась паника.

"Этот голос, — подумала Раиса, — это нечеловеческий голос. В нём что-то совсем нечеловеческое, будто он говорит не голосовыми связками, а…"

Внезапно покрывало из жёлтого шёлка заструилось на посеревшие от зноя плиты, и беломраморная скульптура резко уменьшилась в размерах, став ростом с человека. На парапет опустился высокий широкоплечий мужчина в пурпурном хитоне, скреплённом на плечах золотыми фибулами. Золотые кудри ослепительно сверкали на солнце, а удивительные голубые глаза смело смотрели на женщину. Гигант будто сошёл с рекламного плаката: гладкая кожа, ровный загар, ямочка на мужественном подбородке.

"Но ведь греки были черноволосыми? Или нет?.."

Раиса застыла от ужаса, когда к ней протянулась широкая ладонь, но закричать или отстраниться она не посмела: она так устала бояться, привыкнув к постоянному страху, что воспринимала шок, как нечто естественное. Гигант склонился над ней, зачерпнул пригоршню сухой земли с гипсовой клумбы и, шепча какие-то странные слова, растёр по животу женщины серую пыль. Хлопчатобумажный хитон сразу испачкался, и Раиса мгновенно представила недовольное лицо костюмера. Но на ум же ей пришли совсем другие мысли: "Прах к праху… и взял Господь кусок глины…"

Ожившая статуя что-то торопливо шептала, закрыв глаза, что-то, что Раиса не могла разобрать. Женщина внезапно поняла, что именно на таком языке разговаривали древние герои и, возможно боги. Вот почему она (да и все остальные гости, теперь она была уверена в этом) поняли от слова до слова всё, что сказал оживший Прометей: это язык души, язык божественного огня, не понять который невозможно.

Вместо холодного мрамора сквозь ткань она ощутила на животе горячие ладони, только не человеческие, нет, а какого-то иного существа. От этих рук и от земли шло странное живое тепло, и, вдруг женщина впервые за три года ощутила невыразимое блаженство и покой.

Кудри статуи бесцеремонно перебирал ветер, белесые ресницы закрытых глаз подрагивали, будто Прометей видел резкие вспышки, губы сосредоточенно шевелились, старательно выговаривая каждое слово.

А вокруг метались люди, падали сшибаемые скамейки и разбивались вазоны с цветами, кто-то истерично голосил из оркестровой ямы, кто-то истово молился на коленях, потрясая дорогущим распятием. К Раисе бежали задрапированные в чёрное охранники, полицейские в белых рубашках и беретах и персонал с расширившимися от ужаса глазами. Но они опоздали: всё произошло слишком быстро.

Прометей поднялся, гордо расправив широкую спину с крепкими мускулами и звучно, но уже устало, произнёс:

— Пусть лавровым венцом воссияет великое пламя Олимпа!

Сонмы новых героев грядут на пороге усталого века.

Пусть несут они знанье и свет, пусть ведут за собой человека!

Пусть воспрянет былое величье людей и титанов!

Статуя в мгновение ока приобрела свои прежние размеры, и террасу накрыла длинная тень. Золотоволосый гигант (невероятно!) покачнулся и направился вниз, по лестнице к песчаному пляжу. С пути Прометея во все стороны прыскали обезумевшие гости, а вслед за титаном, остервенело воя, катилась плотная озверелая толпа из спутанных париков, перекосившихся хитонов и босых ног, ослепительно взрывающаяся фотовспышками.

Глядя в спину уходящей статуи, Раиса почувствовала, что под сердцем что-то есть. Словно маленькая пичужка, билась новая жизнь в её теле. Дыхание женщины перехватило, на глазах выступили слёзы от этих забытых и исколотых болью ощущений. А ещё она поняла, что Максим ушёл. Она прощена, прощена!

Полицейские и охрана, убедившись, что женщине ничего не угрожает, ринулись вслед за возмутителем спокойствия. Пока толпа бесновалась, загорелая фигура Прометея по колено погрузилась в воду, медленно огибая навеки осиротелый постамент. Затем море нежно обняло грудь титана, скрыв золотые кудри в своих бирюзовых волнах. Люди ошалело кричали с берега, фотографировали и орали в мобильные телефоны, но остановить не пытался никто, очевидно, опасаясь. Мало ли что может выкинуть взбесившаяся статуя? А вдруг бросится разрушать Афины?

— Рая! Доченька! — мать подбежала к женщине, хватая её за руки и торопливо ощупывая. — Что он с тобой сделал?

Подоспел отец и перепуганные сёстры. Семья с безграничным изумлением смотрела на как будто похорошевшую Раю. А Рая широко улыбаясь, сбежала по стёршимся ступеням к тёплому морю. Обойдя беснующуюся толпу, она склонилась над тёмными волнами и опустила в них руки, будто прощаясь с великим титаном.

"Теперь всё будет хорошо, — думала она, — теперь всё будет хорошо…"

Июль 2008