"Ночная смена" - читать интересную книгу автора (Dok)

Утро первого дня Беды

Если я чего и не люблю — так это телефонные звонки рано утром. Это означает, что от меня кому-то что-то нужно. А мне как раз нужно совсем другое — продолжить спать, если быть точным. Я понимаю, что уже практически день, но мне сегодня во вторую смену и потому за компом я вчера засиделся до сегодня…

Но назвался врачом — бери телефон… Страждущие, бнах, страждуют…

Звонил братец. Неожиданно серьезный.

— Дарова! Сразу говорю — я совершенно трезвый и не потреблял ничего. Кроме булки с чаем. И уже щипал себя в разные места до синяков.

— Я за тебя рад! А попозже ты позвонить не мог? У тебя там что — штаны горят?

— У меня все хужей. Я это предисловие сделал, чтоб ты не подумал, что у меня бельканто или я у кого из своих клиентов нашел в нутре кило кокаина и тут же все вынюхал.

— Звучит ободряюще. Ты б покороче, я еще бы часик поспал!

Братец шумно по-коровьи вздохнул.

— Если коротко — то я сегодня пришел на работу. Прозектор дверь не открыл — стал смотреть в окна и стучать — у нас звонок еще при Александре Освободителе, похоже, поставили, музейная вещь, думал, не слышит. А теперь не кидай трубку — все мои мертвецы вместе с прозектором — я его по белому халату узнал — жрут вчерашнего мотоциклиста в секционном зале. На мои стуки — ноль внимания — но я то все хорошо разглядел — у нас форточка не покрашена, так что с моим ростом видно отлично. Они его просто жрут. Я. Понимаю. Что. Это. Невозможно. Это если ты что сказать хочешь…

— Ты точно не пил, не нюхал, не вкуривал, не колол?

— Я как новорожденный. Причем новородок старорежимный — без послеродового похмельного синдрома.

— А может репетиция 1 апреля? Ты ж сам прикалывался — ну когда тебя выперли с кафедральных лаборантов и заодно и с пятого курса?

— Я был бы щщщастлифф… Но они его просто жрут. Рвут из него кусками мясо. И это тоже невозможно — человек так сырое мясо жрать не может. Челюсти не те и зубы не те…

Это не прикол.

— А друг из друга они куски не рвут?

— Неа. Токо мотоциклисту весь решпект с увагой. Правда может потому, что ему нечем кусать — 160 км, да плюс бетонная стена, да минус шлем…

— Так. Ты не сердись, но как-то не верится в это. Честно. Это розыгрыш?

Братец опять вздохнул. Сейчас уже скорее как кит. Он вообще-то хороший парень, хоть и приколист. Работает судмедэкспертом в Петродворцовом бюро судмедэкспертизы. Что всю семью удивляет — его там ценят и всерьез уважают. Шуточки-то у него бывали всякие, но во всяком случае не злые. И если его раскусывают, то сразу признается… В целом — совершенно невнятная ситуация. И на белочку вроде не похоже…

— Нет. Не розыгрыш. Я понимаю, что надо милиципунеров вызывать. Если я им все это расскажу, то они пришлют бригаду из ПНД. Тех я никого не знаю. Пока разберутся — наколют галоперидолом и буду я Лером Новодворским… Мозги свои жалко. Я собственно совета хочу попросить — как мне их вызвать, и чтоб приехали. Своими глазами глянут — будет проще.

— Я бы сказал, что похоже морг обнесли ночью. А когда к тебе выедут отзвонился бы еще раз и сказал, как есть — типо не считайте меня сумасшедшим и выехавшим не говорите — если они скажут то же самое — значит, дело плохо и Армагеддец с Апокалипсисой нагрянули.

— Ну в общем как-то наверно так. У меня как-то сейчас плохо с соображательностью… Я тебе отзвонюсь… Слушай, у прозектора с лицом что-то неладно… Ну отбой, связь кончаю.

Гм… Сумасшедших у нас в роду не было. Если это не шизофрения и не острое отравление всякими порошочками, то даже и не знаю, что думать. Да не, быть этого не может.

Все равно не засну. Поставлю чайник.

Так. Или братец стал умом скорбен. Или что-то другое. Что может быть другое?

Ожившие мертвецы… Ромеро… Зомби… «Мооозги»…

Что с гаитянскими зомби? Они ведь тоже умирают. Лежат в могиле. Потом их вынимают оттуда «колдуны» и ожившего человека пользуют на тупой и тяжелой работе. Заодно, помимо бессловесного раба, что полезно в хозяйстве, еще и запугивают своей некромантией окружающих до поросячьего визга. А суть в подборе нейротоксинов, которые вводят бедолагам — всасываются в слизистые, когда им в лицо бросают или выдувают порошочек… Стоит вдохнуть — и конец человеку… Потом тяжелейший шок, кома с минимальными признаками жизни — и выздоровление… Только без большей части коры головного мозга. Она от тесного знакомства с нейротоксином рыбы фугу гибнет…

Фильм помнится, даже был про американского фармаколога, который эту штучку разгадал… «Змей и радуга», точно.

В Петродворце завелся колдун-вуду? Бред, конечно… Хотя после перестройки чего только не было… Или все клиенты судмедморга отужинали в японском ресторане с неудачливым поваром? Там ведь эта самая рыба фугу — деликатес, только готовить ее может специально обученный повар экстра класса… Но все равно в Японии периодически кто-нибудь или дохнет или становится глубоким инвалидом, сходив в ресторан с рыбной кухней…

Чайник, сволочь, не закипает. Наверно потому, что я на него таращусь. По совету Джерома надо не смотреть на него и наоборот показывать всем своим видом, что чай — последнее, чего бы ты хотел…

Что еще может быть у братца? Про сумасшествие буду думать в последнюю очередь, пока симптоматика не каноническая отложим эту версию. Что может быть еще?

Может они потому и стали жрать мотоциклиста, что у него расквашена голова и соответственно мозги наружу? Но по классике — они любят свежие «мооозги»…

Глупости какие в голову лезут… «Пэрис Хилтон не страшны зомби! У нее нет мозгов!»

Позвоню — ка я ему сам! Вот ведь дьявольщина — мобила разрядилась. Опять совсем про нее забыл. Ладно, по домашнему.

Братец отвечает тут же — словно держал трубу в руке.

— Ага!

— Что нового?

— Менты прибыли. Чешут затылки. Судя по всему после переговоров — не они одни.

— А службу ПНД за вами всеми не выслали?

— Неа. Нас тут слишком много. Это во-первых. А во-вторых тут тебе не проклятый тоталитаризьм! Прав у ПНД сейчас нет никаких… Ждем начальство — сержант туда соваться без начальства не хочет. Приедет Гутковский — будет решать. Он к слову не поверил. Считает, что тут все формалину напились.

— Ну, у него есть некоторые основания. Как эти зомбы выглядят?

— Да как обычные покойники. К слову не все восстали — кроме мотоциклиста так же неколебимы подснежники и месячной давности топляк. И баба зеленая подвальная — тоже лежит. Жрут почему-то только байкера. И вообще — все вчерашнего вечернего поступления поднялись, которых уже без меня привезли.

— Они случаем не ходили в японский ресторан?

Братец ржет. Похоже, не ходили.

— Это бомжи-подзаборники. Вчера заморозки были — эти олухи так ловко запалили печку в дачном домике, что траванулись угарным газом. Их поздно вечером всех четверых и привезли. Одна баба, трое мужиков. А тут с чего-то и прозектор к ним присоединился. У него к слову обгрызена рука. И знаешь — точно у него что-то с лицом. Этих четверых я вчера не видал, а у него морда стала как лошадиная. И по-моему челюсти заматорели…

— Ну если ты не шутишь, то сырое мясо так просто не откусишь… Так что челюсти понятно…

— Слушай, позвони родителям, а? Пусть они пока особенно из дому не выходят? Только так — осторожненько… Не хотелось бы, чтоб они тут же примчались, на деток сумасшедших любоваться…

— Принято. Позвоню. И тебе тоже.

— Отбой, связь кончаю.

Родители уже убыли на дачу. Чтоб нам не мешать. Жениться уже бы нам пора, а мы с братцем все вольными казаками. Нам уже ненавязчиво намекают, что пора бы и о внуках подумать.

Южан в пример ставят. Нет, все конечно верно, оно конечно и надо бы. Но пока еще можно не впрягаться в семейное тягло — почему б и не пожить в собственное удовольствие.

Дача — обычный деревенский дом предвоенной постройки. Деревня — забытая богом дыра в Новгородской губернии. Но родителям там почему-то нравится. Вот со связью там хреновато — всучил я им мобилку, но пользуются они ею с опаской, да и прием неуверенный. Особенно утром.

С третьей попытки дозвонился. Трубку взяла мама. Это хорошо. Она не то, чтоб разумнее отца, но с ней договориться проще. Отец фыркнет, выбросит из головы и сделает все по-своему. Маму убедить легче.

Разговор получился короткий — они переживают, что минута разговора стоит как буханка хлеба, но вроде удалось убедить не болтаться сегодня вне дома. Ну, да и погода у них с утра мерзостная, так что удержать отца будет не сложно.

Ага, чайник засвистел! Свисти, свисти, гад! Я еще посмотрю — пить сегодня чай или нет.

Ладно, выпью. Правда, в холодильнике брать нечего. «Оскудела Земля Русская!» Надо бы в магазин после работы забежать… Ничего, хапнем пустого чаю. Не впервой.

И все же, что там с братцем? Если б это была шуточка — родителей бы он втягивать не стал. Ну-ка, еще до выхода на работу есть время.

— Ага?

— Ты не обижайся… Не то, что я тебе не верю…

— Или верю. Хотя я тебе не верю! — ты что хотел-то? Я бы тебе не поверил, перевернись ситуация зеркально. Ну?

— Ты говорил, что там твои приятели из милиции рядом. Может, дашь с кем поговорить?»

— Слушай, попробую…

Дальше я пару минут слышу, как он уламывает кого-то, говоря, что я его брат, ни разу ни журналист, никакой огласки, никаких фамилий, никакой записи… Уломал, наконец.

— Что тебе нужно? — голос неприветливый, даже пожалуй неприязненный, с хрипотцой.

— Брат рассказал такое, во что не верится. Хотел бы понять — свихнулся брат, или и впрямь там чертовщина.

— Как зовут брата, когда родился, как зовут тебя. Твой адрес и место работы?

Несколько опупеваю. Потом доходит — мент не хочет попасть в идиотскую ситуацию (хотя похоже, что уже попал) и старается перевести разговор в привычное русло. Заодно убедиться, что это не подстава и я — именно тот, за кого себя выдаю.

Подавляю желание съязвить и бодро рапортую. Шутковать с ментами, патрулями, часовыми, таможенниками и погранцами, когда они при исполнении — глупо и неполезно для здоровья.

— Докладываю — говорит хриповатый голос — морг заперт, в форточку видно, как четыре покойника в гражданской одежде и пятый — в медхалате поедают шестого. С аппетитом. Остальные наблюдаемые покойники ведут себя прилично. Сроду такого не видал и зрелище поганое.

Далее собеседник выдает грамотно составленную руладу, не относящуюся к делу — видно чтоб душу облегчить и передает трубку братцу.

— Ну вот так. Двое из троих патрульных блеванули, полюбовавшись, а они всякие виды видели. Так что зрелище пикантное. Что еще добавить?

— Мне на работу пора. А ты, когда они начнут двери открывать — не лезь вперед.

— И не подумаю. Им сказал, чтоб с кинологом приехали. Полезно будет одеть этот собачий прикид — ну в котором собак дрессируют. Но есть сомнения. Гутковский — он немного отморозок, считает себя пупом земли и больше всего боится, что кто-нито в его крутизне усомнится. Так что не уверен, что тут все будет пучком… Но я поостерегусь. Ну, удачи! Связь кончаю! Да и сам поостерегись!

Вылез из дома такой груженый, что чуть не влетел под колеса на перекрестке. Облаяли — и к сожалению заслуженно — попер я на красный самым дурным образом. Потом ловил ртом ворон — и почти пропустил зеленый.

Не, так дело не пойдет — надо встряхнуться. Вот и маршрутка кстати. Водитель «шайтан арбы» сегодня не слишком джигит, почти нормально водит.

Что там у братца? Что там у него может быть? Если все это не бред… А к слову — может это я свихнулся, а свой бред украсил братцем с его бредом? Может, сплю?

Закрываю глаза, трогаю руками подлокотник. Выше стекло. На пальцах остается внятный слой пыли. Открываю глаза — так таки «Газель». Ущипнул себя за руку — больно. Ущипнул сильнее — еще больнее, но ничего не поменялось. Интересно — а как понять, что у тебя бредовое состояние? И почему бы в бред не включить боль от щипков?

На подходе к поликлинике ощущение бреда усилилось. Стоянка для автотранспорта почти пустая — сроду такого не было! И ни одной машины «Скорой помощи»! А они всегда ставили свои таратайки здесь, хотя официально их служебная стоянка — с другой стороны подстанции. Но им тут удобнее и на пару десятков шагов ближе, потому всегда с ними были свары. А тут — пусто.

Дальше — больше. Двери — заперты, стоит кучка посетителей и посетительниц — человек пять, галдят, дербонят в звонок, но похоже без результатов.

Чертовщина какая-то.

Отхожу назад — о, со второго этажа на меня кто-то смотрит — машет рукой и исчезает в глубине кабинета. Подхожу к двери, с трудом пробиваюсь поближе сквозь эту толпу созданную всего пятью человеками — меня заподазривают в разных черных помыслах, но объясняю, что я врач и на мое счастье кто-то из пяти меня узнает.

В тамбуре за дверями появляется наш ГОшник — Сан Саныч. Вид у него жуткий — лицо серое, мокрое, волосенки прилипли к коже, и что никогда не видывал у него — подмышки халата промокли от пота двумя здоровенными полукружьями — чуть не до пояса. Сам халат изгваздан в грязи, здорово замаран кровью и порван. В руке у Сан Саныча палка от швабры и вид злобно-грозный.

Приоткрыв дверь, он тут же напустился на тетку, стоявшую самой первой: «Я тебе дура уже третий раз говорю — поликлиника закрыта, у нас опасная инфекция и до проведения полной дезинфекции поликлиника работать не будет! Тебе палкой по башке твоей дурной врезать, чтоб поняла?»

— Доктор, ты полегче — заступается за тетку мужичок средних лет — нехорошо так орать!

— А три раза подряд толковать одно и то же — хорошо? Идите вы все отсюда подобру-поздорову, а то сами заболеете! Заболевание смертельно и легко передается!

— Мне назначено! — визгливо и как-то привычно вопит тетеха.

— Шваброй тебе, дура тупая, по башке назначено. Сейчас выпишу! — звереет милейший и добрейший Сан Саныч.

Между тем из пяти страждущих двое улетучиваются. Мужичок видя это, тоже смывается.

Сан Саныч и впрямь трескает бабу по башке палкой, отчего баба затыкается в своем базлании, ловко разворачивает ее спиной и молодецким пинком посылает ее с лестницы в кусты. Шмякнувшись, баба быстро вскакивает и с визгом улепетывает…

— А Вы чего — особого приглашения ждете? — поворачивается он к последней из посетительниц.

— Хочу узнать, что за инфекция и что рекомендуете делать — довольно спокойно отвечает пожилая женщина.

— На манер бешенства. Передается при укусах. Смертельна. Потому подальше держитесь от ковыляющих неровной походкой, от тех, кто укушен, на ком кровь. От меня, например, держитесь подальше. А еще опасайтесь мертвецов или похожих на них. И лучше эвакуируйтесь пока из города.

— Спасибо! — кивает женщина: — Почему надо опасаться мертвецов? Заразны?

— Заразны. Особенно после того, как воскресают. Не убедился бы в этом кошмаре сам — не поверил бы. А теперь — извините, времени мало, надо сдать дела коллеге.

Посторонившись, пропускает меня в тамбур, ответно кивает женщине и лепит состряпанную второпях надпись: «Поликлиника инфицирована! Не входить! Опасно дл жизни!»

— Вы букву «я» пропустили в слове «для» — чтоб хоть что-то сказать говорю ему.

Он машет рукой — фигня! Быстро идет внутрь поликлиники.

В вестибюле как Мамай прошел — какие-то бумажонки раскиданы, шапка валяется, шлепанцы чьи-то… Сразу за регистратурой — на лестнице здоровенная лужа крови, уже свернувшейся в студенистую массу… Волокли кого-то — следы в комнату отдыха…

— Куда идти? — спрашиваю Сан Саныча.

— В кабинет начмеда — отвечает на ходу.

Кабинет спрятан под лестницей. Почему так — не знает никто, но начмеду этот кабинет был почему-то мил. Захожу. Хозяйки нет и разгромлено и тут все.

Сан Саныч мнется. Понимаю, что ему не хочется свежему человеку заявлять, что мертвецы воскресают… Прихожу на помощь, коротенько рассказываю про беседу с братцем. Вздыхает с облегчением. Но без радости. Какая тут радость.

— Значит, это не только тут у нас. Вкратце — у Люды Федяевой на приеме умер пациент. Она кинулась оказывать ему помощь. Первая помощь, реанимационные меры — как положено. Через пять минут этот пациент сожрал у нее губы и щеки — дыхание рот-в-рот, тянуться не надо. Одним махом.

Дальше было совсем паршиво — пока его повязали — перекусал с десяток пациентов и наших сотрудников четверых.

Люду Бобров повез на своей «Мазде» в Джанелидзе. Пациента запихали ему в багажник — был шанс достать куски тканей у него из желудка, а хирурги там в ожоговом хорошие. Потом Бобров нам отзвонился — и визжал нечеловеческим голосом — Люда по пути умерла, а когда он остановил машину — ожила и стала рвать на себе бинты и пыталась его схватить. Он из машины выскочил и позвонил нам. Сроду бы не подумал, что Бобров может визжать!

Да уж. Кто-кто, а Бобров… Он был всегда подчеркнуто энглизирован, невероятно аккуратен и держался как лорд. Да даже галстук по торжественным дням одевал не селедкой — а бабочку. И в парадную одежду входил смокинг — настоящий с шелковыми вставками. Говорил всегда вполголоса, очень сдержанно — а тут визжал…

Да, а к Федяевой он относился явно с симпатией… Красивая она была, Федяева… Тут я представляю себе ее лицо без губ и щек и меня передергивает.

— Его спасло то, что она была забинтована весьма плотно и пристегнута ремнем безопасности. Так он ее в машине и оставил. Ну а у нас пошло веселье дальше. Еще один пациент перекинулся — из сильно покусанных. Ему уже никто рот в рот дышать не стал, простынкой накрыли.

Начмед пыталась связаться с спецсантранспортом, но там сообщили, что они временно не работают — практически все экипажи не вернулись, а которые вернулись — нуждаются в психологической помощи. Со «Скорой» — та же песня, у них за ночь потеряно до двух третей бригад — стоянку пустую Вы заметили. Пока возились — покойничек-то восстал из мертвых. Нашлась добрая душа — кинулась ему помогать — тут медсестрички не доглядели. Добавилось еще несколько укушенных. И Ваш покорный слуга туда же — прибежал на визг, не разобравшись. С начмедом вместе…

Сан Саныч подтянул жеваную и грязную штанину — да, за икру его тяпнули основательно, повязка здорово набухла от крови, глубокая рана, значит, кровит сильно…

— В общем ситуация такая. Дрянь эта передается с укусом. Воздушно-капельным путем похоже не передается, да и не дышат мертвяки и не чихают. Убитые или смертельно раненые обращаются минут через 5 — 10. Но тут возможно, что на холоде и подольше будут обращаться — могу судить только по своим наблюдениям — а у нас в поликлинике жарко.

Тяжелораненые — было трое таких — протянули полчаса — час. Раны смертельными не были. Кровотечение остановили, в общем состояние было стабильным.

Легкораненые — не знаю. Некоторые умерли уже через три-четыре часа. Также не знаю есть ли шанс на выздоровление. Пока — надеюсь, что есть. (Сан Саныч криво и жалко ухмыльнулся.) Но самочувствие у меня омерзительное — хуже, чем при тяжелом гриппе. Если начну помирать — никакой реанимации — оттащите в ближайший кабинет и заприте. Зомби туповаты — даже за ручку дверь открыть не могут. Но это Вам и без меня есть кому рассказать, сейчас что важно: Первое — Валентина Ивановна Кабанова сейчас работает в лаборатории. Ключи у нее есть, телефонная связь есть, туалет есть и еда с питьем — благо буфет в том же флигеле. По ее просьбе Зарицкая сбегала в зоомагазин за углом, скупила все клетки и всех грызунов. Сейчас Валентина пытается узнать о новой напасти что возможно. По ее словам ей еще на ночь работы. Теперь забота о ней — на Вас. Она Вас учила и Вы ей в общем обязаны. Обещайте, что примете все меры по обеспечению ее безопасности!

— Обещаю, конечно. А…

— Некогда, слушайте — вопросы потом. Теперь второе. Я собрал все стоящие медикаменты из нашего аптечного киоска. Не вот чтобы особенное, но не забудьте сумки — они у входа во флигель. Вот дубликат ключа. Номер телефона лаборатории у Вас есть.

Третье. Вы ведь живете в центре? (Я кивнул). Так вот, я не рекомендую туда возвращаться. Общественным транспортом не пользуйтесь. Особенно — метро. Лучше поймайте частника — и отправляйтесь ко мне домой. Сына и жену я предупредил. Адрес — вот. Родителей тоже заберите из центра. Брат Ваш вряд ли в скором времени выберется из Петергофа. Если все пойдет по оптимистичному сценарию — будет введен карантин, чрезвычайное положение с комендантским часом, патрулирование улиц и особо опасаться за целость имущества не придется. Если пойдет так, как я подозреваю все же пойдет — в центре будет сложнее выжить. Там тесно, а вот зомби будет много. В спальном районе удрать от зомби куда проще. Только лестничные площадки разве что. Места у нас хватит, худо-бедно есть ружье и вдвоем с моим сыном Вы уже сможете изобразить хотя бы пародию на парный патруль.

Четвертое — тут все мои лекции по гражданской обороне, правилах эвакуации, немного по выживанию и еще я тут накидал некоторые свои соображения. Чем черт не шутит — вдруг и пригодится. Тех зомби, кого удалось обезвредить, я затащил в кабинеты без оборудования. Кабинеты помечены — маркером написал, что внутри зомби. Это на случай если потом приедете за оборудованием. Что еще? А… Вспомнил! Идемте!

Дыша, как загнанная лошадь, Сан Саныч поплелся по лестнице. Свернул к закутку, где обычно хранился всякий «очень нужный хлам». Там же была конура три на три метра почему-то с мощной обитой жестью дверью. Хранились там несколько старых еще советских ящиков с противогазами (давно списанными) и старый телевизор. Щелкнув замком Сан Саныч опасливо приоткрыл дверь. Глянул в щелку и открыл пошире. На полу конуры довольно активно зашевелились лежавшие там тела — пятеро, в бывших утром еще белых халатах. Я узнал Постникову — по ее телосложению, которого бы на троих хватило с избытком и Васильченко — несмотря на то, что головы у всех лежащих были туго в кокон обмотаны скотчем. Приглядевшись, убедился в том, что все пятеро увязаны очень плотно — простынями, скотчем, бинтами и прочим, что видно под руку подвернулось.

Сильно воняло видимо разлитым второпях ацетоном.

— Зачем это Вы меня сюда привели Сан Саныч?

— Вам стоит на них посмотреть поближе. Я чуть в штаны не наложил, когда впервые увидел. И растерялся. Вам это нельзя себе позволить — цена ошибки большая слишком. А обездвижил я их и обезопасил от души. Убедитесь, что у них упала температура тела, нет пульса, дыхания — и главное — гляньте им в глаза. Это — важно.

Через минуту, выполнив все, что он велел, я почувствовал, что взмок как мышь. И действительно — взгляд у обращенных был… Не описать… Ненависть в чистом виде, не живая ненависть, инфернальная какая-то. И даже и не ненависть, просто такое чужое… Черт, не описать… Голливуд бы дорого дал, чтоб такое воспроизвести. Да хрена такое изобразишь… Мороз по коже… Ловлю себя на том, что оцепенел, с трудом стряхиваю это мерзкое состояние.

В остальном — трупы как трупы. Кожа грязно-воскового бело-зеленоватого цвета. Затеки складок кожи на уши, как обычно у покойников — когда лицо смякает и обвисают ткани. Холодные, комнатной температуры.

Не дышат, сердца не бьются.

Только вот двигаются и стараются освободиться.

Действительно, впору в штаны класть…

Когда мы выходим за дверь и замок щелкает, я чувствую словно гора с плеч… И — выходил я спиной вперед, вертя головой на 360 градусов…

— Это Вы правильно головой вертите — замечает Сан Саныч. — Теперь так всегда делать придется. Привыкайте.

Возвращаемся в кабинет начмеда. Сан Саныч с оханьем плюхается на диванчик. Переводит дух. Ему заметно хуже. Пот с него градом катит. И одышка.

— Теперь спрашивайте, что хотели.

— Почему Вы считаете, что дела пойдут по худшему сценарию?

— Не только начмед звонила. Я тоже звонил. Считаю, что ситуация катастрофична. Ситуация меняется в худшую сторону стремительно — один мертвяк — и поликлиники нет. И с десяток инфицированных разбежалось. Придут домой, нарежут дуба — и обернутся… Здравствуйте, девушки!

В ФСБ вежливо проигнорировали. В Смольном попросили не хулиганить. А в нашем отделении милиции — наоборот — у них с ночи лиса полярная пришла. В Комитете здравоохренения никого из начальства нет и никто ничего не знает и знать не хочет. Из соседей только стоматологи отозвались — их главный прибегал, смотрел. В райздрав я все доложил, но не уверен, что восприняли правильно. И все. Тут надо очень жестко и круто действовать. Не вязать, как мы тут корячили, а вышибать мозги. Мне пришлось топором пожарным махать. Пациентам по головам стучать — знаете не сразу получилось. Так вот — они вроде бы не чувствуют боль. Могут на сломанной ноге ковылять. Дыра в грудной клетке совершенно им не мешает. Выпущенные кишки — совершенно не влияют. А вот при разрушении головного мозга — упокаиваются окончательно. Нет, Вы так не смотрите — топор я Вам не дам. Он весь в кровище, а я не знаю — когда у их крови контагиозность истекает. Это Вам завтра скорее Валентина скажет.

Сан Саныч говорит торопясь, видно, что старается успеть сказать как можно больше. А речь стала невнятной, заметно невнятной. Нет, понять можно без проблемы, но еще когда я пришел — дикция у него была отличной. А сейчас уже мямлит.

— Если обращаются все покойники — то считайте сами — за день помирают пара сотен петербуржских жителей. А что такое геометрическая прогрессия — сами знаете. Ну притча про султана, захотевшего вознаградить изобретателя шахмат — на первую клеточку одну монетку, на другую — две, и так далее… А тут еще похоже, что те же крысы и хомяки заражаются на раз — Валя мне звонила… Сколько в Питере дохнет крыс в день? Будут ли они нападать? А собаки? Кошки? Правда это была единственная новость, которая меня порадовала, хоть это и нелепо звучит. Я боялся, что это — например генетическое оружие. И что мы тут будем вымирать, а потом придут свеженькие европейские цивилизаторы и дезинфицируют пространство, наконец-то. А похоже, что всем будет капут… Короче, войск на улице нет. И ближайшие дни — не будет. А когда соберутся — будет поздно. Совсем поздно. Но вы постарайтесь выжить. Я сейчас прилягу, устал я… А вы через полчасика позвоните — у Валентины уже будут первые результаты. В регистратуре телефон — обзвоните всех, кто Вам дорог, предупреждайте. Не бойтесь показаться смешным. На это — плевать…

Сан Саныч мешком валится плашмя. Переводит дух… Бормочет: «Куртка у Вас легковата… Возьмите вон ватник — от сторожей взял. Он чистый… Ну идите…»

Беру ватник, встаю. Он приоткрывает глаза. Смотрим друг на друга.

— Думаете, я геройствую? Нет, я посмотрел — от этой заразы умирают тихо и спокойно. Без агонии. А так — страшно конечно. Но куда ж деваться… Сам родился, сам и помру. Бумаженции мои не забудьте! Вот на столе рядом с вами.

А ведь и впрямь чуть не забыл. Беру пару допотопных папок с ботиночными шнурками.

— До свидания, Сан Саныч! Спасибо. За все.

— Нет уж — скорее прощайте. Новому свиданию со мной, боюсь, вы рады не будете. А бить по голове хороших знакомых и коллег… У меня например — не получилось. Всё. Ступайте.

И я ступаю. Прикрываю дверь. Щелкает замочек. Действительно — всё.

Теперь звонить… Кому? Олька в Хибинах со своими балбесами. Связи с ними нет. Значит по порядку с буквы «А» в записной книжке… Нет, сначала все же родичи и други. И подруги…

Через полчаса на пальце мозоль. Набираю номер лаборатории. Гудки. Наконец трубку берут.

— Да?

— Валентина Ивановна, это я. Сан Саныч просил за вами присмотреть. Позволю себе заметить, что в Вашем положении неосторожно так поступать… Вы же сейчас не только за себя отвечаете, но и за своего ребенка.

— Именно потому я тут и сижу с мышами. Я должна знать, что нам угрожает и тогда и ребенка смогу защитить внятно. Как Сан Саныч?

— Плох.

— Понятно. Очень жаль. Я вас хочу попросить сделать одну вещь — он не успел.

— Слушаю?

— Зайдите, пожалуйста, в детский садик, что у нас напротив. Предупредите.

— Лучше я им позвоню.

— Нет. Я им звонила, но видимо они все на прогулке — я вижу детишек за забором.

Честно говоря, я еще не всем отзвонился. Но тут детишки. Ладно, минута делов. Это быстро.

Ключ торчит в замке. С той стороны входа — никого. Видимо не принятые еще посетители нашей поликлиники поумнели. Ну и славно. Запираю дверь и мелкой трусцой обхожу здание. Теперь обогнуть голые кусты — а там и вход.

Черт! Я чуть не пролопушил критически — в последний момент боковым зрением увидел движение и рефлекторно дернулся. Чистенько одетый старичок — без верхней одежды и в наших синих бахилах промазал ручками на сантиметры. Я его не заметил — пенсионеры одеваются неброско, он как-то в кустах да на фоне забора замаскировался.

Дергаю в сторону от входа. Не нужно его туда вести. Я вот сейчас через забор — прыг!

А тебе дедок — шиш!

С «через забор прыг» получилось позорище — я завис. Некоторое время сучил ножками, стараясь зацепиться за гладкий бетон, потом меня прошиб ужас оттого, что подоспевший дедок вцепится мне в ногу — я перевалился через забор и совсем не так как полагал — шмякнулся на землю, аж дыхание перехватило. Чисто тесто. Тесто мягким местом…

Теперь быстро найти воспитательницу, вход заблокировать, потом разговаривать. Не видно воспиталки, весталки-воспиталки… А детишки рядом — вон копошатся, поросята.

— Дети! А где ваша воспитательница? — самым своим добрым голосом спрашиваю у крошек. Одно чадо в ярчайшем желтом комбинезончике поворачивается. Я еще продолжаю идти к детям, когда второй раз за эти пару минут меня прошибает ужас.

То есть я вижу, но разум отказывается правильно оценить виденное. Милые дети жрут что-то. Судя по шерсти — обычную кошку. Серенькую полосатую котейку. И я их заинтересовал явно сильнее, чем котярка. Потому как они довольно шустро кидаются ко мне. Нежить чертова! В ярких комбинезончиках, с оплывшими грязными личиками…

Думать некогда, надо тикать. Тикаю изо всех сил. Мельком вижу открытую настежь дверь детского сада. Детишек добавляется, но у них ножки коротенькие и я бегу явно быстрее.

Пытаюсь прикинуть, где пасется дедок и, забирая в сторону, опять же кидаюсь на забор.

На этот раз адреналин помогает — перемахиваю хоть и не ласточкой или там Бэтмэном, но весьма прилично. Далее рывком — до дверей. Ключ — как и полагается в такой момент — вылетает из пальцев и, звякая, скачет по ступенькам.

Это мое большое счастье, что никого рядом нет — вдалеке, правда, ходят прохожие, я их вижу, но за кустами не пойму — ковыляют они или еще идут нормально.

Забравшись внутрь поликлиники, встаю в позу «зю» и дышу аж с хрипом. Всего-то пробежал — ничего, а дышать нечем. До слез нечем. Надо собой заняться — мяконький слишком стал. Пухленький…

Звоню Валентине. Объясняю ситуацию.

Молчит.

Потом спрашивает: — Можем ли мы что-нибудь сделать?

Отвечаю: «Присоединиться к детишкам».

— Это не выход. Позвоните пока на телевидение и на радио. Может, это поможет?

— Хорошо, попробую.

Далее следующие полчаса — самые бесполезные в моей жизни. Занятые ребята из мира шов-бузинесса даже не утруждают себя выслушиванием. Один правда выслушал. Попросил принести ему такой же травы, которой я накурился. Не выдерживаю и матерю его. Тоном знатока он уведомляет меня, что я и в этом — лох…

Дас ист аллес!

Пытаюсь убедить Валентину, что вечером родители заявятся за детенышами в садик — и у нас к утру тут будет от зомби не отмахаться. Она непреклонна. Ей нужно провести все задуманные эксперименты. Для этого нужно еще минимум двадцать часов. Она уверена, что это очень сильно поможет нам в дальнейшем.

И тут финиш. Она из Архангельска. А тамошние если что решили, то их уже не подвинешь. И ведь не бросишь же, хотя «не мать, не жена, не любовница». Просто хороший человек, врач отличный. Когда пришел сюда совсем зеленым — она взяла надо мной шефство, натаскивала. И хорошо натаскала. Придется завтра сюда организовывать спасательную экспедицию… А сильно не хочется… Но придется.

Ладно. Надо дозвонить книжку. Когда заканчиваю — словно мешки грузил, так вымотался.

Зато уже вытанцевался примерный текст — новая инфекция, похожа по действию на нейротоксин рыбы фугу, далее как у гаитянским зомби, только поражение головного мозга глубже и зомби агрессивны. Процентов 70 мне явно не верят. Ну и ладно — если хоть чуток будут осторожнее — уже хорошо. Черт, да будь это нормальная эпидемия — чумы, холеры, оспы — куда бы проще было. А тут времени на каждый звонок уходит до жути много… И похоже впустую.

Звоню братцу. Ему некогда — вот-вот приедет начальство. Кратко рассказываю выжимку из узнанного от Сан Саныча и Валентины. Говорит «Пасиба» и отключается.

Тут только до меня доходит — и я снова обзваниваю тех, у кого дети. Рассказываю про садик, в котором я так бурно развлекался. Прошу отзвониться — убедиться самим. Это срабатывает сильнее…

Попутно просматриваю бумаги, попавшие мне в наследство от Сан Саныча. В самом начале лежат деньги — видно, что он выгреб все купюры из кошелька. Немного, тыщи три, но бедному вору — все впору.

Дальше записка. Написанная его аккуратным писарским почерком.

«Итак, зомби.

Что известно — в отличие от фильмов, это реально.

Особый интерес —

1. что за возбудитель — пока неясно, не выделен.

2. пути передачи — точно, что со слюной при укусе, возможно, что и при попадании крови и слюны на слизистые (глаза). Другие пути передачи не ясны. Не видел.

3. физиология зомби, срок жизни — не известен, хотя тут ясно, что вроде идет разложение, просто обязано идти, вопрос как разлагаются живые мертвецы не ясен, иначе была б надежда, что при разложении как положено нормальным мертвецам они через год скелетируются и саморазвалятся. Также важен вопрос как реагируют на холод и прочие погодные явления. По идее — как холоднокровные — должны на морозе замедляться.

4. функции восприятия — видят, чувствуют запах и слышат, возможно, что есть и какие-то сверхестественные возможности чутья.

5. могут кооперироваться, имеется слабый интеллект. На уровне насекомого.

Таким образом:

1. Надо защищаться от укусов и попадания слюны и крови на кожу и слизистые.

2. Надо быть отличимым от зомби, чтоб свои не подстрелили по силуэту, когда до этого все же дойдет. Должно дойти.

3. Надо быть мобильным (если кто бегал в ОЗК и противогазе — тот поймет). Потому рыцарский доспех, например, не вполне подходит. Разве что руковицы и наручи.

Таким образом:

1. Оружие отечественное, посовременнее. Или что есть. Все, чем можно проломить череп. Тут мудрить нечего.

2. Защитная одежда — из пластиковых пластин типа защиты хоккеистов или защитных костюмов мотоциклистов с использованием кевлара. (всегда удивляли киношные тупицы, бегающие по магазину с зомбаками и не догадывающиеся хотя б кожаную куртку со шлемом и перчатками одеть. По зиме — конечно же ватные штаны и ватники, без вопросов. И прочные перчатки — например кольчужные, как у мясников. В первую очередь — перчатки. На ноги — сапоги с высокими голенищами. Были б на мне яловые сапоги сейчас!!

3. Маскировка бесполезна, наоборот нужны кислотные яркие цвета для распознания своих, также добавка светоотражающих элементов и возможно светодиодов на каске, например.

4. Шлем пластиковый с гибким назатыльником, закрывающим шею и прозрачным щитком. Противогаз в данном случае не катит — в нем очень тяжело находиться долго, никудышный обзор и очень трудно целиться. Если уж использовать противогаз, то лучше чешские модели — они самые жуткие по виду, но для прицеливания лучше. И раз они легко прокусывают кожу, противогаз скорее всего тоже прокусят.

5. Причандалы и прибамбасы — да проще всего взять имеющиеся на вооружении.

Использовать разгрузки. И добавить сухарную сумку. (Это шутка!) Не забыть фонарик.

Вкратце так. Последнее — запах. От зомби пахнет словно бы ацетоном. Даже скорее воняет. Если продолжат разлагаться — через год их не будет, скелетируются… Но к запашку придется привыкать.

И совсем последнее — воду не любят. Одного санитарка обдала водой из ведра — потерял ориентировку, стал отступать. Запомнить.

Удачи вам всем!»

Далее материалы по эвакуации. Что брать с собой. На что — особое внимание.

Ну да, эту лекцию я помню. Он вообще здорово вел занятия. Даже странно для ГО…

Уходя из поликлиники, стукнул в дверь кабинета начмеда.

— Сан Саныч?

— Еще живой! — но уже совсем тихо и невнятно, сквозь кашу во рту.

— До завтра!

— Удачи!

Теперь по лекции судя — три задачи: обеспечение безопасности, вода, еда. Домой я все-таки заеду. С семьей Сан Саныча можно и позже познакомиться. Мне почему-то хочется оттянуть момент рассказа о Сан Саныче… Он ведь еще жив… А вдруг? Может ему повезет?

Опасливо косясь на тылы поликлиники — с детским этим садиком — дурацкой трусцой выбираюсь на улицу. Что-то я хотел… Точно — еще вспышкой проскочило, когда я на заборе болтался, спасаясь от старичка — инфарктника…

Вот, вспомнил. Оружейный магазин. У меня даже есть лицензия на газовое и травматическое… Я к ним несколько раз заходил — это около одной остановки отсюда.

Помещение маленькое — один зальчик. Продавец узнает, ухмыляется — видно я им надоел, ковыряясь в десятке образцов «оружия самообороны». С другой стороны им скучно — покупателей нет, и они не прочь почесать языки.

Выкладываю им вкратце про поликлинику, садик и инфекцию. Я, конечно альтруист — но у садика именно об оружии я подумал. Худо-бедно армия за плечами. Дельный ствол с боекомплектом — очень полезная штука в разговоре. Особенно с таким феноменом — как живой труп.

По-моему не верят. Ясен день — я и сам утром не поверил. Но у меня есть козыри.

Предлагаю уже привычно — связаться по телефону например с санспецтрансом, позвонить в поликлинику — и Валентине в лабораторию и в детсадик. Или гонца туда отрядить.

Пожилой, с отеками под глазами — явно почечник — спрашивает — кто я по профессии.

— Врач — отвечаю.

— Хороший врач?

— Достаточно хороший, чтоб сказать, что у Вас почки не в порядке.

— Ну, так это у меня на лице написано.

— Не все прочтут, однако — в тон ему отвечаю.

— Это да. И что Вы предлагаете делать?

— Я и сам не знаю. Обзвонил по телефону всех своих. В детсад зашел. Ну а после детсада — к вам. Думаю — вам стоит своими глазами глянуть. Ну и за телефоны взяться. А там — по плану.

— Какому плану?

— Эвакуации со спасательными работами, какому же еще.

Сероглазый парень из отдела где всякая рыболовная всячина, подумав заявляет, что пойдет — разведает, если остальные не против. Если что — он сегодня еще не обедал, заодно еду прикупит…

Понимаю, что это «если что» означает, — не верит мне парень, но ему любопытно все же.

Остальные соглашаются даже как-то с облегчением. Парень ловко проскальзывает в дверь — видно, что в отличие от меня он за своей формой следит. Похода пружинистая, двигается красиво… Пожилой почечник тем временем удаляется в подсобку — видно телефон у них там. Слышу невнятный бубнеж.

Неловкая пауза. Крендель, стоящий перед стендом с охотничьими ружьями ухмыляется.

— Небось к нам из чистой альтруизьмы зашли? — довольно ехидно спрашивает он. Мужик он не простой, с подковырками все и подначками. Хотя то, что в оружии разбирается отлично — я уже давно заметил.

— Ну и из альтруизьмы тоже. В конце концов я вам за последнее время достаточно много надоедал.

— Ага, по травматикам уже можете статьи писать. Кстати — может прикупите чего? Очень, знаете ли может быть кстати.

Вообще-то это мысль. Правда денег у меня с собой не густо. А из всего предлагаемого набора искалеченного оружия (а травматики это именно инвалиды от оружия, специально изуродованные и ослабленные) разве что «Хауда» симпатичен — обрез бракованной двустволки все же с учетом нынешней еще большей кастрации требованиями Минздрава к мощности выстрела достаточно силен. Да и патроны обычные у него (хотя тоже обрезанные окурки) — с нормальными капсюлями…

Зомби конечно такая дрянь не убьет… гм, как убьет — зомби же и так мертв. Не годится «убьет». Как сказать-то лучше? О, упокоит! Точно — упокоить зомби такая фигня как «Хауда» не сможет, но вот сбить с ног или атаку остановить на секунды — вполне. Правда стоит этот дурацкий обрез с ослабленными всеми деталями и извилистой дырой в стволах совершенно безумно. В этом же магазине среди нескольких нарезных стволов стоИт и К-98 — тот самый, вермахтовский — и стОит почти вдвое дешевле.

Перехожу к прилавку с травматикой, газовиками и прочей похабелью. Полный низенький продавец показывает в улыбке все свои 15 зубов — дескать, опять пойдет волна вопросов от въедливого клиента, который никак не хочет стать покупателем.

— Если все рассказанное Вами правда — то лучше б Вам брать не пукалки, а нормальные стволы. Они и от зомби и от людей лучше работают. А то, что тут у меня — это для глубоко мирного времени.

— Так разрешение у меня токо на травматик. Может взять «Хауда»? На первое время?

— Третьим дурнем будете, кто «иудейскую двустволку» купил. Правда, те брали с деревянными деталями, а тут только пластик остался. Ну — вольному воля, спасенному — рай. И патроны? — продавец подмигивает и одергивает полосатый свитер дурацкой расцветки.

— Сейчас, наличность посчитаю.

Оказывается, что с наличностью-то у меня неважнец. Вспоминаю про три тыщи Сан Саныча. Еле — еле хватает на обрез и пачку патронов. Жаба душит неслыханно, но тут вспоминаю старичка-пенсионера в кустах. А, жизнь дороже. Начинается возня с оформлением чека, записью в разрешении и протчая…

Почечник так и бухтит в подсобке, ехидина зачем-то открыл свой стеклянный закорм и возится со снятым оттуда жутким агрегатом — этакий АК переросток — судя по всему гладкоствол и похоже 12 калибра… А я получаю в руки тяжелую и весьма невзрачную картонную коробку — что касается оформить тару — у нас это непревзойденное умение… Собираюсь зарядить обрез — но тут оба продавца — и тот, что в свитере и ехидный как сговорившись настоятельно не рекомендуют этого делать.

— Знаете, если вы сказали правду — это одно. А так… вы ж «Терминатора»-то смотрели? Не надо заряжать пока. — деликатно вразумляет меня пухлый продавец.

— Ну, вы ж видели мое разрешение, записи в журнал сделали, да и застрелить я вас не смогу!

— Береженого знаете… Если Вы все придумали, то мало ли что… А сумасшедших сейчас еще по суду сумасшедшими признавать надо… Вы не обижайтесь. Вот Серега вернется, подтвердит ваши слова…

Проходит еще несколько минут. Ехидный все еще роется у себя, повернувшись к нам спиной, пухлый выжидательно посматривает на двери.

Несмотря на то, что мы все ждали возвращения Сереги, первым удивил почеченик — он вылез из подсобки мокрый как мышь и обведя зал тяжелым взглядом заявил: «Спасибо, доктор. Похоже, что вся та чушь, которую вы тут городили — правда. Началось, похоже. И такое, что хрен поймешь.»

В этот момент и Серега влетел в дверь. Видно было, что он несся во весь опор. Дыхалку он себе сбил и потому согнувшись и пыхтя стал выдавать: «В детсаду все дохлые… Ходят… Кошку не видел… Но мордахи в крови у многих… А старичок, сука… Хорошо, предупредил…»

Ехидный подает ему стаканчик с водой. Серега немного отдышался и сообщает, что видел не меньше полутора десятков мертвяков разного пола, возраста и степени укушенности. У него на глазах старичок схватил и похоже укусил тетку, приехавшую похоже за дитенком в этот чертов детсадик… Он пытался тетку остановить до этого, но она его послала и шарахнулась как раз пенсионеру в лапки — Серега стыдливо признался, что и он деда не заметил сгоряча, тот стоит совершенно неподвижно… Он пытался тетке помочь, но она отбивалась и от него тоже — в итоге старичок крепко тяпнул тетку за ухо… А дальше тетка ломанулась в детсад, за дитенком похоже. Серега еще рванул от старичка в сторону, но дедок как корни в кустах пустил и за ним не двинулся.

Молчание нарушает ехидный из охотничьего отдела — подняв тот самый передел АК и спокойно передернув затвор. Все уставились на него. И я в том числе.

— Мужики, как говорят в фильмах — ничего личного. Не дергайтесь — и все будет путем, убивать вас и в мыслях не держу, но и вы мне не мешайте. Я человек порядочный — беру эти шесть стволов и четверть патронов. Так что и вам хватит. Я уезжаю отсюда к себе, а вы смотрите сами. Зиновию передайте, что если все устаканится — верну стволы и откупного дам. Только думаю нихрена не устаканится, а будет тут Жопа. Сейчас родители за своими дохлыми детишками приедут, вы их хрен остановите и все папы мамы вляпаются по самое небалуйся. И так по всему городу. И не кидайтесь на меня. Не стоит.

— Витя, ключи где от витрин и замков? — удивительно спокойно спрашивает старшой.

— Ну я ж не сука последняя, Николаич — так же спокойно отзывается Витя на этот раз без малейшего ехидства — я их заныкал под прилавком. За пять минут отыщете. А вы доктор — не вздумайте мне из этой дуры в спину стрелять, по-человечески прошу. Вас-то я тем более убивать не намерен, лично от меня вам спасибо, что предупредили — и если мои коллеги не нахрен дураки — то и вам ствол достанется. Желаю удачи!

Спиной он так и не повернулся, выходит, хоть и опустив ствол немного, но ситуацию держит. Мы так и смотрели друг на друга, пока он садился в довольно крепкий УАЗ, закидывал здоровенный рюкзак со стволами и патронами — тяжеленько ему было, но справился. Машина, стоявшая как раз под окнами магазина, берет с места в карьер. Перевожу дух.

Старшой не медля начинает рыться в хозяйстве беглого. Серега разинув рот стоит посреди зала. Пухлый одергивает на себе дурацкий полосатый свитер и говорит — «Вот видите, хорошо, что не зарядили — пальнули бы в Витьку — а он бы в ответ… Хоть он и сукота, а стрелок отличный.»

Почечник — Николаич наконец бренчит найденными ключами, лезет в стенд и снимает довольно невзрачную винтовку — судя по тонкому в сравнению с гладкоствольными пушками стволом, сопит, лязгает патронами. Поворачивается к нам, до меня доходит, что эта в общем небольшая на фоне монстров на витрине винтовка — переделанный СКС.

— Получается так — эта сволочь взяла действительно четверть патронов. Самых ходовых и нужных. Все гомно 20 и 16 калибра оставил, а вот 12 выгреб почти весь. И по нарезному — те же песни. Ну и хер с ним, сюрвайвелистом недоделанным. Теперь весь вопрос — что дальше делать.

— Мне завтра надо будет докторшу забирать — из поликлиники. Хотел бы, чтоб вы мне в этом помогли — Господи, до чего это глупо звучит!.

— Очумели? Почему не сейчас?

— Она ставит эксперименты — на грызунах. Закончит завтра. Результаты, судя по всему, будут очень важны в дальнейшем — и вам тоже. Потому прошу помочь. И кстати мысль покинувшего нас Вити мне очень понравилась. Мне б нормальное оружие сейчас куда как пригодилось бы. Похоже, грабежи сейчас пойдут валом.

— Вмать — в сердцах вырывается у Николаича — так что — крысы значит тоже заражаются этой дрянью? Тоже оживают??

— Да, грызуны оживают. Это мне она уже сообщила. Но, судя по всему, будут и еще сурпризы.

Николаич смотрит на кассиршу — глупенького вида молодую женщину, которая все это время так и просидела манекеном с полуоткрытым ртом и, судя по его физиономии, проглатывает все то, что хотел сказать. Вместо заливистой рулады переводит взгляд на Сергея. Тот оживает.

— Я похоже с Витькой согласен. Тикать надо отсюда. Делим стволы — и дергаем. В большом городе совсем все плохо будет. Только зря он один дернул. Надо вместе держаться.

— Так, а что Андрей скажет?

— Ну введут карантин, военное положение, патрули на улицы — зомбаков перестреляют, они ж только кусаться могут, против пули это не катит… И вставит нам Зиновий свечку из березового полена в задницу, когда нас эти патрульные подстрелят за здорово живешь. Или менты арестуют за ношение. Статью «три гуся» пока не отменили. Витьке до его нычек еще ехать и ехать — а любой гибддедешник к нему прицепится… К слову мы должны сообщить об ограблении магазина.

Николаич думает. Не выпуская СКС из рук, идет к дверям и запирает их. Вешает какую-то табличку и возвращается.

— Получается так. Андрей — звони в милицию. Серега — подбери комбезы попрочнее. Ботинки, носки. Ну от зубов, короче. Доктор, идите сюда… Мила, сколько у нас на кассе сейчас, посчитай, чтоб точно.

— Странно, что Ваши сотрудники никому не звонят.

— У Сереги вся родня и друзья — в Вологодчине. В лучшем случае он им вечером отзвониться сможет. По ряду причин. Андрей — детдомовский. А у Милы такой милый характер, что с родней она не дружит. Своих я предупредил — жена сейчас отзванивается. Получается так, что надо сколачивать команду. Если хотите, чтоб мы вам помогали — придется вам плясать под нашу дудку. Что скажете?

— Мне еще домой надо и обещал сотруднику одному его семье помочь.

— А сотрудник — того?

— Боюсь что да. Но свое обещание я выполнить должен. Если б не он — я б тоже вляпался. К тому же кстати в поликлинике сумка с медикаментами осталась. Не саквояж — а такая — китайская. Если все плохо будет — нам эти медикаменты очень пригодятся. Это я к тому, что завтра вам стоит мне помочь докторшу выручать. Насчет плясать под дудку — оно конечно можно, но тут смотря что у вас за команда подбирается. К слову — пример Вити и грядущий бедлам как-то подсказывает мне, что на ваш магазин будет обращено самое внимательное внимание… И боюсь, что не очень приятное.

— Что-то вы доктор многовато боитесь.

— Фигура речи. Раньше. А сейчас и впрямь боюсь, благо есть чего бояться. Если вы не заметили — магазин ваш уже обнесли. А есть еще и просто гопота и милиция как принято в такие времена может явиться конфисковывать. Да и банально рыбаки-охотники за патронами побегут.

— Ладно. Андрей, ну что там? Я к слову тревожную кнопку уже давненько нажал.

Андрей мрачноват и обескуражен: «По 01 занято глухо, наше отделение не отвечает, позвонил в несколько соседних — отозвалось одно, но там выехать некому — более важные дела.»

— Получается так, что ограбление оружейного магазина уже и не повод приехать… Ладно. Делаем так — мы с тобой Андрюша держим магазин, сейчас возьми себе ствол и заряди. Присматривай и за задним входом. Сережа — возьми у Милы тысяч тридцать из кассы под расписку и бегом за продуктами. Ближайшие два дня похоже, мы в магазине жить будем. Так, доктор — значит, увидимся утром. Дайте свое разрешение сюда.

И к моему удивлению старшой вписал мне рядом с «Хаудой» еще один обрез — дурацкого вида фермерский ТОЗ-106. Потом ушел в подсобку, вернулся с тремя такими «ружжжами» и на мой удивленный взгляд буркнул: — «они все разные и у каждого свои дефекты. Сборка очень неровная. По уму напильником и шкуркой доводить надо, но сейчас времени нет. Из винтовки доводилось стрелять? Из магазинной, не автоматической, а со скользящим затвором?»

Из винтовки стрелять мне довелось, и я утвердительно мотаю головой.

— Это ж где так повезло? Воевали?

— Не. В детстве свезло из немецкого карабина пострелять, а в армии на полигоне дали из «Мосинки» повеселиться — там им патроны списывать надо было. Ну, то есть они их списали, а надо было дорасстрелять оставшиеся пару сотен. Вот меня и поощрили.

Николаич с вниманием посучил затворами каждого обреза по очереди, пощелкал спуском, предохранителем. Заметно было однако, что затвор тут ходит куда как тяжелее, чем в армейских винтовках, туго, рывками. Поразбиравшись с откидывающимся прикладом Николаич наконец внес номер покрытого совершенно дурацким лаком рыже-желтого цвета обреза в разрешение.

— Тогда и с этим «Смерть председателю» разберетесь. Пишите расписку на сумму — он продиктовал ценник этого чуда оружейной мысли — Мила пробей чек! Теперь дальше — стрелять только при откинутом полностью прикладе. С примкнутым прикладом работает только бракованное оружие. Получается так, что если у Вас такое будет выходить — гарантийный срок год — тут Николаич внимательно и как-то иронично и со скрытым смыслом глянул мне в глаза. — Брак заменим. Магазин на два патрона. Третий можно засунуть в ствол, но в городе, как знаете, ходить с заряженным оружием запрещено. Теперь пока посучите затвором, попривыкайте — я пойду с магазинами поколдую. Серега, погоди пока — вместе пойдете. И переоденься — слыхал уже, что кусать может и человек и крыса и собака. Доктору тож подбери.

Минут пять Старшой возился в подсобке. Андрей тем временем взял себе с витрины жутковатого вида винтовку, осмотрел, зарядил и теперь имел совсем нелепый вид — в куцем свитере и здоровенным винтарем в руках. Держать, однако, оружие ему было явно не впервой. Немного подумав, он вытащил еше и гладкоствол — вроде бы «Сайгу» и зарядил также и его. Получилось у него это даже щеголевато.

А вот у меня никак не могло получиться. Куцая фигня имела необычно тяжелый ход затвора, аж со скрежетом. Предохранитель был тугой и засунут в самое неудобное место. Чуть ноготь не сорвал с пальца. Спуск тоже был тугой. В общем, туляки как-то не впечатлили. Да и вид был дурацкий, чем полностью соответствовал не менее дурацкой расцветке.

Правда, истину о «дареном коне с зубами» никто не отменял. Придя сегодня в магазин безоружным, теперь я уже был куда как защищеннее. Почему-то именно сейчас, когда я неловко дергал затвор, до меня наконец дошло, что это действительно катастрофа, раз при мне грабят магазин и милиции дела нет, мне практически дарят ружье и судя по всему мне придется им пользоваться… Оставалась сильная надежда на то, что правительство города примет решительные меры и восстановит порядок. Но то, как моментально вышла из строя наша поликлиника и детский сад, говорило скорее в пользу моментального развала всего и вся.

Неясно было — у нас эта беда или и в других городах то же самое. Эпидемия или пандемия?

Вышедший из подсобки Николаич протянул мне пару куцых вороненых магазинов. Они теплые, гораздо теплее, чем просто нагревшись в руках.

— Обточил, чтоб при выстреле не вываливались. Попробуйте.

Магазины вполне себе четко вставали на место и держались прочно. Хотя и тут было неудобство. Что за дурь — магазин на два патрона. Хотя б на пять, что ли… Все-таки нелепое оружие. По всем статьям.

— Зато двадцатый калибр. Это, знаете, впечатляет. — Старшой явно не страдает отсутствием наблюдательности и видно написанное на моем лице впечатление от ружжа читается легко. — ответственность на Вас — за применение оружия. Так что постарайтесь меня не подвести. Особенно сегодня. Завтра, похоже, всем будет уже плевать. Получается так. Патроны держите. Эти — с крупной дробью. На малой дистанции не хуже картечи будут. Если вляпаетесь — ружье Вам продал Виктор.

Под внимательными взглядами Сергея и Старшого заряжаю магазины. Один впихиваю в ружье. Потом, слушая грамотные советы под руку, впихиваю патрон в ствол, третьим.

Сергей уже готов. Грамотно оделся, надо признать — комбез на ватине — сразу не прокусишь, высокие берцы, еще и какую-то ушанку напялил. Протягивает мне что-то из этого мешка — камуфляж правда дурацкий — рисунок как на шторах, что-то из утиной охоты — но в толпе поприличнее будет, чем ватник из дворницкой. Портки толстые. Сапожищи. Все, как успел заметить — из самых дешевых. Перчатки оставил свои. Еще получил рюкзачище литров на 100. Шмотки, которые я снял с себя, Андрей утащил в глубины подсобки.

Рассовываю оставшиеся латунные цилиндры патронов по карманам, снаряженный второй магазин. Карманы непривычно расположены, надо привыкать побыстрее, а то лопухнешься в неподходящий момент.

Теперь куда-то надо деть дурацкую уже «Хауду». В боковой карман рюкзака. Хотя интересно — а дробью скажем мельчайшей — из нее можно палить? По тем же крысам ожившим? Надо бы попробовать. Действуя по принципу «дайте тетенька водички попить, а то так жрать охота, что и переночевать негде и не с кем» задаю эти вопросы. С выражением на лице «семь бед — один ответ» Старшой отсыпает десяток гильз, пачку капсюлей, чуток мелкой дроби и пачку пороха: «Экспериментировать будете — не с руки стреляйте. Мое мнение — порвет эту железяку.»

Обмениваемся номерами телефонов. Все, двигаемся. Дверь за нами запирается и я вижу, как опускается штора на окне. На двери табличка «Переучет»…

Идти неудобно, кулацкий обрез за пазухой, всунутый стволом в кармашек для мобилы и непривычная одежда. И неразношенные ботинки… Что удивительно — движение на улице совершенно обычное, совершенно обычные прохожие — словно в нескольких сотнях метров и не творится чертовщина — или как можно назвать районный апокалипсис.

Так, теперь по планам Сан Саныча идет еда.

***

Виктор отзвонился Ирке еще по дороге. Она не подкачала, верная боевая подруга и стояла уже на улице, ожидая его. Закинув в УАЗ пару здоровенных рюкзаков с тщательно отобранным для «ухода» имуществом и поцеловавшись с Иркой, прыгнувшей на свое законное переднее место пассажира, Виктор погнал машину из города.

На улицах было спокойно и если бы не его авторитет и привычка Ирки повиноваться безукоризненно, то скорее всего посыпалась бы куча глупых женских вопросов. Но тут подруга сидела и внимательно слушала все, что он рассказывал. Она и сама обратила внимание, что милиции на улицах было чересчур много.

Мало бы нашлось сейчас людей, которые были рады наступающему БП. А вот Виктор — несмотря на хмурый вид и приличествующее случаю мрачное лицо — был искренне в глубине души рад.

Он чувствовал себя немножко Избранным, немножко Особенным и уж точно Самым Умным. Взгляд, скользивший по пешеходам и другим лохам, ехавшим в машинах рядом, явно имел оттенок превосходства. Он — Знал. А они очень скоро должны были в ужасе глупо и жалко передохнуть. В самой глубине сознания Виктор всегда страшно боялся одного — подготавливаясь всю жизнь к этому самому БП, положив на это массу сил, средств и отказавшись ради Спасения от очень многого — боялся, что все это будет зря. Что все усилия — даром и жизнь псу под хвост. Что напрасны были ограничения, и зря отказывался от многих вкусностей жизни. Да та же Ирка — великолепный партнер и спутник в лесной жизни, — отнюдь не была ни умницей, ни красавицей. Она была функциональна как автомат Калашникова и отлично подходила для роли Пятницы в предполагавшейся Робинзонаде. Но и только. Как женщина она и впрямь скорее походила на мужика Пятницу…

Теперь надо было добраться до той глухомани, где он заботливо годами создавал себе Убежище — замаскированный бункер, склады с едой, топливом и всем прочим, что даст возможность с комфортом выжить в то время, когда все остальное человечество бесславно будет погибать в корчах.

Это был звездный час Виктора, и он старался запомнить каждый момент. Правда, он не рассчитывал на такой экзотичный конец человечества, скорее ждал чего-то более примитивного типа ядерных ударов, но так даже было лучше. Людей не станет, а все блага цивилизации достанутся им с Иркой. Неплохо быть наследниками у всего Человечества.

Впрочем, не так уж все было обычным — на выезде из города поток машин был куда как больше, чем обычно, причем легковушки были забиты под завязку и тяжело проседали под грузом набившихся пассажиров. Много было «джихад — такси» — как понял Виктор — гости города что-то тоже пронюхали и сейчас тикали во всю мочь целыми многочисленными семьями.

Пост ГИБДД проскочили без задержки, хотя проскочили — неверно сказано — поток машин еле полз. Но, во всяком случае, суетившиеся гибддешники на УАЗ не обратили внимания. Заправившись под завязку и набрав в запас три канистры, Виктор двинулся в экономном режиме к себе в Убежище. Пару часов все шло нормально, но потом Ирка первой заметила непорядок.

Впереди явно творилось что-то неладное. Пришлось тормозить — пробка была солидной. Высунувшись из машины Виктор разглядел впереди стоящий поперек практически всей дороги дальнобой — фуру синего цвета, За ней торчало что-то грязно белого цвета — похожее на другую фуру. Только сильно мятую и лежащую на боку.

Открыл дверцу и высунулся, встав столбиком, как сторожевой суслик — впереди была беготня и крики. Спокойно сел обратно, вывернулся через двойную на встречку, тоже блокированную — отметил бегающих на месте аварии людей, там похоже что была какая-то зеленая куча металлолома на обочине и весь асфальт был замусорен какими-то огрызками и обломками. Впрочем, место серьезной аварии всегда становится похожим на помойку.

— Объедем по проселку — тут похоже надолго встали. — сказал Витя спутнице.

— А что там, как считаешь?

— Да какой-то дурень выехал на встречку. Сейчас же развелось уродов с купленными правами. Мозгов нет, а нога сильная — на газ давить. Вот и давят… Вот они и собрались. А так как явно покойнички должны при этом быть — значит, тут сейчас проблем не оберешься.

Трассу Виктор знал хорошо и потому, вернувшись немного назад, опять развернулся через двойную перед мордой тормознувшей «Мазды» и скатился на дорожку, которая шла вдоль полей — что там растили, он не уточнял, но рассчитывал объехать пробку по этой рокаде.

Так и вышло, и через полтора километра его УАЗ выскочил на совершенно пустую трассу. Посмотрев назад, Виктор убедился, что тут пробка достойная, перекрыто движение в обе стороны — и кроме двух фур и мятой зеленой жестянки покалечилось еще с пяток автомобилей. Усмехнувшись своей догадливости, Витя притопил педаль газа. Встречная полоса была забита машинами уже точно на пару километров и пробка становилась все больше.

— Видишь, дурень на зеленой банке вылетел на встречку, воткнулся в белую фуру, ту закинуло и она цапнулась с синей. Ну а остальные не успели тормознуть, придурки. Пара тройка дохляков сразу, да покалеченных не меньше — если башка не совсем в кашу — значит могли обернуться — среди этих зевак явно гуманисты нашлись, лекаря, понимаешь, спасители человечества. Ну а теперь там все стоят кучей, хрен выедешь, да еще если с зомби в толпе — укушенных будет…

Через пару десятков километров Витя засек притаившийся на съезде с трассы раскрашенный гибддешный автомобиль и двух доителей при нем. Местечко для доения было известное — как раз на выезде из деревушки — чуток не доезжая до знака, сообщающего о том, что вы изволите покинуть населенный пункт с перечеркнутым названием этого замухристого пункта. Ясен хрен многие пролетали ее со свистом, эту сраную деревушку — и тут же попадали на сеанс машинного доения.

Ментов Витя не любил вообще. Любых. И потому мысль, пришедшая в его голову, не вызвала никакого возражения или сомнений.

Аккуратно подъехав и мягко затормозив, Виктор вышел с озабоченным лицом и, подойдя к старшему милиционеру, сообщил о «страшной аварии». Тот и ухом не повел, коротко буркнув, что это не их район, но они сообщат, после чего пошел к машине.

Виктор оглянулся, вернулся к УАЗу, открыл пассажирскую дверь, аккуратно вынул из-под тряпочки «ВПО-205-1» «ВЕПРЬ 12» и аккуратно развернувшись, влепил пулей в стоявшего к нему лицом сержанта. Тот даже удивиться не успел, завалившись как тряпишный куль навзничь. Старшой успел обернуться — только для того, чтоб получить пулю в голову и рухнуть у патрульной машины.

Обернувшись и отметив, что никто ничего не заметил и на бабаханье ружья внимания не обратил, Виктор ловко и быстро снял с старшого АКСУ и запасной магазин, документы, ПМ с обоймой, легко переместился к другому мертвецу, забрав и его пистолет. За документами не полез — пуля неаккуратно влетела как раз в карман куртки- впору такое удостоверение в музей сдавать — после чего в темпе обнес и машину, став обладателем фуражки и милицейской рации.

Напялив себе на голову фуражку, положил карабин обратно за сиденья, добавил туда же трофейный АКСУ, вручил Ирке ПМ и посоветовал подобрать кобуру в сумке.

Ирка с напряженным лицом приняла пистолет. Похоже, тут она наконец поняла, что прошлая жизнь закончилась. Пришел пушной зверь или нет — но по-старому уже не будет.

Не очень торопясь и в глубине души наслаждаясь моментом, Витя, словно смотря кино с собой в роли героя, привычно тронул УАЗ с места, не забыв глянуть в зеркало — но на пустом сзади шоссе никто ему не угрожал…

Немного попортила кайф Ирка — мрачно заметившая, что фуражка не по сезону — двое патрульных были в шапках. Виктор плюнул и на ее замечание и на вопиющие нарушение формы одежды.

***

Магазинчик, в который мы заходим с Серегой, практически напротив оружейного, чуть наискосок. Выглядит он как маленький, недоделанный супермаркет. Видимо болел в детстве или кормили его плохо, потому размерами и ассортиментом магазинчик не блещет, а так — и охранник на входе и корзинки у открывающейся (вручную!) рамки входа в торговый зал — и даже касса на выходе.

Серега не слишком мудря берет пару корзинок. А до меня доходит, что тащить здоровенный рюкзак с харчами почти из центра города в спальный район — наверно не очень умно. Случись что — я буду неповоротлив и ни черта не успею предпринять для защиты и себя и жратвы. И между прочим — денег у меня тоже шиш. Даже доехать не на что. Чертова «Хауда» дороговато встала. Собираюсь выкатываться на улицу в поисках банкомата, Но обернувшийся Серега тормозит меня — как увидеть мог, глаза у него на затылке, что ли?

Не успеваю вразумить его, как он спокойно возражает — что раз мы собираемся действовать вместе, то сейчас я помогаю ему затариться и допереть до оружейки харчи. А там видно будет. Себе в дорогу тоже могу взять, что захочу, но без фанатизма — со здоровенным рюкзаком действительно сейчас в одиночку идти не стоит.

Дальше мы вдумчиво и без суеты ураганим по полкам, сметая характерный еще по бабушкиным временам алярмнабор — соль, спички, консервы и крупы с макаронами, копченую колбасу, сало, подойдя к кассе наваливаем шоколад и зажигалки.

Замечаю, что Серега хорошо знаком с кассиршей — хоть работает руками быстро и четко, но улыбается ей во весь рот и посматривает на нее. Она отвечает тем же. Явный лямур.

Набрав пару корзинок каждый, подходим к кассирше. Девчонка делает круглые глаза и спрашивает: «Что, война началась?»

Серега чешет в затылке и начинает, запинаясь рассказывать про то, что видел. Со стороны даже для меня это выглядит совершенно по-идиотски. Странно слышать своими ушами такие нелепицы. Если б только до этого глаза все это не видели.

Девчонка не верит и, совершенно заслуженно, полагает, что ухажер провинциально шутит. О чем тут же прямо и заявляет «приколисту дурацкому». Красный как рак Серега спихивает проблему разъяснения с себя на меня.

Спасибо за доверие конечно, но вообще-то лучше б сам разобрался. Девчонка тем временем смотрит на меня. Симпатичная, по глазам видно — заводная. Ну ладно, за время телефонных сегодняшних разговоров я уже откатал «рыбу» выступления и сейчас ее выдаю почти на автомате. Заинтересовавшись, подходит охранник. Он видимо считает себя тертым калачом, да еще перед девчонкой-кассиршей и начинает задавать заковыристые вопросы. Нет, голубчик, так дело не пойдет. Дел у меня больше нет, кроме как тебя убеждать.

— Вы прогуляйтесь до поликлиники и гляньте сами. Только поаккуратнее — Серега когда бегал чуть дедушке-инфарктнику в лапки не попал. А потом будете говорить — розыгрыш это или нет. Пассажиры на «Титанике» тоже не думали, что утонут, когда в айсберг тюкнулись. Тож небось не поверили бы, если б им это кто сказал.

— Я не имею права уходить из магазина! — отвечает несколько смутившийся охранник.

— А я вас и не заставляю. Мы вас предупредили. Верить или нет — дело ваше. Как опознать пораженного — мы вам сказали. Что делать — тоже. Так что смотрите сами, не дети.

Серый тем временем смотрит на кассиршу и выдает: «Если что, Светка — звоните. Поможем. Чем получится.»

Девчонка начинает привычно гонять покупки через лазер, выбивает чек, но похоже, что задумалась. Серега спрашивает — можно ли нам оттартать все в корзинках. Ему разрешают. Нелепой рысцой перебегаем дорогу.

Отмечаю, что часть лампочек в магазине выключена. Нас изнутри видно, а вот нам разглядеть что внутри — сложнее, да еще и тамбур мешает. Открывает Андрей. Затаскиваем все внутрь и я вижу, что работа кипит — похоже, что товар готовится к вывозу. Сильно опустели полки, зато посреди зала стоят коробки и сумки.

Тридцати тысяч хватает на три ходки. В последнюю набираю себе с благословения Сереги совсем не то, что положено в таких случаях. Он сильно удивляется, но выслушав довод о том, что сейчас мы еще можем себе позволить поесть сосиски, ветчину, пирожные, фрукты и в конце концов тот же торт из «Метрополя» вряд ли будет доступен в ближайшем будущем — находит в этом резон. Еще по моему совету сгребает несколько упаковок с яйцами — за ночь сварить их не проблема, а вареное яйцо хранится долго и вообще куда лучше, чем сухари. Беру свежайший багет и он повторяет, токо берет сразу несколько. Видно, что ему сложно переключиться на скоропортящиеся харчи, но он старается. Оба сразу вспоминаем, что из хлеба не худо бы и сухарей насушить — армейские на складах — то еще удовольствие. Правда, галеты еще хуже.

В зале тем временем оказывается несколько теток и мужичок — похоже, из персонала.

Светка-кассирша строго и одновременно как-то жалко смотрит Сереге в глаза, спрашивая еще раз — шутит он, орясина дубовая, или нет. Видно, что ей страшно и очень хочется, чтоб этот вологодский дурила расхохотался бы и заявил: «А здорово мы вас купили! Вона какие вы бледные!»

Серега явно сочувствует девчонке, но ничего утешительного сказать у него не выходит. Вместо этого он находит отличный выход — наезжает на трущегося рядом охранника: «Ты уже мог бы обзвонить и спецтранс и милицию и свой дурацкий ЧОП! Что стоишь болваном деревянным! Не хочешь рисковать шкурой — так хоть подумал бы репой своей! Давно бы уже своих родичей предупредили все. А то стоишь тут, преешь!»

Поворачивается к Светке: «Кончали бы вы работать. Ну а когда будешь уходить — позвони, встречу.»

Неловкое молчание. Платим. Идем на выход. Догоняет тетка в халате — судя по торчащим из кармана грубым желтым резиновым перчаткам — уборщица.

— Сынки это правда, что мертвые оживают и едят живых?

— Правда, мамаша. Оживают. Но только свежие. Вчерашние и сегодняшние. Так что это не Апокалипсис. Это хуже.

Хлопает дверь. Когда идем через дорогу, слышим вдалеке истошный визг. Переглядываемся. Даже не понятно кто визжал — мужчина или женщина.

В оружейном сумок прибавилось. В тамбуре похоже лампочку заменили — с полудохлой 20 свечовой на минимум сотку.

Пока перекладываю отобранные для себя легкопортящиеся продукты для пира во время чумы, Николаич предупреждает — и весьма толково о том, как лучше мне добраться до дома. Уже темнеет, так что его предупреждения к месту.

Договариваемся о времени встречи. Подумав, он говорит, что перед часом «Ч» надо будет связаться дополнительно. Весьма вероятно, что сидеть в магазине они уже не будут. Но по-любому — либо напишут новое место встречи, либо будут встречать, если телефонная связь гавкнется.

Спрашивать особо не о чем — в Нью-Орлеане как только вырубилось электричество, открылись все электрозамки и отключилась вся сигнализация — глупые бандиты стали грабить лавки со спиртным, те кто поумнее — ювелирные магазины, а самые умные в первую же ночь обнесли оружейные магазины. И потом с оружием легко отняли у других что хотели…

Конечно оружейный магазин в США — совсем не то, что наши. Тем более, что из нашего Витя упер самые похоже внушительные стволы. Но тем не менее, арматурина или финка не пляшет против не то что СКС, но и даже против двустволки…

На прощание Андрей выдает мне здоровенный фонарь-дубинку, добавляет еще налобный светляк и снабжает тесаком. Дурацкий тесак — вроде б штык от винтовки, похож на маузеровский, но надпись дурацкая «СОР USA». Вот уж в чем я точно уверен, так это в том, что американские копы такие китайские поделки точно не пользуют. Зато на него есть разрешение, этот тесак почему-то считается «хозяйственным ножом»… Можно носить где угодно… Ничего не понимаю в наших законах… Забираю эту «Копушу».

Прощаюсь со всеми и выкатываюсь на улицу. Подморозило. Это хорошо — холоднокровные будут вялые. Теперь заскочить домой. Надо забрать документы — и свои, и братца, и родительские. Это тоже есть в плане Сан Саныча. После безопасности, еды и воды — ценности и документы.

По дороге заскакиваю в сберкассу — они уже собираются закрываться, но банкомат работает, и я снимаю все деньги с карты. Негусто.

На улицах в общем спокойно. Вроде пару раз слышал крики, но черт его знает с чего это орут. До дома добрался без приключений, но головой крутил на 360… Похоже, это уже привычка.

Квартира у нас с входом по черной лестнице. Практически никто, кроме нашей семьи, по этой лестнице не ходит. По нынешним временам это даже и удобно. Опять же от бомжей недавно установили железную дверь, а то они на чердаке жили — с костерками и диванами. Уютненько так…

Перед тем, как открывать, смотрю — есть свет на лестнице? Есть, значит фонари не понадобятся. Открыл, вот и квартира на втором этаже. Уф, можно в себя придти.

Черт, хорошо как дома-то. И тут острая тоска накрывает совершенно внезапно — вот я ляпнул сегодня про «Титаник» — так и квартира наша как «Титаник» — уютная, привычная, комфортная, каждая вещь лично знакома и симпатична. С каждым пустячком связаны воспоминания. И все это придется бросить и скорее всего уже сюда вернуться будет не суждено. Скоро здесь от зомбаков будет не протолкнуться. И уйду отсюда я скорее всего навсегда. Особых надежд на то, что правительство справится с ситуацией, у меня нет. Пока раскачаются — пройдет два-три дня. А это критично. За день двести покойников. Двести очагов инфекции. Один очаг у нас в поликлинике дал не меньше двадцати зомби. Кто-то из обратившихся добрался до детсада. Только тех, кого видел я сам, там еще было не меньше двух десятков.

Уже сорок зомби. Потом должны были прибыть родители детсадовских. Детеныши пожалуй вряд ли могли б нанести серьезные раны родителям. Значит, укушенные разбегутся, точнее — разъедутся. Часть в поликлиники и больницы. Часть по домам.

Итого — один укушенный выдал с ходу не менее полусотни зомби. Даже если остальные не так результативны, пусть впятеро меньше — и то за день из 200 очагов стало 2000. А к утру их будет еще больше.

Раз ничего не предприняли сразу, то уж и не успеют — а как предпримешь? Стрелять без суда по живым людям? Ну да, не живым — но они же ходят — значит и не мертвые. Да к слову и по мертвым тоже нельзя стрелять — сейчас ушлых адвокатов полно. Да мемориальцы и прочие правозащитники с говном съедят, а чиновники этого не хотят. Будут прикрывать себе задницы, пока в эти задницы не вцепятся зомбаки… Раз не предприняли ничего сразу — значит все будет куда как хуже. Ушло время.

А приму-ка я душ! Когда еще получится… И чайник поставлю. И позвоню братцу.

— Дарова! Рад, что ты живой! Пока не забыл — у меня на мобиле 17 рублей осталось — если сможешь — накинь на счет, скоко не жалко.

— Свинина ты, братец! А чего сам не смог?

— Дык и денег у меня с собой не оказалось, да и уйти я сейчас не могу. Мы тут облажались немного. Гутковский таки отчудил. Открыл дверь и приказал кадаврам лечь на пол и не валять дурака. А дальше прозектор прыгнул — и так скажу — душевно прыгнул, что Гутковскому полморды снес. Этот козел даже пистолет не вынул. Ну а следом и остальные поперли. И тоже шустренько так. Короче говоря, я сейчас сам в морге — вместе с Мишкой Тихоновым. Мы тут заперлись. А кадавры — в Петергофе гуляют. Такие пироги.

— Это ж как у вас так вышло?

— Да просто — мужики стали по прозектору лупить из всех стволов, аж клочья полетели. Я им говорил, что в голову лупить надо, но знаешь — тут было отчего растеряться. Не попали ему в голову. Он естественно на них кинулся — прозектор у меня и при жизни подраться не дурак был. Они от него, он за ними. Бомжики тоже вылезли и тоже очень шустренько, знаешь ли — эти за Гутковским увязались — он на чевереньках ухитрился еще метров сто пробежать, пока они его догнали — ну а мы с Мишкой от страха бежать не догадались — и оказались с другого края этого веселья. Как я заскочил в морг — сам не знаю, ну а он за мной. Правда, со всем этим весельем у него всего два патрона осталось. В общем, почти комфортно. Но что делать — неясно. Я тут звонил кому мог — деньги и кончились. Обещали помочь, но ближе к утру разве что смогут. По городу-то чертовщина творится.

— У вас там безопасно? Жратва, вода есть?

— Ну если б не соседушки пахучие, то лучшего и желать нечего — зданьице старое, кирпичное. На окнах решетки — трактором не выдернешь. Двери тоже старые, так что не взломаешь запросто. Из жратвы три бутерброда моего прозектора. С сыром. Ну и кран с неисчерпаемой водой. Телефон вот сдох. Так как Тихонов на бутеры не претендует, деликатный видишь ли сотрудник милиции — то по моим меркам дня на два хватит.

— А у этого Мишки телефон то есть?

— Есть, но тоже счет обнулен. Нас вообще-то пообещали выручить, но пока, знаешь, никто не добрался.

За это время добираюсь до компа. Процент за перевод веб-мани на братцев счет просто грабительский, но зато быстро, да и нет у меня наличных лишних.

— Я тебе денег закинул — так что скоро получишь. А вообще — тут я с охотниками из оружейного магазина связался — ты у Михаила этого узнай, может кто там охотник есть? На ментов я бы не рассчитывал — они вместе с медиками уже сейчас понесли такие потери, да и работы у них до дури. Охотники нужны — и есть надежда на то, что ночью холоднее — эта шантрапа дохлая не так подвижна будет.

— Ага, понял. Я думаю, что пока тут отсидимся. А из охотни…

Кончились 17 рублей похоже. Теперь в теплый сортир, душ и наконец-то — пожрать, а то ведь весь день возможностей не было. Эти радости жизни незаметны, когда пользуешься ими ежедневно. Но у меня были возможности, чтобы сейчас ценить и теплый сортир и теплый душ с электрическим освещением. Достаточно недельку посидеть в полевых условиях с оттенком свинства — и быстро поймешь радость от цивилизации. Ну а уж вкусная еда… Это ж самое интимное общение со своим дорогим организмом. Просто праздник какой-то!

А вот понимаю наконец — почему это бомжи только в морге обернулись. Видно подзамерзли они в своем дачном домике, потому и довезли их спокойно и сгрузили. Как мороженое мясо. Как лягушек в зимнем анабиозе. В морге они и отогрелись. И обернулись — на радость санитару. Братец рассказывал, что прозектором он своего санитара называет — тот не любит, чтоб его звали санитаром. Не любил, то есть. И получается, что прохладная погода — очень большое благо пока…

В жарко натопленной поликлинике мертвецы обращались быстро — а бомжи — умерли не то от переохлаждения — были заморозки, а пьяные часто от замерзания дохнут, причем необязательно температура должна быть очень низкой — от переохлаждения и при плюсовой загибаются — у пьяных терморегуляция никакая — не то еще и от отравления угарным газом. То, что они отравились — как-то повлияло? Или поровну зомби, что за нарушения биохимии у него были при жизни?

Смерть от отравления вызывает метаболические изменения в организме. Нарушается биохимия. Замерзшие бомжики, найденные то ли их приятелем, то ли сторожем, то ли дачником — а в Петергофе дачи — это будочки скорее и жителям до них не 100 км. ехать, вполне мог кто зайти после работы — отогрелись токо уже в морге. Благо там ехать — опять не 100 км. Надо насчет биохимии проверить. И то, что мерзлые не оборачиваются, или в анабиозе находятся — тоже запомнить.


Включенный дуроскоп на редкость малоинформативен. Оказывается престарелая Лолита наконец собралась стать лесбиянкой. Ценная информация. Малахов радует постановочными истериками. Но вроде бы об этой именно передаче толковали наши санитарки — получается повтор гонят. Так, что в компе? В компе интереснее. В Москве похоже Жопень началась на несколько дней раньше. В Германии та же херь, как у нас в Питере. Хотя судя по ю-тубу часть роликов чисто постановочная. Черт, заляпал клавиатуру — не дело лопать и смотреть инфу на мониторе. А заляпал потому как из Дюссельдорфа ролик просто напугал — похоже, что такие же шустрики, как изменившийся прозектор — у них там уже есть. Кто-то отснял нападение такого — они его называли метаморфом — на прохожих внизу, прячась этаже этак на третьем. Похоже, что такие шустрики опаснее десятка обычных зомби. А в Петергофе героический начальник выпустил на волю пятерых таких зверушек…

Похоже, что шустрыми они становятся, нажравшись свеженины. Ведь начали-то не с полежавших с осени, а именно со свежего мяса. И изменились при этом — челюсти себе отрастили. Зубы.

Так, перекусили, надо передохнуть и прикинуть — что брать. Ложка, кружка, термос. Мамины сережки-колечки. Документы, что слава богу, сложены мамой в одном месте.

Карты города. Автомобильный атлас. Складной ножик, чтоб со штопором и шилом. Овечью шкуру и кожаное покрывало, да еще маленькую подушку — спать-то придется, скорее всего не на постели. Клеенку. Теперь прямо стопкой — белье с носками. Трусов с футболками пары четыре получилось, самое то. Так, мыло, полотенца, щетка зубная, бритва. Помазок. Шампуни и кремы… Не, не понадобятся. А вот ящик с медикаментами и бинтами — в мешок. Старый туристический примус бензиновый — в кучу, понадобится. О, люменевую кастрюлю побольше. Надо бы и чайник, но это не критично. Вот вспомнил — сахар, чай. Кофе забрать. Оставлю чуток — на разок посидеть — мало ли еще вернемся. А не вернемся — вроде как уходить легче.

Теперь вытащить с полки «Справочник практического врача» и для души чего — ну вот «Уленшпигеля» например…

Что-то еще забыл… Ага, кроме этих шмоток надо б что и полегче. Вроде спортивного костюма. И сандалии — если будем в помещении — то в берцах запаришься все время ходить. Кроссовки еще стоит взять…

Вроде все. Посидеть теперь перед дорогой, подумать. Что забыл? А флягу с водой забыл! Немудрено — не в Сахаре живем, вода в нашей области куда как часто встречается. Но еще Сан Саныч толковал, что во время бедствий воды-то может и много, а вот чистой воды — мало. И приводил в пример наши наводнения, когда в разлившейся невской водичке плавает такое всякое — от покойников и дерьма до всякой химии и нефтепродуктов… Пить ее — все равно, что лизать тротуар… Получить дизентерию посреди всего этого — мало радости. Звоню родителям и тут уж выкладываю все как есть. Успокаиваю за нас с братцем и очень настоятельно прошу принять все меры. ВСЕ МЕРЫ!

Ну, вот вроде и все. Закрыть все краны, выключить электричество, перекрыть газ. Посидеть молча, выслушать советы духа дома и пора двигать. На внутренней двери пишу кусочком мелка: «Опасно! Зомби!» и окончательно прикрываю входную дверь.

На улице сеет мелким снежком. Это хорошо. Похолодание сейчас как раз кстати.

Останавливаю машину. Мрачный водила заряжает аж 400 рублев… Соглашаюсь, заметив, что знаю важную информацию. Его похоже ничего не волнует кроме денег и он заявляет, что свои басни могу оставить при себе. Ну, как скажешь. Впрочем, далеко уехать не получается — рыдван бомбилы глохнет. Подождав пяток минут пока он рылся под капотом, вылезаю и говорю, что не могу ждать. Накурено у него в тачке зверски. Сказать ему нечего и он ругается так, безадресно, в воздух.

Вторая машина останавливается почти сразу. В салоне пахнет чем-то сладковатым и водитель весь из себя лучится благостью. Но заряжает те же 400… Оказывается, что ему самому нужно ехать в Купчино и похоже мое предложение его заинтересовало — видно, что он любопытен и характер у него живой.

Выкладываю ему стандартное свое уже обкатанное за день сообщение. Хмыкает, потом заявляет: «А с виду трезвый!». Улыбаюсь ему в ответ и спрашиваю, есть ли у него знакомые медики и милиционеры.

Таковые наличествуют. Любезно предлагаю отзвониться им. Еще раз хмыкает, выбирает освещенное и людное место, ловко втирает машину между двумя стоящими у обочины. Начинает звонить. Три первых абонента не отвечают, четвертый говорит возбужденно и громко, но я ничерта не понимаю. Видно, что водитель сильно встревожился, а после еще пары звонков он уже взвинчен. Смотрит на меня уже невесело. На последнем звонке все-же успокаивается, видно звонил домой и там все в порядке.

— Бу каза!

— Что?

— Извини! Плохо все. Не наврал ты, а лучше б наврал… Впору тебе деньги давать!

— А я помню у вас принято вестникам с плохими вестями свинец плавленый в глотку лить!

— Это не у нас, у узбеков. У нас за хорошую разведку наоборот награждали. Говори, что еще знаешь.

— Давай поедем, а?

— Да, конечно…

Ехали в общем недолго, основное я успел выложить. Слушал меня водила внимательно и старательно. Как прилежный ученик-отличник.

— Вот этот дом твой. Это моя визитка. Рахмат тебе! Удачи!

— И тебе тоже. Осторожней будь!

— Это буду!

Перед металлической дверью парадной некоторое время копошусь, стараясь поудобнее расположить хоть и легкий, но неудобный рюкзак и главное приспособить к быстрому пользованию «Смерть председателя». Набираю номер квартиры в домофоне.

— Кто? — басок, но не мужчины еще, а парня.

Называю себя, отрекомендовываюсь. Щелкает замок. Распахиваю дверь пошире и старательно осматриваю площадку и лестницу. Вроде никого. Аккуратно вхожу и практически в открытую держа ружье, начинаю подниматься. Лифтом пользоваться страшновато — еще застрянешь чего доброго, выбирайся потом. На лестнице другая проблема — есть непросматриваемые куски. Вот и думай.

Но на лестнице никого нет — ни живых, ни мертвых. Дверь в квартире открывается сразу — явно наблюдали за моим подходом в глазок.

Вхожу в светлую прихожую. Рослый парень — очень похожий физиономией на Сан Саныча оказывается сыном, Сан Санычем младшим. Оригинальный и разнообразный в семье выбор имен, ничего не скажешь. Жена тут же — невысокая, спортивного покроя женщина. И мать и сын мрачные и радости особой не выказывают — ну да и понятно, чему тут радоваться.

Получаю тапки, сваливаю с себя груз и охотничьи доспехи. Жена Сан Саныча — Дарья Ивановна — приглашает поужинать. Им самим неохота, а вот меня покормить стоит.

Покормить — это замечательно. Это я всегда с удовольствием. Тем более, что оказывается и очень вкусно. Пока я жру в три горла, хозяева сидят за чашками с чаем и слушают, что я им рассказываю. Тактично сообщаю, что Сан Саныч был жив к моему уходу, и мы с ним встретимся завтра. Вспоминаю, что на столике у начмеда были пустые упаковки лекарств — до меня доходит, что Сан Саныч под руководством Валентины съел все, что могло бы помочь от бактерий и вирусов. Упоминаю и это.

Младший Сан Саныч (договорились, что я буду называть его Саша, фамильярное Саня было отвергнуто с места и категорично) аж подпрыгивает, когда я рассказываю о покупке «Хауды».

Он потрясен тем, что я выкинул кучу денег на такое барахло. Это же не оружие, тем более и против зомби оно бесполезно. В глубине души я с ним вообще-то согласен, но что сделано, то сделано. В конце концов купив эту штуковину я расположил к себе торговцев, также возможно, что она и пригодится — скажем как оружие последнего шанса. Может быть из нее можно будет стрелять и дробью.

Похоже, я не преуспел. Саша смотрит на меня с сочувствием. Как смотрят на дурака, облапошенного кидалами — наперсточниками. Сам он все время держит под рукой здоровенную одностволку, вызывающую у меня стойкую ассоциацию с прикладом, прилепленным к куску водопроводной трубы. Оказывается, это чудо отечественного гения называется ИЖ — 18 и является забавной штуковиной — это магнум и при стрельбе можно использовать особо мощные патроны. Лупит на 60 метров, что для ружья очень порядочная дистанция. Особо отмечает, что конструкция простая, может вытерпеть многое и ее в семье называют «Гаубица».

Вспоминаю, что вообще-то у меня тоже не одна «Хауда». Показываю обрез. Учитывая многозначительность Николаича в магазине, разряжаю рыже-желтую приблуду и проверяю — работает ли она при неразомкнутом прикладе. Оказывается отлично работает! Ишь, хитрый Николаич. Получается, что у меня этакое куцее ружье и одновременно длинный пистолет. Правда при пистолетной стрельбе отдачка будет сокрушительная, но раз я в детстве вынес стрельбу из Конатовского обреза трехлинейки, то уж во взрослом состоянии с гладкостволом справлюсь. Теперь надо бы немного подшлифовать детальки ружия — чтоб затвор не ходил со скрежетом.

Саша притаскивает ящик с напильниками, надфилями и шкуркой. Посматривая в руководство — разбираем оружие, потом начинаем прикидывать, что трется и где.

Все-таки это позорище, что охотничье оружие выпускается таким грубо сляпанным.

Единственно, что утешает — Саша, взяв посмотреть «Копушу» порезал палец о металлическую деталь рукоятки. То, что китайцы делают оружие еще хуже — несколько нас радует. Теперь я шкурю свою «Приблуду», ибо так я нарек богом данное мне оружие, а Саша, шипя и ругаясь, проходится надфилем по тем частям «Копуши», которые не являются лезвием.

После долгих усилий добиваюсь того, что затвор ходит хоть и не так, как в той же трехе, но и не как трамвай поперек рельсов. Добавить смазки — и еще лучше будет.

— Мальчики, а вам в магазин не стоит сходить? Пока еще нет ажиотации, потом ведь может и не получится. А так все с продуктами будем, да? — Это Дарья Ивановна.

— Да сейчас уже, вот уже почти готово! — Саша начинает распихивать инструменты. — Но я думаю, лучше б ехать. И спокойнее и больше увезем.

Тут не поспоришь.

Прособирались все же долго. Пожалуй, десять минут ушло на обсуждение того, стоит ли Саше взять с собой «Хауду» или нет. К этой недопушке он испытывает самую настоящую неприязнь, с другой стороны ехать безоружным — или ходить по залу с топором — как-то неловко. Наконец его мать веско говорит: «Сейчас возьми, что есть, а дальше видно будет, да?» Побурчав, Саша смиряется и забирает себе обрез. На лестнице пытаемся отработать тактически правильный спуск, но вообще-то выходит плоховато. То я забывшись лезу ему под стволы, то он забывает, что и сверху-сзади на нас могут уже напасть. И это не обязательно будет тупой малоподвижный мертвяк, может уже оказаться и живчик.

В «Окей» уже не успеваем, поедем в «Ленту» — она круглосуточная. Машинка видно, что ухоженная — непритязательный «Логан», аналог современный той шестерки, что у моих на даче. Водит Саша аккуратно, но видно, что опыта небогато. Машин неожиданно на стоянке густо. И народу много. С трудом находим место. Каталку успеваем перехватить от соседнего авто. Пока едем, оказывается, что тележка колченогая, не столько едет, сколько волочится.

Народу много, а вот товаров уже и не густо. Местами стеллажи внизу пустые. Но мы не привередливы и скоро тележка набивается до верха. Заодно и хлеба набрали кучу.

Если его и не перестанут печь, то вполне вероятно, что нам будет до хлеба не добраться — потому разговор о сухариках самодельных приводит к консенсусу. Водки уже нет. Но мы не гордые — берем картонные упаковки с сухим вином — кто не знает — добавить в воду полезно — и жажду утоляет лучше и обеззараживает если что.

Спокойная обстановка в магазине плохо на нас действует. Ну с Саши какой спрос — а я вот пожалуй дал маху. Когда уже расплатились, мне в голову пришло еще набрать пакет шоколада — благо эти батончики и плитки прямо у кассы в лотке — и Саша покатил телегу один. Очередь хоть и нервозная, но к тому, что я шоколад прикупил отнеслась не то что внимательно — а пожалуй что взяла как пример. Несколько человек тут же снялись с места и целеустремленно зарысили — уверен, что вспомнили о том, что шоколад долго не пролежит в магазине в такое-то время, сейчас он уже не лакомство, а очень ценная еда, занимающая мало места, но сытная. Дали расплатиться мне без проблем. А вот уже на стоянке я увидел, что поступил глупо — около нашей машины была какая-то не то что толпа, а вот группа людей — так человек пять — шесть. И Саша стоит прижавшись к машине и как бы отгородившись тележкой.

Подбегаю сбоку. «Приблуду» уже вытянул. До компашки метров шесть — теперь вижу, что это низкорослые азиаты — похоже, гастарбайтеры с ближайших строек. Саша злобно щерится, самое смешное, что держит в руке ту самую «Хауду».

— И что тут у вас — спрашиваю. Получаю смесь на разных языках в том плане, что жрать нечего и надо бы делиться. При этом мне кажется, что настроение у компашки изменилось — я им сбоку не очень нравлюсь — и то, если начать палить, то у них ситуация хреновая — кого-нито задену, а так как сбоку — то двух-трех одним махом задену. Джамшуты не готовы напасть, хотя если у того, что ближе ко мне, не дубинка в руках — то я совсем без глаз.

— Ладно — на эту машину положу еду. А вы отходите подальше. К магазину. Уедем — заберете еду. Не отойдете — будем стрелять!

Джамшуты, покурлыкав между собой, делают попытку приблизиться ко мне, но я это пресекаю злым рявканьем. Понятно, им хотелось бы разжиться двумя обрезами, но боязно. Тут самое главное — не дать даже подумать о том, что ты их боишься — южане это чувствуют инстинктивно и пощады не будет. Но вот если удастся выдержать психологическую дуэль — отступят. И гастарбайтеры отходят поодаль. Чтоб поощрить разумный ход — выкладываю на капот стоящей рядом «Тоеты» несколько батонов и зачем-то взятый Сашей пакет с сосисками «Говяжьими». Стоят эти сосиски аж 96 рублей за кило, так что мясо там явно не ночевало и Аллах не накажет за свиноедство. А брюхо набить — вполне пойдет. Далее стремительно, как в соревновании «Сколько калифорнийских студенток может залезть в телефонную будку» забиваем багажник покупками, не забывая поглядывать на гастеров, да и вокруг.

— Фукс, набивайте грот! — неожиданно выдает Саша. А, ну да, похождения капитана Врунгеля. Потом он плюхается за руль и аккуратно выезжает со стоянки, а я как президентский телохранитель трусцой трушу (или труссю?) рядом — случись что нештатное — среагировать мне будет проще.

На выезде «Логан» притормаживает, влетаю в салон и мы тут же дергано рвемся по улице. Вот салон у «Логана» высокий — прыгал бы так куда в другую машину — долбанулся бы башкой, бывало такое.

Водитель перегазовывает и сучит ручкой переключения скоростей — видно, что переволновался.

— То ли они не собирались нападать, то ли неопытные еще. Могли бы не кучей подходить, а один кто-нибудь дал бы мне сзади по затылку — и всех дел. Я бы и не заметил. А то стали танцы с перестроениями устраивать и дубинки с арматурой показывать. У одного кстати и молоток был.

— Ну и хорошо, что неопытные — дешево отделались. Сами мы хороши гуси — нельзя ходить поодиночке, это не американский триллер, где обязательно всем «разделиться». Токо парой!

— «Это да!» — отдувается Саша и начинает хихикать — «А этой дуры они сразу испугались. Видно не знают, что это белиберда. Белиберданка! Так бы взялись за меня быстрее.»

Меня тоже пробирает истерический смешок — хорош бы я был, привезя матери сына с пробитой башкой. И привезя ли еще — мог бы и сам огрести. Даже если б завалил одного или двух — остальные могли бы и не дать мне передернуть затвор… Да и по-любасу там три патрона. Всего.

Подъезжаем к дому. Машину ставим ближе — чтоб в случае чего с лоджии можно было бы ее видеть и обстрелять, если кто нехороший будет отираться рядом. Уже собираемся класть продукты по сумкам, когда в голову приходит, что без разведки соваться в подъезд не стоит. Мы болтались больше часа, мало ли что. А так, словно два навьюченных ишака мы будем просто вкусной и легкой добычей. Даже точнее питательной и легкоусвояемой пищей. Этот вариант категорически не нравится.

Решаем сходить налегке. Теперь Саша уже держит «Хауду» без брезгливости. На подходах к подъезду настораживаемся — слышен истошный собачий лай — как минимум двух собак — одна явно какая-то мелкомелкая собачонка, вторая по голосу — лайка с хорошо поставленным гавканьем.

Саша навострил уши:

— Это пуделятина с первого этажа и брехолайка с второго. Но они так дружно никогда не брехали.

— Значит что-то не так!

— Мудрое замечание!

Переглядываемся. Значит надо дверь открывать так, чтобы что-то оттуда не выскочило сразу. Саша примеряется, чтоб при открывании дверь не распахнулась больше, чем на 10–15 сантиметров. Я встаю, чтоб видеть, кто полезет в щель и при этом чтоб не влепить дробью в ногу партнеру. Дверь железная, кругом железо и бетон, не хотелось бы и самому на рикошетах попасть под раздачу.

Рукоятка затвора вверх — вниз, клац-клац, теперь на боевом взводе.

— Открывай помалу!

Домофон курлыкает простенькую мелодию, Саша начинает тянуть на себя дверь, стопоря ее ботинком.

Бамм! — что то с грохотом долбает в дверь с той стороны, так что даже ботинок не удерживает и отъезжает на несколько сантиметров. В просвет высовывается какая-то дрянь, похожая на валенок, очень грязный валенок.

Напарник ответно наваливается со своей стороны на дверь, стараясь этот валенок прищемить, но дрянь лезет как паста из тюбика, медленно, неотвратимо, причем это сопровождается странными звуками — каким-то сипением и царапаньем.

Отпрыгнув рефлекторно, замечаю, что валенок — с глазами и зубами. Собака!

Ах ты ж сука чертова. Еще раз прикинув, что ни по кому, кроме животины не попаду крепче хватаю «Приблуду» и давлю на курок.

Дадан получился добротным. Уши заложило. Обрез рванулся из рук и ослепил снопом огня. А собака перестала вылезать.

Стоящая у подъезда машина радостно верещит разными механическими голосами, через одну откликается другая. Сейчас вообще-то народ должен начать высовываться в окна.

Осторожно смотрю на псину. Похоже, что сработало как надо — аккурат в башке дыра, если после такого попадания у собаки — зомбаки мозг остался не разрушенным — то ни черта я в анатомии не понимаю. Ну так дистанция меньше метра. Пытаюсь рассмотреть, что там в подъезде за собакой. Там пусто и светло.

Саша осторожно отпускает дверь. Зомбака съезжает вниз и лежит, как и положено дохлому животному. Это видно вообще-то — живые так не могут лежать, как трупы. Трупы как-то по-особенному обмякают, их словно приплюскивает к земле.

— Ну что, пошли дальше?

— Погоди, перезаряжу. Аккуратно выдергиваю гильзу — пригодится переснарядить, загоняю патрон в ствол. Потом меняю магазин — три лучше чем два, как ни крути.

Приоткрываем дверь. Вроде пусто. Машины верещать перестали, да и собаки что-то угомонились. Пуделишко еще вякает, но без прежнего усердия, а лайка так и вообще заткнулась.

Заглядываю дальше. Вроде все спокойно. Хотя покойники как раз стоят спокойно, если вспомнить неподвижного дедушку у садика.

— Мне всегда не нравилась эта гнусная Альма, и хозяйка ее, сука пьяная — тоже не нравилась. — говорит Саша сзади. — Надо бы псину отсюда убрать, иначе дверь не закроем.

— А как? Руки и ботинки марать не охота.

— Сейчас ветку сломаю потолще — оттартаем.

— Стой, только вместе!

Аккуратно выбираемся из подъезда. Вокруг много кустов, но жидких. А псина — здоровая дворняга, покрытая грязной свалявшейся шерстью похожей на войлок, явно тяжелая — большая и толстая. Этакий цилиндр волосатый на ножках. Наконец попадается что-то подходящее. Оглянувшись, чтоб никто не помешал, Сан Саныч младший начинает выламывать подходящий сучок. Треску от его деятельности — как от танка в лесу. Наконец подходящий сук в руках. Со стороны смотреть на него смешно. Просто иллюстрация к тому, как и что сделало из обезьяны человека. С трудом, подцепив псину палкой за ошейник, Саша оттаскивает тушу в сторону от двери. Все это время для меня самое сложное не любоваться, как работают другие — а наблюдать за обстановкой. Взгляд все время возвращается к пыхтящему напарнику, а это нехорошо. Очень нехорошо. Не догляжу — обоим хана.

— А кто-то Альму хорошо драл — бочина в крови, лапа перебита. — отмечает Саша, разглядывая тушу. — Так что тут возможно еще собачки такие же ходят!

Это прекрасно. От собачки драпать сложнее, чем от детишек. И зубки даже у этой дурацкой Альмы — куда как приспособленнее кусаться, чем человеческие. Меня дважды собаки кусали — и впечатление самое гадкое. Локоть после такого укуса месяц сгибался с трудом — а овчарка только прихватила, не было у нее тогда желания откусить кусок меня. Теперь же — такое желание у дохлых псов будет. А еще и крысок не забываем…

Теперь, когда железная дверь за нами закрылась — как-то даже и веселее — приятно, что за спиной никто не появится. Правда из подвала или мусоропровода крысаки могут выбраться, но тут уж смотреть надо внятно. Начинаем не торопясь подниматься. На первой площадке Саша начинает ломиться в обшарпанную дверь — лупит в нее ногой и кулаками. Видимо у него есть резоны. Поглядывая по сторонам вижу, что кровяная мазня как раз у двери и на двери — тут видно псина и обратилась. А Саше не терпится поговорить с хозяйкой. Немного недоумеваю, почему он не звонит, пока не убеждаюсь в том, что звонок у двери отсутствует как класс. Впрочем, никто ему не открывает, а наоборот распахивается дверь квартиры наискосок. Видна женщина в халате, за ее спиной долговязый парень и — мелкий пуделишко, который тут же начинает уже знакомо лаять. В другое время я бы сказал, что животина паскудная и пнул бы ее с чувством выполненного долга — а сейчас наоборот испытываю умиление и желание собачонку наградить, выручила она нас серьезно.

— А, это вы тут шумите, — облегченно говорит женщина. Видно, что она узнала Сашу и успокоилась. А вообще молодец, конечно — выперлась на площадку — кушайте меня мухи с комарами. Вот она — Я! И дверь нараспашку.

Напарник здоровается. От души благодарит за собачку-сторожа. Женщина в халате весь день не выходила из дома, сын, судя по всему, рубился в «Линейку» — благо у него выходные — потому наши новости для них неожиданны… не знаю, поверили ли они в это, но соглашаются отзвониться Саше, если их собакса опять закатит истерику. Она оказывается лаяла так час — и никакие привычные меры на нее не влияли. Теперь-то ясно, что собачонки на мертвячину реагируют истерикой. Это замечательно. Вопрос в том — вообще на обернувшихся, или токо на собак. Надо бы проверить. Прощаемся, идем на второй этаж — те же разговоры с владелицей лайки. Она правда так дверь не распахивает, осторожничает. Потом зовет мужа и дверь раскрывается на длину цепочки.

Смекаю что Саша пытается организовать примитивную сторожевую службу. А что — разумно. Почему-то он звонит не во все квартиры. Открывают в шести — на пять этажей. Вроде как верят, что в городе неладно. Но вот насколько верят и как себя поведут — один бог ведает.

Наконец — дома, разведка заняла добрый час времени — и Дарья Ивановна уже звонила сыну. Успокоил он ее или нет — не берусь судить, но перезванивать не стала. А я, пока Саша общался с соседями, звякнул в оружейный магазин — Николаичу. Подошел правда Андрей, выслушал про собак, выразил благодарность (какой-то он немного чопорный и ходульный) и сообщил, что они нашли хорошую базу, где можно неплохо устроиться. Где это — он пока говорить не станет, утром сам увижу. В магазине они оставаться не будут, была еще одна попытка нападения неизвестных лиц, которую удалось отразить, но все равно место неудачное, они уже в этом убедились. Так что утром мне лучше прибыть на встречу со всем своим добром.

Спрашиваю, как быть — у меня двое спутников. Обещает уточнить у Николаича, когда тот вернется, но полагает, что скорее всего ответ будет положительный. По дороге неплохо бы еще разжиться едой — сколько сможем. Отвечаю — принято, даю отбой.

Рассказываем о том, что с нами происходило. В ходе рассказа правда гастеры становятся бЭднИми крестианами, которые попросили покушать, да и Альма предстает не такой жуткой скотиной. Вообще-то говоря, мы сами устали как собаки.

Дарья замечает, что нам неплохо бы поспать. Она все равно не заснет и потому нам стоит сходить и принести часть хлеба из багажника — она сумеет до утра насушить сухариков. И нам полезно и ей отвлечься стоит. В этом есть смысл — тем более, что на лестнице вряд ли кто новый появился. Вздохнув — отправляемся уже знакомой дорогой. На этот раз я уже не так часто лезу спиной на Сашины стволы, а он не забывает контролировать заднюю полусферу. Немножко гордимся этим, хотя я прекрасно понимаю, что наши экзерциции насмешили бы любого бойца штурмовой команды до слез.

— Надо бы нам еще походить вместе, а то тут «френдлифайер» не отключишь. — замечает сзади Саша. Что верно, то верно. И не респауниться если что… И к слову вес ограничен, боеприпасы весят не по-детски, не сейфануться, не говоря уже о том, что получив по башке палкой или пулей в ляжку не отделаешься моментально съеденной аптечкой, а будешь ковылять и лечиться, лечиться и лечиться… Мда, компьютерные игры куда как спокойнее…

Когда продвигаемся от подъезда к машине, кто-то окликает сверху. Это Дарья Ивановна с «Гаубицей» решила нас подстраховать с лоджии. Ну что ж — это еще лучше. Забираем хлеб из багажника, обе упаковки яиц и без проблем, но подстраховываясь, возвращаемся. То ли мне кажется, то ли уже спаркой идем неплохо.

А вот гордыне предаваться не надо — как это у меня всегда выходит — только начнешь красоваться, так обязательно опозоришься — и тут нога у меня, такого героического и бравого неудачно встает на ступеньку, соскальзывает и я чуть не втыкаюсь носом и обрезом в бетон площадки, судорожно оттрепыхавшись руками и ногами. Хлеб веером вылетает из пакета по лестнице. Ай, молодца! Еще хорошо, что палец держал не на спусковом крючке, а то еще бы помпезнее вышло.

И ведь знаю за собой это — как токо начинаю бельмондовствовать — так черте что входит. И давно уже — начиная с шестого класса, когда захотел покрасоваться в автобусе перед тремя симпатичными девчонками и потому на своей остановке не вылез, а выпрыгнул, как молодой гепард. Ну и воткнулся гепард темечком в притолоку двери, а дальше уже вылетел ногами вперед. Устоять, правда устоял ценой нелепых телодвижений, только там лужища была по щиколотку. Вот я в нее и шлепнулся. С брызгами. Прежде чем двери зарылись я еще и обернуться успел. Девчонок этих аж скрючило от смеха. Так и уехали. Именно тогда я и понял что такое — героичная кинематографичность в реальности. В жизни-то дублей не бывает, потому не выеживайся, дорогой друг.

С присловьем: «Пока не набежали…» Саша шустро начинает собирать буханки.

Не совсем понимая, уточняю: — Кто? Соседи?

— Не, микробы! Если упавшую еду быстро поднять с пола, то микробы набежать не успевают!

Понятно, шутка такая…

Дарья Ивановна тут же начинает бурную деятельность — варит яйца в луковой шелухе, достав угрожающих размеров кастрюли, рубит хлеб на аккуратные ломтики и вроде как успевает все одновременно. Ловко это у нее выходит. Глядя на женскую работу, вспоминаю, что перед сном желательно разобраться с мужской. Выгребаю в комнате все свои боезапасы, включая и те, что к «Хауде».

— У тебя сколько патронов к «Гаубице»? — спрашиваю у Сан Саныча — младшего.

— Пять. Крупная дробь. 12 калибр. Магнум.

— А у меня к «Приблуде» — 22 россыпью, да в магазинах 5, да один стреляный. А 12 калибра — гильз дюжина. Знаешь, мы вообще-то могли бы сейчас тебе боезапас пополнить. Токо вот дроби нет, а эта — как маковые зерна. Я ее думал на крыс из «хауды», но пока не до того.

— Дробь мы сейчас сделаем — отзывается Саша вставляя в неполный магазин тускло-желтый латунный патрон.

— Это как — лить расплавленный свинец с лоджии? — вроде как таким макаром как я слыхал дробь и делают — и пока капелька летит с высоты специальной дроболитейной башни, то остывает — получается круглый шарик. Токо вот не знаю, как они разные размеры дроби делают.

— Не, это хлопотно — проще лить свинец в холодную воду. Ну не вполне ровно выходит, капля такая получается, но нам тут не по тарелкам стрелять придется, а с малых дистанций, так что сгодится. Свинец у нас есть — папантий мне раньше оловянных солдатиков делал, так что есть запас.

— А пулелейки у вас нет?

— Зачем? Не на лося же ружье покупалось, для самообороны. А для самообороны хоть ты оловянный припой кусками наруби — еще и лучше будет. Жужжать, например, грозно. Да и порвет нехудо, если попадешь. Разумеется, все это профанация — тут любой охотник в лицо рассмеется, потому как неграмотно это, средневеково, ну да мы люди простые, нам сгодится.

Попросив Дарью Ивановну покинуть пока кухню, разворачиваем производство. Саша притаскивает старый фанерный посылочный ящик — там свалено в кучу самое разнообразное добро — обожженная жестяная банка с прикипевшими кусочками серого шлака, куски свинцовой оплетки кабеля, прутья оловянного припоя для паяния, какие-то тускло-серые слитки, и в коробочке что-то странное — приглядевшись понимаю, что это бракованные солдатики — безголовые рыцари в латах, одноногие французские гренадеры и безрукие английские стрелки… Прямо Андерсен, бумажной балерины не хватает.

Саша ставит банку на огонь, кидает туда по каким-то своим соображениям различные куски и кусищи. Открываю форточку — не стоит нам свинцом дышать. Жарища! В двух кастрюлях кипят яйца, в духовке сухари пекутся. А тут еще и Саша свинец варит. По его распоряжению наливаю в кастрюльку воду. Тонкой струйкой Саша начинает лить свинец — металл, попадая в воду, шипит, как-то странно курлюкает, а на дно оседает горка одинаковых серебристых веретенец. Первый раз такое вижу. Саша примеряется, то поднимая банку выше, то опуская ниже — ага вот вместо веретенец пошли капельки — такие же блестящие, аккуратненькие. Вот еще б чуть-чуть — и совершенно круглые, без хвостиков.

— А если встать на табуретку?

— Пробовали раньше — хвостики у капель все равно остаются. Ладно, проба получилась, не забыл еще. Теперь расплавим еще раз — и будет у нас эрзац-дробь. Или недокартечь.

Следующий сеанс дает пару пригоршней свинцовых блестящих капель. Сливаем воду и литейщик ставит кастрюлю на плиту — тут такая жарища, что оставшаяся вода испарится быстро. Мы пока лезем в Инет — смотреть навески пороха и свинца для магнума 12 калибра и стандарта 20. Саша тут же распечатывает. Весов в доме нет, придется пользоваться хозяйственными, которыми раньше Дарья Ивановна взвешивала всякие ингредиенты для тайн кулинарных изысков. Пока сохнет свинец развешиваем 12 одинаковых кучек пороха побольше — и одну — отдельно — поменьше.

Вставляем в гильзы капсюля. Немного приходится повозиться со стреляной гильзой — никакого специального инструмента для переснаряжания у Сан Санычей нету, но голь на выдумки хитра и капсюль успешно выбиваем, использовав молоток, плоскогубцы и обычный гвоздь. Дальше засыпаем порох по гильзам. Встает вопрос — чем запыживать? Ну тут классика — конечно газетой. Саша притаскивает какую-то «из бесплатных» — с физиономией Шуфутинского на первой полосе. Подмигивает: — «Это подобрано для особо разрушительного воздействия! Сакральный смысл! Куски самой толстой звезды нашей эстрады рвут насмерть! Как тысячи астероидов!»

Это да. Зверев наверное не так страшен в виде пыжей. Или там другие менее весомые звезды… Считая в килограммах если. Со свинцом приходится повозиться, капли не очень удобны для укладки. Потом корячимся с тем, чтоб из патрона все не высыпалось, запыживаем, заминаем края гильзы, но получается коряво. Некоторое время думаем — а не заклеить ли гильзы сверху, но обходимся воском. Попутно Саша просит маму сшить из чего попрочнее самопальный патронташ — чтоб повесить на «гаубицу». Еще достает из оружейного жестяного ящика «пиротехнический сигнал охотника» и коробку с мортирками — ракетами. В принципе это государственно сделанная ручка — стрелялка. В 90 годы это оружие британских шпиенов времен 2 Мировой было популярно у наших бандюганов, токо делалось не под ракету, а под мелкашечный патрон. Зачем эта штука может пригодиться — неясно, но не бросать же.

Дарья Ивановна говорит, что постелила нам и потому нам стоит баиньки. Звоню Валентине. У нее работа в полном разгаре. Считает, что забирать ее можно будет часов в 11. Ага, приехали — забрали, пустяк делов… Андрей получает эту информацию и вроде как радуется — раньше 11 они готовы не будут, а так — милое дело. Спрашивает, пригодилось ли купленное. Напоминаю про собаку. Судя по всему, он мрачнеет — я-то не собашник, забыл совсем, что утром питомцы своих хозяев вытащат на улицу. А там уже их будут поджидать… Ну хорошо левретка-зомби. А дог? Мастифф? Сейчас куча придурков напокупала самых страшных собакевичей — кто из чувства престижа, кто по скорбности главы. И каковы будут эти зомбАки, если живые-то они страшны как смертный грех?