"М.С." - читать интересную книгу автора (Чистяков Владимир)Глава 5«Почему так плох этот мир — думала Сашка неторопливо идя по осеннему лесу — Или это не мир плох, а я такая, неприспособленная. Одинокая, озлобленная и решительно никому не нужная. Все люди, как люди, у всех друзья, личная жизнь, вообще хоть какая-то жизнь. А у меня какое-то прозябание с примесью борьбы за существование». Она часто так гуляет по лесу. Чем меньше времени проводишь дома, тем спокойнее, хорошо хоть эта скотина ночами почти не появляется. Очень уж ей не нравится, как он на неё смотрит. Не нравится настолько, что она поставила замок на дверь в свою комнату и запиралась на ночь. А сегодня он с утра дома, и она сочла за лучшее пойти прогуляться. Часов до одиннадцати вечера, когда он точно уберётся. И что только мама в нём нашла в своё время? А после её смерти начались проблемы. У Сашки. Он частенько стал говорить, что дом его, он тут всё содержит, и следовательно, всё что в доме, тоже его. Сашка вовсе не дура, скорее совсем наоборот, но упорно делает вид, что не замечает слишком прозрачных намёков. Хотя ей страшно, очень страшно. К счастью, часть квартиры оформлена на неё, и его это отчасти сдерживает. Только надолго этого не хватит. Она это прекрасно понимает. И что делать дальше? Как выкручиваться? Становиться подстилкой этого выродка она вовсе не намерена. Хотя выбора у неё особого и не было. На правоохранительные органы она совершенно не рассчитывала. Этот субъект сам в них служит, и имеет кое-какие связи. А насмотревшись на него, Сашка давно уже пришла к выводу, понятно почему ментов больше, чем армии, а преступность непрерывно растёт. С такими-то деятелями этому нечего удивляться. Они вообще от бандитов только расцветкой костюмов и отличаются. Мотор работает, но машина стоит. BMW серебристого цвета. Одна дверь открыта, и возле неё на жёлтых осенних листьях лицом вверх лежит человек. Молодой мужчина, внешний вид которого не оставляет сомнений о роде его занятий. Мощная фигура, короткая стрижка, багровый шрам на пол черепа, какая-то татуировка на левой руке. Кожаный пиджак распахнут, и Сашка видит ремни и кобуру под левым плечом. Наконец он открыл глаза. Сашка вздохнула с облегчением. Он же, кажется, не вполне понимает где находится, и что с ним произошло. Он довольно долго вглядывался ей в лицо, словно ожидал увидеть какие-то иные черты, и потом спросил. — Кто вы такая? — Сашка. — Александра… — Это смотря для кого. — Дмитрий. — Что с вами произошло? На вас напали? — Нет… — он как-то странно смотрел. Одновременно и на неё, и словно сквозь неё. Молчал довольно долго, а потом сказал. — Проветриться хотел… Там озеро подальше есть, или было… Я никогда не был. Хотел добраться… В машине стало плохо…Не помню, как остановился. Спасибо вам Александра. «Да уж обойдусь как-нибудь» — думает про себя. Дмитрий так и сидит, прислонившись к колесу. Сашка ничего не смогла придумать лучше, чем сесть рядом. — Куришь? — Нет. И вам в таком состоянии не советую. Он повернул голову, как-то удивлённо взглянул на неё, но промолчал. Прошло несколько минут. Он вдруг заговорил. — Я в голову ранен был. Это от этого видимо. Сашка молчала. Что ранен был — так это и так видно. Молчал бы лучше. Только вот не уточняй именно, где, и кем. И так понятно. Криминальную хронику смотрю время от времени. Не то что бы такая добренькая, но человеку при смерти не могу не помочь. Даже такому… не слишком хорошему, мягко говоря. — Я ведь в этом мире ничего хорошего никому не сделал. Совершенно никому. Я не думал, что мне кто-то поможет. Тем более тот, кто меня вовсе не знает. Сашка по-прежнему молчит. Она и сама знает людей, не остановившихся бы в такой ситуации перед грабежом. Знавала и тех, кто просто прошёл бы мимо, даже если бы он истекал кровью. Только вот она сама ещё не окончательно утратила сострадание. А из каких он? С ним-то она возилась довольно долго. Уже начало темнеть, а идти назад довольно долго. Погуляла, так сказать, с приключениями. Которые ещё к тому же не закончились. — До дому подвезти? — Ты руль-то удержишь? Сам-то на ногах не стоишь. — Удержу. Не из таких передряг выпутывался. Спасибо ещё раз. В конце-концов, а чем она рискует? Тип этот явно на ногах плоховато стоит. И для него же лучше будет, если ещё кто-то в машине окажется. — Совсем плохо? — Да… Идти не смогу. Сходи к моему дому. — назвал адрес. — Вызови Олега, он знает. Влипла короче, помогать бандитам больного дружка домой доставлять. В подобном районе таблички с номерами присутствуют, и нужный дом нашла без проблем. Дома не видно, а забор наводит на размышление о списке богачей из журнала «Forbs», а так же о полном отсутствии у хозяев вкуса и чувства меры. К некоторому облегчению, у «калитки» из броневой стали не обнаружилось мало отличного по интеллекту от этой же стали, охранника. Нашлась несколько более дружелюбная кнопка домофона. — Я могу поговорить с Олегом? — Он уехал. Будет нескоро. — ответила стена недовольным, но без явной враждебности женским голосом. Блин! Вот невезуха. — Вы знакомы с Дмитрием? — Да. — Понимаете, ему плохо. Машина недалеко отсюда. Просил зайти к вам. — Проходите в дом. Не думала Сашка гостить в подобных местах. Идти до дверей дома пришлось через застекленную оранжерею. По бокам дорожки в изобилии цветут розы нескольких сортов. Журчат фонтанчики в псевдоантичном стиле. Ажурная дверь вызвала в памяти сказочку про колечко. Только не в новозеландском варианте, а там где работает зондеркоманда назгулов. Холл чуть поменьше чем во дворце. Обстановочка — соответствует. Интересно, это у дизайнера интерьера или у хозяев такой вкус? Неплохой довольно… Странно. Вошла и стала не зная, куда идти. Размышляя, как бы поскорее отсюда выбраться. — И что же это с нашим паладином случилось? Сашка обернулась. Из боковой двери выходит молодая женщина в чёрной куртке и длинных сапогах на высоком каблуке. В глаза бросилась чёлка наискосок и белозубая улыбка. И ум в светло-карих глазах. Неожиданный для обитателя подобного места, ум. Пусть холодный, и временами циничный. Сашка слегка поежилась. Дверь дома вызывает ассоциации… Но и хозяйка вызывает не меньшие. Принцесса эльфов. И не из голливудско-новозеландского фильма, а из старой английской сказки. Вечно юная и прекрасная. Вот уж никогда бы Сашка не подумала, что откровенного бандюгана могут так назвать. Или у этой красавицы столь извращенное чувство юмора. Как бы то ни было, а принцессы не встречают людей по одежке. — Вижу, ты его сегодня впервые увидала. Я Софи-Елизавета, плюс ещё с три сотни имен, которыми не пользуюсь. Дмитрий работает у меня в охране, хотя как я вижу, ему самому охрана не помешает. Красавица зачем-то вновь окинула Сашку взглядом. Оценивающе. Но явно без желания оценить материальное положение, а затем пустить в ход бессмертное русское умение разговаривать с человеком, у которого пятьдесят душ крепостных не так как с человеком, у которого сто, или тем более, тысяча. Сашка ответила таким же взглядом. Полнейшего безвкусия в одежде и украшениях, вполне ожидаемого от обитателя подобного места не наблюдается. Под распахнутой курткой — светло-синяя кофточка с большим вырезом на груди. В вырезе на тоненькой золотой цепочке — кулон в виде маленького ромбика с небольшим бриллиантом в центре. Под ткань уходит ещё серебряная цепочка. Вещи весьма стильные и изящные. — Я Александра. — Сергей пошел в гараж. Сейчас подгонит джип. — Вас не волнует, что с Дмитрием? — холодно спросила Сашка. Изо всей этой истории ей охота выпутаться как можно скорее. Да и не больно-то ей нравится эта Софи, да ещё Елизавета. Ибо в кои-то веки, пробудилась женская зависть. — А что волноваться? После немаловажных для нас событий, чердаки у всех у нас крепко тряхануло. Причем, у всех примерно в одном месте. Вопрос в объеме. У каждого что-то из обстановочки разбилось вдребезги. Вопрос, только у кого, и что именно. Он не исключение. Странный ответ. Человек, похоже, тоже довольно странный. Чувство превосходства так и сквозит. Но основанное на чем угодно, только не на финансовой составляющей, как у современных тупых барынь. Странная эта Софи-Елизавета. Богаче тебя или беднее — без разницы. А вот благороднее — всегда. И чувствуешь это. Если человек, а не скотина двуногая. Джип любимый борцами за демократию и мир во всем мире с помощью крылатых ракет, а так же не обремененными интеллектом недобрыми молодцами, про которых анекдоты сочиняют. Только те машинки обычно песчаные да пятнистые, а этот джипарюга от обжорства раздутый, в угле повалялся да в лак окунулся. Да ещё и бамперами вызывающе серебрится. — Что встала? Садись, дорогу показывать будешь. Сергей вытаскивает Дмитрия, и усаживает у колеса. Красавица достает из машины довольно большой деревянный ящик явно армейского происхождения. В белом квадрате на крышке — красный скальпель и хирургический зажим. На ящике массивные защелки, но Софи открывает без видимых усилий. — Аптечка из штабной машины — начал было Сергей Софи не оборачиваясь резко бросает короткое слово на незнакомом языке. Сергей замолчал, и даже отступил на пару шагов, да и Сашке стало как-то неуютно, настолько властный и резкий голос. — Давай я — Иди-ка ты, морячок. Знаю я ваши раны, хлобысь снарядом — и кишки на потолке. Только последствия обморожений да похмелья лечить и умеете. — ворчит Софи, сноровисто копаясь в аптечке. Чему-то похожему на оказание первой помощи Сашку учили, но на фоне действий красотки… Сашку учили, да не доучили толком, а Софи похоже, первую помощь оказывала не раз в ситуациях посложнее сегодняшней. Знание анатомии, дозировка лекарств, и полное отсутствие страха. Разворачивает кусок ткани, и укладывает несколько пустых шприцов. К некоторому удивлению Сашки, шприцы стеклянные. Коробочки, бутылочки и баночки сплошь стеклянные, да жестяные. Ящик изнутри оббит кожей. Чего-то Сашка не понимает. Странный ящичек со всем содержимым, попавший сюда словно со слета военно-исторического клуба. Непривычно не видеть одноразовых шприцов и пластиковых упаковок лекарств. Перебрасываются короткими фразами. Потом Софи выдает какую-то гневную тираду. Что за язык? Явно не европейский. Сашка не филолог, но почему-то уверена — и не арабский тоже. Кем бы они ни были — а точно не террористы, ибо с точки зрения Сашки, они реальны в такой же степени как черти. И даже в меньшей. Домой Сашку отвез Сергей. Тоже на BMW, только не серебристом, а как в популярной тупой песенке — черном. Сашка чуть не съязвила по этому поводу. Серёга на бумере. Сколь попсу не презирай, а иные расхожие штампики как прилипнут — зубилом не отобьешь. Ехали молча. Остановились. Молча протягивает визитную карточку. Сашка удивленно смотрит на него. Если Дмитрий похож на бандюгана, то этот напоминает только хрестоматийного бизнесмена, правда с нехарактерной военной выправкой. Правда, если он тоже охранник, то все понятно — среди них полно отставников. — Это Дмитрия. Просил отдать вам. Взяла и машинально глянула. Всё стандартно. Если не считать того, что имя и фамилия написаны на двух языках. Букв второго Сашка отродясь не видала. А первый — русский, а не английский, как можно было бы ожидать. Прошло несколько дней. О воскресном «приключении» она почти забыла. Других проблем как-то хватает. Обыкновенная полу жизнь, полу борьба за существование. День. Второй. Третий. В четверг вечером только вышла из института, как её окликнули. Обернулась. Надо же! Серебристый бумер, плюс «воскресное приключение», плюс темно-бордовые розы в большом объеме. И как это все понимать? Ах да, его же паладином зовут. Имиджу что ли стремится соответствовать? Или что? А в то, что на самом деле такой — не поверю. Не маленькая. — Я так толком и не поблагодарил вас. А вот что ответить, и не знаешь. А вот розы, на самом деле, очень красивые и ароматные. Сказала довольно глупое. — Как вы меня нашли? — Сергей запомнил адрес. Дальше все было просто. В наше время человек не может затеряться. Взяла розы. И сразу подумала, каково с ними будет в метро в час пик. Ей никогда не дарили подобных букетов. Тем более, малознакомые люди. — Подвезти? Хотела было послать. Да раздумала. А почему бы и нет? Человек вроде как человек. Действительно, просто довез до дому. А на следующий день в то же время снова обнаружился у универа. И снова с розами. Блин! Саня, похоже ты попала!!!! И не верится, что в сказку. — Если кто что начнёт спрашивать то можешь сказать, что я допустим, твой двоюродный брат. Сашка усмехнулась в ответ. — Ничего я им говорить не буду. Пусть эти дуры судачат и сплетничают, они это дело любят. Болтают про меня и так — принципиальную из себя строила, порядочную, а с откровенным братком связалась, а на деле завидуют стандартной бабьей завистью. За ними-то на BMW никто не ездит, а внимание на себя им обратить ой как хочется. А ты по современным дурным представлениям почти на сказочного принца тянешь. — Интересно, чем это? Я в свой адрес много чего слыхал, но с принцем ещё никто не сравнивал. Сашка прищурилась. — А ты сам подумай: Полный джентльменский набор: Сам по себе молодой, здоровый как бык, с лица не очень, но шрамы мужчину украшают. Одет хрестоматийно для представителей своей среды, то есть с показным богатством. Машина дорогущая, денег явно куры не клюют, труба на поясе последней модели, домик — иной олигарх удавится. Да и ствол немного обаяния добавит. Усики отпусти — будешь вылитый латиноамериканский мачо. Уж если с ним начнёшь гулять — то держи крепче, ну по крайней мере тряси с него по возможности. Такой сейчас если не у всех, то у многих идеал принца. Дмитрий помрачнел. — Это было бы смешно, если бы не было грустно. Больно общество, где такие идеалы. И где героями считаются те, на кого я похож. — Не думала, что ты так скажешь. И не уверена, что ты так думаешь. Вид о человеке говорит зачастую слишком многое. — Не стану спорить, но в моём случае всё гораздо сложнее. Ты ведь обо мне много не знаешь. — И не думаю, что ты мне жаждешь об этом доложить. — Согласен. Пусть всё пока остаётся как есть. — Дело вовсе не в этом. Сашка начала злиться: — Понятно: Ты женат! А я тебе вроде бесплатного психотерапевта. — Дело вовсе не в этом. Не спорю, есть женщина, которая мне нужна, но проблема в том, что она никогда и не по каким соусом не станет смотреть на меня как на мужчину. Она знает, что я люблю её. В ней слишком много всего перемешено: ума, смелости, злости, гордости, ярости и боли. Да, именно боли. Она сейчас тяжело больна. Это та, у которой я охранник. А ей вовсе никто не нужен на всём белом свете. Ибо она ненавидит его. И ненавидит людей. Всех, без разбору. Она вовсе не зла, но она очень ожесточилась. И поверь мне, у неё есть на это более чем серьёзные основания. Она лишилась всего, чем жила. Пусть и страшной была её жизнь, но она словно горела. И сожгла в себе почти всё человеческое. Очень далеко отсюда у неё остался маленький ребёнок. А отец его погиб, так и не увидев свое дитя. А теперь и ей самой уже никогда не суждено увидеть своего ребёнка. А больше всего в людях она ненавидит равнодушие и серость. — Как её зовут? — неожиданно тихо спросила Сашка. Ушла куда-то злость. Всё на свете сложнее, чем кажется. — Марина… Марина Саргон. Родная сестра Софи-Елизаветы. Она уже привыкла ловить завистливые взгляды, слышать хихиканье за спиной. Она знала, что «роман» давно уже стал причиной досужих сплетен. Самым главным вопросом в которых было: «И что он в ней нашёл?» А ведь романа никакого вовсе и не было. Сашка поняла, что попала в безвыходное положение. Ситуация совершенно зашла в тупик. Возвращаться домой — попросту опасно. Друзей у неё нет. Вообще никого на целом свете у неё нет. Остаётся только полубандит — полунаёмник Дмитрий, но можно ли его считать человеком, способным помочь в трудную минуту? И чего он может потребовать от неё? Как говорится, из двух зол надо выбирать меньшее, и Дмитрий именно им и является. Она для него, что бы не думали все вокруг, не более чем лекарство, общаясь с ней наемник пытается излечить измученную душу. Дальше дружеских разговоров у них не заходило никогда. Но с другой стороны, это он говорил «Будут проблемы — звони». Тем более, у него есть какие-то понятия о чести. По крайней мере, на это стоит надеется. Она решила не звонить Дмитрию, а сразу отправится по тому адресу. По крайней мере, при её появлении он будет вынужден предпринять какие-то действия. Только вот какие? Она совершенно не представляет. Да и впустят ли её на этот раз? Вот и стальные ворота Особняка с большой буквы, ну конечно, где же ещё таким, как он жить. В прошлые разы как-то не обращала внимания, насколько здесь всё огромное. На двери — домофон и можно не сомневаться в наличии камер наблюдения. Это уже хуже, но что поделаешь? А вот и серебристый BMW на стоянке возле дома стоит… Дома, стало быть. Хоть в чём-то повезло. Подошла и нажала кнопку домофона. Через несколько секунд — ответ. — Кого ещё принесло? — неприятный незнакомый женский голос. — Я могу увидеть Дмитрия? — Проходи. На второй этаж. Как войдешь — прямо, налево по лестнице, первая дверь. Щелчок замка. Пока шла, краем глаза заметила — обстановочка — только так и должна жить принцесса. Ну, чего-либо другого ожидать просто глупо. А вот кто ещё здесь обитает? Странная комната, и странная хозяйка… Едва вошла, как в ноздри ударил тяжелый запах болезни и спиртного. Интересно, есть в этом доме хоть кто-то не заслуживающей этого определения? Странные. И каждый по-своему. Но Димкина любовь страннее всех! Середина дня, но горит яркий свет, и тяжелые шторы плотно задернуты. Очень душно и сильно накурено. Только даже запах крепкого табака не может перебить густого сивушного аромата, перемешенного с запахом болезни. Книжные шкафы, набитые безо всякой системы. Полкомнаты заставлено ими. Огромный антикварный письменный стол. На нем — включенный компьютер, вокруг ворох копакт — дисков в коробках и без, дискеты, листки бумаги, три заполненных пепельницы, несколько пивных банок. Ещё с десяток смятых и разорванных валяется на полу. Вперемешку с раскрытыми книгами и журналами. У стола — высокий холодильник с прозрачными стенами. Примерно на две трети заполнен пивом в разнокалиберных банках и бутылках. Судя по ширине, пятиспальная кровать не убирается похоже, несколько месяцев. Над кроватью — ковер, о который явно частенько гасятся окурки. Пара мечей висит. Сашка в оружии не разбирается, но как кольнуло — настоящие. Не бутафория из «Старого солдата». Низенький столик поперек комнаты. Весь заставлен початыми бутылками с водкой и коньяком. Там же и несколько вскрытых консервных банок. Хозяйка всего этого безобразия сидит в странном кресле. Вроде инвалидного, но с ребристыми колесами как у какого-то космического аппарата. Маленькая женщина с очень злым и довольно неприятным лицом. Ей, наверное, лет сорок в чёрных волосах полно седины, и вовсе не от возраста, руки чем-то сильно обожжены, хотя на левой из-под ожогов просматривается цветная татуировка. Цвет кожи болезненно-нездоровый. Вроде обвивающей руку змеи что-то. А и взгляд — буквально змеиный. Пригвождающий к месту. И властный одновременно. В чертах — ни малейшего сходства с принцессой. Одета — чёрная футболка с какой-то эмблемой на груди, да мятые камуфляжные штаны. А что это поверх футболки? Сашка пригляделась. Да ведь это что-то вроде портупеи, и под мышкой кобура. А на ремнях на правой груди — чехол с мобильником. Бросилось в глаза — ни украшений на женщине, ни косметики. Одежду явно давненько не снимала. Ремни потертые, да и труба не последней модели. Неопрятная и неприятная личность. Да ещё и с пивной банкой в руке. Так вот на кого Димка работает! И это чудище он любит!? Несмотря на тяжесть своего положения, Сашка не удержалась от иронии — Любовь зла, это уж верно подмечено. Оказывается, и такие в братве встречаются. Сашка уже пожалела, что пришла. У подобного субъекта человеческих чувств быть не может по определению. Марина заговорила первой. Голос хриплый, как и следовало ожидать. По тональности — почти крик. Пивом разит — на другом конце комнаты и то чувствуется. — Итак, зачем ты пришла? Я жду объяснений. Конечно, я не имею ничего против того, чтобы мои охранники заводили себе, так сказать, подруг. Как постоянных, так и на один вечер. Не имеет смысла охранять то, что и так никому на фиг не нужно. — банка с хрустом смята. Улетела вовсе не в сторону Сашки. Женщина с трудом нагибается, шарит под креслом. Характерный щелчок — и она сидит с новой банкой в руке. Уже откупоренной. Жадно делает несколько глотков, и продолжает — Но я предпочитаю, что бы они меня со своими б… подругами знакомили, а не сами эти б… подруги ко мне являлись незваными. Так что твоё появление здесь должно иметь серьёзнейшие основания, и я желаю их услышать. Сашка молчит. Марина, склонив голову набок, разглядывает её. Вроде совершенно обыкновенная девчонка. Лет двадцать, вряд ли больше. Студентка, скорее всего. Довольно симпатичная, только физиономия слегка простоватая, хотя нет, не простоватая, а не лишившаяся ещё каких-то полудетских черт. Очки явно от близорукости носит. И за внешностью не особенно сильно следит. Украшения не слишком дорогие. Явно не Димкой подаренные, ибо у того водилась привычка к дорогим и обязательно экстравагантным подаркам. Но не дура, это точно. Чего спрашивается, от Димки понадобилось? Он ведь только на бандита и похож. Проблемы что ли какие? Или Димка гулял активнее, чем докладывал? Ну, вот с этого и начнём. — Тогда придётся играть в угадайку. Ты ждёшь ребёнка от Дмитрия? — больше всего на свете не люблю ходить вокруг да около, и обожаю называть вещи своими именами. А это мало кто любит. — Нет. Я вообще никогда не была с ним. — И глаза сверкнули, и сама она как-то встрепенулась. Гордая и обидчивая. И честная. Марина неплохо разбирается, когда ей врут, а когда — нет. — Верю. Но что тебе надо? Говори прямо, и всё, что намеревалась сказать ему, я вовсе не такое чудовище, каким кажусь. — говорит Марина, отхлебнув из банки — Без моего слова он все равно ни хрена не сделает. Круто пользоваться плодами платонической любви. — раскатистый смешок. Сашка задумалась на несколько секунд. Говорить, или попрощаться, и уйти. Вопрос в том, куда. Ещё раз посмотрела на чудовище. А та похоже, забыла, как видят люди. И только поэтому Сашка заметила слезы. Человеческие. Где-то в глубине взгляда монстра, за змеиным взглядом скрывается боль и страдание. И смертельная мука. В конце-концов, каким бы чудовищем эта Марина не казалась, она всё-таки женщина. И по-женски может всё-таки сможет понять Сашку. К тому же в жизни кое-что повидало чудовище это. — Вам известно о моих семейных проблемах? — Да. Они посвящают меня во все свои личные дела. Ещё глоток. Левой рукой отыскивает на столе пачку, достает сигарету. Так же не глядя находит зажигалку. — У меня очень серьёзные проблемы, если вы понимаете, о чём я говорю. И я намерена обсудить их с Дмитрием. — Кто-то от тебя хочет чего-то, что ты вовсе давать не собираешься. К тому же, и хотят этого в грубой и извращенной форме. — и сказано, хотя и с кривой ухмылкой, от которой вытошнить может, а все одно с железной уверенностью. И попробуй ей соври. — Да. — О-ё!!! — она как-то странно вздохнула. Глотнула ещё разок. Банка кончилась. Смяла её и швырнула на пол. Сунув руку под кресло, достает новую. Открывает. Несколькими глотками выпивает не меньше половины. Заговорила снова. — До чего мир этот поганен. Почти как наш. Ну не будь Димки, кто бы тебя защитил? Друзей нет, менты насквозь продажны. И делать ни черта не хотят. Да тут вообще уже никто никому никогда не поможет. Убивать человека можно, а все будут делать вид, что ничего не замечают. Моя хата с краю, каждый сам по себе. Джунгли полные, одним словом. А в любых джунглях либо ты жрёшь, либо тебя сожрут. Ну, вот тебя и захотели. Сожрать. К нам приперлась. Только мы-то тоже из хищников. Но и от людей в нас кое-что ещё осталось. Ну, в общем, девочка, ты по адресу зашла. У тебя проблем сегодня станет гораздо меньше. — со злостью швыряет на пол недопитую банку — И почему в любом месте так много уродов? Что там, что здесь. Гад на гаде. Как мне это всё надоело! Ладно, сегодня одним гадом станет меньше. Жаль, сама не могу провести сокращение поголовья. Сашка побледнела. Она ничуть не сомневалась, что Дмитрий может убить. Знает, что у него есть оружие. И не спрашивала, откуда шрамы. Хотя в последнее время всё-таки стала склоняться к мысли, что он не бандит, а скорее всего, наёмник, или как их сейчас модно называть, солдат удачи. А горячих точек в последнее время хватает. Но Дмитрий выглядит далеко не таким страшным, как эта маленькая женщина. Она ведь легко может приказать убить кого угодно. И пойдут, и убьют, ибо это она так сказала. Неважно, кого и за что. А это куда страшнее. Сашка хотела получить от Димки какую-нибудь помощь. И даже не думала, что может быть подобная реакция. Отчим, безусловно, подонок. Но Сашка вовсе не желает ему смерти. И тем более, не желает подвергать опасности Дмитрия. — Не делайте этого. Марина снова прищуривается. Крутятся в голове невеселые мысли: «Гуманистка, блин. Вечно во что-то вляпываетесь, а мы расхлёбывай. Всех-то вам жалко. Дурехам, больным идеализмом. Птички певчие, в свинарнике вынужденные жить. Да свинье плевать, попала под пятак — хрум — и нету. Наверное, затем я и нужна — чтобы было кому в пятак свинье дать. А то и прирезать. Что бы она дальше корыта с отбросами рыло никуда не совала. Затем я и нужна — птенца из-под клыков выхватить… Хотя отчасти, девчонка права, в том смысле, что нам концы в воду прятать не слишком охота. Хотя и сможем, если захотим. Так что лучше припугнём этого выродка, только пусть этим лучше не Димочка занимается». — Ну и что мне с тобой в таком случае делать? Дом-то этот мой. И в нём происходит только то, чего хочу я. Димке ты вовсе не подруга, да его вообще-то вполне устраивают ваши отношения в их нынешнем состоянии, и углублять их он вовсе не намерен. Да и ты похоже, тоже. Но с другой стороны. Тебе ведь повезло, что ты попала на меня, а не на него. Меня он послушает, тебя — вовсе нет. И скажи ты то, что сказала мне… Он ведь человек без меры. У него человеческая жизнь гроша ломанного не стоит. Он свинью просто убьет. И ты бы не остановила. Он очень не любит насильников. Даже потенциальных. Опаснее Димки в этом доме только Я. А ты сюда пришла только потому, что больше тебе идти совершенно некуда. И это притом, что Димку считаешь бандитом. И не любишь таких людей. Ну, бандит он или нет, это он пусть сам тебе объясняет. А я решила вот что: иди на второй этаж, выбирай любую комнату и забирай ключ из двери. Потом иди сюда. — Но… — Без «но», — жестко отрубила Марина, — я дважды не повторяю, и решений своих не меняю. Ты человек, который никогда и не при каких обстоятельствах не сможет стать моим врагом. Ты вполне заслуживаешь право на человеческую жизнь. Я сказала! И произнесла эти слова с такой интонацией, что Сашка сочла за лучшее послушать её. Обнаружив дома Сашку, Софи только кривовато ухмыльнулась. Дмитрий неодобрительным взглядом смерил красавицу. Сергей добродушно подмигнул, а Олегу, что псу боевому — пока хозяйка «Фас!» не сказала, он помалкивать будет. — В общем, нанесите официальный визит этому деятелю. Да проведите воспитательную работу на тему аморального поведения. — В каких пределах? — поинтересовался Олег. — Лишь бы не помер. А так можете не стесняться. Идите-ка прямо сейчас. Ты и Сергей… Хотя нет, пошли-ка ты своих братков. Нечего им прохлаждаться. Но сам не светись. — Я… — начал было Дмитрий, но Марина его прервала. — Ты не пойдёшь! — Но… — Без «но». Тоже мне, мститель. Хватит с меня этих «но» на сегодня, да и назавтра, пожалуй. Не забывай, что тебя не выперли из безопасности за превышение полномочий только благодаря заступничеству Бестии. Слишком уж ты жесток даже с её точки зрения. А сам знаешь, какая из Кэрдин «гуманистка». — Я и сейчас не сожалею о сделанном тогда. — с вызовом сказал Дмитрий. — Я знаю, но ты не имел права его убивать. Даже наш бардачный суд дал бы подонку высшую меру. А ты не суд, и не палач. А Бестии здесь нет. А человек ты нервный. Так что всем. Кру-гом! Вып-полнять! — Может, это и не мое дело… Но она, ты говоришь о ней, а больная живет в таком свинарнике… Нехорошо ведь так. — Ты её плохо знаешь. Мы все готовы помочь. Но её бешеный норов… Гордыня, и ещё много всего. Никогда не признается, что беспомощна. Она редко кому позволяет войти к себе. И очень чутко спит ночами. Прибираться сама не позволяет. Совершенно прекратила следить за собой. Мне больно за неё. Но попытка помочь причинит только боль. Как ей, так и нам. Слишком хорошо знаешь о пережитом ей. И не можешь отказать, когда требует Сбегай за водкой. Здесь, в этом мире она никогда не сможет жить. Всё здесь претит. Пустота. Страшная пустота у неё на душе. И нет выхода. Она медленно убивает себя. Я это давно знаю. Хочу остановить. И не знаю, как. Это так страшно, смотреть на подобное. И боюсь — войду однажды к ней — а её уже нет. — Её змею видела? — На руке? — Да. Змея определяет статус. Выше — нет и быть не может. Поднимет кулак левой руки — и всё последнее слово. Ты ничего не сможешь сказать. Так Сашка поселилась в этом более чем странном доме. Странным казался не сам дом, и не почти сказочное богатство (в последнее время неизвестно откуда взявшимися состояниями сложно кого-либо удивить). Наиболее странным в доме оказались обитатели, и в первую очередь эти две непохожих сестры. Софи — то оказывается, неплохой художник, а по виду она словно живое украшение для гостиной. Так не бывает, чтобы столько всего сразу — и одной. Красота, ум, талант, богатство, друг-красавец — всё у неё есть. Только странно: Сашка интересуется современной живописью, но о Софи никогда не слышала, и та, похоже, нигде не выставлялась. Но этого не могло быть. Софи ведь талант, и общается с массой людей. А о ней, как о художнике не знает никто. Это довольно непонятно. Характерец у Марины не сахар. Только Сашке все равно её жалко. Марина очень несчастный человек. И из-за её несчастья несчастливы и эти четверо. Пусть, у них какие-то странные отношения, опять же завязанные на Марину, и в меньшей степени на сестру. Несколько позже обратила внимание на висящую в комнате Марины картину. Морской бой. Последний бой огромного линкора. По-своему прекрасен военный корабль. Совершенство линий корпуса, взметнувшаяся ввысь похожая на древнюю пагоду мачта, величественная мощь огромных орудий. Всегда прекрасен талантливо построенный корабль. На рейде. В походе. В бою. И даже в момент гибели. Восход над морем, начало нового дня. Серая громада пылающего корабля. Линкор ещё жив, стреляют зенитки. Но бьется пламя из пробоин, и столб дыма из-за высокой рубки. Кренится корабль, но ещё сражается. А прямо на зрителя устремлено тупое рыло самолета с пустыми бомбодержателями, пронесшегося над кораблем — маленького, но смертоносного противника тысячетонных гигантов. Это они, маленькие и верткие, бомбами и торпедами изранили могучий корабль. Видна в кабине голова летчика в черных очках, и заметна злорадная ухмылка. Созданный для боя с себе подобными исполин оказался неспособен противостоять каким-то маленьким серебристым хищникам. Шарового цвета громада местами уже черна от копоти. Марина иногда сидит и подолгу смотрит на картину. Однажды Сашке показалось, что в глазах её слезы. — Это «Ямато»? Его последний бой? — спросила она — Нет… — как эхо отозвалась Марина, — другой… Ещё больший. Он не погиб в этом бою. Более того, бой был выигран. Знаешь, чем кончилось, а картину все равно зовешь «Последним боем». Тот бой уже был выигран когда самолеты атаковали линкор. Только на корабле не знали, и думали это конец. Эту атаку отбили, но следующей не пережили бы. Оставалось только умереть. Они умерли бы с честью. Мне же не досталось даже этого — хрустнула смятая банка, но не потянулась за новой рука — осталось только это — просто подохнуть, как крыса во чреве погибающего корабля. Ты знаешь, когда корабль тонет, вода иногда попадает не во все отсеки. И там скапливается воздух. Там, в этих отсеках, часами, может и днями, никто не проверял, задыхаются они — корабельные крысы. Много есть у наших моряков суеверий, в том числе и про крыс. Но нету эквивалента вашего. Не чуют гибели корабля хвостатые. Дохнут вместе с ним. В кромешной тьме, плавая в теплой кампании с собственным дерьмом. Людям хоть достается память… Крысам же — НИЧЕГО. И я сейчас, как эта крыса, медленно, очень медленно задыхаюсь. Пусть отсек и огромен, но и в нем конечен воздух. Он подходит к концу. Хвостатым не дано этого знать. Тьма для них привычна. Но скоро уже придет удушье. Я знаю это. На Сашку Марина не смотрела. Только на картину. Но заметила Сашка взгляд. Не показались ей слезы. Не в спиртном дело. Она словно сама с собой говорила. Как раньше сама заперла где-то под броней свою душу. Больше всего жалеет Марина, что нет её среди тех, кто так и не узнает, чем кончится бой. Не хочет уйти просто так, и знает, что именно так и произойдет. А Сашка случайно заглянула в щель за мгновение до того как навеки захлопнулся люк. А внутри всё-таки нечто иное, чем то, что снаружи. Под сталью скрыто навек. Так скрыть может только сам человек. Решила блеснуть интеллектом? И что получилось? Услышала отзвук страшного крика души, вызванного… чем-то непонятным, невероятно ужасным, и великолепно известным им всем. Но крик боли — это и просьба о помощи. По крайней мере, она так считает. Пусть и не знает как помочь. Да и помощи Марина не просила. Эта боль, боль, таящаяся внутри заставила её кричать. Никакая другая не заставила бы её проронить ни звука. Иногда ты не в силах помочь. И тогда лучше отойти. Но Марине-то помочь можно! — Есть Богини, как Софи-Елизавета. На такую просто посмотришь — и сердце поет. Видишь в ней не женщину. Богиню. Слова ей зачастую сказать не можешь. Но если посмотрит — умрешь за неё. Да и не посмотрит. Смотришь на совершенство. И видишь, насколько несовершенен сам. А прекрасное в мире так редко! Ты исчезнешь — и мало что на свете изменится. А исчезнет она — покинет мир совершенная красота. А есть другие, вроде как сама знаешь кто. За ними идёшь на баррикады. И умираешь, когда они прикажут. Они тоже совершенны. Но совершенно в них одно — совершенная воля к власти. Квинтэссенция её. Ты человек, она же — сверхчеловек. — Дурацкая привычка! — Софи швыряет в корзину шарик жвачки — Иногда кажется, сестренкина привычка вечно обниматься с бутылкой или банкой в глазах людей выглядит не столь омерзительно, как мое пристрастие к жвачке. Сашка промолчала. Среди её знакомых хватает тех, у кого недостатки много серьезнее. А у Софи меньше всего ожидалось наличие какой-либо человеческой слабости. Жует Мисс Само Совершенство, иногда даже в сумочку от Армани или ещё от кого, шарики засовывает. И считает это дурацкой привычкой! Кто бы мог подумать! При бесконечности дирольных улыбок везде где надо и не надо, комплексовать из-за такой мелочи! Впрочем, может для тех кругов, где она раньше крутилась, это и в самом деле признак дурного тона. А она явно бывала в местах, где ещё существует так называемая аристократия, со всеми пережитками и манерами. — От любой привычки, подцепленной в экстремальных обстоятельствах, отделаться довольно сложно. На земле ад кромешный, в небесах филиал. А мы базировались на бывшем мирренском аэродроме. Склады их нам достались. От свистопляски в небесах, от похорон на земле, от кричащего эфира зачастую просто сходили с ума. Иные ломались. А паёк летчиков отменный. Тогда даже я пила. Руки тряслись. Не от водки, от нервов. У них похоже, были те же проблемы. Вообще-то жвачка их изобретение, потому у нас и не привелось. Но на складах попалась какая-то… со слабым наркотиком вроде, как раз для предотвращения нервного расстройства у летчиков. Пристраститься к этому наркотику невозможно, но приобретя привычку жвачного животного, от неё отделаться сложно. В наш пайковый шоколад тоже какую-то наркоту подмешивали, только мы чихать хотели, и под водяру после полета его трескали… — О чёрт, завтра же шестое декабря! — театрально схватившись руками за голову вскричала Софи. — И что? — не поняла Сашка. — Как что? Мой день рождения. — Я не знала, извини. — Не за что извинятся. И речь вовсе не о тебе, и даже не обо мне. — А о ком же тогда? — О Марине. Среди массы её дурных привычек есть ещё и привычка напиваться по поводу и без повода. Правда, пить без повода нам её всё-таки кажется удалось отучить. Но… Сейчас ты будешь смеяться, но она добилась у меня чуть ли не письменного разрешения по каким дням можно устраивать свои безобразные пьянки. И завтра как раз один из таких дней. — Марина по-прежнему много пьёт? — Много! — Софи хохочет — Да к твоему сведению, пить водку при Марине, всё равно, что при Пушкине писать стихи. Теперь смешно уже Сашке. — Не очень-то смейся! — предупредила её Софи. — Она ведь ни одна пить будет. Я то трезвенница… — она на секунду замолчала, и добавила. — Во всяком случае, пока. А вот эти трое… Короче завтра вечером, точнее послезавтра утром я им устрою. — Извини, я что-то не понимаю. — Попытаюсь объяснить. Марина пить пьет, но при этом фактически не пьянеет. Зато все прочие оказываются налакавшимися как свиньи. Со всеми вытекающими всеми возможными путями последствиями. А они трое, да ещё может, и ты, напьётесь совершенно капитально. — Я не пью. — Ха-ха. Не пить при Марине можно только одним способом — не садится вместе с ней за стол. Если сядешь — проснешься под столом. И не советую проверять. Голова потом несколько дней трещать будет. Да и, кстати, какие у тебя планы на завтра? — Да собственно, никаких, хотела посидеть… дома, почитать. — Больше Маришки всё равно не прочтёшь, а останешься завтра здесь… — Послезавтра проснусь под столом. — с усмешкой закончила Сашка. — Точно. Кстати, как насчёт того, чтобы провести завтрашний день со мной? Прогуляемся по городу, посетим пару мест для избранных. — Я не против, но для подобных мест у меня просто нечего надеть… — Сие не проблема. Заодно и обчистим парочку модных магазинов. Давненько я нигде не бывала в компании умных людей. А одна… Куда не пойду, обязательно какие-нибудь козлы клеится начинают. — И как ты с ними разбираешься? — Сашка уже знает, что познания Софи в рукопашном бою весьма высоки, и с оружием обращаться умеет, да и просто послать с полным объяснением маршрута, тоже вполне в состоянии, равно как и буквально излучать ледяное призрение ко всем и вся. — Когда близко кто-либо из этих троих- то сама понимаешь, чем драка с бывшим десантником может закончится. А когда я одна, то приходится действовать по-разному. Язычок то у меня далеко не сахарный. Обычно понимают. Ну, а когда нет… Некоторые любят баллончики, а я предпочитаю ножи. Сашке показалось, что Софи тянет на её зачастую довольно-таки дурные шуточки, и она поддела её. — Да вот незадача, ножа-то поблизости может и не оказаться. — Ха-ха, он-то всегда при мне. Софи резко скрестила руки на груди. Потом рывок. Такой «ножичек» Сашка видела только в исторических фильмах. Длинное тонкое гранёное лезвие и рукоятка слоновой кости. Кажется, это называется стилет. А клинок исчез также быстро, как и появился. А Софи уже всерьёз сказала. — Я видала довольно много людей, лучше меня владеющих огнестрельным оружием. Но что касается холодного, то я любого вашего киношного мушкетёра в капусту настругаю. Внизу раздался какой-то шум. Софи прислушалась, и флегматично констатировала. — Ну вот, пошёл бой на коротких дистанциях с применением всех видов оружия. Может, присоединимся? Кроме Софи и Сашки, всем четверым абсолютно нечего делать. Мрачную и издёрганную Марину далеко на каждый день тянет на выпивку. В остальные дни они частенько собирались вчетвером и устраивали споры на предмет военной истории. Читать они все читали очень помногу, в военном деле разбираются явно неплохо, а политические взгляды у всех различны. И споры зачастую велись на весьма и весьма повышенных тонах. Перемывают кости всем, от Тутмоса до Буша. До винтика разберут политику того или иного и скрутят обратно. Только споры не академические вовсе, и то и дело на современность срываются. А уж тут такое начинается! До драки чуть ли не доходит. Все упрямые, да на бардак в стране злые, только зол каждый по-своему. — Пытаться будешь потом, — сказала Софи входя, — мне ваши дебаты уже во как надоели, — она провела рукой по шее. — Присоединяйся! — предложила Марина. Сашка её уже достаточно хорошо знала, чтобы понять: эмоциональная встряска в виде этих споров Марине буквально жизненно необходима. Хотя и было понятно, что по уровню аргументации спор весьма походит на столкновение «Запорожца» с «Белазом», причём «Белазом» выступает Марина. Но Сергей, как ни странно, не терял надежды рано или поздно переспорить Марину. Ну а сегодня, как заметила Сашка Марина ещё только начала разминаться, хотя от Сергея уже можно прикуривать. Марина же пока только с хитрым прищуром смотрит на Сергея и улыбается. По мнению Сашки, такая улыбочка вполне могла быть у кобры. — Я вообще-то только начала веселиться — сквозь зубы выдавила Марина, поигрывая кухонным ножом. — Знаешь, прекрасная дама, мне вовсе не улыбается любоваться на рыцарский турнир в стенах моего замка, который плавно перейдёт в обыкновенную пьяную поножовщину. — Не смешно. — снова сквозь зубы, и на этот раз злобно. Взгляд Сашки невольно зацепился за графин на столе. В него наливали только воду, все остальное Марина пьет из заводского производства емкостей. Повисла напряжённая тишина. Чуть ли не осязаем запах готовой вот-вот разразится грозы. Марина никогда не уступает. Все знают. Только и сестра не менее гордая, и столь же упрямая. Наверное, пару минут они переглядывались. У обоих во взгляде играет плохо скрываемое бешенство. Только у одной ещё и боль. Тщательно скрытая. Но есть она. Остальные молчат. Сашка считает, что права не имеет вмешиваться. Дима и Сергей действуют по грэдской поговорке — лезть в еггтовскую свару, то есть заниматься заведомо безнадёжным делом. Сергей поднялся. — Я пожалуй пойду. Дима взглянул на Марину. — Свободен, — безо всякого выражения. Затем она с силой метнула в стену нож. Деревянная панель треснула сверху донизу. — Психуешь? — спросила Софи. — Нет, просто думаю, что сгореть в том броневике было бы лучше. Нож из стены кто-нибудь выдерет или так торчать и будет? Софи с трудом выдергивает нож, плашмя швыряет на стол, и протянув руку приказным тоном говорит Марине. — Ключи. — Пошла ты! — Ключи! Марина шарахнула связку об пол, словно гранату, и отрывисто говорит, обращаясь к Сашке: — А, и ты здесь. Хочешь, наверное, знать, что за ключи? Могу объяснить: Моя сестрёнка до смерти боится, что я пальну себе в висок. А ключи от сейфа с пистолетами. Она резко развернулась на кресле. — Завтра попрошу тебя нам не мешать. Ты и здесь себе место найдёшь. А у меня всё осталось там. И этого уже не вернёшь. Дверь открой! Она укатила. Софи устало опустилась на стул. — Тяжело с ней жить. — Очень, — устало отозвалась Софи, — Дома мы последнее время почти не виделись, и это было к лучшему. А здесь… — она махнула рукой. — Мы все переживаем синдром войны, а она тяжелее всех. Мог что-то сделать, и не сделал. Это нас гложет. А она знает это и добавляет. Она ведь может сказать «крысы тыловые, я кровь проливала, а вы прятались», и это будет не слишком далеко от истины. А она занимается тем, что постоянно разжигает у нас чувство вины. — Вины перед кем? — Сашка не могла ничего понять, во взаимоотношениях сестёр для неё открывалась какая-то новая страница, гораздо более жуткая, чем предыдущие. — Перед кем? А друг перед другом, и перед всем миром. Она ведь живёт только надеждой когда-нибудь вернуться, и больше ничем. Больше ничем. — задумчиво повторила она, — Ведь только это надежда сдерживает её от того, что бы пустить себе пулю в висок. Я это чётко знаю. Она очень нервная. У неё серьёзно травмирована психика. Войной и не только. Она переполнена ядом, переполнена злобой и ненавистью ко всему человечеству и к каждому человеку в отдельности. Я то к её характеру привыкла, он у неё всегда был довольно тяжёлым. А их троих она совершенно откровенно травит. Да и тобой уже занялась. — Пожалуй это верно. — согласилась Сашка. Человеконенавистнических высказываний от неё Сашка наслушалась уже преизрядно. — Но ведь, насколько я поняла, её жизнь временами складывалась просто ужасно. И нет ничего удивительного в том, что она такая озлобленная. — А! — Софи махнула рукой, — Ты всегда всех защищать готова. И уж поверь мне, Марина совершенно не тот человек, который нуждается хоть в чьей-то защите. Она не в коей мере не жертва. Она боец. И страшный боец. Ей убить человека — что муху прихлопнуть. И даже проще. Как в бою, так и из-за угла. Она очень на страшные вещи способна. И если она встанет, то начнётся что-то чудовищное. Можешь мне поверить. — Ты ее, безусловно, знаешь гораздо лучше меня. Но, ты может, будешь смеяться, но она вовсе не жестока, и вовсе не зла. Она просто страшно озлобленна. И за этими шипами и иглами вовсе не видно её истинного образа. Софи смотрит на Сашку, как на глупенького ребёнка, которому надо объяснять самые простые вещи. И уже далеко не в первый раз. — Не забывай про то, что она ещё и политик, а хороший политик всегда ещё и неплохой актёр. — Она сейчас не играет. Ей действительно очень плохо. Ей намного хуже, чем любому из вас. Она ведь потеряла абсолютно всё, что было в её жизни, у неё ведь не осталось даже её ребёнка. И просто полностью пусто на душе. И ты это понимаешь. — Да понимаю, но у меня попросту нет пути к её совершенно закаменевшему сердцу. И Софи рассказала всё о своём мире. О конфликте великих империй, и их внутренних проблемах, о своей жизни и войне с чужаками. Обо всём, что творилось где-то в ином пространстве. О том, чем они жили почти всю свою жизнь. И волей обстоятельств лишились всего. Сашка читала о путешествиях во времени и в параллельные миры. А теперь видит людей оттуда. Им нельзя завидовать. Пусть они довольно сносно адаптировались к чужому миру. Не испытывают материальных проблем. Но в остальном… С нервами у них у всех после войны крепко не в порядке. Особенно у Софи. У сестры, конечно, тоже есть определённые проблемы, но она очень волевой человек, и проблемы с психическим состоянием начнутся скорее не у неё, а у тех, кто с нею часто общается. А Софи из-за здоровья сестры переживает больше её самой. Ей жалко Марину. И Софи очень тонкая натура, и колоссальную роль в её жизни играют эмоции. А Марина абсолютно безжалостна, и больше всего на свете ненавидит именно выглядеть хоть в чьих-либо глазах человеком, который может вызывать сочувствие и жалость. Но ведь это так и есть, ей двадцать пять лет, а она калека, прикованная к инвалидному креслу. И знает, что ей не встать, но не может с этим смирится. Сашка не зла, и помнит добро, но с тех пор, как живёт в этом странном доме, старается держаться подальше от человека, по воле которой её избавили от многих жизненных проблем. В том числе, и от самых серьёзных. Да, она благодарна Марине. Хочет ей помочь. Но и быть вечной мишенью для её озлобленного настроения, тоже не намерена. Хотя, Софи и говорит ей, что с тех пор, как она поселилась у них, Марина несколько оттаяла. Может, и так, Софи Сашка из вежливости поддакивает, но про себя думает, что Марина не переменится, а Софи просто видит то, что очень хочет увидеть. Марина уже не изменится никогда. Слишком уж много плохого было в её жизни. Она просто комок ненависти, злобы и ярости. Она словно вся переполнена ядом. В котором травится сама. И травит других. Ведь почти невозможно слушать её человеконенавистнические рассуждения. А их от неё слышишь почти каждый день. — Ах, да, и вот теперь мы здесь. Человеку с замашками Марины, да и моими тоже теперь даже остров Святой Елены покажется курортом. Ибо оттуда всё-таки был шанс сбежать. Пусть, ничтожный, но был. А вот отсюда… — Но вы же как-то попали сюда… — Установку в подвале видала? — Да. — Ну, так вот, — раздражённо сказала Софи, — у неё нет, необъяснимая фигня с блоком перехода. В переводе на русский, это означает, что мы отсюда сможем вернуться, только если там этого хоть кто-нибудь захочет. Для нас же активировать установку невозможно в принципе. Вот так! И пошло всё к дьяволу! — Софи изрядно отхлебнула из фляжки и продолжила. — Мне ведь здесь тоже несладко. Я слишком привыкла к известности. Выставки, богема, статьи в газетах, интервью, свора всякой швали, увивающаяся вокруг тебя, и то, когда тебя узнают на улицах, балы, приёмы и многое, многое другое… К этому привыкаешь, и просто не можешь без этого жить. А здесь ко мне отношение просто как к богатой и взбалмошной стерве. Каковой я в значительной степени и являюсь. Но ведь у меня есть и другой облик. Правда, умение одеваться, в том числе и в маскарадные костюмы, относится к числу моих несомненных достоинств. — Я сознательно стремлюсь выглядеть так, чтобы любой стремился выбрать именно меня. Проблема только в том, что это он будет считать, будто выбирает он. А на самом деле выбираю я. Кружить головы умею мастерски. Этого у меня не отнять. Но ещё никто не может похвастать, будто он остановил свой выбор на мне. Ибо выбираю я и только я. — Ну, а первое впечатление обо мне — либо очень дорогая шлюха, либо просто подстилка какого-нибудь распальцованного, в любом случае с полным отсутствием мозгов. То есть, как ни крути, а мнение не слишком благоприятное. Или скажешь, что я выгляжу как-то иначе? — а ведь такое спросит только на 200 % уверенная в своем превосходстве. — Не знаю, мне ты, например, показалась классической современной принцессой. — «Ледяная принцесса» — так меня ещё дома прозвали. Тем более, я ведь и есть принцесса. Только мне от этого не легче. — Я знаю многих, которые отдали бы многое за то, чтобы выглядеть как ты. — Они хотят выглядеть как я, а я не выгляжу, я собой являюсь, ибо я и есть такая необыкновенная. Только очень не любят люди тех, кто слишком отличается от других. Охота поддеть, а не получается. Софи и правда само совершенство во всем. Только довольно циничное совершенство. — Cuique suum, как сказала бы Марина, каждому своё. При чрезвычайных обстоятельствах действенны только чрезвычайные меры. Когда речь идёт о жизни и смерти страны. Тогда такие как она, берутся за дело, берутся, прекрасно зная, что их проклянут очень и очень многие. Такие люди есть всегда при становлении или гибели великой идеи. Они не боятся никого и ничего. Они абсолютно холодны и безжалостны, ибо Великая Идея для них превыше всего. Они способны кого угодно поднять на борьбу. Они в совершенстве умеют ненавидеть, и всех людей делят на два сорта — своих и врагов. В их слепой вере в идею их сила. Они способны как расстреливать безоружных, так и первыми подниматься в штыки. Они… Но их беда в том, что большинство из них не способно заметить, что их время прошло. И часто это приводит к трагедиям. И их начинают травить все. Они просто не вписываются в этот гладкий, прилизанный и счастливый новый мир. Но если уже и над этим миром нависнет смертельная угроза извне или изнутри. То остаётся только молится, чтобы в этом мире ещё остались такие люди, ибо без них он обречён. Ну, а третий — люди, исповедующие предписанные на сегодняшний день взгляды. Это самая поганя категория. Ибо для них превыше всего именно собственная выгода. И они ради неё продадут и предадут всё, что угодно. Но шкура у них такая, что они могут мастерски притворяться, и кем угодно — монтаньяром, карбонарием, нацистом, демократом, большевиком. И их сложно разглядеть. А они зачастую достигают весьма и весьма высоких постов. — Сашка, а ты когда-нибудь кавалерийскую атаку видала? — глядя ей прямо в лицо мутными пьяными глазами спросила Марина. — Иди проспись! Где она могла это видеть, — злобно почти кричит Софи. — Ты меня… ик не прерывай! Софи грохнула кулаком по столу. — Достала! До чёртиков уже допилась. И всё хлещешь. — И буду… ик хлестать. Слишком уж большой здесь свинарник. Почти как у нас, но хуже. — Да, здесь конечно не рай, — мрачно соглашается Сашка, — но ты всё равно слишком много пьёшь. — Ха, теперь и ты взялась мне мораль читать, ну, читай, послушаю, давненько я ничего новенького не слыхала. — Я не буду тебе ничего читать. Такого права у меня нет. Ты слишком многое пережила, и я могу тебя понять. — Понять, понять, ну понимай. — Марина снова наливает себе и залпом выпив, продолжает, — А что до кавалерийской атаки, то это наверное самое страшное, что может увидеть человек. Это по-настоящему страшно. Но я к тому времени уже давно научилась прятать свой страх. Их лава шла на нашу. Пан или пропал. Им не было пути назад. Для меня это был уже не первый кавалерийский бой, но запомнила я именно его. Знаешь почему? Я не знаю, сколько было между нами метров, когда он меня узнал, узнал маленькую дьяволицу. И когда он меня узнал, то я увидела, что на меня летит уже не живой человек. Он выронил шашку. Ему было страшно, потому что он узнал меня, Марину Херктерент. Я его не убила. Вроде. Шашкой плашмя дала. Или это не в тот раз было? Но и среди пленных я его не видела. — Ты ещё ей похвастайся, что с пленными потом сотворила. Я ведь политикой тоже интересовалась, и знаю кое-что о твоих… похождениях. И об этом, и о последующих. — А могу и похвастаться, — с вызовом говорит Марина, — Расстреляла я их. Всех… Поголовно! Сто пятьдесят шесть свиных рыл. В тот раз. Это уже были не люди. И не стыжусь этого. Ибо после того, что они творили, никто из них жизни не заслуживал. — А кто ты такая была, что бы столь легко жизнью и смертью распоряжаться? Тоже мне, имперский суд последней инстанции! — Тебя туда надо было. Да чтобы ты, чистоплюйка, на годовалого младенца, которому голову о камень расшибли, полюбовалась бы, да на мать его, беременную, с распоротым животом посмотрела бы, да мужа её с отрезанными половыми органами и выколотыми глазами, да ещё одного их ребёнка, который спрятаться успел, и всё, понимаешь ВСЁ видел. Пятилетний! И там пол деревни было перерезано. Или повешено. Или заживо сожжено. Повидала бы ты это всё. И что бы ты тогда запела? А? Очень бы хотела я знать! — У сестрёнки есть бзик на тему оценки людей — Марина привычно пьяна. И разглагольствует. Хотя Сашка подозревает, что ей надо казаться вечно пьяной, чтобы иметь возможность говорить всем гадости. И смотреть на реакцию людей. А назавтра утром спрашивать, что вчера было. Всё-то она помнит. Но сейчас Марина пьяна ровно до состояния лишь бы кто тебя слушал. В данном случае, Сашка. — А людей Софи оценивает следующим образом. Ровня для неё любой, кто сбил десять самолётов. И становится ровней в момент подтверждения десятой победы. До этого человека для неё просто не существует. И плевать, какой титул, или сколько денег. Десять самолётов — это своеобразный критерий — человек что-то может. Доказал, что он человек. Она установила этот критерий. И всегда ему следует. Ты, к примеру, ему полностью соответствуешь. Гордись! Сонька тебе десяток истребителей насчитала! — Жаль, что меня не было здесь в том поганом девяносто первом году. — И что бы ты сделала? Стадо тогда людей слушать было не в состоянии. Ему пытались объяснить, что из этого выйдет. Но другие мысли владели стадом тогда. — Не говори мне о стаде. Я с ним прекрасно знакома. Гораздо лучше, чем ты. Но будь я здесь, — и как-то странно изменилось её лицо при этих словах, — будь я здесь, — повторяет она зачем-то — количество жертв путча не ограничилось бы тремя недоумками, спьяну загремевшими под танк. Я и без танков дел наворотить была в состоянии. Ох, и переложила бы я этой обожравшейся водки толпы у Белого дома, порядком бы переложила. А там штабелями их надо было класть. Как собак бешенных. И фонари разукрасить как следует. Опухоль бесполезно лечить. Её резать надо было! Калёным железом жечь! — А смысл во всём этом? Сама знаешь, героизм одиночек бесполезен. Ты бы ничего не изменила. — Я по крайней мере, оказалась бы почти единственной, кто встал на защиту своей страны с оружием в руках. Я просто так стреляться бы не стала. Это ведь вполне достойно, быть последним солдатом империи. — И сама бы ты умерла бессмысленно. Глаза Марины сверкнули огнём. Очень медленно и с расстановкой она проговорила: — Хрен бы меня кто поймал. Нету здесь уже таких спецов. Перемёрли уже все. А все нынешние оптом одной нашей Бестии в подмётки не годятся. Их грёбанные спецслужбы, всемогущие только в боевиках, все эти ФСБ, МВД да прочие ОМОНы на деле собственный *** в штанах не найдут. Не им меня в большом городе ловить. Я в городе — как зверь в чаще. А при тогдашнем бардаке может, и из головки кого-нибудь повезло бы грохнуть. Очень не люблю я смотреть, как гибнет империя. И умирает цивилизация. Не могу я оставаться безучастной. Только и всего. И может, ещё придёт время таких, как я. Сашка слушает их молча. Марина наполовину пьяна. Как и почти всегда в последнее время. Но её разговоры… Это-то как раз из того разряда, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Нет в её словах ни на грош хвастовства. А есть что-то такое… И грустно Сашке оттого, что в столице умирающей империи несколько лет назад и вправду не оказалось её. Такой странной Марины Саргон. И ещё нескольких сотен людей подобных ей. Всё бы тогда могло быть по иному. Только не изменить уже этого. А жаль. Смогли бы несколько сотен горячих людей окажись они в нужное время и в нужном месте изменить историю страны и не допустить краха? Видимо, смогли бы. Орущая толпа это одно. Стадо, жаждущее водки и дешёвых развлечений. Вариант римской черни. Хлеба и зрелищ. Или как там тогда говорили? Попсы и колбасы! Ну, что стадо, получили своё? Рады? Стоило вопить и бесноваться? Угробили свою великую цивилизацию, и скоро сами исчезнете как народ. Впрочем, нет, народом-то вы с того года, а пожалуй и пораньше, уже не являетесь. Так, ничем не спаянное и просто люто ненавидящие друг друга население. Стадо! Всё вы угробили, а теперь локти грызёте. Грызите, грызите, бесполезно всё уже. Дохните теперь как скоты, спивайтесь, травясь палёной водкой, надирайтесь наркотой, вешайтесь, так вам стаду, и надо. Люди-то среди вас в большинстве своём давным — давно погибли. Немногих оставшихся вы сами с удовольствием схрумкали. Кто-то сказал, что путь от сохи до атомной бомбы, или если по-другому, от полуфеодализма, а местами и рабовладения, до принципиально иного общества можно пройти за тридцать лет. Так было. Только не следует забывать, далеко не каждый двуногий скот может стать человеком. А для нового общества нужны именно люди. Это-то для общества массового потребления гамбургеров, кока-колы и голливудского бреда нужны именно скоты. Качественны рабочие скоты. Безо всякого наличия мыслительных способностей. А для нового общества нужны были именно люди. Их и пытались создать. Но скот-то в человеке сидит ну уж слишком глубоко. Скот, хищник, гребущий всё на свете под себя. Всё мне, и это мне, и то мне, а это опять мне. Просто дрянь из классического стихотворения. Старт что ли был взят слишком рано? Может, да, а может и нет. Только грустный очень получился финал. Ну, что старушенция с портретиком будущего алкаша- президента, теперь довольна? За квартиру тебя ещё не убили? Или сама от нищенской пенсии с голоду не подохла? Верным путём идёте, господа-товарищи. От ракет — к дубинам и морали пещерных людей. Меньше чем за десять лет! Так держать! Стадо! Туда вам всем и дорога. Раз взяли курс на массовое одичание — вперёд. Нынешнее поколение россиян, мать их будет жить при полном феодализме с элементами рабовладельческого и первобытнообщинного строя с худшими их чертами. Сеньоры уже завелись. Можно сказать, уже с замками и дружинами. О душах народа заботятся. Душ по двести крепостных каждому вполне хватит. Здравый смысл, получается, пропили, мозги заменили телевиденьем. Значит так вам и надо. Сидите на игле Останкина и будьте довольны. Голливудского дерьма у них для вас надолго хватит. Гордости-то у вас ни на грош не осталось. Пропили вы её что ли? За зелень всё что угодно сделаете. И с кем угодно. Впрочем, свинье и зелень-то особо не нужна. Она и забесплатно насвинячит. А прочие свиньи ещё и ржать при этом будут. Одно вот только с одной точки зрения хорошо, с другой — просто ужасно. Люди-то ещё не до конца все вымерли. Остались ещё представители этой породы. А ну как они расшевелят это болото? И тогда кое-кто не кузькину мать, а кое-что пострашнее, то, что обычно бессмысленным и беспощадным принято называть, увидит. Только ведь не бунт это уже будет. А кое-то другое. Если будет… НЕТ! Не «если», а «КОГДА». Будет. Непременно будет. Хотя, может, уже и без нас. Ведь очень даже страшны подобные люди. Страшны. И поэтому-то на них скотов и натравливают. И так, похоже, во всех мирах дело обстоит. А ведь даже двуногой скотине голову дурить можно не до бесконечности. Зачатки разума даже у скота имеются. И если они пробудятся… Точнее, если люди сумеют разум в них пробудить. Ибо именно в этом задача людей — отучить скотов быть скотами. Заставить их встать с четверенек. И повести их на бой, против тех, кто создал подобное общество. И тех, кто его защищают. Проблема только в том, что люди всегда гибнут первыми. И зачастую так и не успев ничего сделать. Разве что оставить по себе память. Наверное, примерно так рассуждает Марина. И в похожем русле текут мысли Сашки. Она не человек действия. К сожалению. Но эта более чем странная молодая женщина именно такова И страдает именно оттого, что не имеет возможности действовать. Да! Она калека. Но способности как говориться «глаголом жечь сердца людей» у неё развиты неплохо. Только она сознательно не желает их применять. Она по-другому жаждет действовать. Только ноги для этого нужны здоровые. А если она встанет… Хорошим для не слишком хороших людей это точно не кончится. Она ведь очень легко убивать сможет. И осуждать её Сашка не будет. Только встанет ли когда-нибудь Марина? Не знает про это никто. И почти бессильна современная медицина. Но даже будь она здесь в том году, чтобы она стала делать? Сложно было разобраться в тех потоках помоев, которые отовсюду лили на тебя. Сложно было разобраться, когда рушились все авторитеты, и невозможно было поверить в гнездящуюся наверху измену. Люди утратили веру, люди утратили волю… Или это сейчас задним числом придумывают оправдания своей тогдашней трусости, тупости и малодушию. И лежанию кверху пузом у телевидения. Тоже мне, сопереживающие, принимающие участие. Обломовы конца двадцатого века. Страна целая Обломовых. А попросту говно. Поганые внуки прославленных дедов. Почему же тогда не оказалось людей, похожих на эту странную пятёрку. Людей со сталью во взгляде и огнём в душе. Или были такие люди, только тупое стадо не желало их слышать. Да были они, не могли не быть, те, кто видели, чем всё это кончиться. Но стадо желало слушать наскоро переменивших оперения «прорабов катастройки». Не желало стадо слушать тех, кто хоть отдаленно походил на этих пятерых. А любого из них очень легко можно представить на баррикаде. Не шутовской образца августа девяносто первого. А настоящей. 1905. Да вообще, где угодно их можно представить. Только не на диване. И не болтающих неизвестно о чём. Они все люди действия. И буквально бесятся от вынужденной пассивности. И в первую очередь бесится именно Марина. Ведь бушует в ней пламя. И не может выплеснуть она его наружу. И либо найдёт такую возможность. Либо пламя саму её сожжет. А вот найдись подобные люди. И перекроши в мелкий винегрет всё это московское быдло. То что было бы потом? Смогли бы они вывернуть штурвал того корабля, который несло на скалы. И повести его не этим гибельным курсом. А проложить свой. Смогли бы они это сделать. Безусловно, смогли! И может, ещё смогут. Только вот корабль строить заново придётся. Из обломков разбитого. Но ведь это тоже возможно. |
|
|