"Степень вины" - читать интересную книгу автора (Паттерсон Ричард Норт)

2

Мелисса Раппапорт ждала ее в дверях своей квартиры.

Для Терри это было неожиданностью. И облик Раппапорт был необычен: фигурка подростка, тонкое личико и глаза мартышки, излучающие живой ум. Косметикой она почти не пользовалась, а для укрощения буйных черных волос и придания им суровой простоты они были коротко острижены. И одежда ее подтверждала, что перед вами человек слишком серьезный, чтобы заботиться о своей красоте, — серые слаксы, свитер с высоким воротом, унылые черные туфли-лодочки и никаких украшений. Даже серый шерстяной костюм Терри и ее белая блузка казались здесь вызывающе нарядными.

Протянутая Терри рука Мелиссы оставляла впечатление чего-то хрупкого.

— Вы такой путь проделали, — сказала она. — Марк был бы польщен.

— Я признательна вам за то, что вы пошли навстречу моей просьбе.

— Да? — Сомнение звучало в этом слове, как будто Раппапорт забыла, что сама пригласила Терри. — Хорошо, пожалуйста, заходите.

Они прошли через холл, миновали библиотеку с книжными полками от пола до потолка, вошли в гостиную.

Комната была просторной, ее украшали конструктивистские железные скульптуры и абстрактные эстампы. Деревянный пол был отбелен, мебель обита белой итальянской кожей; однообразная белизна создавала ощущение, что здесь обитает человек, избегающий эмоций.

— Могу я предложить вам кофе? — спросила Раппапорт. Терри почувствовала, что для хозяйки любое занятие предпочтительнее разговора; в ней ощущались равнодушие и легкая досада человека, в мир раздумий которого вторглись с не очень важным визитом.

— С удовольствием выпью, только без молока, пожалуйста, — ответила Терри, и Мелисса покинула комнату.

Стеклянный прямоугольник окна занимал практически всю наружную стену. Зимний Центральный парк сквозь него выглядел лунным пейзажем — газоны под снежным покровом, тропинки без пешеходов, ледяное зеркало пруда. Облака скрывали отдаленные небоскребы Ист-Сайда, бросали тень деревья без крон, их голые ветви напоминали Терри скульптуры в самой комнате. Глядя на парк, она думала о том, как может редактор «на вольных хлебах» уживаться с таким пейзажем.

Как бы в ответ Раппапорт произнесла за ее спиной:

— Ренсом любил эту квартиру. Конечно, мебель теперь другая.

Терри кивнула; ей показалось, что обстановка мало соответствует духу Ренсома, каким он представлялся ей.

— Прекрасный вид, — улыбнулась она.

— Спасибо. — Хозяйка протянула Терри чашку и блюдце китайского фарфора, указала рукой на диван.

— Садитесь, пожалуйста. Если не возражаете, я буду стоять — целыми днями приходится сидеть.

— Конечно.

Она стояла, сунув руки в карманы. Поза ее являла собой нетерпение, как будто в любой момент, поддавшись настроению, она могла уйти прочь. Терри решила пока молчать.

— Ваш телефонный звонок, — наконец заговорила та, — буквально потряс меня.

Тон ее был совершенно нейтрален, как будто она говорила о потрясении, испытанном кем-то другим.

— Извините, — тихо проговорила Терри.

— Мы прожили вместе почти шесть лет. Говорят, легче разводиться, если нет детей… — Пожав плечами, женщина смолкла, не договорив.

— Как вы познакомились? — спросила Терри.

Не то гримаса, не то улыбка тронула губы Раппапорт.

— Я была его редактором. В «Даблдей»[13].

— Должно быть, это очень интересно.

— Трудно сказать. Но у Марка такой талантище — он был как вулкан, извергающий слова. На каждой странице — жизнь. Каждую фразу он любил, как родного ребенка, что-то сократить для него все равно что резать по живому. — Она говорила напряженным отрывистым стаккато, которого Терри раньше не слышала у нее. — Мне кажется, я дала ему ту структуру, в какой он нуждался: смысл там, где был избыток страсти.

— Это важно, — подхватила Терри. — Наверное, и завершенную книгу можно в какой-то степени доработать.

Раппапорт посмотрела на Терри более внимательно:

— Вы читали что-нибудь Марка?

— Главным образом романы. — Она умолчала о том, что один из романов перечитывала в самолете, освежая в памяти.

— И что вы о них думаете?

Терри потягивала кофе, собираясь с мыслями.

— Мне нравится, что он пишет живым, сочным языком, хотя у другого писателя это выглядело бы как витиеватость стиля; Марк Ренсом погружает вас в особый мир, и не спешишь перевернуть страницу. К тому же он показывает мужской характер изнутри, даже характер отрицательного героя, так что появляется ощущение, что это реальные человеческие существа, а не литературные типы.

Взгляд Раппапорт оживился, в нем мелькнул интерес.

— А еще?

Терри посмотрела ей в глаза.

— А еще, — медленно проговорила она, — мне становится не по себе от того, как он пишет о женщинах.

Странная полуулыбка снова появилась на лице собеседницы, как будто речь зашла о вещах интимных.

— А если точнее?

— Он никогда не описывает события, глядя на них глазами героини. Героиню он всегда видит со стороны — либо как богиню, либо как награду в поединке двух мужчин. Секс завоевывается. — Терри помолчала. — У меня нет ощущения, что Марк Ренсом любил женщин, вот и все.

— Когда я только познакомилась с ним, мне так не показалось. — Было похоже, что Мелисса продолжает давний спор с кем-то другим, не с Терри. — Писателю необходимо понимание явлений; трудно понять то, чего боишься. Марк глубоко понимал множество вещей, но не женщин — он их очень боялся.

— Но почему?

Она пожала плечами:

— Думаю, у Марка была та же причина, что и у других подобных ему мужчин, которых я знала, — его мать. Я ни разу не встречалась с Шивон Ренсом, но у меня такое чувство, что во времена его отрочества она управляла его сердцем и разумом, как жестокий завоеватель хозяйничает в поверженной стране, — ничего своего, сокровенного, постоянное ощущение неполноценности, никакого проявления мужского начала в поведении, ужасная необходимость все время оправдывать ее ожидания, иначе немедленная расплата — ее нелюбовь. А отец его был ничтожеством. — Женщина отвернулась к окну. — Знаете, Марк был стерилен. Он не мог иметь детей.

— Нет. Я не знала.

— Об этом никто не догадывался. Он сильно переживал… — Она задумалась. — Мне часто приходила мысль, что Марк считал: это его мать каким-то образом лишила его мужской способности. И что за сексуальностью Марка скрывается гнев, порожденный страхом.

Терри кивнула:

— Вчера вечером по телевизору показывали старую видеозапись, предвыборную кампанию. Он пытался быть ироничным, но чувствовалось, что он раздражен. И не абортами, а женщинами, которые добиваются права на аборты.

— О, Марк почему-то принимал все это близко к сердцу. — Хозяйка сцепила кисти рук; по мелким бесцельным жестам Терри поняла: она превозмогает желание закурить. — Я не пыталась разобраться в том, почему сама его раздражаю, я хотела понять, почему он стал таким.

Терри посмотрела на женщину с любопытством:

— Это было трудно?

— Да. — Раппапорт обернулась к ней. — Но я старалась. Ради Марка, ради того, что он писал.

— И вы почувствовали, что он стал писать лучше? Я имею в виду, вам удалось этого добиться?

— Я ничего не смогла изменить ни в его жизни, ни в его творчестве. — Голос был тих и горек. — К тому же не творчество его убило, верно ведь? Ваша клиентка. Потому-то вы здесь.

Терри молчала, встревоженная переменой в настроении собеседницы. Потом спросила:

— Марк когда-нибудь видел Марию Карелли? Говорил о ней?

— Нет. Конечно, нет.

— Почему «конечно, нет»?

— Потому что ее не назовешь ни интересной, ни привлекательной. — Мелисса нахмурила брови. — Я понимаю: она довольно красива, и люди смотрят ее интервью, но я считаю ее человеком поверхностным и расчетливым.

«А как считал он?» — подумала Терри.

— К тому же вы говорили, что она не в его вкусе.

— Подобное замечание — признак дурного тона или, скорее, следствие расстроенности чувств. — Хозяйка схватила с кофейного столика напротив Терри черную сумочку и вынула оттуда сигареты. — Я, должно быть, виновата перед вами… доставила вам беспокойство, связанное с приездом сюда. Вы позвонили в момент, когда я была выведена из душевного равновесия.

Ее тон говорил о том, что она хочет отделаться от собеседницы. Терри была близка к панике. Хозяйка дома, кажется, намеревалась удалиться; похоже, ее терпение было исчерпано.

По какому-то наитию Терри произнесла:

— Я думаю, это была ваша реакция на Лауру Чейз.

Сигарета замерла у губ Раппапорт.

— Из-за этого?

Вопрос был риторический.

— Да, — спокойно подтвердила Терри. — Я думаю, это из-за Лауры Чейз.

Мелисса Раппапорт осторожно подняла серебряную зажигалку, щелкнула — над зажигалкой заплясало пламя, сделала глубокую затяжку. Терри отметила, что она курит жадно, как мужчина.

Потом Терри прервала молчание:

— Марк когда-нибудь говорил о Лауре Чейз?

Женщина села на другой конец дивана и поставила на колени пепельницу. Она смотрела не на Терри, а на кафкианский эстамп — искривленные прямоугольники и ломаные линии.

— Марк, — наконец выдавила она, — помешался на Лауре.

— Помешался?

— Да, это самое подходящее слово. Марк читал все, что было написано о ней, у него был альбом, куда он вклеивал вырезки из газет и журналов с ее фотографиями, знал все о ее замужествах, о сотнях мужчин, с которыми она переспала, все легенды о Лауре и причинах ее смерти… Он так был озабочен всем, связанным с ней, что мне это казалось своего рода ментальной некрофилией. И, конечно, до него доходили слухи о Джеймсе Кольте. Мне кажется, он даже воображал себя Кольтом. А быть Кольтом в его понимании — это быть одним из самых могущественных людей Америки и владеть женщиной, которая, как однажды писал Марк, «занимала главное место в сердце любого мужчины — полубогиня, полурабыня». — Она грустно улыбнулась. — Марк даже заставлял меня смотреть фильмы с ее участием, снова и снова, пока я, как и он, не запомнила в них каждый эпизод, каждую реплику.

— Заставлял вас?

Мелисса едва заметно кивнула:

— Ну не буквально. Видите ли, мне самой хотелось смотреть, таким образом я могла понять, что происходит с ним. — Она сделала новую затяжку. — Мне было едва за тридцать, когда я познакомилась с Марком. И до него у меня было мало мужчин, я была неопытна.

— Что же вы хотели узнать?

— Конечно же, как быть женщиной. Я была более чем неуверенна в себе в этом плане — сексуальном. — Она сохраняла ироничность тона, но без тени улыбки на лице. — Я пыталась понять, что Марку нравилось в Лауре Чейз, а он был готов полюбить во мне то, чем я отличалась от нее. По крайней мере, я так думала.

Терри уселась поудобнее. Она почувствовала, что душа собеседницы эхом отзывается на давнее душевное потрясение, от которого она когда-то оправилась с огромным трудом.

— Лаура Чейз, — заметила Терри, — мало походила на вас, или на меня, или на кого-нибудь, кого я знала.

— Вы имеете в виду ненатуральность цвета ее волос и пышность форм, притворную чувственность голоса и опережение половым созреванием созревания духовного? Или вы имеете в виду алкоголизм, нимфоманию и полное отсутствие всякого самоуважения? — Мелисса смолкла, как бы прислушиваясь к себе.

— В конце концов, — более спокойно продолжала она, — все, что делало меня похожей на Лауру Чейз, — это отсутствие самоуважения. И теперь мне ясно, что с этого как раз и началась для меня эта история.

Терри забыла про свою недопитую чашку. Наконец решилась спросить:

— Вы лишились самоуважения из-за того, что он так обращался с вами?

Та покачала головой:

— Он так обращался со мной из-за того, что я была такой. Под конец, когда он потерял интерес ко мне, я совсем отчаялась.

— Потерял интерес?

— Как к женщине — я не возбуждала его. Я стала прилагать больше усилий, пытаясь что-то изменить. Я всегда считала себя умной, но никогда не верила, что меня можно по-настоящему полюбить. Днем я вычеркивала слова, сокращала сцены и целые главы, обуздывала дисциплиной его талант, с тем чтобы он стал нужен людям. — Она помолчала, устремив неподвижный взгляд на эстамп. — А ночью делала то, о чем просил Марк.

У Терри сдавило горло.

— Но он не злоупотреблял вами?

— Нет. Просто он давал волю фантазии.

В следующий момент Терри, кажется, поняла, в чем дело.

— Он разыгрывал какого-то рода сцены?

— Вполне определенного рода. — Сигарета горела уже у самых пальцев хозяйки. — Ему нравилось воображать, что он насилует меня.

Терри молча потянулась и взяла сигарету из ее рук. Женщина, казалось, не заметила этого. Гася сигарету в пепельнице, Терри увидела, что ее руки дрожат.

— Как он «воображал»? — спросила она.

— С моей помощью, разумеется. — Чувствовалось, что слова, как бы сдержанно и невыразительно они ни звучали, несли говорившей облегчение, очищая душу. — Каждый вечер, перед тем как уйти с работы, я звонила ему. Потом, уже в метро, гадала, как это будет происходить, — наша игра уже начиналась. Видите ли, он никогда не говорил мне, для чего ему это нужно. Я открывала дверь и оказывалась в совершенно темной квартире. И никогда не знала: вышел ли он или здесь, ждет. Пока не чувствовала его ладонь, зажимающую мне рот. Никогда не знала — как, в какой комнате. Единственное, что знала всегда, — какой униженной буду чувствовать себя после этого.

Терри видела ее бледный и неподвижный профиль, взгляд женщины, казалось, был нацелен на что-то вне комнаты.

— Иногда после этого он уходил, не сказав ни слова. Как будто меня насиловал чужой, незнакомый человек.

Терри вдруг ощутила собственное тело маленьким, сжавшимся в комок, устремившимся вперед.

— Вы когда-нибудь кому-нибудь рассказывали об этом?

— Нет. Это была всего лишь игра, в которую мы играли. — Глаза ее закрылись. — Но ведь теперь он мертв, не правда ли?

У Терри пересохло в горле.

— Пока мы говорили, — наконец произнесла она, — я почувствовала, что все это как-то связано с Марией Карелли. И вспомнила про кассету.

— Кассету? — Мелисса провела рукой по глазам. — Конечно, вы и понятия не имели о том, что вам удалось извлечь на свет.

— Вы можете что-нибудь рассказать об этом?

Мелисса молча кивнула.

Терри ждала. Когда женщина заговорила снова, голос ее был отчетлив и бесстрастен:

— В квартире было темно, как будто должно было произойти это. Но я знала, что его нет дома, он все реже и реже играл в нашу «игру». Никак не думала, что он может оказаться там. Увидев идущий из спальни слабый свет, а потом пересекшую его тень, я почти обрадовалась. Когда стояла в темной прихожей и уговаривала себя не волноваться, он появился в дверях. Все, что я увидела, — мелькнувшие в полосе света рыжие волосы.

Внезапно она остановилась, будто вслушиваясь в звуки, внятные лишь ей одной.

— Он очень грубо бросил меня к себе на плечо. Помню, как я была ошеломлена. Не успела прийти в себя, как он швырнул меня на кровать лицом вниз, задрал платье, сорвал с меня трусы и навалился сзади. Так Марк овладел мною в этот раз. Я все не понимала, что же происходит. Но вот он схватил меня за волосы и повернул мою голову. Чтобы показать мне. Свет падал с телевизионного экрана. Он прокручивал по видеомагнитофону фильм для холостяцких вечеринок. Там была Лаура Чейз. Совсем юная, до того, как стала кинозвездой. И с ней двое мужчин. Было похоже, что она кричит. Лицо Марка было рядом с моим, он смотрел: мужчины брали ее, как он брал меня, сзади. Когда я поняла, что происходит, я закричала.

Мелисса смолкла, на ее глазах появились слезы.

— Фильм кончился, и я уже знала, что никогда больше не смогу быть с Марком. Но я и понятия не имела, почему Лаура Чейз покончила жизнь самоубийством, пока не поговорила с вами.

Терри отвернулась:

— Я очень сожалею.

Хозяйка обернулась к ней:

— Не сожалейте. Этот вечер стал последним, больше я никогда не была с мужчиной. — В ее улыбке было больше горя, чем в слезах. — Теперь вы знаете, чему я научилась от Марка.

— Кажется, — донесся до нее голос Пэйджита, — это как раз то, что нам нужно.

Из телефонной кабинки Терри смотрела на вращение кругового багажного конвейера. Утомленная во время долгого полета размышлениями о Мелиссе Раппапорт, почти вытеснявшими все иные мысли, она все еще держала в руке клочок бумаги с новым телефонным номером Пэйджита.

— Если она согласится дать показания, — ответила Терри. — И если судья позволит.

Мгновение Пэйджит молчал; кто-то громко окликал какого-то Джона Макдермота, и в опустевшем здании аэропорта эхо гуляло, как в пещере.

— Вы не могли бы подъехать ко мне? — спросил Пэйджит. — Мне очень не хочется задерживать вас, но завтра утром я встречаюсь с Бруксом и Шарп, и было бы очень кстати точно знать то, что она рассказала вам.

Терри помедлила в нерешительности. Было семь тридцать вечера, няня сказала, что Елена уже спит. Тон Пэйджита был озабоченным, кроме того, она мечтала избавиться от тягостного чувства одиночества, почему-то навеянного мыслями о женщине, оставшейся в Нью-Йорке.

— Расскажите мне, как доехать до вас, — попросила она.

Получасом позже Терри оказалась у трехэтажного белого дома в эдвардианском стиле, с эркерами, островерхой крышей и освещенной пальмой, которая казалась привезенной сюда из Лос-Анджелеса. Она остановилась, с удивлением разглядывая экзотическое дерево.

— Я все надеялся, что она зачахнет, — произнес голос Пэйджита. — Но, к несчастью, она оказалась очень живучей.

Терри оглянулась — он, поднявшись с садового кресла, стоявшего на веранде, спускался к ней по ступенькам крыльца. Он был в джинсах и белом ирландском свитере, какие носят рыбаки.

— А мне нравится, — ответила она.

— И Карло тоже. Из-за этой дурацкой пальмы я и купил дом.

— Из-за пальмы? — Она снова обернулась к дереву. — В таком случае это самая дорогая пальма в мире.

— Карло это скажите. — Пэйджит стоял рядом с ней, тоже рассматривая дерево. — Когда я привез его, чтобы он жил у меня, мы пошли выбирать себе дом и ходили целый день. Его ничто не интересовало, пока мы не попали сюда, зато отсюда я с трудом смог увести его. Он считал, что здесь мы и должны остаться — пальма напоминала ему дом.

Терри удивленно взглянула на него:

— А где же он жил до этого?

— В Бостоне. В пальмовой столице Массачусетса.

Терри улыбнулась:

— Дети забавно рассуждают. Как-то Елена спросила меня, почему мы не взяли ее с собой в свадебное путешествие.

Пэйджит наклонил голову:

— Такой вопрос Карло никогда мне не задаст.

Терри притихла.

— А чья же была идея, — наконец решилась она нарушить молчание, — с освещением?

— Моя. Но Карло напомнил мне о ней. — Пэйджит повернулся к Терри: — Когда-нибудь замечали, что малыши все понимают буквально?

Кто бы мог подумать, удивилась она про себя, что мы будем разговаривать об этом.

— Конечно. Сама всегда стараюсь не допустить промаха с моей Еленой.

— Мы уже уехали отсюда, — продолжал Пэйджит, — а Карло все щебетал и щебетал о пальме. Конечно, это было просто смешно — отдать миллион долларов за дерево, которое я терпеть не мог! Но я обернулся к Карло и сказал ему совершенно серьезно: «Не беспокойся, сынок, папа тебя любит и не только купит этот дом, но даже сделает для дерева освещение». Такое говорят детям, чтобы посмешить других взрослых, а я сказал это из-за того, что меня веселила мысль о собственном отцовстве. — Глядя на прожектор, Пэйджит покачал головой. — Это была моя ошибка. Карло запомнил каждое слово.

Он молча смотрел на пальму. Терри улыбнулась Пэйджиту; она почувствовала, что ему постоянно хочется поговорить с кем-нибудь о сыне, но это редко удается, и поэтому теперь он смущен.

— Давайте пройдем в дом, — пригласил он. — Я задерживаю вас.

— Ничего, все нормально. Ричи дома нет, а мне надо рассказать вам о Мелиссе Раппапорт.

Открыв двустворчатую дверь с латунными набалдашниками ручек и пластинами, прибитыми по низу дверных створок, Пэйджит провел ее в дом.

Попав внутрь, она поняла, что ее представление об интерьере этого дома было просто глупым. Ей смутно виделась строгая аристократическая пышность, совсем как в кино, — дубовые панели, кресла, обитые коричневой кожей, писанные маслом портреты умерших предков, более уместные в каком-нибудь элитарном мужском клубе. Интерьер же оказался светлым: белые стены и золотистые деревянные полы, сочные цветовые пятна — густо-красный персидский ковер, вазы и шелковые цветы всевозможных оттенков, калейдоскопическое смешение разноцветных эстампов и картин, которые почему-то не подавляли, а оттеняли красоту и яркость друг друга. Проходя библиотеку, Терри увидела большой мраморный камин и полку, заставленную играми, подобно геологическим периодам отражавшими развитие Карло от семи до пятнадцати лет. На какое-то мгновение ей стало обидно, не столько за себя, сколько за Елену: Пэйджит с сыном жили в этом доме тоже не все время, но все здесь носило зримый отпечаток их жизни и придавало им спокойную уверенность в том, что это их дом.

— Какой прекрасный камин, — заметила Терри.

— Карло все время просит развести огонь, читает возле него книжки. Когда он был меньше, библиотека была его любимой комнатой.

— У вас весь дом чудесный. Вы все здесь сами сделали?

Пэйджит кивнул.

— У нас здесь только элементарные цвета, — сказал он. — Утонченности мы с Карло лишены, никакой декоратор не потерпел бы таких сочетаний.

Улыбаясь, Терри почувствовала, что в этом на первый взгляд малозначащем замечании Пэйджит как в фокусе: он держится за жизнь, которая теперь, быть может, изменится непоправимо, а главное, несправедливо. Дисгармонирующая нотка тревоги звучала уже и в том, как он беззаботно говорил о Карло.

— Где он? — спросила она. — Я ни разу его не видела.

— Учится, надеюсь. — Пэйджит бросил взгляд на лестницу. — Если не возражаете, мы могли бы побеседовать в кухне. Я только что там прибрал.

Видно было, что он чувствует себя не в своей тарелке, как будто боясь допустить какую-нибудь оплошность. Терри поняла: он не хочет, чтобы сын появился на пороге в разгар предстоящего разговора; вспомнив о Марке Ренсоме и его матери, она подумала, что разговор уже не может не быть трудным.

— Чудесно, — подхватила она. — Кухня, если там не приходится готовить, мне нравится.

Кухню она представила себе довольно верно: современнейшая техника, простор, много света. У белой деревянной стойки стояли два высоких стула с сиденьями, обитыми белой кожей; здесь, как она догадалась, Пэйджит и сын завтракают. От бокала вина Терри отказалась и села, сложив руки перед собой. Пэйджит, как бы приглашая ее чувствовать себя свободней, небрежно облокотился на стойку.

— А теперь расскажите мне, как прошла встреча с Мелиссой Раппапорт, — сказал он. — От начала и до конца.

Рассказ Терри занял сорок минут.

В паузах Пэйджит задавал вопросы, спрашивал не только о том, что женщина говорила, но и как она выглядела, как вела себя. У Терри было ощущение, что он собирает эту женщину, пользуясь тем материалом, который она, Терри, ему дает, то здесь, то там поправляя портрет с хладнокровием археолога, реконструирующего давно умершее существо по обломкам костей. Лицо его ничего не выражало, лишь по временам слегка сужались глаза; Терри не знала, была ли это реакция на то, что рассказывала Раппапорт, или на самое Терри.

Закончив, Терри почувствовала, что силы оставили ее.

Пэйджит, ни слова не говоря, подошел к холодильнику и, налив бокал белого вина, протянул ей.

— Если не хотите, — усмехнулся он, — я сам выпью.

Терри поняла, что хочет. Когда она сделала несколько неторопливых маленьких глотков, Пэйджит попросил:

— Еще несколько вопросов.

— Пожалуйста.

Он, снова облокотившись о стойку, рассматривал ее.

— Она говорила, что у Ренсома были другие женщины?

— Я думаю, были. — Терри сама услышала, что прозвучало это глупо, да и в самом деле было глупостью. — Но она этого не говорила.

Пэйджит кивнул.

— Слова о том, что Ренсом потерял к ней интерес, надо понимать буквально или имелись в виду неудачи в разного рода «играх»?

Терри медлила в нерешительности. Таким вопросом она не задавалась.

— Точно я не могу сказать.

— Она знает что-нибудь о сексуальной жизни Ренсома, не связанной с ней, — от самого Ренсома или от кого-либо еще?

— Об этом я ее не спрашивала. — Терри уставила взгляд в стакан с вином. — Но должна была.

Слегка улыбнувшись, Пэйджит покачал головой:

— Ну, об этом, наверное, можно будет спросить и потом. Да и как вы могли спрашивать: ведь речь шла о важных для вас, но страшных для нее вещах, и вы боялись упустить что-нибудь, а она из-за вашего вопроса в любую минуту могла потерять самообладание и прервать рассказ.

Это было несколько неожиданно для Терри, но сняло груз с ее души.

— Мне было стыдно, — призналась она. — Как будто я что-то вытягиваю из нее.

— Мне так не кажется: в конце концов, ужасно то, что Ренсом делал с ней, а не наше отношение к этому. Меня волнует другое: насколько вас ее история выбила из колеи. — Он помолчал мгновение. — Вы всегда вините только себя, если что-то не получается?

Терри ответила не сразу:

— Такого не должно было быть.

— Она рассказывала вам нечто экстраординарное, и поэтому вы не могли не принимать близко к сердцу ее переживания. Ведь вы же не социопат, вы нормальный живой человек.

Терри продолжала неотрывно смотреть на бокал.

— Это было невероятно, — наконец произнесла она.

— Я и в самом деле не понимаю, как вы сумели добиться того, что она все это вам рассказала. — Пэйджит налил себе немного вина. — Теперь благодаря вам Мария обретет такое доверие, обрести которое самостоятельно она никак не могла.

— Как вы думаете, теперь они не возбудят дело?

— Вполне возможно. Одно из белых пятен в истории Марии — связь с Ренсомом, непонятно как возникшая, — это все равно что кто-то решил бы изнасиловать Барбару Уолтер на том веском основании, что как-то видел ее в программе «20/20». Я могу понять Брукса и Шарп, предполагающих во всем этом какую-то подоплеку. — Он сделал паузу, как будто пытаясь представить себя на месте Шарп. — Окружной прокурор должен согласиться с тем, — закончил он, — что, как в свое время Мелисса Раппапорт, по причинам, которые мог бы объяснить лишь сам Марк Ренсом, Мария Карелли стала для него фетишем, замещающим Лауру Чейз.

Терри допила вино.

— Есть одно отличие. Как удалось завлечь в это Марию?

— Как удалось, говорите?

— Она не стала бы играть в эту игру.

— Мария Карелли, — сказал он, — никогда не играла в чужие игры, только в свои.

В его голосе звучали язвительные нотки. Терри попыталась разобраться в этих словах, когда внезапно ей представилась возможность убедиться, как удивительно похожа Мария Карелли на сына.

— Я не помешаю? — спросил Карло.

Давно ли он стоит здесь, подумал Пэйджит, и многое ли слышал?

Карло перевел взгляд с отца на бокалы с вином, потом на Терри.

Сохраняя совершенное спокойствие, она соскользнула со стула и протянула ему руку:

— Я — Терри Перальта, помощница твоего отца. Ты лишь помешал своему отцу разбираться в обстоятельствах дела, а мне — выслушивать его с обычным почтением. К сожалению, я преуспевала больше.

Недоумение в глазах мальчика почти исчезло. Пэйджит видел: интуитивно или по чистой случайности Терри нашла единственно верный способ обезоружить Карло — в шутливом тоне заговорила о его отце.

— Теперь понятно, почему вино. — Карло посмотрел на Пэйджита уже спокойным взглядом. — Два парня толковали о моей матери.

— Терри помогает мне доказать, что Марк Ренсом был именно таким, каким твоя мать его обрисовала.

Карло перевел взгляд на Терри:

— Вы думаете, это удастся?

Пэйджит заметил, что Терри внимательно смотрит на Карло, сочувствуя его смущению.

— По моему сугубо личному убеждению, — заявила она, — Марк Ренсом делал гнусности, подобные этой, задолго до того, как по оплошности нарвался на твою матушку. Если я права, значит, есть и другие женщины, только они не смогли защитить себя, как это сделала она. Вот мы и пытаемся понять, как их разыскать, что сделать, чтобы укрепить позиции нашей подзащитной.

Пэйджит понял, что Терри искусно скрыла суть их разговора, истолковав в пользу Марии двусмысленное замечание, которое Карло мог нечаянно услышать. Мальчик начал переминаться с ноги на ногу — ему в равной степени хотелось и закончить разговор, и не упустить то, что еще могли сказать взрослые.

— Думаю, — обратился Пэйджит к сыну, — что твоим первоначальным намерением было не знакомство с миссис Перальтой, а рейд в холодильник. Мороженое, молоко?

— И то и другое.

Терри взглянула на часы:

— Мне пора.

Но по ее интонации Пэйджит понял, что спешить ей некуда; и сидела Терри в расслабленной позе человека, которому никуда не нужно идти.

— Мороженого не хотите? — спросил он.

— Я уделю немного, — кивнул Карло.

— Что? Хотите, чтобы появилась еще одна толстушка?

Пэйджит посмотрел на ее миниатюрную фигуру, тонкие запястья.

— В какой жизни?

— В этой. Я абсолютно уверена, что где-то в Латинской Америке есть другая женщина, которую зовут Тереза Перальта. Глядя на нее, можно представить себе гору пончиков, съеденных мною за время учебы в школе. — Терри обернулась к Карло: — Из-за меня она весит триста фунтов[14], и никто не приглашает ее на зимний танцевальный вечер.

— Ну и хорошо, — заявил Карло. — Наш танцевальный вечер был просто ужасный. Никто не танцевал.

— Возьмите же мороженое, — сказал Пэйджит.

Терри притворно вздохнула:

— Когда я устаю до такой степени, у меня притупляется чувство ответственности перед человечеством.

Карло сидел рядом с Терри, потому что Пэйджит поставил рядом две вазочки с мороженым.

— А вы? — спросила его Терри.

— Никогда не ем. Теперь тем более не буду.

— Почему теперь?

— Посмотрел в старом клипе, каким я был раньше, во времена слушания по делу Ласко…

— В самом деле, — вмешался Карло, — отец каждое утро пробегает пять миль и шесть раз в день взвешивается. Хочет попасть на обложку журнала «Семнадцатилетний».

— «Американская невеста», Карло. Дети нынче совсем не уважают родителей. И чтобы заглушить обиду, те придумывают себе разные увлечения. Я, например, сказал себе: любыми путями стремись к славе! Весьма почтенное хобби! И попрошу относиться к нему соответственно.

Терри улыбнулась:

— Вы всегда такие задиристые?

— Нет, только если Карло чувствует поддержку. — Пэйджит перевел взгляд с сына на нее. — К моему несчастью, он считает, что нашел себе настоящего союзника.

Терри улыбнулась Карло.

— Полагаю, он прав. — Она обернулась к Пэйджиту: — Не хотелось бы задевать ваши чувства, обижать вас, но во времена слушания по делу Ласко я была всего лишь восьмиклассницей.

Пэйджит смотрел на нее с деланным ужасом.

— Скажите, пожалуйста, — воскликнул он, — а вы хотя бы помните группу Пола Маккартни, какой она была до «Уингсов»?

Карло показал пальцем на отца.

— А хотя бы его помните? — спросил он.

— Смутно, — ответила Терри. — А вот твоя мама очень хорошо сохранилась.

Мальчик засмеялся:

— Твой ход, папа.

— Мне нужно подумать, Карло. И пока я не сразил ее наповал, можешь задать Терри те вопросы, на которые я, в силу своего преклонного возраста, не в состоянии ответить, — о свиданиях, прыщах и тому подобное. Можешь даже спросить ее, почему респектабельный молодой человек пятнадцати лет, человек нового времени, в котором я так плохо разбираюсь, не может добиться от каких-то там родителей, чтобы они разрешили своей дочери выйти с ним в свет. Одна Терри в состоянии помочь тебе с этой дочкой, пусть не сразу и не без раздумий.

— А в чем дело? — спросила Терри у Карло. Тот положил ложку.

— У меня есть подружка, Кейт, только с ней одной из всей школы мне и хотелось бы дружить. А родители не отпускают ее на уик-энд. — Он нахмурился. — Не из-за меня — они меня даже не знают.

— Но, может быть, как раз в этом вся проблема.

— Что вы имеете в виду?

Терри доела мороженое и отодвинула вазочку.

— Моя мама была самой замечательной на свете. Она была не такой, какими мне представляются эти люди, — я могла говорить с ней обо всем, и она мне полностью доверяла. — Терри опустила подбородок в сложенные ладони. — Но у нас было неписаное правило: никто не мог меня куда-либо пригласить, пока какое-то время не покрутится возле нашего дома.

Карло был явно удивлен.

— Она говорила когда-нибудь почему?

— Скорей всего, моя мама хотела вначале узнать, кто он такой, этот мальчик.

Терри помолчала в задумчивости.

— К тому же, как мне кажется, она хотела, чтобы мальчики, которые приглашали меня, помнили, что у меня есть семья, что кто-то заботится обо мне. Как и родители Кейт, она вложила в меня много сил, средств, души.

Пэйджит подумал, что у Терри просто талант разговаривать с его сыном на равных.

— Это верно, — заметил Карло, — вот только общаться с такими людьми не очень-то весело.

Терри кивнула:

— Наверное, нет. Но мама всегда спрашивала меня: как я считаю, готов ли этот мальчик что-то сделать ради меня. А ты как думаешь, ради Кейт стоит на что-то пойти?

В ее голосе не было ни сомнения, ни порицания, на вопрос, заданный таким тоном, можно отвечать то, что думаешь, — любой ответ будет воспринят как единственно правильный. Наблюдая реакцию сына, Пэйджит поверил, что у Терри была замечательная мать.

— Да, — решительно сказал Карло. — Я думаю, что стоит.

Терри улыбнулась:

— Какая она?

— Очень приятная. С чувством юмора. — Он помедлил. — С ней действительно очень приятно общаться.

— У Карло, — мягко заметил Пэйджит, — все женщины — Венеры Миговские. А может быть, у этой Кейт интеллектуальный коэффициент[15] около пятидесяти и выглядит она как Галушкина старшая сестра.

— Нет, — замотал головой Карло. — Она на самом деле очень приятная.

— Твоему отцу не понять, что такое «приятная», — поддразнила Терри.

— Ну почему же, — возразил Пэйджит. — Я понимаю. «Приятный» можно сказать про Санта Клауса, верно? Или про Братца Кролика?

Терри и Карло улыбнулись друг другу. Пэйджит увидел, что если Терри по-настоящему весело, улыбка у нее широкая и белозубая. Карло улыбался в ответ с такой искренностью, какой отец не замечал у него раньше, и даже слегка оторопел, когда понял, что эта женщина не только симпатична его пятнадцатилетнему сыну — он находит ее привлекательной.

— Безнадежен, — заявил Карло.

Обернувшись к Пэйджиту, они ласково смотрели на него.

— Безнадежен, — согласилась Терри.

Пэйджит улыбнулся.

— Придется применить шоковую терапию. — Он обратился к сыну. — Внесем в разговор нотку суровой реальности. Как у тебя с письменной по английскому?

Тот притворно содрогнулся.

— Контрольная не за горами. И я пропал. — Он обернулся к Терри, помедлив, добавил серьезно: — Спасибо за помощь моей маме.

— Рада помочь. Но моя роль более чем скромная, все делает твой отец. — Она коснулась плеча Карло. — Откровенно говоря, она нашла наилучший выход.

Мальчик, казалось, размышлял над сказанным.

— Ну конечно же, отец упорно работает, — ответил он и, попрощавшись с Терри, поднялся на второй этаж.

Пэйджит смотрел ему вслед, как бы вслушиваясь в звук его шагов, потом обернулся к ней:

— Да, его можно понять. Обстановка у нас в последнее время довольно тягостная.

— Разумеется. — На лице ее была глубокая задумчивость, потом оно вдруг озарилось улыбкой. — Подумать только — всего десять лет назад я была тинейджером.

Пэйджит улыбнулся в ответ.

— Теперь я чувствую себя действительно старым. Мы одного поколения с вашей матерью. — Он прислонился к стойке. — Вы по-прежнему все обсуждаете с ней?

— Довольно многое. — Терри помедлила. — Но есть вещи, которые нам трудно обсуждать.

— Могу представить что. Вы вышли замуж, и у вас появились свои, сугубо личные интересы.

Терри отвела глаза.

— Наверное, это так. — Она посмотрела на часы. — О Боже, почти десять. Мне действительно пора идти.

— Видимо, да. — Пэйджит смутился. — Извините, что задержал вас.

— Ничего. После Мелиссы здесь было так хорошо.

Терри невидящим взглядом смотрела на бокал.

— Где-то в душе, — наконец произнесла она, — я сожалею, что знаю теперь Марка Ренсома не только по книгам.

Пэйджит кивнул. Они пошли к выходу. Ночной воздух был бодряще холоден.

— Сейчас, может быть, не время говорить об этом, — сказал Пэйджит, — но на очереди у нас дочь доктора Стайнгардта. Надо, в частности, узнать, имеет ли она хотя бы какое-нибудь представление о том, как Ренсом собирался использовать кассету.

Терри посмотрела на него:

— Вы хотите, чтобы я с ней встретилась?

— Да, мне бы очень хотелось. — Пэйджит помедлил. — Наверное, у вас сегодня был нелегкий день, но вы замечательно потрудились.

Терри слегка улыбнулась:

— Все нормально.

Она вышла на крыльцо, взглянула на улицу, обсаженную деревьями. Трехэтажный дом в ночи был окутан мраком. По улице шла женщина с огромной собакой, то появляясь в свете уличных фонарей, то снова исчезая в тени. Терри скрестила руки на груди, как бы защищаясь от холода.

— Где ваша машина? — спросил Пэйджит.

Она не обернулась.

— Недалеко отсюда. Квартала полтора.

Пэйджит смотрел на нее.

— Позвольте проводить вас до машины?

Терри помолчала, потом просто сказала:

— Пожалуйста.