"Тигр в дыму" - читать интересную книгу автора (Аллингем Марджери)

Глава 2 Дома

На Сент-Питерсгейт-сквер туман был гуще всего, но здесь в его коричневатых складках насилия не таилось. Напротив, он казался каким-то уютным, совсем не промозглым, ласковым и почти оберегающим. Эту крохотную соборную площадь было и в ясный день найти непросто. Десять лет назад ее не нашла даже вражеская авиация. И теперь ее тихие домики, вероятно, одни во всей округе, остались такими же, какими были до войны. Не иначе как по недосмотру ограда вокруг крохотной лужайки посреди площади не попала в металлолом, а магнолия, несколько лабурнумов и тюльпанное дерево благополучно пережили все эти годы. Из всех площадей такого типа эта была самой маленькой в Лондоне. Там стояло по семь домов друг напротив друга, стена с третьей стороны прикрывала крутой спуск к Портминстер-Роуд и магазинам, а с противоположной стороны вздымалась увенчанная остроконечным шпилем церковь Петра-у-Врат, и рядом с ней — дом священника и два примыкающих к нему приходских домика. Площадь образовывала как бы тупик. Единственный въезд был со стороны стены, так что для выезда приходилось разворачиваться и ехать обратно. Пешеходы, впрочем, могли воспользоваться и ведущим отсюда наверх лестничным пролетом. Церковь стояла на крутом склоне, и между ее узким мощеным двориком и приходским кварталом в стиле Регентства извилистая каменная лестница круто поднималась к широкой улице позади собора, застроенной жилыми домами. Лестница обветшала и была небезопасна по вечерам, несмотря на прикрепленный к церковной ограде уличный фонарь. Однако в дневное время ею вовсю пользовались посетители магазинов, проложившие через маленькую площадь кратчайшую тропу в цивилизацию из осыпающейся штукатурки былого величия, некогда надменно взиравшего с высоты на «торгашей». А нынешним вечером, когда видимость приближалась к нулю, дом священника, казалось, вообще стоит на краю пустоши.

В этом хорошеньком домике было три этажа, не считая расположенных прямо над карнизом изящных мансард. Все окна были освещены, а нижние, по обе стороны приземистого крыльца, светились в тумане красноватыми огоньками.

Каноник Эйврил жил на этой площади издавна. Смена времен меняла его домашний уклад исподволь и без суматохи. Теперь он занимал только второй этаж, где чувствовал себя вполне комфортабельно, а в первом обретался его неизменный церковный сторож, мистер Тэлизмен, а миссис Тэлизмен присматривала за ними обоими. Превосходные комнаты наверху принадлежали Мэг, а мансарды, превращенные в отдельные уютные домики, сдавались жильцам, которых в доме очень любили. Словом, все шло своим чередом, тихо и незаметно, и каноник вполне сознавал, что воистину счастлив.

В былые дни, когда тут жили на широкую ногу, места в доме не хватало, и прислугу пришлось даже поселить в приходских домиках, но хозяину все это было отнюдь не по душе. Теперешний расклад казался ему не в пример лучше. Сейчас каноник стоял в своем излюбленном месте, то есть на ковре у камина в гостиной. Это та самая комната, куда он тридцать лет назад привел свою невесту, и с тех пор по причинам скорее финансового, нежели сентиментального свойства здесь совсем ничего не менялось. Интерьер мог бы показаться несколько старомодным, но составляющие его добротные вещи — ореховый книжный шкаф с выставленными на полке шахматами слоновой кости, бюро с остекленными дверцами, по тринадцать стеклышек в каждой створке, кресло в стиле королевы Анны, со спинкой в семь футов, персидский ковер — свадебный подарок младшей сестры, матери мистера Кэмпиона, — все они, благодаря бережному обращению и покойной жизни с годами обрели некое особое достоинство и значительность, и стали чем-то похожи на своего владельца. Правда, теперь каноник стоял там совершенно расстроенный. Мэг, вернувшись с вокзала, рассказала ему все, а ему это показалось столь невероятно, что он поначалу не поверил. Она заплакала и поднялась к себе, оставив его подавленным и в то же время весьма озадаченным. Его книги в соседнем кабинете, разложенные в удобном беспорядке, ждали, что он вернется туда, в их мир — мир покоя и здравомыслия, но старый Эйврил мужественно сопротивлялся их зову.

Вообще-то он был счастливейшим из смертных. От жизни он требовал так мало, что скудным ее дарам не уставал радоваться и восхищаться. Чем старше и беднее он становился, тем больше спокойствия и мира излучало его тонкое кроткое лицо. То был во многих отношениях несносный человек, с особым взглядом на жизнь — ясным, но чуть смещенным, приводящим всех его коллег в легкое замешательство. Его никто не боялся, простой народ любил и защищал его, как обычно защищает помешанных, и никому другому из ныне живущих духовных лиц еще не удалось вывести из себя стольких добрых христиан.

Знаменитый доктор Поттер, короткое время бывший епископом Лондонским, который в девяностые годы учился вместе с ним в Кембридже, однажды слышал в его исполнении искрометную проповедь на тему какой-то маловразумительной ереси, которую тот прочел перед собранием прихожан в составе четверых лавочников с семействами, пяти маленьких мальчиков и одной глухой старой леди — в то время как оценить подобную проповедь по достоинству во всей Англии смогла бы от силы дюжина знатоков. Когда доктор заметил своему однокашнику, что, мол, вряд ли кто понял, что он, каноник, имел в виду, тот сжал его локоть и не без удовольствия хихикнул: «Конечно, дружище, — а если бы и понял, вот бы удивился!»

Он верил в чудеса, которые и сам не раз наблюдал, и ничто его не изумляло. Воображение у него было неукротимое, как у ребенка, а вера — истовой. Но в повседневной жизни, откровенно говоря, вынести его было трудно.

Внешне это был высокий, крепкого сложения мужчина с косматыми седыми волосами. Он обладал тем даром простоты в обращении, которая первого встречного превращает в старинного приятеля. Сейчас каноник был угнетен и все больше расстраивался.

— Она видела его, — упорно твердил он, — она видела и узнала его и помчалась к нему через весь вокзал. Ты же слышала, она же сама это говорила. Аманда!

Единственное существо, кроме него присутствующее в гостиной — леди Аманда, сестра графа Понтисбрайта, супруга Альберта Кэмпиона, директор головной фирмы «Элендел Эйркрафт Лимитед» и главная надежда британских закулисных деятелей, — сидела в высоком кресле и вышивала на маленькой зеленой рубашке слово «Шериф» крупными буквами. Огненно-рыжие волосы Понтисбрайтов, отнимающие пламень у рубинов, если верить средневековому преданию, коротко остриженные, украшали маленькую головку, обрамляя скуластое лицо с задумчивыми карими глазами.

Она уже в третий раз объясняла Эйврилу существо дела, но на ее гладком лбу не появилось ни морщинки, а в ясном голосе звучал все тот же присущий ей бесстрашный здравый смысл.

— Но ведь когда они поймали его, это оказался совсем не Мартин. Мне тоже случалось так ошибаться, а вам разве нет, дядюшка Хьюберт? Особенно на вокзалах. Там такой шум! А когда ничего не слышишь, то и видишь как-то хуже.

Старик со сомнением покачал головой:

— Ведь когда она его увидела, она же была уверена, — настаивал он. — Она сама так сказала. Я очень боюсь, Аманда, вот и цепляюсь за это, как утопающий за соломинку!

Тонкие смуглые пальцы Аманды ловко управлялись с шерстяной ниткой.

— Что-то сомневаюсь я, чтобы тот человек успел поменяться с Мартином одеждой за несколько секунд в переполненном поезде, — заметила она.

Он рассмеялся отрывистым, кашляющим смехом — сам над собой.

— Сдаюсь, — произнес он. — Нет, конечно, нет. Хотя, знаешь ли, Аманда, иногда люди в самом деле затевают самые невероятные вещи. Но ты права. Это дикость. Это действительно абсурд. Если только случайно их там было не двое!

— Нет, дядюшка! — опытной рукой она отводила его от опасного края. — Там был только один человек, и это был не Мартин. Но издали он напоминал Мартина и одет был как Мартин. Видимо, и походка, и все движения у него были как у Мартина, иначе бы Мэг не обманулась. Следовательно, это какой-то знакомый Мартина и…

— Боже милостивый! — он посмотрел на нее в ужасе, его точеные черты исказились тревогой и болью. — Ты хочешь сказать, что тут замешан наш бедный мальчик, что он, может быть, в каком-то таком месте, да? Может быть, изменился до неузнаваемости и теперь учит кого-то другого, инструктирует?

— Нет, милый вы мой дядюшка! — Аманда не сдавалась. — Мартин мертв. Он убит на войне. А человек, изображающий его, должно быть, знал его прежде. Помните, вы показывали мне, как ходит Генри Ирвинг? Вы сумели это сделать, хотя не видели его лет сорок, а может, и пятьдесят. Когда вернется Альберт, я полагаю, выяснится, что этот человек когда-то давно знал Мартина, может быть, еще во Франции, до войны.

— Может и так, — старик вздохнул, воображаемые картины настолько потрясли его, что успокоился он только отчасти. — Да, может быть, ты и права. А что ты скажешь насчет вот этой фотографии? Что это — тот же самый человек, тот же маскарад?

Он покосился на последний номер «Сплетника», лежащий перед ним на кушетке, и наклонился за ним. Впервые за время их разговора Аманда нахмурилась.

— Это и вправду несчастье, — произнесла она. — Когда мистер Фэзерстоун все рассказал мне сегодня утром по телефону, и я нашла вот это, мне сделалось просто нехорошо. Страшно умная шутка, и совершенно, совершенно бестактная!

— Но тут он так похож на нашего мальчика, каким он мне запомнился. Щеки заросли этакой грозной щетиной! Бедный наш глупенький мальчуган! — каноник поднес страницу к самым глазам, пытаясь отыскать на ее глянцевой поверхности черты, которых там никогда не было. — Тут и имя есть, видишь, вот снизу написано имя.

— Конечно, ведь это — продолжение того же самого фарса, — она не на шутку разволновалась и даже отложила работу. — Я как раз собиралась сказать вам об этом, но тут вошла Мэг. Я позвонила в редакцию, но Шон ушел на летучку. Тогда я дозвонилась до Пипа, он, конечно, был поражен. Он мне долго объяснял, что оклеветать мертвого нельзя, а потом соединил меня с фотографом, я и с ним поговорила.

— Фотограф, что ли, стоял там рядом у телефона? — заинтересовался каноник.

— Нет, он был у себя в ателье. Видите ли, редакция покупает снимки у фотоагентства. Фотограф увидел Берти и Мэй Олдсвортов и принялся их щелкать. А стоявшие рядом несколько человек случайно попали в кадр. Он в лицо их не знал и по обыкновению попросил представиться. Фамилию Элджинбродд он запомнил, потому что переспрашивал, как она пишется.

— Значит, тот человек сказал, что его зовут Мартин Элджинбродд? — старик не отрываясь смотрел на маленькую фигурку, оттесненную группой завсегдатаев скачек в самый угол кадра. — «Достопочтенный Берти Олдсворт, — прочел он вслух, — оспаривает кубок Вестмита вместе со своей супругой, дочерью леди Лэрри-дайн. Также на снимке мистер и миссис Питер Хилл и майор Мартин Элджинбродд». Клянусь душой, Аманда, я не могу поверить, чтобы этот человек мог назваться для прессы именем Мартина!

— Отчего же, он как раз так и назовется, дядюшка, если он изображает Мартина. Видимо, он шел по пятам за фотографом, чтобы не упустить шанса попасть в кадр.

— Но почему он так жесток? Чего ему нужно?

На это у Аманды не было ответа, а придумывать его она не стала. Она знала из собственного опыта, что никому не под силу переиграть дядюшку Хьюберта на его поле — в области предположений. Напротив, она стремилась действовать практически. Ей была хорошо известна подобная способность серьезнейших людей верить каждому напечатанному слову, и ее беспокойство отнюдь не было беспочвенным.

— Знакомые все еще продолжают названивать, спрашивают, видела ли это Мэг, — медленно произнесла она. — К вечеру звонков станет еще больше. По средам все читают «Сплетника» за чаем. А прочитав, разумеется, кинутся звонить. И звонки будут продолжаться до следующего года, когда самые последние увидят номер в приемной дантиста или в парикмахерской. Мэг уже в ярости. Как раз теперь она ждет звонка от Джеффа. Я полагаю, что поступила правильно, поставив на это дело Сэма.

— Сэма? — лицо каноника прояснилось. — Это как раз то что надо. По части газет ему нет равных.

Теплая улыбка озарила лицо старика, как всегда бывало, едва речь заходила о Сэмюэле Драммоке, жильце из мансарды. Стареющий знаменитый спортивный комментатор жил тут со своей женой уже давно. Отношения, сложившиеся у него с каноником, сами по себе были феноменом. То была сердечная привязанность, основанная, очевидно, на полном взаимном непонимании, помноженном на глубокое уважение к непонятному. Наверное, еще не было двух других людей, общавшихся реже, а результатом являлась неожиданная гармония, как если бы неким таинственным образом подружились рыба и собака, да еще и гордились бы каждая замечательной непохожестью приятеля.

Аманда вздохнула:

— Ну, так значит все правильно. Он сидит там у себя наверху с телефоном и кружкой пива. Мэг свою дверь не закрывает, и когда позвонит Джефф, Сэм ее позовет. Сэм просто кипит. Таким «здорово сердитым», как он сам выражается, я его еще не видела.

— Понимаешь, неправедное это дело — пытаться извратить сам процесс погребения, — отступив на свое поле, каноник совершенно преобразился. — Погребение — не есть забвение, — произнес он с расстановкой, и куда девалась его житейская беспомощность. В голосе звучало мудрое знание жизни. — Оно есть развязывание: все ниточки, вплоть до самых незначительных, должны быть развязаны одна за другой, а из каждого их узелка должно высвободиться и усвоиться нечто неизменное и ценное. В конечном счете, это есть обретение. И блаженны погребающие, ибо они воистину делаются сильнее. Но этот процесс, равно как и всякое иное человеческое рождение, мучительный, длительный и чреватый опасностями. А попытка повернуть его вспять, когда цель уже практически достигнута, есть попытка убиения духа. Этот несчастный, кто бы он ни был, очевидно, не ведает, что творит. Этот момент Сэм упускает из виду. Ага, звонят в дверь. Это Альберт?

Аманда прислушалась и проворно спрятала рубашку за диванную подушку, как сделала бы любая мать за шесть недель до Рождества.

— Нет, дядюшка, это дети.

— О Господи, — встревожился дядюшка Хьюберт. — Про них-то я и забыл. Их надо держать от этого подальше. Они к таким вещам не подготовлены! Юным тяжелее всего! Им страшно!

— Я понимаю, милый дядюшка. С ними Лагг. Мы об этом позаботимся. Хэлло, как дела?

Дверь распахнулась, впустив троих взволнованных людей. Двое из них, мужчины, были почти вне себя от только что пережитого потрясающего приключения — возвращения домой через весь Лондон на настоящем «черном воронке». Одному было шесть, другому шестьдесят. Третья, девочка, казалась несколько бледной и утомленной собственной ответственностью за спутников. Ей было восемь лет.

Наследник мистера Кэмпиона, Руперт, вошел, щурясь от яркого света. То был худенький мальчишка, рыжеволосый, как мать, и столь же неугомонный. От отца он унаследовал некоторую мягкость. И в отличие от обоих родителей был очень застенчив. Он подошел к матери и, опершись о ручку ее кресла, охрипшим голосом сообщил о том, что волновало лишь его одного.

— Есть колодки для тетушки Вэл, по два шиллинга шесть пенсов!

— Ну и славно, — успокоила его Аманда. — Тогда дело стало за какими-то девятью пенсами. По-моему, вполне приемлемо, если учитывать нынешнюю дороговизну.

— Ты уверена?

— Абсолютно. Мы займемся этим потом, в выходные. Ну что, весело вам было?

— Шикарно!

Мистер Мейджерсфаунтейн Лагг стоял в дверях, с трудом переводя дух, с совершенно сияющим видом вопреки своей обычно несколько угрюмой манере поведения. То была персона крупная, отчасти даже шарообразная, с большим бледным лицом, черными глазками-бусинками и обвислыми усами. Уже много лет он был мистеру Кэмпиону другом, оруженосцем и верным слугой, так что к определенной его эксцентричности все успели привыкнуть и приспособиться. Ходил он в черной ливрее и жесткой шляпе, какие носили дворецкие в прошлом веке, но на этом его сходство с ними и кончалось.

— Мне понравилось приглядывать за детьми, — заявил он. — Кабы не малышка, меня бы уже раза два машиной переехало.

Девочка чуть улыбнулась. Она была хорошо сложена, густые длинные волосы, зачесанные назад, доходили ей чуть ли не до колен. Одета она была не по-детски просто и строго, лицо хранило выражение серьезности, однако в ее полуприкрытых тяжелыми веками голубых глазах таились смешинки.

Это была Эмили, дочь второго сына миссис Тэлизмен, сделавшего в свое время неплохую карьеру — он дослужился до инженера — и погибшего в Портсмуте во время воздушного налета вместе с женой и другой дочерью. С тех самых пор Эмили, тогда еще совсем крошку, бабушка взяла к себе.

Старый каноник зачастую забывал, что Эмили — не его родная внучка. Миссис Тэлизмен, со своей стороны, стремилась так воспитать девочку, чтобы та была достойна подобной высокой чести: для ребенка это могло бы обернуться чрезмерной строгостью, если бы не Сэм и миссис Драммок, которые просто не могли допустить подобного. Девочка внимательно огляделась.

— Там на улице такие огни!

— Точно. Запалили старые сигнальные лампы у Мраморной Арки, — Лагг рассказывал с огромным воодушевлением. — Такого я не видывал с самого своего детства. Пламя такое, языки аж до неба простреливают, прямо как в ночь Гая Фокса!

Руперт глядел на него чрезвычайно серьезно.

— Мы ведь просили тебя не входить, — произнес мальчик, — а ты встал и стоишь с этим свертком. Ты, может, его маме показать собираешься, или это все-таки сюрприз?

— Да ладно, ладно, будет тебе! — бледные щеки мистера Лагга налились темным румянцем, глаза запылали огнем. — Держи язык-то за зубами! Вот учи тебя, учи! Сам-то не выдавай!

Руперт ничего не ответил, но обменялся с Эмили озорными взглядами.

— Ну, если это сюрприз, — заметила Аманда, — то я рада узнать о нем загодя, — это лучше, чем когда сюрпризы мистера Лагга застают врасплох!

— Ладно, ладно, уж так и быть, я расскажу вам, если вам так хочется. Это просто-напросто маска Санта-Клауса. Я ее просто примерил, всего-то разочек, а эта дрянная девчонка за прилавком заставила ее купить.

И Лагг принялся сражаться с ленточкой, которой был обвязан довольно-таки измятый пакет, чтобы незамедлительно продемонстрировать покупку, но неожиданно за спиной у него раздался звук повернувшегося ключа в замке.

— О, — Аманда поднялась, — глядите, Лагг, там босс и инспектор Люк!

Толстяк посмотрел на нее понимающим взглядом:

— Ага, инспектор Люк, — повторил он, мгновенно сообразив, что к чему. — Пойдемте-ка, ребятишки, переобуемся и все такое. Нечего нам тут под ногами путаться. Пошли, пошли, поживее, ну что там? Куда нам — наверх?

— Наверх, по-моему, не стоит. Там мистер Драммок дежурит на телефоне по нашей просьбе.

— Хо! — черные брови на крупном лице взметнулись вверх. — Судя по всему, всеобщая мобилизация? Отлично, пошли к твоей бабусе, Эмили. Поглядим, что там у нее в кладовушечке. Может, она, бедняжечка, примется по новой меня учить чисто выговаривать, с нее станется.

Ручонка Руперта как бы невзначай проскользнула в могучий кулачище.

— Ты и сам умеешь, когда хочешь, — ехидно заявил мальчик, будто разглашая невзначай чужую тайну. — Ты ведь сам говорил, что умеешь.

— А мне не шибко этого хочется, понял? Между прочим, ведь это же было между нами. Ох, надрать бы тебе уши за такие дела! Ишь сноб какой выискался! Что ни день все больше становишься как твой папаша. Пошли. Эмили, где ты там?

— Я здесь, — звонкий голосок послышался уже с первого этажа. — Я пошла зажечь тебе свет. Ты ведь в прошлый раз упал! Они скрылись, и комната опустела, словно сцена после клоунской интермедии. Старик засмеялся.

— Какие же они все счастливые! И лет всем будто поровну! Ах, Альберт, мальчик мой, заходи, заходи. Добрый вечер, инспектор. Боюсь, мы причинили вам много хлопот!

Это приветствие остановило на полпути Чарли Люка, раскачивающейся походкой вошедшего вслед за Кэмпионом и мигом заполнившего пространство непомерным размахом и масштабностью собственной персоны. На миг в его ясном взоре мелькнуло подозрение. Он привык с недоверием относиться к тем, кто опасается доставить хлопоты полиции. Но ему хватило одного пристального взгляда на старика, чтобы опасения развеялись, и вскоре Люк ухитрился чрезвычайно любезно и как бы между прочим, ни на йоту не нарушив этикета, сообщить, что «божьих одуванчиков», наподобие дядюшки Хьюберта, видывал и прежде. В углах губ инспектора таилась усмешка истого уличного сорванца, и каково же было его изумление, когда он понял, что эта мимолетная гримаса не только замечена, но уже и прощена старым священником. За считанные секунды произошло самое полное знакомство из всех, когда-либо виденных мистером Кэмпионом.

Обменявшись с каноником рукопожатием и поприветствовав Аманду как свою старинную коллегу, Люк огляделся.

— А где же миссис Элджинбродд? Надеюсь, она добралась благополучно?

— Да. Она у себя наверху. Боюсь, я ее расстроил, — с огорчением покачал головой каноник. — И, наверное, еще вот это тоже, — он протянул инспектору светский журнал. Люк кивнул.

— Мы видели этот номер еще на вокзале. Там наш дежурный, старина сержант, сидит-почитывает, лорда из себя корчит. Как бы из-за этого не вышло серьезных осложнений. Вот такие невеселые дела, сэр. Все-таки мне придется переговорить с молодой леди.

Аманда поднялась.

— Пойдемте наверх. Удалось вам хоть что-нибудь?

— Немного. Ничего определенного, — подавленно пробормотал ее супруг. — Идемте, Чарльз. Сюда.

Гостиная Мэг Элджинбродд, расположенная как раз над той гостиной, которую они покинули минуту назад, являла собой полную ее противоположность. Интерьер, сочиненный Ван Ринном, полностью отвечал последним требованиям моды. То есть стилю «бит» — между серым Дамаском стен и пушистым золотистым коуром располагались ткани всех мыслимых оттенков и фактуры, от бронзового бархата до алого льна со швейцарской вышивкой дырочками, оживленной вкраплениями бристольского синего. Взглянув на все это великолепие краем глаза и поначалу несколько скептически, Люк в конце концов решил, что тут ему, пожалуй скорее нравится, и поспешил продемонстрировать свое одобрение, обведя комнату благодушным взглядом, отчего сделался похожим на мохнатого черного ретривера, неожиданно попавшего в сказочное королевство.

На элегантном столике, занимавшем простенок между окнами, лежала собственная работа Мэг — эскизы платьев, лоскутки, образцы тесьмы и бисера и тончайшие, как паутинка, эскизы-синьки, по которым работают ювелиры. С тех пор как знаменитая сестра Кэмпиона, Вэл, заполучила контрольный пакет акций дома моделей Папендейка, она успела выпестовать нескольких кутюрье, и Мэг Элджинбродд была одной из лучших ее находок.

Молодая женщина, сидевшая в маленьком позолоченном кресле у камина, поднялась им навстречу. Теперешнее ее длинное серое платье шло ее тоненькой фигурке и подчеркивало золотистый блеск ее волос, но в нем она казалась старше, чем на вокзале. Лицо ее не могло скрыть обуревавших ее чувств, каждый мускул был напряжен, а в опечаленном взгляде сквозило некое новое знание о себе самой.

— Кто он? Вы узнали? — она обратилась к Люку напрямик, словно к старому знакомому, и тот мигом насторожился. Эта подозрительность настолько покоробила Кэмпиона, что он поспешил ответить сам:

— Его зовут Уолтер Моррисон.

— Обыкновенно именуемый Шмотка, — Люк начертал рукой в пространстве преувеличенные очертания собственного костюма в порядке уточнения прозвища. — Вам это хоть что-нибудь говорит?

— Нет, — отвечала она спокойно, но взгляд ее, встретившись с его взглядом, сделался как бы смущенным. — Нет. А что, разве должно было бы говорить?

— Нет, не обязательно, Он вышел из Челмсфордской тюрьмы, — инспектор нарисовал ладонью в воздухе приземистое здание, по-видимому, экономя таким образом время на лишних объяснениях, — всего-то недель шесть назад. Сидел за ограбление.

Ссутулив плечи, Люк приступил к одному из тех характерных описаний, на какие один только он и способен. То было во всех отношениях захватывающее представление. Он извергал фразы одну за другой, как брандспойт, практически не прибегая к услугам синтаксиса и выражая собственное отношение к описываемому чисто игровым способом.

— Мокрое дело, но так они и рассчитывали, Шмотка и еще одни. Плюс ножик и полбутылки. Угол Грик-стрит и Сохо-сквер. Ночь. Воздушная тревога — второй ракетный удар, — глаза-кристаллы искали поддержки слушателей. — Помните? Тот налет? Город замер. Тихо. Все затаили дыхание, ждут. Еще ждут. Час, другой. Ничего. Ничего не происходит. И тут — вспышка. Внезапно — ни сигнала, ни свистка — бабах! Конец света! Огромная воронка, и пол-улицы в нее потихонечку сползает, как дама в обмороке. Так. Те двое поджидают. На улице темно. Тихо. Идут союзные войска. А двое поджидают пьяного. Наконец мимо них — двое… — он понизил голос. — Тихо. Тихо. Сзади заходи… Готово дело! — он завершил рассказ негромким, но леденящим кровь звуком, и сцена предстала во всей такой откровенной жестокости, настолько отчетливо, как если бы она только что произошла тут, у всех на глазах. — Там, конечно, не все у них вышло гладко, — продолжал он, не представляя себе и десятой доли впечатления, произведенного им на почтеннейшую публику. — Не повезло, неудачно получилось. Или наоборот удачно. С какой стороны посмотреть. Патрульная машина влетела прямо в гущу драки. Деньги и ценности эти голубчики уже успели вытащить, так что закону было над чем торжествовать. Хоп — и оба в машине, не разобрав, что к чему, бац — и уже на скамье. И у обоих, ясное дело, никакой военной формы, ни малейших прав на ее ношение. Сами не признавались, но в деле были их отпечатки, так что никак не отвертеться. Тот другой получил свои десять за разбойное нападение. А обвинение против Шмотки свелось к нападению с попыткой грабежа, так что этот схлопотал только пять. Я давно знаю, что он дрянь парень, несмотря на вкрадчивый голосок. Таких скоро не исправишь.

Мэг разглаживала шелк платья на коленях, и бриллиант в ее кольце мерцал и вспыхивал. Она казалась несколько шокированной. Описательная манера Люка обычно действовала на свежего человека именно таким образом.

— Тогда все совершенно непонятно, — мягко заметила она. — И это все, что вам известно об этом человеке?

— О нет! — его проницательный ум как бы прощупывал ее замешательство, как плотник простукивает дерево. — С тридцать второго по сороковой год он скитался из тюрьмы в тюрьму по самым разным делам — воровство, вымогательство, разбой. Потом как сквозь землю провалился, аж на целых на пять лет, из чего можно предположить, что попечение о нем взяла на себя армия. Может, там он и неплохо управлялся. Такие случаи бывали.

— А не могли они по службе встречаться с Мартином Элджинброддом? — с ненатуральной оживленностью вопросила Аманда, когда всеобщее напряжение достигло высшей точки.

— Нами это пока еще не установлено, — Люк выдержал ее взгляд, и в его глазах вспыхнул встречный, точно такой же вопрос, которого она сознательно не заметила. — Разумеется, Моррисон утверждает, что ни о каком Элджинбродде и не слышал, сам он, по его версии, профессиональный актер. Возможно, какое-то время он действительно играл на сцене. Назвал даже одну провинциальную труппу. Мы проверяем. Многого это нам все равно не даст, — он устремил взгляд на Мэг, — или я ошибаюсь?

— Усы у него уж точно профессиональные, — пробормотал мистер Кэмпион с деланной беспечностью.

Мэг подняла голову.

— Как он объясняет усы?

— Говорит, будто всегда носил их, но потерял в драке, стеснялся появляться среди знакомых безусым, — произнес старший инспектор каким-то не своим легкомысленным голосом, выпевая каждый слог и вдобавок как-то характерно изогнувшись, так что отсутствующий Шмотка немедленно возник в воображении зрителей. — Он дал свой теперешний адрес, довольно известная ночлежка, сразу за рекой, мы тут же проверили. Потом мы его отпустили…

— Вы его отпустили! — Мэг изумленно взглянула на старшего инспектора, чье лицо тотчас же приняло ледяное выражение.

— Мы не имели права задерживать его, мэм, — ответил он возмущенно, — мы не можем задерживать человека только потому, что некой леди показалось, что она узнала в нем собственного мужа.

— Да, но ведь он убегал?

Люк уже открыл было рот, чтобы сказать колкость, но сдержался и умоляюще посмотрел на мистера Кэмпиона; тот старательно принялся объяснять.

— Если полиция арестовывает человека, она как можно скорее должна передать дело в суд, — мягко заметил он. — Сейчас такие законы. Неприкосновенность личности и все такое. Что же касается этого человека, Моррисона, то даже не доказано, что именно он фотографировался с фальшивыми усами и донимал тебя этими снимками. А даже будь это он, сомнительно, что тут можно констатировать хотя бы нарушение общественного порядка. Вот почему мы и хотели, чтобы он с тобой поговорил. Если бы он потребовал денег или стал угрожать, его можно было бы привлечь хоть по какой-нибудь статье!

Она недоверчиво покачала головой, и тут Люк взорвался:

— Да поймите же вы, что мы имели право отвести этого малого в участок только потому, что он кинулся бежать. А приподними он шляпу и иди себе спокойненько, мы бы и этого не сумели сделать. Судьи, они ведь такие дотошные, когда речь заходит о полицейском преследовании подозреваемого! — и инспектор выдал мгновенное, но необыкновенно живое изображение облеченного властью сановника с его начальственной манерой, хрипотцой в голосе и небольшим, но достаточно выпуклым брюшком. — «Однако мы обязаны защитить этого несчастного. Он ведь полагается на нас», и прочее.

Долетевшая с лестницы телефонная трель оборвала речь Люка на полуслове. С первым же, еще неясным звуком Мэг поспешно вскочила, — движение столь же подсознательное, как и взгляд, брошенный на французские каминные часы. Золотая стрелка подбиралась к семи, и в наступившей тишине все внезапно вспомнили: ведь Джеффри Ливетт обещал позвонить в пять. Тем временем с лестницы донесся твердый и подчеркнуто-бесстрастный голос с несколько провинциальным акцентом.

— Алло, алло. А-а, да-да, Нет, нет, к сожалению, поговорить с вами она не сможет. Очень жаль, — речь звучала вежливо, но категорично. — Я записал. Я запомню. Да, она ее видела. О, это удар для нее. Розыгрыш чей-то. Не самого хорошего вкуса. Я с вами полностью согласен. Всего хорошего.

Было слышно, как положили трубку, а следом раздался возглас, способный перекрыть рев переполненного стадиона:

— Мэг, крошка!

— Да, дядя Сэм?

— Дауагер, леди Тотэм. Парк-стрит. Семнадцатое число ее устраивает.

— Спасибо, голубчик, — она вздохнула и снова села в кресло. — И вот так все время. Сэм ведет список. Надеюсь, Джефф сумеет дозвониться. Простите, инспектор, так о чем вы говорили?

Люк глядел на нее, расправив плечи и сунув руки в карманы, отчего пиджак сбился складками над его тощими бедрами. Смуглое лицо озарялось пламенем свирепо-сочувственной пытливости, составляющей квинтэссенцию его натуры, — старший инспектор явно решил поговорить начистоту.

— Миссис Элджинбродд, — резко спросил он, — насколько хорошо вы знали вашего мужа, когда выходили за него?

Лицо мистера Кэмпиона стало вдруг нарочито безмятежным. А Аманда удивленно и настороженно подняла на инспектора карие глаза. Взгляд их уже не скрывал своей враждебности. Люк вызов принял.

— Дело обстоит таким образом, — начал он свой рассказ, избрав себе в собеседники, вероятно, пространство гостиной. — Потолковал я с этим Шмоткой, и мне показалось, что с ним все-таки можно иметь дело. Разговор у него приятный. Убедительный. Возможно даже, он из приличной семьи, подобные парни все так говорят. Не удивлюсь, если у него и боевые заслуги имеются.

В этот момент каноник Эйврил, все это время тихо-тихо сидевший в самом темном углу гостиной, весь подался вперед.

— То есть, вас, наверное, интересует, не было ли у нашего мальчика какого-нибудь серьезного нервного или психического заболевания, но тут мы вам не в силах что-либо ответить, — вставил он. — С детства я его не знал, а в своих письмах из Франции его бабушка ни о чем таком не упоминала. Нам его представил мой младший племянник вскоре после начала войны. А уж потом, когда Мартин вернулся с Ближнего Востока, мы стали видеться с ним чаще. Мне казалось, что они с Мэг чересчур молоды для брака, но ведь и жизнь в те дни летела куда быстрее. Молодость, в конце концов, понятие относительное.

Старший инспектор не был в этом так уверен, но его проницательные глаза улыбались.

— То есть, насколько вам удалось удовлетворить свой интерес к личности Мартина Элджинбродда, — подхватил инспектор, — и проверить…

— Проверить? Люк вздохнул:

— Ни я, ни мистер Кэмпион никогда мистера Элджинбродда не видели. Сегодня мы допросили человека, называемого Шмотка Моррисон. В жизни означенного Моррисона имеется период в пять лет, который, на наш взгляд, как бы выпадает. И именно в эти пять лет Элджинбродд встречается с вашей дочерью и женится на ней. Я просто обязан убедиться, что это — не одно и то же лицо.

Мэг глядела на него в остолбенении. От изумления она даже не услышала раздавшееся на лестнице треньканье телефона.

— Но ведь я его тоже видела!

Люк бесстрастно посмотрел на нее.

— Я знаю, — ответил он, а потом добавил, раздраженно махнув рукой и мгновенно разрушив этим жестом напущенную на себя официальную чопорность, — но вы же тоже человек, а?

— Верно, — ко всеобщему изумлению каноник поднялся с места и, перейдя через всю гостиную, взял дочь за руку. — Верно, — повторил он. — Этот молодой человек просто обязан все проверить, Мэг. Никакой благой цели не достигнешь, если не считаться с самой возможностью греха, — последнее слово прозвучало в его устах как-то фамильярно и по-свойски.

Улыбка Люка делалась все шире и шире, и наконец он, забыл про все условности, поднял вверх оба больших пальца.

— Тогда полный порядок! Эх, вам бы глянуть на него одним глазком, сэр…

Вопль, долетевший с лестницы, прервал инспектора на полуслове:

— Слушай, Мэг, есть тут у нас старший инспектор отделения полиции? Фамилия — Люк! Из участка, срочно!

Миг спустя все напряженно вслушивались в доносившиеся с лестницы обрывки разговора, но понять ничего не смогли.

— Где? — донесся голос Люка после долгого молчания, а затем последовало. — Ясно. Точно. Буду прямо сейчас. Машину посылать нет смысла — туман.

Инспектор влетел обратно в гостиную, скулы его горели непривычным румянцем.

— Боюсь, это вам предстоит нынче же вечером, — обратился он к Эйврилу, — я бы попросил и вас тоже пойти с нами, мистер Кэмпион, если вы не против. Не нравится мне все это. Только что обнаружили Шмотку в переулке неподалеку от Краб-стрит. Судя по тому, что я услышал, он уже мертв.

Мистер Кэмпион выпрямился в кресле, а потом вскочил на ноги.

— Неужто так скоро? — пробормотал он. — Это наш с вами серьезнейший промах, Чарльз. Я тогда еще подумал, уж не к тому ли идет дело, но не мог даже вообразить, что развязка последует так скоро!

— Вы хотите сказать, он убит? — Мэг была очень бледна.

Люк улыбнулся ей, поглощенный своими мыслями.

— Да уж вряд ли погиб от несчастной любви!

Каноник поднялся.

— Нам пора, — произнес он.

За троими ушедшими захлопнулась входная дверь, и отчетливое эхо раскатилось по этажам, а Мэг все расхаживала взад-вперед по гостиной.

— Я люблю Джеффа, — произнесла она.

— Так, — Аманда сидела неподвижно. Ее глаза, озаренные светом камина, казались теплыми и розовыми, как и все ее лицо. — Извини, но это и так ясно. Вы что, поссорились.

— Да нет, я просто попыталась объяснить ему, но вышло глупо. Ты понимаешь, я думала, я знаю Джеффа, а оказалось, что нет. Я его ужасно люблю, но совершенно не знаю.

В этот миг она выглядела такой пронзительно юной, что собеседница смущенно отвела глаза.

— Сомневаюсь, чтобы сейчас его было так просто узнать, — предположила она. — Выходить замуж — дело довольно сложное, ты не находишь? Я понимаю, что успокаивать тебя бесполезно, но думаю, что следует немного подождать. Ожидание — одно из самых важных искусств.

— Тот жалкий человечек на вокзале был не Мартин.

— Нет, конечно.

— Инспектор мне не поверил.

— Он в заблуждении. Поговорив с Моррисоном, он решил, что это не шантаж. А теперь, естественно, сам на себя злится.

— За то, что не сообразил, что Моррисона хотят убить?

— Видишь ли, — Аманда, казалось, углубилась в проблему со всей серьезностью, — инспектор ведь не присматривал за этим задержанным как следует, правда же?

Мэг задумалась было о судьбе Моррисона, но тотчас же оставила эту попытку.

— А вдруг Джефф вообще не позвонит?

— Не-ет, он обязательно позвонит, деточка.

От удара ноги, обутой в мягкие тапочки, дверь отворилась несколько шире, чем требовалось, и Сэм Драммок осторожно вошел в комнату. Он нес два наполненных до краев фужера и ступал с предельной осторожностью, как трехлетний ребенок, несущий полный кувшин. Это был плотный мужчина с круглой лысой головой, наделенный недюжинной физической силой, как и многие уроженцы центральных графств, с медно-красного лица проницательно глядели маленькие глазки. В данный момент одет он был в свой обычный рабочий костюм. Последний представлял собой род пижамной куртки из плотной чесучи с высоким воротничком, довольно чисто выстиранной, и опрятные серые фланелевые брюки. На ногах у него были аккуратненькие круглые ярко красные шлепанцы, так что при случае весь наряд можно было бы выдать за национальный костюм какой-нибудь экзотической страны.

— Джин-слинг, — пояснил он, протягивая каждой по фужеру, — сам смешивал, так что за качество ручаюсь. Для бодрости. Вам не повредит. Погодите-ка, я схожу за своей посудиной. Она на лестнице. Он вышел пружинистым стремительным шагом, как боксеры, перед которыми он благоговел, и быстро вернулся со сверкающей оловянной пивной кружкой в руке.

— Я ведь все слышал, — доверительно заявил он. — Так его убили? Плохо дело. Ну, не вешайте носы. Хорошо хоть не нас с вами! — и с легким кудахтающим смешком он направился к столику, на котором был выложен для всеобщего обозрения эскиз великолепного свадебного платья. — Как видно, мы скоро увидим в этом нашу Старушку-Королеву! — с удовольствием заметил он, обращаясь к Аманде. — А я буду сидеть на передней скамье и держать свою шапку на коленях. Если старик Епископ не справится, а последнее время он что-то стал сдавать, то обвенчает их Хьюберт, и тогда, уж так и быть, я соглашаюсь на роль посаженого отца, — он снова уставился на рисунок, восхищенно цокая языком, — вот только подпись тут мне что-то не нравится, на мой взгляд она все только портит. «Дорогая, если бы я мог надеть все это, то был бы на седьмом небе!» И подпись — «Ники». Ох, и дождется же у меня этот Ники!

Мэг, несмотря на всю свою озабоченность, не смогла сдержать улыбки:

— Никола де Ришбер — это лучший в мире модельер, дядюшка Сэм!

— О, так держать! — Сэм поднял кружку. — Нам годится только лучший. Но ты и в ситчике несравненна, Старушка-Королева Мэг.

— Да?

— Я должен покаяться и облегчить свою совесть. Та девица из офиса Джеффа опять звонила. Наш дорогой забыл о персональном вызове, заказанном для него его парижским представителем, или брокером, или как его там. Она просит его позвонить сразу, как только он появится.

Сэм был встревоженным. Беспокойство выглянуло на миг из его добрых маленьких глаз и снова там спряталось.

— Ну ничего страшного, — его осенила внезапная надежда, — а может, наш парень пошел пропустить стопочку, а?

— Как-то не похоже на него.

— Верно, — Сэм склонился над кружкой и, освежившись, снова поднял голову.

— Имейте в виду, — изрек он, — что загуляй вот так Мартин, я бы даже не усомнился, что он просто где-то выпил лишнего. Уж это точно.

Аманда недоверчиво покачала головой:

— Я, конечно, Мартина совсем не знала. Он что, был такой сумасброд?

— Кто, Мартин? — Сэм откинулся в кресле. — Ну, то есть! Весельчак, отчаянный малый, потрясающий парень. Но ведь сейчас мы не станем говорить о бедняге, правда же? — глаза его часто-часто заморгали, на них выступили слезы. — Нет, конечно. Хватит. Все это — прошлое. Моя Старушка-Королева будет счастлива с грандиозным парнем. У нее будет хороший, спокойный, разумный, мужественный супруг! — он устремил на дверь восхищенный взор. — Великолепный парень! — провозгласил он. — Один из лучших! Я знаю, что говорю! Честный боец! — более высокой похвалы он не знал. Даже лысина у него светилась от возбуждения. И он снова беспокойно взглянул на дверь. — Но ежели он не валяется где-нибудь в баре, под стойкой, то что же не звонит? — спрашивал он.