"Темный принц" - читать интересную книгу автора (Фихан Кристин)

Глава 1

Он больше не мог обманывать самого себя. Медленно, с бесконечной усталостью, Михаил Дубрински закрыл книгу в кожаном переплете. Это был конец. Он больше не мог выносить это. Книги, которые он так любил, уже не скрашивали безысходность его одинокого существования. Весь кабинет был заставлен книгами — от пола до потолка вдоль трех стен. За столетия он прочел каждую, и каждая осталась в его памяти. Но книги перестали служить утешением для его разума. Они питали ум, но разрушали сердце.

Он больше не будет пытаться уснуть на рассвете, по крайней мере в исцеляющем сне обновления, он будет искать вечный отдых, и помилуй Господь его душу. Его раса была малочисленной, разрозненной, преследуемой — исчезающей. Он овладел всеми навыками, физическими и духовными, каждой новой технологией. Михаил заполнил свою жизнь искусством и философией, физическим трудом и наукой. Он знал все целебные травы и каждый ядовитый корешок. Он знал все об оружии человека, да и сам был превосходным оружием. Он остался один.

Его народ был вымирающей расой, и он подвел всех. Как вожак, он должен был найти способ спасти тех, за кого был в ответе. Слишком много мужчин оборачивались[1], продавая души и становясь нежитью от отчаяния. У них было слишком мало женщин, чтобы раса продолжала существовать, чтобы выйти из тьмы, в которой они пребывали. У них больше не осталось надежды. По своей сути мужчины были хищниками, в них росла и ширилась тьма, пока наконец они не переставали испытывать эмоции и продолжали существование в сером холодном мире. Каждый должен был найти свою пропавшую вторую половинку, Спутницу жизни, которая навсегда вернет ему свет.

Его захлестнула печаль. Запрокинув голову, он вложил в крик всю свою боль, подобно раненому животному, которым, в сущности, и был. Он больше не мог выносить этого одинокого существования.

Дело не в том, что вы остались в одиночестве, а в том, что вы испытываете одиночество. Человек может быть одиноким и в толпе, вы так не думаете?

Михаил замер, и только то, что его бесстрастные глаза настороженно мигали, говорило: хищник почувствовал опасность. Он сделал глубокий вдох, резко закрывая свое сознание, в то время как все его чувства обострились, стараясь обнаружить злоумышленника.

Но он был один. Он не мог ошибиться. Он был самый старый, самый могущественный и самый хитрый. Никто не смог бы пробить его защиту. Никто не смог бы приблизиться к нему без его ведома. Это его заинтересовало, и он повторил слова, вспоминая, какой был голос. Говорила женщина, молодая, умная. Он позволил своему сознанию слегка приоткрыться, исследуя тропу и разыскивая ментальные[2] отпечатки.

Я нахожу это вполне возможным, согласился он.

И обнаружил, что задержал дыхание в ожидании ответа. Человек. Кто это, черт возьми? Он был заинтригован.

Иногда я отправляюсь в горы, где остаюсь наедине с собой в течение нескольких дней и недель, — и я не одинока, однако на вечеринке, окруженная десятками людей, я более одинока, чем когда-либо.

У него засосало под ложечкой. Ее голос, наполнивший его сознание, был мягкий, музыкальный, а его невинность вызывала желание. Михаил уже несколько столетий не испытывал ничего подобного, его тело не нуждалось в женщине. Но теперь, слушая ее голос, голос человеческой женщины, он был поражен: огонь побежал у него по жилам.

Как вам удается говорить со мной?

Я сожалею, что обидела вас.

Он мог отчетливо осознавать, что именно это она и имела в виду, он мог ощущать ее сожаление.

Ваша боль была такой острой, такой ужасной, что я не могла не откликнуться. Я подумала, что вы, возможно, захотите поговорить. Смерть — не ответ на несчастье. Думаю, вы знаете об этом. Но я замолчу, если вы этого захотите.

Нет!

Его протест прозвучал как команда, властный приказ, который отдают, зная, что он немедленно будет исполнен.

Он почувствовал ее смех прежде, чем звук достиг его сознания. Мягкий, беззаботный, манящий.

Вы привыкли к тому, что окружающие подчиняются вам беспрекословно?

Совершенно верно.

Он не знал, как заставить ее рассмеяться снова. Это захватило его. Чувства. Эмоции. Их становилось все больше, пока они не завладели всем его существом.

Вы европеец? Богатый и очень, очень высокомерный.

Он понял, что улыбается на ее поддразнивания. Он никогда не улыбался. Особенно последние лет шестьсот или даже больше.

Все так и есть.

Он ждал, когда снова раздастся ее смех, и желание его услышать было так же непреодолимо, как желание наркомана во что бы то ни стало отыскать наркотик.

Когда смех наконец раздался, он был низкий, удивленный и такой ласковый, словно чьи-то пальцы прикасались к его коже.

А я американка. Вода и масло, вы так не считаете?

Он определил ее местонахождение. Она была не так уж далеко от него.

Американские женщины всегда могут научиться хорошим манерам.

Он произнес это нарочито замедленно, заранее предвкушая ее реакцию.

Вы действительно высокомерны.

Он полюбил ее смех, он смаковал его, ощущая всем телом. Вдруг он почувствовал, как она стала вялой и зевнула. Это еще лучше. Он послал ей легкий ментальный толчок, очень деликатный, чтобы она уснула и он мог изучить ее.

Прекратите!

Она среагировала быстро — отпрянув с обидой и подозрительностью. Она отступила и захлопнула дверь в свое сознание так быстро, что он поразился: она оказалась слишком ловкой и сильной для своего возраста, для человека. Она — человек. Он был уверен в этом. Так же как, не глядя на часы, знал, что до рассвета оставалось ровно пять часов. Не то чтобы он не мог выдержать первые или последние лучи солнца... Просто он проверил ее психическую защиту, осторожно, чтобы ее не побеспокоить. Слабая улыбка появилась на его четко очерченных губах.

Его тело — твердые мускулы и нечеловеческая сила, — замерцав, растворилось, превращаясь в тусклый кристаллический туман и просачиваясь сквозь дверь в ночной воздух. Капли собрались воедино, превращаясь в большую крылатую птицу. Она огляделась, сделала круг и понеслась по темному небу — безмолвная, смертоносная, прекрасная.

Михаил полностью отдался во власть полета — ветер обдувал его тело, ночной воздух разговаривал с ним, нашептывая секреты и донося запах дичи, человека. Он безошибочно пошел по слабому ментальному следу. Так просто. И все-таки он чувствовал, как вскипает кровь. Человек — молодой, полный радости жизни человек, ментально с ним связанный. Человек — полный сострадания, ума и силы. Смерть и вечные муки могут подождать до следующего дня, а пока он удовлетворит свое любопытство.

Гостиница была небольшая и стояла на краю леса, там, где начинались горы. Внутри было темно, и только в одной-двух комнатах и, может быть, в холле мягко горел свет. Люди отдыхали. Он приземлился на балкон перед окнами ее номера на втором этаже и замер, сливаясь с ночью. Ее спальня оказалась одной из тех комнат, где горел свет, а значит, она не могла лечь спать. Его темные горящие глаза нашли ее через оконное стекло — нашли и заявили на нее свои права.

Она была тонкокостная, с прекрасной фигурой, очень тонкой талией и роскошными волосами цвета воронового крыла, которые ниспадали по спине, уводя взгляд к округлым ягодицам. У него перехватило дыхание. Такая изящная, прекрасная, кожа подобна атласу, невероятно большие глаза насыщенного синего цвета, окаймленные густыми длинными ресницами. Ничто от него не ускользнуло. Белоснежная кружевная ночная рубашка облегала ее тело, подчеркивая бедра и полную грудь, оттеняя обнаженную шею и матовые плечи. У нее были маленькие ступни, маленькие руки. Так много силы в таком миниатюрном теле.

Она расчесывала волосы, стоя у окна и глядя в него невидящим взором. На ее лице застыло отсутствующее выражение, пухлые губы плотно сжаты. Он мог почувствовать терзающую ее боль и отчаянное желание выспаться, но сон не приходил. Вдруг он понял, что следит за расческой. Ее руки двигались так естественно, но в этих бесхитростных движениях было столько чувственности. Его тело, принявшее вид птицы, напряглось. Он поднял лицо к небесам в благодарственной молитве. После многовекового бесстрастного существования радость от самой возможности испытывать чувства была безмерной.

При каждом движении расчески ее грудь вздымалась, и было видно, что грудная клетка у нее узкая, а талия — тонкая. Кружево прилегало к телу, открывая темный V-образный треугольник в месте сочленения ног. Его когти глубоко вонзились в перила, оставляя на мягком дереве длинные царапины. Михаил не мог оторвать взгляд. Она была такая грациозная и соблазнительная. Он заметил, что неотрывно глядит на ее нежную шею, где бьется пульс. Его. Внезапно он очнулся, тряхнув головой.

Синие глаза. Синие. У нее были синие глаза. Только теперь он осознал, что может различать цвета. Яркие, насыщенные цвета... Он застыл как вкопанный. Этого не может быть... Мужчины теряют способность видеть какой-либо цвет, кроме грязно-серого, почти одновременно с эмоциями. Этого не может быть... Только Спутница жизни может вернуть эмоции и цвета в жизнь мужчины. Карпатские женщины были светом в темноте мужчин. Его вторая половинка... Без нее монстр внутри его постепенно поглотит мужчину, и он окончательно погрузится во тьму. Но карпатские женщины перестали рожать будущих Спутниц жизни. Несколько оставшихся могли производить на свет только мальчиков. Положение казалось безнадежным. Человеческих женщин нельзя было обратить — вскоре после этого они сходили с ума. Хотя такие попытки были. Эта человеческая женщина не может быть его Спутницей жизни...

Михаил видел, как она выключила свет и легла. Он почувствовал движение в своем сознании, как будто кто-то что-то искал.

Вы не спите?

Ее голос прозвучал нерешительно.

Вначале он не хотел отвечать: ему стало не по себе оттого, что, оказывается, ему нужно так много. Он не мог позволить, чтобы все вышло из-под контроля, он не хотел рисковать. Никто не был властен над ним. И конечно, не дочка какого-то американца — маленькая женщина, у которой сил больше, чем здравого смысла.

Я знаю, вы меня слышите. Я прошу прощения за навязчивость. Я поступила опрометчиво, и такое больше не повторится. И кстати, не пытайтесь снова испытывать на мне свою силу.

Он был рад, что принял вид другого создания, поскольку не мог не улыбнуться. Она не знала, что это была за сила.

Я не обиделся.

Он старался говорить нежно и уверенно. Он должен был ответить, это было сильнее его. Ему хотелось услышать звук ее голоса — мягкий шепот, скользящий в сознании, словно прикосновение пальцев.

Она перевернулась и, поправив подушку, потерла виски, словно у нее болела голова. Рука легла поверх тонкой простыни. Михаилу захотелось дотронуться до этой руки, ощутить теплую шелковистую кожу.

Почему вы стараетесь контролировать меня?

Это не был простой вопрос, как бы она ни пыталась это скрыть. Он почувствовал, что каким-то образом обидел ее, расстроил. Она то и дело поворачивалась с боку на бок, словно в нетерпении ждала любовника.

Сама мысль о другом мужчине рядом с ней привела его в ярость. Чувства пробудились через сотни лет. Пронзительные, ясные, сосредоточенные.

Это в моей природе — все контролировать.

Ему было весело и радостно, но в то же время он прекрасно сознавал, что сейчас от него исходит еще большая опасность, чем когда бы то ни было. Власть нуждается в контроле. Чем меньше эмоций, тем легче ее удержать.

Не пытайтесь меня контролировать.

В ее голосе прозвучало что-то такое, что он понял это лучше, чем слова. Словно она знала: он представляет для нее угрозу. Что, в сущности, так и было.

Но если контроль в моей природе, малышка?

Он увидел ее улыбку, и она словно заполнила в нем пустоту, запечатлелась в его сердце и легких, заставив кровь забурлить.

С чего вы взяли, что я маленькая? Я большая, как дом.

Я должен поверить в это?

Смех прозвучал в ее голосе, в ее мыслях и задержался в его крови.

Я устала, поэтому примите мои извинения еще раз. Я получила удовольствие от нашей беседы.

Но?..

Он хотел, чтобы она продолжала.

До свидания.

Это был конец.

Михаил взлетел, высоко воспарив над лесом, который пронесся под ним. Они не простятся сейчас. Он не допустит этого. Он не может позволить, чтобы это произошло. От нее зависит его дальнейшее существование. Что-то — кто-то — вызвало в нем интерес, желание жить. Она напомнила ему, что в мире существуют такие вещи, как смех, что можно жить полной жизнью, а не влачить жалкое существование.

Пролетая высоко над лесом, он впервые за много столетий любовался прекрасным видом. Покачивались ветки деревьев, лунный свет проникал сквозь кроны и окрашивал серебром речушки. Как прекрасно было все вокруг! Он получил бесценный дар. Человеческая женщина каким-то образом подарила ему все это. А она была человеком. Если бы она принадлежала к его расе, он бы мгновенно это понял. Может ли один ее голос сделать то же самое и для других мужчин на грани отчаяния?

Под защитой своего дома он двигался с давно забытой стремительностью. Он думал о ее нежной коже, представлял, как это — почувствовать ее под своей ладонью, под своим телом, и какова она на вкус. У него перед глазами были ее шелковистые волосы, скользящие по его разгоряченному телу, ее уязвимое горло, открытое и возбуждающее. Его тело неожиданно напряглось. Физическое влечение, которое он не испытывал с тех самых пор, как стал взрослым, принесло с собой дикую, требовательную и неослабевающую боль. Пораженный силой своего желания, Михаил постарался взять себя в руки. Он не мог позволить себе испытывать подлинную страсть. Это обескураживало: оказывается, он собственник, смертельно опасный в гневе и своем желании защитить. Он не мог разделить свои чувства с человеком — это было слишком опасно.

Эта женщина привыкла к свободе, она была достаточно сильной для смертной, и она будет сопротивляться его природе на каждом шагу. Ведь он не человек. Он принадлежал к расе существ, в которых животные инстинкты закладывались задолго до рождения. Лучше удовлетворить свое любопытство, держась от нее подальше. Прежде чем спуститься в спальню, он тщательно запер все двери и окна и сильными чарами обезопасил свое жилище от возможного проникновения. Эта комната была защищена даже от самой большой опасности. Если он захочет прекратить свое существование, это будет его собственный выбор. Он лег на кровать. Глубоко под землей, не нуждаясь в ее исцеляющей силе, он мог наслаждаться смертельно надоевшим комфортом. Он закрыл глаза и замедлил дыхание.

Но тело отказалось повиноваться. Перед ним была она, ему представлялись самые откровенные сцены. Он видел ее, лежащую на кровати, — ее обнаженное тело под белыми кружевами и руки, протянутые к любовнику. Он тихо выругался. И представил, что ею овладевает не он, а другой мужчина. Человек. И его охватила ярость. Холодная и беспощадная.

Кожа как атлас, волосы как шелк. Его рука немного дернулась. Картина, возникшая в сознании, была потрясающе правдоподобной. Он не упустил ни одной детали, запомнил даже цвет лака, которым были покрыты ноготки на ее ногах. Своими сильными руками он обхватил ее тонкие лодыжки, ощущая ее нежную кожу. От этого у него перехватило дыхание, и от предвкушения напряглось все тело. Его ладонь скользнула по ее голени, поглаживая и соблазняя, и двинулась выше — к колену, к бедру.

Михаил точно определил момент, когда она проснулась, поскольку ее тело горело, словно в огне. Ее смятение и страх вошли в него. Неторопливо, чтобы показать, с кем она имеет дело, его ладонь скользнула между ее бедер, поглаживая, лаская.

Прекратите!

Ее тело жаждало его, его прикосновения, обладания. Он мог слышать сумасшедший стук ее сердца, ощущать силу ее внутренней борьбы.

Другой мужчина дотрагивался до тебя вот так?

Он шептал в ее сознание с темной беспощадной чувственностью.

Черт вас возьми, перестаньте!

Похожие на жемчужины крупные слезы заблестели на ее ресницах, в ее сознании.

Я хотела помочь вам, только и всего. Я же извинилась.

Его рука двинулась выше, потому что он хотел этого, нашла тепло и шелк, крошечные завитки, охраняющие сокровище. Его рука собственнически накрыла треугольник между ее ног, проникая во влажное тепло.

Ты ответишь мне, малышка. У меня еще достаточно времени, чтобы прийти к тебе и поставить на тебе свою метку, чтобы овладеть тобой, вкрадчиво предупредил он. Ответь мне.

Почему вы так поступаете?

Не надо играть со мной.

Теперь его голос был хриплым и грубым от сдерживаемого желания. Его пальцы двинулись дальше, исследуя, отыскивая ее самую чувствительную точку.

Я с тобой очень, очень нежен.

Но вы прекрасно знаете, что я отвечу «нет», прошептала она расстроенно.

Он закрыл глаза, стараясь успокоить разбушевавшегося демона, который наносил болезненные удары по его телу.

Спи, малышка, сегодня ночью тебя никто не потревожит.

Он разорвал контакт между ними и обнаружил, что его тело затвердело, напряглось и покрылось потом. Было слишком поздно, чтобы останавливать монстра, живущего внутри его и рвавшегося на свободу. Голод сжигал его, пожирая изнутри, в голове стучали отбойные молотки, пламя лизало кожу и нервные окончания. Чудовище вырвалось на свободу, смертельно опасное, голодное. Он и правда был с ней нежен, ведь она, хоть и непреднамеренно, освободила монстра. И он надеялся, что она действительно так сильна, как он думал.

Михаил закрыл глаза, испытывая ненависть к самому себе. Много веков назад он понял, что в этом нет никакого смысла. И сейчас он тоже не собирался с этим бороться. Он почувствовал не просто сильное влечение, это было нечто большее. Что-то на самом примитивном уровне. Что-то глубоко внутри его взывало к чему-то глубоко внутри ее. Может быть, она страстно желала его дикости, а ему были нужны ее смех и сострадание. Но имело ли все это какое-нибудь значение? Нет, ни для одного из них спасения не было.

Он еще раз нежно прикоснулся к ее сознанию, прежде чем закрыть глаза и позволить дыханию остановиться. Она молча плакала, а ее тело все еще испытывало желание после его мысленного прикосновения. Обида и смущение добавились к головной боли. Недолго думая, без всякой причины он обнял ее своими сильными руками, поглаживая шелковистые волосы и окружая теплотой и утешением.

Я сожалею, что напугал тебя, малышка. Это была моя ошибка. Засыпай, ты в безопасности, пробормотал он у ее виска, скользя губами по ее лбу и нежно касаясь ее сознания.

В нем он уловил странные фрагменты, словно она использовала телепатические способности, чтобы разобраться в чьем-то больном и запутанном разуме. Словно в ее сознании были свежие открытые раны, которые нужно исцелить. Она была слишком истощена предыдущими ментальными сражениями, чтобы бороться с ним. Он дышал вместе с ней, за нее — медленно и часто, выравнивая ее сердцебиение до тех пор, пока она не расслабилась, не стала сонной и вялой. Он заставил ее уснуть, прошептав приказ, и ее ресницы медленно опустились. Они уснули одновременно — она в своем номере, Михаил в своей спальне.

Стук в дверь вырвал ее из глубокого сна. Рейвен[3] Уитни увидела плотный туман, который заставлял ее глаза закрыться, а тело при этом становилось вялым. Ее охватил страх. Было такое ощущение, словно она напилась. Рейвен впилась глазами в будильник на ночном столике и резко села. Семь часов вечера! Она проспала целый день! Рейвен медленно опустилась на кровать, чувствуя себя так, словно долго шла через зыбучие пески. И снова раздался стук в дверь.

Этот звук эхом отдался в ее голове, отразившись в висках.

— Да?

Рейвен постаралась, чтобы голос казался спокойным, хотя сердце бешено колотилось.

Она попала в беду. Ей надо быстро собраться и уехать. Но она знала, что это бесполезно. Не она ли выследила четырех серийных убийц по ментальному следу? А этот человек гораздо могущественнее ее. Истина заключалась в том, что ее заинтересовал человек с такими же особенностями психики, что и у нее. Она никогда не встречала кого-то похожего на себя. Ей хотелось остаться и поучиться у него, но он оказался слишком опасным — так небрежно он пользовался своей силой. Надо установить дистанцию, и лучше размером с океан, чтобы действительно почувствовать себя в безопасности.

— Рейвен, вы в порядке?

В мужском голосе, который это сказал, сквозило беспокойство.

Джейкоб. Она встретила Джейкоба и Шелли Эванс — брата и сестру — прошлой ночью в столовой, когда они только сошли с поезда. Они путешествовали в группе туристов из восьми человек. Но Рейвен так устала, что разговор не клеился.

Рейвен приехала в Карпатские горы, чтобы побыть в одиночестве, восстановиться после последнего сурового испытания — она выслеживала жестокого серийного убийцу по его запутанному сознанию. Ей не нужна была компания туристов, но Джейкоб и Шелли все равно ее разыскали. С какой легкостью она бы выбросила их из своих мыслей.

— Я в порядке, Джейкоб, но только, кажется, подхватила грипп.

Она постаралась сказать это как можно убедительнее. Да она и правда чувствовала себя далеко не хорошо. Дрожащей рукой Рейвен провела по волосам.

— Я просто очень устала. Ведь я и приехала сюда, чтобы отдохнуть.

— Разве мы не собирались пообедать вместе?

Вопрос прозвучал так уныло, что это ее расстроило.

Рейвен не нравилось, когда ее заставляли что-то делать, и последнее место, куда она хотела сейчас попасть, — это столовая, где было столько людей.

— Мне очень жаль, может быть, в другой раз.

У нее не оставалось времени на вежливость. Как она могла допустить такую ошибку прошлой ночью? Она всегда была так осторожна, избегала любых контактов, никогда не дотрагивалась до другого человека, никогда не приближалась.

Просто от этого незнакомца исходила такая боль, такое одиночество, что она всем своим существом поняла: он тоже обладает телепатической силой, его одиночество еще больше, а боль так сильна, что он думает покончить с собой. Она знала, что такое одиночество. Знала, каково это — быть другим. Поэтому и не удержалась: ей захотелось помочь ему, если это в ее силах. Рейвен потерла виски, но терзающая ее головная боль не стала слабее. У нее всегда раскалывалась голова после телепатии.

Заставив себя подняться, она медленно прошла в ванную. Ему каким-то образом удается контролировать ее и при этом не дотрагиваться. Это пугало. Никто не может быть настолько могущественным. Она включила душ на полную мощность, чтобы непрерывно льющаяся вода смыла с нее липкую паутину его власти.

Она приехала сюда отдохнуть, очистить свой разум от дьявольского зловония, снова ощутить себя здоровой и целостной личностью. Она была истощена как психически, так и физически. Рейвен вздернула подбородок. Этот новый противник не запугает ее. Она — воплощенное самообладание и порядок. На этот раз она сможет уйти, поскольку ни одна невинная душа не была поставлена на карту.

С вызывающим выражением на лице она натянула потертые джинсы и связанный крючком джемпер. Как она поняла, он принадлежит Старому Свету и не одобрит ее американскую манеру одеваться. Она быстро собрала вещи, беспорядочно сбрасывая одежду и косметику в потрепанный чемодан, — так быстро, как только могла.

Но когда она сверилась с расписанием, то пришла в смятение. В ближайшие два дня не будет ни одного поезда. Она могла бы очаровать какого-нибудь мужчину, чтобы он увез ее отсюда, но это значит, что придется оставаться в замкнутом пространстве автомобиля в течение долгого времени. Хотя это, может быть, меньшее из двух зол.

Вдруг она снова услышала мужской смех, низкий, удивленный, дразнящий.

Ты пытаешься сбежать от меня, малышка.

Рейвен упала на кровать, сердце заколотилось. Его голос напоминал черный бархат, он сам по себе был опасен.

Не надо льстить себе, хвастун, Я — туристка, значит, я путешествую.

Она заставила свой разум оставаться спокойным, даже когда почувствовала ласковое прикосновение его пальцев к своему лицу. Как он это делает? Ласка была невесомой, но она ощутила ее всем телом, вплоть до кончиков пальцев на ногах.

И куда ты думаешь отправиться?

Он лениво потянулся, его тело было свежим после сна, а разум был более живым от испытываемых эмоций. Он наслаждался перепалкой с ней.

Дальше от вас и ваших странных игр. Возможно, в Венгрию. Мне всегда хотелось побывать в Будапеште.

Маленькая лгунья. Ты собираешься вернуться в свои Соединенные Штаты. Ты играешь в шахматы?

Она вытаращила глаза.

Шахматы?

Мужские забавы иногда просто бесят.

Шахматы. Да. Так как, играешь?

Конечно.

Сыграй со мной. Сейчас?

Она стала заплетать в косу свои тяжелые волосы. В его голосе было что-то пленительное, гипнотизирующее. Что-то, что трогало ее душу, но повергало в ужас сознание.

Но сначала я должен поесть, да и ты голодна. Я чувствую твою головную боль. Иди пообедай, встретимся в одиннадцать.

Ни за что. Я не хочу встречаться с вами.

Ты боишься.

Это было сказано с очевидной насмешкой.

Она рассмеялась, отчего все его тело охватил огонь.

Хотя время от времени я и совершаю глупые поступки, но я отнюдь не дура.

Скажи мне, как тебя зовут.

Это был приказ, и Рейвен почувствовала непреодолимое желание ему подчиниться.

Она постаралась очистить свое сознание, стереть с него все, словно с грифельной доски. Это было больно, точно острые иглы пронзили ее голову, заставив ее внутренне сжаться. Он не получит силой то, что она могла бы дать ему по собственной воле.

Почему ты продолжаешь сражаться со мной, когда знаешь, что я сильнее? Ты сама себя ранишь, тратишь силы, а победа все равно будет за мной. Я же чувствую, чем тебе приходится платить за наше общение. И я могу добиться от тебя покорности другими средствами.

Почему вы используете силу, чтобы чего-то добиться от меня, хотя могли бы просто попросить?

Она почувствовала его замешательство.

Мне жаль, малышка. Я привык получать то, что хочу, почти без усилий.

И не тратите сил на такую простую вещь, как вежливость?

Иногда это более чем целесообразно.

Она смяла подушку.

Вам стоит что-то сделать с вашим высокомерием. Если вы обладаете властью, это еще не значит, что нужно выставлять ее напоказ.

Ты забываешь, что большинство людей не могут обнаружить ментальные воздействия.

Но это не оправдание, чтобы лишать человека свободы выбора. И как бы то ни было, речь идет не о «воздействиях» — вы отдаете приказы и требуете полного подчинения. Это намного хуже, потому что люди превращаются в стадо овец. Это ведь ближе к правде?

Ты сделала мне выговор.

Только эта мысль осталась на поверхности его сознания, словно он утратил свое мужское превосходство над ней.

Не пытайтесь надавить на меня.

Теперь в его голосе зазвучала угроза, это была тихая скрытая опасность.

Я не буду «пытаться», малышка. Будь уверена, я смогу добиться от тебя уступчивости.

Тон его голоса был одновременно и шелковистым, и безжалостным.

Вы похожи на испорченного ребенка, требуя своего.

Она поднялась, прижимая подушку к своему протестующему животу.

Я собираюсь спуститься вниз в столовую. У меня начинается страшная головная боль. А вам советую охладить свой пыл, опустив голову в ведро с водой.

И она не лгала — от попытки противостоять ему на его уровне ей стало плохо. Она осторожно направилась к двери, опасаясь, что он может остановить ее. Она будет чувствовать себя в безопасности среди людей.

Пожалуйста, малышка, скажи свое имя.

Это было сказано с серьезной любезностью.

Рейвен вдруг поняла, что улыбается.

Рейвен. Рейвен Уитни.

Вот что, Рейвен Уитни, ешь, отдыхай. Встретимся в одиннадцать за партией в шахматы.

Контакт резко оборвался. Рейвен медленно выдохнула, прекрасно понимая, что должна бы испытать чувство облегчения, но никак не утраты. Самое настоящее обольщение звучало в его гипнотическом голосе, его смехе на протяжении всего их разговора. Она чувствовала то же одиночество, что и он. Ей не хотелось думать, почему ее тело оживает от одного прикосновения его пальцев. Вспыхивает. Желает. Требует. И это только от одного прикосновения его сознания. Обольщение было больше, чем просто физическим, — чем-то глубоким, естественным, чем-то, что она не могла объяснить. Он словно дотронулся до ее души. Его желание. Его темнота. Его ужасающее, неотступное одиночество. Она тоже желала всего этого. Нуждалась в ком-то, кто бы понял, каково это — быть такой одинокой, такой испуганной, что даже дотронуться до другого существа, приблизиться к нему слишком близко не можешь. Ей нравился его голос — в нем и утонченность Старого Света, и забавное мужское высокомерие. Интересно, что он знает? И что он может?

Ее руки слегка дрожали, когда она открывала дверь в коридор. Ее тело снова принадлежало ей, двигалось легко и плавно, подчиняясь ее воле. Она сбежала по ступенькам и вошла в столовую.

Занятых столиков, конечно, было намного больше, чем прошлой ночью. Обычно Рейвен по возможности сторонилась общественных мест, предпочитая избегать усилий по защите своего разума от нежелательных эмоций. Но она сделала глубокий вдох и вошла.

Джейкоб взглянул на нее с доброжелательной улыбкой и поднялся, словно ожидая, что она сядет за их стол. Рейвен заставила себя улыбнуться в ответ, не представляя, как сейчас выглядит: невинной, волнующей, абсолютно недосягаемой. Она пересекла комнату, поприветствовала Шелли, и ее представили Маргарет и Гарри Саммерс. Соотечественникам-американцам. Она постаралась, чтобы ее лицо не выдало поднявшейся в ней тревоги. Поскольку Рейвен прекрасно знала, что ее фотография была напечатана почти во всех газетах и ее даже показывали по телевидению в ходе расследования последнего дела об убийствах. Она не хотела быть узнанной, не хотела возвращения того кошмара, который ей пришлось пережить, исследуя извращенное мужское сознание. Не было более отвратительной темы для разговора за ужином.

— Садись здесь, Рейвен.

Джейкоб элегантно отодвинул для нее стул с высокой спинкой.

Осторожно, стараясь избегать физического контакта, Рейвен позволила себя усадить. Это был самый настоящий ад — находиться в непосредственной близости от такого количества людей. Даже будучи ребенком, она страдала от воздействия эмоций, излучаемых окружающими. Она едва не сошла с ума, прежде чем научилась ставить защиту. Это работало, пока боль или разочарование не становились слишком сильными или пока она не прикасалась к другому человеку. Или, как сейчас, когда находилась рядом с очень сильным дьявольским разумом.

Прямо во время беседы, которая журчала вокруг, среди людей, казалось бы неплохо проводивших время, Рейвен вдруг ощутила знакомые признаки перенапряжения. Словно осколки стекла впились в голову, а в животе все протестующе перевернулось. Она не могла съесть ни кусочка.

Михаил вдохнул ночной воздух, медленно пересекая городок в поисках того, в чем нуждался. Нет, это была не женщина. Он не смог бы вынести женского прикосновения к своей коже. Он проснулся в опасно сильном сексуальном возбуждении и был очень близок к обращению. Он мог потерять самообладание. Поэтому лучше, если это будет мужчина. Он с легкостью двигался вперед среди людей, отвечая на приветствия тех, кто его знал. Все уважали его, с ним считались.

Споткнувшись позади молодого человека — он подходил ему по сложению и силе, а запах его тела свидетельствовал о здоровье, и в венах бурлила жизнь, — после непродолжительной и ничего не значащей беседы Михаил мягко отдал приказ, дружески обхватив свою жертву за плечи. И в глубокой тени, склонив голову, он отлично утолил голод. Он был осторожен и старался держать свои эмоции под жестким контролем. Этот молодой человек ему понравился, он знал его семью. Он не мог совершить ошибку.

Первая волна страданий ударила как раз в тот момент, когда он поднял голову.

Рейвен.

Он бессознательно устремился к ней, нежно дотрагиваясь своим сознанием до ее сознания и стараясь убедить себя, что она все еще с ним. Встревоженный, он быстро закончил свое дело, освобождая молодого человека из-под своего влияния и внушая ему продолжение разговора. Дружески смеясь, он непринужденно принял рукопожатие и поддержал собеседника, когда у того слегка закружилась голова.

Михаил открыл свое сознание, сосредоточившись на связывающей их нити, и последовал по ней. Прошли годы с того момента, когда он пользовался этим способом в последний раз, и навыки почти забылись, но он смог увидеть то, что хотел. Рейвен сидела за столом в окружении двух пар. Внешне она выглядела прекрасной и безмятежной. Но он знал, что это не так. Он смог ощутить ее замешательство, невыносимую боль, поселившуюся в голове у этой женщины, ее желание подняться и сбежать от всех. В ее глазах — цвета сапфира — сквозила боль, лицо побледнело. Напряжение. Он поразился, какой сильной она оказалась. И дело было не в телепатии — никто, кроме него, даже обладая телепатическими способностями, не смог бы понять, какую боль она испытывает.

А потом мужчина, который сидел рядом, наклонился вперед, глядя ей прямо в глаза. На его лице застыло желание, и глаза светились страстью.

— Пойдем пройдемся, Рейвен, — предложил он, а его рука, скользнув под столом, задержалась на ее колене.

И сразу же головная боль, мучившая Рейвен, увеличилась во сто крат, почти раскалывая череп и вызывая резь в глазах. Она выдернула свою ногу из-под ладони Джейкоба. Внутренний демон подпрыгнул, взревев от ярости, и вырвался на свободу. Михаил еще никогда не испытывал такой ненависти, как в эту минуту. Она захлестнула его, подчиняя себе, становясь им. Кто-то мог причинить ей боль, так небрежно, даже не сознавая, что делает, и не задумываясь об этом. Кто-то осмелился дотронуться до нее, когда она так уязвима и беззащитна. Этот человек осмелился положить на нее свою руку. Он с шумом пронесся по небу, и прохладный ветер только раздул его ярость.

Рейвен ощутила силу его гнева. Воздух в комнате стал наэлектризованным, на улице поднялся ветер и превратился в вихрь. Ветви деревьев барабанили по стенам, а ветер угрожающе стучал по стеклам. Несколько официантов столкнулись на бегу, испуганно всматриваясь в беззвездную ночь, которая вдруг опустилась на город. Комната погрузилась в неестественную тишину, словно все одновременно задержали дыхание.

Джейкоб стал задыхаться, обеими руками хватаясь за горло, словно стараясь оторвать сдавившие его железные пальцы. Лицо Джейкоба покраснело, покрылось пятнами, глаза выкатились. Шелли закричала. К ним подбежал молодой официант, чтобы помочь. Стоявшие поблизости люди вытягивали шеи, стараясь рассмотреть, что происходит.

Рейвен старалась оставаться спокойной, несмотря на резкую слабость. Эмоции вокруг нее были слишком сильными, чтобы она могла остаться невредимой.

Отпусти его.

Ответом ей была тишина. Несмотря на усилия официанта, который отчаянно отрабатывал на нем прием Геймлиха[4], Джейкоб упал на колени, губы у него посинели, а глаза вылезли из орбит.

Пожалуйста, я прошу тебя, пожалуйста. Отпусти его. Ради меня.

Неожиданно Джейкоб сделал глубокий вдох, как-то страшно поперхнувшись, мучительно и неприятно. Его сестра и Маргарет Саммерс присели с ним рядом, в их глазах стояли слезы. Рейвен машинально сделала движение в их сторону.

Не дотрагивайся до него!

Это был жесткий приказ без всякого ментального воздействия, и это пугало больше, если б он применил свою силу.

Рейвен окружали эмоции, исходившие от всех присутствующих. Боль и ужас Джейкоба. Страх Шелли, беспокойство хозяйки гостиницы и потрясение американских туристов. Все эти эмоции буквально сбивали ее с ног, на которых она и так уже еле держалась. Но именно от его всепоглощающей ярости голову словно пронзали сотни иголок. В животе все переворачивалось и сжималось, и Рейвен, почти согнувшись пополам, отчаянно искала глазами дамскую комнату. Если хоть кто-нибудь дотронется до нее, чтобы помочь, она просто сойдет с ума.

— Рейвен.

Голос был теплый, чувственный, ласковый. Спокойствие в эпицентре бури. Черный бархат. Красивый. Успокаивающий.

Любопытство заставило замолчать всех, кто был вместе с ней в столовой, когда туда вошел Михаил. Он был воплощением высокомерия и абсолютной власти. Высокий, темноволосый, мускулистый. Его глаза горели огнем, в них была темнота и тысяча секретов, что немедленно привлекало к нему внимание. Эти глаза могли загипнотизировать и очаровать, как и голос. Он двигался так стремительно, что официанты спешно уступали ему дорогу.

— Михаил, для нас такая честь, что вы присоединились к нам, — Хозяйка гостиницы задохнулась от удивления.

Он бросил на женщину беглый взгляд, скользнув глазами по ее пышной фигуре.

— Я пришел за Рейвен. Мы договорились встретиться сегодня вечером, — сказал он мягко, но властно, и никто не рискнул ему возразить. — Она предложила сыграть партию в шахматы.

Хозяйка гостиницы кивнула головой, выдавливая улыбку.

— Желаю хорошо провести время.

Рейвен покачнулась, схватившись за живот. Ее сапфировые глаза стали огромными. Но прежде чем она успела двинуться с места, он оказался прямо перед ней, протянув руки.

Не надо.

Она закрыла глаза, боясь его прикосновения. Она почти на пределе, она не сможет вынести столько чужих эмоций, а тем более прикосновений.

Но Михаил не колеблясь подхватил ее на руки, прижал к груди и с каменным лицом понес прочь. За его спиной послышался взволнованный шепот.

Рейвен напряглась, ожидая обострения всех ощущений, но он закрыл свое сознание, и все, что она почувствовала, — это какие сильные у него руки. Он вынес ее в ночь, передвигаясь легко и плавно, словно она ничего не весила.

— Дыши, малышка, это поможет, — сказал он с удовлетворением, но тепло.

Рейвен послушалась совета, слишком изнуренная, чтобы сопротивляться. Она приехала в эти дикие, глухие места, чтобы исцелиться, но вместо этого чувствует себя еще более разбитой, чем прежде. Осторожно приоткрыв глаза, она посмотрела на него сквозь длинные ресницы.

Его волосы цвета темных кофейных зерен, того же тона, что эспрессо, были завязаны в длинный хвост. Властное лицо ангела и дьявола одновременно, чувственный и несколько жестокий рот, полуприкрытые глаза обсидианового оттенка, ледяные, магнетические. Она не могла прочитать его, не могла ощутить его эмоции или услышать его мысли. Такого с ней прежде не случалось.

— Отпустите. Я чувствую себя глупо — вы меня несете, словно какой-то пират.

Большими шагами он уносил ее в лесную чащу. Ветки покачивались, шелестели кусты. Ее сердце трепетало. Она сделала усилие, чтобы отпрянуть, но это было бесполезно.

Он посмотрел на нее, как на добычу, не замедлив шага, ничего не ответив и не обратив ни малейшего внимания на ее сопротивление. Это было унизительно.

Голова Рейвен безвольно откинулась на его плечо. Она едва дышала.

— Вы меня похищаете или спасаете?

Крепкие белые зубы блеснули в ответ — улыбка хищника и мужчины.

— Может быть, и то и другое.

— Куда вы меня несете?

Она приложила руку ко лбу, отказываясь от борьбы — и физической, и ментальной.

— К себе домой. У нас свидание. Я Михаил Дубрински.

Рейвен потерла виски.

— Сегодняшний вечер не слишком удался. Я чувствую себя...

Она умолкла, заметив мелькающие тени — они двигались за ними. Ее сердце почти остановилось. Оглянувшись вокруг, она сделала вдох, потом второй, третий. Ее рука вцепилась в его плечо.

— Отпусти меня, Дубрински.

— Михаил, — поправил он, по-прежнему не сбавляя шаг.

Суровое выражение его губ смягчила улыбка.

— Ты увидела волков?

Она ощутила безразличное пожатие его широких плеч.

— Успокойся, малышка, они не причинят нам вреда. Это их дом, как и мой. Мы достигли взаимопонимания и заключили мир.

Почему-то она поверила ему.

— Ты хочешь навредить мне? — осторожно спросила она, желая понять.

Его темные глаза снова скользнули по ее лицу, задумчиво, скрывая тысячи секретов и, без всякого сомнения, собственнически.

— Я не из тех мужчин, которым нравится причинять женщинам боль, как ты, может быть, подумала. Но я не сомневаюсь — легко нам не будет. Ты бросила мне вызов, и тебе это понравилось. — Он постарался ответить честно.

Он смотрел так, словно она принадлежала ему, словно он имеет на нее все права.

— Видишь ли, ты был не прав, причиняя боль Джейкобу. Ты мог убить его.

— Не защищай его, малышка. Я позволил ему жить, потому что об этом попросила ты, но я всегда могу довести начатое до конца.

Приятное ощущение.

Ни один мужчина не вправе прикасаться к женщине Михаила и ранить ее, как сделал этот тип. Если мужчина неспособен понять, какую боль он причиняет Рейвен, это его не оправдывает.

— Ты не должен так считать. Джейкоб безобиден. Просто он ко мне неравнодушен, — постаралась она объяснить.

— Не советую произносить при мне его имя. Он дотронулся до тебя, положил на тебя руку и…

Вдруг он остановился посередине леса — такой же дикий и неприрученный, как окружившие их волки. Он дышал ровно, как будто не прошел несколько миль, унося ее на руках. Глаза глядели безжалостно.

— Он причинил тебе сильную боль.

У нее перехватило дыхание, когда к ней склонилась его темноволосая голова. Его губы были всего в нескольких дюймах, и она чувствовала его теплое дыхание на своей коже.

— Не надо спорить со мной по этому поводу, Рейвен. Этот мужчина дотронулся до тебя, причинив тебе боль, и я не вижу причин, почему он должен жить дальше.

Она смотрела ему в лицо. Оно показалось ей безжалостным.

— Ты ведь это не серьезно?

Она не хотела замечать тепло, которое разлилось по телу от его слов. Джейкоб действительно причинил ей боль, такую сильную, что у нее перехватило дыхание, и каким-то образом, когда никто ничего не понял, Михаил понял все.

— Абсолютно серьезно.

Он снова понесся семимильными шагами.

Рейвен затихла, решая для себя загадку. Она встречалась со злом лицом к лицу — это было отвратительное, развращенное сознание серийного убийцы. Этот мужчина так спокойно говорил об убийстве, но она не чувствовала в нем зла. И при этом знала, что она в опасности, и эта опасность исходит от Михаила Дубрински — человека с неограниченной властью и настолько высокомерного, что он думает, будто имеет на нее права.

— Михаил...

Она так ослабела, что начала заметно дрожать.

— Я хочу вернуться.

Темные глаза снова в упор посмотрели на нее, замечая страх в пристальном взгляде синих глаз. Сердце у нее колотилось, а сама она дрожала в его руках.

— Вернуться назад? Зачем? Чтобы умереть? Или испытывать одиночество? С этими людьми тебя ничто не связывает в отличие от меня. Если ты вернешься, легче тебе не станет. Рано или поздно они поймут, что ты другая. И постепенно растащат твою душу по частям. Ты в большей безопасности под моей защитой.

Она ударила по груди, твердой, как стена, и ее руки прикоснулись к его разгоряченной коже. Это была ловушка. Он прижал ее к себе, и его холодные глаза потеплели.

— Тебе меня не одолеть, малышка.

— Я хочу вернуться назад, Михаил.

Она постаралась справиться с голосом, так как не была уверена, что ей действительно этого хочется. Он знал ее. Знал, что она чувствует, знал, какую цену платит за свой дар. Влечение между ними было таким сильным, что она с трудом понимала, что происходит.

Впереди замаячил дом — темный и страшный, беспорядочная каменная громада. Она вцепилась в его рубашку. Михаил понял, что она не подозревает: этот бессознательный жест выдал ее с головой.

— Рейвен, со мной ты в безопасности. Я не позволю никому и ничему причинить тебе вред.

Она сглотнула, когда он толкнул тяжелые железные ворота и поднялся по ступеням.

— Прошу.

Он позволил себе потереться подбородком о ее шелковистую макушку и ощутил, как внутри у него все перевернулось.

— Добро пожаловать в мой дом, — тихо сказал он, обволакивая ее бархатистым голосом, словно это был отблеск камина или солнечный свет.

Очень медленно, почти неохотно, он поставил ее на ноги перед порогом.

Михаил потянулся открыть дверь и отступил.

— Ты входишь в мой дом по своей воле? — торжественно спросил он, обжигая ее взглядом, скользя глазами по ее лицу, задерживаясь на губах, чтобы снова вернуться к ее бездонным синим глазам.

Она была напугана, он мог легко прочитать это — пленница неистового существа, которая хочет доверять ему, но не в силах устоять на ногах, загнанная в угол, но не теряющая надежду на сопротивление до последнего вздоха. Она нуждалась в нем почти так же, как он нуждался в ней. Кончиками пальцев она дотронулась до дверного проема.

— Если я скажу «нет», ты вернешь меня назад в гостиницу?

Ну почему она так хочет остаться с ним, если знает, как он опасен? Он не давил на нее, она была достаточно одарена, чтобы почувствовать это. Он казался таким одиноким, таким гордым, хотя глаза его горели снедающим его изнутри огнем желания. Он не ответил ей, не пытался ее убедить — просто молчал и ждал.

Рейвен прерывисто вздохнула, признавая поражение. Она никогда не встречала человека, с которым могла бы сидеть рядом и разговаривать, даже дотрагиваться до него и при этом не ощущать наплыва мыслей и чувств. Это само по себе было обольщением. Она уже занесла ногу, чтобы переступить через порог, когда Михаил схватил ее за руку.

— Скажи, что ты это делаешь по собственному желанию.

— Я делаю это по собственному желанию.

Она вошла в его дом, опустив ресницы. Рейвен не заметила, как дикая радость осветила его лицо.