"На пороге юности" - читать интересную книгу автора (Рязанова Екатерина Михайловна)

Весна

Однажды Олег, выйдя из дому, увидел, что из водосточной трубы на цоколь дома падают быстрые прозрачные капли.

Олег посмотрел вверх. Голубое небо и яркое солнце обещали мороз. Но из трубы с нагретой солнцем крыши одна за другой падали капли. Сбегая вниз, капли образовывали ручеек, который бежал по тротуару, растекаясь по натоптанному снегу. В маленьких выбоинах уже образовались яркие голубые лужицы. В лужицах по очереди купались воробьи. Один из них прыгнул на цоколь и, вытягивая шею и отряхиваясь, пытался принять душ прямо под трубой.

Олег постоял, посмотрел на капли, на застывающий ручей и на воробьев. И вдруг подумал, что уже весна!

В школе Олега встретила оживленная суета.

— Вот он! — закричал Коля Раков и, подскочив к Олегу, потащил его за рукав в угол, приговаривая: — Постой-ка, иди-ка сюда, постой-ка!

В углу стояли ребята, окружив тесным кольцом Веру.

Вожатая улыбалась. С таинственным видом она спросила Олега:

— Павлов, умеешь ты печь пироги?

Олег растерялся:

— Я? Конечно, нет.

— Так. А скажи-ка нам, сумеешь ли ты проявить изобретательность, сохранить тайну?

Вопросы так не вязались один с другим, что Олег заподозрил подвох и молча переводил глаза с вожатой на ребят.

— Ты говори, не проболтаешься, если мы кое-что тебе скажем?

— Это я — то?! — Олег презрительно оглядел всех.

— Вот это нам подходит, — рассмеялась Вера и тут же посвятила Олега в тайну.

Оказалось, что седьмой "В" задумал отпраздновать Восьмое марта не совсем обычно.

Решено было пригласить в гости Анну Михайловну, всех мам и угостить их не только торжественными речами и концертом, но и чаем с пирогами собственного изготовления. Причем всё должны будут сделать мальчики, а девочки тоже будут гостями. Решено все подготовить так, чтобы мамы и не догадались.

— Хочешь принять участие в приготовлении ужина? — спросила Вера.

— Я?! — изумился Олег. Ему дома не поручали даже очистить картофелину.

— Ну конечно, ты. 3десь мало кто умеет печь пироги, все будут печь впервые...

— Нет, я не могу, — решительно отказался Олег.

— Хорошо, тогда ты принесешь чайные ложки, — объявил Коля Раков и сделал какую-то отметку в своей записной книжке. — Только смотри матери не рассказывай, для чего тебе ложки. Придумай там что-нибудь.

Олег согласился. Он с интересом следил за распределением необычных обязанностей. Прибавлялись все новые и новые хранители тайны. Девочкам Вера не разрешала даже подходить близко, и они, обиженно и насмешливо поджимая губы, собрались в противоположном конце класса.

Желающих готовить пироги оказалось все же довольно много. Коля Раков составил длинный список поваров. Новее они выражали сомнение в том, сумеют ли что-нибудь сделать.

— Вы отлично справитесь, — заметила Вера, просматривая список. — Я вам дам прекрасного консультанта. Чурносова! — тут же крикнула она, обращаясь к группе девочек.

Галя, встряхивая кудряшками, подбежала. Пока Вера задавала ей вопросы о хранении тайны, Олег с огорчением подумал о том, что он, пожалуй, поторопился. Не следовало ему отказываться от такого интересного дела, как приготовление пирогов.

Он подошел к Ракову и негромко спросил его:

— А ты не можешь меня переписать?

— Как — переписать? — не понял тот, продолжая разбираться в своих заметках.

— Перевести в повара, — вполголоса пояснил Олег и слегка покраснел.

— Нет, не могу, — отрывисто ответил Коля. — Поваров теперь и так набралось слишком много. Больше никого записывать не буду. Надо обеспечить сервировку. Послушай, Олежка, принесешь, кроме ложечек, еще несколько штук тарелок?

— У нас нет тарелок, — холодно отрезал Олег и отошел от Коли.

В перемену Юра Студенцов поинтересовался:

— Ты будешь участвовать в этих детских забавах?

Олег все еще был раздосадован:

— Над всем, если захотеть, можно посмеяться. Почему бы нам не угостить наших родителей чаем, хотя бы один раз в году?

— О, какая поразительная сознательность! — насмешливо протянул Юрка и отошел от Олега посвистывая.

Дома Олег стал соображать, как взять чайные ложечки, чтобы мама не заметила и не задала бы лишних вопросов.

Он решил просто спрятать их с тем, чтобы Восьмого марта отнести в школу. Так он и сделал. Выбрал несколько штук получше и спрятал в портфель, оставив в буфете всего две алюминиевые.

Но за ужином мама заметила:

— Куда это задевались все ложки? Утром вымыла, сложила в буфет, и уже все повытаскали. Сколько раз просила не разбрасывать грязную посуду! И в кухне ни одной не вижу.

— Кому же их повытаскать, — удивленно проговорил отец, — нас с Олежкой и дома не было...

Мама промолчала, но Олег слышал, как она еще долго бренчала в буфете посудой.

Вечером, забывшись, Олег неосторожно вытащил из портфеля учебники, и вместе с ними на стол со звоном высыпались чайные ложечки.

Олег прикрыл их тетрадкой и испуганно оглянулся на родителей.

Мать сидела на диване и шила. Отца не видно было из-за развернутой во всю ширину газеты.

— Чем это ты там гремишь? — спросила мать, не отрывая глаз от шитья.

— Это так, обыкновенные железки, — схитрил Олег.

— Опять начал всякую дрянь в портфель насовывать? Уж пора бы отвыкнуть, в восьмой класс переходишь.

— Больше не буду, — отозвался Олег так покорно, что отец выглянул из-за газеты и с удивлением посмотрел в его сторону.

Теперь Олегу казалось, что ложки неудобно хранить в портфеле. Он аккуратно сложил их и, завернув в бумагу, спрятал в карман брюк.

В этот вечер Олег рано улегся и уснул безмятежным сном человека, успешно справившегося с трудным делом.

Утром его разбудили осторожные голоса родителей.

— Оставь! — говорил отец. — Оставь как есть. Надо выяснить сначала, что к чему, а потом уже бить тревогу.

— Ты шутишь, Алексей! Может быть, мальчик поражен клептоманией! Надо повести его к врачу. А что, если...

Тут мать так понизила голос, что Олег ничего не мог услышать.

Отец недовольно хмыкнул, но, видимо, согласился.

— Сходи, если хочешь. Только поосторожнее, понимаешь?

"О чем это они? — соображал Олег, все еще потягиваясь в постели. — Что за болезнь у меня нашла мама?"

Когда он встал, родителей уже не было дома. Ложки по-прежнему лежали в кармане, только брюки были слегка подглажены.

Собираясь в школу, Олег с интересом и удовольствием думал о предстоящем празднике.

Коля Раков встретил его у самой школы.

— Все пропало, — с унылым видом сообщил он Олегу.

— Что именно?

— Эти ослы начали тащить из дому что ни попадя. Маточкин приволок какое-то дорогое блюдо, а Семенов — хрустальную сахарницу. Сейчас вожатая и все матери сидят у директора. И твоя там.

— И моя? — поразился Олег. — А моя зачем?

— Уж не знаю. Может быть, ты уволок из дому всю мебель? — съязвил Коля.

— Нет, я как сказал, ложки принесу, так и принес, — хмуро возразил Олег.

— Ну вот. Даже такого пустяка не сумел принести незаметно.

У входа в класс Олег столкнулся с матерью. Она заглядывала в дверь, и вид у нее был растерянный и виноватый.

— Олежка! — сказала она. — Я пришла тебя попросить, чтобы ты после школы зашел за хлебом. Вот тебе деньги...

Олег обрадовался и удивился. Видно, мама приходила в школу не из-за ложек. Но почему ее так обеспокоил хлеб?

Ему все стало ясно, когда он узнал, что и другие мамы, побывавшие в школе, также просили своих детей зайти после занятий за хлебом или в аптеку; и при этом, как заметил Олег, многие из них улыбались также растерянно и чуть виновато. Вожатая тоже скоро вышла из кабинета, красная и смущенная. Только мать Вальки Семенова долго еще оставалась у директора. Скоро туда же вызвали и самого Вальку. Семенов потом рассказывал ребятам, что директор очень вежливо попросил его вернуть матери хрустальную сахарницу.

— У меня нет ее. Можете осмотреть парту, — твердил Валька.

Валькина мать заплакала, а директор стал объяснять Вальке, что для Восьмого марта не обязательно нужна такая дорогая, может пригодиться любая сахарница. Но Валька все не сдавался.

— Где я ее возьму? — бурчал он.

Тогда директор посоветовал Валькиной матери купить для этого случая другую сахарницу, подешевле. Валькина мать обещала и дала честное слово. Только тогда Валька принес сахарницу. Он прятал ее в ящике для мусора.

Мать ушла, унося, как трофей, свою драгоценность, а Валька долго ходил хмурый и на все утешения товарищей односложно бубнил:

— Я ее все равно разобью...