Сергей ШИКАРЕВ ПЕРСПЕКТИВА РЕТРОСПЕКТИВЫ

В те далекие времена, когда еще не все в мире пахло нефтью, моря и океаны бороздили парусные суда и чайные клиперы, а над землями Британской империи никогда не заходило солнце, грядущее казалось прекрасным и безоблачным. Сегодня, когда действительность не оправдала высоких ожиданий, оказалось, что радужные картины не обязательно связывать с грядущими столетиями. У вновь обнаруженного золотого века появились свои певцы, восславившие дух времени и олицетворяющую его технологию паровых машин. Одному из самых популярных субжанров НФ последних двух десятилетий посвящен обзор нашего критика.

Истоки паропанка восходят к работам калифорнийского кружка, сложившегося вокруг Филипа Дика, а конкретнее, к двум персонажам этого общества — К.У.Джетеру и Тиму Пауэрсу. Первый в романе «Ночь морлоков» (1979), основанном на известном сюжете Герберта Уэллса, описывает противостояние Мерлина и морлоков в Британии 1892 года. Второй во «Вратах Анубиса» (1983) отправляет в прошлое нашего современника — специалиста по творчеству поэта Уильяма Эшблесса (выдуманный персонаж, появляющийся и в книгах Джеймса Блейлока), чтобы в итоге выяснить, что сам Эшблессом и является.

Энциклопедия Клюта к авторам «протопаропанка» причисляет и двух английских писателей: Кристофера Приста, чья «Машина пространства» (1976) базируется на мотивах сразу двух книг Уэллса — «Машины времени» и «Войны миров», и Майкла Муркока, чья серия «Кочевники времени» рассказывает о приключениях Освальда Бастейбла и многочисленных исторических персонажей в мире Британской империи, сохранившей свое господство и во второй половине XX века. К числу предшественников паропанка следует добавить и роман Гарри Гаррисона «Да здравствует Трансатлантический туннель! Ура!» (1972), в котором рассказывается о грандиозном проекте, должном связать Британскую империю со своей заокеанской колонией. Хотя действие книги и происходит в семидесятых годах прошлого века, общественные устои наследуют викторианским традициям.

Для большинства названных книг характерны одни и те же локации. Место действия — Лондон (в дальнейшем — промышленно развитый мегаполис, основной «пункт назначения» стимпанковских произведений). Время действия — XIX век, правление королевы Александрины Виктории.

Восьмидесятые стали временем победившего киберпанка. Неудивительно, что авторы, воспевавшие викторианскую Англию, противопоставляли себя тем, кто писал о компьютерах и виртуальной реальности. К.У.Джетер, анализируя в одном из номеров «Локуса» за 1987 год собственный роман «Адские устройства» (1987) с дивным подзаголовком «сумасшедшая викторианская фантазия», заметил, что для характеристики творчества таких авторов, как Пауэрс, Блейлок и, собственно, Джетер, необходим специальный термин, основывающийся на технологиях излюбленной эпохи. И термин этот Джетер же и предложил — «паропанк» («стимпанк»).

Забавно, но едва Ли не самое известное произведение паропанка, роман «Машина развлечений» (1990), вскоре после локусовской публикации создали эстетические противники — отцы-основатели киберпанка Гибсон и Стерлинг. Они сделали паровые технологии не просто моментом повествования, но и его сюжетообразующим элементом. Лондонские дома снабжены паровым отоплением, в театральных залах сменяют друг друга кинотропические представления, а главное, без устали работают паровые вычислители (название книги отсылает к разностной машине Чарлза Бэббиджа — первому прототипу современных компьютеров), персональная информация собирается в правительственных индексах и на перфокартах, а клакеры играючи справляются со сложными устройствами.

Одним словом, дуэт Гибсона и Стерлинга нарисовал впечатляющую картину информационного общества в «викторианских одеяниях». При этом в роман вплетены и анахронизмы, и приметы современной реальности: форма хаки на английских солдатах периода Крымской войны и сделанные в Японии искусные механизмы. В целом роман является вторжением традиционных тем и мотивов киберпанка в пространство Жюля Верна. Убедительная демонстрация альтернативных технологий добавляет к определению паропанка еще одну характерную черту.

Уже в первую пятилетку 1990-х во временную брешь, проделанную первопроходцами паропанка, устремились и другие авторы. Первым поспешил застолбить свою сотку на поле поджанра Пол ди Филиппе. Вышедший в 1995 году сборник из трех новелл он озаглавил просто, без изысков — «Стимпанк Трилогия» (1995). Зато в самих текстах фантазия автора разыгралась будь здоров! В пространстве его рассказов соседствуют паровозы на урановом топливе и машины для перемещения в загробный мир; место королевы Виктории занимает искусственно выращенная самка тритона-скрытожаберника, а тевтонский рыцарь, фанатично отстаивающий чистоту арийской крови, гибнет, пронзенный швейной машинкой, некогда бывшей меч-рыбой. Не забывает ди Филиппе и об американском континенте, сталкивая лицом к лицу прославленных поэтов Эмили Дикинсон, Уолта Уитмена и Эзру Паунда.

Произведения ди Филиппе убедительно доказывают, что паропанк не обязан быть разновидностью альтернативной истории. Нил Стивенсон в «Алмазном веке» (1995) пошел дальше и перенес реалии викторианского общества в близкое будущее, свободно оперирующее уже не паро-, а нанотехнологиями.

Художественные возможности паропанка развивает не менее щедрый на яркие визуальные и провокационные образы Чайна Мьевиль, отнеся действие нью-кробюзонского цикла (на сегодняшний день включает в себя романы «Вокзал потерянных снов», «Шрам» и «Железный совет», 2000–2004) в выдуманный мир Бас-Лага. Впрочем, от перемены места действия социальная и политическая критика Мьевиля, известного левыми политическими взглядами, не стала менее острой и злободневной.

Книги Джея Лейка описывают мир, воплощающий представления Ньютона о Вселенной как о механизме. Причем в буквальном смысле: Земля, разделяемая Экваториальной стеной, движется вокруг Солнца по рельсам. Но наша планета может остановиться, потому ученик часового мастера Хетор должен найти Ключ, чтобы завести ее снова. На сегодняшний день цикл включает романы «Ходовая пружина» (2007) и «Регулятор хода» (2008), а вскоре должна выйти завершающая книга трилогии — «Шестеренка».

В вымышленном мире развиваются действия книг Стивена Ханта «Небесный суд» (2007) и «Заморское королевство» (2008), хотя расстановка сил напоминает об историческом противостоянии Англии и Франции, а атмосфера романов пропитана не столько духом викторианской Англии, сколько произведениями Диккенса и, чуть позже, Жюля Верна. В «Левиафане» (2009) Скотта Вестерфельда сталкиваются в мировой войне европейские державы, вооруженные паровыми технологиями. А в книге Чери Прист «Костотряс» (2009) действие происходит в Северной Америке времен золотой лихорадки после того, как Сиэтл, частично разрушенный странной машиной сумасшедшего ученого Левитикуса Блю, населяют зомби.

Антология «Паропанк» (2008), составленная Джеффом и Энн Вандермеер, демонстрирует условность жанровых границ и определений. Тематический сборник объединил таких разных авторов, как Тэд Чан, Пол ди Филиппе, Майкл Муркок, Нил Стивенсон, Джеймс Блейлок, Йэн Маклеод и Майкл Чабон.

Иногда авторы не прочь отступить от устоявшихся канонов жанра. Гордон Далквист в «Стеклянных книгах пожирателей снов» (2006) и последующем продолжении «Темный свиток» (2009) описывает не альтернативные технологии, а магический процесс, преображающий людей и похищающий их воспоминания. В книге «Anno Dracula» (1992) — первой из одноименного сериала Кима Ньюмена — описывается мир, в котором граф Дракула становится мужем королевы Виктории и правит Британской империей. В качестве персонажей цикла фигурируют известные исторические фигуры и литературные персонажи.

Историю о полой Земле (тема, которую отработали еще Конан Дойль и Жюль Верн) рассказал Джеймс Блейлок в «Подземном левиафане» (1984). В этом же ряду стоит упомянуть и два других его романа — «Гомункулус» (1986) и «Машина лорда Кельвина» (1992).

В романе «Антилед» (1993) Стивена Бакстера рассказывается об индустриальной революции, движимой силой не пара, а антильда — вещества, открытого на Южном полюсе. Автор находит новому виду энергии не только военное (Англия выигрывает Крымскую войну после появления над Севастополем характерного грибообразного облака), но и космическое применение. Причем сцены космического путешествия на Луну экипажа корабля «Фаэтон» напрямую отсылают к «лунным» романам Верна и Уэллса.

Подобные литературные реминисценции для паропанка являются делом обычным, почти обязательным. Нередко фантасты напрямую обращаются не только к творчеству, но и к биографиям Чарлза Диккенса, Артура Конан Дойля, Уилки Коллинза, Брэма Стокера… Недавний роман Дэна Симмонса «Друд» (2009) по-новому рассказал биографию Диккенса и о его взаимоотношениях с Уилки Коллинзом. Название книги прямо отсылает к так и не законченному произведению Диккенса. Причудливо смешались творчество Конан Дойля и лавкрафтовские мотивы в антологии Майкла Ривза и Джона Пилана «Тени над Бейкер-стрит» (2003), из которой отечественному читателю знаком рассказ Нила Геймана «Этюд в изумрудных тонах».

Автор «Шерлока Холмса» является и персонажем рассказа с киплинговскими интонациями «Сержант Ее Величества» (2005) Марии Галиной. Но в целом в русскоязычной НФ паропанк как-то не особенно прижился. Из наиболее заметных текстов назовем эпическую трилогию «Алюмен» Г.Л.Олди и Андрея Валентинова, роман «Пересмешник» (2009) Алексея Пехова, действие которого происходит в фэнтезийном мире Рапгара, и самобытный рассказ Шимуна Врочека «Ужасный механический человек Джона Керлингтона» (2007), описывающий историю времен войны Севера и Юга.

Возвращаясь к теме использования литературных героев в произведениях паропанка, невозможно не упомянуть многотомный цикл графических романов «Лига выдающихся джентльменов» Алана Мура и Кевина О'Нила, в котором собраны самые популярные литературные персонажи прошлого — Аллан Квотермейн, капитан Немо, Человек-невидимка, доктор Джекил, Джон Картер, братья Холмсы и Филеас Фогг.

Популярность стимпанка стремительно выплеснулась со страниц книг на иные просторы — кинематограф, мультипликацию, комикс… Это направление породило множество ответвлений, самое известное из которых — дизельпанк.

Впрочем, фантастикой дело не ограничилось: ретрофутуризм, винтаж, римейки. Прошлое все агрессивнее вторгается в современность. Почему же ретроспекция стала так популярна?

Мы живем не то в прекрасное, не то в злосчастное время, но определенно — беспокойное. Прошло уже сорок лет после выхода «Футурошока» (1970), в котором Элвин Тоффлер предупреждал о неизбежном возрастании скорости перемен, вызванных научно-техническим прогрессом и проникновением в общество порожденных НТР инноваций. Пусть некоторые из перемен и носят косметический характер, а другие, такие, например, как GPS-навигация и «дополненная реальность», еще не проявили себя в полной мере, все же очевидно: за два-три десятилетия развития компьютеров и мобильной связи общество изменилось сильнее, чем за тот же срок в любую из предшествовавших эпох.

Кто бы мог предположить, что вместе с настоящим столь же стремительно будут меняться и наши представления о будущем. За те же несколько десятилетий космические декорации для будущего человечества сменились виртуальными. А тем на смену в ближайшее время придут биотехнологические. К слову, расторопный ди Филиппе и тут преуспел, выпустив сборник рассказов с красноречивым названием «Рибофанк» еще в 1996 году.

Стоит ли удивляться нарастающему стремлению повернуть время вспять и вспомнить эпоху размеренности и упорядоченности, когда мир был более простым и открытым!

Неудивительно и то, что объектом ностальгии стала именно Викторианская эпоха. Время, когда, по расхожему выражению, «солнце не заходило над Британской империей» (впрочем, ирландцы всегда саркастически добавляли: это оттого что «Бог не доверяет англичанам и не хочет оставлять их одних в темноте»).

Действительно, в мире почти не осталось «белых пятен» — земные ландшафты, за исключением самых труднодоступных районов, были изучены и нанесены на карту. Более того, от изучения пространства человек перешел к активному его освоению и преображению (в XX веке этот импульс продолжился уже в виде космической экспансии). Особо показательно стремительное развитие сети железных дорог. Например, в США в 1830 году насчитывалось 64 километра железных дорог, а всего за десять лет были построены еще четыре с половиной тысячи километров. Если известный роман Верна «Вокруг света за 80 дней» и является художественным преувеличением, то совершенно незначительным. При этом осваиваемые просторы были вполне доступны и открыты для путешественников — нелегальная миграция и террористические угрозы еще не получили распространения. Французский социолог Андре Зигфрид писал о том, что в конце XIX века он совершил кругосветное путешествие, имея в качестве удостоверения личности только визитные карточки.

Идеализировать эпоху не стоит: естественно, такими возможностями обладали не все. Характерной чертой викторианского общества была жесткая социальная иерархия, поддерживаемая моральным кодексом строителя империализма и отягощенная бременем белого человека. Впрочем, развитие науки и техники подстегнуло и социальные инновации. Для молодых людей, сведущих в науке и поднаторевших в технике, открывались широкие просторы для деятельности и карьеры. Показателен охвативший Америку бум изобретательства, по поводу которого ехидно высказывался Марк Твен, сам ставший его жертвой. Изобретатели и инженеры становились героями, а у героев всегда есть подражатели и последователи.

Инженеры и изобретатели — молодые профессионалы, яппи XIX века стремились изменить или хотя бы усовершенствовать мир, и, что нечасто случается, общество поддерживало или, по крайней мере, не противодействовало их попыткам, связывая с ними надежды на светлое будущее. Не случайно обустройством жизни на «таинственном острове» занимался инженер Сайрес Смит (позднее схожие технократические ноты, хотя уже и не в столь благостных интонациях, зазвучат в «Машине различий»).

Символами новой эпохи стали всемирные выставки, начало которым положила лондонская выставка 1851 года с Хрустальным дворцом. Спустя четыре года французы ответили на вызов, построив специально для парижской выставки Дворец индустрии. На этих смотрах достижений мирового хозяйства научная, техническая и промышленная тематики играли ведущую роль.

Что ж, мир, в котором мы живем, создан пресловутой НТР, которая, как и всякая революция, разрушила прежний порядок, в том числе и социальный, но возложенных на нее надежд не оправдала. Как говорил Илья Ильф: радио есть, а счастья нет.

Вообще, иллюзия всеобщего благоденствия, достигаемого за счет научно-технического прогресса, напоминает историю шахматного автомата «Турок», созданного еще до наступления парового века. «Турок» прославился дважды: сначала как искусный механизм, одержавший победу над многими знаменитыми шахматистами, а затем как удивительный фокус: машина скрывала внутри умелого игрока. Достоверная демонстрация того, что в центре любых технологических новаций находится человек.

Разочарованность настоящим, усугубляемая всевозможными кризисами, катастрофами и катаклизмами, закономерно привела к ностальгии о временах более размеренных и безопасных, когда вода была чище, а трава зеленее. Обратим внимание, что время становления паропанка совпадает с окончанием самых благополучных десятилетий XX века. А разочарованность в так и не наступившем будущем и несбывшихся мечтах опрокинула золотой век в прошлое.

Понятие прогресса как последовательного и постоянного во времени улучшения непосредственно связано с одной из ключевых тем НФ — темой Будущего. Именно появление представлений о возможных образах грядущего ознаменовало окончательный разрыв закольцованного «магического» времени, после чего цивилизация зашагала вперед — в то самое прекрасное далеко. Отметим, что исчезновение магического времени происходило постепенно. Сначала появилось осознание прошлого как исторического процесса, и Геродот стал Отцом Истории. Однако представление о будущем появилось позднее. И воображаемые миры, и идеальные государства еще долгое время существовали не во временном, а в пространственном измерении. На это указывает и термин «утопия» — место, которого нет.

Появление идеи прогресса традиционно связывают с ранними христианскими мыслителями. Речь идет в первую очередь о «Граде Божьем» святого Августина, который впервые заговорил о едином для всего человечества линейном времени и указал на роль материального и духовного прогресса в христианстве. Однако является прогресс детерминантом (закономерной и неотъемлемой чертой) человеческой истории или случайной флуктуацией?

Жизненный опыт убеждает нас в постоянстве прогресса. Как писал Чехов, «я с детства уверовал в прогресс и не мог не уверовать, так как разница между временем, когда меня драли, и временем, когда перестали драть, была страшная».

Однако на рубеже тысячелетий всерьез заговорили о конце истории, объявленном в 1992 году Фрэнсисом Фукуямой применительно к политической идеологии, и о конце науки. История последующих десятилетий доказала сомневающимся свое существование, однако идея прогресса вообще и прогресса научно-технического в частности на сегодняшний день абсолютно безоговорочной уже не является.

Социальные сомнения отразились в текстах. Например, книга Майкла Суэнвика «Джек/Фауст» (1997) представляет читателю сжатую в несколько лет историю перехода от феодального общества к индустриальному обществу массового производства и массового же потребления, и заканчивается повествование весьма печально.

Чем же вызвана особая популярность паропанка, густо замешанного на альтернативных технологиях, современном образе мыслей и исторических реалиях Викторианской эпохи? Может быть, дело в том, что действие большинства жанровых текстов происходит в ключевое для современной цивилизации время — во второй половине длинного, по выражению историка Эрика Хобсбаума, XIX века, начавшегося с Великой французской революции и завершившегося с началом Первой мировой войны?

Именно тогда сложились все предпосылки для становления основных контуров современного мира: урбанизация, развитие науки, промышленности и капитала. Стоит все же отметить, что первопричины возникновения современной системы мира относятся к более раннему периоду. Совсем неслучайно Нил Стивенсон отнес действие своего «Барочного цикла» в середину XVII — начало XVIII века. Кстати, было бы любопытно сравнить творчество Стивенсона и Стерлинга — двух масштабных мыслителей современной НФ. В то время как первый сосредоточен на анализе современной цивилизации и ее истоков, уходя «в глубь веков», другой обращен к синтезу тенденций развития общества, формируя из них варианты нашего ближайшего (и не очень) будущего. Объединяет же обоих писателей подчеркнутый «наукоцентризм»: без науки нам из этого не выбраться.

Произведения ретроспективной НФ описывают различные сценарии развития человечества и создают своего рода художественный инструментарий для моделирования тех или иных вариантов развития науки, технологий и цивилизации. Стоит упомянуть роман Майкла Флинна «В стране слепых» (1990), базирующийся на распространенной идее раннего создания счетных машин. Вместо развития темы альтернативных технологий Флинн приводит любопытные размышления о закономерностях человеческой истории и возможности управления развитием общества — увы, в завершение книги автор перешел к тривиальному триллеру с убийствами и шпионскими играми.

Но двинувшееся было в направлении ретроспекции время не замыкается ли вновь во «второе магическое»? Третий закон Кларка вполне может указывать на частичное возвращение магического времени, для которого характерно не только движение по кругу, но и установление симпатического сродства предметов и явлений без определения, без скрепляющих их причинно-следственных связей, принципов и закономерностей. Наука не справляется с разъяснением собственных достижений и принципов мироустройства, а понимание или хотя бы истолкование таковых является одной из базовых потребностей человека. Научная картина мира на обыденном уровне уступает свои позиции сознанию совершенно магического типа — потребляющего плоды научно-технического прогресса и мало задумывающегося об их природе.

Не будем затрудняться умозрительными рассуждениями о том, насколько человек понимает или хотя бы интересуется принципами работы мобильной связи и навигационных спутников. Укажем лишь на очевидное каждому читателю соотношение НФ-книг и книг в жанре фэнтези, чья популярность в дополнение к вышеназванному распространению «магического сознания» основана на тех же предпосылках, что и паропанк, и другие произведения ретроспективной фантастики: неудовлетворенность настоящим и поиск альтернативы для человечества.

Притягательность прошлого понятна. Однако между пленительными, но зачастую иллюзорными и сконструированными воспоминаниями и нечеткими очертаниями грядущего выбор должен быть сделан в пользу блистательного будущего.