"Лучший гарпунщик" - читать интересную книгу автора (Круз Андрей)

В путь.

Разбудил меня отчаянный птичий гомон, такой, что в ушах зазвенело. Осторожно прокрался к выходу, выглянул, и ничего подозрительного не обнаружил, разве что на останках гиены пировала огромная толпа рыжих муравьев, объев кости практически наголо, даже хрящей на них не осталось. Что значит джунгли — утилизация ускорена до предела. Круговорот материи в природе осуществился прямо на глазах. Осталось только муравьев птицам склевать и в виде помета выкинуть, чтобы травка росла, значит.

Вера тоже зашевелилась, откинув одеяло, посмотрела на меня сонно. Затем спросила:

— Пойдем теперь?

— Теперь пойдем. — кивнул я.

— Как голова твоя?

— Нормально, ничего страшного.

Голова болела неслабо, но болела именно в месте ушиба, сама рана болела. А сотрясение, вроде как, никакими симптомами меня сегодня не дарило. Ни тошноты не было, ни в глазах не двоилось. Правда, отчаянно щипали ладони, изрезанные вчера о траву и кустарник, но это было терпимо.

— Ты говорила, что родник есть? — уточнил я.

— Верно, есть. — сказала девочка, откидывая одеяло. — Сейчас соберемся, и туда пойдем. Умыться хочется.

Она выглядела вполне деловой и готовой к походу. Вчерашние похороны состоялись — и во вчера остались. Черствость? Сомневаюсь. Что-то мне подсказывает, что тут мораль совсем другая. В тех местах, где «негры» обозы купеческие грабят, и это рассматривается как стандартный риск, вероятность погибнуть куда выше, чем у нас в Москве. Ну, если только не лезть, куда не надо, как я в свое время. Но это уже добровольный выбор. Мы всегда делаем свой выбор, и за его последствия отвечаем. А у Веры, как мне кажется, особого выбора нет — другие у нее места и времена, и где смерть обыденна — там и отношение соответственное. Живые должны жить, чтобы просто идти вперед. Что мы сейчас и сделаем.

Я хотел помочь ей собрать вещи, но она отрицательно покачала головой и почти мгновенно упаковала свой рюкзак, на тот же манер, каким был собран мой. Я заметил, что у нее и мачете имеется, но поменьше и полегче, не как у меня. Или это ятаган?

— Как это у вас называется? — спросил я, показав на нож.

— Мачете. — просто ответила она. — У вас есть такие?

— У нас рубить ими нечего. — усмехнулся я.

— Странно. — удивилось она. — А биться?

— Биться и другие способы есть.

Ответ ее удовлетворил, и она замолчала, сосредоточенно подгоняя на себе ремешки снаряжения.

Ну вот, так я и думал, такое лезвие не может быть только для лиан. Тут и конец заостренный, ткни кого — и проткнешь насквозь, да и изгиб такой… наводит на мысли. Я снова вытащил лезвие из ножен, прикинул в руке… да. Неплохо. Даже я, никогда в жизни никаким фехтованием не занимавшийся, смогу такой штукой так рубануть, что мало точно не покажется. Покрутил, да и закинул его на место.

«Винчестер» повесил на два ремня, за пояс и за плечи, на груди наискось. К счастью, его «родной» брезентовый ремень был двойным и легко разделялся. Это тоже вызвало заметное удивление у Веры, но она ничего не сказала. Тогда я просто показал ей, как можно быстро схватить винтовку, и как запросто можно ее отпустить. Она внимательно посмотрела, после чего кивнула. Ну вот, научил ребенка полезному.

— Андрей. — окликнула меня она.

— Ась?

Она протянула мне маленький парусиновый кисет, оказавшийся заметно увесистым. Я открыл его, заглянул внутрь, и обнаружил там горстку монет.

— Это что? — не понял я.

— Столько купцы платят хорошему охраннику. — сказала она серьезно. — За поездку с обозом и за охрану самих себя. Здесь три червонца, из которых один серебром. Ты взялся меня охранять до Новой Фактории, и это оплата.

— Не надо. — сказал я, пытаясь отдать кисет обратно. — Я все равно с тобой иду, и вот это все ты мне дала.

Я похлопал свободной рукой по дереву приклада.

— Все равно возьми. — скзала девочка. — Придем в город, тебе плохо будет совсем без денег. Это честная плата. Отец бы заплатил, и я заплачу, в этом нет дурного. А ружье и остальное… Лучше было бы, чтобы здесь осталось?

— Наверное не лучше… — ответил я, убирая кисет в карман. — Ну, спасибо. Впервые у меня наниматель такой молодой.

— А кем ты раньше был?

— Раньше? — усмехнулся я. — Был в солдатах. Был в охранниках.

— Солдатах? — не поняла она сначала, но затем закивала. — Слышала о солдатах, они в Кузнецке есть. Отряды стрелков, так?

— Так. — усмехнулся я.

— А в охранниках у кого?

— А у тех, кто просил и платил. — ответил я. — Мы вроде как по найму были. Сначала сам охранял, потом другими командовал.

И тут не соврал. Разве что ЧОП наш как «охранная фирма» работал меньше всего, скорее другими делами занимались. Но ей это знать не обязательно.

— Ну, видишь? — улыбнулась она. — Нас сам Всевышний свел в этом месте. Меня охранять надо, я девушка и одна. А ты вот, воин и охранник. И от отца ружье осталось как специально. Ты в Судьбу веришь?

— Не знаю. — пожал я плечами. — Пожалуй, что верю. Наверное, без судьбы не обошлось.

Тут не только без Судьбы, тут черт знает без чего не обошлось, на самом деле, иначе как я здесь оказался? Но будем считать, что Судьба тоже руку приложила, а не Судьба, так Удача. А если бы не вышла Вера из пещеры посмотреть? Съели бы меня гиены, да и все. Или в другом месте меня бы выкинуло. Откуда выкинуло-то, кстати? А я и не знаю. Но выкинуло удачно, спорить не стану. Густой населенностью эти края тоже не поражают, как мне кажется, мог где-то посреди леса оказаться, да там и пропасть. Довелось мне когда-то, в подростках, в лесу заблудиться, так честно скажу — неприятно это. Испугался я тогда, хоть всего за сутки выбрался.

— Пошли? — спросил я ее, делая шаг к выходу из пещеры.

— Пошли. — кивнула Вера, шагнув следом.

Утро в джунглях не было еще жарким, но было уже душным, как в остывшей за ночь бане. Резких запах свежей зелени, прелой листвы и каких-то ярко-оранжевых цветов, которыми были усеяны вившиеся над входом в пещеру лианы, все смешалось и било по обонянию как молотом. Птицы орали, уже сверчали какие-то насекомые, а кости гиены были обожраны муравьями окончательно, и красовались из травы невероятной белизной и чистотой. И даже трупного запаха почти не было — нечему было вонять. И муравьи почти исчезли. Интересно, до дороги, где куча падали, они себе дорогу проложат?

— Туда. — показала Вера на скалу, перекрывавшую вид. — Обойдем, и там родник будет.

Так и оказалось, мы не больше ста метров прошли. Правда, вымокли за это время в росе по колено. Не зря обозники эту пещеру приметили, вода совсем рядом — великое благо для устройства лагеря. Но воду я сначала услышал, потому что перед глазами стояла сплошная стена зелени, и откуда-то из-за нее доносился плеск.

Вера ловко выдернула из-за плеча мачете и его острием аккуратно раздвинула лианы. Я отметил про себя осторожность ее движения. И подумал, что это не зря, наверное. Пусть я в джунглях был всего пол дня и туристом, но то, что в них полно всякой вредной живности, я запомнил. А почему бы здесь, в лианах, змеям не быть, или паукам каким ядовитым? Ох, учиться мне теперь и учиться.

Кстати, надо будет посохи срубить. Дорога нас ждет дальняя, а заодно и пешая — лишними не будут. А от змеи длинная палка так и вовсе лучше некуда.

— Вера, а змеи есть здесь? — спросил я, вынимая свой мачете и аккуратно пробираясь мимо висящих веревок лиан.

— Конечно, много змей. — кивнула она. — В траве аккуратно надо, и вообще в заросли не лезть.

За завесой лиан нашему взору открылся вид на меленький водопад, срывавшийся с десятиметровой, примерно, высоты. Скалы, что лежали перед нами, и в которых была пещера, где мы прятались, по всему видать, были краем какого-то плато. И по этому плато тек ручей, срывавшийся здесь в чашу метров пятнадцати в поперечнике, потерянную среди джунглей.

— Видишь, как? — спросила она, явно гордясь собой, словно она сама тут все организовала. — И вода здесь чистая, с гор течет, пить не страшно. В лесу такого нет, почти все речки — зараза.

— Здорово. — согласился я, снимая с плеча большую флягу на ремне. — Наполним?

— Давай. — сказала Вера, повторяя мой жест. — Потом помытся мне надо.

— Помыться никогда не грех. — согласился я с ней.

И про себя добавил, что в походе так и вдвойне. И потеет человек, и грязь собирает, и спит в одежде. Не найдешь способа мыться, или протираться чем-нибудь регулярно — гнить начнешь.

Когда до мытья дело дошло, я немного удивился — Вера начала раздеваться у меня на глазах, и только почти уже оголившись, все же попросила отвернуться. Не то, чтобы я о чем предосудительном, ребенок она еще, и мыслей таких не было, а я о том, что не очень это с набожностью сочетается. На мой взгляд, по крайней мере. Мне всегда казалось, что если где очень много веры, то там и много всяких «нельзя». И девчонке-малолетке заголяться перед мужиком нельзя вдвойне.

Ну да ладно, мне так и проще, наверное, если нравы свободные, а то лишь накосячу больше в будущем. Я себя знаю, равно как и простоту свою, неуместную подчас.

Девчонка плескалась у меня за спиной, повизгивая от холодной воды, причем, надо ей должное отдать, долго плескалась. Лишь минут через десять зашлепали мокрые ноги по камню, и дрожащий голос сквозь стук зубов проговорил, с трудом выталкивая слова:

— Х-х-хол-л-л-од-дно-о…

— Ну а что ты хотела? — даже удивился я. — Родник. Можно поворачиваться?

— Ага…

Я обернулся, глянул на нее и даже засмеялся. Губы у Веры были синие, дрожащие, зубы стучали так, что я отсюда слышал, мокрые волосы прилипли к лицу, а сама она завернулась в одеяло, стараясь согреться.

— Осторожней надо. — прокомментировал я то, что увидел. — Ладно, теперь ты отворачивайся и меня охраняй.

Затем я сам смог оценить, насколько она не соврала — вода была ледяной. Даже не верится, что ее температура ниже ноля и быть не может — эта была как жидкий азот. Но тоже отмылся, так тщательно, как только смог. Вспомнил вчерашнюю парилку в полдень, представил, как мы пойдем по ней, и будем идти целый день, и сразу обрадовался холоду.

Еще заметил, что прямо под ногами, между камней, металось множество рыбы, напоминавшей некрупную форель, на первый взгляд. Надо же. Тут рыбалка классная должна быть, наверное, с голоду не загнешься. А эту хоть вообще руками лови. Я попытался, но ни черта не поймал, после чего заключил, что это мне просто не надо было, вроде как поддавался я.

Когда у меня зуб на зуб тоже не попадал от холода, я выбрался на камни и вытащил из ранца полотенце. Простое такое вафельное полотенце. Какое я по армии помнил, только еще и большое. Разве что… рубчики вроде как чаще расположены, чем в моем военном. И края подшиты серой ниткой, чего у нас отродясь не делали, только в тон.

Посох вырубить не удалось — не присмотрел ни одной более или менее прямой лесины, все какое-то изогнутое, вроде тех лиан. Нашел было палку, примерно вписывавшуюся в мои представления о требуемой форме, но выбросил сразу — она от влаги была весом как лом, и кора под пальцами просто в слизь разъезжалась. И руку после нее хоть заново мой. Не выйдет, видать, посохом обзавестись.

— Ну, теперь говори, в какую сторону Торг, а в какую — Новая Фактория. — спросил я.

— Солнце слева держи и тогда в Факторию попадем. — ответила Вера.

— Пошли, чего ждать. — кивнул я, и двинул к дороге.

На саму дорогу лезть не хотелось, но природа другого выхода не оставила. Едва колея вынырнула из оврага, джунгли стиснули ее с двух сторон так плотно, что и шага в сторону было не сделать. А идти через них, так мачете намашешься до полной одури. Поэтому пришлось топать по колее, лишь избегая грязи и норовя выбирать места с травой. Свежих следов не было, да и старые давно поистерлись. Колея и колея.

— Вера, а что, нечасто здесь люди ездят?

— А откуда часту быть? — удивилась она. — Тут с племенами только отец торговал, да еще несколько купцов. И далеко, и опасно. Да и Племя Горы совсем опасным стало. Они с работорговцами торг ведут, те им ружья на рабов меняют.

— Они на вас напали? — уточнил я, догадавшись.

— Они. — подтвердила Вера. — Я лица видела, не ошибусь.

Как в этих краях лица подтверждают племенную принадлежность, я уточнять не стал, чтобы не укреплять свою репутацию слабоумного, но решил, что для всех это очевидно. Кольца в носу какие-нибудь специальные, или там еще чего. Расовые и племенные признаки, например. Не спутаешь же в Африке бушмена с зулусом, ну и здесь так, возможно.

Шагала Вера, кстати, широко, явно была привычна к дальним походам, так что через час пути я перестал беспокоиться что девочка начнет уставать. Она как бы меня самого не переходила. Вперед не лезла, говорила тихо, по сторонам смотрела внимательно, в общем, ко всему привычного человека в ней видно было, даром что молодая совсем. Это хорошо, это в наши времена и в наших краях такие подростки все больше вывелись, они все больше за «Плейстейшн» время проводят. Как говорил один мой знакомый отставной полковник: «Мандавошку по стене гоняют», подразумевая при этом своих двух племянников.

Солнце поднималось все выше, а вместе с ним поднималась и температура. Похоже, что в местной бане опять печку включили. Птицы чуть стихли, потому как период основного концерта у них на рассвет с закатом приходится, насколько я заметил, а вот животных хватало. Несколько раз я замечал каких-то бурых зверей, размером и формой напоминавших барсука, копавшихся в траве или ломившихся через заросли, затем нам дорогу пересек целый выводок вполне обычного вида диких кабанов. На нас они внимания не обратили, но Вера заметно испугалась. Да и я струхнул, вспомнив, чем чреваты такие встречи в наших краях, если кабаны не в настроении, например. Поэтому, пока они в зарослях не исчезли и шум не стих, мы даже не шевелились.

Затем, ближе уже к полудню, когда начали размышлять о привале, я обратил внимание на необычный след — как будто по две пятерни с когтями прошли с двух сторон от волокущегося по грязи бревна.

— Кто это? — спросил я.

— Болотный ящер, похоже. — ответила Вера, настороженно оглядываясь. — Тут река близко быть должна, там их много.

— Крокодил? — уточнил я.

— Какой крокодил? — не поняла Вера. — Крокодилов здесь нет. Ящер болотный. Не видел?

— Может и видел, да по-другому называл — уклончиво ответил я.

— А, верно, бывает так. — согласилась девочка. — Пойдем дальше?

— Пошли.

Часто в траве замечал змей, а один раз увидел длинную, но тонкую змею, по цвету от местной зелени неотличимую, почти что в метре от меня. Она свисала с ветви дерева среди путаницы лиан и заметил я ее каким-то чудом.

— Это кто? — спросил я, чуть отступив назад.

— Лианный аспид. — сказала Вера и ловким ударом мачете располовинила висящего гада.

Отрубленная половина с головой упала на землю, и Вера, ни секунды не усомнившись, наступила тяжелым ботинком на хрупкую голову.

— Ядовитая?

— Еще какая! — подтвердила девочка. — И нападает часто. Их не видно, люди близко подходят, а она и жалит. У отца в прошлом походе от такой змеи матрос погиб. Как ни старались, а не спасли — прямо в шею ужалила.

— Понятно. — кивнул я. — Запомню. А удавы есть?

— Удавы есть. — сразу ответила она, не запнувшись на слове. — Но они на людей редко нападают, только самые большие.

Места для привала мы нашли минут через пятнадцать после встречи с лианным аспидом. В джунглях снова начали проглядывать скалы, и когда я увидел кучку крупных и достаточно плоских камней, я предложил остановиться там. И не сыро, и всяких гадов меньше опасаешься, и появятся те самые «негры», так и убежище будет.

Выбор я сделал правильный. На нагретых камнях сидеть было удобно, а когда я пригляделся к тому, сколько всяких насекомых ползает в траве, то стало еще удобней. И я похвалил себя еще раз за догадливость. Недостатком места можно было считать лишь то, что наше появление спугнуло пестро-серую змею, гревшуюся на солнце. И она нырнула в расщелину совсем неподалеку от того места, где мы отдыхали. Со слов Веры выходило, что змея эта, «серая гадюка», была тоже полна яда под самую завязку, аж через край. Но девочка отнеслась к присутствии змеюки спокойно, ну и я не стал паниковать — не к лицу такому защитнику, как я.

Минут тридцать мы отдыхали, сняв ботинки и разложив мокрые носки на горячих камнях. Не то, чтобы очень помогло, влажность ничему полноценно сохнуть не давала. Я даже за «винчестер» беспокоиться начал, как бы он ржавчиной не пошел. Не верится мне, что эта сталь не ржавеет, недаром он смазан так всерьез. Осмотрел винтовку внимательно, но пока никаких признаков коррозии не обнаружил. Даже дерево под таким слоем лака набрать влажности не сможет, скорее всего.

Затем мы пошли дальше. Всю дорогу меня грызло беспокойство по поводу того, что лес-то велик, да вот дорога в нем одна, получается. И если есть риск кого-то встретить, то именно здесь, на ней. Со слов Веры выходило, что купцы толком не знали, где именно обитает это самое Племя Горы. Вроде где-то восточней дороги, но где именно — неизвестно. Дела они вели с какими-то другими купцами, приезжающими не пойми откуда, а больше ни с кем и не знались, вроде как. Поэтому шел я сторожко, перед крутыми изгибами дороги замирал, прислушивался, хоть и без особого успеха из-за птиц, а затем крался вперед, чтобы обнаружить неприятности первым, случись такие.

Но ничего не случалось, и в какой-то момент я даже подумал, что слишком осторожничаю. Если здесь всего одно племя злодеев, и вчера оно устроило удачный набег, то сегодня должно сидеть у себя дома, водку жрать и добычу делить. Не патрулируют же они дорогу?

Неприятности возникли неожиданно, сначала в виде глухого стука копыт по влажной земле, набегающего откуда-то сзади, а затем крика Веры:

— Негры!

Не мудрствуя лукаво, я просто отшвырнул девочку к зарослям, перехватывая винтовку и вскидывая ее в сторону звука. И когда из-за поворота дороги, который мы только что прошли, вылетели три несущиеся во весь опор лошади, несущие всадников, я размышлять о том, кто они такие и чего хотят, не стал — не мои проблемы, предупреждать надо. Прицелился в первого, размахивавшего чем-то над головой, арканом, что ли, большим пальцем взвел курок, нажал на ставший неожиданно коротким и легким спуск. Грохнул выстрел, и всадник вылетел из седла, словно ему сзади к поясу трос прицепили — столь силен был удар пули. Рычаг вниз-вверх, второй выстрел, во второго, пытающегося пригнуться за шеей лошади. Ему в бок угодило, раз, затем второй.

Снова крик, тело грузно свалилось с седла в вязкую грязь, и потащилось следом за рванувшей вперед лошадью, а за ним волочилась длинная веревка с какими-то шарами на концах. Третий сообразил, что напоролся на проблемы, и что остановиться и развернуться для бегства он уже не успевает, поэтому наотмашь хлестнул лошадь плетью, так, что она аж взвизгнула, а затем рванула вперед, толкнувшись двумя ногами. Но я уже успел выбросить гильзу, перезарядив винтовку.

К своему большому удивлению, первой пулей я не попал, хоть до цели было всего метров десять. Дважды хлопнул револьвер Веры, человек в седле дернулся, свесился направо, и я, уже прицелившись тщательно, выстрелил во второй раз, целясь в перекрестье каких-то ремней на голой смуглой спине. И на этот раз не промахнулся. Он снова дернулся, а затем перегнулся вперед, через луку седла, и свалился на дорогу, запутавшись рукой в поводьях, натянув их и остановив погнавшую было лошадь.

— Коней, коней держи! — крикнула Вера, пробежав мимо меня и оттолкнув так, что я чуть не свалился в рыжую дорожную грязь.

— Стой, девка! — заорал я, видя, что она несется к вожделенной гнедой лошади, даже не глядя на валяющегося на земле человека, который вовсе не был мертв, а уже приподнимался на локте.

— Лежать! — рявкнул я, и выстрелил ему в грудь.

Снова грохнуло, того откинуло ударом, из руки выпал длинный нож, а испуганная выстрелом из-за спины девочка с визгом отскочила в сторону, споткнулась и растянулась на дороге. Однако, время терять на обиды не стала, а перекатившись, вскочила на ноги, и не обращая на меня ни малейшего внимания, снова понеслась вперед. И через пару секунд уже сидела в седле, а еще через минуту вела уже за собой в поводу двух других лошадей, улыбающаяся и гордая собой, и совсем ни капли не шокированная развернувшейся перед ней бойней.

А я стоял над одним из убитых, перекатывая в ладони подобранные пустые гильзы и задумчиво его разглядывая.

— Это негр? — спросил я Веру, так и не спускавшуюся с седла.

— Негр, не видишь разве?

В ее голосе явственно слышалось недоумение моей непонятливостью. Нет, я понимаю, что я ничего не понимаю, но… в этом самом моем понимании, на негра, черного и губастого, похож был больше я, чем убитый молодой мужик, лежащий передо мной в грязи. Худощавый, мускулистый, он весь был покрыт татуировкой в виде переплетающихся орнаментов, даже лицо, а на лбу у него было выколото нечто, напоминающее три разновеликих треугольника, сомкнувшихся краями. Еще он был смугл потому, что загорел почти до черноты, что немудрено на таком солнце, но в остальном… В общем, волосы у меня были даже темнее, потому что его русые космы, заплетенные в многочисленные косички, выцвели на солнце, да и в небо он смотрел раскрытыми и остекленевшими голубыми глазами. И если к чертам лица присмотреться, то Ванька Ванькой получается, Рязань косопузая.

Другое дело, что этот «Ванька» одет был в портки с чужой задницы, которая размера так на три больше была, чем у него, да и подпоясан веревкой. Я глянул на другого, одетого не только в портки, но и рваную рубашку, которая тоже не выглядела так, словно ее на него шили, к тому же одного рукава у нее не хватало примерно наполовину.

На третьем же было что-то вроде набедренной повязки, сделанной из мешковины, причем мешковины настоящей — на ней сохранились трафаретные буквы от какой-то надписи. В общем, вопрос «дикарства» в данном случае даже не возникал. Но другие вопросы оставались.

— Вера, ты прости… у нас негры по-другому выглядят. — сказал я. — А почему вы этих неграми называете?

— А как их еще называть? — удивилась девочка. — Они же негры.

Видать, я совсем чушь пороть буду, но прояснить ситуацию я намерен. И проясню.

— Негр — это черный. — сказал я. — Черного цвета.

— Верно! — вдруг обрадовалась Вера. — Господь в бесконечной мудрости своей дал нам облик по образу и подобию своему. И Господь есть Свет, и слава его освещает земли наши. Так?

— Ну… так. — в общем, согласился я.

— И свет славы Господа есть цвет белый, он же цвет чистоты. На языке франков — «бланко», так?

— Ну… если на «языке франков», то так. — подтвердил я, удивляясь такому названию для испанцев — «франки».

— А если кто по дикости и злобе своей отвергает образ, Господом ему данный, и оскверняет лицо, повторяющее лик Его, может ли он быть чист?

— Ну… нет? — попробовал угадать я.

— Верно! — торжествующе ответила девочка, воздев руку как проповедник. — Отвергший образ Господень нечист, а нечистоту означает цвет черный, на языке франков как?

— «Негро»?

— Ха! — указала она на меня пальцем. — Сам все знаешь, а придуриваешься. Поэтому и негры.

— Понятно. — кивнул я. — А у нас таких просто дикими зовут. Или дикарями.

— А эти из негров самые плохие. — добавила девочка. — Они охотятся на других негров и продают их торговцам. И нападают на купцов.

— А на нас зачем кинулись? — уточнил я.

— Они не думали, что ты так быстро стреляешь. — ответила она. — Наверное, хотели поймать, а потом продать. Видишь боло? — она указала пальцем на измазанный в грязи ловчий инструмент, так и тянущийся из руки убитого. — Ты большой. сильный, а я… девочки всегда дорого стоят на рынках у турок. Тем более такие…

Она гордо покрутила в пальцах свою светлую косичку.

— Хорошо. — кивнул я. — Вот у этого ружье. У того я револьвер вижу. И сумки у них чересседельные, надо пошариться.

Обыск прошел быстро. Оказалась у «негров» длинноствольная однозарядная винтовка с рычажным затвором, под патрон, здорово напоминающий наш старинный для «берданки», а сама винтовка напоминала формой известные в свое время винтовки Балларда. К винтовке нашлось с десяток патронов, и я не удержался, раскачав, выдернул массивную свинцовую пулю из одного, высыпал порох на ладонь — дымарь, черный порох. Остальные патроны вместе с опустевшей гильзой ссыпал в сумку — винтовка выглядела вполне новой, и я решил, что она чего-нибудь, да стоит. По ходу осмотра заметил, правда, что в словно в подражание цитате из Писания на прикладе моего «винчестера», на прикладе трофейной винтовки было что-то выжжено арабской вязью. Интересно.

У второго «негра» одного был плохонький, весь разболтанный револьвер «переломного» типа, смахивающий на старинный «смит-и-вессон» второй модели, всего с пятью патронами в барабане, которые я высыпал на ладонь и отдал Вере. Оказались такого же калибра, вот и пригодятся. У третьего было что-то вроде казачьей шашки из плохого железа и клееный из разных сортов древесины лук за спиной, с запасом стрел. Я показал его Вере, но та лишь пожала плечами, и оружие Чингачгука полетело в кусты, предварительно разрубленное пополам ударом мачете. Такому мы не учены, не умеем.

Из «орудий захвата» у двоих были боло, а у последнего — свернутый аркан у седла.

— Верхами мы быстро доберемся. — радовалась Вера — Бери вот этого, серого, он как раз по тебе, самый крепкий.

Я посмотрел на не слишком высокого, лохматого серого конька, напомнившего мне статями монгольских лошадей, и понял, что теперь надо будет сознаться в постыдном. Я понятия не имел, как на него садиться, как на нем держаться и как заставлять или уговаривать его ехать, и как заводить. Все. Момент истины.

— Этого, говоришь? — вдруг крепко задумался я. — Мда.

Вера помолчала, глядя мне в глаза, затем спросила:

— Откуда ты? И кто ты? У нас все умеют верхом. С детства.

— А у нас кони только на картинках. — честно ответил я.