"Кукла маниту" - читать интересную книгу автора (Смит Гай Н)

9. Четверг. Вторая половина дня

Дождь, казалось, выбился из сил — от него осталась жалкая морось. По-прежнему с моря наползал туман, и небо было затянуто тучами, но они висели ниже, чем прежде. Невеселая картина, но повод для оптимизма все же есть: не надо до конца недели сидеть под крышей.

Мокрые пляжи были усеяны отдыхающими, самые закаленные из них разделись до купальных костюмов; большинство прикрывалось непромокаемыми накидками. Ноги, обутые в высокие резиновые сапоги, пинали пластиковые мячи; дети увлеченно, как из чистого рассыпчатого песка, лепили из грязи замки. Все пытались дать выход энергии, накопившейся за эти дни.

Ровена молча шагала перед Роем и Лиз, всем своим видом демонстрируя неприязнь к ним. Даже презрение.

— Опять на нее нашло, — проворчала Лиз.

— Да, очевидно. — Рой вздохнул, подумав: "И не притворяйся, будто не знаешь, почему. Из-за куклы, о которой ты "позаботилась"".

— Ничего, отвлечется. Не в первый раз. Надо дождаться возвращения спасателей.

— Это извращение. Все равно что бежать к месту автокатастрофы, чтобы полюбоваться на кровь. — Рой не сумел сдержать усмешку.

— Сам ты извращенец, выдумываешь всякие ужасы. Я уверена, больше мы об этом столкновении ничего не услышим. Разве что завтра прочтем две-три строчки в утренней газете.

— Все репортеры в городе, пишут об убийствах на ярмарке, — заметил Рой. — Убийцу прозвали Ярмарочным Призраком — утром я прочел об этом на Променаде, на газетном стенде. Так вот, я не желаю читать ни о каких мертвецах. Хочу только одного: дождаться субботы и — домой, в старую добрую лямку. Смотри, Ровена слишком далеко ушла вперед.

Рой прибавил шагу, неосознанно радуясь поводу оставить Лиз позади. Дочь, сняв сандалии и носки, шла по воде, отскакивая на берег от больших волн.

— Ровена, погоди! — Наверняка не услышит, зато Лиз подумает, что Рой в самом деле хочет остановить дочь. Девочка вприпрыжку бросилась вперед, будто услышала отцовский окрик, но решила поступить наперекор. Она все утро отмалчивалась, но Рой не сердился, понимая, что Ровена обижена за пропажу Куколки.

Восторженно взвизгнув, она вдруг забежала в море по пояс. Протянула руки, пытаясь что-то схватить, но оступилась и едва не упада. Наконец схватила и, прижимая к груди, выскочила на песок.

— Ровена! — завопила Лиз на весь пляж. — Да ты что?! В одежде…

Рой побежал — не хотел, чтобы его догнала жена. И еще оттого, что ощутил тревогу. Дети любят подбирать на пляже всякий мусор, но было что-то странное в том, как Ровена держала свою находку. Будто не хотела, чтобы ее увидели посторонние.

— Ровена, что это у тебя?

Она повернулась с выражением торжества на лице, секунду помедлила, словно не решаясь показать, затем подняла в руке опутанный черными водорослями, но все же легко узнаваемый предмет.

— Куколка…

Лиз втянула голову в плечи; пропитанная влагой резная фигурка сразу приковала к себе ее взгляд. Даже на таком расстоянии Куколку нельзя было спутать ни с чем другим. Лиз закрыла глаза и снова услышала обрывающийся вопль. Боже, этого не может быть! Море отторгло мерзкую куклу, в считанные часы вынеся ее на берег!

Лиз разомкнула веки; игрушка смотрела на нее в упор. Это невероятно! Она — всего-навсего неумело обработанная деревяшка. Она не может видеть! И все-таки…

— Мой Куколка… Куколка… Куколка! — Ровена плясала, как мокрая балерина, не замечая прилива, который дотянулся до ее ножек, словно требуя награду за возвращение игрушки.

— Лиз! Тебе нездоровится?

— Нет. Все в порядке.

— Не похоже. Пожалуй, тебе надо прилечь. Может, вернемся в гостиницу?

— Нет! Сейчас все пройдет. — "Никуда не хочу, только домой, подальше отсюда. И от этой гадости". — "Не надейся, Ровена все равно возьмет куклу с собой". — "Ничего. Я найду способ от нее избавиться". — "Ничего подобного, ты уже пыталась, а что толку? Такое зло даже мировой океан не пускает в свои владения".

— Хорошо хоть, что нашлась эта чертова кукла. — Рой дождался, когда Лиз поравняется с ним, и пошел дальше, глядя на Ровену, которая бежала вприпрыжку и распевала нечто совсем немелодичное — песню мира, где нет места музыке. Он покосился на Лиз, подметив закушенную нижнюю губу и напряженную осанку — верные признаки неуверенности в себе. "Ты кое-что утаиваешь, — подумал он, — иначе с чего бы тебе обмирать от страха при виде этой куклы? Возможно, Джейн сумеет пролить свет на твою тайну".

И Рой задумался о том, как бы ему снова встретиться с индианкой.

Короткий перерыв в охоте на убийцу не доставил удовольствия инспектору Ленденнингу. Ужин в вегетарианском ресторанчике сразу стерся из памяти, запомнились лишь женины упреки: "Опять думаешь о работе! Сколько можно? По уши в ней увяз! Не пойму, зачем вообще ты меня сюда привез?"

Но как, черт побери, не "думать о работе", повидав труп в "пещере призраков"? Инспектор почти не сомневался, что будет помнить эту кровавую сцену до конца своих дней. Как не "думать о работе", если судьба только что нанесла следователям жестокий удар: погиб горбатый карлик, подозреваемый номер один. За ним сыщики следили с особым вниманием, причем исходили не из улик (которые отсутствовали), а из интуиции. Двум филерам было поручено днем и ночью не спускать с него глаз. Они видели, как он вошел в фургон гадалки сразу после ухода "другого парня" (проживающего в отеле "Бьюмонт"; через несколько часов после происшествия на него было заведено досье) и слышали крик. Салина обнаружили на полу фургона: разбитый параличом, он корчился в конвульсиях. В больнице он скончался, не успев ответить на вопросы приставленного к нему офицера полиции. Проклятое невезенье!

И теперь Ленденнингу необходимо вернуться на ярмарку Джекоба Шэфера и начать все сначала. Но на сей раз он не будет миндальничать с обслугой. Индейская гадалка что-то знает, и инспектор сумеет развязать ей язык.

Выходя из машины возле "комнаты смеха", Ленденнинг испытал знакомое чувство. Да перестаньте же пялиться на меня, черт бы вас побрал! Он постоял, оглядываясь по сторонам. Моросил дождь, с брезентовых навесов капало. Отовсюду на инспектора были устремлены недобрые взгляды. Среди карусельных коней недоставало одного, на его месте валялись щепки. Значит, сломали. Жаль, что не всех.

Бессвязный гомон (словно детские голоса с грампластинки) заставил инспектора резко повернуться. Испуг прошел, едва вновь зазвучала музыка, и в ней утонули голоса. "Панч и Джуди. Начало спектакля. Боже мой! — подумал он, покрываясь гусиной кожей. — А ведь я и впрямь недалек от психушки, если всякие пустяки так действуют на нервы".

Человек в форме констебля, охраняющий место преступления, в присутствии старшего по званию явно испытывал неловкость. Но Ленденнингу уже давно не доставляло удовольствия видеть, как подчиненные вытягиваются перед ним в струнку. В конце концов, он и его люди — одна команда, и неважно, кто в каком чине. Важен результат.

— Я на одну минуту, констебль, — сказал он. — Просто хочу посмотреть.

— Пожалуйста, сэр. — Констебль заметно успокоился, даже вздохнул с облегчением.

Ленденнинг неторопливо зашагал к шатру гадалки. Половинки полога свисают, значит, внутри кто-то есть. Подойдя ближе, он услышал голоса:

— Будешь делать, что я прикажу. Не хочешь — собирай манатки и проваливай.

— По дереву работать не буду! — Хриплый, злой женский голос.

— Почему?

— Потому что не могу. Во всяком случае, сейчас. Слушай, оставь меня в покое, а?

— Мне не нужны на аттракционах увечные фигуры. Нынче ночью кто-то снова поразвлекся, отшиб голову коню. Надо починить. Я заплачу, не беспокойся.

— Нет! — почти крик.

Ленденнинг решительно вошел в шатер. Навстречу обжигающему взгляду Шэфера и испуганному — индианки.

— Извините за вторжение. — "Вряд ли следует извиняться, но ни к чему с первой минуты настраивать их против себя. Это едва ли поможет делу".

— А, инспектор! — На твердом, словно высеченном из камня лице — улыбка, но взгляд враждебный, пронизывающий. — Чем обязаны?

— Я бы хотел поговорить с мисс… — "О черт! Как же ее зовут?"

— Пожалуйста. — Шэфер отступил на шаг, но уходить явно не собирался. На щеках его набухли желваки, глаза перебегали с инспектора на индианку и обратно.

— Я бы хотел поговорить с ней наедине. С вами, возможно, мы тоже потолкуем. Чуть позже.

— Прекрасно. — Шэфер с присвистом выпустил из легких воздух и медленно двинулся к выходу. — Не желаю препятствовать вашим поискам, инспектор.

— Спасибо, мистер Шэфер. — Выждав, когда владелец ярмарки отойдет подальше, Ленденнинг повернулся в Джейн и снова увидел безумный ужас в ее глазах. — Вы чем-то встревожены… Джейн?

— Пустяки. — Она потупилась. — Просто немного повздорила с мистером Шэфером.

— Насчет чего? Не хотите больше работать по дереву? — "Уж за что — за что, а за это я тебя не осуждаю".

— Вот именно. Не желаю ничего вырезать.

Ленденнинг подождал, пока она снова заговорит, и, не дождавшись, спросил:

— Потому что… с вашими изделиями творится что-то странное, да?

— Не понимаю.

— Ну, ладно. — Инспектор решил, что ничего не выиграет, если поддастся раздражению. — Продажей поделок вы зарабатываете на жизнь. Допустим. Я хочу спросить о другом: почему Салин приходил к вам в такой поздний час?

Снова она занервничала, плотнее запахивая одеяла на своем стройном теле. Словно неосознанно пытаясь отгородиться от мира коконом.

— Салин был странным. Мне он не нравился. Ходил тут везде… Может, хотел с кем-нибудь поговорить. Но не успел — его хватил удар.

— Кто он, откуда здесь взялся?

— Просто ярмарочный бродяга вроде меня. Нынче здесь, завтра там. Никто его не любил, даже звери, за которыми он присматривал.

— А что вы можете сказать о парне, ушедшем из вашего фургона как раз перед визитом Салина?

Джейн напряглась.

— Вы и об этом знаете?

— Да. И боюсь, вам придется рассказать.

— Он… просто мой друг.

— Как его зовут?

— Рой. — Она помолчала, вспоминая фамилию. — Кэтлин. Он здесь отдыхает. У него глухая дочурка. Иногда он приходит ко мне поболтать.

— А зачем он приходил на этот раз?

— По той же причине, что и многие мужчины, тайком по ночам навещающие женщин. — Сказав правду, Джейн почувствовала облегчение. Но уж никак не стыд.

— Ясно. У вас связь?

— Нет! Мы с Роем, наверное, больше не увидимся.

— Ладно, может, он и впрямь тут ни при чем. Проверим. Жаль, карлик умер. Похоже, он многое мог бы нам поведать.

— Инспектор… — Она помедлила в нерешительности. — Я бы хотела уехать отсюда. Но это совсем не просто, и, возможно, мне снова придется мастерить фигуры для мистера Шэфера. Видите ли… я понимаю, что здесь происходит. Но какие бы существа ни стояли за этим, они настолько злобны и могущественны, что даже вы беспомощны перед ними.

— Знаю. — Инспектор кивнул, посмотрев на девушку совершенно иными глазами. Она не из тех, кто сует полиции палки в колеса. Она хочет помочь, но не видит способа. — Сам это ощутил. И сейчас ощущаю, с того самого момента, как вышел из машины. Надеюсь лишь добраться до сути.

— Я тоже надеюсь. — Взгляд затуманившихся глаз проводил Ленденнинга до выхода. Затем он приняла решение и взяла со стола небольшой нож. Выхода нет, придется подчиниться Шэферу, хотя сама мысль об этом ужасна. Руки Джейн будут работать — но так, будто обладают собственной волей.

Билли Фримен искал способ отделаться от Сильвии. Она засела в его жизни, как заноза в заднице, а он-то, дурак, не предвидел с самого начала, что со временем эту связь будет почти невозможно разорвать. В первый же вечер, когда она привела Билли к себе домой, ее старики стали называть его "зятьком". И теперь, глядя на нее, он понимал, почему: в двадцать три она вряд ли нашла бы себе другого жениха. Возрастные прыщи, по всей видимости, решили остаться на ее физиономии на всю жизнь; за последний год она набрала по меньшей мере стоун[7] (я ни намека на решение соблюдать диету!). И вот теперь ей приходится, и не только на работе, носить очки. Прогрессирующее ухудшение зрения. А ведь она и Билли еще даже не женаты!

Года назад он решил порвать с Сильвией и заявил ей об этом. Он закатывала истерики, угрожала самоубийством, но он оставался неумолим — до тех пор, пока она не принялась у него на глазах глотать таблетки. Обычный аспирин — только для того, чтобы напугать. Это подействовало: Билли размяк и подарил ей кольцо "в знак помолвки", а на самом деле — чтобы выиграть время. Но любые хитрости бессмысленны, когда ты на крючке, и чем быстрее осознаешь неизбежность женитьбы, тем лучше для тебя.

Играя с "одноруким бандитом", он покосился на Сильвию. Как всегда, она не спускала с него глаз, словно боялась, что ее суженый выскочит из аркады аттракционов и исчезнет. Да, можно рвануть отсюда — но куда? В ее взгляде сквозило нечто похожее на обожание, и от этого по коже Билли побежал холодок. Господи, какого же дурака он свалял! Ведь предупреждала мать: не бросишь ее — пожалеешь. В первые месяцы их встреч Сильвия корчила их себя недотрогу, но после того, как отдалась, ее будто подменили. Теперь она готова трахаться каждую ночь, и то и дело намекает Билли, что может забеременеть. Она впилась в него клыками и когтями, приучила есть с ее ладони и ненавидеть себя за это. Одна-единственная попытка освободиться (та самая, связанная с аспирином) — и снова все по-прежнему, и по ночам он просыпается в холодном поту, услышав во сне свадебные колокола.

В конце концов он смирился с судьбой, но ненавидел каждую унцию перекормленного тела, прилипшего к нему, как банный лист. Никак от этой дуры не отвяжешься, разве что…

За широкими, забрызганными дождем окнами он увидел "американские горы". Маленькие кабинки на безумной скорости взмывали по пологой кривой, затем летели под уклон; пассажиры судорожно вцепились в поручни; девушки визжали от страха. Кое-кого, похоже, затошнило, но наверняка сказать этого было нельзя, очень уже быстро люди проносились мимо. Пожалуй, Сильвии не повредит прокатиться на этих "горках". Может, тогда с ее пухлой физиономии слетит самодовольная ухмылка. А уж трахаться после такого приключения она неделю не захочет.

— Вот о чем я всю жизнь мечтал! — Билли достал расческу и провел ею по густым рыжевато-коричневым волосам — так он делал каждые десять минут.

— О чем? — В ее голосе звучало беспокойство — похоже, она угадывала ответ.

— Покататься на "американских горках". Это как мотогонки на пересеченной местности. Только тут ничего не надо делать, держись покрепче, и все. — В юности родители не согласились купить Билли мотоцикл, а позже он связался с Сильвией и не смог накопить денег, чтобы исполнить свое самое заветное желание.

— Это же курам на смех! — Она уже не ухмылялась.

— Ничего подобного, полезно иногда встряхнуться. Впрочем, я тебя не заставляю. Не хочешь кататься — стой здесь, мокни и смотри. Видишь девчонок в очереди? Они не боятся. Пойду, проветрюсь вместе с ними.

— Нет! — Ревнивый возглас, почти вопль. — Билли, ты же знаешь, я не хочу, чтобы ты болтал с другими девчонками.

— А я и не собираюсь болтать; Там такой шум — ни слова не разберешь. Просто посижу с ними в приятной тесноте.

— Ты псих! — Она задвигала желваками, зрачки, и без того большие за линзами очков, расширились от страха. — Почему бы нам не покататься на электромобильчике?

— Потому что я хочу на "горках"! — Раздражение, презрение, решимость и наслаждение каждой секундой спора. — До скорой встречи, дорогуша.

Позванивая мелочью в кармане джинсов, Билли Фримэн повернулся к двери. В стекле он увидел отражение Сильвии. Отчаянная и тщетная попытка задержать его:

— Подожди! Я с тобой.

Она догнала его у вращающихся дверей, схватила за руку. Ей пришлось бежать, чтобы не отстать от жениха.

— Давай, если не трусишь, — усмехнулся Билли. — Отговаривать не буду.

Она промолчала, ступая в лужи; парусиновые туфли на легкой подошве мигом промокли. В желудке возник ком: чего доброго, ее вырвет прямо на "горках". Ну и пусть — она готова на любые муки.

Она слепо брела за Билли, вцепившись в пояс его плаща. Два билета. Очередь. Школьницы хихикают, но о чем они болтают, не разобрать. Две из них уставились на Билли, зенки и так и маслятся, ах вы, глупые самодовольные сучки! Сильвия сжала кулаки — хотелось надавать нахалкам по физиономиям. Как они смеют! Ладно, кокетничайте, маленькие потаскушки, лезьте из кожи вон, но пока я рядом с Билли Фрименом, вы его не получите!

Кабинки замедляют ход, останавливаются. Пассажиры выбираются на землю, им трудно удержаться на ногах. Одного мальчишку рвет. Сильвия отворачивается — боится, что и ее вырвет от этого зрелища.

А пигалицы опять таращатся на Билли! И не только они… Непривычное ощущение, будто ты — в центре внимания. Актриса, которая забыла роль и выставила себя на посмешище. Сильвия затаила дыхание при виде пары глаз, немигающих, неподвижно глядящих на нее. Хотела рассмеяться вслух — не получилось. Потому что с топа мачты ближайшей кабинки-лодочки на нее смотрел похожий на гаргулью деревянный барельеф.

Плоский грубый лик, в каждой черточке — отпечаток дьявольской злобы. Рот растянут в усмешке, зубы сломаны — кажется, будто от них исходит гнилостный запах. Под этим пронизывающим взглядом Сильвия пятится.

— Ну, в чем дело? — выкрикнул Билли, перекрывая шум музыки. — На попятную? Нет, уж, дудки, за билет заплачено! — Он схватил Сильвию за запястье и потащил за собой. К барельефу.

Сильвия не могла бы сказать, кричала она или нет. Если и кричала, то никто ее не слышал. У нее кружилась голова, хотелось упасть в обморок — тогда Билли оставит ее в покое. Но помутнение сразу прошло. Они продвигались к кабинкам.

"Нет, только не в эту! Я не хочу садиться в лодочку с ужасной деревянной головой на мачте! Куда угодно, только не сюда!"

Билли до боли выкрутил ей запястья, Сильвия уперлась ногами в землю, но подошвы скользили на мокром гравии. В конце концов она оказалась в кабинке на влажном сиденье — плащ, платье и трусики сразу промокли. Она закрыла и снова открыла глаза: деревянный затылок находился прямо перед ней. Крепись, Сильвия! Это все нервы и боязнь потерять Билли. Да еще погода. Выбраться отсюда уже не удастся, так что сиди тихо и молись, чтобы все кончилось побыстрее.

Похоже, никто не торопится. Кабинки заполнены пассажирами, изрядно окрепший дождь почти забыт… И все же люди напряжены — чтобы понять это, достаточно посмотреть на соседа напротив, увидеть в его глазах отражение твоего собственного неосознанного страха.

Пассажиры переглядываются и смущенно отворачиваются. Поездка предстоит волнующая — глазом моргнуть не успеете, как вас понесет вверх и вниз по миниатюрным рельсам. Все быстрее, быстрее — и вот вы уже вопите от страха и хотите спуститься на землю, но что-то вас удерживает. Мазохизм: сиди, раз уж забрался. Садизм: прислуга балдеет, видя вашу бледную физиономию, и честно отрабатывает пятьдесят пенсов, стараясь, чтобы вас вырвало.

Ожидание. Человек в поношенном пиджаке, собрав деньги, скрывается в будочке. Наверное, он один обслуживает американские горы. Если это так, нельзя сказать, что он трудится в поте лица.

Сильвия кусала ногти — от этой привычки она избавилась в тринадцать лет. Будь у нее сигарета, она бы закурила. Боязливо покосившись на бескровное лицо Билли, она подумала, что не стоило, наверное, за ним бегать. После той попытки самоубийства папа с мамой недолюбливают его, они были против помолвки. "Он плохой, лучше с ним расстаться". Но Сильвия решила удержать его во что бы то ни стало, и не только потому, что нуждалась в мужчине для плотских утех. Для нее это стало делом чести, она зашла слишком далеко, чтобы отступать. Как будет она смотреть в глаза девчонкам из супермаркета, если позволит Билли удрать? Пусть только попробует — она снова наглотается аспирина. "Когда я умру, ты будешь плакать и раскаиваться, а я посмеюсь над тобой с небес. Господи, да запустите же наконец эту штуковину! Пускай нас всех стошнит, лишь бы побыстрее убраться отсюда!" Но моторы молчат, а коротышка-служитель куда-то запропастился. Наверное, что-то с техникой. Ну, так довольно тянуть резину, предложи всем выйти из кабинок и верни деньги. Так будет лучше всего, мы не желаем, чтобы наши внутренности вывернуло наизнанку. Но никто не шевелится, пятьдесят человек будто прикованы к сиденьям. Все они заражены вирусом уныния.

Сняв фантик с жевательной резинки, Билли украдкой сунул ее в рот — настолько пересохший, что пришлось жевать изо всех сил, чтобы пошла слюна. Это был последний пластик жвачки, и Билли не собирался делиться им с Сильвией. Черт бы ее побрал, толстую прыщавую корову! Только сейчас он понял, как ненавидит ее. Его родителям она сразу не понравилась, и это понятно: они — старые карьеристы, зачем им в невестках какая-то продавщица? Может, потому-то Билли и спутался с ней — как говорится, отрезал свой нос назло лицу.

Он снова посмотрел на Сильвию. Боже, как она побледнела, как вцепилась в борт. Он рассмеялся про себя: почему бы ей не выпрыгнуть на самой верхотуре? Нет, кишка тонка, это тебе не аспирин жрать. Хотя идея занятная…

Билли почувствовал, как напряглись его мышцы и участилось биение сердца. Предположим — только предположим! — что Сильвия выпала из кабинки. Подобное на "американских горах" случается, о жертвах кричат газетные заголовки, но через несколько дней о них никто и не вспоминает. Черт, жалко, что рядом две мокрые хихикающие школьницы. Будь Билли с Сильвией наедине, все было бы просто. Выждать, когда их кабинка взлетит на самый верх, а остальные на миг исчезнут из виду. И все. Сильвия запаниковала, а он пытался, но не сумел ее удержать. Сама упала или жених помог? Возможно, этот вопрос даже не возникнет. По жилам Билли быстрее побежала горячая кровь.

Из будки появился служитель, поступь его говорила о том, что все в порядке, какие бы то ни было препятствия устранены. И теперь в любую секунду…

В душе Билли вдруг пробудилось чувство собственной неполноценности, зашевелилась злость — не только на Сильвию, но и на всех остальных людей, превративших его в ничтожество, такое же, как они сами. Они все сделали, чтобы Билли не получил ни единого шанса подняться над ними. Он работал на лесопилке, грузил отходы, предназначенные на дрова, — испытать себя в каком-нибудь ином деле ему просто не позволили. И не позволят, потому что у него чуть ли не самый низкий в стране выпускной балл. А ведь в приготовительной школе учитель считал Билли одаренным ребенком. Но ни сам учитель, ни кто иной не пожелали принять участие в судьбе мальчика. В те времена ученье давалось ему легко, но все изменилось, когда он перешел в общеобразовательную школу. Там никто не был заинтересован в его успехах, напротив, все мешали ему, совали палки в колеса. Словно задались целью не допустить его к перспективной работе в конторе. Но теперь им придется заплатить за это!

Рывок. Пассажиров толкает вперед, затем клонит назад — колонна кабинок быстро набирает скорость. Глаза Сильвии закрываются, к горлу подкатывает комок. Снова она видит деревянный лик, улыбка на нем шире прежней. Слышен смех. "Ты едешь навстречу смерти!"

— Нет! — воскликнула Сильвия, открыв глаза и увидев только деревянный затылок. Воображение сорвалось с цепи.

Сильвия изо всех сил ухватилась за борт. Школьницы вопили благим матом — требовали остановить кабинку. Но та неслась то вверх, то — без предупреждения — в пропасть. Сильвия нашла и до судорог в пальцах сжала руку жениха.

— Билли, пожалуйста! Держи меня крепче!

Он повернулся к ней, и выражение его лица нельзя было назвать иначе, как ненавидящим: глаза превратились в щелочки, губы плотно сжаты. Казалось, ненависть исходит изо всех его пор. Инстинктивно отпустив руку, Сильвия вцепилась в борт. Скованная ужасом, она не могла отвести от Билли глаз, даже закрыть их была не в силах.

Видя, как она втягивает голову в плечи. Билли расхохотался. Инерция толкала пассажиров то назад, то вперед: все раскаивались, что решили прокатиться на "горках". Все, кроме Билли: каждая секунда доставляла ему удовольствие. Он видел по лицу Сильвии, что она все поняла. Но ничего не может поделать!

Он ждал своего шанса. На повороте сделал вид, что потерял равновесие, и навалился на нее, опрокинув, как в позиции для совокупления. Она напряглась, цепляясь за борт, и что-то выкрикнула, но Билли не разобрал ни слова. Внезапно она рванулась вниз, едва не сбросив с себя Билли, и это привело, его в неописуемый восторг. Наслаждение скоростью, похоть и гнев слились и превратились в ощущение своего всемогущества.

— На меня гляди, сука! На меня! Очевидно, она расслышала и была настолько перепугана, что могла лишь повиноваться. Ее била крупная дрожь; лицо побелело; впервые близость тела Билли вызывала у нее не желание отдаться, а отвращение и страх. Ей не нравился его взгляд и смех, не нравился набухающий детородный орган, тычущийся в нее с такой силой, будто вот-вот должен вырваться на свободу и пронзить ее чресла. Билли, это насилие, до сих пор ты ни разу меня не насиловал, я сама всегда тебе отдавалась! Не надо, здесь девчонки, они смотрят!

Ни хрена они не смотрят, ты, самодовольная корова! Они зажмурились и блюют за борт. И вообще, плевать я на них хотел, потому что решил отплатить тебе за все свои мучения. Ты из кожи вон лезла, чтобы заполучить Билли Фримена, но сейчас горько пожалеешь об этом.

Толстые пальцы одним движением разорвали на ней блузку и сдернули лифчик. Перестав сопротивляться, Сильвия откинулась на корму и подставила обнаженную грудь струям дождя.

Его ладони скользнули ниже, проталкиваясь между ее ляжками. Яростное, жестокое вторжение, так непохожее на прежние ласковые проникновения, заставило Сильвию содрогнуться всем телом и вскрикнуть от боли. Рот Билли нашел ее губы, его язык сразу вонзился между ними.

Единственный акт возмездия: она укусила изо всех сил, стиснула челюсти, ощутив вкус крови. Зад Билли резко приподнялся, колено воткнулось в женский живот. Негромкий щелчок зубов — и Билли освободился, оставив во рту у нее что-то мягкое, как кусочек сырой печени. Рот жениха кривился, исторгая неразборчивую брань и алые брызги.

Поджав от боли ноги к животу, Сильвия выплюнула чужой язык. Словно косточка чернослива, он отскочил от груди Билли, оставив на куртке темное пятно. Внутри у Сильвии все перевернулось, и смесь рыбы, чипсов, сосисок в тесте и мороженого ударила изо рта фонтаном рвоты, которую встречный ветер швырнул ей в лицо.

Кабинка понеслась почти вертикально вверх. Билли не устоял на ногах и рухнул на Сильвию. Билли, ради Бога, хватит меня целовать! Но алый корчащийся рот снова отыскал ее губы, приник в поцелуе, кошмарном, как лобзанье вампира, и Сильвии пришлось глотать чужую кровь, чувствуя, как член жениха высвободился-таки и тычется в нее, требует удовлетворения.

Билли Фримен почти получил то, чего добивалось его обезумевшее тело. Почти. Внезапно по его спине и затылку бешено замолотило несколько кулачков, пальцы вцепились в волосы, и ему пришлось оторваться от невесты. Удары сыпались градом со всех сторон, кабинка накренилась, и Билли обнаружил, что падает. Куча-мала; ничего не понимая, он пытался сбросить с себя противников — двух вопящих школьниц с перекошенными ужасом лицами.

Он хотел закричать: какого черта, так вашу растак, лезете не в свое дело? — но изо рта вылетали только брызги крови и нечленораздельная брань. Брыкнув ногой, он угодил одной из девчонок в бок, и она съехала по борту кабинки на пол. Он вскочил и повернулся к другой, но тут сзади его схватили за волосы.

Сильвия, сука ты этакая! Она оттащила его от девчонки, свалила на сиденье; его голова свесилась за корму. Сильвия кашляла, поперхнувшись кровью. Ублюдок! Чьи-то пальцы — ее, чьи же еще! — проникли в его расстегнутую ширинку, сомкнулись на яичках и сдавили с невероятной силой.

Фримен завопил от боли, по сравнению с которой агония показалась бы блаженством. Прижатый спиной к корме кабинки, он видел сквозь кровавую пелену чужое лицо, глаза, следящие за ним. Уродливый барельеф на мачте силился внушить ему какую-то мысль.

Билли понял. "Всем вам скоро конец!"

Страх, пронзивший сердце, как ледяная сталь шпаги, на миг заставил забыть о боли. Широкий рот смеялся точно так же, как и несколько минут назад: презрительно, ненавидяще.

Затем — ощущение, словно что-то разорвалось в самом низу живота. Струя крови ударила, как сквозь брешь в плотине. Сильный толчок, и скорченное окровавленное тело падает на рельсы, колеса как острые бритвы рассекают плоть и кость, красные ошметки летят во все стороны.

Гулкий лязг и скрежет металла, многоголосица воплей, летящие по воздуху люди, словно десантники с отказавшими парашютами. Тошнотворное шмяканье тел о бетон и гравий.

Кабинки вихляют, как две гигантские змеи, сцепившиеся в смертельном поединке. Око за око, зуб за зуб!

Снижение скорости, визг тормозов. Поле боя с мертвыми и умирающими посреди искореженного металла, в окружении моря лиц. Радость человеческих существ при виде несчастья других человеческих существ. Мысленное кровопийство, упоение резкими ароматами смерти. Никто не спешит на помощь, потому что наслаждение разделяется всеми; слышно лишь несколько придушенных возгласов.

Все смотрят. Не только на трупы и раненых, которые корчатся в муках, но и на маленький лик с черными глазами-бусинками, пронизывающими взглядом каждого в толпе. Деревянный барельеф, олицетворение смерти, победитель, глумящийся над побежденными. Толпа пятится, слыша его смех; теперь уже все глядят в его блестящие глаза.

Бии-боо, бии-боо. Пронзительный вой приближающихся сирен разрушает чары злобного демона из глубин веков. Резная голова вновь становится тем, чем ей и полагается быть: неодушевленным предметом, забрызганным кровью, как и все вокруг.

Демонические глаза — два крошечных деревянных выступа, и ничто иное.

На стальной горизонтальной балке в двадцати футах от земли — тело девушки, нагое, если не считать нескольких клочков одежды. Мертвые руки раскачиваются, будто пытаются показать на что-то сломанными пальцами. Смотрите… вон туда…

Искромсанный торс, размозженный череп, разинутый рот, из которого, как в презрительной гримасе, высовывается пунцовый огрызок языка.

Руки останавливаются, снова показывая — на этот раз на мачту передней искалеченной кабинки. Вот он, наш убийца!

Но те, кто смотрят снизу на упитанное, прыщавое женское тело, не понимают намека. Сильвия теряет равновесие, медленно соскальзывает и с глухим ударом распластывается на окровавленных останках Билли Фримена, чей язык, кажется, удлиняется, пытаясь дотянуться до нее.