"Кукла маниту" - читать интересную книгу автора (Смит Гай Н)

1. Утро нерабочего понедельника

Вообразите ярмарку: запущенный фанерный мирок, некогда крикливые, а теперь поблекшие и шелушащиеся краски, и над всем этим — незатихающие раскаты музыки. Невозможно даже на миг отвлечься от этого шума, приманивающего детей, как трели Пестрого Дудочника. Впрочем, если вас не затащат на ярмарку ваши дети, вы непременно окажетесь там по какой-нибудь иной причине.

На этой ярмарке немало дешевых аттракционов и обшарпанных игровых автоматов — хитроумных устройств, пожирающих деньги публики и выплевывающих только гнутые монеты. Хватает здесь и лотков бинго, и бильярдных столов, а также лотерей, предлагающих призы, любой из которых можно за треть ставки купить в ближайшем ларьке; есть тут и зверинец, утаившийся от глаз защитников животных. Вряд ли вид его обитателей способен вызвать у вас иное чувство, кроме жалости. Лев давно позабыл, что способен рычать; его клетка настолько тесна, что нельзя даже слоняться по ней из угла в угол, коротая пожизненное заключение. Слон когда-то имел привычку обливать зевак водой, и за это ему до предела урезали ежедневную норму питья. Старая горилла сидит спиной к публике, всем своим видом выражая презрение к Человеку. Есть тут и другие, не столь крупные и опасные звери — смирившись со своей участью, они лежат без движения на загаженных полах клеток. Когда-то здесь была большая броская надпись черным по белому: «ЖИВОТНЫХ НЕ КОРМИТЬ», но Джекоб Шэфер, устроитель ярмарки, велел убрать ее, чтобы сократить расходы на своих питомцев.

Почти десять лет Шэфер прожил в этом искусственном, своими руками созданном мирке, ненавидя каждую его пядь, но не покидая из любви к деньгам. Неоднократно давал он себе клятву уйти на покой, но снова приближался сезон, обещая небывалую прибыль, и Шэферу не удавалось устоять перед соблазном. Шэфер высок и тощ; по его лицу трудно судить о национальной принадлежности, тем более, что будто специально для ее сокрытия он отпустил длинную неухоженную бороду. Обилие морщин на лбу свидетельствует о том, что ему не меньше шестидесяти лет. Он замкнут и говорит только при необходимости — гортанно, с акцентом, похожим на восточноевропейский, — болтая потухшим окурком сигары, прилипшим к нижней губе. Его руки похожи на когтистые лапы хищной птицы, — пальцы с черными обломанными ногтями почти всегда скрючены. Ходит он вразвалку, шаркая ветхими, чудом удерживающимися на ногах комнатными шлепанцами.

Джекоба Шэфера почти в любое время можно найти в его доме-фургоне за Детским Замком — огромным плоским сооружением из надувной резины, колышущимся, как студень на блюде. На эту штуковину дети прыгают с трамплина.

Обычно в первый вечер сезона он совершает инспекционный обход своих владений. Смотрит, кивает. Иногда слова одобрения или неодобрения (чего именно — всегда остается загадкой для тех, кому они адресованы) срываются с его уст и утрачивают всякую внятность, пока просачиваются через замусоленный окурок. Но он ни во что не вмешивается, поскольку все, что происходит на его территории, приносит доход, а деньги для Шэфера — самое главное.

Только в одном месте он может задержаться перед возвращением в свой дом-фургон. В этом маленьком разноцветном шатре, горделиво стоящем посреди ярмарки, всегда опрятно и уютно. Впрочем, трудно привести в беспорядок столь скудную обстановку: стол на козлах, два стула и коллекцию резных раскрашенных фигурок из дерева. Фигурки стоят ровными рядами, и если вы войдете в шатер, вам захочется взять какую-нибудь в руки и рассмотреть поближе. Но стоит протянуть к ним руку, как вы услышите возглас: «Пожалуйста, не трогайте!» И подчинитесь, поскольку вряд ли сможете без робости смотреть на обитательницу шатра.

Рассуждая логически, для этого чувства нет никакой причины, но почему-то при виде загадочной женщины, закутанной в широкие одеяла ручной вязки, дети прячутся за спины родителей.

Как правило, гадалки — это пожилые женщины, цыганки, идущие на всевозможные уловки ради поддержания своей репутации. Предсказания их всегда двусмысленны, и вы уходите от них, услышав только то, что хотели бы услышать, и подозревая, что напрасно отдали деньги. Но Джейн совсем не такая. Никто (кроме, быть может, Шэфера) не знает, настоящее ли это имя. Она не очень похожа на цыганку — ее кожа слишком темна, черты лица выдают дикарское происхождение; едва ли она родилась на одной из сельских улиц Британии. При виде гнева, вспыхивающего в ее глазах, вам почудится топот копыт боевых коней и душераздирающие вопли раскрашенных воинов. Но не зайти к ней вы не сможете, если заметите слова над пологом шатра: «ИНДИАНКА ДЖЕЙН, ПРЕДСКАЗАТЕЛЬНИЦА СУДЬБЫ», — слова, сулящие прикосновение к тайнам индейских племен, к искусству, унаследованному от древних колдунов, непревзойденных мастеров своего дела.

Тело гадалки, скрытое каскадом одеял, юное и красивое, и поговаривают, что именно по этой причине Шэфер так часто наведывается к ней. Впрочем, это предположение слишком нелепо и грязно, чтобы относиться к нему всерьез. Просто оба они одиноки, а после закрытия ярмарки становятся настоящими отшельниками, и им, наверное, хочется с кем-нибудь поговорить. Так ли это — никто не знает, да и не пытается узнать. Кто-то из ярмарочной обслуги прозвал Джейн Кассандрой, и однажды эта кличка достигла ушей Шэфера. С тех пор ее произносят только шепотом.

Задолго до официального открытия ярмарки Джейн сидела здесь в своем шатре, вырезая по дереву ножом с костяной рукояткой. Она работала сноровисто и быстро, словно от того, сколько фигурок или талисманов она изготовит, зависит ее заработок. Правда, за фунт она охотно уступит вам вещицу, над которой трудилась весь день (а может, и дольше — никто ведь не знает, когда она садится за работу, а когда встает). И хотя на рабочем столе никогда не лежит больше одной поделки, Джейн расстается с ними без сожаления, будто штампует их на конвейере, — расстается, пряча деньги под широкими складками пестрого одеяния, улыбаясь и тихо говоря покупателю: «Носите ее с собой, она защитит вас от злых духов».

Жизнь ярмарки разбита на недельные и двухнедельные циклы. Сегодня столпотворение посетителей, завтра — уезжающая вдаль вереница обшарпанных грузовиков. И новая сцена с прежними декорациями — сооружениями из досок и фанеры, собирающими вокруг себя людей со всей округи. Но молодую индианку все это как будто не касается. Она целыми днями режет по дереву и рассказывает посетителям своего шатра о том, что с ними приключится. Правда, дурного пророчества вы от нее не дождетесь — этого не хочет Шэфер. Бывает, она улыбается, но зачастую это не более чем шевеление губ; глаза остаются холодными. А вам от такой улыбки становится не по себе. Этот день выдался на редкость жарким и сутолочным. Джейн трудилась как обычно — не покладая рук. Наверное, она даже не знала, что сегодня первый день нерабочей недели.

В воскресенье, сразу после полудня, к ярмарке поодиночке и мелкими группами начали съезжаться мотоциклисты, пытаясь проникнуть к аттракционам мимо легковушек и автобусов, запрудивших добрую милю дороги. Поначалу никто не обращал на них внимания — на дорогах всегда много мотоциклистов, к тому же сегодня выходной, и, возможно, где-то неподалеку проходят гонки. Однако, приглядевшись к этим парням, вы бы заподозрили, что они приехали сюда с какой-то определенной целью. Они собирались в кучки на Променаде, загораживая дорогу автомобилям и пешеходам, с высокомерно-неприступным видом пробирались через толпу, грубо отпихивая зазевавшихся прохожих со своего пути. Впрочем, общественного спокойствия они не нарушали, во всяком случае, не настолько, чтобы требовалось вмешательство немногочисленных полицейских. Пока они только недобро косились по сторонам и помалкивали. Ждали.

К вечеру трескотня мотоциклов обещала заглушить ярмарочный гул; с каждым часом все ярче проявлялась враждебность двух группировок рокеров. Синоптики обещали переменчивую погоду до вторника, но пока их предсказание не сбывалось. Словно предчувствуя беду, солнце спешило укрыться за холмами.

Драка — а последние часы чудом прошли без конфликтов — началась в сумерках. Для большинства курортников все рокеры были на одно лицо, только рассмотрев пришельцев поближе, можно было распознать две враждующие группировки. Черепа и скрещенные кости на обоих рукавах отличали братьев ист-лондонского ордена — они большей частью стояли на удаленной от моря стороне Променада, некоторые бродили по ярмарке. Гладиаторы, с одной-единственной «мертвой головой» на спине, приехали первыми, но через час оказались в меньшинстве, и поневоле сбились в безликую толпу. «Крутые» Ангелы Ада считали их «чайниками», жалкими подражателями, и намеревались разделаться с ними, а после заняться жителями и гостями городка. И ярмаркой.

Атаманом Ангелов был Жирный Чипс, его воля считалась законом. Он приехал издалека, в конце пути дроссель его «БСА» начал барахлить, и пришлось передать мотоцикл одному из подручных. Он сплюнул на присыпанный песком бетон и растер плевок подошвой, подумав, что начинать надо, как обычно, с пивной. Хорошенько вмазать, завестись, а потом…

Но замыслу перекормленного двадцатилетнего юнца не суждено было сбыться. Что-то мягкое, приторно пахнущее ударило его в лицо, залепив глаза и нос. Он попытался протереть глаза, но пальцы увязли в густой и клейкой пене. Он не видел ничего, кроме розовой пелены. Даже его яростный рев был приглушен слоем сахарной ваты.

— Ой! Извините, пожалуйста!

Наконец он разглядел женщину лет тридцати — типичную домохозяйку из пригорода. Увидел страх на ее чопорном лице. СТРАХ! И ОТВРАЩЕНИЕ!

— Я не хотела!

Конечно, не хотела — ей бы не хватило смелости швырнуть в рожу Чипса сахарную вату, купленную для сынишки, противного щенка. Показывая пальчиком на физиономию рокера, мальчишка хныкал, будто надеялся, что мамаша соберет вату и скормит ему с ладони.

— Мамочка! Ы-ы-ы…

— Успокойся, маленький! Сейчас мамочка купит новую ватку…

Сквозь красную пелену (в буквальном смысле) Жирный Чипс таращился на людей, принадлежащих к самому ненавидимому им классу. Как он презирал этих слизняков, этих белоручек, не способных постоять за себя, прячущихся за широкую спину закона, ежедневно ходящих в церковь и кичащихся этим! Он даже не полез в карман за смазанной машинным маслом мотоциклетной цепью. Злоба распирала его, искала выход. Надо немедленно въехать в эту самодовольно-трусливую морду!

Утяжеленный мышцами и салом кулак метнулся вперед. Женщина поняла, что сейчас произойдет, но была слишком испугана, чтобы закричать или увернуться. Удар пришелся в цель — Чипс почувствовал, как треснула кость, но за ярмарочным шумом не расслышал хруста. Опуская кулак, он увидел запрокинутое лицо с расплющенным носом, залитым кровью ртом и зубом, висящим над нижней губой на единственном корешке. Он протер глаза левым рукавом, зная, что это только начало: сейчас кипящая ярость вырвется на свободу, и ничего другого ему не нужно. Он снова замахнулся, но в этот миг его жертва опустилась на колени, а затем ничком рухнула на бетон. Жирный Чипс огляделся — кому бы врезать? — и увидел ребенка. Мальчик лет восьми, не более, стоял к нему ближе всех. От пинка в солнечное сплетение он отлетел и ударился спиной о лоток с закусками.

Малыш сложился пополам, потом резко выпрямился, прогнулся назад, судорожно шаря по телу ручонками, словно не понимая, куда его ударили. Он повернулся, и Чипс увидел страшный результат своего удара — что-то острое, должно быть, торчащий из лотка гвоздь, вонзился в позвоночник сквозь теннисную майку, искалечив, наверное, ребенка на всю жизнь.

Сделав два шага вперед, мальчик упал и скорчился. Чипс подошел, неосознанно, инстинктивно поставил на спину ногу в сапоге с металлическими набойками и поддел носком выпирающий из раны позвонок.

Отвернувшись, Жирный Чипс снова провел рукавом по глазам, стирая клейкую массу. Мать и сын неподвижно лежали позади; атаман рокеров высматривал отца. Кругом уже дрались. Кто-то дешевой крикетной битой отмахивался от двоих Ангелов, но вскоре упал, избитый тяжелыми цепями. Еще двое подручных Чипса развлекались с несовершеннолетней девчонкой в бикини — один заломил ей руки за спину, другой срывал купальник. Она отчаянно сопротивлялась, пока Ангел не раздвинул брыкающиеся ноги в не ударил ее снизу ладонью в подбородок. Девушка закатила глаза, и тот, что стоял позади, отступил на шаг, позволяя ей мешком осесть на землю.

Публика разбегалась, торговцы торопливо опускали жалюзи ларьков. Но музыка не умолкала ни на секунду, голос Джин Питни вещал с заезженной пластинки начала шестидесятых:

«Oh, I wanna live my life away…»[1] Окровавленная женщина, сидя на бетоне, пыталась поднять бесчувственное тельце сына. Она рыдала и звала на помощь, но никто не слышал ее. Никто, кроме Жирного Чипса.

Ухмыляясь в бороду, он посмотрел вниз и отвел ногу для пинка. Слабая рука, которой женщина пыталась защититься, сломалась, как бальсовый прут. Стальной носок вонзился в живот, размозжив эмбрион, о чьем существовании нельзя было догадаться по фигуре матери. Впрочем, если бы Чипс и знал, что обрывает жизнь младенца задолго до ее начала, его бы это не остановило.

Конец песни был заглушен пронзительным воем: «бии-боо, бии-боо». Замелькали синие огни, сквозь толпу зевак прорывались машины и мотоциклы, пробирались люди в форменных дождевиках и шлемах. Забыв перед лицом общего врага о своей распре. Ангелы и Гладиаторы ринулись к морю. В округе хватало местечек, где они могли укрыться, к тому же большинство рокеров намеревалось ночевать на пляже.

Полиция их не задерживала — немногочисленный спецотряд опасался хватать тигра за хвост. Кругом тьма-тьмущая молодцов в хлопчатобумажных куртках, поди докажи, что тот или иной участвовал в драке. Брать их всем скопом — напрасная трата денег налогоплательщиков, все равно девяносто пять процентов хулиганов придется отпустить за отсутствием улик, а остальные отделаются небольшими штрафами. Удалось их разнять, и то хорошо. А завтрашний день принесет полиции новые проблемы.

Оглядевшись и обнаружив трех пострадавших, старший инспектор вызвал по радио «скорую помощь». Пока она добирается, его люди сделают для раненых все возможное, а сам он тем временем попытается выпросить подкрепление.

Он знал, что скоро начнется серьезная заварушка. Собственно, уже началась.

Недовольно выпятив губы, Джекоб Шэфер смотрел в окно дома-фургона. Происходящее снаружи ему совсем не нравилось. Он уже видел подобное, и не однажды — в Маргите, Саутхенде и других городах. Всякий раз это начиналось и заканчивалось одинаково: воскресным вечером накануне нерабочей недели Ангелы Ада накапливали силы, а в понедельник развлекались на всю катушку. И никак их не остановить. Всех мотоциклистов не вытолкаешь с ярмарки, а закроешь ее днем, они того и гляди учинят разгром. Шэфер проклинал полицию, и не только за разгул рокеров, фараоны под любым предлогом отлынивают от работы. При виде хулиганов они празднуют труса, зато порядочный человек не дождется от них поблажки, попробуй он сделать что-нибудь не так, скажем, не уплатить дорожный сбор или продать сигареты двенадцатилетнему оболтусу, который выглядит на все шестнадцать. «Черт!» — мысленно выругался Шэфер, глядя на заполненную Ангелами и Гладиаторами карусель. Висит же надпись, да такая здоровенная, что не заметить нельзя, — надпись, запрещающая подросткам старше шестнадцати садиться на лошадок. Но вряд ли можно осуждать старого Эверита за то, что он не пытается их остановить. Рокеры носятся на электромобильчиках, сталкиваются, стремясь вышибить дух друг из друга и из машин. Несколько Ангелов столпились в тире, набивают руку в стрельбе по движущимся мишеням. Когда начнется потасовка, — а это может случиться через пять минут или пять часов, — воздушные винтовки будут стрелять уже не по жестяным уточкам.

И как назло, поблизости ни одного легавого. Шэфер заперся в фургоне, хотя и знал, что старый замок не выдержит даже слабого удара.

Ангелы и Гладиаторы разделились и заняли стратегические позиции. Поле для битвы облюбовано, армии ждут приказа к наступлению. Публика разошлась, понимая, что иначе ей не поздоровится. А полиции нет как нет.

Жирный Чипс ловил на себе взгляды Ангелов. Орден ждал его сигнала. Он выстрелил, сбив уточку, и подумал, что во рту все еще сладко от сахарной ваты, неплохо бы сейчас умять целый пакет чипсов, лучше всего капающих маслом. Именно за это пристрастие его прозвали Жирным Чипсом. Впрочем, эта кличка его устраивала.

— Слышь, сколько нам еще здесь торчать? — Стэп, прыщавый адъютант Чипса, едва не сшиб уточку плевком. — У пацанвы кулаки чешутся. Надо начинать, пока легаши вонючие не приперлись. Гладиаторы ухе готовы, суки поганые.

— Я тоже готов, — ухмыльнулся Чипс. — Ща мы их с дерьмом смешаем.

Стэпу нравилось, когда атаман на подъеме. Нынче они, похоже, неплохо порезвятся.

Чипс поднял пневматическую винтовку. Прицел был смещен для стрельбы с опережением на дюйм — не зная об этом, сам вовек не догадаешься. А Чипс об этих винтовках знал все. Знал, как надо брать на мушку жестяную уточку, как «вести» ее вдоль всей линии поражения, а затем молниеносно перенести прицел на человеческий глаз в трех ярдах от тебя и нажать на спуск.

Служитель, ужаленный свинцовой пчелой, пронзительно закричал, зажимая ладонью кровоточащую рану, и попятился в ужасе, понимая, что превратился в живую мишень, и спастись не удастся. По команде Жирного Чипса шеренга стрелков дала залп. Самые сильные пульки пробивали кожу и застревали в шее и щеках, те, что послабее, падали на землю, точно пчелы, оставившие свое жало в теле врага. Вопя благим матом, израненный служитель рухнул на землю.

Битва началась. Только дерущиеся отличали своих от чужих; сторонним зрителям, в большинстве своем алчущим кровопролития, все парни в хлопчатобумажных куртках были на одно лицо. На «американских горках» и вальсирующей карусели Ангелы и Гладиаторы сцепились не на жизнь, а насмерть, и было вопросом времени, когда первый из них, кувыркаясь, словно выброшенная кукла, полетит вниз и распластается на земле кровавой лепешкой.

Вот из кабинок вальсирующей карусели вывалились два безжизненных тела. Вот еще один рокер сорвался, но сумел ухватиться за ограждение нижнего яруса. Однако провисел он недолго — железная стойка размозжила ему череп.

Проезжавшая по бульвару полицейская «панда» притормозила у обочины футах в ста от ярмарки. Водитель поднес к губам рацию — чтобы остановить сражение такого масштаба, нужны крупные силы полиции.

Жирный Чипс несколько минут наблюдал, даже не думая вступать в битву. Изувеченный служитель тира заполз за щит с мишенями, к его убежищу вел кровавый след. Если бы не шум, было бы слышно, как он скулит от боли и страха. Придет время, и молодцы Чипса возьмутся за него всерьез.

Чипс заметил шатер с надписью «ПРЕДСКАЗАТЕЛЬНИЦА СУДЬБЫ» над задернутым пологом. Глаза его сузились: вчера, гуляя по ярмарке, он видел молодую индианку. Он быстро двинулся к шатру, Стэп не отставал ни на шаг.

Ремешок, удерживающий вместе половинки полога, лопнул от одного рывка. Чипс вошел в шатер и остановился у входа.

— Так-так. — Его губы скривились в усмешке. — Даже не надеялся кого-нибудь здесь застать. Оказывается, тут живет настоящая индианка.

На лице девушки, сидевшей у противоположной стены, не дрогнул ни один мускул. Как всегда, она была укутана в пестрые одеяла, волосы цвета воронова крыла заплетены в две косы. Темные глаза светились ненавистью.

— Тебе здесь нечего делать.

— В самом деле? — Чипс расхохотался. — Стэп, леди желает, чтобы мы свалили. Входи, чувак, и задерни шторы. Создадим интим.

Стэп выполнил приказ, и в шатре стало темнее. Будь его воля, он бы ни на секунду здесь не задержался, но не подчиниться вожаку было бы очень опасно.

Подойдя к столу, Чипс взял деревянную фигурку с головой почти такой же величины, как туловище. Черты ее лица были необычайно уродливы, но казалось, она все видит и понимает.

— Круто! — пробормотал Стэп. — Прямо жуть берет.

— Какая чудесная куколка! — пропищал Чипс. — Мамочка, она такая красивая, что я ща обкакаюсь!

Оба заржали. Затем улыбка Жирного Чипса увяла.

— Что за халтура дерьмовая, мать твою?! Да я перочинным ножиком лучше заделаю. Кто это, скво? Не слышу?

Джейн молчала, плотно сжав губы. На незваных гостей она смотрела с гневом, но без страха.

— Ладно, некогда нам тут трепаться об искусстве резьбы. — Чипс сунул деревянную фигурку в боковой карман куртки. — Но если эта шлюшка не захочет с нами играть, мы еще вернемся к разговору о ножиках.

Стэп судорожно сглотнул. Знай он, что индианка в шатре — не пошел бы следом за Чипсом. Он полагал, что она удрала, как почти вся обслуга ярмарки. Но теперь на попятную поздно. Он знал, что сейчас произойдет, видывал, каково приходилось девчонкам, попавшимся его боссу.

— Ну-ка; Стэп, придержи ее.

— Чипс, а может…

— Я тебе че сказал?

На подкашивающихся ногах Стэп обошел вокруг девушки, схватил ее за запястья и рывком заставил подняться на ноги.

Она не сопротивлялась — казалось, ей ничуть не страшно. Как будто она отдала себя в руки судьбы.

Чипс ухватился за верхнее одеяло, попробовал разорвать, но не тут-то было. Сквернословя, он пытался запустить руки под одежду индианки и быстро свирепел. Под одеялами Джейн носила кожаное платье наподобие сари. Его Чипс тоже не сумел разорвать и вынужден был повозиться с тремя сыромятными ремешками. Как только он развязал последний, с гадалки упала вся одежда.

Жирный Чипс притянул девушку к себе, прижался животом, чтобы почувствовала его желание. Посмотрел в глаза, ища отклик. В них не было ничего — ни желания, ни страха. Тогда он плюнул ей в лицо зелено-коричневым сгустком табачной жвачки. Омерзительная жидкость потекла по ее подбородку и закапала на грудь.

— Скво, мать твою! — злобно процедил он сквозь зубы. — Я тебя ща так отдолбаю, на всю жизнь хватит!

Стэп закрыл глаза и отвернулся — не нравилось ему это, не хотелось участвовать. Он готов был отпустить девушку и убежать, но в последнюю секунду спохватился. С ист-сайдским орденом шутки плохи, очень уж много народа в этой шайке, и не только в столице, но и по всей стране. Одно слово Чипса, и они сворой голодных псов бросятся в погоню за отступником. Где бы он ни спрятался, все равно разыщут. А уж тогда…

Джейн не сопротивлялась и после того, как Стэп отошел. Под тяжестью Чипса она рухнула на земляной пол, и прыщавого Ангела Ада едва не вырвало при виде полуголого вожака — свирепого, похотливого и алчного зверя.

Чипс навалился на индианку, покрывая ее груди жаркими слюнявыми поцелуями, затем рывком овладел ею. Он ритмично двигался, тряся складками жира и наполняя тесный шатер запахом пота. Смотреть на это не хотелось, но Стэп не мог оторвать глаз — настолько заворожило его кошмарное зрелище. Совокупляющиеся красавица и чудовище. Похотливое воплощение зла.

Минуты через две Жирный Чипс кончил — его всегда хватало ненадолго, несмотря на хвастливые обещания. Он встал со своей жертвы, презрительно плюнул в закрытые глаза и, застегивая ширинку, больно пнул гадалку по обнаженному бедру. Но веки ее не разомкнулись, даже не дрогнули.

— Все твое, Стэп. — Чипс указал большим пальцем на неподвижную девушку.

— Не. — У Стэпа пересохло во рту, желудок сжался в комок. — Че-то мне. Чипс, не в жилу.

— Ну, как знаешь. — Верзила отвернулся. Утолив похоть, он словно забыл о существовании девушки. — Айда, позырим, че там снаружи.

Они вышли из шатра. Ярмарка напоминала поле боя: афишные щиты пробиты во многих местах, некоторые и вовсе повалены. Кто-то из обслуги остановил «американские горы» и вальсирующую карусель — пожалуй, напрасно, так как это облегчило вандалам работу. Им уже не приходилось держаться одной рукой, сбивая деревянные украшения. Старая пластинка играла как ни в чем не бывало, ненадолго затихая на паузах.

Чипс заметил поблизости несколько Гладиаторов, остальные под натиском численно превосходящего противника отступили на Променад, а некоторые убежали к самому морю. На ярмарке остались только лежачие; всякий раз, когда кто-нибудь из них подавал признаки жизни, его зверски били.

Но теперь в сражение вступила третья сила — более сотни полицейских в касках, со щитами и дубинками. Уже ничто не напоминало хаотическое побоище, четкой организацией веяло от штурмового отряда, развернувшегося «веером» и взявшего противника «в клещи».

— А-а, мать твою! — Жирный Чипс заробел, что при виде полиции с ним случалось нечасто. — Давай-ка рвать когти, Стэп.

Не возразив ни слова, Стэп затопал за своим атаманом по аллее изувеченных афиш. В таких ситуациях действовало правило «каждый сам за себя», и Чипса не очень волновала судьба многих его соратников, которых орден, похоже, завтра недосчитается. «Интересно, — думал Стэп на бегу, — что он чувствует? Впрочем, ему, видно, начхать, сколько наших упекут в каталажку, скольким переломают ребра, — лишь бы самому уйти без единой царапины. А может, такие переделки нужны, чтобы очищать орден? Известно ведь, что слабые духом или телом первыми гибнут в бою…»

Деревянный куб театра Панча и Джуди лежал на боку. Куклы в гротескных позах валялись на земле, словно они тоже участвовали в бою и пали. У Джуди была расколота голова, Панч сжимал в руке свою дубинку. Между ними распластался Полицейский, словно хотел разнять их и угодил под нечаянный удар.

«Но это же чушь собачья! — сказал себе Стэп. — Идиотская хохма. Тоже мне, нашли способ окочуриться. Господи, поскорее бы отсюда смотаться!»

В этот миг его захлестнуло ужасом, барабанные перепонки едва не лопнули от душераздирающего, полного звериной ярости и ненависти рева. Еще немного, и он свернул бы и с визгом помчался вслепую. Даже Жирный Чипс остановился и затравленно озирался в поисках укрытия.

— Это всего лишь зоопарк вонючий! — Страх отступил, но ненадолго. — Им не выбраться из клеток.

Стэп оглянулся и увидел старого паршивого льва, задравшего голову, чтобы снова исторгнуть рев — этакий дряхлый царь зверей, внезапно обнаруживший в себе забытые инстинкты. Над железной стеной десятифутовой высоты изогнулась длинная серая змея — слон Аттила отзывался на клич своего царя. Затем раздались гулкие, как в огромный барабан, удары — горилла Джордж не сидел, как обычно, привалясь спиной к прутьям клетки. Впервые за многие годы он стоял во весь рост и гордо колотил себя в грудь, заросшую косматой шерстью; глаза сверкали слишком долго дремавшей в нем злобой. Звери проклинали своего извечного врага, подлого поработителя — Человека.

— Канаем, — Чипс вновь обрел способность двигаться, — пока не замели.

Озираясь, они пошли к Променаду. Звуки музыки и борьбы стихали позади. Оба рокера не могли понять, в чем причина растущего беспокойства. Они неплохо развлеклись на ярмарке, показав, на что способны, а вмешательство полиции было неизбежным — что поделаешь, таковы условия игры. И все-таки в глубине души Чипс и Стэп боялись — не ответа перед законом (это тоже было условием игры), а чего-то неведомого, неощутимого, как вирусы смертельной болезни, только что поселившиеся в здоровом теле.

Едва они разыскали свои мотоциклы, с неба посыпались крупные капли дождя. Над головами висели темные тучи, с моря дул свежий ветер. От всего этого Стэпа и Чипса пробрал озноб. Казалось, в воздухе витает предвестие большой беды. Казалось, это предвестие уже запоздало.

После ухода Ангелов Ада индианка Джейн еще долго лежала на полу. Наконец она встала, подобрала платье, одеяла и оделась. Все болело, но огромным усилием воли она заставила себя забыть о боли, как совсем недавно заставила себя забыть о грязном, вонючем юнце, лежащем на ней. Несколько минут жизни напрочь стерлись из памяти, словно она умерла и воскресла лишь после того, как насильник оторвался от нее. Джейн не знала, как ей это удалось, наверное, следовало благодарить мать, еще в младенчестве подготовившую ее к такому испытанию. Лишь одно чувство не смогла она погасить — ненависть. Не только к этим двоим, но и ко всей белой расе, насилующей древние цивилизации, грубо и жестоко подавляющей чужую культуру.

Она бросила взгляд на стол. Фигурка, законченная около часа назад, исчезла. Ее украл верзила — Джейн вспомнила, с каким презрением он рассматривал ее.

Вскоре индианка снова сидела за столом, боль ушла из тела и из мыслей. Снаружи последние Ангелы Ада удирали от полицейских. Джейн не шевелилась. Ждала.

Поток транспорта был перекрыт в миле от приморского городка. Вереницы автомобилей тянулись в обе стороны, насколько хватало глаз. Проливной дождь нещадно хлестал пешеходов и не давал водителям и пассажирам автомобилей выйти наружу, чтобы размять ноги. Или чтобы узнать, отчего образовался затор.

Затем появилась «скорая помощь». Проезжая между двумя рядами машин, она зацепила «фиат», стоявший слишком близко к средней полосе, — но не остановилась. Всем стало ясно: случилось несчастье. Некоторые досадовали, что не успеют посмотреть на трупы, прежде чем их увезут.

«Скорой» потребовалось три четверти часа, чтобы добраться до места происшествия. Все местные машины с красными крестами были отправлены на ярмарку, а эту вызвали из городка, находящегося в двадцати милях по соседству. Проливной дождь вынудил шофера вести ее на самой низкой скорости.

— Слышь, Джо? — Загорелый человек в форме, сидевший в фельдшерском кресле, озабоченно повернулся к водителю. — Кажись, мы помяли «фиат».

— В задницу его. — «Скорая» притормозила, огибая автофургон, стоявший под углом к обочине. — Всех их в задницу. Педерасты чертовы! Сидели бы нынче дома, меньше было бы мертвяков и калек, и мы, может, занимались бы сейчас чем-нибудь дельным. Все, приехали… Боже ты мой!

Водитель и его напарник давно работали на «скорой» и повидали немало трупов, но даже они побледнели, свернув на траву возле груды изувеченного металла. Усталый и злой полицейский пытался отогнать от нее людей, высыпавших из ближайших машин. На обочине под окровавленными простынями лежали два человеческих тела — ничем иным эти бесформенные кучки быть не могли.

Рядом работники «скорой» увидели обломки двух мотоциклов, столкнувшихся со встречным «лендровером». Их седоки катапультировались из седел, перевернулись в воздухе и с невероятной силой ударились оземь.

После аварий со смертельным исходом кому-то приходится отсортировывать человеческие останки от металла, и если на подобный «автослучай» вызвали вас, утешайте себя мыслью, что это — ваша будничная работа. Джо подошел к мертвецам. Один из них был великаном, другой — поменьше и посубтильней. Наметанный глаз водителя сразу определил характер и степень травм. Седоков подбросило вверх, затем машины догнали их в воздухе — случай почти невероятный. Избиваемые, словно кролики в загоне, парни кувыркались вместе с мотоциклами, рассыпая внутренности и брызги крови. Но на этом чудеса не закончились. Оба мотоцикла упали вверх колесами, размазав человеческие тела о черное гудронированное полотно, — рваный металл растерзал плоть в клочья. И вот теперь перед Джо — подумать только! — две оторванные головы… Однако такое возможно, хоть и выглядит невероятным. Возможно, раз произошло.

Работники «скорой» молча вернулись к машине за носилками и полиэтиленовыми чехлами. Они действовали слаженно и быстро, ничем не выдавая нервозности.

— А это что такое? — В траве возле груды окровавленного тряпья Джо заметил маленький предмет.

— Похоже, игрушка. — Его напарник был рад любой возможности отвлечься от страшного зрелища. — А может, талисман.

Перед тем, как спрятать находку в карман, водитель повертел ее в руках. Деревянная фигурка ручной работы, резьба грубая, пропорции не соблюдены — голова слишком велика, туловище коренасто до безобразия. «Может, внучку пригодится, — подумал Джо. — Если не возьму, на нее, наверное, долго никто не позарится».

Выполнив свою нелегкую задачу, они с помощью полицейского, который заставил толпу расступиться, кое-как развернули машину.

Дождь утихал. В такие мрачные выходные каждый путник жалеет, что не остался дома — скукой расплачиваться за комфорт. Но долгий путь домой, в тепло и уют, для многих уже начался.

Под яростную брань водителя поврежденного «фиата» «скорая» медленно проехала мимо.

К тому времени, когда она выбралась из затора, ливень сменился изморосью. Джо посмотрел на горизонт, но не увидел ни клочка чистого неба.

— Непохоже, что…

Ему не суждено было высказать свою мысль до конца. Влекомый безрассудным настоянием маразма, на дорогу внезапно вышел старик в пропитанной дождем панаме.

Джо инстинктивно надавил на педаль тормоза. Покрышки завизжали на скользком полотне, «скорую» развернуло, с грохотом ударило о припаркованный у обочины автофургон, отбросило через дорогу на стену виллы. Хрупкое человеческое тело отлетело на середину дороги, как подстреленный кролик.

Вслед за хрустом костей, скрежетом металла и звоном разбитого стекла наступила тишина. Через несколько секунд ее нарушили испуганные крики. Вскоре собралась толпа.

Смерть. Снова смерть.