"Появление Сесса" - читать интересную книгу автора (Тови Дорин)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Едва Биз покинул двор, он повел себя образцово. Шерм объяснил, что у него последнее время завелась привычка артачиться, когда кто-то садился в седло. Словно спина стала чувствительной. На днях он умудрился сбросить Чарли.

Я исподтишка покосилась на Чарльза. Вот что случается, когда ездишь верхом на Западе. Люди тут считают абсолютно нормальным, что лошадь артачится или кто-нибудь слетает с седла. Выходило, что Чарльз тоже смотрит на это именно так. Он ответил мне сияющей улыбкой, опустив поводья на шею Биза, будто каждый день ездил на вертикальном коне.

Сказать то же обо мне было никак нельзя. Я придержала Шебу и поехала позади Биза и Дьюка, коня Шерма, с твердым намерением удерживать ее в этой позиции. Выходки Биза меня напугали. Только дай Шебе волю… Я прекрасно помнила с прошлого раза, насколько она резва. Пока она оскорбленно брела, понурив голову, ну прямо как Аннабель, когда та тоже была Угнетенной Рабыней. Ее плечи двигались так истомленно! Голова поникла еще ниже. Ей необходимо остановиться на Минутку, сказала она. Годы у нее уже не те, а я ведь совсем-совсем не пушинка.

Я позволила ей отдохнуть. Мы поднимались по крутому склону напротив дома — при таком наклоне выкинуть какую-нибудь штуку она никак не могла. Даже несмотря на то, что мы заметно отстали от Шерма и Чарльза, когда она вновь побрела вперед. Еще парочка передышек — и мы отстали еще больше. Впрочем, тропа была узкой и глубоко вытоптанной с густыми кустами по обе стороны. А впереди маячили могучие крупы Биза и Дьюка, преграждая нам путь, точно бруствер из мешков с песком.

В верхнем конце тропы она вновь остановилась и тихонько повернула морду влево. Видимо, какая-то из ее штучек, подумала я, натягивая поводья. Наверняка где-то тут ответвляется тропа, и она решила свернуть туда. Но нет! Когда я посмотрела туда, куда указывали ее уши, то увидела, что из куста шагах в пятнадцати от нас торчат голова и плечи чернохвостого оленя, внимательно на нас глядящего. Они с Шебой несколько секунд смотрели друг на друга в глубоком безмолвии, а затем Шеба вновь поплелась вверх. «Вот это наблюдательность! — сказали ее уши, теперь обращенные в мою сторону. — Старички-то Биз и Дьюк оленя не заметили!» Да, не заметили и в результате теперь опережали нас на несколько сотен ярдов, неторопливо труся бок о бок, пока их всадники вели оживленный разговор. «Черт, ну и отстали же мы!» — сказала Шеба, внезапно убыстряя шаг. Тропа оставалась узкой, и я не стала ее придерживать. Но она знала эти тропы как свои четыре копыта и рассчитала, что мы нагоним их как раз, где тропа кончается. И мы вылетели на широкую открытую вершину холма, обойдя Биза и Дьюка, точно гоночная машина — два паровых катка. Проносясь мимо, я услышала, как Чарльз сказал:

— Она месяцы мечтала о хорошем галопе.

Но только не о таком, подумала я. Напрямую к границе, и никого, чтобы преградить мне путь. Конечно, Шерм и Чарльз помчались бы мне на выручку, но гордость не позволила мне позвать на помощь. Ведь считалось, что я хорошо езжу верхом!

Мы неслись по вершине холма, переносясь через низкорослые кусты и сусличьи норы. Я ожидала, что вот-вот вылечу из седла, потому что Шеба споткнется и упадет. Но ошиблась. Шеба была ковбойской лошадью и умела избегать таких ловушек. Она знала, что делает. И тут меня осенило: из-за чего я, собственно, волнуюсь? С Мио я ни разу не упала. А если Шеба не споткнется — а это ей, видимо, не угрожало, — так мне следует наслаждаться.

«Сядьте плотнее! Опустите кисти! Работайте поводьями поочередно!» — словно услышала я голос миссис Хатчингс. Я так и сделала. Шеба по-прежнему летела вперед, как выпущенный из рогатки камешек, но я почувствовала, что она мне подчиняется. И начала ее придерживать… очень осторожно… так, чтобы она не повернула головы и не проглядела бы сусличью нору. И она была моя! Мы перешли на ровную размашистую рысь. Я уже могла смотреть вперед, избегать нор. И внезапно все стало великолепным, пьянящим — топот ее копыт по дерну, необъятное канадское небо, окружающие холмы, ощущение безграничности…

— Нравится? — спросил Шерм, когда они с Чарльзом нагнали меня.

— Еще как! — ответила я, потрепав мою верную лошадь по шее. — Она же такая умница.

Правда, она таки сумела расслабить подпругу, и как Шерм ее ни подтягивал, толку не было. Спускаясь по крутому склону в долину, она вновь ее расслабила, и я вместе с седлом сползла набок. Шеба не преминула воспользоваться этим и снова рванулась вперед, видимо намереваясь проскочить мимо остальных. А ей казалось, что мне нравится скакать впереди всех, пожаловалась она, когда я натянула поводья. Просто ей хотелось показать мне, как быстро она умеет бежать вниз.

Я верю ей на слово, ответила я, задерживая ее позади Биза и Дьюка и вновь утыкая ее морду в их хвосты. Я поскачу на ней куда угодно, пока местность будет оставаться относительно ровной, но только не в седле, перекошенном по правому борту на сорок градусов, и не вниз по крутизнам Маттергорна.

Два счастливых дня мы вновь упоенно катались верхом по холмам, пока фургон отдыхал во дворе ранчо, но нам надо было продолжать путь, чтобы увидеть этих гризли. С сожалением мы простились с Юингами, обещали Бизу и Шебе непременно вернуться еще раз и покатили в соседнюю долину. На ранчо «Бокс X» там жила еще одна наша хорошая знакомая — Бейб Бертон. По ее земле струится ручей, в котором плещется форель. И в нескольких местах его перегораживают бобровые плотины. Но мы не собирались ни удить, ни наблюдать жизнь бобров, как в прошлый раз. Мы направлялись в Уотертон, и она собиралась поехать с нами. То есть до своей хижины в двух милях от границы Уотертонского парка, где мы наконец-то окажемся в краю гризли.

Когда мы собрались отправиться в сорокамильную поездку от «Бокс X» до хижины, Бейб уложила в свой грузовичок охотничье ружье. Но не из опасливости. Лесную глушь и ее четвероногих и других обитателей она знала, как никто. Но всегда могла возникнуть ситуация, когда ружье оказалось бы необходимым. Безусловно, она чувствовала бы себя куда уверенней, будь оно при ней в тот раз, когда она оказалась между медведицей-гризли и медвежатами.

Годы и годы гризли вокруг Ярроу-Крика слыли исключительно свирепыми — в результате, как считалось, того, что произошло в шестидесятых годах прошлого века. На стойбище тамошних индейцев вспыхнула эпидемия оспы, которую индейцы переносят очень плохо — порой вымирали целые поселки. И пока они лежали в своих типи на берегу речки, не в силах хоронить умерших, на стойбище явились привлеченные их запахом гризли. Сначала они пожирали мертвецов, а потом принялись вытаскивать из типи живых — настолько ослабевших, что у них не осталось сил сопротивляться. Лишь немногим удалось ускользнуть. И на каньон Ярроу было наложено табу. С тех пор туда не заглядывал ни один индеец, а когда сорок с лишним лет спустя отец Бейб решил построить там хижину, индейцы старательно его отговаривали. Там полно призраков, говорили они.,

Как, видимо, и гризли. До сих пор они там на редкость многочисленны, и считается, что они видят в людях законную добычу. Считается, что они приобрели вкус к человечине и, сохраняя память об отсутствии сопротивления в типи, утратили страх перед человеком. Возможно, что и так. Гризли живут до сорока лет, и медвежата могли воспринимать от матерей это отсутствие страха. Однако постепенно эта особенность сошла на нет, и история ее возникновения забылась. Теперь в районе Ярроу о ней редко кто вспоминает. Кроме случаев вроде того, когда Бейб оказалась между медведицей и медвежатами.

У одного из ее соседей долго болела корова. Хозяин пичкал ее всякими снадобьями, а когда корова все-таки сдохла (ярдах в двухстах от пограничной изгороди Бейб, так что труп был виден из ее окна), он не потрудился убрать тушу, так как она ни на что не годилась.

Ну и, конечно, явились гризли — крупный самец, другой поменьше и медведица с двумя полувзрослыми медвежатами. Кормились они неизменно в этом порядке. Горе тому медведю, который попытается опередить того, кто больше и сильнее его. При нормальных обстоятельствах, сказала Бейб, они уничтожили бы тушу в один присест, но, по-видимому, мясо сильно отдавало лекарствами. Во всяком случае, они проглатывали кусок-другой и уходили. Продолжалось это около трех недель. Затем самцы ушли, так как от туши уже мало что осталось, однако медведица все еще приводила медвежат, чтобы они могли играть с костями в нападение и учиться дракам.

Бейб за свою жизнь наблюдала поведение многих медведей, но такого случая ей никогда больше но выпадало. Медвежатам, рассказывала она, было года два, и они словно бы постоянно затевали драки. Мать некоторое время терпела, а затем начинала раздражаться и награждала их оплеухами, да такими сильными, что они еле удерживались на ногах, удирали в куаы и плакали там, словно дети. Затем вылезали, бодро бежали за мамкой, явно решив начать новую жизнь, — пока не забывались и не затевали новую ссору, после чего опять получали оплеухи. Они ей явно надоели. Подошло время им начать самостоятельную жизнь, а ей вновь спариться, о чем, пока при ней оставались медвежата, и думать было нечего: медведь убил бы их. Но они упрямо шли за ней, и, конечно, она стала бы защищать их ценой жизни. Она просто хотела, чтобы они стали самостоятельными, перестали вечно ссориться и допекать ее.

Все это время Бейб вела обычную жизнь. Даже когда пять медведей регулярно навещали тушу у самой ее изгороди, она уезжала на грузовичке, ходила за дровами, приносила зелень с огорода. По ее словам, она их не интересовала. Вероятно, они привыкли видеть ее у хижины и не считали опасной. Единственное, за чем она следила, выходя наружу, — с медведицей ли медвежата.

А потом пришел день, когда она пропалывала грядки на самом берегу ручья, полагая, что медведи вообще не пришли, и вдруг услышала плач медвежат, подняла голову — и увидела их на откосе справа от себя… Они будто одержимые звали мамку, и та, к ужасу Бейб, появилась на том берегу ручья, слева от нее. Бейб решила, что ей пришел конец. Но тут медведица посмотрела на нее, посмотрела через ее голову на медвежат… и неторопливо удалилась в лес, предоставив их самим себе. Она, видимо, понимала, что Бейб ничего плохого им не сделает, а если попробует их украсть (именно этого как будто постоянно опасаются все медведицы-матери), то и на здоровье! Ей они до того надоели, что Бейб может присвоить их, если ей так уж это приспичило.

В другой раз у ручья Бейб довелось увидеть украденного медвежонка. По-видимому, материнский инстинкт у медведиц крайне силен, и, хотя у них есть свои медвежата, они готовы забрать чужого медвежонка, если представится случай, — даже подраться с его матерью, лишь бы отнять его. К несчастью, тут действие инстинкта прекращается. С украденными медвежатами они обходятся много хуже, чем с собственными, и ведут себя с ними как мачеха с Золушкой. Украденного медвежонка, сказала Бейб, всегда можно узнать, такой у него заморенный вид по сравнению с родными отпрысками медведицы.

А потому, когда однажды по каньону проследовала процессия из медведицы-гризли, двух крепких веселых медвежат и третьего, который плелся позади и все время норовил отстать, Бейб сразу поняла, что третий похищен. Такой у него был растрепанный вид… Да и эти его попытки потеряться… Вероятно, его родная мать все еще шла следом за ними. Но его новая мамаша время от времени возвращалась к нему, грозно ворча, и награждала его оплеухой, чтобы он поторопился. И медвежонок бежал вперед, плача еще громче.

Она ему помогла бы, сказала Бейб, будь у нее хоть малейшая возможность. Она наблюдала за ними с верхней тропы. Но закричи она или швырни камень, медведица ринулась бы на нее, ведь медвежата были еще совсем маленькими. А потому процессия удалилась. Спустилась в узкий овражек с очень крутыми сторонами, выбралась из него… Близнецы бодро вылезли следом за матерью, но третий, очевидно, решил, что в овражке очень удобно потеряться, и снова замешкался. Но, увы, ни малейших шансов у него не было. Медведица тут же вернулась и, стоя на краю, объяснила, что с ним произойдет, если он не поторопится. И он явно решил послушаться, но, не последовав сразу за остальными, теперь не знал, как выбраться из овражка. Он запаниковал, рассказывала Бейб, карабкался, срывался, но, подгоняемый ужасом, наконец все-таки перевалил через край. Медведица шлепнула его, он помчался по тропе, она, порыкивая, следовала за ним. И тут они исчезли из вида. Бейб сказала, что минуту спустя услышала треск в лесу, и с надеждой подумала, что его родная мать все еще держится поблизости от них.

Такой поразительный случай! Но Бейб всю жизнь провела в Скалистых горах и навидалась всякого. Как-то раз, ведя наблюдение за птицами, она наткнулась на огромную дыру под скалой… и тут же поспешно ретировалась, сообразив, что это — медвежья берлога и медведь благоустраивал ее совсем недавно. А как-то раз — она вспоминала о них с большой нежностью — ей довелось приглядывать за парой медвежат-гризли.

Случилось это еще в те дни, когда был жив ее муж и они работали проводниками геологической партии. Медведь повадился таскать мясо из кухонной палатки прямо позади их палатки, и ее муж, услышав ночью шорохи, приподнял задний клапан и — увидел прямо перед собой огромную лапу, вооруженную стальными когтями. И он застрелил медведя (тот ведь приходил каждую ночь и мог стать очень опасен), лишь потом обнаружив, что это была медведица. Причем с медвежатами, как стало ясно, когда утром они услышали жалобный плач на склоне за их лагерем. Видимо, она оставила их в кустах, когда отправилась на грабеж, и они все еще ждали ее там. Испуганно звали, чтобы она вернулась из лагеря — они знали, что она ушла туда, но не осмеливались выйти из убежища, где она их оставила, — ведь медвежат приучают к беспрекословному послушанию.

Они отнесли им туда еды, сказала Бейб. И ужасно переживали, что убили их мать. Но в ту минуту они думали только об опасности. Медвежата съели предложенное угощение, а несколько дней спустя решились навестить лагерь. Понимая, что они страдают не только от голода, но и от одиночества, она принялась опекать их. Каждый вечер они уходили, и после недельных поисков она узнала, где они ночуют. На каменной осыпи под соснами — несомненно там, где в последний раз спали под материнским боком. Но днем они неуклюжей рысцой спускались в лагерь — толстенький самец и маленькая самочка. Первый был — душа нараспашку, вечно что-нибудь исследовал, но его сестренка выглядела пугливой и постоянно тревожилась за него. «Рофф!» — звала она. «Рофф, рофф!» — когда ей казалось, что он ведет себя не так, как следует, — сдергивает одеяла и полотенца с веревок или всовывает морду в палатку. А потому они начали называть его Рольфом, и он откликался! Но девочке они так никакого имени не дали.

Лошади постоянно с любопытством их обнюхивали, хотя обычно, почуяв медведя, встают на дыбы и пронзительно ржут. Однако медвежата, видимо, пропахли лагерными запахами. Как-то раз, рассказывала Бейб, она забыла свое мыло на камне у ручья, и в мгновение ока им завладел Рольф. Она услышала веселое бурчание, оглянулась и увидела, что Рольф зажал мыло в лапах и катается по земле, прижимая его к груди, — верный признак, что он блаженствует. И тут подошли два мула и принялись его обнюхивать. Она так и не узнала, какая судьба ожидала бы мыло, — Рольф обронил его и пустился наутек.

Медвежата научились доверять ей. Приходили на ее зов и брали ломти хлеба, намазанные жиром и медом, — свое любимое лакомство — прямо у нее из рук. Еще неделя, сказала она, и они позволили бы ей погладить себя, но ее отец заболел, и ей пришлось уехать к нему. Она укладывала вещи в рюкзак у себя в палатке и услышала, как самочка где-то неподалеку зовет: «Рофф! Рофф!» — и догадалась, что Рольф что-то затеял. Откинула край двери и увидела перед собой его нос. Он распластался на животе и подглядывал за ней.

А когда она отправилась в путь, медвежата долго провожали ее по тропе. Она ведь прежде никогда надолго из лагеря не отлучалась. Она просто видит эти две маленькие растерянные фигурки, какими увидела их, когда оглянулась. Они смотрели ей вслед. Она отсутствовала две недели, а когда вернулась, они уже покинули окрестности лагеря. Муж сказал, что они много дней поджидали ее у тропы. Он клал им там корм, но они его к себе не подпускали, а в конце концов ушли и не вернулись.

Оно и к лучшему, сказала Бейб. Не то их пришлось бы отправить в зоопарк. Оставить их у себя, когда они подросли, она не смогла бы, а полуручные животные на воле — легкая мишень для охотников. Но она всегда будет помнить это волшебное ощущение, когда короткое время она дружила с медвежатами-гризли.