"Супружеская жизнь" - читать интересную книгу автора (Эндо Сюсаку)

НОВЕЛЛА ПЕРВАЯ ЖЕНА ПОЛОЖИТЕЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА

Сумико Танака битый час сидела за столом и вертела в руках скомканное письмо. На столе лежали огрызки хлеба, стояла чайница, но убирать не было сил.

Сумико задумчиво смотрела в окно. Напротив блестели окна такого же многоквартирного дома. Все дома здесь на одно лицо, и люди в них на одно лицо, и жизнь у этих людей одинаково скучная, серая.

Письмо было от её школьной подруги Митико Оуги. Когда-то их связывала крепкая дружба. Что их влекло друг к другу? Различие характеров? Митико, весёлая, общительная, любила спорт, лучше всех плавала, а Сумико — наоборот: держалась в стороне, в тени. И внешне они были очень разные: красота Митико была яркая, броская, а Сумико — нежная, пастельных тонов.

Подруги не виделись года два: приблизительно с того времени, как Сумико по настоянию домашних вышла замуж за государственного чиновника Кацуо Танака.

Письмо пришло неожиданно, после долгого молчания.

«Могу сообщить тебе сногсшибательную новость, только учти — никто из подруг ещё не знает… Я выхожу замуж… не перевелись ещё, оказывается, чудаки, покупающие кота в мешке… Жаль, конечно, что не по любви выхожу, но ничего не попишешь… Жениха зовут Кэнкити Кусуноки…» — так начиналось письмо.

Дальше звучал тот же игривый тон: «…Впредь консультируюсь только у тебя. Ты человек с супружеским стажем… Хочу быть счастлива, как ты. Пожелай мне этого…»

Сумико скомкала письмо длинными белыми пальцами и рассеянно посмотрела в окно. Небо обложило тучами, собирался хлынуть дождь. В доме стояла тишина. Все ушли на работу.

Сумико мысленно повторила фразу из письма: «Хочу быть счастлива, как ты…»

Со двора донёсся колокольчик мусорщика. Сумико не раз задавала себе вопрос, счастлива ли она.

Два года подряд, почти каждое утро, прибирая в квартире, после того как он уходил на службу, или просто сидя у окна и глядя на лёгкие, окрашенные восходящим солнцем облака, Сумико спрашивала себя — подобно тени пролетевшей мимо птицы, возникал этот вопрос: счастлива ли я? счастлива ли?..

Разумеется, несчастной её не назовёшь. Но и счастливой тоже. Что-то мешает ей чувствовать себя счастливой.

Впрочем, есть ли оно, семейное счастье? После обеда, отдыхая, Сумико порой раскрывала какой-нибудь журнал на той странице, где печатали «ответы женщинам». Тем приводилось много писем с жалобами на мужей. У одной — муж пьёт, у другой — играет на скачках, у третьей — завёл любовницу, не даёт ни гроша семье или буянит, развратничает, бьёт смертным боем. Словом, приносит жене много горя!

А в какую рубрику поместить Кацуо? Как положено государственному чиновнику, он человек уравновешенный. Не пьёт, не курит. А представить его в роли любовника… просто смешно. Правда, он не прочь поиграть в «го», но это случилось за всё время не более двух раз. Да и причём тут игра в «го»!

Как-то зашёл к ним в гости приятель мужа и, желая сделать ей комплимент, полушутливо сказал:

— Ваш муж — прирождённый семьянин. Неколебимый, как скала. Вы можете быть за него всегда спокойны, чего не скажешь о моей жёнушке.

Знал бы этот приятель, чего стоит его комплимент!

Сумико вспомнилось: когда её сватали за Танака, тётушка нарочно при ней говорила матери, что будущий зять — прирождённый семьянин, человек исключительно положительных качеств и тому подобное. Неколебимый, как скала, — верно подмечено!

Сумико всегда знала, где он, что делает. За два года совместной жизни она так его изучила, что могла безошибочно сказать, чем он занимается в данную минуту, даже не глядя на часы.

Школьная подруга, ни о чём не подозревая, попала в самую точку. «Хочу быть счастлива, как ты! Пожелай мне этого!»

Пожелать ей счастья, как у меня… Да разве я счастлива? А разве нет? Несчастлива? Да? В чём же моё несчастье? В чём?

На это она не может ответить. Но счастливой она себя не чувствует.

Нет, не чувствует!

Сумико вышла замуж не только по настоянию домашних. Она росла одна в семье. Братьев у неё не было. Единственный мужчина в доме был отец; он умер от цирроза печени — Сумико тогда ещё училась в школе. Отец был живой, увлекающийся человек. Матери с ним жилось трудно. У него было, много романов. Правда, до окончательного разрыва с семьёй дело не доходило, но мать как-то сказала, будто он снимает комнату в другом районе города и содержит какую-то официантку.

Сумико недолюбливала мать из-за её вечных жалоб на отца, мать не стеснялась при ней закатывать ему сцены; но и отца Сумико не оправдывала — было что-то омерзительное в его поступках. И хотя Сумико по-своему любила отца, этого она не могла ему простить — всё её чистое девичье существо бунтовало против отцовских похождений.

Помнится, однажды между подругами в школе зашёл разговор. Кто-то спросил:

— Девочки, каким вы себе представляете своего будущего мужа?

Одна девочка сказала:

— Пусть он будет, как мой папа.

Сумико такого сказать не могла. Ей совсем не хотелось, чтобы её муж походил на отца. Но ещё больше она боялась стать похожей на мать. Сумико частенько вспоминала этот разговор, особенно когда отец не приходил домой ночевать, сославшись на какую-нибудь срочную командировку, а мать металась по квартире, причитала, поносила его. В такие минуты она казалась Сумико особенно противной и жалкой.

«Нет, чем повторять судьбу матери, лучше совсем не выходить замуж!»

Вот почему Кацуо ей сразу понравился. По его лицу, по манерам было видно — типичнейший чиновник, не способный ни на какие безумства. Между прочим, первой это отметила мать:

— Какой Танака-сан положительный человек. Не то что твой отец, не в упрёк покойнику будь сказано.

И ещё одно заставило Сумико согласиться на брак с Кацуо. Она, при всей своей, скромности и робости, была не лишена практицизма. В то время как девочки, её сверстницы, смотрели на замужество с чисто романтической точки зрения, питаясь иллюзиями, она смотрела на вещи трезво, практически. Её давно тяготила зависимость от матери, двусмысленное положение девушки на выданье… невесты без жениха! Хотелось жить самостоятельно. А тут подвернулся такой жених, государственный служащий, с твёрдым постоянным окладом.

Но больше всего её радовало, что они будут жить отдельно от родителей.

Медовый месяц они провели в Атами, известном своими горячими источниками. Остановились в пансионате, принадлежащем ведомству, где служил Кацуо.

Он очень радовался этому.

— Какой смысл, — повторял он без конца, — тратить бешеные деньги на гостиницу, если в нашем пансионате платишь всего пятьсот иен за сутки, причём сюда ещё входит двухразовое питание!

Как только они сели в вагон поезда, уносившего их в Атами, Кацуо снял пиджак и ослабил ремень, так что брюки сползли и наружу вылез набрюшник. Сумико с досадой отвернулась и подумала: вот тебе и свадебное путешествие!

Когда-то, девчонкой, она сладко мечтала о свадебном путешествии, каким его Описывают в романах… И вот, пожалуйста, — мечты, как говорится, сбылись. Что-то она не чувствует радости. Во всяком случае, нельзя было сказать, что она трепетала от восторга.

Здание пансионата стояло на склоне горы. Как только им отвели номер, Кацуо повёл себя бесцеремонно, точно они были сто лет женаты: повсюду в комнате разбросал одежду, бельё, носки, надел халат и сказал:

— Прибери, пожалуйста. Я хочу принять ванну. — А потом добавил, сюсюкая: — А может, примем ванну вместе:

— Нет, нет! Я не хочу! — Сумико сама испугалась своего голоса.

Кацуо не стал настаивать, видно, решил: жена ещё стесняется — и вышел из комнаты.

А когда она сама, изнемогая от усталости, принимала ванну, ей просто не хотелось из неё вылезать. Она с ужасом думала о возвращении туда, к мужу.

Когда она вышла к столу, ужин был уже подан. Сама еда как бы напоминала, что они находятся на взморье — на блюде лежали беловатые ломти кальмара, а Кацуо подогревал на спиртовке какую-то большую раковину.

— Знаешь, сколько всё это стоит в гостинице? — Он смачно чавкал, лицо его раскраснелось от пива. — Такую сумму затребуют — глаза на лоб полезут.

За ужином Кацуо подсчитал, во сколько обошлись бы им в гостинице сасими, бульон и десерт. Пока он считал, Сумико, перестав орудовать палочками, пристально в него вглядывалась. Его лицо, шея, уши от хмеля окрасились в тёмно-бурый цвет, похожий на загар.

Издалека, с моря, доносился гул прибоя.

— Что с тобой? Почему не ешь? Такие деликатесы грешно оставлять! Кушай, кушай всё! Я подсчитал. Знаешь, сколько?..

Ночью, после близости, Сумико лежала, свернувшись калачиком, и ей казалось, что живот у неё набит тяжёлыми булыжниками. Издалека доносился рокот моря. Порой он походил на зловещий бой огромного барабана, порой сливался с храпом мужчины, который теперь стал её мужем.

После медового месяца они вернулись в Токио и сняли квартиру на Камадзава в районе Сэтая. Кацуо к определённому часу уходил на службу, к определённому часу возвращался домой — с точностью почтового голубя. Расчётливый и прижимистый, муж никогда не позволял себе зайти куда-нибудь с приятелями выпить, как случается у других мужчин, ни разу не предложил жене пообедать в ресторане, как случается у других молодожёнов.

Ужинали неизменно вдвоём. Затем для Сумико наступала долгая тягостная ночь. Вечерами и в воскресенье, развалившись на татами, Кацуо слушал юмористические радиопередачи.

Как-то, моя посуду, Сумико предложила:

— Давай на следующие премиальные пойдём куда-нибудь пообедаем?

Муж испуганно замотал головой:

— Что ты, что ты! Нельзя! Надо класть деньги на книжку.

В конце первого месяца Сумико получила от него первый нагоняй. Случилось это так. Как-то после ужина он сказал:

— Дай-ка мне счёты и тетрадку с твоими расходами.

И он, видно, как у себя на службе, стал щёлкать на счётах, поминутно заглядывая в тетрадь.

— М-да, очень много лишних расходов, совсем ненужных. Учись, пожалуйста, вести хозяйство поэкономней, а то вылетим в трубу.

Обычно молодые женщины в таких случаях дают волю слезам. Но Сумико даже не прослезилась, даже не отвела взгляда — она молча и упрямо выслушала упрёки мужа.

Как-то, делая покупки к ужину, она столкнулась со своей школьной подругой Митико Оуги.

— Не стыдно тебе? Даже на свадьбу не пригласила! Как это называется, а? — Митико не на шутку рассердилась и энергично размахивала сумкой.

Сумико оправдывалась: свадьбу сыграли в узком семейном кругу, гостей не звали. Митико сразу успокоилась.

— Ах, с каким удовольствием я сейчас бы нагрянула к тебе устроить в вашем маленьком и тихом семействе эдакий небольшой содомчик… Ну и, разумеется, познакомиться с твоим благоверным… но, понимаешь, спешу на тренировку. Я занимаюсь фигурным плаванием… Учти, мой визит не отменяется, а только откладывается.

Случись такая встреча в былые времена, Сумико силком затащила бы подругу к себе, а сейчас она даже боялась об этом подумать.

— Я понимаю, тебе не до меня. Вы ещё стараетесь укрыться в своей норе от посторонних глаз. Но я всё равно нагряну — обязательно пришли открытку с адресом и напиши, как вас найти…

Сумико молча смотрела ей вслед и улыбалась. Она знала, что открытки не напишет и Митико к себе не пригласит.

За два года замужества лишь один день вышел необычным — Сумико чуть не влюбилась. Не в мужа, конечно, а совсем в другого мужчину. Она долго не могла забыть этого чувства. С ней такое случилось, можно сказать, первый раз в жизни.

Но, разумеется, ни изменой, ни увлечением этот случай не назовёшь. Для этого Сумико была слишком инертна, да и чувство её было не настолько сильным. Просто этот незначительный эпизод открыл ей, что любовь на самом деле существует.

Случилось это прошлой зимой. Неожиданно к ним приехал двоюродный брат Кацуо.

В тот день шёл снег, и их двор из чёрного сразу стал серым. Приближались сумерки. Кацуо ещё не пришёл с работы. Сумико возилась в крошечной кухоньке: готовила ужин. Вдруг раздался стук в дверь.

Сумико открыла. На пороге, улыбаясь, стоял какой-то парень. Плечи и волосы его были запорошены снегом. Сумико сразу узнала двоюродного брата Кацуо. Их познакомила свекровь ещё на свадьбе. Сумико даже вспомнила, где он служит: в каком-то банке в Осаке.

«В командировку, видно, приехал», — решила Сумико.

— В командировку приехали? — спросила она, сервируя маленький столик.

— Нет, — ответил он улыбнувшись и отрицательно покачал головой. Потом подошёл к окну и стал смотреть на падающие хлопья. Ему, по-видимому, не хотелось говорить об этом.

Вскоре вернулся Кацуо, минута в минуту — с точностью почтового голубя. Он ведь никуда после работы не ходит, как другие мужчины, — всегда прямо домой.

Увидев приехавшего из Осаки кузена, Кацуо слегка поморщился. Он был человек, привыкший к порядку, а тут на тебе… непрошеный гость. Хоть бы предупредил, а то ни тебе, телеграммы, ни телефонного звонка.

— Можешь его не кормить! Это наглость — являться без предупреждения, да ещё к ужину, — прошипел Кацуо на ухо жене, выйдя на кухню, так, чтобы кузен не слышал.

— Оставь, пожалуйста… я обойдусь без ужина.

Сумико нарочно так сказала, чтобы досадить ему.

Сквозь тонкую перегородку, отделявшую кухню от столовой, доносились голоса братьев. Суть разговора, конечно, Сумико не могла уловить, но в голосе мужа слышались раздражительные нотки.

А когда она вошла в комнату разжечь камин, она услышала две фразы.

Муж орал:

— Кретин! Проработав столько лет, уйти из банка!..

Кузен ответил спокойным, ровным голосом:

— Я всё понимаю, но иначе нельзя…

Сумико предложила гостю принять ванну. Тот встал и, снова улыбнувшись, ответил низким поклоном.

Когда они остались одни в комнате, Кацуо поманил Сумико пальцем и, указывая на дверь ванной, злорадно прошипел:

— Дурак, каких мало! В жизни не видал подобных балбесов! — Он продолжал опасливо поглядывать на дверь.

— Почему ты его так называешь?

— Завёл какую-то бабу и бросает работу в банке. Мало того — у бабы ещё на шее ребёнок. Ну, видала ты такого олуха?

Из рассказа мужа Сумико поняла: кузен уже около двух лет влюблён в женщину, у которой есть пятилетний мальчик, и теперь ему приходится уходить из банка — начальство предложило ему какой-то выгодный брак, а он отказался.

— Припёрся в Токио искать работу, — резюмировал Кацуо.

— Ну, и нашёл?

— Нашёл какую-то, в экспортно-торговой фирме, у своего приятеля. Словом, болван — и точка! Уйти из такого солидного учреждения, как государственный банк, где работаешь с самого окончания университета, — это верх идиотизма.

— Ведь его бы сразу повысили, женись он на той девушке. Нет, нормальные люди так не поступают. Только кретины, вроде этого!

Рассеянно слушая мужа, Сумико вспомнила день свадьбы, когда она познакомилась с кузеном Кацуо.

Гость вышел из ванной. Его влажные волосы казались ещё чернее. Сели ужинать. После еды, поблагодарив хозяев за гостеприимство, гость поднялся из-за стола.

— Значит, ты окончательно решил бросить банк? — с нескрываемым презрением отчеканил Кацуо.

Кузен только улыбнулся в ответ.

Сумико пошла проводить гостя. Они спустились по лестнице, вышли во двор. Мириады снежинок, кружась, плясали во мраке. Всё было бело от снега. Гость поклонился:

— До свиданья, Сумико-сан, желаю вам счастья.

Он ещё раз поблагодарил за гостеприимство и зашагал по двору, утопая в глубоком снегу. Волосы у юноши были ещё мокры и отливали чёрным блеском. Сумико долго провожала глазами удаляющуюся одинокую фигуру этого мужественного человека. Сейчас он вернётся к своей любимой, крепко её обнимет, и она его обнимет. И Сумико неожиданно для себя почувствовала ревность к незнакомой ей женщине.

Она вернулась в дом. Кацуо лежал развалившись на татами. Зевая, он спросил:

— Ну как, выпроводила? Что так долго?

— Да. Он ушёл.

— Я раньше считал его дельным человеком. Думал, у него башка варит… Да, нынешняя молодёжь никуда не годится!

С того времени Сумико, оставаясь одна, часто думала о кузене. Она живо представляла себе его глаза, лицо, улыбку, иссиня-чёрные волосы, его одинокую заснеженную фигуру, исчезающую во мраке. Порой ей хотелось быть той женщиной, к которой он ушёл. Но мечты остаются мечтами, а действительность — действительностью: рядом с ней был уравновешенный, расчётливый человек, и с ним ей придётся коротать жизнь. Два года прошло — сколько ещё впереди?

Сумико крепче сжала в руке письмо Митико Оуги.

«Так счастлива я или нет?»

Сказать несчастна — несправедливо. Муж её не обижает. С общепринятой точки зрения — это положительный человек и, можно сказать… идеальнейший муж.

Отчего же её гложет тоска? Отчего ей так одиноко и неуютно? Отчего? Отчего? На это нет ответа.

Сумико скомкала письмо, потом вдруг разорвала его в клочки и, чтобы отвлечься от своих печальных мыслей, стала убирать со стола.