"Финансы Великого герцога" - читать интересную книгу автора (Хеллер Франк)

Глава четвертая, в коей доказывается, что если верно то, что глас народа есть глас Божий, то в некоторых случаях то же можно сказать и о гласе газетчика

Воздух, который через входную дверь проникал в холл отеля, был прохладен и чист. На сквозняке светло-зеленая листва бамбуковых деревьев слегка шелестела, а розы в хрустальных вазах распространяли по всему холлу волны аромата. Сквозь занавеси на больших окнах в залу проникал солнечный свет, а за окнами над большим шумным городом круглилось высокое синее небо.

Дело было в марсельском отеле «Д'Англетер» нежным весенним утром третьего месяца года.

Часы пробили восемь, и гостиничный омнибус только что отъехал от станции. В нем сидело четверо пассажиров: двое пожилых англичан, господин лет тридцати пяти с черными усиками и дама приблизительно на десять лет старше его. Если по прибытии англичане поспешили записать свои имена в регистрационную книгу, то вторая пара кивнула швейцару, чтобы тот подождал, и расположилась в общей зале так, чтобы никто не мог их услышать. Молодой господин, похоже, был в превосходном расположении духа; однако его спутница казалась подавленной и поминутно бросала печальные взгляды на собственное отражение в зеркалах. Первым заговорил он:

— Ну что ж, мадам, мы добрались до Марселя в целости и сохранности. Если у вас есть особые пожелания, пожалуйста, сообщите их мне, потому что в поезде у нас не было времени поговорить об этом.

— Нет-нет, только бы Жак нашелся.

— All right, на это потребуется по меньшей мере день, если ему удалось уйти от ваших преследователей. А сейчас хорошо бы дать ему знать, что вы тут. Полагаю, мсье Жак достаточно сообразителен?

— Да, очень. Если бы не он и не вы…

— Вы бы не были сейчас в Марселе. Совершенно верно. Итак, первым делом я отправлюсь в редакцию газеты.

— В редакцию?

— Разумеется. Чтобы дать объявление для мсье Жака. Обычно вы называете его Жаком?

— Да. — Она чуть смутилась. — Ведь он только мой шофер.

— Да-да, разумеется. Значит, я дам объявление для Жака. Но я должен подписать его так, чтобы Жак понял, чье это объявление. Что вы можете предложить?

— «О». Этого будет достаточно.

— «О»?

— Да, это мой инициал.

— Ваш инициал? Так мсье Жак тоже называл вас просто по имени?

— Как вы смеете? Что вы хотите этим сказать? Звать меня просто по имени! Шоферу!

— Простите — я сказал глупость. Мсье Жак знал, что вы остались без денег?

— Возможно.

— Надеюсь, что это не так. Тогда бы он вряд ли стал искать вас в Марселе. Но возможно, он прочитал в газетах о том, что вам удалось скрыться.

— В газетах? Но как? Вы действительно полагаете, что это могло попасть в газеты?

— Что вы исчезли из гостиницы? Разумеется. Парижские газетчики хватаются за все, о чем судачит народ, и начинают судачить об этом еще больше.

— О, можете не беспокоиться! Обо мне газеты никогда ничего не напишут.

— Вы все больше меня удивляете. Никогда бы не подумал, что меня способна озадачить юная леди, но вам это удалось. «Можете не беспокоиться»! Я любопытен, что вполне простительно, — но я обещал не задавать вам вопросов, а свое слово я всегда держу. Нам предстоит решить еще один вопрос, не менее важный, чем поиски Жака.

— Какой же?

— Под каким именем вы будете жить здесь. Что вы сами об этом думаете?

— Под каким именем… — Она снова смутилась. — Думаю… я думаю…

— Да-да?

— Если вы не имеете ничего против, я думаю, лучше оставить то, которое было.

— Мадам Пелотард?

— Да… Мадам Пелотард.

— All right, это, безусловно, разумней всего. Под этим именем вас точно искать не будут. Но если вы собираетесь воспользоваться моим именем, мадам, вам придется выполнить одно условие.

Он загадочно улыбался, хотя его тон был очень серьезен. Она удивленно переспросила:

— Условие?

— Да. Я должен буду ассистировать при вашем туалете.

— Как… что? При моем туалете? — Она вскочила со стула, сверкая взглядом. — Если я не ошибаюсь, вы называли себя джентльменом! Вы, кажется…

Она остановилась. Филипп Колин заразительно рассмеялся.

— Мадам, вы превратно меня поняли. Я должен ассистировать при вашем туалете, потому что иначе вы утратите свой пожилой вид. Нельзя, чтобы вы помолодели за такое короткое время. Покончив с туалетом, вы будете звать меня, и я позабочусь о том, чтобы вы сохранили все достоинства женщины в возрасте.

— Мне придется и впредь ходить в гриме и с этой ужасной сединой в волосах? — Она была готова расплакаться. — Я похожа на огородное пугало.

— Вовсе нет, уверяю вас. Вы похожи на женщину, которой сорок, но которая хочет выглядеть на тридцать пять. До появления мсье Жака лучше оставить все как есть. Можете не сомневаться, никто не ожидает его с большим нетерпением, чем я!

— Потому что тогда вы сможете от меня избавиться! — Она снова встала, пылая от гнева. — Я не стану утруждать вас…

— Нет, chere madame,[54] потому что тогда я смогу снова увидеть ваше настоящее лицо.

Господин Колин поклонился, и его загадочная спутница рассмеялась так сердечно, как будто ей не доводилось слышать лучшего комплимента. Казалось, прекрасное настроение господина Колина частично передалось и ей. Филипп взглянул на часы:

— Знаете, чего мы более всего сейчас заслуживаем? По моему ощущению — основательного завтрака, и как можно скорее. За последние восемнадцать часов я не ел ничего, кроме абсента. Я голоден как волк — полагаю, о себе вы можете сказать то же самое. А вашим туалетом мы займемся позже.

Взяв ее под руку, он повел ее в гостиничный ресторан, заказал обильный завтрак и, извинившись, попросил разрешения отлучиться на несколько минут.

— Я хочу дать объявление для Жака немедленно, и еще я забронирую для нас номер. Если хотите почитать, могу дать вам вчерашние газеты, которые были у меня в «Кафе де ла Пэ». Вряд ли здесь вам смогут предложить более свежие новости.

Он протянул ей прессу и исчез.

Господину Колину редко доводилось удивляться так, как в те часы, которые прошли со времени появления молодой дамы в «Кафе де ла Пэ». С тех пор как он отряс со своих ног прах Швеции, в его жизни было много приключений, но инициатива в них всегда принадлежала ему и участниками этих приключений были мужчины. Женщины играли в жизни господина Колина более скромную роль. Но та, которая теперь волей случая или рока встретилась на его пути, озадачила его более, чем кто бы то ни было. Он сам едва ли мог объяснить, почему ради нее он впутался в дело, которое совершенно его не касалось, и почему водил за нос людей, которые, если верить ее словам, имели и желание, и возможность ему отомстить. Кстати о преследователях — кто же, черт побери, был тот господин, которого он видел у Лионского вокзала? Филипп готов был поклясться, что это лицо ему знакомо; однако, хотя этой ночью он провел несколько часов, роясь в своей замечательной памяти, ему не удалось отыскать там желанное имя. Девушка между тем не только ничем себя не выдала, но даже принудила его отказаться от любых попыток что-либо разузнать. Очевидно, таков был ее характер — насколько она успела показать его господину Колину. Если бы Филиппу понадобилось составить ее аналитический портрет, он бы описал ее так: прекрасно воспитана; необычайно неопытна (о чем среди прочего свидетельствовало и то, как она бросилась к нему в кафе), властолюбива, но обладает врожденным тактом; и наконец, в ней удивительным образом сочетались робость и склонность к авантюризму. Чувство юмора у нее было не слишком развито, и представления о жизни она, похоже, черпала из романов — он не мог придумать другого объяснения той фразе, с которой, например, началось их знакомство: говорите со мной так, как если бы я была вашим другом! Сегодня утром, когда они сошли на Марсельском вокзале, она была очень подавлена; что, впрочем, вполне понятно в свете всех их приключений. Он попытался приободрить ее — как ему казалось, самым подобающим образом, держа себя немного дерзко и очень предупредительно, потому что породистую лошадь не мешает иногда чуть пришпорить.

Не предвидя со стороны своей спутницы больше никаких сюрпризов, через пять минут он вернулся в ресторан с большим букетом фиалок.

— Все в порядке, мадам, — сказал он. — Я забронировал для нас номер и дал телеграмму в парижские газеты. А заодно позаботился о том, чтобы к вам в комнату доставили некоторые предметы, необходимые для вашего туалета. Могу я в знак того, что мы прибыли в страну весны, подарить вам фиалки?

Она приняла букет с рассеянной улыбкой; бросив на свою спутницу взгляд, Филипп обнаружил, что она углубилась в чтение одной из его вчерашних газет. «Эксельсиор» или «Матэн», подумал он; и в ту же минуту, к своему удивлению, обнаружил, что ее вниманием завладел «Файнэншл лидер». Боже святый! Невероятно! Английские биржевые ведомости! Новоиспеченная мадам Пелотард интересуется акциями? Он знал, что по ту сторону Ла-Манша все помешались на каучуке и добрую часть игроков составляли женщины. Не этого ли и она сорта? Прежде чем Филипп успел задаться еще каким-нибудь вопросом, предмет его размышлений перебил его, нахмурив брови:

— Скажите, вы читали эту газету?

— Да, мадам.

Эта газета была печатным органом мистера Эрнеста Исаакса, Филипп читал ее регулярно, и ее передовицы волновали его больше, чем «Панч». Но на то, чтобы интересоваться этим номером, у Филиппа были особые причины.

— Не объясните мне суть этой статьи?

— Охотно. Которой?

Он поспешно подался вперед, уверенный, что она погружена в одну из тех оптимистичных и поэтических статей, которыми секретарь мистера Исаакса, мистер Басс, имел обыкновение приветствовать появление каждого из акционерных обществ мистера Исаакса. Но увидев, куда показывает ее пальчик, Филипп удивился так, что чуть не рухнул на стол.

— Вот эту, — сказала она, — про государственные облигации Менорки.

Господи Иисусе! Пятнадцать секунд Филипп стоял, уставившись на ее темно-русую головку. Менорка! Ради всего святого! Что интересного столь юное создание могло найти в Менорке? Чем ее могла привлечь статья о великом герцогстве и его государственных облигациях? Та самая статья, которой он так гордо улыбался, сидя в «Кафе де ла Пэ»! Менорка! Произнеся это слово еще раз и прочитав заголовок статьи, он едва не рассмеялся. Позавчера начал приходить в исполнение грандиознейший план его жизни, о котором пару недель назад он рассказал мистеру Исааксу в его конторе и в который тот согласился вложить деньги. Из всех планов, рождавшихся в изобретательном мозгу господина Колина, это был самый дерзкий план, который заставил содрогнуться даже мистера Исаакса, — скупить долговые обязательства независимого государства и стать его полноправным распорядителем (разумеется, очень маленького государства — но зато с каким государственным долгом, черт побери!). Скупить весь или почти весь государственный долг (по курсу сорок два с половиной), надуть кровопийц-ростовщиков, которые были так уверены в своих доходах, и потрясти весь остальной мир, который не подозревал о том, какие тут крылись богатства! На подготовку ушло две недели. «Лидер» мистера Исаакса, а также дружественные и подкупленные финансистом издания в Англии и на континенте с равными промежутками времени стали публиковать тревожные статьи о положении дел в великом герцогстве Меноркском — и желаемый результат не заставил себя ждать. Повсеместно люди стали избавляться от облигаций Менорки, началась паника; бумаги стали скапливаться на биржах; наконец — самое главное — их курс упал с сорока пяти с половиной до сорока трех с половиной пунктов! Между тем Филипп и два его верных помощника приготовили миллион триста тысяч, предоставленные мистером Исааксом, и пятьдесят тысяч, которые в это предприятие решил вложить сам Филипп; И вот, два дня назад, третьего марта, они начали игру. Меньше чем через двадцать минут после начала торгов восемь десятых государственных облигаций Менорки обрели нового владельца; еще через полчаса телеграф разнес известие по всей Европе; и сразу вслед за этим мир задался вопросом: что это все, черт возьми, значит? Скупать облигации Менорки! Делать корнер на таких бумагах! Этого достаточно, чтобы по меньшей мере очутиться в сумасшедшем доме! Те, у кого еще оставались в этом какие-то сомнения, получили необходимые подтверждения своему мнению из вечерних газет, которые поместили на первых полосах краткие ироничные заметки. Но больше всего Филиппа позабавила статья, которую он обнаружил на следующий день, разбирая почту; ее поспешил прислать с курьером мистер Исаакс — воплощенное чувство юмора и сама любезность. Разумеется, статья была опубликована в «Файнэншл лидер» и, разумеется, была «заказной». Заголовок гласил: «Выходка дурака — или что?» — и именно эта статья, к неописуемому удивлению Филиппа, приковала к себе внимание его мнимой супруги.

Справившись со своим изумлением, он спросил:

— Что я должен вам объяснить? Ведь дело изложено здесь со всей ясностью — и в заглавии, и в самом тексте.

— Вот и объясните, — нетерпеливо сказала она. — Почему только дурак станет скупать государственные облигации Менорки? Чем они плохи?

«Плохи»! Филипп подавил улыбку.

— Простите, но что вам известно о государственных облигациях? И что вам известно о Менорке?

Она чуть замялась.

— Когда государство одалживает деньги, долговое обязательство называется государственными облигациями, верно? У нас дома… — Она остановилась. — Но чем облигации Менорки хуже наш… других? Я знаю о Менорке только то, что она находится в Средиземном море и что там есть великий герцог… Роланд или что-то в этом роде.

— Рамон Двадцатый, мадам — между прочим, весьма приятный человек. Все сказанное вами верно. Менорка находится в Средиземном море, и ею правит великий герцог, но, к сожалению, ее финансовое положение не так прекрасно, как географическое, — я бы сказал, она едва держится на плаву. Видите ли, у Менорки нет денег — и это не досадный эпизод, как в случае с вашей родиной…

— Моей родиной? — Она вскочила с места. — Что вам о ней известно?

— Ничего. Вы просто сказали, что вашей родине тоже приходилось брать взаймы, но страна, которая имеет таких дочерей, не может сидеть на мели долгое время.

Филипп поклонился, а она засмеялась, явно успокоившись.

— Итак, Менорка испытывала нужду на протяжении последних двухсот лет и все это время брала займы. Таким образом она попала в когти ростовщиков — людей, которые за свои услуги берут двадцать, а то и тридцать процентов. Вам известно, что такое процент? Mon Dieu,[55] вы выдающийся политэконом! Итак, попав однажды в когти этих господ…

Она перебила его:

— Но знаете ли вы что-нибудь о великом герцоге?

— Ничего особенного. Он примерно моего возраста, хорошо воспитан, высок, статен, но, к сожалению, хром.

— Как, он хромой? Неужели?

— Увы, мадам, я точно это знаю. Бремя государственных долгов…

— О, как мне его жаль! Но вы сказали, что он высок и статен?

— Да, мадам. Высок, статен и как раз в том возрасте, когда мужчине пора жениться. Вы, кажется, очень интересуетесь доном Рамоном?

Она нетерпеливо мотнула головой:

— Вовсе нет. Давайте же завтракать. Пожалуйста. А то вы так рассказываете, что еда остынет.

Филипп поклонился, взглядом взывая к небу. Она принялась рассеянно ковырять еду, которую он положил ей на тарелку, а затем снова заговорила:

— В газете написано, что скупить облигации Менорки мог только сумасшедший. Умалишенный или анархист. Вы тоже так считаете? Вы разбираетесь в делах такого рода?

Филипп придал своему лицу выражение сугубой серьезности:

— В делах такого рода? Да, но что вы имеете в виду? Об этом человеке никому ничего не известно, и в газете это ясно написано.

— Да, но что вы думаете об этом? Вы тоже считаете его сумасшедшим?

Прежде чем ответить, Филипп окинул ее внимательным взглядом. Чем может объясняться интерес, который эта юная леди питает к его биржевой операции? Он прикидывал и так, и эдак, но ее любопытство оставалось непостижимым. Между тем она глядела на него с нетерпением и явно ждала ответа. Филипп закашлялся.

— Гм… — проговорил он. — Видите ли, я все же не решаюсь судить об этом деле. Но если вы желаете знать мое частное мнение, то я не считаю, что он сумасшедший.

Как ни странно, она восприняла эти слова почти с облегчением.

— Ах, как это интересно! Знаете, меня это очень радует.

— Господи Боже мой, меня тоже! Но чему вы так радуетесь?

— Я подумала об этом несчастном великом герцоге, этом Рауле…

— Рамоне.

— Да, Рамоне конечно… Если бы облигации скупил дурак, он бы мог навлечь на него какое-нибудь несчастье.

— Гм, да, это правда. Потому что, провернув это дело, он становится хозяином острова.

— Неужели?

— Да, можно сказать и так. Будь он дурак, он бы мог обанкротить великого герцога и, возможно, вынудить его отречься от престола…

— Но вы ведь не думаете, что он дурак?

— Нет, я так не думаю. С другой стороны, если бы это оказался добродушный дурак, эксцентричный, милый дурак — ведь такие тоже встречаются, — он, может быть, освободил бы Менорку от ее долгов.

— И тогда Рональд получил бы свободу?

— Рамон. Да, тогда дон Рамон был бы избавлен от этого бремени. Но, говоря между нами, такие дураки встречаются крайне редко. Особенно на биржах. Нет, тот, кто провернул это дело (от сознания собственной гениальности голос у господина Колина невольно дрогнул), — очень умный бизнесмен. Таково мое мнение. Умный бизнесмен, который нашел Колумбово яйцо там, где никто бы не догадался его искать. Можете не сомневаться, он рассчитывает заработать на этом деле, и это ему удастся!

Она задумчиво глядела в чашку с чаем.

— И никто ничегошеньки про него не знает?

— Нет. Все признают, что он действует необычайно хитро.

— И даже вы ничего не знаете об этом?

Ее лицо настолько явно выражало, что она обращается к Филиппу как к последней инстанции, что он не мог не улыбнуться: в душе он торжествовал.

— Даже я, мадам.

Она снова углубилась в раздумья.

— Может быть, вы хотите, чтобы я попытался это выяснить?

Мгновение она колебалась, но затем ее лицо приняло решительное выражение:

— Да, благодарю, если вас это не затруднит… Буду вам очень признательна…

Внезапно она осеклась и осушила и без того пустую чашку.

Удивление Филиппа не знало границ. Воистину она была самой удивительной представительницей прекрасного пола из всех, которых ему доводилось встречать. Воистину так!.. Пожав плечами, он поклялся, что очень скоро разрешит эту маленькую загадку. Такому плуту, как он, не составит большого труда перехитрить такое неопытное создание. «Но — клянусь всем святым! — нельзя не признать, что она умеет хранить свои тайны!» Она ни разу не проговорилась; не дала ему ни малейшей подсказки, которая помогла бы подобрать ключ к ее тайне. Единственное, чем она себя выдала, — интерес к Менорке, но на самом деле это обстоятельство добавляло ей еще больше загадочности. Человек, которого он видел на Лионском вокзале, хранил свою тайну так же ревностно; как Филипп ни старался, он не мог отыскать в памяти нужное имя. Впрочем, разузнать, почему ее интересует Менорка, будет куда проще — если только ему хватит времени! Ведь его судно уходит послезавтра, и оно доставит его на тот остров, который в силу некоторых причин так занимает ее, его и мистер Исаакса, — на Менорку!

Филипп взглянул на часы. Близилась половина одиннадцатого. Внезапно его осенила идея.

— Мадам, — сказал он. — Вот о чем я подумал. У вас нет никакого багажа, так как Жак появится не сразу, я предлагаю совершить прогулку по городу и купить все, что вам понадобится в первое время. Надеюсь, вы любите ходить по магазинам? Лично для меня не существует ничего более приятного.

Она просияла, но еще колебалась.

— Вы и вправду мне это предлагаете? — спросила она. — Но… я думаю, уже завтра Жак будет здесь. Впрочем, вы правы, мне необходима одежда… — Она смущенно взглянула на свое отражение в зеркале напротив. — Особенно теперь, когда я так постарела.

— All right. Тогда — идемте.

Он распорядился, чтобы завтрак записали на их счет, и они вышли на освещенную солнцем улицу.

Сокрушительный удар обрушился на господина Колина в тот момент, когда он вместе со своей спутницей возвращался из салона на Ла-Каннебьер. Они были в филиале большого парижского дома моды и приобрели там массу вещей, которые, по его мнению, были ей необходимы: весеннюю шляпку, потому что здесь солнце пекло куда сильнее, чем в Париже; вуаль, духи, перчатки и пару легких ботинок. Попытки убедить мадам Пелотард потратиться еще и на светлое платье остались тщетны. Затем Филипп удалился, чтобы она могла приобрести те детали туалета, при покупке которых его присутствие было нежелательно. Запрокинув голову и надвинув шляпу на нос, он ждал ее у дверей магазина, пропитываясь горячим мартовским солнцем. Наконец мадам Пелотард появилась. Филипп уже собирался крикнуть извозчику, но она внезапно тронула его за рукав: вытянув шею, мадам Пелотард глядела в сторону газетного киоска, витрина которого пестрела обложками проспектов и афиш.

— Что это там написано? — спросила она. — Кажется, Менорка…

— Везде эта Менорка! — засмеялся Филипп. — Попробуете угадать, что там случилось?

И, словно отвечая на его насмешливый вызов, сквозь шум улицы до них внезапно долетел хриплый крик марсельского газетчика.

— Ме-но-о-ор-ка! — ревел он. — Ме-но-о-ор-ка! Подробности о революции на Ме-но-о-ор-ке! Покупайте «Пти Марселье»! Убийство в Булонском лесу! Ме-но-о-ор-ка!..

Если бы газетчику пришлось давать свидетельские показания о том, что он увидел в следующую минуту, то они выглядели бы так.

Прямо через дорогу, рискуя каждую минуту попасть под колеса автомобиля или копыта лошади, к нему бросился господин средних лет с черными усиками. Ничего не говоря, господин подлетел к газетчику, молча указал на пачку газет и бросил ему пять франков. Газетчик выругался на добром марсельском наречии: ему вовсе не улыбалось расстаться со всей своей мелочью ради того, чтобы продать газету за пять сантимов. Тем не менее он чрезвычайно грязной рукой извлек из кармана горсть серебра и меди и приготовился отсчитывать сдачу.

И тут начались странности.

Господин с черными усиками даже не взглянул на серебро и медь в грязной руке газетчика.

Он сразу уткнулся в газету, которую сжимал так крепко, что у него даже побелели кончики пальцев. Глаза господина прямо-таки летали по строчкам, а его усы вдруг встопорщились, как у кошки. Он читал минуты две, а затем, опустив газету, уставился куда-то вдаль, поверх уличной суеты.

Газетчик хитро ухмыльнулся, снова спрятал деньги в карман и чуть подался назад, чтобы не дай бог помешать господину словом или неловким движением: не каждый день удается так просто заработать четыре франка девяносто пять сантимов!

Но вот наконец незнакомец открыл рот и изрыгнул поток слов, в которых газетчик, хотя господин и пользовался незнакомым ему языком, с легкостью распознал проклятия; в следующую минуту, к великой радости газетчика, покупатель бросился прямо в транспортный поток. Газетчик следил за ним, всей душой уповая на то, что покупателя переедет машина и таким образом помешает потребовать сдачу.

Но, к его горькому разочарованию, господин выбрался на другую сторону невредимым. Там его засыпала вопросами какая-то дама, видимо, уже в возрасте. Вместо ответа странный господин протянул ей газету. Зрение газетчика напряглось до предела: какова будет ее реакция?

И ее реакция превзошла все его ожидания.

Пожилая дама схватила газету, но, не успев прочесть и четырех строк, выронила ее, пошатнулась и ничком упала в объятия своего спутника.

Номер «Пти Марселье», который заинтересовал незнакомца до такой степени, что он заплатил за него на четыре франка и девяносто пять сантимов больше положенного, заставил пожилую даму и вовсе хлопнуться в обморок!

Мгновение спустя в соседней аптеке распахнулась дверь, и господин перенес даму туда. Еще спустя мгновение он выскочил наружу, чтобы что-то подобрать. И что же?

Не что иное, как тот самый «Пти Марселье», за который он недавно выложил стократную стоимость, и из-за которого его спутница грохнулась в обморок. Он засунул номер в карман и снова исчез в аптеке.

Прошло десять минут; затем к дверям подали дрожки. Пожилая дама вышла из аптеки, тяжело опираясь на руку своего спутника. Они сели в экипаж и скрылись в городе.

Между тем ошеломленный газетчик, позабыв все дела, уже в третий раз перечитывал газету: во-первых, чтобы понять, что послужило причиной этой драмы, а во-вторых, чтобы сообщить это своему будущему и глубоко презираемому им биографу.

Вскоре после этих событий Филипп Колин, кандидат juris utriusque из Швеции, он же профессор Пелотард из Лондона, сидел в холле отеля «Д'Англетер» и пил неразбавленное виски, хотя час для этого был еще очень ранний. Его спутница сидела молча, уставившись перед собой застывшим взглядом, и потом, так и не ответив ни на один из его ошеломленных вопросов, удалилась в свою комнату. А Филипп продолжал мысленно, в стопятидесятый раз пережевывать те же вопросы, которые он задавал себе на протяжении семнадцати часов, проведенных с этой незнакомкой, — теперь, впрочем, запивая эти вопросы виски. А глазами профессор уже в стодвадцатый раз мысленно пробегал статью из «Пти Марселье», которая так внезапно сбросила его с самых светлых высот нарциссизма и ввергла в самые темные бездны уныния. А статья эта была следующая:

Так звучал заголовок, и сам текст вполне ему соответствовал:

Солидный капитал!.. Ну что ж, не можем не отдать ему справедливость!.. Это — эпитафия твоему великому плану, Филипп Колин, твоей гордости, твоему триумфу!

Впрочем, мистер Исаакс не преминет добавить к ней еще что-нибудь от себя! Один миллион триста тысяч фунтов — неплохо, Филипп Колин. Твои пятьдесят тысяч ничто по сравнению с этим! В утешение тебе остается лишь то, что интерес к острову пока не потерял хотя бы Марсель, родина этого блистательного издания!

Нет, Филипп, никогда больше не связывайся с государственными облигациями! Помни о том, что произошло в Швеции в 1809 году. Как красиво выразился исследователь старины, «своей первой обязанностью новое правительство почло навести порядок в расстроенной экономике. По зрелом размышлении оно списало половину государственного долга…». Так поступили в Швеции, но на Менорке действуют с большей основательностью: они списали все!

Славное дельце, господин Колин! Славное, славное дельце!