"Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона" - читать интересную книгу автора (Набоков Владимир, Уилсон Эдмон)1949Уэллфлит, Масс. 11 января 1949 Дорогой Володя, спасибо за письмо. Я рад, что ты просветил меня относительно дуэли в «Евгении Онегине»{123}, но сказанное тобой не отменяет того факта, что Онегин коварно воспользовался рассеянностью Ленского, ибо он его действительно ненавидел, что, насколько я помню, ты в свое время отрицал. Ты, конечно, можешь считать, что Онегин «свой пистолет… стал первым тихо поднимать» просто потому, что он более опытен, — я же думаю, что, судя по действиям обоих дуэлянтов, Пушкин намекает на то, что Онегин замыслил убийство Ленского заранее. Читаю У нас все по-старому. Если повезет, в середине февраля на несколько месяцев переберемся в Стэмфорд. Всегда твой Университет Корнелл Голдуин-смит-холл Итака, Нью-Йорк Середина апреля 1949 Дорогой Кролик, моя нью-йоркская лекция отложена, она состоится 7 мая. От Романа я получил приглашение на 16 апреля, но теперь отменено и оно. Ты будешь в Нью-Йорке в мае? Очень хотим вас обоих повидать. Спасибо за приглашение в Стэмфорд, но придется повременить и с этим. Твой очерк про индейцев{124} мне очень понравился. Ты видел, что написал в «Лайфе» про чету Перонов Дос Пассос?{125} Он что, спятил? Или это какая-то нео-радикальная причуда — хвалить Эвиту? Или написанное им следует воспринимать как сатиру? Или — от одной этой мысли перо дрожит в моей руке — уж не уверовал ли он в истинную церковь? Кажется, я говорил тебе, что в середине июня мы собираемся на машине в Юту для участия в июльской писательской конференции в Солт-Лейк-Сити. До этого надо будет обязательно увидеться. Твой Университет Корнелл Голдуин-смит-холл Итака, Нью-Йорк 23-25 мая 1949 Дорогой Кролик, всего пару слов между двумя лекциями. Идет последняя неделя учебного года. В двадцатых числах июня мы сядем за руль и помчимся на запад — сначала на писательскую конференцию в Юту, а затем в Титонский национальный заповедник в Вайоминге, на поиски бабочки, которую я описал, назвал, обласкал — но сам ни разу не ловил. Ужасно обидно, что никак не можем отозваться на твои любезные приглашения. Нам так хочется повидать вас обоих! В пятнадцатых числах июня Дмитрий вернется домой из школы, я же последующие двадцать дней собираюсь писать как заведенный. Свою книгу воспоминаний я продал Собираюсь предложить Водрину{127} небольшую книжку об «Онегине»: полный прозаический перевод с комментариями, ассоциациями и прочими пояснениями каждой строки — все то, что я подготовил для своих университетских занятий. Пришел к убеждению, что переводить в рифму больше не стану — власть рифмы абсурдна и с точностью не сочетаема. Никто не хочет печатать (слишком длинно или слишком «научно») статью, которую я написал (12 страниц на машинке) о «Slove о Polku Igoreve». «Нью-Йоркер» от нее отказался, и я не уверен, что «Партизан» va marcher[123]. Вера отвезла меня на машине в Нью-Йорк и обратно по очень красивой, поросшей нежной растительностью местности, и я сыграл несколько необычайно увлекательных партий в шахматы с Привет от нас обоих вам обоим. Уэллфлит Кейп-Код, Масс. 28 сентября 1949 Дорогой Володя, рад был твоей открытке. Лето у нас выдалось напряженным и в семейном (мальчики только что вернулись в школу), и в литературном отношении. Я дописал пьесу{129}, для которой сейчас ищу режиссера, и собрал сборник статей, написанных мною еще в двадцатые годы.{130} Летом к нам, вместе со своей чуднóй и farouche[124] подругой (ты ее знаешь?), приезжал Глеб Струве{131}. Мы с ним много говорили о русском и английском стихосложении, и теперь я уяснил себе, чем объяснялось отсутствие взаимопонимания в нашей переписке на эту тему, имевшей место несколько лет назад. Хочу поделиться с тобой плодами своего просвещения. Струве объяснил мне, что в русских словах, какими бы длинными они ни были, имеется, по существу, только одно ударение. Я никогда раньше не обращал внимания на то, что в русских словарях дается только один ударный слог, в английских же — указываются и дополнительные ударения тоже. Тем самым в русском стихе эмфаза отлична от стиха английского. В английском стихе второй ударный слог образует ритм точно так же, как и основной. Искусство английского стиха у великих поэтов от Шекспира до Йейтса частично основывается на перемещении этих ударений. В русской же поэзии нет ничего похожего — вот почему ты отказываешься понимать то, что называется ритмическим сбоем, а я называю «сбиться с ноги». Смещение ударения, синкопирование в русском стихе невозможно. В русском белом стихе невозможны такие строки, как: «Never, never, never, never, never» в «Короле Лире» или: «Cover her face; mine eyes dazzle: she died young» в «Герцогине Мальфийской»{132}. Русское метрическое искусство проявляется в другом; число слогов в русском стихе отличается четкой размеренностью, чего в английском стихе, где имеется много дополнительных, вторичных ударений, которыми поэт жонглирует, почти совсем не бывает. О жонглировании ты не раз пытался мне втолковать, но ошибался, полагая, что у нас, в английском языке, происходит то же самое. Ты представлял себе, по всей вероятности, что такое слово, как «constitution» в пятистопном ямбе произносится constitúshun, тогда как в действительности актер, обученный чтению стихов, произнесет это слово con-sti-tú-ti-ȍn: ti-ȍn — полный ямб (в древнеанглийском on был oun). Русский стих, собственно говоря, позаимствовал метрические формы английского и немецкого стиха, но использовал их для иной поэтической мелодики, чем и вызвано отсутствие взаимопонимания между нами. Ты не учитываешь наше смещение ударения — вот почему, когда мы работали с тобой над «Моцартом и Сальери», тебя раздражали, казались неверными мои предложения по замене ямба на хорей. В данном случае ты был прав, ведь всю трагедию ты переводил ямбом, но нет и не может быть хорошего английского поэта, которому бы пришло в голову прибегнуть к такому метру, если он пишет поэму белым стихом. Я же, со своей стороны, теперь понимаю, что, читая русскую поэзию, никогда не чувствовал, как она должна звучать. Мне она всегда казалась слишком монотонной в своей упорядоченности, размеренной, точно школьное упражнение. И эта размеренность озадачивала, ведь поэтам такого класса ничего не стоило свой стих разнообразить. Надеюсь, ты как-нибудь прочтешь мне какое-то русское стихотворение и разъяснишь тот эффект, который я не уловил. (Твои рассуждения о поэтических формулах в воспоминаниях, напечатанных в «Партизэн ревью», были для меня весьма поучительными.) С другой стороны, оттого, что твои английские стихи столь же размеренны, что и русские, ты не используешь весь ресурс английского стихосложения. lt;…gt; Летом я много читал Чехова и остался под большим впечатлением; я не мог даже себе представить, сколь многообразна, широка описываемая им жизнь. Особенно он интересен в связи с тем, что происходит сегодня в Советской России, ведь многие типы, которых он рисует, — крестьяне, сумевшие выбиться в купцы, недовольные и несведущие чиновники, — это ведь те же самые люди, которые впоследствии заняли в стране ведущие посты. Читал также и Фолкнера. Твоя неспособность оценить его дар — для меня загадка. Объясняю это, пожалуй, лишь тем, что трагедию ты не признаешь в принципе. Ты не пробовал читать «Шум и ярость»? Всегда твой 9 ноября 1949 Дорогой Кролик, не писал тебе раньше, так как моя книга (автобиография) отнимает все свободное время. Я всегда говорил тебе, что в русских словах есть только одно ударение. Не раз упоминал я в нашей переписке и о том, что длинные английские слова имеют тенденцию дублировать ударение (чаще, правда, в американской речи, чем в британской). Я не очень понял, в чем смысл твоего примера с ударением на конечном — ion; впрочем, это чем-то напоминает перемену окончания Рассказ о моем первом любовном приключении{133} должен вскоре появиться в «Нью-Йоркере», а вот другой отрывок{134} [из автобиографии. — Мне еще осталось написать страниц пятьдесят, и пока мотор мой работает без перебоев. Боюсь, что эта книга тебе не понравится, но сбросить с себя ее бремя я обязан. Долой Фолкнера! Твой |
||
|