"Ворон – Воронель" - читать интересную книгу автора (Воронель Нина)

Оскар Уайльд Баллада Рэдингской тюрьмы

Памяти К.Т.У., бывшего кавалериста королевской конной гвардии. Казнен в тюрьме Его величества, Рэдинг, Бэркшир, 7 июля 1896 года

Глава первая

Не красный был на нем мундир, — Он кровью залит был, Да, красной кровью и вином Он руки обагрил, Когда любимую свою В постели Он убил. В тюремной куртке через двор Прошел Он в первый раз, Легко ступая по камням, Шагал Он среди нас, Но никогда я не встречал Таких тоскливых глаз. Нет, не смотрел никто из нас С такой тоской в глазах На лоскуток голубизны В тюремных небесах, Где проплывают облака На легких парусах. В немом строю погибших душ Мы шли друг другу вслед, И думал я — что сделал Он, Виновен или нет? «Его повесят поутру», — Шепнул мне мой сосед. (Вариант: В немом строю погибших душ Шагал я по двору И думал, как среди живых Он вел свою игру. «Его, — шепнул мне мой сосед, — Повесят поутру».) О боже! Стены, задрожав, Обрушились вокруг, И небо стиснуло мне лоб, Как раскаленный круг, Моя погибшая душа Свой ад забыла вдруг. Так вот какой гнетущий страх Толкал Его вперед, Вот почему Он так глядел На бледный небосвод: Убил возлюбленную Он И сам теперь умрет! Ведь каждый, кто на свете жил, Любимых убивал, Один — жестокостью, другой — Отравою похвал, Коварным поцелуем — трус, А смелый — наповал. Один убил на склоне лет, В рассвете сил — другой. Кто властью золота душил, Кто похотью слепой, А милосердный пожалел: Сразил своей рукой. Кто слишком преданно любил, Кто быстро разлюбил, Кто покупал, кто продавал, Кто лгал, кто слезы лил, Но ведь не каждый принял смерть За то, что он убил. Не каждый всходит на помост По лестнице крутой, Захлебываясь под мешком Предсмертной темнотой. Чтоб, задыхаясь, заплясать В петле над пустотой. Не каждый отдан день и ночь Тюремщикам во власть, Чтоб ни забыться Он не мог, Ни помолиться всласть; Чтоб смерть добычу у тюрьмы Не вздумала украсть. Не каждый видит в страшный час, Когда в глазах туман, Как входит черный комендант И белый капеллан, Как смотрит желтый лик Суда В тюремный балаган. Не каждый куртку застегнет, Нелепо суетясь, Пока отсчитывает врач Сердечный перепляс, Пока, как молот, бьют часы Его последний час. Не каждому сухим песком Всю глотку обдерет, Когда появится палач В перчатках у ворот И, чтобы жажду Он забыл, В ремни Его возьмет. Не каждому, пока Он жив, Прочтут заупокой, Чтоб только ужас подтвердил, Что Он еще живой; Не каждый, проходя двором, О гроб споткнется свой. Не каждый должен видеть высь, Как в каменном кольце, И непослушным языком Молиться о конце, Узнав Кайафы поцелуй На стынущем лице.

Глава вторая

И шесть недель Он ожидал, Когда наступит час; Легко ступая по камням, Шагал Он среди нас, Но никогда я не встречал Таких тоскливых глаз. Нет, не смотрел никто из нас С такой тоской в глазах На лоскуток голубизны В тюремных небесах, Где проплывают облака На светлых парусах. Он в страхе пальцев не ломал И не рыдал в тоске, Безумных призрачных надежд Не строил на песке, Он просто слушал, как дрожит, Луч солнца на щеке. Он рук в надежде не ломал За каменной стеной, Он просто пил открытым ртом Неяркий свет дневной, Холодный свет последних дней Он пил, как мед хмельной. В немом строю погибших душ, Мы шли друг другу вслед, И каждый словно позабыл, Свой грех и свой ответ, Мы знали только, что Его Казнить должны чуть свет. Как странно слышать легкий шаг, Летящий по камням, Как странно видеть жадный взгляд, Скользящий к облакам, И знать, что Он свой страшный долг Уплатит палачам. * * * Из года в год сирень цветет И вянет в свой черед, Но виселица никогда Плода не принесет, И лишь когда живой умрет, Созреет страшный плод. Все первый ряд занять хотят, И всех почет влечет, Но кто б хотел в тугой петле Взойти на эшафот, Чтоб из-под локтя палача Взглянуть на небосвод? В счастливый день, в счастливый час Кружимся мы смеясь, Поет гобой для нас с тобой, И мир чарует глаз, Но кто готов на смертный зов В петле пуститься в пляс? Нам каждый день казнил сердца Тревогой ледяной: В последний раз один из нас Проходит путь земной, Как знать, в каком аду пылать Душе Его больной. * * * Но вот однажды не пришел В тюремный двор мертвец, И знали мы, что черный суд Свершился наконец, Что сердце брата не стучит Среди живых сердец. Мы встретились в позорный день, А не в святую ночь, Но в бурю гибнущим судам Друг другу не помочь; На миг столкнули волны нас И разбросали прочь. Мы оба изгнаны людьми И брошены в тюрьму, До нас обоих дела нет И богу самому, Поймал нас всех в ловушку грех, Не выйти никому.

Глава третья

В тюрьме крепки в дверях замки И стены высоки. За жизнью узника следят Холодные зрачки, Чтоб Он не вздумал избежать Карающей руки. Здесь каждый отдан день и ночь Тюремщикам во власть, Чтоб ни забыться Он не мог, Ни помолиться всласть; Чтоб смерть добычу у тюрьмы Не вздумала украсть. Здесь смертной казни ритуал Правительство блюдет. Здесь врач твердит Ему, что смерть — Естественный исход, И дважды на день капеллан О боге речь ведет. Курил Он трубку, пиво пил, Выслушивал врача, Он стиснул страх в своей душе И запер без ключа, И говорил, что даже рад Увидеть палача. Чему же все-таки Он рад, — Никто спросить не мог: Надевший маску на лицо И на уста замок, Тюремный сторож должен быть Безжалостен и строг. Но если б кто и захотел, Сочувствуя, прийти, Какие мог бы он слова Для смертника найти, Чтоб душу брата увести С тернистого пути? * * * Бредет, шатаясь, через двор, Дурацкий маскарад, Тяжелых ног и бритых лбов Изысканный парад, — Нам всем дана судьба одна, Нам всем дорога в ад. Мы чистили сухим песком Холодный блеск перил, Мели полы, скребли столы И драили настил, Таскали камни через двор И падали без сил. Трепали мы сухой канат До крови на ногтях, Орали мы весь день псалмы С мочалками в руках, Но в сердце каждого из нас Всегда таился страх. И в страхе облетали дни, Как листья в октябре, Мы забывали, что Его Повесят на заре, Пока не увидали вдруг Могилу во дворе. Там крови ждал сухой асфальт, Разинув желтый рот, И каждый ком кричал о том, Кто в этот час живет, Переживет и эту ночь, А на заре умрет. И каждый шел, познав душой Страданье, Смерть и Рок, И каждый в номерном гробу Был заперт на замок, И, крадучись, пронес палач Зловещий свой мешок. * * * В ту ночь во тьме по всей тюрьме Бродил и бредил страх, Терялся зов и гул шагов На каменных полах, И в окнах пятна бледных лиц Маячили впотьмах. Но, словно путник у реки, Уснул под утро Он, И долго стражу удивлял Его спокойный сон В тот час, когда пришел палач И жертвы ждет закон. А к нам, мерзавцам и ворам, Не приходил покой, А нас, рыдавших в первый раз И над чужой судьбой, Сквозь ночь гнала чужая боль Безжалостной рукой. * * * Тяжелым грузом грех чужой Ложится на сердца, И кем-то пролитая кровь Жжет каплями свинца, И меч вины, калеча сны, Касается лица. Скользила стража вдоль дверей И уходила прочь, И, распростершись на полу, Чтоб ужас превозмочь, Молились богу в первый раз Безбожники в ту ночь. Молились богу в первый раз Проклятые уста, Могильным саваном в окне Шуршала темнота, И обжигала, как вино, Раскаянья тщета. Свет звезд потух, пропел петух, Но полночь не ушла; Над головой во тьме ночной Сходились духи зла, Да ужас, разевая пасть, Смеялся из угла. Минуя нас, они, клубясь, Скользили на полу, Цепляясь щупальцами рук, Струились по стеклу, То в лунный круг вплывали вдруг, То прятались во мглу. Следили мы, как духи тьмы Вились невдалеке: В тягучем ритме сарабанд, Кружась на потолке, Бесплотный хор чертил узор, Как ветер на песке. Нас мрак не спас от их гримас, А день не приходил, Их стон, как похоронный звон, Под сводами бродил, На зов их души мертвецов Вставали из могил: «О, мир богат! — они вопят. — Да ноги в кандалах! Разок-другой рискни игрой, — И жизнь в твоих руках! Но смерть ждет тех, кто ставит грех На карту второпях!» Тем, кто закован в кандалы, Чей мир и дом — тюрьма, Толпой людей, а не теней Полна казалась тьма. О кровь Христова! Их возня Сводила нас с ума. Вились вокруг, сплетая круг Бесплотных рук и глаз, Жеманным шагом потаскух Скользили, зло смеясь, И на полу, склонясь в углу, Молясь, дразнили нас. Заплакал ветер на заре, А ночь осталась тут, Зажав в тиски кудель тоски, Сучила нить минут. Мы в страхе ждали, что к утру Свершится Страшный суд. Рыдая, ветер проходил Дозором над тюрьмой, Пока развязку торопил Бег времени слепой. О, ветра стон! Доколе он Приставлен к нам судьбой? Но вот настиг решетки свет, По стенам их гоня, Вцепились прутья в потолок Над койкой у меня: Опять зажег жестокий бог Над миром пламя дня. * * * К шести успели подмести, И стихла в семь тюрьма, Но в трепете могучих крыл Еще таилась тьма: То нас дыханьем ледяным Касалась Смерть сама. Не в саване явилась Смерть На лунном скакуне — Палач с мешком прошел тайком В зловещей тишине: Ему веревки и доски Достаточно вполне. * * * Как тот, кто, падая, бредет По зыбким топям зла, Мы шли, молитвы позабыв, Сквозь муки без числа. И в сердце каждого из нас Надежда умерла. Но правосудие, как Смерть, Идет своим путем, Для всех времен людской закон С пощадой незнаком: Всех — слабых, сильных — топчет он Тяжелым сапогом. Поток минут часы сомнут На гибель и позор, Восьмой удар как страшный дар, Как смертный приговор: Не избежит своей судьбы Ни праведник, ни вор. И оставалось только ждать, Что знак нам будет дан, Мы смолкли, словно берега, Одетые в туман, Но в каждом сердце глухо бил Безумец в барабан. * * *

Внезапно тишину прервал Протяжный мерный бой, И в тот же миг бессильный крик Пронесся над тюрьмой, Как заунывный стон болот, Как прокаженных вой. Порой фантазия в тюрьме Рождает смертный страх: Уже намылена петля У палача в руках, И обрывает хриплый стон' Молитву на устах. Мне так знаком предсмертный хрип, На части рвущий рот, Знаком у горла вставший ком, Знаком кровавый пот: Кто много жизней получил, Тот много раз умрет.

Глава четвертая

Не служит мессы капеллан В день казни никогда: Его глаза полны тоски, Душа полна стыда, — Дай бог, чтоб из живых никто Не заглянул туда. Нас днем держали взаперти, Но вот пробил отбой, Потом за дверью загремел Ключами наш конвой, И каждый выходил на свет, Свой ад неся с собой. Обычным строем через двор Прошли мы в этот раз, Стер тайный ужас краски с лиц, Гоня по плитам нас, И никогда я не встречал Таких тоскливых глаз. Нет, не смотрели мы вчера С такой тоской в глазах На лоскуток голубизны В тюремных небесах, Где проплывают облака На легких парусах. Но многих низко гнул к земле Позор грехов земных, — Не присудил бы правый суд Им жить среди живых: Пусть пролил Он живую кровь, — Кровь мертвецов на них! Ведь тот, кто дважды согрешит, Тот мертвых воскресит, Их раны вновь разбередит И саван обагрит, Напрасной кровью обагрит Покой могильных плит. * * * Как обезьяны на цепи, Шагали мы гуськом, Мы молча шли за кругом круг В наряде шутовском, Сквозь дождь мы шли за кругом круг В молчанье нелюдском. Сквозь дождь мы шли за кругом круг, Мы молча шли впотьмах, А исступленный ветер зла Ревел в пустых сердцах, И там, куда нас Ужас гнал, Вставал навстречу Страх. Брели мы стадом через двор Под взглядом пастухов, Слепили блеском галуны Их новых сюртуков, Но известь на носках сапог Кричала громче слов. Был скрыт от глаз вчерашний ров Асфальтовой корой, Остался только след песка И грязи под стеной Да клочья савана Его Из извести сырой. Покров из извести сырой Теперь горит на Нем, Лежит Он глубоко в земле, Опутанный ремнем, Лежит Он, жалкий и нагой, Спеленутый огнем. Пылает известь под землей И с телом сводит счет, — Хрящи и кости гложет днем, А ночью мясо жрет, Но сердце жжет она все дни, Все ночи напролет. * * * Три года там не расцветут Ни травы, ни цветы, Чтоб даже землю жгло клеймо Позорной наготы Перед лицом святых небес И звездной чистоты. Боятся люди, чтоб цветов Не осквернил злодей, Но божьей милостью земля Богаче и щедрей, Там розы б выросли алей, А лилии белей. На сердце б лилии взошли, А розы — на устах. Что можем знать мы о Христе И о его путях, С тех пор как посох стал кустом. У странника в руках? Ни алых роз, ни белых роз Не вырастить в тюрьме, — Там только камни среди стен, Как в траурной кайме, Чтоб не могли мы позабыть О тягостном ярме. Но лепестки пунцовых роз И снежно-белых роз В песок и грязь не упадут Росою чистых слез, Чтобы сказать, что принял смерть За всех людей Христос. * * * Пусть камни налегли на грудь, Сошлись над головой, Пусть не поднимется душа Над известью сырой, Чтобы оплакать свой позор И приговор людской. И все же Он нашел покой И отдых неземной: Не озарен могильный мрак Ни солнцем, ни луной, — Там Страх Его не поразит Безумьем в час ночной. * * * Его повесили, как пса, Как вешают собак, Поспешно вынув из петли, Раздели кое-как, Спустили в яму без молитв И бросили во мрак. Швырнули мухам голый труп, Пока он не остыл, Чтоб навалить потом на грудь Пылающий настил, Смеясь над вздувшимся лицом В жгутах лиловых жил. * * * Над Ним в молитве капеллан Колен не преклонил; Не стоит мессы и креста Покой таких могил, Хоть ради грешников Христос На землю приходил. Ну что ж, Он перешел предел, Назначенный для всех, И чаша скорби и тоски Полна слезами тех, Кто изгнан обществом людей, Кто знал позор и грех.

Глава пятая

Кто знает, прав или не прав Земных Законов Свод, Мы знали только, что в тюрьме Кирпичный свод гнетет И каждый день ползет, как год, Как бесконечный год. Мы знали только, что закон, Написанный для всех, Хранит мякину, а зерно Роняет из прорех, С тех пор как брата брат убил И миром правит грех. Мы знали, — сложена тюрьма Из кирпичей стыда, Дворы и окна оплела Решетка в два ряда, Чтоб скрыть страданья и позор От божьего суда. За стены прячется тюрьма От Солнца и Луны. Что ж, люди правы: их дела, Как души их, черны, — Ни вечный Бог, ни Божий Сын Их видеть не должны. * * * Мечты и свет прошедших лет Убьет тюремный смрад; Там для преступных, подлых дел Он благостен стократ, Где боль и мука у ворот Как сторожа стоят. Одних тюрьма свела с ума, В других убила стыд, Там бьют детей, там ждут смертей, Там справедливость спит, Там человеческий закон Слезами слабых сыт. Там жизнь идет из года в год В зловонных конурах, Там Смерть ползет из всех щелей И прячется в углах, Там, кроме похоти слепой, Все прах в людских сердцах. Там взвешенный до грамма хлеб Крошится, как песок, Сочится слизью по губам Гнилой воды глоток, Там бродит Сон, не в силах лечь И проклиная Рок. Там Жажда с Голодом, рыча, Грызутся, словно псы, Там камни, поднятые днем, В полночные часы Ложатся болью на сердца, Как гири на весы. Там сумерки в любой душе И в камере любой, Там режут жесть и шьют мешки, Свой ад неся с собой, Там тишина порой страшней, Чем барабанный бой. Глядит в глазок чужой зрачок, Безжалостный, как плеть, Там, позабытые людьми, Должны мы околеть, Там суждено нам вечно гнить, Чтоб заживо истлеть. * * * Там одиночество сердца, Как ржавчина, грызет, Там плачут, стонут и молчат, — И так из года в год, Но даже каменных сердец Господь не оттолкнет. Он разобьет в тюрьме сердца Злодеев и воров. И лепрозорий опахнет, Как от святых даров, Неповторимый аромат Невиданных цветов. Как счастлив тот, кто смыл свой грех Дождем горячих слез, Разбитым сердцем искупил И муки перенес, — Ведь только к раненым сердцам Находит путь Христос. * * * А мертвый, высунув язык В жгутах лиловых жил, Все ждет того, кто светлый Рай Разбойнику открыл, Того, кто все грехи людей Голгофой искупил. Одетый в красное судья Отмерил двадцать дней, Коротких дней, чтоб Он забыл Безумный мир людей, Чтоб смыл Он кровь не только с рук, Но и с души своей. Рука, поднявшая кинжал, Теперь опять чиста, Ведь только кровь отмоет кровь, И только груз креста Заменит Каина клеймо На снежный знак Христа.

Глава шестая

Есть возле Рэдинга тюрьма, А в ней позорный ров, Там труп, завернутый людьми В пылающий покров, Не осеняет благодать Заупокойных слов. Пускай до Страшного суда Лежит спокойно Он, Пусть не ворвется скорбный стон В Его последний сон, — Убил возлюбленную Он И потому казнен. Но каждый, кто на свете жил, Любимых убивал, Один — жестокостью, другой — Отравою похвал, Трус — поцелуем, тот, кто смел, — Кинжалом наповал.