"Подруга Дьявола" - читать интересную книгу автора (Робинсон Питер)

1

Женщина сидела на краю обрыва, устремив пристальный взгляд на размытую черту, где серое небо встречается с серым морем. Соленый ветер, гнавший волны к берегу, вздыбил прядь ее спутанных волос и бросил на щеку. Но она ничего не замечала; бледное, безжизненное лицо ее казалось отекшим; широко раскрытые, затененные ресницами глаза смотрели вдаль. Рой чаек со злобными криками кружил над подплывшим к берегу косяком рыбы. Вдруг одна из чаек в стремительном пике отделилась от стаи, подлетела к неподвижно сидящей фигуре и, сделав над ней несколько плавных кругов, снова влилась в крикливый хоровод. Вдали у линии горизонта маячил красный силуэт сухогруза, плывущего в Норвегию. Другая чайка подлетела ближе к женщине, привлеченная, очевидно, колыханием раздуваемых ветром волос, а еще через несколько мгновений и вся стая, устав от шумной свары над рыбным косяком, закружилась над ней. Наконец одна из птиц села на плечо женщины, устроившись на нем в такой же позе, в какой попугай Джона Сильвера сиживал на плече своего хозяина. Женщина не шелохнулась. Склонив голову набок, птица осмотрелась вокруг, словно шкодливый школьник, желающий убедиться, что за его проказами никто не наблюдает, и вдруг вонзила клюв прямо в ухо женщины.


Старший инспектор уголовной полиции Алан Бэнкс в церковь не ходил и воскресное утро священным временем не считал. Однако справедливости ради следует отметить, что и в состоянии тяжкого похмелья, когда больно даже рукой пошевелить, он в воскресные дни просыпался крайне редко. Вот и накануне, в субботу вечером, Бэнкс показал себя человеком вполне умеренным: глядя по телевизору дивиди-фильм «Черная орхидея», он поужинал разогретой пиццей с грибами, запив ее двумя бокалами первосортного чилийского каберне, купленного в винном супермаркете «Теско». И все-таки, поскольку ничто человеческое было ему не чуждо, он с удовольствием повалялся бы часок-другой в постели с газетой. Позже днем Бэнкс намеревался поздравить свою мать по телефону с Днем матери, обязательно прослушать недавно купленный диск с записью струнных квартетов Шостаковича, а уж потом продолжить чтение книги Тони Джадта «Послевоенная эпоха» — о путях развития европейских стран после Второй мировой. Недавно Бэнкс вдруг осознал, что почти перестал читать беллетристику: он почувствовал необходимость докопаться до понимания мира, в котором вырос, и посмотреть на него с различных точек зрения. Романы конечно же дают возможность ощутить истинную атмосферу времени, но Бэнксу для воссоздания общей картины требуются факты, а также и их толкование.

Но в это воскресенье, третье воскресенье марта, всем добрым делам, которые старший инспектор наметил, не суждено было осуществиться. Все началось с малозначительного на первый взгляд события, вслед за которым обычно и развивается вся последовательность взаимосвязанных ситуаций, а именно с телефонного звонка детектива-сержанта Кевина Темплтона, бывшего в тот уик-энд оперативным дежурным в отделе по расследованию особо важных преступлений Западного округа.

— Шеф, это я. Сержант Темплтон.

Бэнкс почувствовал мгновенный укол неприязни. Темплтона он не любил и был бы поистине счастлив, если бы того, наконец, перевели в другое управление. В прежние времена старший инспектор пытался убедить себя, что неприязненное чувство к Темплтону проистекает от того, что у них слишком много общего, но в действительности дело обстояло по-другому. Темплтон не только был ловчилой, он к тому же не прочь был потоптаться на человеческих чувствах и, что хуже всего, получал от этого удовольствие.

— Надо понимать, что-то случилось? — опустив приветствие, недовольно осведомился Бэнкс.

— Так оно и есть, сэр. Моя новость вас обрадует.

В голосе Темплтона Бэнкс уловил легкое злорадство. После их недавней стычки молодой сержант постоянно лебезил и пытался разными способами угодить старшему по званию, но Бэнксу при виде его показных и насквозь фальшивых знаков почтения невольно вспоминался Урия Хип.[1]

— Не тяни, говори, в чем дело. Мне что, одеваться? — спросил Бэнкс и, услышав в трубке смех Темплтона, отстранил ее от уха.

— Думаю, вам действительно стоит одеться, сэр, и приехать как можно быстрее на Тейлор-ярд.

Бэнкс хорошо знал это место, узкий проезд в южной части городского центра за иствейлской рыночной площадью. Ярдом, то есть двором, этот проезд называли не потому, что в плане он имел прямоугольную форму и немного походил на сад, а потому, что одна яркая личность когда-то изволила заметить, что проезд-де не шире обычного двора.

— И что же я там увижу? — поинтересовался Бэнкс.

— Тело молодой женщины, — ответил Темплтон. — Могу лично подтвердить это. Ведь я и сейчас тут, на месте.

— Только ничего…

— Я ни до чего не дотрагивался, сэр. И скажу вам по секрету, мы с констеблем Форсайтом уже обнесли место преступления лентой и послали за доктором.

— Молодцы! — одобрил Бэнкс, откладывая «Санди таймс» с едва начатым кроссвордом и бросая жадный взгляд на чашку черного кофе, из которой все еще поднимался соблазнительно пахнущий пар. — Вы уже известили руководство?

— Еще нет, сэр. Решил подождать, пока вы не осмотрите все сами. Какой смысл пороть горячку?

— Отлично! — похвалил его Бэнкс.

Суперинтендант полиции Катрин Жервез, вероятнее всего, еще нежится в постели после вчерашнего спектакля труппы «Норт Опера», певшей в Лидсе «Орфея». Сам Бэнкс с дочерью Трейси слушал эту оперу в прошлый четверг и остался в восторге, однако в том, что и Трейси получила такое же удовольствие от спектакля, не был уверен. В последнее время девочка становится все более и более замкнутой.

— Приеду через полчаса, максимум — через сорок пять минут, — пообещал Бэнкс. — Позвони инспектору Кэббот и детективу Хэтчли. Пригласи констебля Джекмен.

— Так ведь детектив Кэббот откомандирована в Уитби, сэр.

— Да, правильно, черт возьми.

Если это и вправду убийство, то помощь Энни была бы более чем желательна. В их личных отношениях не всегда все гладко, но в одной команде они работают отлично.

Поднявшись наверх, Бэнкс наскоро ополоснулся под душем, торопливо оделся и, спустившись в кухню, налил кофе в кружку-термос, рассчитывая выпить его по дороге. Проверил, хорошо ли завернута крышка: неплотно закрытая кружка-термос нередко оказывается причиной неприятных сюрпризов. Выключив свет и закрыв входную дверь, он пошел к машине.

Бэнкс сейчас ездил на «порше» своего брата. Хотя он все еще и испытывал некоторую неловкость от езды на таком роскошном автомобиле, но подспудно чувствовал, что машина день ото дня нравится ему все больше. А ведь совсем недавно он подумывал о том, чтобы подарить ее Брайану или Трейси, и до сих пор не мог решить, кому именно. Ведь, подарив машину одному из детей, он может заронить в душу второго мысль о том, что тот обделен, а значит, его и любят меньше. Короче говоря, выбор представлялся Бэнксу практически неразрешимой дилеммой. В группе Брайана недавно произошло некоторое обновление состава, и сейчас он усиленно репетировал с вновь пришедшими музыкантами. Трейси, разочарованная результатами недавних экзаменов — хотя сам Бэнкс был ими доволен, — вела более чем скучную жизнь: работая в книжном магазине в Лидсе, она жила в Хэдингли, снимая дом на паях с подругами. Так кто же, сын или дочь, больше заслуживает «порше»? Ведь пополам-то его не разломишь?!

Выйдя на улицу, Бэнкс сразу ощутил изменение погоды — похолодало, усилился ветер, поэтому он вернулся и сменил спортивный анорак на кожаную куртку с застежкой-молнией. Если придется торчать в продуваемой аллее за рыночной площадью все то время, пока ребята из СОКО[2] — фотограф и судмедэксперт — будут делать свое скорбное дело, то одеться необходимо как можно теплее.

Усевшись в машину, Бэнкс завел мотор и двинулся по идущей под уклон дороге в направлении Иствейл-роуд. Не отрывая глаз от дороги, он подсоединил дорогой айпод фирмы «Эппл» к адаптеру, и через мгновение в салоне зазвучала песня Рея Дэвиса «Вот и все» из альбома «Жизнь других»; эта песня ему нравилась, особенно строчка про крупную барменшу из Австралии. А ведь эта песня подходит в качестве звукового сопровождения утренней поездки на место преступления, подумал он. Вполне подходит.


Гилберт Дауни не особенно любил выгуливать собаку. Не любил, но считал это своей рутинной обязанностью. Его дочь Кайли так хотела иметь щенка, что до восьми лет практически ни о чем другом не говорила. В конце концов Гилберт и Бренда сдались и подарили щенка дочери на день рождения, хотя Бренда не особенно любила собак, поскольку собачья шерсть вызывала у нее приступы аллергического насморка. Через пять лет Кайли, увлекшись поп-музыкой и мальчиками, утратила всякий интерес к собаке, переложив на Гилберта заботу о Хагриде.

В это воскресное утро погода выдалась отвратительная, но Гилберт понимал, что выгуливать собаку все равно необходимо. К тому же прогулка была для него хорошим предлогом убраться из дома на то время, пока Бренда и Кайли, а ей было уже четырнадцать, заведут обычный для воскресного утра скандал по поводу того, где Кайли шлялась и что делала до поздней субботней ночи. Вблизи их дома не было подходящих мест для прогулок, а те, что были, за эти годы надоели Гилберту до смерти, поэтому он, проехав совсем немного на машине, оказался на морском берегу. Место казалось безлюдным и открытым всем ветрам, но именно поэтому оно ему и нравилось. Здесь он был один и чувствовал себя хозяином. В последнее время ему все чаще хотелось побыть одному, наедине со своими мыслями. Может, это признак старости, размышлял он. Но ведь ему всего сорок шесть! Считать его стариком может только Кайли да ее дружки-бездельники.

Поежившись под порывом пронизывающего ветра, Гилберт поднял воротник куртки. Ноги скользили по мокрой от недавнего дождя траве, но Хагриду все было нипочем. Пес моментально бросился вперед, обнюхивая на бегу травяные кочки и кусты. Гилберт, сунув руки в карманы, шел за ним, поглядывая на покрытую рябью воду и рассуждая мысленно о том, каково это было — уходить в море на китобойном судне из порта Уитби. Мужчины не возвращались порой по полгода, женщины ждали их дома и каждый день ходили на утес Уэст-Клифф смотреть, не покажется ли вдали парус, надеясь увидеть прибитую к мачте китовую челюсть — знак того, что потерь в команде нет.

Вскоре Гилберт заметил вдалеке какую-то фигуру, сидящую на краю обрыва. Женщина?.. Любопытный и общительный Хагрид тоже заметил ее и стремглав бросился знакомиться. Гилберту показалось странным, что на обоих плечах женщины сидело по чайке. Это напомнило давнюю сцену, однажды подсмотренную в парке: на садовой скамье сидела старуха, и все ее тело было сплошь облеплено голубями, которых она кормила. Когда Хагрид подбежал ближе и залаял, чайки нехотя взлетели и закружились над морем, не отдаляясь от берега и часто оглядываясь назад, словно давая понять, что их отступление временное. Гилберту в их криках послышалась насмешка над ним и Хагридом, существами, обреченными ходить по земле.

Пес, удовлетворив любопытство, потрусил прочь от тропинки к кустам, очевидно учуяв кролика, а Гилберт продолжал идти вперед к застывшей в неподвижности фигуре. Быть может, женщина нуждается в помощи? Что-то в ее позе и в том, как пряди волос безжизненно повисли над воротником, настораживало Гилберта. Он окликнул женщину, однако та не ответила. И тут он рассмотрел, что она закутана в одеяло и сидит в кресле-каталке, а под ее голову что-то подложено. Сама ходить, наверное, не может, бедняжка. Встретить женщину в инвалидном кресле вблизи Ларборо-Хед, подумал Гилберт, — дело вполне привычное: неподалеку находится заведение вроде хосписа, и люди, приезжая навестить родных и близких, нередко вывозят их на прогулку по берегу. Но что, скажите на милость, эта женщина делает здесь одна — и это в День матери! — в опасной близости к краю обрыва? Ведь стоит ветру изменить направление, и кресло-каталка может соскользнуть вниз! Где же, черт возьми, сиделка или родственники?

Приблизившись к креслу, Гилберт остановился, пораженный одновременно двумя более чем странными обстоятельствами. Он подошел сзади, и первое, что привлекло его взор, были бескровные царапины вокруг ушей женщины. Когда, обойдя кресло, он остановился перед ней, то увидел и другое: верхняя половина тела от шеи до бедер и одеяло, в которое она была закутана, были сплошь пропитаны кровью. Даже не заглянув в ее глаза, он понял, что женщина мертва.

Стараясь проглотить едкую горечь желчи, комом подкатившую к горлу, Гилберт свистом позвал Хагрида и бросился к машине. Он знал, что сигнал мобильной связи сюда не доходит, а значит, для того чтобы позвонить в полицию, он должен проехать не меньше двух миль. Ему не хотелось оставлять эту женщину и дальше в одиночестве сидеть на обрыве, где ее тело расклевывали прожорливые чайки. Но что он мог поделать? На бегу Гилберт живо представил себе двух самых смелых птиц, которые, едва увидев его спину, плавно полетят назад к неподвижной фигуре на берегу.


Бэнкс, отсоединив айпод от адаптера, сунул его в карман, оборвав на половине одну из песен Тома Уэйтса, и вышел из теплого салона «порше» на ветер, который сразу же метнул в него заряд снега с дождем. Рыночная площадь была запружена празднично одетыми жителями, спешащими в высившуюся в центре нормандскую церковь. Женщины обеими руками держали шляпы, которые норовил сдуть ветер; колокола звонили так, словно все в этом мире было хорошо. Несколько любопытных туристов тем не менее покрутились перед входом в Тейлор-ярд, перекрытым заградительной полицейской лентой. На одном углу площади располагался паб «Фонтан», а на другом — магазин-ателье, торгующий изделиями из кожи. Между ними пролегала узкая, мощенная булыжником улица, ведущая в так называемый Лабиринт, состоящий из невообразимой путаницы улочек, — местные жители часто называли это место «иди туда, иди сюда» и иногда добавляли «а вот где выйдешь, не знаешь никогда». Улицы пересекали крошечные площади и дворики, упирались в тупики, щели, мелкие складские помещения, построенные еще в восемнадцатом веке и с тех пор не подвергшиеся никаким изменениям.

Разрушить и снести разом это нагромождение, а на освободившемся месте построить все заново — другого способа выправить эти сдавленные пространства и причудливые строения попросту не существует. Улочки вовсе не являлись кратчайшими расстояниями между расположенными внутри Лабиринта объектами, хотя если знать дорогу, то можно было добраться до призамковой автомобильной парковки, расположенной над садами, разбитыми на спускающихся к реке террасах, которые идут от самого Иствейлского замка. Кроме четырех аккуратных коттеджей, выстроившихся в ряд возле парковки, почти все дома здесь стояли пустыми. Даже скваттеры[3] не желали тут жить, но поскольку дома числились в реестре городской недвижимости, то сносу не подлежали. Вот почему Лабиринт и пребывал в своем неизменном виде. Он слыл удобным прибежищем для скоротечных занятий сексом; здесь, отправляясь покутить в ночном городе, можно было отовариться колесами или травкой.

Уборщики улиц неоднократно обращали внимание полиции на то, что мостовые буквально усыпаны шприцами, сигаретными окурками с марихуаной, использованными презервативами, пластиковыми пакетами с клеем; особенно много этого добра валялось за ночным клубом «Бар Нан» и за пабом «Фонтан» на Тейлор-ярде. Хотя полицейское управление и располагалось на площади, за которой начинался Лабиринт, однако у полиции не было возможности взять это злачно-криминальное место под круглосуточное наблюдение. Детектив-констебль Рикерд и его люди, работавшие в проекте «Полиция помогает общественности» (местные жители называли их «пластиковыми копами»), делали все возможное, однако этого было недостаточно. С наступлением сумерек жители старались держаться подальше от Лабиринта, тем паче что у законопослушных граждан вообще не имелось причин совать туда носы. Ходили слухи, будто в Лабиринте водятся привидения, а попавшие туда люди теряют ориентацию в хитросплетениях улочек и пропадают бесследно.

Бэнкс достал из багажника защитную одежду, отметил время прибытия в журнале дежурного полицейского и поднырнул под сине-белую ленту полицейского ограждения. В Лабиринте холодный дождь со снегом донимал не так сильно. Высокие строения, стоящие почти вплотную друг к другу (как на средневековой улочке Шамблз в Йорке, бывшем прибежище городских мясников), практически закрывали небо, оставляя над головой лишь узкую серую полоску. Если бы их верхние этажи были обитаемы, то жители домов, стоящих на противоположных сторонах улиц, могли бы, протянув друг другу руки, без труда обмениваться рукопожатиями. Известняковые блоки, из которых были построены дома в Лабиринте, после дождя потемнели, а в воздухе витал легкий чад от торфа, горевшего в каминах расположенных поодаль коттеджей. Бэнкс, невольно ощутив во рту вкус «Лафройга», вздохнул, понимая, что вряд ли в ближайшее время сможет отведать этого односолодового виски, который производят на шотландском острове Айла. Ветер свистел и завывал, меняя громкость, высоту тона и тембр, словно кто-то поблизости дул в огромный саксофон. Сейчас Лабиринт казался Бэнксу крепостью, готовой к осаде.

Как и было условлено, сержант Кевин Темплтон установил наблюдение за зданием, в котором было обнаружено тело. Здание имело вид типичной надворной постройки: сложенный из камня амбар, в котором Джозеф Рэнделл, владелец магазина кожаных изделий, хранил образцы материалов и остатки непроданных товаров. Фасад здания представлял собой глухую стену, сложенную из известняковых блоков без единого оконного проема. Повезло Рэнделлу: окна первых этажей здесь, в Лабиринте, обычно забивали досками.

Темплтон и в это промозглое утро явился при полном параде: черные, аккуратно уложенные с помощью геля волосы, промокшие до самых колен дорогие желто-коричневые брюки из хлопкового твила, щегольская, скользкая от дождя кожаная куртка. Вот только покрасневшие белки глаз его выдавали — предыдущая ночка наверняка выдалась бурная. Бэнкс сразу представил, как Темплтон конвульсивно дергается на какой-нибудь рейв-дискотеке в такт невообразимым техно-ритмам или устроенной диджеем смеси из песен Элвиса и Эминема. Бэнкс не был до конца уверен в том, что Темплтон принимает наркотики, но он внимательно присматривался к парню, особенно после того как сверхамбициозный сержант проявил себя явным угодником нового начальника. Бэнкс даже пробовал вмешаться, однако это привело, скорее, к обратным результатам и вовсе не охладило ни страстного желания Темплтона продвинуться по службе, ни его готовности лизать руководящие задницы. Парень совершенно не годился для работы в команде. К счастью, его собирались перевести в другое управление, и его коллегам оставалось только держать пальцы скрещенными и надеяться, что Темплтона зашлют куда-нибудь подальше, в Корнуолл или Хэмпшир, где он сумеет достойно обеспечивать безопасность дорожного движения.

— Ну, что тут у нас? — спросил Бэнкс.

— Тело осматривает доктор Бернс, — отрапортовал Темплтон.

— А что СОКО?

— Уже в пути.

— Тогда нам стоит осмотреть все самим, пока эти мелкие злодеи не объявили место убийства своей территорией.

— Да там и смотреть-то особенно не на что, — оскалился в улыбке Темплтон.

Бэнкс пристально взглянул на сержанта. Среди множества бессмысленных комментариев, которые ему довелось слышать за годы службы в полиции, слова Темплтона можно было смело назвать самыми бессмысленными. Да разве профессионал способен сказануть такое!.. Темплтон, нимало не смутившись, пожал плечами. А нельзя ли, подумал Бэнкс, счесть эти явные признаки отсутствия совести, чувства юмора и элементарного человеческого сочувствия симптомами психического заболевания?

Облачившись в защитный халат и натянув на руки резиновые перчатки, Бэнкс толкнул деревянную, выкрашенную зеленой краской дверь. Ржавые петли заскрипели, дверь открылась, и при свете голой электрической лампочки Бэнкс увидел доктора Бернса, стоявшего на коленях над телом. В следующее мгновение старший инспектор вспомнил эпизод из когда-то виденного фильма: там Джек-потрошитель в точно такой же позе склонялся над одной из своих жертв. Да… между Лабиринтом и Уайтчепелом, где орудовал Потрошитель, найдется немало общего, но Бэнкс от души надеялся, что дело ограничится лишь внешним сходством.

— Как по-твоему, эту дверь взломали, чтобы затащить сюда девушку? — повернувшись к Темплтону, спросил он.

— Трудно сказать, шеф. Дерево старое и гнилое, достаточно один раз толкнуть. По-моему, дверь сломана давным-давно.

Бэнкс снова обвел глазами складское помещение. Беленные известью стены, всюду пыль и паутина. Тяжелая смесь запахов кожи, рвоты и крови, причем последняя составляющая этой смеси чувствовалась слабо, подобно нежному полутону тихо звучащей мелодии, но тем не менее различалась ясно и отчетливо. Жертва лежала на куче кожаных лоскутов и обрезков, которые, насколько Бэнкс сумел различить при тусклом освещении, были разных цветов — зеленые, синие, красные, коричневые — и в основном треугольной либо прямоугольной формы. Бэнкс поднял один из них. Хорошая кожа, мягкая и эластичная, из такой кроят, как правило, детали одежды, например локтевые накладки, или используют для пошива мелких аксессуаров — кошельков для мелочи и прочей ерунды.

Доктор Бернс, глянув из-за плеча на вошедших, поднялся и подошел к Бэнксу. Потолок в помещении был таким низким, что они едва не касались его головами.

— Привет, Алан. Я старался ни до чего не дотрагиваться. Мне известно, каково это — иметь дело с СОКО.

Бэнксу это тоже было хорошо известно. Эксперты-криминалисты ставили неприкосновенность места преступления превыше всего, и горе тому — будь он даже детективом уголовной полиции, — кто нарушит установленный порядок.

— Тебе удалось выяснить причину смерти? — спросил Бэнкс.

— Мне кажется, ее задушили руками, если, конечно, не обнаружатся другие скрытые повреждения. — Бернс наклонился и, приподняв аккуратным движением прядь светлых волос, жестом указал на кровоподтеки под подбородком и ушами.

Бэнкс присмотрелся к жертве. Совсем молодая, не старше его дочери Трейси. Одета в зеленую кофточку и белую мини-юбку, подпоясанную широким розовым пластиковым ремнем, усыпанным серебристыми блестками. Бэнксу показалось, что тело двигали после смерти, придав ему нынешнюю позу. Девушка лежала на левом боку, скрестив ноги так, словно бежала во сне. На бледной коже бедра, чуть выше колена, что-то блестело. Возможно, сперма. Если так, то есть шанс узнать ДНК насильника. Юбка задрана, узкие красные трусики болтаются на левой ноге возле лодыжки. Черные кожаные туфли на высоком каблуке, правую лодыжку обвивает серебряная цепочка, а над ней татуировка — маленькая бабочка. Зеленая кофточка широко распахнута, так что выглядывают небольшие груди с припухшими сосками. Широко открытыми глазами девушка словно всматривалась в побеленную стену. Изо рта торчали два или три лоскута кожи.

— Такая молодая! — сокрушенно произнес доктор Бернс. — Ужас какой!

— Она что, была в одной кофточке? В такой-то чертовский холод?..

— Да они все сейчас так одеваются. Ты-то наверняка это знаешь.

Бэнкс кивнул. И правда, девушки, впрочем и парни тоже, теперь не надевают на себя ничего, кроме футболок и джинсов. Даже в зимние месяцы они бегают по городу, перескакивая из одного паба в другой, в кофточках без рукавов и коротких юбчонках. Никаких колготок. Сначала Бэнкс считал, что они одеваются так потому, что хотят выставить напоказ свое тело, однако потом пришел к выводу: очевидно, ими двигали и другие, чисто практические соображения. Молодые таким способом облегчали себе жизнь, поскольку пребывали в постоянном движении: никаких поспешных сборов, не надо бояться что-нибудь забыть — забывать попросту нечего. Схватил сумочку или рюкзачок — и вперед. Нечувствительность к холоду и безразличие к погодным ситуациям, думал Бэнкс, — это некий отличительный признак молодых.

— Она ведь не могла умереть в таком положении, верно? — спросил он доктора.

— Не могла, если считать, что ее изнасиловали и задушили, — ответил Бернс. — Она должна бы лежать на спине с раздвинутыми ногами.

— Значит, покончив с нею, он повернул ее тело и голову набок, придав ей более приличное положение — она как будто спит. Возможно, он также потрудился удалить с тела все свои следы.

— Похоже, что так, но, даже если он и проделал все это, наверняка что-то упустил, согласен? — ответил доктор Бернс, указывая на блестевшее пятно.

Сделав шаг в сторону, доктор Бернс задел головой лампочку, она закачалась из стороны в сторону, и это сразу напомнило Бэнксу сцену в подвале из знаменитого хичкоковского триллера «Психо». В углу возле двери Бэнкс заметил что-то, блеснувшее под светом раскачивающейся лампы. Там на пыльном каменном полу лежала сшитая из золоченой ламе[4] сумочка с тонким ремешком через плечо. Аккуратно действуя руками в резиновых перчатках, Бэнкс поднял сумочку и раскрыл. Помада, коробочка компакт-пудры с зеркальцем, три презерватива, четыре сигареты «Бенсон энд Хеджес», фиолетовая зажигалка «Бик», книжечка спичек «Дак энд Дрейк», салфетки для лица, пилка и ножницы для ногтей, тампон, дешевая гелевая ручка бирюзового цвета, плеер в розовом кожаном футляре, водительское удостоверение, стеклянный флакончик без этикетки с четырьмя белыми таблетками экстези (каждая маркирована рельефной короной), маленький кошелечек с двадцатью фунтами в купюрах и шестьюдесятью пятью пенсами в монетах. И, наконец, небольшая записная книжка в кожаной обложке, на форзаце выведено имя Хейли Дэниэлс. Это же имя обозначено под фотографией на ее водительском удостоверении, в нем указан ее адрес в Суэйнсхеде, деревушке, расположенной примерно в тридцати милях от Иствейла.

Бэнкс сделал несколько записей в служебном блокноте и уложил содержимое сумочки на место до приезда криминалистов. Отозвав Кевина Темплтона к двери, он велел ему позвонить в местный полицейский участок Суэйнсхеда и поручить дежурному сообщить родителям девушки о случившемся, а затем договориться с ними о приезде в Иствейл для опознания. Никаких подробностей не сообщать.

Бэнкс снова устремил пристальный взгляд на скрюченное тело девушки.

— Есть ли какие-либо свидетельства сексуального контакта, — обратился он к доктору Бернсу, — кроме видимых?

— Пока ничего определенного сказать не могу, но, на мой взгляд, она была жестоким образом изнасилована, — ответил Бернс. — Вагинально и анально. Доктор Уоллес сообщит подробности после детального осмотра. Правда, есть одно странное обстоятельство…

— Какое?

— Смотри, ее побрили. Там… внизу.

— Считаешь, убийца постарался?

— Весьма вероятно. Но некоторые девушки делают это и сами… как я слышал. А на том месте, где должны расти волосы, обычно бывает татуировка. Отсюда не разглядеть, а двигать тело я не хочу. Пусть сначала поработает СОКО. Может, и сама… Ты же заметил татуировку у нее на лодыжке?

— Да.

Доктор Бернс был местным судебно-медицинским экспертом, и, следовательно, в его обязанности входило посещение мест преступления, констатация смерти и передача тела коронеру. После этого доктор Уоллес, недавно назначенная окружным патологоанатомом, должна была произвести вскрытие. Бэнкс, уже давно работая с Бернсом, внимательно относился к его замечаниям и советам. Как это свойственно всем врачам, доктор Бернс не любил делать заключения в одиночку, но в разговоре мог навести на некоторые мысли о причине и времени смерти, которые обычно подтверждались, давая Бэнксу возможность ускорить ход расследования. Вот и сейчас он решил уяснить важные для следствия обстоятельства и спросил о времени смерти.

— Сейчас половина десятого. — Бернс глянул на часы. — На холоде трупное окоченение, конечно, замедляется. Короче говоря, это всего лишь мои предположения, но я бы сказал, что смерть наступила после полуночи, вероятно, не позже двух часов ночи… Думаю, что не позже.

— Ее убили здесь?

— Думаю, здесь, — кивнул Бернс.

Бэнкс обвел взглядом комнату:

— Место весьма уединенное и хорошо изолированное от внешнего мира. Стены толстые. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь что-либо слышал, если вообще здесь был хоть кто-то, способный слышать. — Он посмотрел на лоскуты кожи, торчащие изо рта девушки. — Даже если она поначалу и кричала, то очень скоро ее заставили замолчать.

Доктор Бернс, вынув блокнот, что-то торопливо в нем царапал. Бэнкс решил, что это данные для протокола: время, температура наружного воздуха, положение тела и прочее. Теперь дело было за фотографом. Криминалисты не смогут приступить к работе до того, как он закончит, а ждать они очень не любят. Будут поскуливать у ленты ограждения, как стая доберманов, которых уже месяц не кормили мясом.

Заскрипели дверные петли, и Питер Дарби, полицейский фотограф, со старым «Пентаксом» на груди и новой цифровой видеокамерой в руке вошел в помещение. В ней сразу стало тесно, и Бэнкс с Бернсом отошли к стене. Бэнксу страшно хотелось курить, а почему, он не понимал, ведь никто рядом не курил. Может, это из-за сигарет «Бенсон энд Хеджес», которые он видел в сумочке убитой девушки? Или из-за дождя, сменившего сейчас дождь со снегом? Он и сейчас помнил, как приятен сигаретный дым во время дождя. Бэнкс подметил это, еще будучи начинающим курильщиком, а в последнее время воспоминания о прошлом нередко его посещали. Он задумался, и желание курить прошло само собой. В церкви на рыночной площади запели гимн «Зеленый холм я вижу вдалеке», и Бэнкс сообразил, что до Пасхи осталось всего несколько недель.

— А ведь ей было плохо, ее тошнило, — вдруг объявил доктор Бернс. — Не знаю, имеет ли это какое-либо значение, но я обнаружил следы рвоты и внутри, и на стене снаружи.

— Да, — подтвердил Бэнкс. — Я тоже унюхал запах. Но, может, тошнило убийцу? Ведь не у каждого желудок переваривает все подряд. Прослежу, чтобы криминалисты не упустили это из виду. Спасибо, док.

Доктор Бернс кивнул и отошел в сторону. Подошел Темплтон и стал рядом, потирая руки и переминаясь с ноги на ногу.

— Пикантный случай, шеф, согласны? — спросил он. — Как я вас и информировал.

Бэнкс закрыл глаза и поднял голову к полоске серого неба — несколько капель дождя упало ему на веки.

— Кевин, эта девушка мертва, — со вздохом произнес он. — Ее изнасиловали и задушили. Я, как и любой коп, стараюсь с пониманием относиться к тому, что кое-что на месте преступления может показаться смешным, однако не мог бы ты хоть на какое-то время попридержать свое неуемное веселье?

— Простите, шеф, — ответил Темплтон, но по его тону было ясно, что он совершенно не понимает, за что извиняется.

— Нам будет необходимо побеседовать со всеми местными жителями, привлекавшимися за совершение преступлений на сексуальной почве, со всеми, попавшими в число подозреваемых, а также и с теми, кто, по нашему мнению, мог совершить это убийство.

— Да, сэр.

— И позвони начальнице, — добавил Бэнкс. — Она должна быть в курсе дела.

Темплтон вытащил мобильник.

Бэнкс на мгновение ощутил благодатное спокойствие: негромкий посвист ветра, звон капели из водосточной трубы, приглушенное расстоянием пение церковного хора. Да, давненько он не был в церкви… Услышав чьи-то шаги, Бэнкс обернулся и в проеме двери увидел торопливо пересекающих Тейлор-ярд детектива-констебля Уинсом Джекмен и координатора работ на месте преступления сержанта Стефана Новака, за которым в костюмах, похожих на скафандры космонавтов, шествовала вся его команда — СОКО. До того как приступить к работе, им надлежало осветить место преступления не хуже, чем съемочную площадку в киностудии, после чего они, пустив в ход свои инструменты и приспособления, примутся отыскивать и выявлять следы различных, часто практически невидимых веществ и предметов. Все найденное должно быть тщательно упаковано, надписано и целиком и полностью сохранено для возбуждения дела и его рассмотрения в суде; к тому же многое из обнаруженного ими может быть использовано для выявления личности убийцы девушки. Если повезет, они найдут необходимый материал для анализа ДНК, результаты которого сравнят с теми, что имеются в Национальной базе данных. Если повезет…

Бэнкс поздоровался со Стефаном Новаком и, как мог, ввел его в курс дела. Новак перекинулся несколькими словами со своей командой, и, когда Питер Дарби вышел из склада, они вошли в него. Им, как пояснил Новак, необходимо некоторое время, чтобы подготовиться к работе, и они просят не мешать. Бэнкс взглянул на часы. Как жаль, подумал он, что из-за этих дурацких законов в воскресенье ни один местный паб не откроется раньше десяти часов утра!

Бэнкс отправил Уинсом в Суэйнсхед поговорить с родителями девушки до того, как везти их в иствейлскую больницу на опознание тела. Он попросил ее узнать, где и с кем девушка была прошлой ночью. По горячим следам можно установить многое, а горячие следы, как известно, имеют свойство быстро остывать.

Примерно через три четверти часа у Бэнкса неожиданно выдался небольшой период относительного затишья, которым он воспользовался для осмысления ситуации. По внешнему виду девушки можно было предположить, что она приехала в город развлечься вместе со своим парнем или в компании друзей. Их необходимо найти и допросить. Кое-кого из них, вероятно, удастся выявить при просмотре записей телевизионных систем безопасности. На данный момент почти вся рыночная площадь находится под постоянным видеонаблюдением, хотя есть и мертвые для телекамер зоны. Пришла ли она сюда с убийцей, или он, притаившись в Лабиринте, поджидал свою жертву? Почему она оказалась здесь одна? К несчастью, в самом Лабиринте камер видеонаблюдения нет. Его размышления прервал громкий голос:

— Здесь, по всей вероятности, происходит что-то очень важное, старший инспектор Бэнкс. Мне пришлось прервать утреннюю конную прогулку, а мой сын и его супруга ждут меня к обеду.

По аллее с важным видом шествовала миниатюрная, но при этом стройная и крепкая на вид дама. Это была суперинтендант полиции Катрин Жервез, неотразимая в одеянии для верховой езды — джодпурах,[5] сапожках и кепи. Держа в одной руке хлыст, она слегка похлопывала им себя по бедру.

Бэнкс улыбнулся:

— Должен сказать, мэм, вы потрясающе смотритесь в этом наряде. Не желаете выпить кофе? Заодно и побеседуем, пока сержант Новак проводит осмотр места преступления.

Интересно, показалось ли это Бэнксу, или лицо начальника уголовной полиции Жервез действительно вспыхнуло от сказанного им комплимента?


Проснувшись, инспектор Энни Кэббот не сразу поняла, что разбудил ее сигнал мобильного телефона. Голова раскалывалась от нестерпимой боли, а снаружи, с улицы, доносились громкие крики чаек и колокольный звон. Ведь сейчас мобильники не звонят, подумала она, с трудом возвращаясь к действительности, в них используются рингтоны: они либо звякают, либо играют мелодии. Ее телефон играл «Богемскую рапсодию» группы «Куин», звуки которой буквально приводили ее в бешенство. Не иначе как продавец телефонов подшутил над ней, черт бы его побрал! Ей надо обязательно научиться менять мелодии. Как только Энни собралась с силами настолько, чтобы приоткрыть один глаз и протянуть руку к прикроватному столику, телефон замолчал. Проклятье! — мысленно выругалась она, осознав, что ее протянутая рука не ощутила ничего, кроме пустоты. Прикроватного столика не было. Куда же он, черт возьми, делся? На мгновение ее обуял панический ужас, оттого что она не представляла себе не только где она находится, но даже кто она, пропади все пропадом, такая! За одно лишь Энни могла поручиться: сейчас она находилась не в гостинице миссис Барнеби, там, где ей надлежало быть. И что это, хотелось бы знать, лежит на ее бедре, такое теплое и тяжелое?!

Когда Энни наконец открыла оба глаза и осмотрелась, ей удалось уяснить сразу несколько вещей: она лежит не в своей постели, поэтому и не может нащупать прикроватный столик; у нее страшно болит голова, а на бедре ее лежит — ну кто бы мог подумать? — человеческая рука. К счастью или к несчастью — выяснится в дальнейшем, — рука оказалась мужской. Шаг за шагом, как бывает, когда складываешь из отдельных рисунков движущиеся картинки и подолгу ищешь нужные карточки, Энни воскрешала в памяти прошлый вечер. Картина получалась нечеткой и путаной, к тому же с большими пробелами. Что она ясно помнила, так это пиво, громкую музыку, танцы, какие-то шипучие напитки в бокалах с зонтиками, мелькающие огни, оркестр, смеющихся людей, сбивающий с ног ветер, тускло освещенные улицы, крутой подъем на холм, лестницу… Энни старалась вспомнить, что же было дальше. Еще один бокал… или два?.. Вцепившись друг в друга и неловко спотыкаясь, они добрели до постели. Той самой, в которой она сейчас и лежит. Энни осторожно сняла руку со своего бедра. Хозяин руки пошевелился и промычал что-то во сне, но, слава богу, не проснулся. Энни села и внимательно осмотрелась.

На ней не было ничего — ну ни единого лоскутка! Ее одежда была разбросана по дощатому полу в беспорядке, наводившем на мысль о том, что в процессе раздевания стыд и сдержанность были отброшены напрочь; ее черные шелковые панталоны висели на спинке кровати, как взятый в качестве трофея штандарт поверженной армии. Быстрым движением Энни сдернула их, натянула на себя, а затем провела руками по голове, приглаживая взъерошенные волосы. Чувствовала она себя отвратительно.

— Идиотка, — прошипела она, обращаясь к себе. — И-ди-от-ка!

Она посмотрела на спящего мужчину. Короткие пряди черных волос, не примятые подушкой, торчали во все стороны, а одна шаловливо прикрывала правый глаз; мощная челюсть, широкие плечи, красивая и не сильно заросшая волосами грудь. Хорошо хоть не сослуживец — на полицейского не похож. Глаза его были закрыты, а она, к стыду своему, не помнила, какого они цвета. Щеки покрывала щетина, но он, по всей вероятности, начал бриться не очень давно. Сколько же ему лет? Двадцать два, самое большее — двадцать три, решила она. А ей? Только что стукнуло сорок. Судя по виду его квартиры, парень еще холостяк. Энни предпочитала иметь дело с женатыми мужчинами старше ее.

Вздохнув, она принялась собирать с пола свою одежду и одеваться. Комната выглядела достаточно опрятной: стены окрашены в светло-голубой цвет, на одной — репродукция обнаженной натуры Модильяни, на окне — венецианские шторы, создающие полумрак. На стене напротив кровати висел постер неизвестной ей рок-группы. Под ним стояла электрогитара, шнур от нее тянулся к небольшому усилителю. Энни вспомнила: парень говорил ей, что играет в какой-то группе. Господи, да неужто она пошла домой к мальчишке-музыканту? Все не так уж плохо, попыталась утешить себя Энни. Ну переспала с гитаристом, так не с ударником же! И уж тем более не с саксофонистом. «Никогда, милочка, не связывайся с саксофонистом, — наставляла ее когда-то Джеки, старая подруга. — Единственное, о чем он думает, — это о том, как сыграть свое следующее соло». Вот ее наставления и пригодились.

В холодном свете дня парень выглядел еще более молодым. Энни снова внимательно посмотрела на него. Нет, ему никак не меньше двадцати двух. Ведь он даже моложе, чем рок-звезда Брайан, сын Бэнкса. Казалось бы, убеждала себя Энни, ей должно льстить, что такой молодой и симпатичный парень на нее запал, значит, она еще может нравиться. Однако почему-то эти доводы не убеждали, и в собственных глазах Энни выглядела старой шлюхой. Вот когда мужчина старше, а женщина младше — это нормально, мужчина даже может собой гордиться… Она потянула молнию на джинсах. Господи, да они еле-еле застегиваются! В последнее время она набирала вес так быстро, словно соревновалась с кем-то. Что и говорить, она без всякой радости смотрела на жировую подушечку, появившуюся там, где еще недавно был плоский живот. Пора заняться физкультурой и не так сильно налегать на эль.

Энни вынула из рюкзачка мобильник, чтобы выяснить, от кого был звонок. Звонили с работы. Она пока не уяснила для себя, сможет ли показаться на службе в таких растрепанных чувствах. Прежде всего она, не выпуская из рук рюкзачок, вошла в ванную комнату и закрылась на защелку. Для начала присела на унитаз, затем, порывшись в шкафчике над умывальником, нашла флакончик с аспирином, помылась так, как можно помыться под краном над ванной, немного накрасилась. Душа здесь не было, а раздеваться снова и лезть в ванну ей не хотелось. Лучше всего уйти. Поймать машину, плюнуть на работу и поехать домой, то есть в то место, которое в эти дни заменяло ей дом, надолго залечь в пенную ванну и заняться самобичеванием. Сказать себе тысячу раз: «Я не должна ходить домой к молодым гитаристам, с которыми знакомлюсь в ночных клубах». Сейчас до Энни дошло, что свою машину она оставила где-то возле клуба. У нее хватило ума не садиться в таком состоянии за руль. Значит, некоторым здравомыслием она все-таки обладает. И, как ей казалось, она даже сможет вспомнить, какой клуб они посетили последним.

В спертом воздухе спальни висело плотное облако табачного — и не только — дыма. На маленьком столике возле двери Энни увидела пепельницу с сигаретными окурками и парой недокуренных самокруток. Рядом с пепельницей лежали пластиковый пакет с марихуаной и ее клипсы. Боже милосердный, так она была в состоянии не только снять клипсы, но и выкурить косячок! А что еще она натворила?.. Впрочем, стоит ли думать об этом? Не отрывая взгляда от зеркала, она взяла клипсы и прицепила их к мочкам ушей.

Когда Энни открыла дверь, гитарист зашевелился, но не проснулся — он лишь натянул на себя простыню, замотался в нее и свернулся по-детски калачиком. Энни, захлопнув за собой дверь, вышла на лестницу навстречу новому неизвестному дню в незнакомом месте. Улица встретила ее свежим морским воздухом, холодным ветром, визгливыми криками чаек. К счастью, на ней была теплая куртка.

Спускаясь с холма по пути к клубу, возле которого она оставила машину, Энни вытащила мобильник и настроила режим голосовой почты. Справившись с телефоном, она с большой радостью услышала строгий голос суперинтенданта Брафа, начальника отдела по расследованию особо тяжких преступлений Восточного округа Скарборо (графство Йоркшир), приказывающий ей как можно быстрее прибыть в Ларборо-Хед. Там произошло убийство, и местное начальство хочет подключить ее к расследованию. В командировках, размышляла она, выключая мобильник, временами чувствуешь себя проституткой. Тут ей пришло в голову, что она в течение получаса уже два раза почувствовала себя таковой — правда, в связи с различными обстоятельствами, — и решила, что сейчас самое время сменить метафоры. Она вовсе не проститутка, не шлюха — она ангел милосердия. Вот кто она такая: Энни Кэббот, Ангел Милосердия, к вашим услугам. Увидев на стоянке возле клуба свою фиолетовую «астру», она уже более чем в сотый раз подумала, что пора поменять машину, заглянула в дорожную карту, и машина, скрежеща шестернями, двинулась на север, в направлении Ларборо-Хед.


Кафе на рыночной площади, как ни странно, были открыты. Бэнкс выбрал кафе, расположенное на верхнем этаже третьего от Тейлор-ярда дома, над магазином товаров для пожилых людей. Он знал, что кофе там всегда хороший и крепкий, поэтому и пришел сюда со своей начальницей, Катрин Жервез. Выглядела она, по мнению Бэнкса, весьма привлекательно: вздернутый носик, голубые глаза, губки бантиком и легкий румянец, задержавшийся после утренних спортивных занятий на ее обычно бледном лице. Едва заметный шрам под левым глазом казался почти зеркальным отражением шрама на его лице. Выглядела Жервез на добрый десяток лет моложе Бэнкса, значит, ей было чуть за сорок. Сделав официанту заказ — кофе для него, крепкий чай с бергамотом для нее и горячие булочки с маслом для обоих, — они перешли к делу.

— Боюсь, нам предстоит иметь дело с особо извращенным убийцей, — начал Бэнкс.

— А ведь совсем недавно у нас было тихо и спокойно, — со вздохом произнесла Жервез и, положив на стол хлыст, сняла с головы шлем, провела ладонями по гладко причесанным волосам. — После инцидента с той самой рок-группой, — добавила она, многозначительно взглянув на Бэнкса.

Старший инспектор понимал, что Жервез, предоставив ему полную свободу действий при расследовании предыдущего дела об убийстве, все еще не могла согласиться с его результатами. Так же, как и сам Бэнкс. Но ничего не поделаешь, порой все идет совсем не так, как мы рассчитываем. Бэнкс быстро ввел начальницу в курс дела, рассказав то, что узнал от сержанта Темплтона и доктора Бернса.

— Тело было обнаружено сегодня утром в восемь часов пятнадцать минут пятидесятипятилетним мистером Джозефом Рэнделлом, проживающим на Гиацинтовой аллее.

— А что он делал в Лабиринте в такое время, да еще в воскресенье?

— Он владелец магазина кожаных изделий, расположенного на площади, — пояснил Бэнкс. — В этом помещении у него склад. Он сказал, что пошел туда взять образцы материалов, увидел, что замок взломан, и, войдя, обнаружил жертву. Уверяет, что ни до чего не дотрагивался. Говорит, сразу выскочил оттуда и побежал через площадь в управление полиции.

— И вы ему верите?

— Он утверждает, что открыл дверь склада в восемь пятнадцать, но одна женщина на рыночной площади сказала сержанту Темплтону, что видела, как Рэнделл шел в Лабиринт, и было это в десять минут девятого по часам на церковной колокольне, а они идут довольно точно. Она опаздывала к службе, поэтому посмотрела на часы и запомнила время. Дежурный сержант зафиксировал в журнале, что Рэнделл появился со своей страшной новостью в восемь часов двадцать одну минуту.

— Получается одиннадцать минут. — Жервез поджала губы. — Похоже, все это шито белыми нитками, — решительно объявила она. — А где он сейчас?

— Сержант Темплтон отправил его домой в сопровождении полицейского. Мистер Рэнделл был явно не в себе.

— Хм. Допросите его сами. И будьте с ним пожестче.

— Да, мэм, — ответил Бэнкс, помечая что-то в записной книжке.

Катрин Жервез была непревзойденным мастером изрекать очевидные истины, а поэтому лучше всего было поддерживать ее начальственную уверенность в себе. Принесли их заказы. Кофе, как Бэнкс и предполагал, оказался хорошим, а булочки были густо намазаны маслом.

— А что она делала одна в Лабиринте? — спросила Жервез.

— Вот это-то мы и пытаемся выяснить, — отвечал Бэнкс. — Начнем с того, что нам не известно, была ли она там одна. Возможно, с нею был еще кто-то.

— Может, они направились туда, чтобы принять дозу наркотиков?

— Не исключено. Мы нашли несколько таблеток экстези в ее сумочке. А может быть, она рассталась со своими друзьями, потому что кто-то заманил ее туда, предложив наркотики? Хотя, честно говоря, вряд ли необходимо уединяться в Лабиринте, ради того чтобы отовариться таблетками экстези. Их вам предложат в любом пабе… Она могла пойти через Лабиринт, если хотела побыстрее добраться до автостоянки у реки.

— У нее есть машина?

— Пока не знаем, но водительские права у нее есть.

— Выясните это.

— Непременно. Девушка, очевидно, была пьяна, — сказал Бэнкс. — В складском помещении найдены рвотные массы — ее тошнило. Возможно, конечно, что тошнило убийцу. Судмедэксперт разберется. Я думаю, она намеревалась там укрыться, и нетрудно предположить, почему она оказалась в Лабиринте одна. Причин для этого может быть несколько: она, к примеру, могла повздорить со своим парнем и уйти от него.

— А кто-то, укрывшись в складском помещении, поджидал ее?

— Или кого-то другого вроде нее. Значит, убийце было известно, чем жители Иствейла обычно занимаются в субботу вечером после закрытия всех заведений.

— Тогда стоит заняться местными подозреваемыми, кто уже привлекался за совершение сексуальных преступлений, и теми, кто пользуется услугами проституток.

— Их уже опрашивают.

— Есть какие-либо соображения, где она была до Лабиринта?

— Судя по тому, как она была одета, — отвечал Бэнкс, — девушка совершала обход пабов, расположенных на рыночной площади. Типичный наряд для субботнего вечера. Мы обойдем все пабы, как только они откроются. — Он посмотрел на часы. — Теперь уже скоро.

— Вы, я надеюсь, займетесь другим делом, — сказала Жервез, выразительно глядя на него.

— Боюсь, на это мне не выкроить времени. Поручу опрос сержанту Хэтчли. Он долго был на больничном, так что ему полезно слегка проветриться.

— И не спускайте с него глаз, — предупредила Бэнкса суперинтендант. — Мне совсем ни к чему, чтобы он оскорблял всех этих представителей сексуальных меньшинств, которые тусуются в городе.

— Он стал более толерантным.

Жервез скептически посмотрела на него.

— Что еще? — спросила она, откусывая маленький кусочек булочки и изящным движением промокая губы салфеткой.

— Мне понадобится двое сотрудников для просмотра записей, сделанных прошлой ночью системами видеонаблюдения, установленными на рыночной площади. Сейчас такие системы смонтированы и во многих пабах; насколько мне известно, в ночном клубе «Бар Нан» она имеется. Записей должно быть довольно много, а вот качество их обычно оставляет желать лучшего, так что времени на это потребуется немало. Мы также проведем тщательный осмотр близлежащих домов в Лабиринте, проверим все, пройдем от дома к дому. Проблема в том, что некоторые фрагменты территории площади лежат в мертвой зоне для камер видеонаблюдения. Например, вход на автомобильную парковку, расположенную над садами.

— Я уверена, что на самой парковке камеры установлены.

— Правильно, но они развернуты под другим углом и поэтому показывают въезд на парковку со стороны аллеи. Под ними легко проскочить. Там есть и узкие тропинки, протоптанные жителями близлежащих домов, но ходят по ним редко. Большинство людей пользуются проходом, выходящим на Касл-роуд, который просматривается. Тем не менее мы попытаемся.

— Просмотрите все записи самым тщательным образом.

Потом Бэнкс поделился с Жервез соображениями доктора Бернса о предполагаемом времени смерти девушки. Жервез спросила:

— А когда доктор Уоллес сможет сделать вскрытие?

— Хочу надеяться, что завтра утром, — ответил Бэнкс.

Примерно месяц назад доктор Гленденинг вышел на пенсию, намереваясь, по его собственным словам, «посвятить себя гольфу», и Бэнкс пока не имел случая познакомиться с его преемницей, поскольку подозрительных смертельных случаев в этот период не происходило. Он всего однажды, да и то мимоходом, встречался с женщиной-врачом, назначенной новым патологоанатомом, и она показалась ему квалифицированным и умелым специалистом.

— Фотография в водительском удостоверении, найденном мною в сумочке, соответствует лицу жертвы, — продолжал Бэнкс, — кроме того, на форзаце записной книжки значатся ее имя и адрес. Хейли Дэниэлс. Из Суэйнсхеда.

— С заявлением о розыске не обращались?

— Пока нет.

— Вероятно, ее возвращения домой еще не ждут, — предположила Жервез. — Кстати, а сколько ей лет?

— Девятнадцать, судя по записи в водительском удостоверении.

— Кто проверяет эти данные?

— Детектив Джекмен поехала в Суэйнсхед поговорить с ее родителями. Она должна быть уже там.

— Да, она, пожалуй, справится с этой задачей лучше меня, — неожиданно для Бэнкса объявила Жервез.

Бэнкс в недоумении поднял на нее глаза: а разве ей когда-нибудь поручали сообщать подобные новости родителям жертвы?

— Я знаю, о чем вы думаете, — сказала с улыбкой Жервез. — Вы думаете: ну что она, воспитанная в семье, принадлежащей к среднему классу, со своим университетским образованием и быстрым продвижением по службе… что может она знать об этом, верно?

— Вовсе нет, — сделав каменное лицо, ответил Бэнкс.

— А вы лгун. — Жервез отхлебнула чая и вперила неподвижный взгляд во что-то поверх головы Бэнкса. — Первую неделю своего испытательного срока службы в полиции я отрабатывала в управлении в Пуле, в графстве Дорсет, — начала рассказывать она. — Мои основные обязанности заключались в приготовлении бесконечного количества чашек чая и кофе. В пятницу утром на заброшенной пустоши у городской окраины было обнаружено тело одиннадцатилетнего школьника. Его изнасиловали и избили до смерти. Ребенок из рабочей семьи. Как вы думаете, кого послали к его родителям?

Бэнкс молчал.

— Господи, меня буквально выворачивало наизнанку! — после короткой паузы призналась суперинтендант. — Началось это еще до того, как я вышла из управления. Мне действительно было плохо, физически плохо. Я была уверена, что не смогу выполнить это поручение.

— Но ведь выполнили?

Она посмотрела в глаза Бэнксу:

— Конечно выполнила. А хотите знать, что произошло? Мать мальчика впала в неистовство. В меня полетела тарелка с яичницей, бобами и картошкой. Она рассекла мне голову. В конце концов мне пришлось применить эти чертовы наручники, чтобы ее утихомирить. Разумеется, на время. Она постепенно успокоилась. А мне наложили десять швов. — Жервез покачала головой. — Ну и денек! — Она посмотрела на часы. — Думаю, мне лучше позвонить сыну и сказать, что званый обед отменяется.

Бэнкс смотрел в окно. Ветер усилился, и людям, выходившим из церкви, стоило больших усилий удержать на голове шляпы и одновременно не дать зонтам вывернуться наизнанку. Он представил себе тело, лежащее на куче кожаных обрезков.

— Я тоже так думаю, — согласился Бэнкс. — Сегодня не совсем подходящий день. — И он направился к стойке, чтобы расплатиться.


Перед деревушкой Суэйнсхед, или попросту Хед, то есть Исток, как называли его местные жители, располагался треугольной выпас, который, образуя на главной дороге Т-образный перекресток, ответвлял от нее Суэйнсдейл-роуд. За выпасом стояли церковь, здание клуба и несколько магазинов. Эта часть поселка, по сведениям Уинсом, именовалась Нижний Хед, и сюда чаще заглядывали туристы. Семья Дэниэлс жила в Верхнем Хеде, где два ответвления дороги снова сливались воедино. По обеим сторонам воссоединенной дороги выстроились ряды каменных коттеджей. За коттеджами тянулись пастбища, их пересекали сложенные из камней ограды, а еще дальше, уходя к самому горизонту, раскинулась вересковая пустошь.

Название местности объяснялось тем, что в окрестных холмах находился ключ, который давал начало реке Суэйн. Из разлившейся по поверхности земли небольшой лужицы с крутящимися пузырьками в центре вытекала тоненькая струйка воды, набиравшая силу на своем пути. Разливаясь в устье, вода захватывала часть равнины и отвоевывала для себя ее лучшую часть.

Бэнкс рассказывал Уинсом об одном деле, которое он расследовал здесь в давние времена, еще до того как она начала работать в Иствейле. Поиски сбежавшего экспатрианта[6] завели Бэнкса ни больше ни меньше как в Торонто. Уинсом знала, что никто из людей, причастных к тому делу, уже не живет в Суэйнсхеде, однако здешние жители хорошо помнили это событие: оно вошло в собрание местного фольклора. В прежние времена люди, вероятно, сложили бы о нем песни на манер старинных баллад, которые так нравятся Бэнксу. А сейчас, когда газеты и телевидение готовы добела, как кость, обглодать любую новость, кого и кто станет славить в песнях?..

Уинсом хлопнула дверцей машины, нарушив благостную тишину. В небо поднялись, встревоженно каркая, три раскормленные вороны, сидевшие на ветвях кривого дерева. Они кружились на фоне серого неба, как вырванные ветром из рук и вывернутые черные зонтики.

Взглянув на бумажку с адресом, Уинсом пошла по дороге мимо паба. Ей попалось несколько домов с качающимися от ветра вывесками «Ночлег и завтрак»; в венецианских окнах других зданий были выставлены таблички «Есть свободные комнаты». Несмотря на непогоду, три старика с недовольными лицами стояли, опираясь на трости, на старом каменном мосту, ведя оживленный разговор. При ее приближении они замолчали, внимательно разглядывая ее, и долго провожали глазами. Уинсом улыбнулась: не часто им доводится видеть в Суэйнсхеде чернокожую женщину ростом шесть футов!

Ветер, казалось, дул со всех сторон, пробираясь сквозь ее черные джинсы и замшевую куртку. Вместе с ветром, словно объединяя с ним силы, с неба сыпался снег с дождем, больно колотя ее по лицу и глазам. Она поступила весьма опрометчиво, так легко одевшись. Надо было надеть что-то более соответствующее погоде, но в спешке Уинсом выхватила из шкафа первое, что попалось под руку. Откуда ей было знать, что творится на улице?

Остановившись у нужного дома, Уинсом нажала кнопку звонка. Дверь открылась, и в проеме возник сурового вида полисмен. При виде Уинсом он попытался скрыть удивление, однако безуспешно. Они прошли в гостиную. Женщина, слишком молодая, чтобы принять ее за мать убитой девушки, сидела в комнате, неподвижно глядя в пространство.

— Миссис Дэниэлс? — обратилась к ней Уинсом.

— Маккарти, — поправила женщина, поднимая на нее наполненные слезами голубые глаза. — Донна Маккарти. Но Джефф Дэниэлс мой муж. Я сохранила девичью фамилию из… профессиональных соображений. Я уже сказала констеблю, что Джеффа сейчас нет дома, он уехал по делам.

Уинсом представилась и с удовлетворением отметила про себя, что ее внешность не вызвала у Донны Маккарти ни удивления, ни насмешки.

— Это правда, то, что он рассказал мне? О нашей Хейли? — Слезы потекли по щекам миссис Маккарти.

— Боюсь, что да, — ответила Уинсом, доставая переданный ей Бэнксом пластиковый пакет с записной книжкой убитой. — Вы можете подтвердить, что это записная книжка вашей дочери?

Донна Маккарти внимательно посмотрела на тисненую кожаную обложку, и слезы хлынули с новой силой.

— Хейли ведь на самом-то деле не моя дочь. — Она приложила ко рту носовой платок, и голос звучал глухо. — Я вторая жена Джеффа. Мать Хейли ушла от них двенадцать лет назад, а женаты мы восемь.

— Понятно. — Уинсом сделала пометку в блокноте. — Но вы можете с уверенностью подтвердить, что эта записная книжка принадлежала Хейли Дэниэлс?

Донна пожала плечами и спросила:

— А могу я заглянуть внутрь?

— Боюсь, что вам нельзя дотрагиваться до нее, — сочувственно ответила Уинсом. — Давайте сделаем так. — Она достала резиновые перчатки, которые на всякий случай захватила с собой, наклонила пакет так, что книжка выпала ей в руку, перевернула обложку и показала форзац Донне. — Это почерк Хейли?

Донна Маккарти, снова прижав платок к лицу, утвердительно кивнула. Уинсом перелистнула несколько страниц, показывая их Донне, а та продолжала кивать. Уинсом убрала книжку в пакет, сняла перчатки и села, скрестив перед собой ноги в промокших джинсах.

— Не угостят ли меня здесь чаем? — обратилась она к полицейскому.

Во взгляде констебля явственно читался вопрос: пристало ли такому человеку, как он, прислуживать чернокожей женщине, даже если она детектив и в одном с ним чине? После секундного размышления он повернулся и вышел, по всей вероятности на кухню. Жалкий ублюдок, подумала Уинсом и положила ладонь на руку женщины.

— Простите, — негромко произнесла она. — Мне нужно задать вам несколько вопросов.

Донна Маккарти выдавила дрожащую улыбку:

— Конечно, я же все понимаю.

Сидя в уголке широкой софы, Маккарти выглядела жалкой и беззащитной, однако Уинсом, рассматривая ее раньше, отметила, что плечи и руки у нее мускулистые и хорошо развитые. У приемной матери Хейли были светло-синие глаза и коротко стриженные светло-каштановые волосы; простая повседневная одежда — джинсы и белая футболка, плотно облегающая небольшие крепкие груди. Между краем футболки и джинсами оставался зазор шириной примерно в дюйм, демонстрирующий плоский живот.

— А у вас есть недавние фотографии Хейли? — спросила Уинсом.

Донна Маккарти, встав с дивана и порывшись в ящике комода, протянула ей фотографию молодой девушки, стоящей на рыночной площади.

— Она снималась примерно месяц назад, — пояснила Донна.

— Могу я взять этот снимок на время?

— Да, но я бы хотела получить его обратно.

— Конечно. А когда вы в последний раз видели Хейли? — спросила Уинсом.

— Вчера вечером, что-то около шести. Она собиралась пойти к автобусу на Иствейл и по пути встретиться с друзьями.

— Она часто туда ездила?

— Почти каждую субботу. Вы, наверное, заметили, что заняться здесь практически нечем.

Уинсом вспомнила свою родную деревню высоко в горах на Ямайке, недалеко от города Монтего-Бей, в которой она выросла. Сказать, что там нечего было делать, означало бы вообще ничего не сказать. В деревне имелась школа, помещавшаяся в одной комнате, откуда вела только одна дорога — на фабрику сушеных бананов, по которой проследовали в жизнь и ее мать, и ее бабушка. Сама она спустилась с гор к заливу, где поначалу получила работу в туристическом комплексе.

— Можете назвать имена ее друзей? — обратилась она к Донне.

— Боюсь, только их имена мне и известны. Хейли нечасто о них рассказывала, да и домой не приглашала.

— А откуда эти друзья? С работы, из школы, из колледжа? И чем вообще Хейли занималась?

— Она училась в колледже в Иствейле.

— И ездила туда каждый день на автобусе? Это ведь не близкий свет.

— Нет, она ездила на машине. У нее был старый «фиат». Джефф купил. Он занимается продажей подержанных автомобилей.

Уинсом вспомнила о водительском удостоверении, найденном в сумочке:

— Но прошлой ночью Хейли не брала машину?

— Нет, конечно, не брала. Она собиралась выпить в городе. В таких делах Хейли вела себя осторожно. Никогда не садилась за руль после выпивки.

— А когда она намеревалась вернуться домой?

— Она не сказала. Вот потому-то… я имею в виду, если б я ждала ее возвращения, то обратилась бы в полицию с заявлением о ее пропаже, правильно? Хотя я и не была ее биологической матерью, но делала все возможное, чтобы показать ей свою любовь и дать понять…

— Я понимаю, — прервала ее Уинсом. — А вы не знаете, где ваша дочь предполагала провести ночь?

— Как всегда, у своей подруги по колледжу.

— Что Хейли изучала?

— Организацию и управление туристическим бизнесом. Должна была получить диплом государственного образца. Это была ее единственная мечта — путешествия по всему свету. — Донна Маккарти опять заплакала. — Так что же с ней произошло? Она… Ее?..

— Я не знаю, — солгала Уинсом. — Скоро ее осмотрит врач.

— Хейли была такая милая девочка!

— А у нее был бойфренд?

С подносом в руках вошел констебль и поставил его перед женщинами на стол. Уинсом поблагодарила его.

— Что-нибудь еще? — спросил он, не скрывая сарказма.

— Нет, спасибо, — ответила Уинсом. — Кстати, вы можете быть свободны.

Констебль пробурчал что-то невнятное и, демонстративно не глядя на Уинсом, церемонно поклонился Донне Маккарти, после чего вышел из гостиной.

Донна, дождавшись, пока хлопнет входная дверь, ответила:

— Да нет, особых отношений, насколько мне известно, ни с кем у Хейли не было. Ведь сейчас многие молодые люди предпочитают проводить время в группе сверстников, вместо того чтобы иметь постоянного парня, верно? Я не могу их осуждать за это. Сначала надо вволю повеселиться, а потом уж выбрать кого-то для серьезных отношений…

— Поймите, я интересуюсь этим не из любопытства, — мягко, однако настойчиво проговорила Уинсом. — Это важно для следствия. Прошу меня простить, но… имела ли Хейли сексуальные контакты?

Прежде чем ответить, Донна Маккарти на мгновение задумалась:

— Я бы больше встревожилась, если б она их не имела. Да, она уже начала заниматься сексом, в этом я уверена. Женщина чувствует такое сразу.

В доме работало отопление, и в комнате стало настолько жарко, что мелкие капельки пота заблестели на бровях Донны.

— Но имени мальчика Хейли вы не знаете?

— К сожалению, нет.

— Ну ничего.

Полученных сведений, решила Уинсом, пока достаточно. Остальное она выяснит у соучеников Хейли по колледжу.

— Миссис Маккарти, вы упомянули, что оставили девичью фамилию из профессиональных соображений. Не скажете ли, каких именно?

— Что?.. — Донна провела тыльной стороной ладони по глазам, слегка размазав тушь по векам. — А, вот вы о чем. Я индивидуальный инструктор по фитнесу. Ничего особенного. Но люди знают меня под этим именем; у меня отпечатаны визитки, бланки с логотипом, ну и все прочее. Так мне было легче сохранить свой бизнес, к тому же Джефф не возражал. Собственно, благодаря работе я и встретила Джеффа. Он был моим клиентом.

— А в каком состоянии ваш бизнес сейчас?

— Через полгода я свернула его. Джефф зарабатывает достаточно, а у меня появилось множество новых обязанностей. И кроме того, я уже немного не в том возрасте, чтобы переносить тяжелые нагрузки.

В последних словах миссис Маккарти Уинсом позволила себе усомниться.

— Скажите, а что вы сами делали прошлой ночью? — спросила она как бы невзначай.

Донна повела плечами. Очевидно, она почувствовала, что Уинсом пытается проверить ее алиби, но решила не показывать этого.

— Я никуда не выходила. Кэролайн, наша соседка из дома напротив, принесла диск «Казино "Рояль"». Это новый фильм о Джеймсе Бонде, вы, наверно, знаете, там Дэниэл Крейг играет. Мы выпили немного вина, заказали пиццу, в общем, слегка повеселились… ну, вы понимаете…

— Устроили что-то похожее на девичник, так?

— Да, так оно и было.

— А как мне связаться с вашим мужем, миссис Маккарти? — спросила Уинсом. — Необходимо его повидать.

— Да, конечно. Он сейчас в Йоркшире, в окрестностях Скиптона. Отель «Фэвершем»… у него там деловое совещание. Должен вернуться домой завтра утром.

— Вы ему звонили?

— Еще нет. Я… этот полисмен пришел и… я просто не знаю, что сказать. Джефф буквально трясется над Хейли. Это его убьет.

— Ему надо сообщить, — мягко сказала Уинсом. — Ведь он как-никак отец. Может быть, это сделать мне?

— Если вас не затруднит.

— Вы знаете номер телефона в отеле?

— Я всегда звоню ему на мобильный. — Донна продиктовала номер. — Телефон в кухне на стене.

Уинсом встала и вышла из гостиной, Донна шла следом. Из окон кухни виднелся склон холма, берущего начало практически на заднем дворе дома. На склоне был разбит обширный сад, к зеленой изгороди которого притулился маленький сарайчик для хранения садового инвентаря. В окна, занавешенные тюлем, колотил град. Уинсом сняла трубку и набрала номер, который продиктовала ей Донна. Ожидая ответа, она решала в уме, что следует сказать. Через несколько гудков включился автоответчик мобильного телефона Джеффа.

— Ничего страшного, — утешила Донну Уинсом и набрала номер телефона справочной. Оператор переключил ее на отель «Фэвершем». Когда ей ответили, она попросила соединить ее с Джеффом Дэниэлсом. После долгого молчания женский голос на другом конце линии объявил:

— Мне очень жаль, но телефон в номере мистера Дэниэлса не отвечает.

— Так может быть, он на совещании? — предположила Уинсом. — На деловом совещании. Он занимается продажей машин. Проверьте, пожалуйста.

— На совещании? — изумленно переспросила женщина. — Мы не проводим у себя никаких совещаний. У нас и помещений таких нет.

Уинсом поблагодарила и повесила трубку.

Она посмотрела на Донну Маккарти, на выражение надежды и ожидания, светившееся на ее лице. Ну что, черт возьми, она могла сказать этой женщине? Ладно, как бы там ни было, у нее будет немного времени, чтобы поразмыслить, пока она повезет Донну в иствейлский морг на опознание тела ее падчерицы.