"Блин, победитель мафии" - читать интересную книгу автора (Некрасов Евгений)Глава первая Проблема рэкета в жизни восьмиклассника— Привет, Митек. Звонил мистер Силкин дядя Миша, долетел нормально. А у меня проклюнулась Уртика диоика, — сказал старший Блинков, жуя бутерброд, снимая галстук и надевая шлепанцы. — Ты мусор вынес? — Ага, — сказал Блинков-младший. Мистер Силкин дядя Миша раньше был аспирантом у старшего Блинкова, а потом насовсем уехал в Америку. Иногда он приезжал погостить. Блинкову-младшему мистер Силкин дядя Миша не нравился. — Ну тогда пусти меня за компьютер, — выдвинул старший Блинков нелогичное и нарушающее права человека требование. — У меня еще полчаса машинного времени, — восстановил свои права Блинков-младший и набил на клавиатуре несколько совершенно ненужных цифр. — Уртика чья? — Ничья. Уртика диоика, это по латыни. Я же тебе рассказывал: в захоронении сарматской принцессы нашли семена, им две тысячи триста лет. И теперь одно семечко проросло, — старший Блинков поднес к очкам бутерброд и галстук, выбрал бутерброд и откусил. — Третий век до нашей эры! Представляешь, сарматы ввязались в боспорские войны, а это семечко уже было. Строилась Великая китайская стена, а это семечко было. Македония побила Афины в Хремонидовой войне… — Проходили, — неуверенно сказал Блинков-младший. И это называется круг интересов взрослого человека. Китайская стена и Хремонидова война. — Дорогое, наверное, семечко? — Бесценное, — дрогнувшим голосом объявил старший Блинков. — В египетских пирамидах находили семена, но прорастить не удавалось. — Бесценное — это сколько? Если в долларах? — неосторожно уточнил Блинков-младший. Старший Блинков всхрапнул и стал заливаться краской. — Я мечтал вырастить мужчину, — сухо сказал он, — которому, когда придет время, передам свой гербарий. И выскочил из комнаты. Галстук развивался за ним, как флаг никому не известной, но гордой республики. — Да разве я возражаю? — удивился Блинков-младший. Старший Блинков уже громыхал тарелками на кухне. Компьютер, переварив набитые младшим ненужные цифры, ехидно мигал красной табличкой «Гейм лост» — игра проиграна. Ну и что такого? Что такого особенного человек сказал, чтобы убегать и брякать на кухне тарелками? Цену имеет все: ботинки, небоскребы, белые мыши и не сосчитанная рыба в воде. Слил отходы в реку — заплати штраф. И правильно. А то кто-нибудь такой рыбки поест и до конца своей короткой жизни будет работать на лекарства. До этого пункта Блинковы друг друга понимали — и младший, и старший, и мама, которая была не Блинкова, а Гавриловская. Но когда, к примеру вспомнить, в Государственной Третьяковской галерее Блинков-младший предложил экскурсоводше повесить на все картины таблички с ценой, получился скандал. Экскурсоводша стала молча хватать ртом воздух. Папа и мама с двух сторон наступили единственному сыну на обе ноги. Экскурсанты засмеялись. Небось, идут куда-нибудь в молочный за своим кефиром и ничего, не смеются, что на кефире висит ценник. И никто, никто не оценил новаторскую идею Блинкова-младшего. А ведь как было бы хорошо для рекламы, если бы на самых редких старинных картинах висели ценники. Тогда народ еще сильнее потянулся бы к изобразительному искусству. Потому что ведь всем интересно, что почем. Блинков-младший отменил команду и стал вводить в компьютер другие цифры, правильные. Баланс банка «Воздушный кредит» из своего любимого журнала «Большие деньги» за февраль позапрошлого года. Игру он сам придумал: берешь какой-нибудь лопнувший банк или фонд и следишь, кто на чем погорел. Очень увлекательно. Только выиграть в эту игру было нельзя. Каждый раз кончалось тем, что на экране начинало мигать «Гейм лост». Блинков-младший и не хотел выиграть. Он проверял экспертов «Больших денег», которые в позапрошлом году, понятно, не знали будущего, а он теперь уже знал. Если эксперт безошибочно предсказывал, когда и почему закроется тот же «Воздушный кредит», Блинков-младший заносил его фамилию в особый список. Он подбирал сотрудников для своего будущего банка и не хотел ошибиться. Потому что, кажется, Рокфеллер сказал, что кадры решают все. — Привет, Митек. Поймали террориста, который в Государственной думе плевал в столовский компот. Завтра следственный эксперимент с прямой трансляцией по телевизору, — сказала мама. — Ты мусор вынес? Блинков-младший вздрогнул, чтобы доставить маме удовольствие. Она всегда входила тихо-тихо и любила, когда вздрагивают от неожиданности. Это было профессиональное: мама служила в контрразведке. — Вынесу еще, — честно сказал Блинков-младший, не надеясь обмануть маму-контрразведчика. Все равно мама проверила бы, это у нее тоже профессиональное. — Сейчас доиграю и вынесу, а то папа как займет машину, так до ночи. — В банк режешься? — спросила мама, открыв дверцу шкафа и убирая от Блинкова-младшего автоматический пистолет Стечкина. Только она могла сказать про его игру «режешься». Все остальное знакомое Блинкову-младшему человечество резалось в компьютерные стрелялки и бродилки, а если имело дело с бухгалтерским балансом, то не резалось, а работало, причем безо всякого смака. — Ага, в банк. Программа слабовата, — пожаловался Блинков-младший. — Ты не можешь там у себя списать настоящую, с двойной итальянской бухгалтерией? Мама заперла шкаф с пистолетом, а ключ спрятала в молочник от свадебного сервиза. — Могу, — сказала она не задумываясь, потому что контрразведка может все. — А тебе надо? Двойная итальянская бухгалтерия — это же, наверное, шестнадцатый век или еще раньше. Тогда не знали отрицательных чисел и придумали дебет-кредит. Все можно проще, я покажу. И мама стала показывать, встав за спиной Блинкова-младшего и через его плечо положив на клавиатуру пальцы с длинными перламутровыми ногтями. От нее пахло военными коридорами — чужим табаком и чужим гуталином «Люкс» из больших килограммовых банок. Духов мама не любила, потому что если придется сидеть в засаде, сильный запах может выдать контрразведчика. Вообще мама-контрразведчик — совсем не то, что папа-ботаник. Ее боялись все, в ком совесть нечиста, и на всякий случай — все остальные. Особенно владельцы тиров, где стреляют на приз, потому что мама выигрывала у них все призы подряд, а потом раздавала их маленьким детям. Девичью фамилию Гавриловская маме запретил менять на Блинкову сам начальник контрразведки. А то пришлось бы менять ее фамилию и во всех контрразведчицких документах, а среди них были настолько секретные, что их для сохранности от шпионов замуровали в фундаменты различных исторических построек. И вот начальник контрразведки подумал, какими ужасными разрушениями грозит столице нашей Родины перемена девичьей фамилии капитана Гавриловской, если взламывать фундаменты отбойными молотками, доставать документы и переправлять в них фамилию. Он так подумал и написал на ее рапорте: «Категорически запрещаю. Предлагаю сменить фамилию гражданину Блинкову». Но гражданин Блинков взбунтовался! Гражданин Блинков отправил начальнику контрразведки письмо, начинавшееся словами «Уважаемый товарищ генерал», и кончавшееся «С уважением Блинков». В середине был четырехстраничный список его научных работ по ботанике и еще одно-единственное предложение: «Являясь достаточно продвинутым в области генетики покрытосеменных исследователем, я состою в научной переписке с рядом изданий и специалистов международного уровня, вследствие чего перемена фамилии означала бы для меня либо полный отказ от наработанного авторитета, в том числе международного, что пусть ничтожным, но тем не менее негативным образом отразилось бы на авторитете отечественной науки, либо продолжение научной переписки под прежней фамилией Блинков, что, по существу вопроса, не являлось бы переменой фамилии». Потрясенный научной логикой и ясностью формулировки, генерал ответил гражданину Блинкову на фирменном бланке контрразведки. Этот бланк старший Блинков до сих пор хранил в гербарной папке с тибетским эдельвейсом. Любой написанный на нем текст совершенно бесследно исчезал через час, поэтому мама, когда принесла генеральское письмо, передала на словах, что генерал только запретил менять фамилию ей, капитану Гавриловской, а гражданин Блинков — как хочет. В конце концов, живут же супруги под разными фамилиями. И они остались жить под разными фамилиями. И когда родился Блинков-младший, он стал Блинковым-младшим по школьному прозвищу Блин. А ведь если бы папа сменил фамилию, Блинков-младший запросто мог бы стать каким-то непонятным Гавриловским-младшим, и еще неизвестно, как его звали бы в школе. Маму, например, звали в школе Гаврилой, пока она не записалась в секцию борьбы самбо. Старший Блинков очень гордился своим бунтом против самого начальника контрразведки. Он хотел, чтобы Блинков-младший знал, кому обязан тем, что он Блинков-младший, и часто рассказывал это семейное предание. И, хотя Блинкова-младшего тогда еще, как говорил папа, не было в проекте, ему казалось: был он, был и сам все видел. Потому что вообще очень трудно представить белый свет без себя, финансово одаренного подростка Дмитрия Блинкова. За оградой позади помойки было подходящее место для молодежи. Там валялись чьи-то выброшенные холодильники, на которых можно было сидеть и выцарапывать всякие надписи. Если шел дождь, холодильники ставили в кружок на попа и в них прятались. Еще за помойкой росла тимофеевка, одуванчики и ромашки пахучие, которые многие путают с ромашками аптечными, хотя у них нет краевых язычковых цветов, и тем, у кого папа ботаник, разница видна с первого взгляда. Блинкову-младшему нравилось посиживать за помойкой на коротком холодильнике «Иней», придерживая за талию самостоятельных подростков Ломакину и Суворову, чтобы они не свалились. «ЗИЛ Москва» в этом отношении был гораздо хуже, потому что больше. На нем свободно рассаживались трое, и придерживать за талию никого не требовалось. Понятно, что если человека отрывают от компьютера, не дав пережить крах банка «Воздушный кредит», и посылают выносить мусор, он имеет полное право на тихие развлечения в обществе Ломакиной и Суворовой. Понятно и то, что если вместо этого изысканного общества человек, заглянув за помоечную ограду, видит дважды второгодника князя Голенищева-Пупырко-младшего, он имеет столь же несомненное право унести ноги. Если, конечно, князь Голенищев-Пупырко-младший не заметит человека и не заорет: — Какие люди без охраны! Блин! Он орал так громко и таким поганым голосом, что за помойкой полегли травы, а откуда-то с неба или, скорее всего, с пятого этажа взвизгнул женский голос: — Не ругайтесь, здесь маленькие дети! — Мы не ругаемся! Это у него кликуха такая: Блин! — радостно завопил князь Голенищев-Пупырко-младший. Ржавым кривым гвоздем он выцарапывал на холодильнике: «Коррозия металла» и дошел уже до третьей «л». Оценив проделанную князем работу, Блинков-младший решил, что, конечно, право унести ноги остается за ним. Только ведь Князь фиг отпустит. Он битый час развлекался тут сам с собой и, ясное дело, соскучился с таким придурком. — Садись, Блин. Будь как дома, Блин, — сказал князь Голенищев-Пупырко-младший, принимаясь за четвертую «л». — Американец-то ваш уехал? — Уехал, — подтвердил Блинков-младший. — Он вообще не совсем американец, он папин аспирант. Мистер Силкин дядя Миша. — Барахла, наверное, понавез… — размечтался князь. — Нет. Ему там платят мало, тысяч двадцать в год. А в Днепропетровске у него мама и сестра, — отрезал Блинков-младший, подумав, что интересно все-таки было бы посмотреть, что там в пакетах, которые мистер Силкин дядя Миша совал маме. А она совала эти интересные пакеты обратно, и мистер Силкин дядя Миша, разумеется, не смог пересовать контрразведчика. Так и увез свои пакеты в Днепропетровск. — Ничего себе мало — двадцать тысяч, — буркнул Князь. — По-нашему много, а по-американски мало. Там другая структура бюджета, — повторил Блинков-младший слова мистера Силкина дяди Миши. — Хорош трепаться, экономист! — сказал князь Голенищев-Пупырко-младший. — Карл Маркс недорезанный. Всякие такие разговоры, если они не насчет барахла, Князь считал особо тонким и непонятным издевательством над собой, Голенищевым-Пупырко-младшим. Потому что, на его взгляд, нормальный человек просто не мог без тайного умысла говорить о том, что не барахло. Пересчитав свои нацарапанные буквы «л», Князь исправил четвертую на «а» и похвастал: — Видал, Блин, косуху? Блин видал. Подходящая косуха была на Князе. Толстокожая, с нужным количеством заклепок, молний, карманов и фенечек. Нужное количество — это ровно столько всякой всячины, сколько можно пришить, приколоть и наклепать на косуху. Переборщить здесь невозможно. — Ты кожу пощупай! — приставал Князь. Все равно, сказал себе Блинков-младший, мелкие коммерсанты типа старшего князя Голенищева-Пупырко исторически обречены. Пускай он сейчас дарит сыну косухи долларов примерно за двести пятьдесят шесть в розничных ценах стамбульского базара плюс расходы на перевозку. Пускай он даже выменял себе по бартеру на цистерну пива княжеский титул. Но через десять лет всех мелких коммерсантов разорят супермаркеты. И Блинков-младший пощупал Князеву косуху с полным равнодушием. Кожа была великолепная. — Что ты как дохлый, Блин?! — обиделся Князь. — Рассказал бы что-нибудь, Блин. — Мать задержала еще одного террориста, — с намеком сообщил Блинков-младший. И добавил от себя: — Четыре перелома и вывих носовой перегородки. — А мне параллельно, Блин, — заявил Князь, хотя ему не было параллельно. Он боялся, что Блинков-младший когда-нибудь обучится у мамы секретным приемам из арсенала контрразведчиков-нелегалов. — Ну, я пошел, — заторопился Блинков-младший и все испортил. Увядший было Князь с большим сомнением, но все же поднес к блинковскому носу свой почти взрослый бугристый кулак. — Куда, Блин? Забыл, Блин? Ты на счетчике, Блин. Если бы от испуга сердце на самом деле уходило бы в пятки, подумал Блинков-младший, это спасло бы массу народу от смертельных ранений. — Валяй, зови мамочку, — безразличным голосом разрешил Князь. — Я от тебя, Блин, десять раз мокрое место оставлю. Блинков-младший осторожно вздохнул, чуя табачный запах от княжеского кулачищи. — Неси должок, Блин, а то выпить не на что, — сказал Князь и коротко ударил Блинкова-младшего по носу. Боль была терпимая, но Митька почувствовал, как из ноздри побежала теплая струйка и громко шмыгнул. — Сопляк! — заявил Князь. — Мне об тебя даже руки марать неохота. Ты думаешь, питбуль у нас на что? Питбультерьер, Блин, пес-убийца. Бабка его кормит живыми кроликами, понял, Блин? Для кровожадности… Памятник тебе поставим за наш счет. С надписью «Незабвенному Блину от Голенищевых-Пупырко». Где-то в вышине со стеклянным дребезжанием захлопнулось окно, наверное, то, из которого Князю запрещали кричать «Блин!» За помоечную ограду забежала дворовая собака и деловито пометила любимый блинковский холодильник «Иней», глядя перед собой печальными глазами. Князь молча пнул собаку ногой, но не достал и снова повертел кулаком у блинковского носа. Деваться от него было некуда. Как финансово одаренный подросток Блинков-младший твердо знал, что если заплатишь рэкетиру один раз, то будешь платить всю жизнь. А всю жизнь платить князю Голенищеву-Пупырко-младшему было просто нельзя уже потому, что тогда пришлось бы всю жизнь любоваться его физиономией. С другой стороны, Блинков-младший знал, что надежно прикрыть от рэкета способна только личная охрана. Мама тут совершенно не годилась. Она с девяти утра до семи вечера с большим военным перерывом на обед ловила шпионов и террористов, а потом еще шла по магазинам. Если вычесть сон, чистку орденов и личного оружия и тому подобные хозяйственные дела и засчитывать только чистое время, как в хоккее, то на Блинковых у нее оставалось не больше часа в сутки. — Не слышу ответа, Блин, — нажал голосом Князь и сунул Блинкову-младшему под ложечку тяжелым кулаком. В конце концов, не мы первые, не мы последние, философски рассудил Блинков-младший. Вся мировая история состоит из того, что финансово, а также научно и творчески одаренные люди собирают деньги и строят на них всякие полезные и красивые вещи, а потом приходят на готовенькое варвары и протыкают одаренным животы бронзовыми мечами или стреляют в их широкие затылки из наганов. Причем и мечи, и наганы изобретают на свою погибель одаренные. Было донельзя обидно пропадать, даже не открыв своего банка. Блинков-младший изо всех сил зажмурился и сказал: — Ничего я тебе не должен. — Как же, Блин?! — возмутился Голенищев-Пупырко-младший. — Алгебру ты мне дал списать? Не дал, Блин. Двойку я получил? Получил, Блин… В этот момент Блинков-младший на всю жизнь решил, что его банк так и будет называться — «Блинков-младший». Или даже «Блинковъ-младший», по-дореволюционному. Это добавит фирме доверия. — Предок меня оштрафовал на пять баксов? Оштрафовал, Блин, — упоенно талдычил князь Голенищев-Пупырко-младший. — Ты мне заплатил? Не заплатил, Блин. Проценты набежали?… Князь перевел дух и, наверное, посмотрел на Блинкова-младшего. — Ты че с закрытыми глазами? Хорош торчать, Блин. В общем, у тебя сто сорок баксов, половина — мне. Двести четыре, поправил про себя Блинков-младший и открыл глаза. В мире ничего не изменилось, только собака ушла. — У нас будет долгая жизнь, Князь, — чувствуя себя старым и усталым, сказал Блинков-младший. — Тебе останется папина торговля, Князь, а я открою банк. Я тебя разорю, Князь, а ты побьешь мне витрины кирпичом. И тогда я велю охране класть тебя мордой в асфальт столько раз, сколько ты подойдешь к моему банку. Мордой в асфальт, Князь. Они думают, что твоя жизнь состоит из школьных уроков, жвачки, компьютерных игрушек и дурацких песенок Зины Лосимовой. Они даже не догадываются ни о твоих мелких коммерческих сделках, ни о той Настоящей Опасной Штуке, которую ты прячешь от них сам знаешь где. Они тебе говорят: «Иди поиграй во дворе» и неизвестно как представляют себе эти игры. Наверное, думают, что ты ковыряешься в песочнице или разгадываешь литературные шарады: со звуком «с» я невкусна, но в пище каждому нужна, с «м» берегись меня, не то я съем и платье, и пальто. Вот когда за помойкой рванет и во всем дворе повылетают оконные стекла, они, может быть, сообразят, что ты ковырялся где-то не там. А насчет ковыряния в резинках Ломакиной и Суворовой не сообразят никогда. «Ты почему, — скажут, — красный такой? Наигрался? А я борщ варю в скороварке, пойди еще побегай». Они понятия не имеют, от кого тебе придется бегать. И ты сам, выходя из парадного, понятия об этом не имеешь. Кто погонится, от того и побежишь. Ты выходишь, как боец в осажденном Сталинграде, только безоружный. Почти все вокруг одного возраста: старше тебя. По-военному говоря, превосходящие силы противника. Кошмар твоей жизни в том, что ты еще не вырос, а эти силы выросли в самом простом, коровьем смысле: набрали вес. Одним весом тебя могут сбить с ног и попинать, целя высоким шнурованным ботинком в твой живот. Могут опять же весом, безо всяких контрразведчицких приемов, навалиться так, что у тебя потемнеет в глазах, и не спеша выворачивать твои карманы. Могут отобрать двадцать рублей, которые ты сэкономил на мороженом и собирался конвертировать в доллар, и плюнуть в поляроидную фотографию Кузиной, но это вопрос уже не веса, а подлости. Ты придешь домой, хлюпая расквашенным носом и задирая голову, чтобы не накапать на футболку, а они скажут: «Опять подрался?! Сколько раз тебе говорить: не связывайся со шпаной!» Как будто ты связывался. Ну прямо горел желанием получить по физиономии. Самое смешное, что ведь они тоже прошли через все это, но забыли. Потому что люди вообще быстро забывают плохое, а то не смогли бы жить. |
||
|