Светлана Анатольевна Багдерина
И стали они жить-поживать

Часть первая

— Ио-о-о-о-о-о-он!!!.. — полный невыразимой тоски крик Елена Прекрасной разнесся по коридорам дворца. Она не просто кричала — она взывала — к справедливости, к своим стеллийским богам, к мирозданию — ко всем, кто готов был оторваться на минутку от своих дел и изъявил бы желание выслушать ее излияния. Хоть и адресованы они была вполне конкретному лицу. — Ио-о-о-о-о-о-о-он!!!..

Иванушка остановился, как будто налетев на стеклянную стену, бросил плащи, развернулся и побежал на крик.

— Что случилось, Елена? С тобой все в порядке?.. А где Серафима?

— Ион, — с видом миссионера, полным готового взорваться благотерпения, в тридцатидвухтысячный раз объясняющего непонятливым аборигенам элементарный постулат веры, — Ион, я, конечно, вовсе не хочу показаться придирчивой или занудной, и еще меньше — ябедой, но не считаешь ли ты, что всему есть свои пределы? На той неделе царевна Серафима побила возчика его же собственным кнутом…

— Он дурно обращался со своим волом!..

— …в эти выходные она обыграла в карты всю смену дворцового караула…

— Она отдала им деньги обратно!..

— …вчера она выиграла соревнования по стрельбе из лука…

— Молодец, я не знал!..

— ИОН!!! Дело не в том, молодец она или нет! Дело в том, что на нас, царскую семью Лукоморья смотрит вся страна, И ЧТО ОНИ ПРО НАС ПОДУМАЮТ!.. Бить злобных возчиков должны слуги! Жульничать в карты должны шулеры! Выигрывать соревнования по стрельбе — дружинники! А НЕ ЦАРЕВНЫ!!!

Иванушка удрученно поджал губы и вздохнул.

— Хорошо, Елена. Что, по-твоему, она натворила в этот раз?

— Не мог бы ты еще раз напомнить своей жене, Ион, что уход за лошадьми после прогулки — обязанность не царевны царской крови, а конюхов? И не по-моему, Ион. Не передергивай. Если ты считаешь, что так и должно быть — иди, куда спешил, пока я тебя не позвала.

Не говоря больше ни слова, Иван-царевич быстро повернулся и зашагал в сторону дворцовых конюшен.

Серафима была там — в фартуке из мешковины, закатав рукава тонкой батистовой сорочки, хотя они отродясь не предназначались для закатывания, она оттирала пучком сена потные бока своего коня, и на чумазом лице ее было написано крупными буквами искреннее удовольствие — впервые за всю их утреннюю конную прогулку. А шрифтом поменьше, если присмотреться, также и то, что она прекрасно слышит приближающиеся шаги, знает, кто идет, зачем и по чьему навету, и что ее это волнует не больше, чем какого-нибудь шатт-аль-шейхского кузнеца — виды на урожай гаоляна в Вамаяси.

— Сеня, — так и не дождавшись внимания к своей смущенной и даже слегка вспотевшей персоне, первым обратился на ушко к супруге Иванушка.

— Можешь не продолжать, — кисло поморщившись, не оборачиваясь отозвалась она. — Если ты вернулся только для того, чтобы сообщить мне, что чистить лошадей — не царское дело, то ты прогадал. Я это и так знаю. Уже. Теперь.

— Ну, Сенечка, милая, — просительно зашептал на ушко царевне Иван. — Ну, ведь можно найти себе какое-нибудь другое интересное занятие, кроме этого, а?..

— Например? — с чересчур показной заинтересованностью вдруг повернулась к нему Серафима и склонила выжидательно голову набок.

— Н-ну-у… — сложил губы трубочкой и захлопал ресницами царевич, застигнутый врасплох. — Н-ну, например… Например…

Прочитав на лице Серафимы: "Только попробуй, скажи "вышивание", он быстро перешел ко второму пункту своего и без того недлинного списка:

— Прогулки с девушками по саду…

— Нет, я имела в виду, интересного не для тебя, — со сладенькой улыбочкой тут же отозвалась царевна.

Иван смутился еще больше, но сделал еще одну отчаянную попытку продолжить:

— Пить… чай… с боярышнями…

— А еще?

— Наносить… визиты… боярышням…

— И что я там должна делать? — с неисчезающей остекленевшей улыбочкой продолжала допытываться Серафима.

— Пить чай… с боярышнями… гулять по саду… выши…

— Хватит! — взорвалась предсказуемо, но как всегда, внезапно, царевна, сорвав с себя фартук и бросив с сердцем его себе под ноги. — Надоело! Я живу тут, как в тюрьме! Занимаюсь с утра до ночи всякой ерундой! Туда не ходи, это нельзя, это не надевай, это не трогай, с этими не болтай! Сколько можно издеваться над человеком! Вышивать с боярышнями! Пить чай в саду! Пить чай с боярышнями! Вышивать в саду! Гулять по саду с боярышнями, с кружкой чая в одной руке, и вышиванием — в другой!.. Может, ты мне еще на арфе играть учиться посоветуешь? Иванушка, хороший мой, ты сам-то от такой жизни давно ли из дому сбегал?

Иван виновато вздохнул и отвел глаза.

Предложить Серафиме учиться играть на арфе было все равно, что предложить царице Елене брать уроки кулачного боя.

Но что он мог поделать?

Когда ты выходишь замуж за царевича, ты становишься царевной, даже если тебе этого не хочется. Уж это-то должна была понимать даже Серафима.

Тем более, Серафима.

Единственная дочь царя Лесогорья Евстигнея.

Двадцать братьев не в счет.

— Ну, может, тебе для развлечения какую-нибудь зверюшку завести?.. Хомячка там, или собачку?.. — неосторожно пришла в голову царевича свежая мысль.

— Волкодава? — оживилась Серафима. — Или овчарку? А лучше двух!..

Иван быстро дал задний ход:

— Нет-нет!.. Одну! И левретку!.. Или болонку. Или мопса… Или вообще…

— Мопса!!! — Серафима умудрилась вложить в название этой породы всю силу своего негодования и презрения. — Мопса!!!.. Черепашку еще предложи!!!.. На веревочке!!!..

Царевич поежился, ибо именно черепашка и не успела сорваться с его языка.

— А п-почему — "на веревочке"?

— Чтоб не убежала!!!.. Послушай, Иванушка. Почему мы не можем съездить в гости к Ярославне? Или в Вондерланд? Или просто на недельку поохотиться в лес?

— Но десять дней назад мы же выезжали на охоту! — ухватился Иван за безопасную тему.

— Выезжали! — снова уперла руки в бока и стала похожа на маленькую, разгневанную букву "Ф" Серафима. — Если не принимать во внимание, что охотились вы, а мне с боярышнями пришлось все это время просидеть в шатре на платочках, чтобы не обгореть на пялящем сентябрьском солнце и не запачкать платье об траву, то конечно, выезжали!

— Да съездим мы еще обязательно, — примирительно приобнял ее за плечи царевич. — Обязательно съездим — и к бабушке твоей, и к Кевину Франку с Валькирией. Или даже слетаем — Масдай вон у нас, наверное, совсем запылился. Но потом. Попозже. Потерпи еще немножко, хорошо? У меня сейчас неотложные дела… Надо закончить летописи… Хроники… Инвентаризацию… Поэтому погуляй еще немножко в саду с девушками и царицей, хорошо?

— Твоя хроническая инвентаризация тебе скоро сниться начнет, — скорее по инерции, чем от обиды пробурчала царевна, вздохнула, и, чмокнув на прощание в нос своего коня, пошла к выходу.

Иванушка поплелся за ней, чувствуя, что упал в глазах своей жены ниже погреба, но не зная, как это можно исправить, не говоря ей, что из-за неспокойствия на южных границах возвращение Василия и Дмитрия все откладывается, и что, может, придется еще снаряжать дружину им в помощь. Он опасался — и весьма справедливо — что Серафима тут же пожелает если не возглавить это войско, то записаться в него добровольцем-разведчиком.

А самое несправедливое, понимал он, будет то, что если лучшего командира, хоть и не сразу, найти еще будет можно, то лучшего разведчика — нет.

После обеда хмурую и недовольную всем на свете Серафиму все же удалось вытолкать на прогулку в сад. Компанию ей составила молодая царица Елена — жена его старшего брата Василия, царица Ефросинья — мать Иванушки и боярыня Конева-Тыгыдычная с тремя краснощекими веселыми дочками.

Ничего личного против кого-либо из сопровождавших ее благородных дам Серафима не имела, но испорченное с утра настроение давало о себе знать, и с первых же шагов она бессознательно оторвалась от них и ушла далеко вперед, чтобы побродить среди облетающих яблонь и вишен в одиночестве, невесело размышляя о своей тяжелой судьбе.

Что бы ни говорил Иванушка, на что бы ни намекала Елена Прекрасная и чтобы ни советовала старая царица, разговоры о прошлых и будущих пирах и балах, ценах на золотое шитье и количестве вытачек в реглане наводили на Серафиму тоску всех самых угрюмых оттенков зеленого.

Разговоры о преимуществах шатт-аль-шейхсткой стали перед дар-эс-салямской, или о семи способах безопасного падения с коня на скаку вгоняли в озадаченный ступор их.

Беседовать о погоде больше одной минуты у нее еще ни разу не получалось.

И даже молчание у женщин было общим, а она чувствовала, что и молчит-то она на каком-то другом языке, или не о том, или не так…

Поэтому просто тихонько пройтись по желтому осеннему саду, если уж настоящим царевнам это было время от времени делать просто необходимо, представлялось наименьшим злом во всей этой нелегкой ситуации.

А погода была действительно замечательная, если разобраться.

Впервые после затяжных дождей выглянуло на небе солнышко, и было от этого приятно и радостно, хоть даже оно и не сильно пригревало. Особенно такое осеннее охлаждение чувствовалось, когда его вдруг по ошибке закрывала какая-нибудь заблудшая тучка, которая еще не поняла, что все их тучечное стадо еще ночью снялось со ставших привычными просторов лукоморского небосвода и подалось с ветром на север.

Лицо Серафимы погладил холодный ветерок, и она вздохнула, не поднимая головы.

Ну, вот.

Опять.

Еще одна непонятливая от гурта отбилась…

Тишину послеобеденного дворца прорезал душераздирающий вопль:

— Серафима!!!..

Его тут же подхватило еще несколько отчаянных голосов, быстро приближающихся к дверям его кабинета:

— Серафима!!!.. Серафима!!!.. Серафима!!!..

Иванушка под недоуменным взглядом отца бросил перо, кинулся к выходу, на ходу пожалел, что не умеет ругаться, и тут же чуть не был убит распахнувшейся под напором Елены и матушки дверью.

— Серафима!!!.. — горестно воскликнула царица и воздела руки к небу.

— Серафима!!!.. — вторила ей с ужасом Конева-Тыгыдычная.

— Да что, что опять случилось-то, а? — расстроено оборвал их Иван, готовясь снова выслушать историю об очередном "подвиге" своей непоседливой супруги.

— Серафима!!!..

— Только что!!!..

— Серафима!!!..

— Серафиму унес Змей-Горыныч!!!..

Иванушка замер с открытым ртом.

В голове его за право первенства в смертельной схватке сошлись "КОГО?!", "ЗАЧЕМ?!" и "Он что, с ума сошел?".

Но, к чести его будет сказано, победило все же, хоть даже не победило, а прошмыгнуло незамеченным, пока основные претенденты были заняты друг другом, банальное:

— КУДА ОН ПОЛЕТЕЛ?

— Туда! — указала пальцем в сторону окна Елена.

— Туда! — ткнула перстом в стену одна из боярышень.

— Туда! — заверила Ефросинья и показала на дверь.

Иван издал яростное рычание и, деликатно, насколько это было возможно при таких обстоятельствах, разметав по сторонам не помнящих себя от шока женщин, помчался на третий этаж, в их с Серафимой покои.

Туда, где на стене у окна висел его меч.

Туда, где на шкафу, среди сухой мяты и лаванды отдыхал от летних приключений Масдай.

— Ваня!.. Ваня!.. Вернись!.. — привстав из-за стола, не обращая внимания на перевернутую чернильницу и улетевшие в окошко перья, протянул руки в направлении быстро удаляющейся спины младшенького старый царь Симеон, но это был глас вопиющего в пустыне.

Через пару минут перед тем, как со свистом растаять в голубой в пятнышку туч дали, у окна царского кабинета на мгновение завис ковер, и Иванушка прокричал отцу, чтобы тот управлялся пока со всем сам, а он будет назад сразу, как только догонит и самолично изрубит на куски эту мерзкую рептилию.

— Иван!.. Иван!.. Ваня!.. — царь кинулся теперь уже к окну, но опять напрасно.

Иванушки уже и след простыл.

Когда Иван понял, что прочесал всё небо и землю в Лукоморске и его ближайших окрестностях вдоль и поперек уже несколько раз и маленько поостыл, вместе с холодом в груди к нему пришло осознание того, что быстро и просто ему свою жену не найти. Оставалось только вернуться во дворец, чтобы снарядить поисковые отряды во все стороны света, или…

Или.

Ярославна.

Она знает.

Она поможет ему разыскать Змея, как в прошлый раз она нашла ему жар-птицу — при помощи волшебной зеленой тарелки и чудо-яблока.

И тогда — держись, гадюка.

Если, конечно, к тому времени Серафима от него хоть что-то оставит.

В отношении своей жены Иванушка иллюзий не питал.

— Масдай, послушай, — обратился к ковру-самолету царевич. — Ты сможешь найти, где живет бабушка Серафимы Ярославна? Это где-то в лесу, не так далеко от Лукоморска.

— Не так далеко — это как далеко? — пыльным шерстяным голосом прошелестел ковер.

— Н-ну, я полагаю, в пределах одного дня пути. Недалеко от Вондерландской дороги, — предположил царевич, сам до этого побывавший в скромном жилище Ярославны лишь раз, и то при весьма запутанных обстоятельствах.

— Одного дня? — переспросил ковер и слегка пожал кистями. — Попробую. Если это каким-то образом поможет нашей Симочке…

— Поможет, — твердо пообещал Иванушка. — Давай поспешим. Что бы там ни говорили про Серафиму, а у меня сердце не на месте. И не будет, пока ее не найду.

— Не печалься, царевич Иван, — успокоил его Масдай, уверенно закладывая крутой вираж и беря курс на запад. — Найдем мы и твою старушку, и ее избушку.

И в лукоморском поднебесье воцарилось выжидательное молчание. Иван — глазами, а Масдай — неизвестными науке чувствами час за часом напряженно вглядывались в проплывавшие под ними леса, опушки и болота — не мелькнет ли, не покажется заветный домик в глуши.

Лесную прогалину с, похоже, недавно выгоревшим вокруг лесом, огороженную редким, местами обуглившимся плетнем, закопченный дом посредине и фигуру в черном балахоне, склонившуюся над полупустыми грядками огорода, они увидели почти одновременно.

— Вон там какой-то дом!.. Это ее!.. — Иванушка чуть не слетел с ковра от нетерпения. — И хозяйка дома! Туда, быстрее!..

— Вижу, не слепой, — пробурчал ковер, и, плавно снизившись, мягко опустился на единственную уцелевшую зеленую еще грядку — чтобы не запачкаться.

— Извините?.. — не успев подняться на ноги, уже окликнул огородницу Иван. — Эй?..

Человек, не разгибаясь, оглянулся. Черный колпак свалился с его головы, и хулиган-ветер вмиг растрепал рассыпавшиеся по плечам русые взлохмаченные волосы и запутался в реденькой короткой бороденке.

Человеку на вид было лет двадцать-двадцать два.

— Что? Кто?..

Стукнув себе кулаком в поясницу, бородатый резко выпрямился, вполголоса охнул и энергично потер спину.

— Кто посмел потревожить покой и уединение премудрого Ага… Агафониуса? — сурово нахмурив такие же реденькие рыжеватые брови, он вперился взглядом в царевича.

— Извините… — поник Иванушка. — Кажется, мы ошиблись адресом… До свида…

— Нет, постой! — прищурил маленькие глазки человек. — Ты думаешь, что можешь просто так подкрадываться к великим волшебникам, заставать их врасплох…

— Вы меня с кем-то путаете, — вежливо отмахнулся Иван и повернулся, чтобы снова сесть не Масдая. — Я не подкрадывался ни к каким волшебникам. До сви..

— Стоять, я сказал! — бородатый поднял руки и скрючил пальцы. — Я, могучий маг и чародей Агафотий…

— Я думал, вы сказали "Агафониус" в первый раз?

— Да. Агафониус, — смутился человек, но тут же продолжил:

— …Приказываю тебе стоять и не двигаться с места, пока я придумаю для тебя страшное и необычное наказание…

— Иван!!!..

— Забодай меня коза — Иванчик!!!..

Оба человека и, казалось, даже ковер, подпрыгнули от неожиданности и стали оглядываться в поисках источника голосов.

Долго искать не пришлось — приветствия исходили от двух голов, насаженных на колья плетня.

Две пары рук подлетели, откуда не возьмись, и стали хлопать Ивана по спине и плечам, то ли выбивая из его кафтана пыль, то ли показывая, что рады его осязать здесь снова.

— Иван-царевич!..

— Жив, курилка!..

— Знаем-знаем!..

— Наслышаны-наслышаны!..

— Герой!.. Ну, герой!..

— А как возмужал-то, а?! — восторженно не унимались головы.

Агафониус-Агафотий, казалось, совсем завял.

— Вы знакомы? — обиженно глядя на Ивана из-под белесых ресниц, наконец пробурчал он.

— Да конечно знакомы, дурья твоя башка!!! — весело прокричала одна голова. — Это же муж троюродной внучки Ярославны Ванечка Лукоморский!

— Оне тут проездом были месяцев пять назад!

— Ох, Ярославна их и любит!..

— М-да?.. Так бы сразу и говорили… — человек пожал узкими, затянутыми в нечто выцвевшее и черное плечами, и скис окончательно.

— Так это все-таки дом Ярославны? — уточнил на всякий случай Иван.

— Не-а, он совсем не изменился! — заржала другая голова. — А чей же еще, как ты думаешь, а?

— Но другой хозяин…

— А-а!.. Этот!.. Это не хозяин, — если бы голова могла, она махнула бы рукой. — Это практикантишка нашей Ярославны — прислали в этом году на наши головы из высшей школы магии!..

— Чума ходячая!

— Инвалид умственного труда!

— Цыц, молчите, окаянные! — замахнулся на разошедшиеся не на шутку головы вышедший специально для этого из своего непонятного ступора практикант. — Не вашего ума дело!

— А чьего же еще? Другого ума, кроме как нашего с Ермилкой, тут нетуть и еще три недели не будет, — одна голова кивнула в сторону второй и показала великому магу язык.

— Не будет?!.. Как — "Не будет"? — воскликнул пораженный в самое сердце Иван. — Мне же ее срочно надо! Вопрос жизни и смерти!..

— А что случилось? — забеспокоился Ермилка.

— С Серафимой беда. Ее сегодня утром Змей унес. Я должен срочно ее найти!..

— Змей-Горыныч? — встрепенулся Агафотий. — Найти? Похищенную царевну? Так это же проще простого! Это — моя специализация!.. Я по похищенным Змеями царевнам курсовую в том году писал!..

— И сколько поставили? — не замедлила поинтересоваться ехидно голова.

Но практикант ее гордо проигнорировал.

— У нее есть… была тарелка зеленая, волшебная, с яблоком, — подскочил тут же к нему Иванушка. — Вы умеете ей пользоваться?

— Естественно! — со снисходительным недоумением как рыба, у которой спросили, умеет ли она плавать, хмыкнул волшебник. — Скорее пойдем!

Воспрявший и расцветший на глазах Агафотий бережно подхватил царевича под локоток, увлек в дом, и под выкрики голов "Она тебе ее ирвентарем кроме лопаты пользоваться вообще запретила!" поспешил захлопнуть за собой дверь.

— Ну-с, — в радостном предвкушении возможности показать заезжему витязю какие они на самом деле бывают — великие волшебники — Агафотий потер руки и обвел глазами полки. — Ага, вон и она! Даже запылиться не успела с прошлого раза — я ей постоянно пользуюсь. Раз плюнуть — любое заклинание. Какое хочешь. Я — самый выдающийся ученик нашей школы, крупнейший специалист по волшебным наукам, и все магистры в один голос твердят, что такого ученика у них никогда не было и вряд ли уже когда будет. Да когда меня провожали на практику, даже ректор прослезился, сказал, что от одной мысли, что не увидит меня целых три месяца!.. Пришлось увести его, напоить валерьянкой и уложить в постель. Гениальность, брат царевич, не спрячешь, сколько не старайся…

Так приговаривая, великий маг всех времен и народов снял с полки зеленую тарелку, вытряхнул на ладонь из мешочка яблоко — то самое, золотое с рубиновым бочком и изумрудным листочком на черешке черненого золота, благодаря которому они давным-давно, пять месяцев назад, подружились с Серафимой.

— Сейчас, сейчас… — пробормотал Агафотий, примерился, прицелился, и запустил яблоко кататься по тарелке, как это когда-то делала Ярославна.

Но, не как у Ярославны, оно почему-то вылетело с орбиты и маленьким, но очень дорогим пушечным ядром улетело в шкаф с посудой, пробив деревянную дверцу и, судя по звукам, причинив немалый ущерб далее на своем пути.

— Кабуча! — прошипел сквозь зубы Агафотий и кинулся за ним.

— Не волнуйся, Иван-царевич, все будет в порядке, — успокаивающе кивнул он Иванушке, когда и во второй раз яблоко вылетело за пределы тарелки, а потом отвернулся, и. бормоча что-то невнятное — заклинания, наверное, подумал Иванушка — нырнул под стол за беглецом.

— Это модель старая, такие сейчас уже лет триста не делают, — разъяснил он после третьего раза из-под лавки. — С первой попытки никогда не заводится.

— Ее уже все равно выбрасывать пора, — продолжил он магическое просвещение царевича после четвертого раза, когда тарелка от молодецкого удара дала трещину, а яблоко, срикошетив от чугунка, оказалось за печкой. — Старье.

— Дай, я попробую. Пожалуйста, — нерешительно попросил Иван перед готовящимся пятым разом, который, продолжайся ход событий именно таким образом, посудина явно бы не пережила. — Все равно же выбрасывать?..

Волшебник с непонятной для Иванушки радостью вдруг передал ему яблоко.

— Пробуй.

Теперь, когда тарелка разобьется, винить Ярославна будет не его.

Иван взвесил в руке неожиданно тяжелое и холодное яблоко, вспомнил, или даже, скорее, почувствовал всем телом, как покатила его Ярославна тогда, как ее движения были плавными, ловкими, кошачьими, и как сравнил он еще ее с крупье их единственного в Лукоморье казино… Она стояла вот так… Потом сделала плечом вот так… Повернулась вот так… Повела рукой вот так…

— Ну, я же говорил, что работать с этой глупой тарелкой — раз плюнуть! — вывел его из состояния полутранса торжествующий голос белобрысого волшебника. — Даже такой непрофессионал, как ты, смог заставить ее работать!

Но где-то в середине этого торжественного туша тонко дзенькнула и оборвалась тоненькая нервная струнка.

Или ему почудилось на фоне собственного нервно-струнного оркестра?

Иванушка вздрогнул и открыл глаза.

Яблоко размеренно каталось по краям тарелки, слегка подскакивая на трещине, как будто оно всю свою фруктовую жизнь только этим без остановки и занималось.

Довольный чародей откашлялся.

Наступал его звездный час.

— Солнце садится, день степенится, ночь убывает, свет отступает… — резво начал было Агафотий, но тут же сник и остановился, как игрушка, у которой кончился завод.

— Что? Что-нибудь не так? — забеспокоился Иван. — Трещина мешает? Помехи идут?

— Н-нет… Не мешай… Кх-ммм… Так… Солнце садится, день степенится, свет убывает, ночь подступает, а я к окну подойду, занавесь руками разведу. На севере — Урион-звезда, на западе… На западе… На западе… Или на востоке?..

— Что случилось?..

— Ничего, не вмешивайся!.. — и волшебник захлопал себя по бокам, по карманам, по рукавам и даже один раз по ноге.

— А Ярославна таких движений, вроде, не делала, — с сомнением наморщив лоб, склонил голову набок Иван. — Это часть заклинания такая? Новая, наверно?..

— Часть… Часть…

Одним отработанным движением фокусника или студиозуса Агафотий незаметно извлек из носка исписанный клочок бумаги, молниеносно расправил его и пробежал глазами теснящиеся на нем крошечные буковки, не больше гречишного зернышка.

— Солнце садится, день степенится, свет убывает, ночь наступает, а я к окну подойду, занавесь руками разведу, — уверенно, громким звучным голосом заново начал декламировать он, изредка все же косясь на невидимую для Ивана бумажку. — На севере — Урион-звезда, на западе — Скалион-звезда, на юге — Малахит-звезда, на востоке — Сателлит-звезда. Как Сателлит-звезда по небу катится, на землю глядит, так и я в зеленое блюдо гляжу, увижу там все, что скажу. Покажи мне, блюдечко, вставьте название интересующего объекта! Тамам!

Дно тарелки замигало, пошло волнами и горошинами, но не просветлело.

— Извините, что вы попросили ее показать? — озадаченно заморгал Иванушка, стараясь переварить услышанное новое окончание старинного заклинания.

Агафотий стрельнул одним глазом на стол.

— Я же сказал — вста… Ой, ежики-моежики…

— Да что у вас там такое? — наконец заметил это странное прогрессирующее косоглазие Иван, и не дожидаясь ответа, протянул руку по другую сторону тарелки.

— Что это? — поднес он к глазам мелко исписанную бумажку.

— Это мое! — подскочил к нему Агафотий, но было поздно.

— Солнце садится, день степенится, свет убывает, ночь наступает, — медленно, почти по слогам стал читать вслух царевич, — а я к окну подойду, занавесь руками разведу. На севере — Урион-звезда, на западе — Скалион-звезда, на юге — Малахит-звезда, на востоке — Сателлит-звезда. Как Сателлит-звезда по небу катится, на землю глядит, так и я в зеленое блюдо гляжу, увижу там все, что скажу. Покажи мне, блюдечко… Змея-Горыныча! Тамам!

— Ох!.. — тихо сказал Агафотий, и Иванушка оторвал взгляд от шпаргалки и посмотрел в тарелку.

Дно ее стало прозрачным, как небо, по которому прогулочным шагом ползут редкие упитанные тучки, задевая своими толстыми брюшками за верхушки красных скал. Но вот небо стало уменьшаться, скалы расти, нависать, закрывая весь горизонт, заполняя дно от края до края, и вдруг из черной дыры, которая только что казалась наблюдателям лишь густой тенью, высунулась зеленая безобразная покрытая чешуей голова, за ней другая, третья и, вперив как одна свои злобные желтые взгляды в Ивана, дохнули пламенем…

Тарелка слетела со стола и с прощальным дребезгом разлетелась на две части.

Яблоко укатилось в подпол.

— Что… Что случилось? — кинулся к ней Иванушка, но это был смертельный случай, если он хоть чуть-чуть разбирался в посуде.

— Это… я… — прокаркал осипшим голосом побелевший Агафотий. — Рукой махнул… Нечаянно…

— Зачем?!.. — воззвал к нему Иван. — Ну, кто вас просил тут руками махать, а?!.. Теперь мы не узнаем, жива ли Серафима, и что с ней!.. Она должна была быть в той пещере!..

— Я хотел… сделать… Да, конечно, я хотел сделать одно заклинание, от которого стало бы видно еще лучше!..

— Спасибо, — сухо кивнул Иван, повернулся и зашагал к двери.

— Постой! Ты куда? — волшебник, обогнув стол, одним прыжком догнал царевича и вцепился ему в рукав.

— К Красным Скалам.

— Но ты не знаешь, где это!..

— Знаю. Это знаменитый Змеиный Хребет — Красная горная страна. Это далеко на юго-востоке, за Сабрумайским княжеством и за Царством Костей.

— Костей… — если бы это было возможно, волшебник побледнел бы еще больше, но у него это не получилось, и он просто покрепче сжал разжавшиеся было пальцы на рукаве Иванова кафтана.

— Отпустите, пожалуйста, — угрюмо посмотрел на него Иван. — Мне надо торопиться. Это очень далеко. Как он за это время успел пролететь такое расстояние — уму непостижимо…

— Нет. Я с тобой, — вторая едва не трясущаяся рука схватила Иванушку за второй рукав.

— Что — со мной? — недопонял царевич, который мыслями был уже не здесь.

— Полечу на ковре-самолете. С тобой. В таком важном предприятии тебе просто необходим квалифицированный маг, — Агафотий уже не говорил, а почти выкрикивал слова. — Я могу творить заклинания! Предсказывать погоду! Давать советы! Мыть посуду!..

Иванушка остановился и подумал, что помощь квалифицированного мага в таком деле и впрямь была бы не лишней, и волшебник принял его задержку как руководство к действию.

Схватив с лавки полупустой мешок, он вытряхнул из него картошку и бросился к полкам, на которых бережно были расставлены волшебные вещи Ярославны. Одним взмахом руки он смахнул себе в куль содержимое двух нижних полок и уже примеривался к третьей, как вдруг, случайно повернув голову, увидел, что Иван вышел из избы. Горестно-отчаянно махнув рукой на все остальное, он вскинул мешок на плечо, задрал до колен балахон и вприпрыжку припустил за удаляющимся в огород царевичем.

Под возмущенную ругань голов, не чувствуя тумаков двух пар рук, Агафотий, размахивая своим мешком как военным трофеем, с разбегу заскочил на взлетающего Масдая.

— Я… Не могу… Отпустить… Тебя одного… — задыхаясь от непривычного чародеям занятия физкультурой, хрипя и откашливаясь, выдохнул он. — Возьми меня… Хуже не будет… Мне терять нечего…

Они пролетели без остановки весь вечер и всю ночь.

Утром, ближе к обеду, который обещала постигнуть участь ужина и завтрака, Агафотий взмолился.

— Иван-царевич!.. Между прочим, мой человеческий организм, как и твой, я уверен, требует пополнения жизненных сил!

Иван угрюмо прислушался к ощущениям внутри своего организма и кратко пожал плечами.

— Мой — нет.

— Это тебе так кажется! А на самом деле он потребует. Когда ты найдешь логовище своего Змея и придет пора с ним сразиться. Ты к тому времени не то, что меч — руку поднять не сможешь!..

Иванушка сознавал справедливость довода своего спутника, и, несмотря на крайнее нежелание терять ни на одну драгоценную минуту больше, чем надо, на всякие пустяки вроде еды, сна и тому подобного, ему пришлось сдаться.

— Ну, хорошо. Что у вас в мешке?

— Была картошка, но я ее вытряхнул, и…

— Напрасно, — вздохнул царевич. — Придется отвлекаться на охоту…

— Очень хо…

Но Иванушка вдруг передумал.

— Хотя, нет. Слишком много времени уйдет. А, может, вы быстренько найдете какие-нибудь… корнеплоды?.. Ягоды?.. Можно было бы сварить суп… А, кстати, еще грибы бывают, я вспомнил!.. Полезные. Ими, кажется, лоси лечатся. Вы же волшебник. Волшебники ведь должны знать такие вещи?

При этих словах Агафотий болезненно вздрогнул и, кажется, стал на два размера меньше.

Но Иван не обратил на него внимание.

— Кстати, надеюсь, у вас в мешке хоть котелок есть? — пришла ему в голову еще одна практичная мысль.

— Н-нет. Котелка нет…

Царевич пожал плечами.

— Ну, тогда, может, вообще не имеет смысла…

— В полукилометре отсюда к югу есть деревня, — прошелестел вдруг помалкивавший до сих пор Масдай. — Если хотите — можете сходить поесть туда, а я подожду.

— М-м… П-пожалуй, н-н… — заколебался Иванушка.

Спаси-сохрани, что-нибудь случится с ковром, пока их нет!..

Это был бы конец последней надежде быстро найти Змея.

И, может статься, конец Серафиме.

Агафотий почувствовал колебания Ивана, перед его мысленным взором предстал уплывающий в голубые дали обед…

— Я схожу и принесу еды! Ты подождешь тут, а я мигом! — умоляюще заглянул он в суровые очи Иванушки.

— Ладно, — уступил тот. — Масдай, давай снижаемся. Пока Агафотий ходит…

— Агафопус, — услужливо подкорректировал маг.

— Извините, я думал, вы говорили…

— Я передумал. "Агафопус" звучит внушительней, — выпятил вперед узкую грудь он.

— Да?..

— Наверное…

Иванушка, несколько смутившись, подумал, что новое имя его компаньона больше похоже на какую-то детскую дразнилку или считалку: "Агафопус-фокус-покус". Вряд ли волшебник рассчитывал именно на это. Но промолчал. Если ему так хочется — пусть будет Агафопусом.

— Хорошо. Пока вы ходите, я разведу костер. И прихватите в деревне котелок, пожалуйста. Похоже, мы оба собирались впопыхах.

— А-а… — хотел спросить что-то волшебник, но Иванушка уже исчез в кустах в поисках сухих веток.

— Торопись, — проворчал ковер. — Если он вернется, а тебя долго не будет, он может и один улететь. Без обеда.

Новоиспеченный Агафопус с ужасом вытаращился на Масдая.

— Правда?!.. Он такое может?!.. Уже бегу!..

Через полчаса, когда Иванушка, нетерпеливо расхаживающий вокруг стреляющего хвоей костра, уже и впрямь начинал подумывать, что придется продолжить путь без специалиста по волшебным наукам, кусты расступились, и на прогалинке появился запыхавшийся, но довольный маг.

— Вот, — опустил он на землю свой неразлучный мешок. — Принес. Смотри.

И он начал доставать, один за другим, котелок, ложку, еще одну ложку, полкаравая черного хлеба, и два маленьких залитых сургучом горшочка.

— Вот, — закончив процесс, с гордостью повторил еще раз он, и довольно глянул на царевича, ожидая похвалы.

— И это все? — казалось, Иван был несколько разочарован.

— Ну, вообще-то, да…

— А это что? — Иванушка заинтересованно взял в руки свой горшочек и стал его рассматривать со всех сторон.

— Домашние консервы.

— Ого, тут на сургуче что-то написано! — и он прочитал по слогам. — "Тушенка свиная. Сте-ри-ли-зо-ван-на-я". Что это значит?

— Что она не может больше размножаться, — с умным видом пояснил чародей.

Иванушка проголодавшимся взглядом окинул маленькую кучку продуктов на дырявом рушнике.

— Очень жаль…

И не удержался от намека-вопроса.

— У вас, наверняка, еще оставалось в мешке место…

Агафопус все понял и недовольно поморщился.

— Если бы у меня было хоть немного денег, я бы купил что-нибудь еще.

Иван смутился.

— Ой, извините… Про деньги я и не подумал… Но что же вы тогда взяли в дорогу в своем мешке, если не продукты, не посуду и не деньги?

— То, что стократ лучше продуктов, посуды и денег, — гордо усмехнулся волшебник. — Магию!

— Так вы обменяли в деревне продукты на магию? Сделали гипноз? Представление? Исцеление?

— Что-то вроде этого, — снисходительно кивнул Агафопод. — Давай не будем терять время зря — вода остывает…

Когда через двадцать минут они пролетали над деревней, чародей украдкой оглянулся, повинуясь то ли интуиции, то ли ожиданию чего-то неизбежного.

Над дальней крайней избой пером экзотической птицы павлин медленно вырастало мерцающее холодное зарево, переливающееся всеми оттенками радуги. А из окон и трубы беззвучно сыпались веселые разноцветные искры.

Агафопус поморщился и втянул голову в плечи.

Кабуча!..

Значит, то, что он выменял на еду у кривого мужика, все-таки было "Лукоморским сиянием" Догады, а не музыкальной шкатулкой…

С одной стороны, конечно, так ему и надо — пускай-ка с неделю поживет так, скряга.

А с другой — что же тогда в круглой желтой коробочке с красными ягодками?..

За обедом ужина, как и предполагал и опасался Агафопус, не последовало. Иван, сгорающий от нетерпения и считающий дни и часы до финальной встречи со Змеем, решил, что лететь они будут всю ночь, а спать по очереди.

Нельзя было сказать, что чародей был безумно счастлив от такого оборота событий, но подумал, и спорить не стал.

— Если поразмыслить, — сочувственно воздохнул он, заступая на свою вахту, — то что бы ни происходило сейчас с нами, а бедной девице царевне Серафиме все равно в сто крат хуже в лапах мерзкого Змея. Надо спешить.

— Угу, — подтвердил Иван, не смыкавший глаз уже вторые сутки, обнял, как родного, мешок Агафопуса и тут же уснул.

Волшебник, обхватив костлявые колени и уткнув в них подбородок, стал вглядываться, как и договаривались, в затянутую ночью землю далеко внизу.

Ночь была черная, холодная и непрозрачная.

И сколько он не таращился — вперед, вниз, по сторонам — ничего не менялось…

Не менялось…

Не менялось…

А через полчаса он вдруг с удивлением и радостью обнаружил у себя в голове невесть откуда взявшуюся идею на предмет серьезного улучшения процесса наблюдения.

Всем известно, что у слепых обостряются все оставшиеся чувства. А это значит, что ему надо не вглядываться, а вслушиваться! Чуть-чуть прикрыв бесполезные все равно глаза. Для обострения.

И он, не откладывая хорошую мысль в долгий ящик, так и поступил.

А буквально через пять минут у него над самой головой кто-то рявкнул: "Вот они!!!", а просвистевшее над головой нечто болезненно-острое сбило с него его остроконечный колпак.

В глаза ему ударил яркий дневной свет.

"Почему ночью так светло?" — хотел подивиться он таинствам природы, но ему не дали.

— Первый, прыгай! — проорал тот же самый кто-то, и прямо на не проснувшегося толком волшебника опять же откуда-то сверху свалился кто-то большой, черный и тяжелый.

НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!!..

Внутри у Агафопуса мгновенно захолодело все, что не успело оборваться.

— Чттутпроссхотт? — подскочил заспанный Иванушка.

И по счастливой (хотя, для кого как) случайности ударил головой в грудь не успевшего обрести равновесия чужака.

Тот охнул, покачнулся, повалился назад, и тут как будто нечаянно, Масдай стал забирать резко вверх. Злосчастный неприятель взмахнул руками, уронив свой шестопер прямо на колени Агафопусу, и далее продолжил свой путь уже даже без такой непрочной опоры под ногами, как старый ковер.

— Кто это?.. — ошеломленно таращились по сторонам глаза Ивана, пока руки делали свое дело — вытаскивали из ножен меч, из-за голенища кинжал и убирали со взмокшего разом лба нависшие на глаза спутанные со сна волосы.

— Люди… На трех черных коврах… — прошелестел, все ускоряясь и набирая высоту, Масдай. — Один следил за нами все утро, пока не подоспели остальные…

— Остальные… ЧТО?! АГАФОПУС!!!.. Почему вы меня не…

— Они сзади… но догоняют нас… — прервал поток его гневного красноречия Масдай. — Я… не смогу… долго опережать их… Что… будем… делать?..

— Снижайся! Пойдем пешком! Спрячемся от них в лесу!.. Хотя, у меня появилась идея получше. У нас же есть волшебник! Ну, сейчас мы им устроим! Агафопус! Понадобится ваша магия!

Царевич обернулся на примолкшего чародея.

— Агафопус!.. Агафопус? Агафопус! Что с вами?

Волшебник, серый, как свет пасмурного дня вокруг них, лишь страдальчески скривился. Весь жалкий вид его был олицетворением безысходности и бренности бытия.

— Вы ранены? Агафопус?..

— Иван!.. Один… обходит нас… сверху!..

Масдай изо всех сил старался вырваться хоть на несколько метров вперед, но тщетно.

Черный ковер с огромным ухмыляющимся белым черепом и тазовыми костями под ним, похожими на весьма фривольный галстук-бабочку, был уже метрах в трех от них, почти нависая над их головами. Но самым плохим известием было то, что, похоже, с него готовился еще один десант.

— Я… не могу… быстрее… — Масдай, вкладывающий последние силы в эту гонку, уже не мог говорить, а просто хрипел, задыхаясь, как загнанный конь.

Идея пришла мгновенно, и обдумывать ее времени не было.

Иванушка уперся, как мог, коленями в упавшего ниц и уже не подававшего признаков разумной жизни чародея и вскинул меч.

— МАСДАЙ!!! СТОЙ!!! — заорал он изо всех сил.

Масдай послушно замер на месте, словно налетел на незримую стену.

Черный ковер с лету проскочил мимо.

Вернее, одним ковром это было только до того момента, пока он не встретился с острием меча Иванушки.

Далее по инерции несколько метров тормозного пути проделали две приблизительно равные по ширине ковровые дорожки с приблизительно равным количеством изумленных черных воинов на них.

Потом, наконец, полностью осознав, что если летающий ковер — нормальное явление природы, то летающие дорожки — это уже профанация ремесла, они, смущенно пожав кистями, остановились на лету и тут же, без отдельного предупреждения, камнем рухнули вниз вместе со своими пассажирами.

Вопли ликования Ивана и Масдая быстро были заглушены яростным ревом с оставшихся двух ковров.

Которые повторять маневр своего печально закончившего раздвоением личности собрата не торопились.

"Человек десять на них будет…" — с тоской прикинул царевич. " Или двенадцать… Не справиться… И чего они к нам привязались?.. Может, перепутали с кем-нибудь? Может, не надо нервничать, а нужно всего лишь остановиться и поговорить?.."

Похоже, последнюю мысль он высказал вслух, потому что маг, еще мгновение назад скорее напоминавший бледную безмолвную тень из царства мертвых, чудесным образом ожил и чуть не закричал:

— Только не это!!!..

— Что — не это? — не понял Иван.

— Ты знаешь, кто это? — и, не дожидаясь ответа, истерично выкрикнул: — Это умруны! Гвардия Царя Костей! А ты знаешь, что они делают с пленными?.. А ты знаешь, что значит "умрун"?.. Я пропал!.. Мы пропали!.. Он не простит!.. Это конец!.. Это конец!..

— Масдай, сможешь резко развернуться, поднырнуть под них и приземлиться в лесу в тот момент, пока они нас не видят? — Иван слушал стенания волшебника вполуха и должным образом не впечатлился. — Какой Царь Костей? Какие умруны? Первый раз про них слышу. Что им от нас надо? Может, действительно, стоит…

— НЕТ!!! Масдай, садись!

Ковер, заложив вираж и распугав побоявшихся повторения атаки снизу умрунов, резко пошел на снижение и скрылся с глаз преследователей среди темно-зеленых лап старых елей.

Они боком-боком, но мягко опустились на толстый пружинящий матрас из старой травы и хвои.

— Ну, что теперь? — буркнул ковер. — Я между елок лавировать не умею.

— Мы скатаем и понесем тебя! — опрометчиво предложил Иван, но уже после первой попытки поднять его у него опустились руки вместе с ковром.

— Черт бы побрал этих… как их… умрунов? Сейчас они тоже спешатся и найдут нас! Хоть я лично и ни в чем не виноват ни перед ними, ни перед их царем, почему-то мне видеться с ними мне не хочется… Есть в них что-то такое…

И тут он вспомнил, что к нему весьма кстати присоединился специалист по волшебным наукам.

— Гм-м… Агафо… пус… Не могли бы вы что-нибудь придумать — сделать нас невидимыми, или облегчить Масдая, чтобы мы могли унести его одной рукой, или… Агафопус? Агафопус!..

Чародей стоял у кривой елки, уткнувшись в ее ствол лбом, и что-то тихонько страдальчески мычал себе под нос.

— Вам плохо? — моментально позабыв о своих проблемах, озабоченно подбежал Иванушка к нему. — Вы ранены? Или укачало?

— Нет… Мне хорошо… Мне очень хорошо… Лучше бывает только покойнику… — на Иванушку глянуло осунувшееся, неестественно побелевшее лицо, и без того румяностью не страдавшее, с черными тенями под отчаянными глазами, и он сразу поверил в слова волшебника. Пожалуй, покойники действительно выглядят лучше.

— Да что с вами?

— Надо бежать, Иван. Пока они нас не нашли. Бежать.

— Но Масдай…

— Единственное, что я могу сделать для нашего уважаемого транспортного средства — указать вон на то дупло. Спрячем его туда, забросаем ветками — и скорее бежать.

— А если там уже кто-нибудь живет?

— Судя по размерам дупла — слон? — съязвил чародей. — Не выдумывай, Иван-царевич. Надо прятать твоего Масдая — и бежать, бежать, бежать!..

Попрощавшись с верным стариком ковром, они пообещали вернуться к нему сразу же, как только это будет возможно и закидали его лапником (хотя, не исключено, что ни один из них даже никогда и не слышал этого слова). После этого беглецы заметили место ("посреди леса слева от кривой елки") и поспешили прочь, настороженно оглядываясь по сторонам и подпрыгивая при каждом подозрительном шорохе.

Раньше Иванушка удивился, скажи ему кто-нибудь, какое количество шорохов в лесу кажутся подозрительными человеку, который от кого-либо скрывается.

— Ведите, волшебник, — шепотом потребовал он.

— Почему я? — также шепотом обиделся на его предложение Агафопус. — Почему не ты?

— Я здесь впервые, — объяснил Иван.

— Я тоже.

— Но вы же специалист по волшебным наукам! Вы, волшебники, должны знать…

— Вот именно! Я волшебник, а не лесник! И, кажется, кто-то еще позавчера говорил, что знает, где находится цель нашего похода!

Иван спорить не стал.

— Да, я знаю, ГДЕ она. А КАК туда добраться, знал волшебный ковер. Но теперь, когда мы остались без него, у нас есть волшебный волшебник, чтобы указывать нам дорогу.

— Хорошо, — вздохнул Агафопус. — Идем туда.

— Почему именно туда?

— Потому что туда идет вон та тропинка, царевич. И быстрее, быстрее, быстрее!!!..

Идти по самой тропинке они поостереглись, и поэтому Иван предложил идти между деревьев, не выпуская, однако, ее из виду.

На том и порешили.

— …Но почему вы не смогли сделать для Масдая что-нибудь магическое? — после недолгого молчания снова пристал к чародею Иванушка, не в силах смириться с потерей такого надежного и такого необходимого сейчас ковра. — Почему, если на то пошло, вы не захотели прогнать тех… умрунов? Вы же маг, лучший ученик высшей школы магии — вы это сами сказали! Так докажите это! Продемонстрируйте, так сказать! Чтоб неповадно было!

— Что ты ко мне прицепился — маг, маг! — огрызнулся шепотом Агафопус. — Я же не спрашиваю тебя, почему ты не перепрыгнул на их ковры и не изрубил всех одной левой?

— Я не левша, — нахмурился Иван. — А, во-вторых, я никогда и не говорил, что способен на такое.

— Ты хочешь сказать, что я говорил? По-твоему, я соврал?

— Нет. Я не хочу это сказать. Но это похоже на правду, — мрачно поджал губы Иванушка и выжидательно взглянул на волшебника.

Вид у Агафопуса стал бы еще более жалким, если бы это было возможным. Но всему есть пределы, и поэтому он совсем не изменился, когда, глядя на распухшие от липкой грязи носки своих синих сапог, выглядывающие из-под не менее грязного края балахона, произнес:

— Я… не соврал… Я… преувеличил. Да. Я… не очень хороший… волшебник. Ну, что, доволен? Ты это хотел услышать? Что я — самозванец? Невежда? Ничтожество? Врун и хвастун?.. И к тому же трус? Да?

Иванушка честно задумался над вопросами.

— Нет, — пришел к выводу он. — Я совсем не хотел это услышать. Особенно теперь, когда мы остались без Масдая. Но вы сами это сказали. С одной стороны, в этом нет ничего особенного. С каждым может случиться. Не всем же быть сильномогучими витязями или великими волшебниками. Но, с другой стороны, от волшебника, с которым я иду на бой со Змеем, я хотел бы это услышать в десять раз меньше, чем от кого бы то ни было.

Чародей задумался над такой математикой.

— Прости. Теперь ты знаешь, какой я на самом деле.

— Да… Но зачем вы тогда…

— Можно на "ты", — нервно махнул рукой он. — И иди осторожнее! Ты топаешь, как стадо бизонов! Нас слышно на другом конце леса!

— Да я сам себя не слышу!

— Наверное, ты глухой! Они все сейчас сбегутся! Их осталось еще десять — я сосчитал!

— Если ты так боишься этих… умрунов… зачем ты тогда присоединился ко мне? Ты же знал, что рано или поздно нам придется идти через Страну Костей. А Змей? По сравнению с ним эти умруны — хомячки! Правда, я никогда Змеев не видел, — признался честный Иванушка. — Но с драконами сталкиваться приходилось.

От оживших не к месту воспоминаний его передернуло.

— Это же может быть опасно для тебя! Вернее, и для тебя тоже. Я, вообще-то, полагался на твою помощь, но теперь, когда ты… Кхм. Извини. Я не хотел быть бестактным. Что я имею в виду, так это то, что у меня есть меч, чтобы защищаться и нападать, а ты, получается, совсем беззащитный?

— Нет. Я… могу творить некоторые заклинания… Не очень сложные… Но не всегда получается то, что хочу…

"Чтобы не сказать, что всегда получается то, что не хочу", — мысленно довершил он фразу.

Некоторое время они шли молча.

Потом Иван, шепотом откашлявшись, также шепотом продолжил разговор.

— Послушай, Агафопус…

Волшебник снова угрюмо махнул рукой.

— Зови меня Агафон… Из меня такой же Агафопус, как и чародей…

— Хорошо, Агафон. Но скажи мне, зачем ты тогда… нет, не присоединился ко мне, а вообще пошел в эту свою высшую школу магии? Занимался бы тем, что тебе действительно нравится, что у тебя получается? Извини, если это слишком личное…

— Да. Личное. Слишком. И никого кроме меня не касается. Но это не важно. Важно то, что практика у ведьмы Ярославны в Лукоморье была моим последним шансом. А после того, что у меня вышло с заклинанием огня, когда я пытался развести костер, чтобы сжечь мусор в огороде… Ты, наверное, видел… Я же честно говорил ей — давайте, используем спички. Но она настаивала!.. Наверное, она в меня верила… Хоть один человек в меня верил… Но даже для нее это была последняя капля.

Иванушка вспомнил головешки вместо деревьев, сажу и копоть повсюду…

— Да, — коротко отозвался он.

— Так вот… Ярославна улетела в школу для очень серьезного разговора с ректором. Меня теперь точно выгонят. А я этого допустить не могу. Ни за что. Для меня это смерти подобно.

— Почему?

— Почему ты такой любопытный, ты мне лучше скажи? — зашипел вдруг, осерчавши, едва слышно Агафон. — Что ты ко мне пристаешь — почему, отчего, зачем!.. Без тебя тошно! Шагай быстрей!..

— Послушай, Агафон. Я понял. Я — твоя последняя надежда, — снизошло внезапно на Ивана озарение, как весной снежный козырек с крыши. — Если от тебя будет польза в этом походе, из школы тебя выгонять повременят. Правильно?

— Да, — вздохнул чародей. — Если мы спасем царевну — может, меня оставят. По крайней мере, еще на год. А там видно будет.

— А если нет? Если ты погибнешь?

— Так все равно будет лучше, — горько произнес неудачливый маг и замолчал.

Тропинка к вечеру вывела их к большой деревне на берегу широкой реки, а запах чего-то кислого, подгоревшего, печеного и копченого одновременно — к ее единственному трактиру.

Приземистая, слегка кособокая, но еще довольно крепкая изба стояла на другом конце деревни на самом отшибе. Метрах в десяти от нее шумел-волновался под игривой рукой разыгравшегося вдруг ветра лес.

Иванушка решил, что злоупотреблять средствами своего спутника он не станет, и придумал продать трактирщику свой перстень. На вырученные деньги он рассчитывал купить ужин, ночлег, а утром двух коней и припасов на дорогу.

— А что, как называется ваша деревня? — спросил он хозяина, когда тот пришел к их столу в самом дальнем и темном углу (просто так, на всякий случай) с двумя тарелками тушеных овощей с мясом — фирменным и единственным блюдом заведения на сегодня.

Остальные посетители — местные, пришедшие пропустить после трудового дня по стаканчику чего-нибудь вредного для здоровья, с интересом оглянулись на них.

— Большие Ухи, — отозвался тот, доставая из кармана фартука нарезанный хлеб и щедро наваливая его горкой вокруг причудливо изогнутой коряги-подсвечника.

— У кого? — не понял Иван.

— У всех.

Иванушка окинул пристальным взглядом голову толстяка.

— А у вас — нет?

— У меня сегодня мясной день. Тесть барана зарезал.

— Что? Какого барана? При чем тут баран? — заморгал Иванушка.

— Ну, мясо-то в казане — баранина, — посмотрев на царевича как на малоумного, пояснил хозяин.

— Нет, это понятно, но я не спрашивал, какое мясо — я просто поинтересовался, почему у всех в вашей деревне большие ухи… То есть, уши? Это какая-то местная особенность строения анатомии?

Хозяин просветлел озадаченным лицом и весело гоготнул.

— Еще один! Как называется суп из рыбы, вьюноша?

— Уха?

— А если в каждом дворе?

— А-а!.. — засмеялся теперь и Иван. — Дошло! Извините, я подумал…

— Ничего. Не ты первый, не ты последний. Приятного аппетита, путнички.

И тут очнулся от своего мрачного транса Агафон.

— Хозяин, водка есть?

— Нет.

— А вино?

— Нет.

— Пиво?

— Нет.

— Да хоть что- нибудь у тебя есть… для пищеварения?

Толстяк ухмыльнулся и извлек из другого кармана фартука на своем безграничном животе флакончик с прозрачной жидкостью.

— Что это? — встревожено спросил волшебник, вытащив пробку-кочерыжку и потянув носом над горлышком.

— Напиток "Трилион", — гордо отрекомендовал трактирщик. — Легенда.

— Нет, спасибо… — брезгливо скривившись, вогнал обратно пробку маг. — Как бы с такой легенды самому в преданиях не остаться.

Толстяк обижено пожал плечами и хотел уйти, но Иванушка ухватил его за рукав.

— Погодите минутку, уважаемый хозяин. Дело в том, что мы, кажется, немного сбились с пути. Не подскажете, как нам попасть на дорогу, ведущую в Царство Костей?

Трактирщик замер. По сравнению с появившимся при этом вопросе выражением лица предыдущее — обиженное — было приятной сладкой улыбкой.

— Зачем вам туда?

— Нам, вообще-то, не туда надо, а в Красную горную страну. Но дорога идет через Царство Костей. Поэтому…

Толстяк покосился на них еще угрюмее и отвернулся.

— Пойдете вдоль реки, вверх по течению. Все. Кушайте, не обляпайтесь.

Иванушка удивленно захлопал глазами и повернулся к Агафону.

— Чего это он?

— Не знаю, — уткнулся в свою тарелку волшебник.

Царевич подумал, стоит ли делать вид, что поверил, и не стал утруждать себя.

К концу трапезы взгляд Агафона маленько повеселел, и он уже начинал выглядеть как человек, который вот-вот, с минуты на минуту скажет что-нибудь, кроме "угу" и "не знаю", как вдруг это все и мгновенно прошло.

Взгляд его остекленел и зафиксировался за спиной Ивана.

— Что? Что случилось, Агафон? — встревожился царевич. Он опасался, что может не получить ответа, но побелевшие губы волшебника зашевелились беззвучно, и Иван прочитал по ним "умруны".

— Что?!..

— Не поворачивайся, — прошевелились дальше губы. — Может, они нас не заме… Кабуча. Заметили.

Иван не обернулся, но все равно спиной почувствовал, как зловещие посетители тихо двинулись по направлению к ним, огибая притихшие столики.

Слишком увлеченный своими попытками выглянуть из-за плеча, не поворачивая головы, Иванушка пропустил момент, когда Агафон быстро-быстро зашевелил пальцами, сплетая и расплетая их, как подгулявший осьминог — щупальца, и только услышал скороговорку:

— Приготовься бежать. Сейчас я потушу все свечки, и мы выпрыгиваем в окно. Приготовились… Раз… Два… ТРИ!!!

Полумрак трактира озарился ослепительной вспышкой света.

Раскалывающий череп грохот сотряс все вокруг, роняя на пол и мешая в кучу посуду, мебель, посетителей и непрошеных гостей.

Иван, настроенный на бегство, торопливо отодрал себя от пола, поднял голову и открыл глаза сразу, как только все стихло.

В лицо ему пахнула ночь.

— Вот… Выход… — услышал он откуда-то слева и сверху пристыженный голос Агафона.

Путь к бегству перед ними лежал открытым.

Задней стены в трактире больше не было.

Иванушка ни за что в жизни бы не стал разводить костер в ЭТОМ лесу в ЭТУ ночь, если бы не холод. Погода ненавязчиво, но вполне конкретно давала знать, что на улице, вообще-то, уже октябрь, что верхняя одежда осталась у кого во дворце, у кого в домике ведьмы и, что заснув при такой температуре, очень даже можно и не проснуться.

Больших трудов стоило убедить в необходимости разжигания огня Агафона. Только через час, когда тот продрог настолько, что перестал чувствовать даже собственный нос, он согласился. И согласился с жаром.

Не менее замерзший царевич, тем не менее, не поддался на провокации и не позволили Агафону принять участие в этом важном деле даже в виде собирания хвороста и тот, то ли с обидой, то ли с облегчением, кинув свой мешок рядом с Иванушкой, побрел куда-то во тьму.

Когда он минут через тридцать вернулся, маленький, но веселый и полностью жизнеспособный костерок потрескивал вовсю, с аппетитом уписывая тонкие сухие веточки, меланхолично скармливаемые ему лукоморцем. Долгое летнее путешествие в компании царевны Серафимы не прошло даром. В числе прочих полезных вещей она научила будущего супруга — сугубо городского жителя — разжигать огонь при любых обстоятельствах.

Иванушка оглянулся на шаги — довольно ухмыляясь и демонстрируя мокрые сапоги, маг приближался к нему с задранным подолом балахона, полным чего-то неприветливого и шевелящегося.

— Что это у тебя? — подозрительно покосился Иван на содержимое ноши.

— Во, — гордо улыбнувшись, волшебник вывалил под ноги Иванушки свой груз.

Тот резво отскочил.

— Да кто это?!..

— Смотри, — Агафон из общей темной кучи, так и норовящей теперь расползтись, извлек одного представителя и покрутил у царевича перед носом. — Раки. Большие. Только что наловил.

— Да как же! — Иванушка недоверчиво потыкал маленькое мокрое холодное чудовище пальцем. — Я тебя серьезно спрашиваю! Думаешь, я полный ноль в зоологии? Даже я знаю, что раки живут в ракушках!

— А утки — в утятницах, — издевательски фыркнул Агафон. — Думаю, ты полный ноль в зоологии, царевич.

Иванушка смутился и пожал плечами.

— И что мы с ними будем делать, если это действительно они, как ты утверждаешь?

— Конечно, варить! Буквально в нескольких десятках метров отсюда есть ручей — они же в ручьях живут, ты это знал? Ну, так я сейчас наберу воды, там, в моем мешке, должна быть коробочка с солью, и у нас будет знатная трапеза! Ох, и люблю я свеженьких раков! Гор-ряченьких! Самое главное.

Выудив из мешка котелок, маг в три прыжка скрылся в темноте, а Иван, решив проявить инициативу, подтащил мешок поближе к огню и пошарил в нем в поисках чего-нибудь, способного содержать соль.

На пути его пальцев сразу возникла круглая желтая деревянная коробочка с потертыми красными ягодами неизвестной породы на боках.

"О, как с первого раза повезло!" — удивленно покачал головой Иванушка и стал откручивать крышку.

Та не поддавалась.

Недоуменно хмыкнув, Иванушка нажал на красную шишечку в центре крышки в поисках скрытой пружинки.

Пружинка не нашлась, но зато крышка теперь стала прокручиваться, хоть и по-прежнему не открывалась. Раз, два, три, четыре…

Да что ты будешь делать!..

Может, пружинка на дне?

Царевич, не долго думая, перевернул коробочку.

Ко дну, оказалось, была приклеена бумажка.

"Поздравляем. Заклинание "Большого Полосатого Бума" Хонка действительно активируется нажатием шишечки и четырехкратным поворотом крышки вокруг своей оси. У вас есть пятнадцать секунд, чтобы быстро покинуть опасную зону".

Иванушка не считал, сколько секунд прошло с тех пор, как он нажал шишечку на крышечке и повернул крышечку под шишечкой, но что-то истерично подсказывало ему, что даже очень быстро покинуть он опасную зону уже не успеет.

И тогда он, не думая дальше, размахнулся как можно скорее и, что было сил, запулил ставшей вдруг резко разогреваться коробочкой в кусты, в стороне от тех, из которых вот-вот должен был появиться Агафон с котелком.

И бросился на землю.

Неизвестно, как насчет полосатости, но насчет размеров сомнений не возникло.

Бум, как и обещала наклейка, был действительно большим.

Ярчайшая вспышка ослепила глаза даже сквозь веки. Земля взревела, задрожала и заскакала под царевичем, а потом встала вертикально и отшвырнула его на мягко спружинившие лапы елей и совсем не спружинившие их стволы метрах в десяти от того места, где несколько мгновений назад мерцал костерок. С неба на оглушенного, ошеломленного Иванушку посыпались комья земли, ветки, раки и куски чего-то увесистого, влажного и холодного.

Спустя мгновения все смолкло.

Воцарилась недовольная тишина и темнота.

Впрочем, и той, и другой поцарствовать пришлось недолго.

— Царевич Иван, эй, ты где?.. — голос чародея раздался где-то метрах в двадцати слева от Ивана. Там же вспыхнул крошечный голубоватый огонек, робко помигал и вдруг, зафырчав и зашипев, искрой кинулся на ближайшее дерево, от чего то вспыхнуло и загорелось призрачным бело-голубым заревом.

Агафон испуганно замахал руками, и дерево, растеряно мигнув, рассыпалось в прах и погасло.

— Ты чего не откликаешься? Где костер? Что это за прятки? — в заново взошедшей на престол темноте голос чародея медленно, но верно приближался к нему. — И где раки?

— Какие раки? — прохрипел из-под своей кучи мусора Иванушка, пытаясь перевернуться на бок.

— Которые в ракушках живут! — разозлился вдруг Агафон. — Я их полчаса ловил в холодной воде, между прочим! А они в этой тьме расползутся — всю ночь ловить будешь — не поймаешь! А это был наш горячий ужин! Обрати внимание — здесь ключевое слово — "горячий"! И что это за шум тут был, кстати?

— Шум?!.. Шум?!.. — от такой вопиющей недооценки происшедшего у Иванушки временно пропал дар остальной речи. — Шум?!..

— Да, что это было? Чем ты тут занимался?

Иван решил ответить честно.

— Соль искал.

— Соль? Какую соль? При чем тут с… ЧТО???!!!.. Где ты ее искал?!

— В твоем мешке, где же еще, — кряхтя, Иванушка встал на колени и теперь, мимоходом стараясь понять, включало ли заклинание Большого Полосатого Бума еще и остаточное явление в виде звона, или это просто его напуганные уши на всякий случай вопили о пощаде, медленно принимал вертикальное положение.

Молчанием, раздавшимся со стороны Агафона, можно было замораживать моря и останавливать реки.

— И в чем она была? — наконец смог выговорить волшебник.

— Вернее, в чем ее не было. В коробочке. Желтой, круглой. С ягодами.

И тут Агафон сказал загадочную для царевича фразу:

— А где же тогда музыкальная шкатулка?..

— Так, значит, ты говоришь, что на обратной стороне этой коробочки была наклеена бумажка?

— Я не говорю, — недовольный недоверием Агафона, предательской коробочкой, холодной ночью и еще парой десятков самых разнообразных вещей и явлений, раздраженно буркнул царевич. — Она там действительно была.

— Но я переворачивал эту коробку, разглядывая ее вдоль и поперек раз сто, не меньше, и никаких бумажек на ней не было! Я бы хоть один раз, да заметил!

— Ты? — ядовито переспросил царевич.

— Не вижу повода для сарказма, — не очень убедительно обиделся маг.

— Так темно ведь, — не удержался Иванушка.

Пережитый Большой Полосатый Бум был еще слишком свеж в его воспоминаниях.

Они сидели под большой старой елью с широкими гостеприимными нижними лапами, плотно прижавшись друг к другу и ожидая рассвета.

Все компоненты для успешного разведения костра оказались разбросаны в радиусе трех десятков метров и лежали сейчас где-нибудь в соседнем овраге вместе с изумленными нежданными превратностями судьбы раками и мешком волшебника. Кроме того, после того, как Ивану удалось передать все разнообразие основных и побочных эффектов Полосатого Бума, вся нервозность и пугливость как кирпич на резинке, моментально вернулись к чародею. И он строго-настрого запретил Ивану не только разжигать, но даже и думать о костре.

К утру стало так холодно, что ни есть, ни спать особенно уже не хотелось, и поэтому спутники просто грели руки своим дыханием и тихим шепотом перепирались о том, о сем.

Царевич чувствовал, что его новый знакомец что-то недоговаривает, и это ощущение, словно кнопка в сапоге, не давало ему покоя даже во время отдыха. Это что-то может оказаться пустяком, не стоящим внимания, или, наоборот, тем краеугольным камнем, на котором с комфортом сможет расположиться вся его теория о внезапных и ничем не объяснимых нападениях таинственных людей в черном — слуг какого-то Короля Хрящей… ах, да — Царя Костей — повелителя княжества настолько старого и настолько маленького, что он вообще был удивлен, что оно до сих пор существует на карте их мира. И не только, судя по всему, существует, но и набрасывается на честных путников без какого-либо повода с их стороны в сотнях километров от своих границ.

Нет, что-то тут неладно…

— А послушай, Агафон, — Иван решил все-таки спросить мага о враждебно настроенных неизвестных еще раз.

— Тс-с-с!!!.. Говори потише!

— Да я и так шепчу себе под нос! Чего ты боишься! Вокруг нас нет ни одной живой души!

В предрассветной тьме рядом с Иваном испуганно проявилось белое пятно с черными провалами широко распахнутых глаз и пахнуло ужасом.

Но лукоморец рассеянно не обратил внимания на такую странную реакцию на самое безобидное замечание.

— Как ты думаешь — почему эти… умруны… напали на нас? — продолжал он. — И не просто напали — они выслеживали нас и преследовали нас?

— Не знаю, — ответ мага не страдал разнообразием. И даже такой покладистый, готовый поверить первому встречному человек, как Иванушка, мог почувствовать, что и правдивостью он не отличался тоже.

Это понимал и Агафон, и поэтому, немного помолчав и поразмыслив, он добавил:

— Но каковы бы ни были их причины, ты можешь считать себя в безопасности.

— Почему это? Вид у них был не особенно дружелюбный. И намерения, насколько я мог понять, тоже.

— Они тебе не причинят вреда, — неохотно повторил Агафон.

— Ты имеешь в виду, что они охотятся за тобой? — осенило вдруг Иванушку.

Чародей помялся, но делать было нечего. Сосульку за пазухой не утаишь.

— Д-да. За мной. Но я бы не назвал это "охотиться". Они… просто… хотят пригласить меня… в гости. Да. Так. В гости. А я туда не хочу.

— Куда? — непонимающе нахмурился Иван. — К кому?

— В эти гости. К Царю Костей. Но он умеет посылать приглашения…

— Зачем? Тебе угрожает опасность? Не бойся — я смогу… постараюсь защитить тебя! Он не имеет права!..

— Имеет, — вздохнул Агафон и поежился. Иванушка мог бы поклясться, что к высоте ртутного столбика термометра этот жест не имеет ни малейшего отношения.

— Он мой дед.

— Дед?.. Значит, получается, ты тоже царевич?

— Д-да нет… Не так, чтобы очень… Вернее, совсем нет… Видишь ли, Иван, это старая запутанная семейная история, и я не хотел бы ее вспоминать лишний раз. Без необходимости. Ты, наверное, слышал выражение "скелет в шкафу"? Так вот, у моего деда шкаф — это, наверное, единственное место в замке, где таких скелетов НЕТ. И если я скажу тебе, что мой дед — самая главная причина того, что я оказался в этой разнесчастной школе, и того, что я боюсь, что меня выгонят оттуда раньше времени, то это будет в сто раз больше, чем я вообще собирался сказать кому-либо когда-либо.

Волшебник помолчал, ожидая, видимо, реакции со стороны Ивана, но не дождался, и продолжил:

— Похоже, что он уже узнал о моем последнем провале. А, может, и решение деканата уже есть… У него это хорошо получается — шпионить за мной. У него, или его помощничка. Еще неизвестно, кто хуже…

Теперь даже в темноте даже Иванушка мог чувствовать, что вид у несостоявшегося мага такой, как будто его хотели пригласить не в гости, а на собственные похороны.

— Да не переживай ты так! — извернувшись и чуть не вывихнув руку, умудрился ободряюще похлопать его по плечу царевич. — Ну, подумаешь, выгонят. Ну, что теперь? Да не убьет же он тебя за это, в конце-то концов!..

— Мне бы твою уверенность… — глухо пробормотал Агафон.

Рассвело.

Как только они убедились, что в лесу стало можно что-то рассмотреть, не поджигая его предварительно, они, клацая зубами, притопывая и отчаянно хлопая себя, где только руки могли дотянуться, покинули свое еловое прибежище и, не сговариваясь, двинули к месту недавнего происшествия.

Оно нашлось довольно быстро — в нескольких метрах от их елки чернело кострище.

А к востоку и к западу (это там, где солнце встает, и где оно садится, объясняла ему как-то Серафима) от него была широкая полоса искореженного и поваленного леса.

Ничего удивительного, учитывая ночные события.

Если не принимать во внимание, что к северу и к югу (это спереди от востока и сзади от запада, также запомнил еще летом царевич) стояла стена нетронутых деревьев.

— Бум, — в один голос сказали они. — Полосатый.

— Поэтому я ничего и не слышал, кроме легкого шума, — хлопнул себя по лбу Агафон, то ли радуясь догадке, то ли все еще пытаясь согреться. — Теорема Либеншпиля: при векторном воздействии магического импульса звук и свет тоже распространяются векторно.

— И раки, — усмехнулся Иван.

— И мой мешок, — напомнил маг. — Его надо найти.

— Ты думаешь, он уцелел? — засомневался Иванушка, задумчиво разглядывая масштабы разрушений.

— Мешок с магическими предметами уцелеет даже в пасти Змея-Горыныча! — гордо отрезал волшебник. — Пойдем искать!

— Ты хотел сказать — "помоги мне, пожалуйста, найти его"? — мягко уточнил царевич.

— Э… Кхм… Да. Точно так. Помоги. Пожалуйста. Ладно?

— Конечно, о чем речь! — улыбнулся тот.

Результаты поисков превзошли все ожидания.

Кроме мешка, контуженых раков и собранного прошлой ночью на ощупь набора для разжигания костров в любую погоду они нашли и умрунов.

Иванушка понял, что за влажные холодные куски падали на него после большого полосатого бума, и его стошнило.

Посчитав количество голов, они пришли к выводу, что вчера здесь полег весь десяток их преследователей.

— Я убил их… — бледный потрясенный Иван стоял над большой кучей, заваленной камнями и лапником, комкая шапку в руках. — Я убил их, даже не зная об этом… А ведь они не сделали мне ничего плохого…

— Не успели, — поправил его Агафон, вытирая руки, испачканные смолой и землей о балахон. — И убил ты не всех, а только одного.

— В смысле? — надгробная речь царевича оборвалась. — А… остальных кто?..

— А остальные — умруны. Помнишь, я тебя спрашивал, знаешь ли ты, кто такие "умруны"?

— Да… Нет…То есть, да, помню, и нет, не знаю. А кто?

— В отряде из шестнадцати гвардейцев обычно только один сержант живой. Остальные — умруны.

— ЧТО???!!!.. КАК???!!!.. Откуда?!.. Ах, да…

И тут до Ивана дошло.

— И ЭТО ГВАРДИЯ ТВОЕГО ДЕДА?!..

— Да, — мрачно отозвался чародей.

— М-да-а-а… — задумчиво протянул Иванушка и почесал небритый подбородок.

И тут ему в голову пришла замечательная идея.

— Послушай, Агафон, зачем облегчать задачу ищейкам твоего деда? Давай изменим твою внешность до неузнаваемости, и они тебя не найдут!

Чародей поглядел на него с неприкрытым скепсисом.

— Ну, или найдут, но не сразу.

— Ну, давай, — нерешительно согласился он. — Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю побрить тебя, при первой же возможности перекрасить волосы и переодеть в одежду, которая бы не кричала первому встречному-поперечному, что ты — волшебник.

— Хмм… — потянул себя за ус Агафон. — Помочь это вряд ли поможет, но хотя бы попробовать стоит. Наверное. Только чем ты собираешься меня брить?

— Моим мечом, чем же еще! — энергично потер руки Иван. — Пойдем к ручью, где ты вчера раков ловил — там все и организуем!

— ЧЕМ-ЧЕМ?! — чародей отшатнулся. — Да ты мне всю кожу сдерешь!

— Смотри! — улыбнулся царевич, осторожно, двумя пальцами взялся за бороду мага и легонько взмахнул мечом.

Кусок бороды остался у него в руках — Агафон даже ничего не почувствовал.

— Н-ну, если так… — все еще с сомнением покачал он головой и вздохнул. — Уговорил. Тем более, зачем мне борода теперь, когда меня выперли из школы…

— Да не отчаивайся ты! Может, еще и нет.

— Я подумал — точно да. Иначе они бы меня не искали. Костей знает, что по своей воле я в его владения ни в жисть ни ногой.

— Кто? Костей?

— Да. Его так зовут. Забавно, правда? Царство Костей. Костей — Царь Костей.

— Ухихикаться можно, — фыркнул Иван и, не медля более, ухватил чародея за рукав и потащил в сторону его ручья.

Немного успокоившись, свыкнувшись с мыслью о составе гвардии Царя Костей и уже начав серьезно сочувствовать бедолаге Агафону, не желающему возвращаться под крышу родового замка, Иванушка захотел было повернуть назад и отыскать Масдая. Однако оптимизм его скоро был погашен мрачным волшебником как огонек спички — ведром воды.

Он сказал, что беда (так назывались отряды умрунов из пятнадцати солдат и сержанта, что и дало начало известной поговорке) не приходит одна. В смысле, что помощник его деда уже, скорее всего, увидел в свое магическое блюдо дальнего видения что случилось с их гвардейцами и доложил царю. Что прибытия подкрепления на черных коврах можно ожидать с минуты на минуту. И что если Иван хочет рано или поздно добраться до Красной горной страны и спасти свою царевну, то ему следует слушаться лукоморской мудрости "Тише едешь — дольше будешь".

Скрепя сердце, Иванушка согласился с доводами мага, но поставил условие, что в ближайшей деревне — в той самой, которую стало видно с пригорка с восточного конца их нерукотворной просеки — они купят коней, теплую одежду и двинутся к цели настолько ускоренными темпами, насколько четыре конские ноги будут им позволять. А на обратном пути заплатят трактирщику из Больших Ух за разорение.

— …Это ты предложил обойти тот буерак по лужайке! — обвиняющее дернул головой по направлению к волшебнику царевич.

Он с сочным чмоком, придерживая сапог обеими руками, вытащил ногу из веселенькой зеленой трясины и потянулся за следующей.

— Да, я, — вызывающе огрызнулся Агафон, тыкая палкой вокруг себя и по-прежнему не находя ни единого квадратного сантиметра твердой сухой земли. — Если бы не я, ты бы сейчас барахтался, ломая ноги, в этой груде сухостоя и бурелома! Не знаю, чего тебе не нравится — вполне нормальное болотце! Тем более что оно скоро кончится — совсем уже немного осталось — метров сто-двести — и снова лес!

Как будто в подтверждение его слов подул ветер и закачал кривобокие чахлые березки на краю болота, устилая ряску последними желто-коричневыми листьями, еще остававшимися на их тоненьких веточках.

Иван хотел возразить что-то колкое, но передумал, и занялся вплотную перемещением своих безнадежно промокших по самое некуда ног во времени и в пространстве.

На волнах, поднимаемых каждым их шагом, на бархатистом ложе из болотной травки с крошечными кругленькими листиками, колыхалась россыпь маленьких беленьких цветочков — откуда только они взялись, ведь вроде минуту назад их тут и следа не было! — поворачивающих свои головки к небольшому островку-кочке почти у самого берега.

На которой, под развесистой клюквой, сидела, горестно обхватив голову руками и поджав под себя босые зеленоватые грязные ноги…

— Серафима!!!..

Иванушка, позабыв все на свете, включая совсем раскисшие и оставшиеся, наконец, умирать в трясине сапоги, бросился к неизвестно как незамеченной им ранее кочке, но не успел.

Агафон оттолкнул его плечом и первым вышел на финишную прямую

— Держись!.. Я иду!.. Я здесь!.. — кричал он, выдирая со смачным хлюпом такие же босые ноги из болота с невероятной скоростью — как будто не было утомительного, длиной в полдня, перехода по завалам — последствиям Большого Бума — и тягучего пути по трясине.

— Ты чего? Ты куда это? — не понял царевич, но на всякий случай тоже прибавил ходу.

— Помогите!.. Помогите!.. — донесся с островка до них жалобный голосок. — Помогите!..

— Сейчас!

— Держись!

И оба спасателя, торопя и роняя в ржавую гнилую воду друг друга, понеслись как беговые черепахи, к цели.

Серафима нашлась! Серафима! Любимая! Господи, что ж тебя сюда занесло, сердешную! Не бойся, милая, я сейчас… сейчас… Сейчас…

Иванушка остановился, как вкопанный — то ли от ужаса, то ли от того, что наткнулся на мокрую холодную спину чародея.

В одно неуловимое мгновение родные милые черты девушки на острове исказились, рот растянулся в лягушачьей улыбке, глаза вылезли на лоб и зазеленели, как блюдца любимого царицыного сервиза, а вместо волос — как же он мог раньше-то не заметить! — по плечам существа рассыпались пряди болотной травки с кругленькими листочками и крохотными беленькими цветочками. Они ниспадали на землю и, не заканчиваясь на этом, тянулись дальше, дальше, дальше, пока царевич не понял, что все это время они, оказывается, бежали по волосам болотницы, полощущимся на черной тухлой воде.

Руки ее тоже стали вмиг зелеными, тонкими, длинными, вытянулись и потянулись к застывшим как два пня искателям легких путей по лужайкам.

Первым опомнился Иван.

Он выхватил свой меч, чудом еще не отправившийся на далекое дно трясины и стал рубить пупырчатые темно-зеленые конечности.

С таким же успехом он мог попытаться перерубить рельс.

От третьего или четвертого удара клинок переломился пополам. Острие улетело в прибрежные камыши метрах в пятнадцати, а ставшая ненужной рукоятка с обломком выпала из ослабших вмиг пальцев в черное смрадное окно болотной водицы и последовала за сапогами.

Надеяться на забившегося в каком-то непонятном припадке похлопывания себя по всем доступным частям тела специалиста по волшебным наукам не приходилось, и Иванушка пустил в ход свое единственное остававшееся оружие — язык.

— Здравствуйте, — учтиво поприветствовал он болотное чудовище. — Мы, кажется, зашли на ваше восхитительное болото без предупреждения? Извините, но мы не ожидали, что будем сегодня проходить мимо, и не прислали наших лакеев с визитными карточками.

Оружие подействовало.

Зеленое объятие замерло незавершенным.

— Че-во? — проквакала болотница.

— Я с уважением хочу вам сказать, что сожалеем о своем бесцеремонном вторжении и благовоспитанно изъявляем желание зайти завтра повторно, но уже с соблюдением всех приличий, — уважительно склонив голову, Иванушка стал пятиться боком, стараясь при этом вытолкать перед собой, как буксир, несопротивляющегося, занятого своей персоной, чародея.

— Че-во? — снова квакнуло существо, и глаза у нее стали больше раза в полтора, и теперь скорее, напоминали пирожковые тарелки из того же сервиза, нежели блюдца.

— Я имею в виду, что своим спонтанным вторжением в вашу тихую обитель спокойствия и уединения мы вызвали беспокойство и непонимание такой неординарной персоны, каковой является хозяйка данного несравненного водоема…

Буксир налетел на парапет набережной.

Иванушка натолкнулся волшебником на незыблемую твердь руки болотницы.

Процесс встал.

— Не пущу, — хихикнула она. — Мои. Мои. Утоплю.

— За что? — взмолился Иванушка, оставив свои попытки заморочить ей голову. — Мы просто мимо проходили! Мы сейчас уйдем!

— Не уйдете! Мои! Мое! Топить! Топить! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Лукоморец почувствовал, как широкое кольцо рук начинает медленно сужаться, и непреодолимая сила толкает его к кочке-острову, к разверстому в хищной улыбке рту чудовища…

— Не бойся, царевич, — неожиданно раздалось бормотание со стороны безмолвного прежде чародея. — Сейчас, сейчас… Вот, нашел… Сейчас она пожалеет… Грязная мокрая тварь…Я выморожу ее поганое болото до дна вместе с его мерзкой хозяйкой! Ну, погоди!..

И Агафон быстро-быстро зашептал заклинания, вперяясь сузившимся мстительным взором в крошечный обрывок бумажки, который он пару секунд назад выудил у себя из рукава нижней рубахи.

— Сюда! Сюда! Мои! Топить! Топить! — верещала от восторга болотница, сжимая смертельные объятия, и Иван почувствовал, что еще несколько секунд — и обещанный лед сомкнется уже над их бессчастными головами.

Но специалист по волшебным наукам гордо мотнул головой, выкрикнул заключительное "тамам!", и в ту же секунду небо над их головой, и без того не страдающее голубизной, почернело и взорвалось громом. В болото вонзилась ослепительно-синяя молния, из ничего возник яростный вихрь, и Иванушка к глубокому удивлению своему почувствовал, что взлетает.

Правда, мельком увидев на лету физиономию и глаза болотницы, взмывшей на волнах взбесившегося воздуха мимо него вверх ногами, понял, что в непонимании своем не одинок. Тарелок, кроме спутниковых, для описания размеров ее глаз, не оставалось.

Хотя спокойствия ему это не добавило.

Почти сразу же после этого в него врезался и ухватился за него мчавшийся со скоростью вамаясской новогодней шутихи снизу вверх Агафон.

И царевич, уже не заглядывая ему в лицо, мог с уверенностью сказать, что в их с болотницей полку только что прибыло.

— Я не хотел-л-л-л-л!.. — пронес мимо Ивана смерч обрывок чего-то, о чем сожалел чародей.

"Кто бы мог подумать…" — криво усмехнулся Иванушка, на всякий случай покрепче прижимая Агафона к своей пояснице, чтоб не оторвало ветром.

— …опечатка!…учил!…кабуча!.. — теперь отчаянно доносилось из района его талии.

Но не успел он даже начать прикидывать, как далеко им придется пролететь и с какой высоты придется падать, как все вдруг кончилось.

Ветер исчез так же внезапно, как и появился, черная мгла рассеялась, и воздухоплаватели успели увидеть, куда они упадут.

Иван увидел Агафона.

Агафон увидел болото.

В таком порядке они и приводнились, подняв стену мутных брызг.

С первого взгляда это было то же самое болото, кроме одной небольшой детали. Черная зловонная жижа была абсолютно свободна от какой бы то ни было растительности.

И живности, что немаловажно.

Отфыркиваясь и отплевываясь, из-под царевича вынырнул чародей и, шлепая руками и ногами по черной грязи как колесный пароход, кинулся грести к берегу. Благо, он был всего метрах в двух от них.

Полежав еще с минуту на мелководье, и окончательно осознав, где находится верх, где низ, где берег, а где он сам, Иванушка не спеша поднялся, попытался вытереть грязным рукавом грязь с лица, что, в конечном итоге, сделало ее только гуще и, покачиваясь, побрел в том же направлении.

На берегу его уже ждал волшебник в обнимку со своим верным мешком, оба истекающие холодной затхлой водой и вонючей жижей, но непобежденные.

— Я же говорил, что мешок с магией не пропадет даже в пасти Змея-Горыныча! — гордо ухмыльнулся Агафон и, кряхтя, поднялся на ноги. — А, как я ее, а? Будет знать, выдра, как на честных людей нападать, головы им морочить! У-у, сколопендра драная!

И тут он метрах в пяти от себя и от берега, среди пожухлой травы, заметил то ли красивую громадную жабу, то ли безобразную маленькую девочку. Она извивалась, скулила, барахталась в пыли и грязи, но ползти то ли не могла, то ли даже не пыталась.

— Вот она!!! — торжествующе вскричал маг и, отшвырнув свой заветный мешок, кинулся к ней. — Болотница! А вот щас я ей, гаде водянистой!..

Он занес над ней ногу, но потерял равновесие и опрокинулся на спину.

Может, этому в немалой степени поспособствовал Иван, запустив в него его же любимым мешком.

— Не трогай ее, — пошатываясь, подошел он к беспомощному чудовищу, поднял его на руки и понес к воде. — Пусть живет.

— Зачем, Иван?! — не вставая, возопил чародей, воздев руки к небу. — Это же нежить! Нечистая сила! Ее изводить надо, а ты — "пусть живет"!..

Иванушка постоял, глядя, как благодарно растянув безразмерную пасть в улыбке и моргнув глазами-блюдцами, болотница шлепнула по воде перепончатыми ногами и ушла в черную непрозрачную глубину.

— Не знаю… — виновато улыбнувшись, пожал он плечами. — В бою бы зарубил — и не поморщился. Скорее всего. А так… Хоть и нежить, а все равно жалко…

— Чудной ты, царевич… — покачал головой волшебник, поднимаясь с земли. — Как динозавр. Вымирающий вид.

— Почему?

— Потому что с таким подходом к врагам тебе долго не жить. Вот помяни мое слово.

Метрах в ста от болота по зарастающей узкой просеке их терпеливо дожидалась цель их перехода.

То, что издалека Иванушка принял за деревню, оказалось небольшим неопрятным домиком с растрепанной, как прическа панка, соломенной крышей и с надворными постройками вокруг, которые сгрудились вокруг своей неухоженной избушки как цыплята вокруг наседки, лишенной материнских прав. Обвалившийся местами забор не стал утруждать их поисками калитки или ворот, и, провалившись пару раз по щиколотку в покорно догнивающие на земле доски, спутники осторожно зашагали к избе, оставляя после себя на сухой траве грязные лужи болотной воды.

Одинокое пыльное окно с кривым наличником, как око старого циклопа, страдальчески взирало на их приближение.

Вокруг стояла подозрительная тишина.

Хотя вряд ли они бы обрадовались больше крикам выскакивающих из засады врагов или звону тетивы.

— Эй, хозяева? — негромко позвал Иван и заоглядывался по сторонам — не привлек ли его голос чьего-либо ненужного внимания.

— Хм, вход у нее со стороны леса, что ли? — озадаченно поскреб в затылке под колпаком волшебник, заглядывая за правый угол.

— Избушка-избушка, поворотись ко мне передом, а к лесу — задом, — припомнив истории из детских книжек, поеживаясь под свежим ветерком, усмехнулся царевич.

Даже то подобие улыбки, которое успело зародиться на его физиономии, засохло и прилипло к своему месту, когда изба, тяжело вздохнув всеми своими старыми бревнами, кряхтя и рассыпая из щелей паклю, поднялась на толстые чешуйчатые птичьи ноги и затопталась на месте, поворачиваясь, как было велено.

Спутники переглянулись.

— Как ты думаешь, хозяйка дома? — первый сформулировал их общее опасение Иван.

Хоть царевич и был в родстве с одной из представительниц сей древней профессии, а Агафон мог считать себя коллегой Бабы-Яги (если бы совести хватило с таким образованием), оба они перед лицом незнакомой лесной ведуньи чувствовали себя несколько неуютно.

— Давай, покричим ее, — предложил было волшебник, но, тут же вспомнив об умрунах, быстро добавил: — тихонько. Если не отзовется — тогда заглянем. Я бы и вовсе мимо прошел бы, если бы не купание в болоте с твоей разлюбезной мымрой мокропузой.

— А я думал, тебя ветерок обсушил, — не замедлил ответить чародею взаимной любезностью царевич, и тут же смутился своей нехарактерной язвительности.

Чародей буркнул что-то невразумительное и, похоже, внезапно передумав кричать, сразу перешел к заглядыванию.

Ступеньки под ногами проскрипели, но не провалились. Агафон потянул дверь на себя, и она недовольно провизжав что-то ржавыми петлями, отворилась.

Они вступили в жилище Бабы-Яги.

Все кругом было затянуто пылью, паутиной и запустением — полки и шкаф, лавки и стол, лукоморская печка и пучки высохшей и давно потерявшей свой запах травы под потолком… Паутина закрывала окно подобно давно нестиранной тюлевой занавеске.

— Ты, кроме Ярославны, когда-нибудь в домах других Бабов-Ягов… Баб-Яг… Баб-Ежей… тьфу ты… короче, ты меня понял… был? — шепотом поинтересовался Агафон.

— Нет, — так же шепотом ответил Иван. — С другими познакомиться не приходилось. К счастью, наверное. Что бы Ярославна не говорила… Лучше от них держаться подальше. А ты?

— И я — нет. Просто я хотел узнать, такая… обстановка… она для избушки средней Бабы-Яги типична? То есть, это мерзость запустения, или так и должно быть?

— Не знаю… — нервно оглядывался вокруг царевич. — Вернется — спросишь.

— И еще — как ты думаешь, она, если действительно вдруг вернется, не осердится, что мы ее печку затопим? И баню? И что-нибудь помыться и переодеться поищем?

— А ты бы на ее месте осерчал бы?

— Я-то? — задумчиво покачал головой маг. — Если бы в мое отсутствие она пришла бы ко мне домой и стала шариться в моих вещах? Наверное, поостерегся бы.

— Да я не о том!.. — Иванушка нетерпеливо взмахнул рукой и тоже задумался.

На одной чаше весов стоял гипотетический гнев гипотетической Бабы-Яги по ее гипотетическому возвращению. На другой — холодная мокрая грязная одежда, любовно прилипающая к холодному, мокрому грязному царевичу, босиком стоящему на холодном мокром грязном полу (и когда с него успело столько натечь?).

Пожалуй, рискнуть стоило, пришел он к выводу.

— А, ну ладно, поди, отговоримся как-нибудь… В некоторых историях их представляют не такими уж и плохими. Бывает и хуже.

Волшебник, с облегчением вздохнув, поддержал решение Ивана и первым кинулся к ближайшему сундуку.

— Что там? — заглянул нетерпеливо ему через плечо Иванушка.

— Тетрадка какая-то… — пожал плечами Агафон. — Старая. А под ней — еще одна. И еще.

— Тетрадка? — захлопал глазами царевич. — Что может Баба-Яга записывать в тетрадку?

— Заклинания всякие? — предположил Агафон. — Рецепты отваров из гадюк? Пирогов из белены? Сейчас посмотрим.

— Нет-нет, ты что! Читать чужие записи — нехорошо!

— А, может, они помогут нам понять, куда подевалась хозяйка, — возразил чародей.

Против такого довода поспорить не смог даже Иванушка.

— Так… Сейчас… сейчас… Посмотрим… — сопя от усердия, Агафон стал перелистывать негнущиеся желтые страницы толстой верхней тетради. — Смотри! Похоже, это дневник!

— Тем более!..

— Ай, да ну ее! — отмахнулся чародей и стал читать вслух:

— "Пятое ноября года бешеного медведя. Погода стоит замечательная. Шестой день льет дождь. Можно не ходить выкапывать кротов, лежать на печи и пить чай с вареньем из волчих ягод. Надо будет попросить волка на следующий год набрать побольше — наварю еще и на кикимору, а то постоянно придет, и смотрит голодными глазами, как будто я ей чего должна. А так лишний раз у себя посидит."

Чародей перелистнул несколько страниц.

— "Четырнадцатое января года бархатной лисицы. Проспала три недели. Разбудила кикимора — приходила поздравить с Новым годом и попить чаю. Чаю не дала, обозвала красавицей и выставила за дверь. Не выспалась как не знаю что. Теперь два дня буду вертеться и не засну. Вот симпатяшка, чтоб у ней прыщи сошли!"

— Что, так и написано? — не поверил Иван и вытащил дневник из рук Агафона. — Ха, и верно! А что дальше было?

— Читай, — предложил ухмыльнувшись волшебник.

Но царевич постеснялся и перелистнул несколько страниц.

— "Восьмое марта года бархатной лисицы. С утра пришла кикимора, принесла пол-литра прошлогоднего березового сока со вкусом сыроежек и коробку улиток в сахаре. Сказала, что сегодня какой-то праздник, который мы, как представители темных неприрученных природных сил, должны отмечать. Соврала, наверное. На самом деле, поди, хотела похвастаться, что к ней снова стал леший захаживать. Нужен он мне. Старый пень. Сок выпили, улиток съели. Дала ей банку варенья из волчих ягод. Дура."

— А что-нибудь поближе к сегодняшнему дню есть? — потянулся к дневнику Агафон.

— Сейчас посмотрю, — торопливо залистал страницы Иванушка. — Ага. Вот. "Пятое августа года бархатной лисицы. Опять — двадцать пять. Не писала в дневнике целых две недели — царевичи всякие косяками так и прут, так и прут…"

Иванушка смущенно закашлялся.

— Давай, я лучше дальше поищу.

— Нет-нет, читай-читай, — вытянул у Ивана тетрадь чародей и продолжил:

— "…так и прут. Сезон у них, что ли? И всех обстирай, помой, покорми, на путь верный направь, и что тебе за это — ни слова благодарности. Естественно, не удержалась, съела парочку. Не то, чтоб шибко хотелось, а просто так, из принципа. Кикимора есть не стала по причине своего отсутствия в свадебном путешествии с лешим на юге Колдобистой пустоши у Комариной трясины. И нисколько мне не завидно. Чтоб она там ноги переломала, коза с маникюром."

— Нет, а самое последнее?

— Ага, вот. Добрался, наконец. "Десятое сентября года бархатной лисицы. Сегодня мне повезло. Пришли какие-то замурзанные дети, две штуки, говорят, что заблудились, хотя по глазам видно, что мачеха в лесу бросила. Хотела съесть сразу, но мальчик просто тупой оказался, на лопату сесть не умеет — то ноги растопырит, то чуть не стоймя встанет. Чему их теперь в школе учат? Пришлось пока покормить, чтоб не ныли, положить спать, а пока дрыхли, спиногрызы чумазые, я выход придумала. Я этому дурачку личным примером покажу, как надо на лопату правильно садиться. И тогда уж не отвертится. Недаром кикимора моему уму завидует и говорит, что у меня не голова, а пустой котел. Что хочешь варит, значит. А девочку я точно сварю. Пойду, укропу надергаю."

— Все? — тревожно заглянул в тетрадь Иванушка.

— Все, — подтвердил Агафон.

— Так я не понял, она их съела, или нет?

— Не написано, — пролистал оставшиеся десятка три страниц маг. — Наверное, съела. А, может, и нет. Главное то, что по магическому календарю год бархатной лисицы был пять лет назад. И с этих пор она в своем дневнике больше не писала.

— А сейчас какой год по вашему календарю? — полюбопытствовал Иван.

— Сентиментальной змеи.

— Интересно… — Иванушка достал оставшиеся тетради — суди по цвету и степени замызганности, еще старее этой, и осторожно сложил их на стол. — Интересно, а Бабы-Яги могут умереть?

— Умереть-то? — Агафон почесал в затылке — то ли от задумчивости, то ли от грязи. — Могут, конечно. Кто угодно может умереть, если он не бессмертный.

— А что — и бессмертные бывают? — помимо воли заинтересовался Иван.

— Бывают, — мгновенно помрачнел Агафон и тут же сменил тему. — Ну, так мы мыло, полотенца и прочую разность ищем или нет?

— Ищем, — вздохнул Иван, отколупнул засохшую корку грязи с носа и полез дальше в сундук.

Но все, что ему удалось из него извлечь, было две выцветших юбки, серый с розовым (когда-то черный с красным) половик, несколько платков неопределенного цвета и материала, дырявый валенок без пары, доисторический зипун, который не стала доедать даже моль, треснувшую костяную ногу в калоше и с прорехами дождевик из промасленных лягушачьих кож.

— Ладно, переходим к сундуку номер два, — волшебник с грохотом столкнул опустевший, но не намного полегчавший сундук на пол и вынул щепочку из дужки запора, куда обычно навешивают замок, нижнего сундука.

— Постой! — прошипел Иван. — Это ты так сундуком по полу грохнул, или мне показалось?

Агафон замер, как был, согнувшись над крышкой.

— Что?

— Что-то стукнуло. На улице, вроде.

— Что?!..

Волшебник бросился к окну и окаменел.

Даже через пыльное, занавешенное паутиной стекло было видно, как отряд из полутора с лишним десятков человек, одетых в черную форму с черным матовым панцирем, на груди которого светлело нечто, похожее на череп и кости, вышел из леса. Они медленно, настороженно оглядываясь по сторонам держа шестоперы наготове, продвигались в сторону центра Бабы-Ягинной усадьбы — избушки на курьих ногах.

— Умруны!!!.. — отчаянно схватившись за голову, чародей шепотом взвыл и сполз по стене на пол. — Умруны!.. Я пропал!.. Я погиб…

Иванушка тоже замер.

Двое безоружных людей не смогут противостоять шестнадцати солдатам. Живой из которых только один. Как говорила когда-то Ярославна, бывают покойники, бывают не покойники, а бывают беспокойники. Как можно убить того, кто уже мертв?!..

Спокойно, спокойно.

Думай.

Как поступила бы на моем месте Сеня?

Сеня?..

А очень просто.

— Не паникуй! — энергично зашипел на впавшего в полную прострацию чародея Иван и для убедительности схватил его за шкирку и встряхнул. — Быстрей, помоги мне!..

Черная масса безропотно осталась стоять на улице.

По ступенькам поднялся только сержант из живых и почтительно постучал в занозчатую дверь.

— Кто та-ам? — из-за двери донесся отвратительно-скрипучий голос.

— Сержант гвардии его царского величества Царя Костей. По делу государственной важности.

— Пра-ха-ди-и, — проскрипели ему в ответ. — Не за-а-перта.

Сержант снял черный, матово поблескивавший в лучах вечернего солнца шлем и вошел.

В пыльной, грязной, затхлой до невозможности комнате сидели на сундуках у стола две старухи — такие же пыльные, чумазые и затхлые, как все, что их окружало. На столе без скатерти (впрочем, не исключено, что ее просто не было видно под слоем грязи и копоти) стоял самовар, не чищенный, похоже, со дня изготовления и две разнокалиберные кружки на щербатых блюдцах. Рядом с самоваром красовалась кривобокая банка с темной, плотной, вязкой массой внутри, от одного взгляда на которую выпадали пломбы из зубов. Сразу видно — домашнее варенье. Под столом стоял мешок, набитый тыквами.

Лицо одной старухи обезображивала огромная черная, сочащаяся кровью бородавка на весь лоб, другой — с десяток таких же, но помельче.

Обе они улыбались.

На лицах своих солдат он видел улыбки более жизнерадостные, чем эти.

У старухи с десятком бородавок из-под изодранного подола болотного цвета юбки торчала костяная нога. Второй, в валенке, она мерно покачивала, дуя на чай в треснутой кружке без ручки.

— Зачем пожаловал, кажи, солдатик, — проскрипела старуха с костяной ногой и оскалилась.

— А вы кто? — подозрительно оглядел он хозяек.

— Я — Баба-Яга, костяная нога, с печки упала, ногу сломала. А это — сестра моя, кикимора.

— Сержант Хрясь, — представился еще раз солдат, огляделся по сторонам, и, прищурившись подозрительно, спросил:

— Бабушки, а почему вы живете одни в лесу?

— А это чтобы гости к нам не ходили, дитя мое, — отозвалась та, которая назвала себя Бабой-Ягой.

— Бабушки, а отчего у вас так грязно в доме?

— А это чтобы гостей не приваживать, дитя мое.

— Бабушки, а почему у вас такая паутина кругом?

— А это звукоизоляция, дитя мое.

— Бабушки, а зачем вам звукоизоляция?

— Еще один вопрос, и тебя больше никто никогда не услышит, дитя мое, — осклабилась мерзкая старуха, продемонстрировав неприлично белые и крепкие для ее возраста зубы.

Вторая бабка дернулась всем телом, мешок под столом опрокинулся, и из него с сухим костяным стуком выкатились человеческие черепа, с десяток, не меньше, прямо Хрясю под ноги.

Профессионал всегда уважает другого профессионала и его секреты.

— Так бы сразу и сказали, — буркнул сержант и перешел к делу. — Я и мой отряд ищем следы одного государственного преступника по приказу его величества Царя Костей. Оказавшим помощь в его поимке царь назначил награду — один золотой.

— Каждому?

— На всех, — обрубил корыстолюбивые мечты старухи на корню сержант. — Рост злодея — средний. Волосы — светлые. Одежда — обычная. Особые приметы — нет. Вы его не видели?

— Видели, видели, как не видеть, — закивала карга. — С час назад мимо прошел по просеке влево, вон к той лужайке, торопился шибко.

— А точно он?

— Точнее не бывает, — заверила старуха. — Ваш патрет — вылитый он.

— Корона вас не забудет, — отсалютовал сержант, развернулся и строевым шагом замаршировал к выходу.

— А золотой?.. — тихо пискнула вслед ему вторая старуха, не проронившая до этого ни слова, увлеченная своим чаем

Но сержант расслышал и остановился.

— Обращайтесь в канцелярию Его Величества каждый день, с десяти до пол-одиннадцатого, кроме субботы, воскресенья, понедельника, вторника, среды и четверга. Пятница — санитарный день, — любезно разъяснил сержант и вышел, хлопнув дверью.

Он всегда считал жадность других до его денег самым страшным грехом.

— Бе-да! Рав-вняйсь! Смир-рна! Вдоль по просеке к той лужайке, на захват злодея, бегом — арш!

Умруны, не проронив ни слова, выполнили все команды, и когда прозвучало последнее "арш", дружно сорвались с места и, сотрясая землю тяжелым ритмичным топотом, понеслись вслед за своим командиром к указанной цели.

Сделав первые шаги по "лужайке" и поняв, что она не та, за кого себя выдает, сержант остановился, а за ним и весь отряд.

У него было два варианта действий.

Первый — продолжить преследование преступника через болото.

Второй — вернуться и повесить старух, отправивших его и его солдат сюда.

Впрочем, если задуматься, был и третий. Вернуться, быстро повесить алчных хрычовок и продолжить преследование. И он, если разобраться, с каждой секундой начинал нравиться Хрясю все больше и больше.

— Бе-да! Рав-вняйсь! Смир-рна!.. — начал было командовать он чтобы развернуть отряд, но тут взгляд его случайно упал на одинокую кочку впереди, метрах в ста от суши. На ней сидел, меланхолично поджав под себя ноги, не кто иной, как…

— Вон он!!! Хватай его!!! — радостно взревел сержант и, увлекая за собой взмахом руки умрунов, бросился к ничего не подозревающей жертве. К его удивлению и радости трава с мелкими листиками и цветочками у них под ногами пружинила, но держала весь отряд. Еще пара десятков метров — и награда в сто золотых, обещанная царем за поимку преступника, будет у него в кармане. Еще несколько метров — и ему не…

Но что это?!

Чем ближе подбиралась к человеку на кочке беда, тем разительнее становились в нем перемены.

Громадные глаза, похожие на блюдца, лягушачий рот, полный острых, как иглы, зубов…

Кто это?..

— Беда, стой!!!..

Но было поздно.

Руки существа, вытянувшиеся, как веревки, уже успели бережно обхватить весь отряд, и теперь объятия быстро сжимались, сгребая в кучу полтора десятка гвардейцев Царя Костей как малых детей, только кости хрустели и трещали.

— Бей! Руби! Руби тварь!!! — заорал Хрясь и сам метнулся к болотному чудищу, обнажив свой черный меч.

— И-ван! Не-дам! — квакнуло страшилище и, оскалив в злобной ухмылке бесчисленные зубы, нырнуло.

И тут же из-под ног сержанта и умрунов ушла прочная пружинистая травка, и навстречу им устремились зловонные бездонные глубины Комариной трясины.

Едва беда отошла от избушки на пару десятков метров, из дверей выскочили, скатились по ступенькам и понеслись в противоположном направлении две изумительно резвые старухи. Задирая на ходу юбки и не прекращая оглядываться назад, неслись они через открытое место, чтобы успеть скрыться в лесу до того, как отряд, увидев топь, повернет обратно.

Бросив последний взгляд на почти неразличимые темные фигуры вдалеке и приготовившись последовать за уже ломившимся через молодой подлесок специалистом по волшебным наукам, царевич вдруг остановился, как вкопанный.

— Агафон, смотри! — воскликнул он. — Они пошли в болото!!!

— Очень хорошо! — донеслось откуда-то из глубины леса до него. — Беги быстрее!!!

— Но они не просто пошли — они побежали!

— Чего и тебе желают!!! Иван, скорей!!!

— Они ПОБЕЖАЛИ В ГЛУБЬ БОЛОТА, Агафон. ПОБЕЖАЛИ. Понимаешь?

— Что?.. Ты хочешь сказать, что они тоже увидели там что-то, что очень хотели увидеть? Как мы?

— Не знаю. Но, не исключено, что это так.

— Ну и замечательно! — голос чародея перестал удаляться. — А ты-то чего стоишь? Беги тоже! Сейчас они вернутся, и…

— Агафон. Если я хоть что-то понимаю в нравах и силе болотниц, они не вернутся. На суше она может быть беспомощнее куклы, но в болоте она — королева. Это ее дом. Ее владения.

— Думаешь? — голос чародея теперь зазвучал с сомнением.

— Думаю, что я потихоньку подберусь к этому месту и посмотрю, что там делается.

— Но ты не можешь так рисковать! — голос начал возвращаться. — Я не отпущу тебя одного!

— Нет. Ты же сам говорил, и сержант этот подтвердил, что охотятся они за тобой. Значит, мне они ничего не сделают, если и заметят. Подожди!

И, не дожидаясь ответа, Иванушка сорвался с места и осторожной рысцой вдоль кромки леса, стараясь наступать на сухие сучки только ногой в валенке, направился к прогалине у трясины, где он в последний раз видел отряд умрунов.

Когда он прибежал — причем, последние метров пятьдесят он уже мчался не сбавляя скорости и не скрываясь — на болоте все было тихо и пусто.

Не было отряда, не было болотницы, не было зеленой травки с редкими белыми цветочками на черной с лопающимися вонючими пузырями воде…

Только в зыбкий мокрый берег у самой воды был воткнут почти по рукоятку, обмотанную зеленой жесткой травкой с мелкими листиками, черный меч, да лежали рядом с ним такие же черные, украшенные черными опалами ножны, из которых еще вытекала болотная жижа.

Иван все понял, и сердце его забилось сильнее от облегчения и радости.

Он вытянул меч и, повернувшись лицом к тому месту, где они видели хозяйку топи когда сами попали в ее ловушку, поклонился и громко крикнул:

— Благодарю тебя, уважаемая болотница, за спасение наше и за оружие! Век не забуду доброты твоей! Здоровья тебе, счастья…

Он на секунду замолк, размышляя, стоит ли желать ей успехов, и воздержался.

— До свидания, сударушка!

Хотя на болоте ничего не изменилось, но Иванушка почувствовал, что его слова были услышаны и одобрены, и улыбнулся.

— Счастливо! — крикнул он в последний раз, помахал рукой трясине, кажущейся теперь уже не такой отвратительной и смрадной, подобрал ножны и быстро зашагал обратно к усадьбе Бабы-Яги.

— Во-первых, давай похороним где-нибудь эти черепа — я не смогу ни есть, ни пить, ни спать, ни мыться, пока они будут валяться тут или еще где-нибудь на поверхности земли, — решительно заявил Иванушка сразу, как только они снова переступили порог избушки на курьих ножках.

— Нет, — тут же возразил Агафон. — Во-первых, мы снимем эти тряпки. Я чувствую себя в них… не так. Когда я сегодня утром соглашался на переодевание, я совсем не это имел в виду! И вообще — как тебе только эта идея в голову-то пришла? Я, когда беду увидел, то потерял всякую способность к соображению, не говоря уже о колдовстве! А тут ты — такой спокойный, вытаскиваешь из шкафа самовар, посуду, распоряжаешься, устроил карнавал с переодеванием, чай пьешь из пустой чашки, бородавок из грязи с вареньем налепил — как будто так и надо, как будто полтора десятка умрунов за тобой охотятся каждый день!..

— Ну, да, каждый день, а что? — криво усмехнулся Иванушка. — А вообще-то, я и сам испугался — будь здоров! И такую штуку мне самому ни в жизнь не выдумать.

— А кто тогда ее выдумал? — настороженно уставился чародей на него.

— Супруга моя как будто подсказала мне. Не успел я подумать, что бы на моем месте сделала она, и — р-р-раз! Сразу придумалось, — пожал плечами царевич.

— Наверное, ты ее хорошо знаешь, — понимающе кивнул Агафон.

— Еще как, — подтвердил Иван. — Ну, давай, разоблачаемся, да я пойду лопаты в сарайках поищу, а ты… кости… собери… Ладно?

— Боишься? — кивнул чародей на черепа.

— Не хочу, — поежился Иванушка.

В процессе поиска шанцевого инструмента в одном из чуланов было найдено несколько почти не затхлых костюмов, богато украшенных золотым и серебряным шитьем и драгоценными камнями и целый склад шапок, шлемов и сапог.

Переглянувшись и не обмолвившись ни словом, приятели выбрали только по паре обуви, а остальное отнесли, чтобы закопать вместе с черепами. Старую же одежду свою они решили попробовать отстирать подручными средствами.

То, что у них получилось, приняли бы не на всякую свалку, как сказала бы царевна Серафима. Результат (вернее, его отсутствие) менее бросался в глаза у Агафона, так как и до купания в болоте его балахон был неописуемого серого — местами бурого — местами черного цвета. Ивановы же синие кафтан, рубаха и штаны стали пятнистого грязно-черного цвета больной пантеры. Повторная стирка только усугубила цветовую гамму, наводя теперь на мысль, что пантера уже две недели как сдохла, поэтому предпринимать третью попытку царевич не стал, а покорно развесил одежку, еще несколько дней назад бывшую последним воплем лукоморской моды, под крышей старухиного дровяника, рядом с уже почти стекшим нарядом волшебника.

Сначала Иванушка волновался, не нагрянет ли вслед за этой бедой сразу же другая. Но чародей успокоил его, авторитетно разъяснив, что, скорее всего, о гибели этой беды царь или его помощник Чернослов уже знает и еще одну, а то и две беды уже высланы к месту их нахождения, но прибудут они не скоро, не ранее, чем через день, а если погода по дороге будет нелетная — то и позже, и что до этого момента они могут мыться и спать спокойно.

После трех часов в бане, отшкрябав, наконец, с себя всю болотную и прочую грязь, завернувшись в лоскутные одеяла, приятели коротали вечер перед растопленной Агафоном лукоморской печкой за столом, за настоящим теперь чаем с сухарями, но, правда, без заварки. Агафон, как почти выпускник высшей школы волшебных наук и обладатель "зачета" (хоть и с седьмой попытки) по травоведению, предложил было заварить какие-нибудь травки из запаса Бабы-Яги, но Иван замахав руками, отказался, чем обидел чародея немеряно.

— Я, между прочим, действительно готовился к этому зачету! — возмущенно выговаривал он царевичу, не силах успокоиться даже за столом. — Я три ночи и три дня писал шпаргалки! Я изобрел шесть новых способов и четыре новых места для их заначивания и быстрого и незаметного извлечения! Вся школа была мне благодарна!..

— Послушай, Агафон, — остановил поток его пылкого красноречия царевич. — Если уж ты сам пошел в эту школу магии, почему бы тебе было не учиться, как все? Зачем писать шпаргалки, что бы это ни было, мучиться в ожидании, что тебя в любой момент выгонят за невыученные уроки?..

Волшебник опустил глаза, помолчал, помялся и, наконец, выдохнул:

— А кто тебе сказал, что я ПОШЕЛ в эту школу?

— А разве?..

— Нет. Меня нашла беда на мельнице у приемных родителей, в Сабрумайским княжестве, когда мне было уже пятнадцать лет, и отвезла к Костею. Это был единственный раз, когда я был в его царстве и видел его. И я поклялся себе, что второго раза не будет. Он сказал, что я — сын его давно пропавшей дочери, что со следующего дня я буду учиться в самой лучшей высшей школе магии, которая находится в какой-то Шантони, и что когда я ее закончу, он заберет меня к себе, потому что у него на меня уже есть большие планы. Меня никто не спросил, хочу ли я быть мельником, или волшебником! Никого не интересовало, есть ли у меня способности к чародейству! Никто не задавался вопросом, может ли случиться так, что я не захочу возвращаться в это костяное царство и жить там! Я надеялся, что до окончания школы у меня еще есть время, и я успею что-нибудь придумать, чтобы не оказаться там снова!.. Иван, ты там был хоть раз?

— Нет.

— И, я надеюсь, никогда не будешь. Это не просто кошмар. Это — тихий ужас. Я не хочу это рассказывать, я не хочу это вспоминать, но в одном я уверен совершенно точно — если бы на всем Белом Свете не осталось больше других мест, где можно было бы жить, я покончил бы жизнь самоубийством. Поверь мне, Иванушка — ты бы поступил точно так же.

— Какие страсти ты рассказываешь… — впечатлившись помимо воли, проникшись жуткой атмосферой таинственного, не поддерживающего связи с внешним миром царства, покачал головой царевич. — Никогда бы не подумал… Ну, а люди? Как же люди? Неужели им нравятся такой правитель с такими гвардейцами? Или, может, он добр и справедлив по отношению к ним?

— Там нет людей, царевич, — тихо проговорил чародей. — Там живут одни чудовища. И он ими правит. Умруны — это самые близкие к людям существа его царства.

— А сержанты? И другие офицеры, наверное? Откуда тогда они берутся?

— Не знаю. Может, они из других государств. А, может, люди там все-таки есть — я же пробыл в этой стране всего один день. Но я их не видел.

— М-да… — хмуро покачал головой Иванушка, и, вспомнив, наконец, что вода в его кружке остыла, быстро допил. — Если бы там был хоть кто-то, нуждающийся в помощи, можно было бы спланировать военную экспедицию, спасательный рейд или гуманитарную акцию и выжечь скверну огнем и мечом…

— Нет. Даже если бы вся лукоморская армия отправилась бы туда, она бы там и осталась лежать. Армия Царства Костей не просто огромна — она громадна. А сам Костей обладает неограниченной волшебной силой, хоть нас в школе и учили, что такого не может быть. Если они на кого-нибудь нападут — эта страна обречена. Удивляюсь, почему они до сих пор это не сделали, — угрюмо произнес Агафон и тут же поспешно сплюнул по лукоморскому обычаю три раза через левое плечо. — Только б не сглазить…

Царевич, с сочувствием поглядев на сникшего и нахохлившегося волшебника, решил перевести разговор на что-нибудь более приятное для него.

— А помнишь, Агафон, ты, когда мы только познакомились, говорил, что писал курсовую работу — это работа в конце года, я правильно понимаю?

— Да.

— Вот, писал курсовую работу по похищенным Змеями царевнам?

— Да.

— И что в ней говорилось, если, конечно, это не какой-нибудь профессиональный секрет?

— Вообще-то, честно говоря, я списал ее из разных книжек, уже написанных за много лет до меня… Из малоизвестных. Чтобы магистры не поняли, что я списывал. Но, по-моему, они все равно как-то догадались. И это была не очень… хорошая… курсовая. Я получал за нее тройку, если честно. С двумя минусами, если совсем честно, — добавил чародей, немного подумавши. — В ней была обоснована революционная теория, что среднему Змею средний человек может срубить все головы и без меча-кладенца, и без шапки-невидимки, и без доброго коня, и вообще не будучи героем.

— Интересно. Это как? — подался вперед Иванушка, и приготовился бы конспектировать, если было бы чем и на чём.

— При уникальном стечении обстоятельств, — неохотно пояснил маг. — Если Змей давно и смертельно болен, если он нарочно или невзначай съел снотворное и оно успело подействовать, или — что предпочтительнее — если он уже сдох.

— М-да… — разочарованно протянул Иван и откинулся на спинку стула. — Не очень практично.

— Угу… Вот и магистры сказали то же самое… Да и если совсем-пресовсем честно, то и я сам так думаю. Вот видишь — волшебник из меня никудышный…

— Но ты хотя бы можешь научиться обращаться с магическими предметами Ярославны! — попытался найти в черном белое царевич.

— Ну, уж нет, — замотал головой волшебник. — После твоего Полосатого Бума я в эти игры больше не играю. Одно дело, если наткнешься на что-нибудь безобидное, вроде фейерверка или музыкальной шкатулки, и другое…

— Но это же то же самое, как учиться верховой езде! — не желая отказываться от хорошей идеи, которая могла сработать даже для такого чародея, как Агафон, не сдавался Иван. — Если лошадь сбросит тебя, ты все равно должен проявить настойчивость и садиться на нее снова и снова!

— Пока не затопчет? — угрюмо поинтересовался маг.

Иван не нашел, что на это возразить. Вместо этого он спросил:

— Так все-таки, Агафон. Я одного не понял. Кем ты хочешь быть на самом деле? Волшебником или мельником?

— Естественно, мельником! — не задумываясь, выпалил тот. — Волшебником ведь у меня не получается!

Уже почти отходя ко сну, Агафон придумал перевесить их одежду из дровяника в дом, поближе к печке, чтоб быстрее сохла, и поэтому на следующее утро приятели смогли сразу облачиться во все сухое. Они наскоро позавтракали кипятком и сухарями — единственными съестными припасами, которые обнаружились в доме, кроме пресловутого варенья, попробовать которое никто так и не решился, и стали собираться в дорогу.

Вообще-то, они ожидали, что возникнут проблемы не со сборами (собирать им, кроме остатков сухарей, было особенно нечего), а с самой дорогой, но одна счастливая находка разрешила и эту проблему.

На чердаке, куда после завтрака решил на прощание заглянуть Агафон, потому что это было единственное место, куда они не сунули свои носы накануне, обнаружился большой короб из бересты, полный тщательно переложенных мятой от моли клубков.

Сначала он подумал, что это — всего лишь стратегический запас увлекавшейся вязанием старушки, но, присмотревшись, тут же подхватил короб и потащил вниз — показать Ивану.

В доме они уже вместе стали извлекать один путеводный клубок за другим и читать подписи на приколотых к ним сосновыми иголками обрывках бумаги.

— "В Лукоморье".

— "В Узамбар".

— "В Вамаяси". Ого!

— "В Нень Чупецкую". А где это?

— "В Царство Костей". Спаси-сохрани!

— "В Тарабарскую страну". А там-то кому чего может быть надо?

— "В Вондерланд". Хорошо бы…

— Ага! Вот! "В Красную Горную страну"! Как раз туда, куда нам нужно!

— Ну-ка… — царевич взял у Агафона клубок и еще раз прочитал надпись на бумажке. — Точно! А ты умеешь ими пользоваться?

— А чего тут уметь? — повел плечом чародей. — Это мы на первом курсе проходили. Бросаешь его на пол или на землю — вот так — и…

— Он покатился!!!.. Останови его!!!

— КАК???!!! Я не умею!!!..

— Тогда беги за ним и подавай голос — я тебя догоню!

— Но я не готов!

— Он уже выкатился за забор!

— Мой мешок!!!..

— Да беги же!!!

— Где мой…

— Быстрее!!! — Иванушка вытолкнул замешкавшегося мага из дверей, а сам, вытряхнув оставшиеся клубки из короба, которые тут же моментально, как напуганные ежики, понеслись к выходу, бросился складывать туда сухари. Секунду подумав, он кинул туда же две кружки и солонку со стола, мешок волшебника, сгреб одеяло с лавки, их котелок с шестка и, когда уже почти выбегал, схватил с полки у двери пару бутылок то ли с вином, то ли с водой — на тот случай, если ни ручья, ни речки у них на пути долго не окажется.

— Эй, Агафон!!! — крикнул он, и из леса, правее от него, донесся ответный крик:

— Иван!.. Мы здесь!..

При этом местоимении сердце Иванушка екнуло и пропустило такт но, отважно догнав своего чародея с обнаженным на всякий случай мечом, царевич быстро выяснил, что тот имел в виду себя и клубок, и от души слегка ненадолго отлегло.

Противный клубок катился и катился вперед, не давая им отдыхать, есть, пить, и через полдня они уже готовы были бросить все и упасть там, где бежали, если бы не боязнь остаться в незнакомом лесу в одиночестве.

— Я… никогда… нигде… не читал… что путевод… путевод… путеводные… клубки… катятся… так… быстро… — задыхаясь и хватая пахнущий сыростью и грибами лесной воздух пересохшими губами сообщил Иванушка Агафону когда они перелазили очередной завал бурелома и сухостоя.

Казалось, что в этом лесу было меньше вертикальных деревьев, чем горизонтальных. И, к тому же, проклятый моток ниток, казалось, специально выбирал такой маршрут, что и спокойным шагом преодолеть было нелегко, а тут…

— Это… от… старухи… от ее… вредности… — пропыхтел в ответ чародей, оставляя на сучках скелета елки клочки своего и без того сильно сдавшего в этот день балахона. — И сама… она… злючная… была… и клубки… у ней… такие же…

— А ты не можешь… его замедлить?.. — сваливаясь, наконец, к основанию завала и едва успевая заметить, как клубок предательски поднырнул под следующий, разродился спасительной мыслью царевич.

— Как?..

— Это ты меня… спрашиваешь?.. Чему-то… тебя… научили… в школе… за это время?.. — раздраженно просипел Иван, уже несколько часов подряд жалеющий, что взялся нести этот короб — кирпичей в него кто-то напихал, что ли?.. Вообще-то, он уже несколько раз порывался напомнить чародею о разделении труда, но всякий раз, глянув на него, только стискивал зубы покрепче. Если бы он увидел лошадь в таком состоянии, то попросил бы кого-нибудь прирезать животное, чтобы не мучалось.

Но легче бежать ему от этого не становилось.

— Научили!.. — кашлянул Агафон и, воспользовавшись своим выгодным положением на самом верху завала, в то время как клубок только-только выбирал проход под следующим, выбросил вперед левую руку и прокричал три нечленораздельных слова, перемежаемые сипом и хрипом его агонизирующих легких.

Если бы не трясущиеся, исцарапанные, вымазанные смолой пальцы и не свистящий шепот вместо голоса, то пантомима "великий волшебник творит свое коронное заклинание" смотрелась бы вполне внушительно.

Клубок подпрыгнул на месте, завертелся, как колесо, попавшее в слишком глубокую колею, и замер.

— Что, съел? — злорадно оскалился чародей и съехал по муравейнику вниз.

Через мгновение к нему присоединился Иванушка.

— Ты… попить… что-нибудь… взял?

— Ага… — царевич не глядя засунул руку в короб и вынул наугад одну бутылку — красивую, старинную, синего граненого стекла. — Держи.

— Что это?

— Не знаю. На полке стояло, — и полез за второй.

— На какой… полке?.. — нахмурился Агафон и поболтал содержимым. — У Яги?..

— Ага…

— Послушай, Иван… Ты никогда не учился в высшей школе магии… и поэтому не знаешь… а я знаю… Первое, что нам сказал первый же магистр на первом же уроке… это то, что никогда нельзя ни пить, ни есть, ни нюхать… ни наносить на кожу… вещества… взятые в доме волшебника без спроса. Если твои жизнь, здоровье и конфигурация тебе хоть сколько-нибудь дороги.

На Иванушку было больно смотреть.

— Это ты серьезно?

— Очень.

— И ты хочешь этим сказать, что я все эти километры буераков тащил на себе эти неподъемные большущие бутыли зазря?!..

— Н-ну… Может, и не зазря, — пожал плечами Агафон. — Может, они зачем-нибудь пригодятся… Когда-нибудь…

— Ну, уж нет, — твердо заявил Иван и, не медля ни секунды, вытащил пробку из своей бутылки и мстительно, с удовольствием вылил ее содержимое на землю, затем размахнулся и запустил бутылкой в кусты.

— Подожди! — воскликнул Агафон, но было уже поздно. — Кажется, там на ней что-то написано было! Может, в ней действительно было что-нибудь полезное!

— Вода, например? — осуждающе уставился Иванушка на чародея. — А раньше ты этого не мог сказать?

— А раньше ты сам не мог посмотреть? — отставил в сторону свою бутылку маг и не менее осуждающе уставился на царевича.

И поэтому они не увидели, как там, куда Иван только что слил содержимое бутыли, почва сначала зашевелилась, как будто очень большой гриб стал расти очень быстро, а потом взорвалась ошметками дерна и комьями земли, и откуда-то из глубины, как ракета из шахты, вылетело нечто огромное, покрытое клочьями гниющей одежды и разложившейся плоти, с космами, когтями, клыками, горящими желтым пламенем глазами и, издав утробный рык, набросилось на лукоморца.

Иванушка вскрикнул, извернулся, но громадная зловонная разлагающаяся туша повалила его на траву, накрыла и стала душить и пытаться загрызть одновременно.

Может, чудовище было не слишком опытным. Может, в его образовании был пробел в том, что касалось народной лукоморской мудрости насчет погони за двумя зайцами. Так как если бы оно взялось за что-нибудь одно, наше повествование обрывалось бы еще на этой странице.

Но оно захотело все и сразу.

И по этой простой причине у ошеломленного, ошарашенного Агафона нашлось несколько секунд, за которые он успел даже не прийти — заскочить в себя по дороге от ужаса к панике, подхватить свою бутыль, подпрыгнуть и со всего маху огреть ей страшилище по голове, или, по крайней мере, по верхнему полукруглому выступу туловища.

От удара бутылкой выступ вколотился в плечи и издал смачный звук арбуза, уроненного на мостовую.

Бутыль разбилась, и жидкость из нее окатила замеревшее в шоке чудище с головы до ног.

— Вода! — горестно всхлипнул чародей, с отчаянием в увлажнившихся очах глядя на продолговатое зазубренной горлышко, оставшееся в его руке. — Это была вода!.. Этот урод лишил меня… нас последней воды!!!.. Ненавижу!!!

И он как молотком долбанул горлышком обмякшее и недвижимое более чудовище еще раз.

Усилием, утроенным оскорбленными обонянием и осязанием, а также мыслью о том, что теперь чистой еще полминуты назад одежде стирка вряд ли поможет, Иванушка отшвырнул вонючую тушу от себя, а сам откатился в другую сторону.

Волшебник, все еще сжимая осколок бутыли, подбежал к нему и упал рядом на колени.

— Ты ранен? Ты цел? Ты жив? — тревожно оглядывал он царевича, не решаясь все же к нему прикоснуться.

— Бр-р-р-р… — Иванушку передернуло — то ли от воспоминаний, то ли от амбре. Он отвернулся и брезгливо сплюнул. — Кошмар среди бела дня. Это опять твои штучки, Агафон?

— В смысле? — не понял, но обиделся волшебник.

— Н-ну… — Ивану не хотелось лишний раз бередить рану приятеля, но пришлось. — Я имею ввиду, может, ты попытался вызвать дождь, или…

— Нет, — сухо отрезал Агафон.

— А что это тогда было?

— Я думал — ты знаешь, — пожал плечами тот и отвернулся, сморщив нос. — Ну и несет от тебя теперь Иван, не сочти за грубость…

— Что значит — я знаю, — возмутился царевич, зажал пальцами одной руки себе нос и при помощи оставшейся руки попробовал приподняться. — Кто у нас тут какой-никакой, а специалист по волшебным наукам? Если бы я на какой-нибудь картинке своего учебника видел такое страшилище, я бы его никогда не забыл!

И Агафон и Иван одновременно повернулись, чтобы рассмотреть поверженного монстра поподробнее.

Но он пропал.

На его месте лежал маленький худенький седой старичок с длинными волосами и бородой, в белой чистой рубахе без опояски, зеленых штанах и черных поношенных, но начищенных до блеска сапогах.

Приятели переглянулись, чтобы по лицам друг друга увидеть, одно ли и то же они сейчас видят, и снова вперились не верящими сами себе глазами в необъяснимое явление.

— А это кто? — почему-то шепотом спросил Иван чародея.

— Оно же? — высказал предположение Агафон. — Притворяется?

— Давай поближе посмотрим? — предложил царевич. — Может, ему помощь нужна?

Агафон поглядел на Иванушку как на сумасшедшего и, как любому сумасшедшему, не стал перечить.

— Давай. Посмотри поближе. Хорошая идея.

Иван быстро поднялся и поспешил к старику.

— Дедушка? А, дедушка? Что с вами? Вы кто? Как здесь оказались? Что вы здесь делаете?

— Ты еще не забудь спросить его, откуда он родом, чем занимается, где жена и есть ли у него кошка, — фыркнул волшебник.

— Зачем? — озадаченно остановился Иван. — При чем тут кошка?

— Ты хоть меч наизготовку возьми! — отбросив свои иронические изыски, нервно рявкнул волшебник. — Сейчас как вскочит, как накинется! А у меня второй… то есть, третьей бутылки нет!

— Какой еще бутылки? — не понял Иван.

— А той самой! Которой я чудовищу, что на тебя напало, по башке звезданул! Если бы не она — не знаю, что бы тут от тебя осталось! И от меня, самое главное. Я же говорил, что эта бутылка на что-нибудь, да… да… Сгодится.

Поток словоизлияния Агафона налетел на дамбу озарения и рассыпался в пыль.

— Сгодится. Послушай, Иван, куда ты выбросил свою бутылку? — кинулся он к царевичу.

— Ты чего? При чем тут моя бутылка? Какая разница?

— Большая разница!

— Да откуда я помню, — отмахнулся от него Иванушка, осторожно склоняясь над стариком и заглядывая ему в лицо.

Это оказало эффект третьей бутылки — на этот раз с нашатырем.

Дедок вздрогнул, отшатнулся, не открывая глаз, и простонал:

— Ф-фу…

— Большая разница! — с нажимом, как бы впечатывая каждое слово, проговорил чародей и юркнул в кусты.

— Ах… ох… ох-х-х-х… — слабо заохал старичок и зашевелился.

— С вами все в порядке, дедушка? — Иванушка, не обращая внимание на производимое его приближением воздействие, обычно ассоциируемое с однополюсными магнитами, все пытался наклониться поближе к старичку.

Запаниковавшее обоняние того, тем временем, перебудило и все остальные системы его организма, в том числе, отвечающие за задавание вопросов.

— Чем… так… воняет… Где… я… — и, немного подумав, тут же: — Кто… я…

— А где чудовище? — задал зачем-то вопрос Иван, абсолютно не надеясь ни на ответ, ни на такую реакцию.

— ГДЕ???!!!

Старичка как пружиной подбросило. Глаза его мгновенно вытаращились, волосы взъерошились, борода встопорщилась.

— Где чудовище???!!

— Не бойтесь, дедушка, сейчас найдем, — раздался у него из-за спины довольный голос Агафона.

— Не надо!

— Да я же сказал, не бойтесь! — покровительственно заверил их волшебник, вылезая из кустов. В руках его поблескивала грязными капельками граненая синяя бутылка.

— Когда с вами путешествует специалист по волшебным наукам, загадок и опасностей не существует! — самодовольно заявил он, размахивая на ходу посудиной в такт словам.

— Что это значит?

— Это значит, что все произошло так, как я предполагал! Содержимое этой бутылки действительно нельзя было пить! Посмотри, что нацарапано на стенке! — и он сунул бутыль Ивану под самый нос.

— Не вижу так, — чуть не вывихнул он глаза. — Дай в руки посмотреть.

— Гляди! Тут написано "Вода мертвая"! "Одна и пять литра"!

— Да? — вежливо удивился Иванушка. — И что?

— А то, что если побрызгать такой водой на раны умершего человека, то они затянутся! Обрати внимание, царевич — "побрызгать"! Твоя же счастливая звезда висит в зените — ты сел передохнуть там, где, судя по всему, был похоронен какой-то бедолага и не побрызгал — полил его мертвой водой!

— И поэтому…

Маг нетерпеливо махнул рукой, призывая не перебивать его речь.

— Мертвая вода в лавках магических припасов продается не бутылками — миллилитрами! Эта старуха Яга была просто богачкой, имея столько мертвой воды! Но и она, готов спорить на свой балахон, не собиралась ни на кого ее ВЫЛИВАТЬ! Никто и никогда в магическом мире не проводил таких экспериментов, царевич Иван! Никто! Ты знаешь, что можно из этого сделать? Не какую-то занюханную курсовую, переписанную из не читаемых никем глупых книг — диплом! Диссертацию! На степень магистра! Не меньше!

Настала очередь Ивана проявлять нетерпение.

— Ну, и что с того?

— Как это что! Меня не выгонят из школы раньше времени, и этот ужасный человек не заберет меня к себе! Что тут непо…

— Я говорю, что с того, что я вылил на чьи-то останки мертвую воду, ваше будущее магистрство!

— А-а… Это… По-моему, дальше все и так понятно. Раны и следы разложения на трупе от такого количества мертвой воды не успели затянуться — он просто ожил раньше! Но как зомби. Или вурдалак? Или вампир?.. Кхм… Короче, он двигался, проявлял агрессивность, но был неживой. Но когда я разбил о его голову вторую бутылку, и ее содержимое полностью облило кровожадного монстра, преобразования продолжились! Потому что в бутылке была не менее, а то и более дорогая живая вода, которую в таких количествах на ва… вур… зо… на нежить никто и никогда не выливал! И свершилось чудо — существо превратилось в того, кого сколько-то времени назад убили и закопали здесь! И даже его одежда восстановилась! Это отдельная докторская! Я профессор! Я магистр!.. Я гений магии и волшебства!..

Старик и царевич с вытаращенными от изумления глазами наблюдали, как во время своей пылкой речи чародей оторвался от земли и стал медленно, но неуклонно подниматься все выше и выше с каждым словом.

— Агафон? — наконец нерешительно проговорил Иван, справедливо опасаясь, что такими темпами его спутник может скоро превратиться в спутник Земли.

— Что? — с неохотой прервал он свои мечтания вслух.

— Ты… хорошо себя чувствуешь? — осторожно задал вопрос лукоморец.

— Да, а что? — подъем прекратился метрах в четырех от них.

— Ты… летаешь.

— Че… ой!..

Рыхлый муравейник предотвратил встречу изумленного мага с матерью-Землей, и растревоженные красные насекомые искрами брызнули в разные стороны.

— Ой-ой-ой-ой-ой!!! — продолжил волшебник и, мгновенно вскочив, кинулся бежать прочь, отряхивая с себя рассвирепевших рыжих хозяев лесного домика, вероломно и мгновенно лишенных своего жилья.

Проводив неотрывным взглядом быстро удаляющегося мага, старичок вымолвил с благоговением:

— Вот человек — не богат, да славен: тот же боярин! В умной беседе быть — ума прикупить, а в глупой — и свой растерять. Он, верно, самый великий волшебник на всем Белом Свете будет?

— Он-то? — переспросил Иванушка, честность которого вступила в борьбу с нежеланием говорить не слишком лестные слова о ближнем своем в его, ближнего, отсутствие. — Н-ну… Бывают и лучше… Наверное… А вы кто, дедушка? Как звать вас — величать?

— Я… Я… Меня звать… Я…

Растерянность, испуг, ужас, отчаяние по очереди отразились на лице старичка.

— Я не помню! Вот, не спавши, да горе наспал! Беда приспела — наперед не сказалась!.. — запричитал дедок, хлопая себя руками по бокам.

При слове "беда" Иванушку слегка передернуло, но старик не обратил на это никакого внимания.

— Вот, летела муха-горюха — попала к мизгирю в тенета! Сам в свое голове — да не хозяин!..

Иванушка заслушался старика — склонил голову.

— А вы, дедушка, случайно не по творческой части будете?

— Чево баешь? — прервал причитания старик.

— Больно уж чуднО разговариваете вы. Складно да ладно — как по писанному. У меня книжка такая была — "Пословицы и поговорки лукоморского народа". Как вы писали. Может, вы и впрямь писатель какой-нибудь, или поэт, или сказитель…

— Не знаю, сынок, не знаю… — чуть не плача развел руками старик. — И как звать-величать — не помню!.. Ох, беда, беда! От одной беды избавился — другая в окно лезет!

Царевич подумал, что заставить старичка не упоминать это злосчастное слово на букву "бэ" можно только одним способом — отвлечь его чем-нибудь.

— Не расстраивайтесь, дедушка. Я думаю, вы все потом вспомните. Мировая литература знала немало примеров, когда после травмы головы человек терял память, а потом она возвращалась. Давайте, мы ваше имя угадать попробуем. Я вот читал об одном сказителе, например, так его звали Баян.

— Гармошка такая, что ли? — прозвучало из-за плеча Ивана. Не оборачиваясь, он понял, что вернулся Агафон.

— Это ты не подумавши молвил, — с улыбкой отозвался старик, и его бледно-голубые глаза ожили на худом морщинистом лице и залучились смехом. — Баян — от старинного лукоморского слова "баять" — говорить, значит. Для волшебника — потеха, а для сказителя — самое подходящее имя. Лебедь — по поднебесью, мотылек — над землей: всякому свой путь. Да только не отзывается мое сердце — не то, значит…

— Ну, тогда… Порфирий?

— Никанор?

— Илья?

— Семен?

— Аристарх?

— Святослав?

— Захарий?

— Епи…

— Стой! — старичок замигал глазами на Агафона. — Как ты последнее сказал?

— Последнее? — наморщил лоб Агафон. — Не помню… На "З", по-моему, что-то… Зоил? Зосима? Зиновий? Зенон?.. А, Зах..

— Вспомнил! — расцвел старик. — Вспомнил. Меня называли "Дед Зимарь".

— Зимарь? — озадачено переспросил маг. — Зимарь? Никогда не слышал такого имени. Это от слова "зима", что ли?

— Может, это не имя, а прозвище? — догадался Иван.

— Может, и прозвище, — задумавшись, согласился дед. — Но лучше уж маленькая сушка, чем дырка от большого бублика. Хоть что-то вспомнили — и то хорошо. А имя… глядишь, и оно придет. Со временем.

— Будем надеяться… — вздохнул чародей, но тут же весело добавил: — А, кстати, я речку нашел — иди, умойся, царевич лукоморский, а то я рядом с тобой дальше не пойду!

Умыться — это максимум, на что согласился Иванушка. Стирать одежду в холодной воде и потом ждать, пока она высохнет на бледном октябрьском солнышке, или, тем более, надевать ее сырой, он отказался наотрез. Да его никто об этом и не просил.

Правда, возникла было идея вернуться в избушку Бабы-Яги, но за отсутствием клубка, который указал бы дорогу обратно, долго она не прожила.

— Баба-Яга? — нахмурил брови дед Зимарь. — Помнится мне — была такая в этих краях чуть не с незапамятных времен. Не столько злая, сколько вредная. Но народ ее уважал, — поспешно добавил он, быстро оглянувшись по сторонам, как будто опасаясь, не подслушивает ли его эта Яга в ближайших кустах или обернувшись белкой. — Вы от нее идете?

— От ее избушки, если быть точным, — ответил Иван, с трудом выбирая участок воды, свободный от камышей и приступая к водным процедурам.

— Саму ее дома не застали, — уточнил Агафон.

— Вернется — серчать будет, — покачал головой старик. — Еще вдогонку бросится, чего доброго.

— Вряд ли. Судя по следам, в последний раз она была дома лет пять назад.

— Пять лет? — схватился за голову дед. — Пять лет?! Так сколько же это я мертвяком недвижимым здесь под листочками-грибочками пролежал-то, а?!..

— А ты помер — какой год был?

— Не помню… Ничего про себя больше не помню, сынки… Ни-че-го…

— Ну, а местный ты или нет, помнишь? Места эти помнишь? — не унимался чародей.

— Не знаю… То кажется, что знакомые места… А то — что в первый раз вижу… Если б заметку какую — горку приметную, или плес, или поле — а то лес кругом, и лес…

Старик расстроено замолчал.

Подул легкий ветерок — и зашуршали, заходили камыши, как будто большая рыбина приплыла и стала тереться о стебли.

— Ну, ладно, — отбросив подальше пучок сухой травы, которой он чистил свой кафтан, кивнул Иванушка. — Нам дальше пора. Сейчас Агафон наш клубок путеводный запустит, а мы его попросим, чтобы он его попридержал — и пойдем за ним. Агафон, ты клубок-то взял, не оставил там?

— Взял, взял.

— Маленькое, кругленькое, а за хвост не поднимешь, — вдруг хитро улыбнулся старичок.

— Что? — не понял Агафон.

— Это ты должен сказать, что. Это же загадка такая, — засмеялся Зимарь.

— Загадка? Ну, тоже мне — загадка, — снисходительно усмехнулся маг. — Это репка.

— А почему это ее за хвост не поднимешь? — не понял Иван. — Очень даже поднимешь.

— Ну… Тогда — мышь.

— А почему круглая?

— Крупы объелась!

— А с хвостом как быть?

— А поди-ка, подними-ка ее за хвост!

— А что?

— Убежит!

— А если дохлая? И, к тому же, она же у тебя крупы объелась! Как же она убежит!

— Ну, Иван, какой ты нудный! Если тебе мои отгадки не нравятся, свои предлагай! — надулся волшебник.

— Я думаю… — Иванушка почесал за ухом. — Это мяч.

— Почему мяч?

— Потому что круглый.

— А где же ты видал у мяча хвост? — с видом экзаменатора, изобличающего на экзамене школяра со шпаргалкой, подпер бока руками волшебник.

— Нет хвоста. Поэтому и не поднимешь, — пожал с победоносным видом плечами царевич. — Игра ума! Правильно, дедушка?

Зимарь снова заливисто захохотал, так, что даже обиженный Агафон бросил дуться и заулыбался.

— А положи-ка, что ты в руках держишь, Афонюшка, на землю.

Чародей послушался.

— А теперь возьми за кончик нитки и подними.

Он наклонился, хотел схватиться за конец нитки, но тут же разогнулся и захохотал:

— А, и верно ведь! Я же отгадку в руках все это время держал! Ну, и хитер ты, дед Зимарь, ну и хитер!

— Это не я хитер, а наш народ, — развел руками тот. — Он много загадок придумал — а нам теперь развлечение.

— А ну-ка, загадай-ка еще загадку какую-нибудь! — попросил разохотившийся Агафон.

— А, может, мы сначала клубок запустим? — намекнул ему Иван.

— А, клубок…

Как будто легкое облачко набежало на солнышко.

— Клубок… Да, конечно, запустим. Проще простого.

— И прикажи ему, чтобы помедленнее катился — с нами пожилой человек, — напомнил ему царевич.

— Сам знаю, — покривился маг, отошел от клубка на пару шагов и сделал несколько плавных округлых пассов похолодевшими вдруг руками.

Сначала ничего не произошло, и Агафон хотел было уже обрадоваться, как внезапно из клубка высунулись восемь гибких розовых ножек с крошечными копытцами, и он без предупреждения резво кинулся в речку.

— Эй, эй!!! Стой!!! Ты куда!!! — чародей снова взмахнул руками, пытаясь остановить своевольный моток ниток, но было поздно. Он скрылся под водой и вопреки всем законам физики больше на поверхности не показывался. — Кабуча…

На волшебника было жалко смотреть.

Если бы на месте того был кто-нибудь другой, то Иванушка всенепременнейше накричал бы на него, набросился бы с кулаками… Ну, или сказал бы что-нибудь колкое. Если бы придумал.

Но это был Агафон.

— Ты… не расстраивайся… — сделал шаг к нему царевич и взял за руку. — Ну, подумаешь… клубок… Мы что-нибудь другое… изобретем… чтобы не заблудиться здесь… И к Серафиме… вовремя… успеем… Наверное.

На лице мага было написано, что лучше бы уж Иванушка накричал бы на него и набросился с кулаками.

— А куда вы идете — путь держите, молодые люди, — впервые поинтересовался старик.

— В царство Костей, — с надеждой вскинул на него глаза Иван — уж не вспомнит ли дед еще что-нибудь полезное?

— Никогда про такое не слыхал, — с сожалением пожал плечами тот. — Не могу помочь, извините меня, старого…

— Я могу, — раздался хрипловатый голос у них за спиной из реки.

Все трое развернулись, как по команде и, по крайней мере, двое из них ожидали, что придется тут же бежать.

Но такого не ожидал никто из них — на это Иванушка готов был поспорить даже на единственное одеяло.

Раздвигая камыши, то ли всплыла, то ли проявилась из состояния мимикрии… женщина. Похожая на тех, которые пираты вырезали на носах своих кораблей, чтобы напугать противников. И это им удавалось.

Но, нет — это было не все. Или не совсем. Или не только.

Пока Иван определялся с наречиями, женщина продолжала появляться, или проявляться, и теперь на всеобщее обозрение показалась ее широкая, похожая на утиную, горизонтальная спина, так же, как у птицы, покрытая жесткими серыми перьями.

Все трое временно лишились дара речи.

— Ну, чего смотрите, — не слишком любезно задало вопрос и вызывающе сложило руки на груди явление. — Женщину не видели? Или утку?

— В-видели, — нервно кивнул Агафон.

— И женщину видели, и утку, — подтвердил Иван.

— А вот такое чудо чудное, диво дивное — в первый раз видим, сколько живем, — развел руками дед Зимарь.

— И слышим, — уточнил маг.

— И читаем, — невпопад завершил царевич и смутился.

Дивовище вздохнуло.

— Это правда… Мало нас осталось. А ведь мы — существа древние, творения первых детей первых богов Белого Света.

— Как это?

— Очень простая и печальная история, — поджала губы уткоженщина. — Когда первые — старшие древние боги были заняты, создавая Белый Свет, и оставить своих деток им было не с кем, они, чтобы те не плакали, а хоть чем-то потешились, давали им корзину с игрушками. А в той корзине лежали еще не разбросанные по Белому Свету люди, рыбы, насекомые, животные… Но малышня разыгралась, и чтоб было забавнее, стала разбирали игрушки на части и собирать совсем по-другому. Голову от одного, туловище от другого, ноги — от третьего… Конечно, потом, когда старшие боги обнаружили это — перед самым разбрасыванием своих творений, по всемирному закону подлости, они чадушек своих нашлепали и поставили в угол на двести лет, наспех исправили, что попалось на глаза, а что нет — то так и полетело в мир… Вы, наверное, слыхали про кентавров, русалок, сфинксов, утконосов… А Узамбарские боги — так они вообще все из нашего брата да сестры. Местные люди так впечатлились, увидев их…

Дивовище вздохнуло, высморкалось и продолжило свое повествование.

— Но мало того, что мы появились на свет такими… непохожими на других… Как будто в издевку, хотя на самом деле они пытались загладить вину своих детишек, старшие боги наделили нас почти бесконечным веком. И вот теперь мы живем, пока не придет нам конец, И ВСЕ ЭТО ТАК УЖАСНО ОДНООБРАЗНО И СКУЧНО!!!

Люди переглянулись, и уткоженщина, перехватив их взгляды, продолжила:

— Вы хотите попасти в царство Костей, я подслушала. Я не знаю, где это и что это, и знать не хочу, но там, вверх по течению, на том берегу есть деревня. Там вы могли бы все повыспросить. Я могу отвезти вас на своей спине. Но не думайте, что мне это приятно. Я не лошадь. Поэтому я за это потребую с вас плату.

— Сколько?

— Что?

— Зачем?

— Старик должен всю дорогу загадывать мне загадки.

— Но зачем?..

— СКУЧНО, — снова сделав большие глаза прогундосила уткоженщина, и Иванушка подумал, что, наверное, ее человеческой половине сейчас холодно, в отличии от птичьей, и насморк скоро перейдет в синусоиду. Или ринусит? Или в синусо…идит?….идет?…едит?.. Как это называл их придворный знахарь, когда давно, в детстве, по заданию матушки пугал их с братьями, заставляя зимой всегда ходить в шапках? А интересно, к зиме она на юг улетает, или тут плавает в какой-нибудь проруби? И питается лисами, начитавшимися сказок про Серую Шейку?

— …Но если я хоть одну отгадаю — я сразу же нырну, — капризно-злорадное окончание коммерческого предложения дивовища вернул уплывшего невзначай в воспоминания и размышления царевича в здесь и сейчас.

— Но зачем?! — воскликнул Агафон.

— Я же сказала — СКУЧНО, — скроило физиономию явление. — Вы выбирайте. Дальше по этому берегу — непроходимые дебри. Через реку вам самим не переправиться — течение на середине сильное. Условие мое знаете. Ну, что?

— Но вы…

— Но мы…

— Согласны, — хитро прищурился дед Зимарь. — Когда отплытие, пава величава? Извини, не знаем, как звать тебя — величать, по имени называть.

— Плывем сейчас, — ткнула себе за человеческую на утиную спину уткоженщина. — А зовите меня просто Матрена. Мне сегодня это имя нравится.

— Так у тебя что ж — каждый день новое имя? — удивился чародей.

Матрена с отвращением поглядела на него и, преувеличенно жестикулируя, как желают это при разговоре с глухими или тупыми, повторила:

— СКУЧНО. Повеселюсь сегодня. Ваши загадки — раз плюнуть. Я живу долго, все видела, все знаю. Про клубок могли не догадаться только такие дурачки, вроде вас, людей. Когда отгадка сама в голову просится. Ну, что, не испугались?

— Вперед! — вызывающе выпятив подбородок, Иван сделал первый шаг на посадку.

За ним последовали и его спутники — дед Зимарь, лукаво усмехающийся в бороду, и специалист по волшебным наукам Агафон со своим неразлучным мешком, все еще красный, вспотевший и злой от принародного позорища с треклятым клубком, и дернула его нелегкая у Бабы-Яги в избушке его с чердака спустить.

Оттолкнувшись где-то под водой от дна утиными лапами, явление развернулось и поплыло от берега.

— Ну, начинайте, — прогнусавило оно, и Зимарь начал.

— В лес идет — домой глядит. Из лесу идет — в лес глядит. Отгани-ка нашу загадочку, пава.

— Хм… — потерла подбородок кулаком Матрена. — В лес идет… Домой… Из лесу… Опять же в лес… Хм… Ну, так это я знаю. Это мужик. В лес идет грибы собирать — и оглядывается. Ну, что, угадала?

— А еще-ка подумай, красавица, — усмехнулся старичок.

— Чего? Неправильно, что ли? — обиделось дивовище.

— Нет, родимая, неправильно.

— Эт почему? По-моему, угадала. Мужик. Идет в лес — смотрит назад. Из лесу — смотрит в лес.

— Так ить упадет он, ежели назад смотреть будет, а не под ноги, — засмеялся дедок.

— Хм… И верно… почесала в свалявшейся копне неопределенного цвета волос Матрена. — Назад идет… В лес смотрит… А, поняла! Это рак! Он задом ходит наперед, а смотрит-то назад!

— Ай, опять не угадала, пава!

— Это почему еще?

— Раки задом наперед не ходят, дорогая-золотая ты наша. И зачем раку из леса да в лес ходить?

— А-а… Чтоб тебя… — плюнула уткоженщина в досаде. — Ну, хорошо. Сдаюсь. Кто это?

— Топор у мужика за поясом.

Даже по спине ее было видно, как она нахмурилась и шевелит губами, совмещая загадку с отгадкой.

— Ну, так не честно, — наконец повернулась она к пассажирам. — Вы полегче чего задавайте. А то — нырну.

— Ну, полегче, так полегче, — без споров сдался Зимарь, и выдал на-гора:

— В лесу выросло, из лесу вынесли, на руках плачет, а по полу скачут.

— Кто скачет? — уточнила Матрена перед тем, как задуматься.

— Все, — просто объяснил Зимарь. — Кто слышит, как плачет — те и скачут.

Матрена подумала, и пришла к выводу:

— Так это лешаченок, поди. В лесу вырос, из лесу его забрали, ему у людей плохо, вот он и плачет.

— А скачет кто?

— Н-ну… Люди скачут?

— Зачем?

— Может, у них от его плача голова болит, — с сомнением предположила Матрена и выжидательно оглянулась.

— Ох, не угадала, сердешная, — хлопнул себя по коленкам Зимарь. — Ох, опять не угадала. Ну, что? Али сдаешься, али как?

— Как — не угадала? — сердито поджала губы уткоженщина. — Что значит — "не угадала"? А что это, по-твоему?

— А балалайка, милая, балалайка. Из дерева лесного деланная, играешь в нее — будто плачет, а народ пляшет.

— А-а… Хм. И верно. Балалайка. Подходит. Кхм. Ну, ладно. Дальше давай, дед. Да только полегче, полегче выбирай! А то ить нырну часом.

— Да ведь как скажешь, пава-величава, — поклонился дед и продолжил: — Синенька, маленька, по городу скачет, всех людей красит.

Лицо у Матрены вытянулось.

— Маленькая девочка-хулиганка сама упала в краску и теперь всех тоже пачкает?

— А нет, пава. Не угадала, — заухмылялся дед. — Это иголка стальная, всех одевает-украшает.

— Хм. А ну, еще загадай!

— Висит груша, нельзя скушать.

— Тетя Груша повесилась?

— Светильник под потолком!

— Ах, чтоб тебя!.. А ну, еще!

— Ладно. Вот такую теперь загадку, красавица, отгани. Пришли воры, хозяев украли, а дом в окошки ушел. Ты это сама, поди, бессчетное множество раз видала, сразу скажешь, легкая загадка.

— Да? — возмущенно изумилась Матрена. — Да врешь ты все, старик! Да рази ж такое возможно, чтобы воры хозяев крали! Ну, а дом — что я, думаешь, дома не видела? Как дом может уйти в окошки? Что ты несешь такое? Так и скажи, что быть такого не могет!

— А вот и могет! А вот и могет! — Зимарь только что не хихикал. — Сдаешься, али как?

— Сдаюсь, — многозначительно прищурилось дивовище. — Нут-ка, говори свою отгадку, ежели такая есть.

— Да как ей не быть, пава, — взмахнул руками старичок. — Это же пришли рыбаки, рыбу из сетей вытащили, а вода в ячейки вытекла.

— Как, и все?!.. — неизвестно, что у уткоженщины открылось шире — рот или глаза. — И верно ведь… Ай, да старик! Ай, да затейник! А ну, еще загадай!

— Да легко! — Зимарь вошел в азарт. — Четыре четырки, две растопырки, третий — вертун.

— С… сдаюсь!

— Корова!

— А еще! — тут не на шутку разохотилась и Матрена.

— Стоит копна посреди двора, спереди вилы, сзади метла!

— Сдаюсь!

— Корова!

— Еще!

— Стоит сноха, ноги развела, всех кормит, сама не ест.

— Корова?

— Соха!

— Еще!

— Скоро ест, мелко жует, сама не глотает, и другим не дает!

— Соха?

— Пила! Шла свинья сквозь быка по железному следку, хвост смолевой!

— Н-не знаю!

— Иголкой сапоги тачают!

— Еще!

— На ямке, ямке, сто ямок с приямком!

— Еще!

— Наперсток! А нут-ко, эту загадку отгани! Пошел я по тух-тухту, взял с собой тав-тавту, нашел на храп-тахту; кабы да не тав-тавта, съела б меня храп-тахта!

— Ну, ты даешь, старик! Это даже не выговорить!

— Пошел я по лошадь, взял с собой собаку, нашел на медведицу, пава!..

— А ну, еще давай!

Расслабившись на покрытой жесткими перьями, без устали под ними двигающейся спине дивовища, Иван и Агафон с улыбками наблюдали за дуэтом Матрены и Зимаря.

За кормой их вошедшего в раж игромании судна пенился белый след от мощных утиных лап, а на противоположном берегу, который становился все ближе и четче с каждой минутой, уже ясно просматривались невысокие горы, покрытые полураздетым лесом, прибрежные в ржавой листве кусты, следы на песке и дымки среди деревьев — совсем недалеко от берега. Значит, Матрена не обманула, и там действительно живут люди, у которых можно будет привести себя в порядок, купить коней, теплую одежду и припасы, спросить дорогу и оставить деда Зимаря. Может, найдутся у него там родственники, или хотя бы вспомнит его кто-нибудь. Да если даже и нет — не тащить же старика с собой, пока его кто-нибудь не признает.

Или не убьет.

А тем временем загадочный поединок, уже давно перешедший в добивание безоговорочно поверженного противника, был в самом разгаре.

— …Сидит баба на юру, ноги свесила в реку!

— Сдаюсь!

— Мельница!

— Дальше!

— Пять братьев в одном доме прижались!

— Сдаюсь!

— Рукавичка!

— Дальше!

— Живой мертвого бьет, мертвый во всю голову ревет!

Пауза.

И, тут же, с радостью неописуемой:

— А-а-а-а!!! Наконец-то!!! Это я знаю!!! Это сержант умруна своего бьет! Ну, старикан, держись — купаться будем!

И, не вступая более в переговоры, Матрена нырнула.

— Ох-х-х-х!!!..

— Тьф-фу-у-у-у!..

— Ах, ты!!!..

Все трое вынырнули из обжигающе-холодной осенней воды и заотфыркивались.

— Я… плавать… не… умею… — прохрипел царевич, пытаясь опереться о воду, чтобы приподняться над поверхностью.

— И я… тоже… — поддержал его чародей, хватая воздух ртом целыми кусками и отчаянно колотя одной рукой по воде. Мешка своего он из второй руки не выпускал даже сейчас.

— Ну, так на ноги встаньте, — посоветовал им Зимарь. — Здесь, кажись, мелко.

— Да?

Даже не сапог — коленка Иванушки тут же, как в подтверждение слов старика, наткнулась на каменистое дно, порвав штанину и посадив синяк.

— Ай!.. Уй!.. Точно, — нашел дно и Агафон. — Вот гадская утка — что на нее напало! Что ж это ты так промахнулся-то, дед, а? Что ты ей такое загадал, что даже она догадалась?

— Что-то про умрунов? — наморщил лоб под облепившими его ледяными волосами Иван.

— Да про каких умрунов, что вы городите, сынки? — возмутился дед. — Про колокол я загадал — "Живой мертвого бьет, мертвый во всю голову ревет". Колокол это. Какие еще умруны, что это вообще такое, я вас спрашиваю?

— Не знаешь? — Агафона передернуло — то ли от холода, то ли от воспоминаний. — Счастливый ты человек, дед Зимарь. — За это незнание и искупаться не жалко.

На карачках потерпевшие уткокрушение вылезли на берег и, упав в изнеможении, оглянулись на реку.

Куда-то далеко, в море-окиян, уплывал короб Иванушки вместе со всеми их скудными припасами и единственным одеялом. А на самой середине реки покачивалась на волнах и, время от времени хлопая себя по бокам, заливисто, басом хохотала уткоженщина Матрена.

— У-у, водоплавающее! — бессильно погрозил ей кулаком волшебник, отвернулся, и прямо перед своим носом увидел острие вил.

Скорее старших, чем средних лет человек со взъерошенными волосами, с аккуратно подстриженной бородкой, но без усов закатал рукава белого балахона, поправил белый островерхий колпак, снова съехавший на глаза и склонился над странной многоэтажной конструкцией из связанных вместе, одно над другим, увеличительных стекол, которую держал над неглубокой плошкой с белыми капельками на дне молодой человек, как две те же самые капли похожий на него.

— Нич-чего не видно. Подвинь, пожалуйста, номер пять к номеру шесть на треть миллиметра.

Молодой человек быстро повиновался.

— Хм… Еще хуже… Попробуй сдвинуть номер восемь к номеру девять на столько же.

Лупы были сдвинуты.

Человек молча и сосредоточенно вглядывался в них несколько минут то правым, то левым глазам поочередно. Потом попробовал смотреть обеими, но тут же сдался.

— Нич-чего не видно, — снова пробормотал он и повернулся к своему ассистенту:

— Включи, Геннадий, свет, пожалуйста.

Геннадий положил лупы на стол, взял с полки две палочки из двух разных металлов с длинными проволочками, ведущими к пузатому круглому стеклянному шару в деревянной тарелке, и опустил их в крынку, источавшую тонкий удушливый запах кислого молока.

В шаре вспыхнуло нечто и осталось гореть ровным желтоватым светом.

— Спасибо. Так получше, — рассеяно кивнул человек в белом балахоне и снова наклонился над этажеркой из луп, усердно подставленных ему Геннадием, который по возрасту мог бы быть просто Геной.

Подобрав на ощупь левой рукой со стола пузырек, правой рукой человек выловил из металлической лоханки рядом тонкий острый металлический инструмент и принялся тыкать им в капельки, высунув от усилия и напряжения язык.

От этого важного занятия его не смог отвлечь даже извиняющеся-почтительный стук в дверь.

— Не мешайте! — строго отозвался вместо него Геннадий, и посетители, приняв, очевидно, эти слова как приглашение к действию, со скрипом отворили дверь.

— Не вели казнить, вели слово молвить! — гаркнул с порога затянутый в самодельную кольчугу, как окорок в авоське, бородатый мужик.

Человек в балахоне вздрогнул от неожиданности, поддел инструментом плошку, и та, пользуясь случаем, радостно взмыла в воздух, налетела на книжный шкаф, забрызгав своим содержимым несколько томов, приземлилась на перегонный куб, перебив стеклянный змеевик и, с чувством выполненного долга, разбилась о пол.

— Ах, чтоб тебя!.. Ну, что там еще случилось, Тит Силыч? — оглянулся он недовольный, что его отвлекли, и перевязанные бечевкой очки в толстой черепаховой оправе сползли на кончик носа.

— Засланцев поймали. Смотлите сами, боялин.

И огромный комодообразный мужик с вилами наизготовку сделал шаг в сторону, пошарил рукой у себя за спиной и втащил в избу связанного по рукам и ногам Иванушку. Вслед за ним двое помощников Тита Силыча, похожих на него как два (или три?) комода втолкнули аналогично перемотанных веревками, словно решившие наконец окуклиться гусеницы, Агафона и деда Зимаря.

— Что, трое?

— Тлое, боялин. На этот лаз по леке подоблались, только хотели плосочиться, а тут мы тут как тут с лебятушками. У нас не забалуешь, — довольно ухмыльнулся Тит Силыч и беззлобно ткнул кулаком в бок Ивана. — Поздоловайся с боялином.

— Здравствуйте, — смог, наконец, оторваться от восхищено-озадаченного разглядывания обстановки комнаты Иванушка.

А поразглядывать тут было что.

Иван никогда не был в мастерской волшебника, но в его представлении она всегда выглядела именно так: полки, от пола до стены уставленные сосудами самой невероятной и причудливой формы, заполненными разноцветными, попеременно то булькающими, то дымящими, то меняющими свой цвет разноцветными жидкостями; таинственные предметы, наводящие на мысль то ли о кабинете знахаря, то ли о камере пыток; огромные, как камни фундамента городской стены Лукоморска, потертые фолианты с потускневшими от времени золотыми обрезами; непонятные схемы и диаграммы на пергаментах, развешанные на окнах (потому что про стены см. выше), и черная школьная доска, прислоненная к одной из полок, исписанная загадочными знаками и формулами — вечной жизни и любви, не иначе.

Единственное, что никак не вписывалось в его представления о кабинете мага-алхимика, были клетки.

Клетки с курами.

— Меня зовут Иван, я брат царя Лукоморья Василия. А это — мои спутники. Агафон и дедушка Зимарь.

— Очень приятно, — человек близоруко улыбнулся и шагнул к Иванушке с протянутой рукой. — Евгений Парадоксов. Сабрумайский ученый. А это мой сын Геннадий, ассистент. Добро пожаловать.

Иван в ответ виновато покривился и кивнул на свои веревки.

— Тит Силыч, развяжите их, пожалуйста. Они не засланцы. То есть, не шпионы, — Парадоксов на секунду замер и несколько смущенно замигал. — Вы ведь это имели ввиду?

Начальник охраны — без сомнения, приблизительно так называлась должность монументального Тита Силыча, неодобрительно, безмолвно излучая "конечно-вам-виднее-что-делать-боярин-но-я-бы-ни-за-что-их-не-развязал", покачал головой и потянул за свободный конец веревки.

Узел ослаб, и веревка кольцами спала с царевича.

Он перешагнул ее и с благоговением и опаской протянул руку хозяину.

— Приятно познакомиться, — почтительно склонил он голову. — Значит, это не сказки, и ученые на самом деле бывают? Вот уж не думал, что своими глазами увижу самого настоящего ученого! Я всегда считал, что если ученые и существуют на самом деле, то они должны жить где-нибудь в глуши, вдали от людей и их праздных любопытствующих глаз, в больших белых квадратных замках…

— Я тоже так считаю. И насчет белых квадратных замков — идея интересная, спасибо, — согласился с ним хозяин и перешел к следующему гостю.

— Евгений. Парадоксов, — протянул он руку деду Зимарю.

— Ох, и охраннички у тебя, сынок, шибко суровые, — затряс обеими руками поданную руку старик. — Видать, есть от кого, да? Правду говорят, сердитого проклянут, а смирного живьем проглонут.

— Правда ваша, дедушка, наука — суровое ремесло, — покачал головой ученый и шагнул к Агафону.

— Евгений Парадок…

Специалист по волшебным наукам демонстративно спрятал только что освобожденную руку за спину.

— Я с шарлатанами и жуликами за руки не здороваюсь, — высокомерно объявил он.

— Ах, ты, засланец! — накинулся на него с кулаками Тит Силыч.

— Он не шпион! — бросился приятелю на помощь Иванушка.

— Пли чем тут шпион! — не унимался начальник охраны, так и норовя отвесить ушедшему в глухую оборону чародею оплеуху.

— Таких, как ты, в средние века на кострах сжигали! — выкрикивал волшебник откуда-то с пола, из-под поднятых в защиту рук. — Чтоб голову народу не морочили!

На защиту чести и достоинства отца бросился сын.

— Ах ты колдун! Ведьмак! Шептун полоумный!

— Вивисекторы!

— Палазит! Я же говолил!..

— Гена, Тит Силыч, оставьте его! Хоть он и мракобес, но мы должны уважать чужое мнение! — метался вокруг потасовки хозяин.

— От мракобеса слышу!

— Ну можно, я ему хоть по уху съезжу!..

— Невежды! Материалисты! Палачи лягушек!..

— Тогда мы подвергнем его остракизму!

— Ага, в челюсть слева!

— Тит Силыч! Геннадий! Стыдитесь! Это наши гости!

— Ну, вам виднее, боялин, — раскрасневшийся от борьбы и немного обиженный, что ему не удалось приложить нахальному визитеру, Тит Силыч перестал пытаться нанести ему средние или хотя бы легкие телесные повреждения. Вместо этого он наклонился, выудил его за шкирку из темного угла в сенях, куда тот благоразумно забился, юрко проскользнув между двумя другими мужиками, и поставил на ноги.

Двое других стражей обхватили раскипятившегося Геннадия и переставили его к окну.

— Вы, я понимаю, имеете что-то против служителей науки? — не пытаясь более подать Агафону руки, Парадоксов-старший с интересом заглянул ему в слегка помятое лицо.

— Наука может быть только одна, она же — единственно верная, — презрительно фыркнул тот. — И это — не ваша. Спекуляция на легковерии недалеких — вот чем вы занимаетесь, вместо того, чтобы познавать мир и тайны механизма его работы! Фокусами! Прес-ти-ди-жи-та-торст-вом!

— Агафон, — с упреком вмешался Иванушка. — Мы, между прочим, пользуемся гостеприимством нашего уважаемого хозяина, а ты…

— Ах, гостеприимство!.. — хлопнул ученый себя по белому колпаку. — Что же это я! Вы же устали с дороги, вымокли, проголодались, а я тут рассуждаю о высоких материях! Пойдемте ужинать со мною, дорогие гости! И ты, волхв, не отставай…

— Сам чернокнижник!..

— …А после ужина я покажу вам, над чем я работаю — дело многих поколений моих предков. И не откажу себе в удовольствии скрестить мечи дискуссии с этим… идеалистом.

— Не дождусь!

— В салай бы его запереть лучше, боялин…

— Сам засланец!

— А нельзя ли сначала баньку истопить? — лукаво поглядывая на Иванушку, вышел с предложением дед Зимарь.

— Так ведь только что топили — сегодня ж суббота! — подсказал один из помощников Тита Силыча.

— Тогда не откажи, хозяин, погреться, — попросил дед. — Может, твоя наука и поощряет в холодной воде купаться, ай все равно холодно. Так ведь и простыть недолго.

— Простыть — это термин наших оппонентов — чародеев, — живо возразил Парадоксов-старший и не удержался от возможности прочитать просветительскую лекцию темным народным массам. — Они считают, что дисфункция организма при переохлаждении этим самым холодом и вызывается. Естественно, они, как и все представители их ремесла, пошли по пути наименьшего сопротивления и ухватились за первую же гипотезу, очевидно лежащую на поверхности. На самом же деле наша кровь, как все тела и вещества, при охлаждении уменьшается в объеме, и на все органы ее не хватает. В результате олигогематоснабжения начинается сбой некоторых, самых уязвимых…

— Шарлатанство! — не вынесла душа чародея даже перед угрозой фофана от Тита Силыча вместо научного аргумента. — Наглая профанация! Любой мало-мальски здравомыслящий человек понимает, чтО на самом деле происходит! Любому ребенку известно, что в теле человека в коконе тепла циркулирует жизненная сила! И что при охлаждении тела возникает пробой кокона, и она начинает вытекать! Чем ниже температура, чем дольше охлаждение и больше охлаждаемая площадь, тем быстрее и с более непоправимыми последствиями это происходит! Это формула Гинрича! Элементарщина! Вы же все видели обморожения — они на поверхности! При чем тут органы, объясните мне!

— Объясняю! Для особо сообразительных! — ринулся в контратаку Парадоксов-младший, вырвавшийся, наконец, из захвата двух адъютантов начальника охраны.

— Гена, Гена, — перехватил его отец. — Твоя активная научная позиция делает тебе честь, но давай, все дебаты оставим на потом! Наши гости замерзли и проголодались!

— Но папа, я не могу оставить…

— Попытайся, — ласково взял его за руку отец. — Все разговоры — потом. А пока, Никодим, проводи, пожалуйста, гостей в баню, да все, что надо, принеси!

— Будет сделано, боярин!

— А наш кудесник не захочет, наверное, — не удержался Гена. — Палочкой волшебной помашет — и чистый, и теплый.

— Неадекватность вашей аргументации эксгибиционирует неконгруэнтность ваших предпосылок! — высокомерно вздернув нос и выпятив нижнюю губу, гордо отозвался Агафон перед тем, как выйти во двор.

Парадоксову-младшему осталось только молча кипеть и строить планы мщения.

После бани, переодевшись во все чистое, сухое и соответствующее времени года, путники отправились на ужин.

Улучив момент и убедившись, что Агафона и Гену разделяют двадцать метров и две стены и локального конфликта на научно-волшебной почве пока не предвидится, Иванушка отвел в сторону Парадоксова-старшего и спросил, не узнает ли тот их старичка. На удивленный взгляд и покачивание головой он объяснил, что старичок этот, вообще-то, не их, а приблудный, про себя ничего не помнящий, что нашли они его в лесу на той стороне (обстоятельства, сопутствующие находке, он предпочел замолчать), и заодно прямо спросил, не разрешит ли хозяин оставить его у них жить, поскольку в дальней опасной дороге ему совсем не место. Разрешение было без раздумий дано, о чем Зимарю тут же и сообщили. Тот пожал плечами, покряхтел, посетовал, что если бы был лет на — сят моложе, то так легко от него отделаться им бы не удалось, и согласился.

Потом боярин извинился еще пару раз за свою ретивую охрану, сославшись, что времена в Сабрумайском княжестве после того, как Великий князь со княгинюшкой и княжичем и старым князем во время шторма утонули на этой самой реке, возвращаясь с охоты, начались смутные. Все князья передрались-перегрызлись друг с другом, власть деля, никто всех соперников осилить не может, а жизнь соседям испортить — хлебом не корми, как выражается Тит Силыч. Так что, ухо востро держать приходится все время, не обессудьте…

Гости понимающе развели руками и не обессудели.

А после ужина хозяин пригласил гостей пройти в соседнюю избу чтобы кое-что посмотреть.

Агафон презрительно фыркнул, прокомментировав приглашение вполголоса про себя, но за Иваном и дедом Зимарем последовал. Может, чтобы не оставаться наедине с угрюмо-демонстративно почесывающим пудовый кулак Титом Силычем.

— Вот, проходите, это наш музей, — широким жестом пригласил пройти в жарко натопленную комнату, целиком заселенную разнообразными шкафами, ученый. — Здесь хранится большая часть того, что наш род достиг за сто с лишним лет. Да, это стало делом всей нашей жизни. А ведь все начиналось со случайности. В одной крестьянской семье из одной из наших деревень — тогда наш род владел несколькими деревнями, это позже их пришлось продать, чтобы финансировать исследования — случилось событие, перевернувшее всю современную науку и ставшее отправной точкой целого нового направления.

Агафон снова фыркнул, но рассказа не прервал.

— У них была единственная курица, молодая, но долго не неслась, и была бы ей уготована прямая дорога в суп, если бы не это первое за все время яйцо. Скорлупа которого состояла из кальция только на четыреста пятнадцать частей. Остальное было чистое золото. Крестьяне — престарелые муж и жена — несмотря на подозрительную скорлупу (откуда им знать, что такое золото!) обрадовались и хотели разбить его в тесто, но не тут-то было! Возможно, им этого бы и не удалось, если бы оно в результате их усилий не упало на пол, дед не наступил на него, оно не выстрелило у него из-под ноги, отлетев к стене и убив морскую свинку внучки после чего, наконец, разбилось. Их оханья и причитания услышал мой пра-пра-прадед, случайно проезжавший мимо их дома, зашел, увидел скорлупу…

— Дед плачет, баба плачет, а курочка кудахчет: "Не плачь дед, не плачь баба…" — подхватил Зимарь.

— Сказки! — уже привычно фыркнул чародей и отвернулся.

Боярин Евгений терпеливо улыбнулся и молча выдвинул ящичек одного из шкафов. Оттуда он бережно вынул берестяную коробочку, достал из нее нечто, завернутое в несколько слоев белых тряпок и развернул для всеобщего обозрения.

Там лежали золотые скорлупки со следами засохшего на них сто пятьдесят лет назад белка.

— И с этого момента жизнь нашего рода изменилась, — торжественно продолжил хозяин. — Он купил у них эту курицу. Поначалу он только хотел получать от нее золотые яйца, но потом огонек любопытства разгорелся в его душе. А нельзя ли увеличить содержание золота в скорлупе? А толщину стенок? А сделать яйца цельнометаллическими?

При каждом вопросе боярин Евгений открывал новые ящички и доставал все новую и новую скорлупу.

— Подделка. Шарлатанство. Жулики! — не унимался, горя праведным возмущением Агафон. — Да любой шантоньский ювелир вам такой скорлупы за полдня наделает корзину!

Боярин улыбнулся — несколько натянуто — и, не реагируя иным способом на провокации, продолжал:

— Для развития исследований и обучения его сына — моего пра-прадеда — в Тайном Научном Институте, расположенном до сих пор в… А, ну да, это тайна. Так вот. Для этого нашему роду пришлось продавать не только деревни, но и большую часть яиц, получавшихся золотыми. Да-да, золотое яйцо все еще оставалось редкостью, хотя и не такой, как раньше. Процент результативного выхода рос…

— Что у него стало расти? — не понял дед Зимарь.

— Золотых яиц стало больше, — перевел на лукоморский, склонившись к его уху, Иванушка.

— …После него на смену ему пришел мой прадед, Он был большой эстет. Простого золотого яйца ему стало недостаточно. И тогда он стал выводить породу кур, которые несли бы вот это.

Из нового ящичка был извлечен и развернут очередной сверток.

Компания ахнула.

— Родясь не видал, и умру — не увижу, — восхищенно всплеснул руками дед.

Если бы яйцо могло пройтись по одной из центральных улиц Лукоморска, сплошь застроенных шантоньскими, вондерландскими, тарабарскими и прочими модными лавками, на выходе оно предстало бы именно в таком виде.

Золото, серебро, скань, эмаль, драгоценные камни, цветы, птицы, бабочки, фигурки рыб и животных — проще сказать, чего на этом яйце не было.

— У моей матушки есть похожее, но не такое красивое, — первым пришел в себя Иванушка и, кинув вопросительный взгляд на хозяина, осторожно протянул руку и благоговейно потрогал пальцем изумрудный листок у основания. — Она купила его давным-давно за огромные деньги у какого-то Пиаже, который клялся, что сделал его сам.

— Когда нам нужны деньги, мы договариваемся с ним о встрече, — снисходительно усмехнулся ученый. — Так повелось еще со времен его прадеда. Посмотрите сами, ваше высочество, разве человек может сделать такую красоту?

— Человек может все! — не очень убежденно встал на защиту человеческого рода Агафон, но никто даже не повернул головы.

— Это — вершина породы. Парадоксальная Универсальная, назвали мы ее. Мы работали над ней и над тем, чтобы увеличить или уменьшить содержание того или иного элемента, металла или цвета несколько поколений. Дни и ночи…

— Это — последнее достижение? — спросил Иван.

— О, нет. Наряду с этой породой моим отцом — после того, как его супруга, моя маменька, родила сразу двойню — была выведена еще одна, совершенно новая порода.

— Какая?

— Сейчас вы мне это сами скажете, — улыбнулся ученый и достал из следующего ящичка очередные три яйца. Они были матового коричневого цвета, ничем не примечательны и не интересны.

Агафон снова фыркнул — но, скорее, уже по привычке.

— Смотрите, — хозяин легко разъял одно из яиц на две половинки и вытряхнул него крошечную ярко раскрашенную деревянную лошадку. — И пробуйте. Я заменю этот экспонат.

И он отломил кусок толстой скорлупы и положил себе в рот. Второй осколок и разломленную вторую половинку он протянул гостям.

— Шоколад! — изумился Иван.

— Да. Порода Детская Шоколадная, — гордо представил боярин Евгений. — Игрушка внутри вначале была только цыпленком, но это было скоро исправлено по нашей с сестрой просьбе, после того, как этих цыплят у нас скопилось целое ведро. Эта порода живет у нас до сих пор, и, сдается мне, несется чаще, чем Гена мне докладывает.

Дед Зимарь хитро улыбнулся, слизывая с пальцев подтаявший шоколад.

— У меня она бы вовсе не неслась.

— Потом мы с отцом — чтобы зарабатывать хоть сколько-то на продаже яиц — вывели породу Парадоксальная Праздничная, — хозяин перешел к следующему шкафу и открыл дверцу. — Это была моя первая почти самостоятельная работа. Вот, смотрите.

На полках на подставках выстроились как толстенькие веселые солдатики разноцветные яйца — синие, желтые, розовые, зеленые на одной, в цветочках — на другой, в цыплятах — на третьей, и на четвертой — в зайчиках.

Агафон снова фыркнул — на этот раз торжествующе:

— Ну, это и дураку ясно — просто разрисованные и покрашенные. Дурите вы и гостей своих, и покупателей почем зря!

— Разрисованные? Покрашенные? — возмутился хозяин. — А вот, смотрите!

Он взял в руки одно яйцо — голубое в бело-розовый цветочек — и, поплевав на палец, потер рисунок.

Скорлупа заблестела, лепестки засветились в тусклом свете свечей, и зазвучала музыка.

И, хотя, скорее это была даже не музыка, а несколько расстроенных аккордов, взятых на неопределенного происхождения инструменте, быстро смолкнувших, впечатление это произвело гениального шедевра.

— Это тебе, Агафон разлюбезный, не вожжой трясти, — наконец, повернулся к чародею дед Зимарь.

— Да я… Да у меня… — раскрасневшийся чародей скинул с плеча неразлучный мешок и быстро запусти в него руку. — Да я сейчас вам такое покажу!..

— Не надо!!! — Иванушка крепко ухватился за мешок и потянул к себе. — Не надо. Мы все верим тебе, что настоящая магия может создавать еще и не такие чудеса, — и он, сделав большие глаза, повернулся к аудитории за поддержкой.

— Нет, отчего же, пущай покажет, — развел руками дед Зимарь. — Может, это ты уже чудес навидался — а мы с хозяином нашим боярином очень даже посмотреть хотим.

— Пусть покажет нам, чернокнижным материалистам, что его магия может, — мстительно закивал головой Парадоксов. — Если он весь такой правильный и официальный.

— Сейчас, сейчас… — Агафон залез в мешок уже чуть не с головой. — Сейчас…

— Ну, хорошо, пусть покажет, — вдруг изменил свое мнение царевич. — Вот только найдет что-нибудь не очень большой разрушительной силы. Видите ли вы, мы, собираясь в дальнюю опасную дорогу, захватили с собой в основном артефакты боевой магии — взрывы, пожары, ураганы, небольшие землетрясения… Но, если я не ошибаюсь, он сейчас ищет…

Иванушка запнулся, придумывая, что бы такого можно сочинить (слова "соврать" в его активном вокабуляре, как сказал бы чародей, не было), чтобы дать Агафону выпутаться из неловкой ситуации с наименьшими потерями для его реноме, но, в первую очередь, для имущества гостеприимных хозяев.

И тут чародей вынырнул из мешка. В руке он держал голубого каменного жука.

— …Вот, нашел. Так и думал, — кивнул Иванушка.

— Что это? — нахмурился боярин.

— А-а… Э-э… Это… Это термитная бомба. При активации появляются полчища термитов и съедают все деревянное в радиусе ста метров. Вполне безобидная здесь вещь, — добавил он для убедительности.

— Да? — захлопал белесыми ресницами дед.

— Да? — помрачнел еще больше боярин.

— Да? — просветлел Агафон и размахнулся. — Сейчас прове…

Договорить ему не пришлось — Парадоксов коршуном налетел на него и ухватил за руку.

— Замечательная вещь, — натужно улыбаясь, проговорил он, тяжело дыша. — Только у вас действительно дорога опасная, еще может пригодиться, оставьте ее себе, на будущее.

Агафон криво ухмыльнулся и покачал головой.

— Пожалуйста? — чуть не плача, сожалея о неосмотрительно брошенном вызове, поговорил хозяин.

— Ну, нет уж, — не сдавался маг. — Вы сначала объявляете меня жуликом, мракобесом, шарлатаном…

— Жуликами и шарлатанами назвал ТЫ их, — уточнил честный Иванушка, помогая боярину Евгению заламывать разошедшемуся волшебнику руку с насекомым за спину.

— Берем твои слова обратно!.. — жалобно выкрикнул Парадоксов.

— Ладно уж… — победно оскалясь, Агафон разжал пальцы и дал Ивану осторожно вынуть из них зловещего голубого жука. — Бьюсь об заклад, такая штучка вашим курицам не под силу будет!

— Такая, может, и нет, — не выдержала гордость ученого, — но кое-что похожее я вам сейчас покажу, хоть и не хотел. Работа над этим проектом еще не закончена, но уже скоро… скоро… через месяц-другой… — боярин перешел к противоположному шкафу, сделанному из железа. — Мой отец всегда говорил: "Какие времена — такие и породы", и я с ним полностью согласен. Времена сейчас стали неспокойные, тревожные, разный лихой люд так мимо и шныряет, и мы с Геной решили заняться выведением новой породы, хоть и затратно это выходит.

— Еще больше?..

— Да-да. Ведь нам пришлось построить отдельный железный курятник для каждой птицы этой новой породы!

— Они у вас что, огнедышащие? — наморщил лоб уже слегка успокоившийся и более чем слегка заинтригованный помимо воли Агафон, на время позабыв про свою принципиальную антинаучную позицию.

— Почти, — усмехнулся хозяин и осторожно взял с полки, засыпанной опилками, и продемонстрировал гостям одно из зеленых ребристых яиц. — Работа над нужными характеристиками этой породы еще не окончена, это экспериментальная стадия, поэтому в руки вам его не даю — от греха подальше.

— Да почему же? — непонимающе мотнул головой Агафон.

— Потому что если бросить это яйцо, то оно может взорваться.

— Взорваться? Яйцо? Ну, уж это блажь! — презрительно выпятил нижнюю губу чародей.

Боярин снисходительно повел плечом.

— На обратной дороге заезжайте к нам — к тому времени, я думаю, все будет готово. Вот и посмотрим, что блажь, а что — величайшее научное достижение десятилетия.

— Посмотрим, посмотрим, — привычно фыркнул маг и первым направился к выходу.

За ним потянулись и остальные.

Уже на выходе из сеней Агафон хлопнул себя по лбу, проговорил: "Ах, мешок-то я там позабыл!" и метнулся назад.

Через минуту он вернулся довольный и молчаливый и тихонько присоединился к своим попутчикам по дороге к гостевой избе, где был приготовлен им ночлег.

Утром рано, сразу после завтрака, одетые в новую одежду, наконец-то соответствующую начинающимся дневным похолоданиям и ночным заморозкам, экипированные как путешественникам на дальние расстояния и полагается, Иванушка и Агафон прощались с хозяевами и дедом Зимарем перед тем, как отправиться в дальнейший путь.

За завтраком сумрачный Тит Силыч принес им карту с нарисованным на ней маршрутом их будущего передвижения по территории сабрумайского княжества и царства Костей — до самой границы с Красной Горной Страной. И теперь он и отец и сын Парадоксовы стояли на деревенской околице, жали на прощание странникам руки и давали последние напутствия.

— Не забыли, значит? — в который раз повторял боярин Евгений, тыча тонким пальцем в развернутую карту. — Идете сейчас прямо, никуда не сворачиваете, по большой дороге. У Синь-камня — вы мимо него не пройдете, он необычайно синего цвета, я подозреваю, что он упал с неба…

— Камней на небе не бывает! — взъерепенился отдохнувший за ночь и готовый к новым словесным баталиям во славу магии Агафон. — Потому что воздух есть субстанция бестелесная, эфемерная и газообразная…

— Позвольте с вами не согласиться, милейший, — не замедлил отреагировать тоже отдохнувший за ночь и жаждущий реванша боярин Геннадий. — Но даже дитю малому известно, что…

— Постойте, — остановил поток их прощального красноречия Иван. — Извините, что перебиваю, но у меня тут вопрос есть… Как бы это сказать… У меня вчера при… во время… когда ваша стража нас схватила, Тит Силыч отнял меч. Так не могли бы вы…

— Конечно, конечно! — замахал руками боярин Евгений. — Тит Силыч, принеси лукоморскому царевичу его оружие. Я надеюсь, оно в хорошем состоянии?

— Лучше не бывает, — буркнул начальник охраны, по лицу которого явно читалось, что он до последнего рассчитывал, что пришельцы, уходя, про меч забудут. — Даже наточил, как дулак… Щас плинесут.

И крикнул долговязому подростку — своему оруженосцу с его личными именными наградными вилами наготове, присевшему у крайней избы на завалинку:

— Эй, Антошка, тащи меч засланцев сюда быстло! Он в калаульной избе!

— Щас, дядь Тит Силыч!

Меч вместе с ножнами был принесен и вручен владельцу через пару минут.

Иванушка вынул его из ножен посмотреть, не осталась ли там вода, не пошла ли ржавчина, хорошо ли наточен, и не заметил, как все еще не примирившийся с фактом, что о существовании камней на небе знает не каждое малое дите, Гена Парадоксов осекся на полуслове и тоже впился глазами в его оружие.

— Это ваш меч? — спросил, наконец, он.

— Да, мой, — удовлетворенный осмотром, кивнул царевич и вложил меч в ножны.

— А… — Гена замолчал, откашлялся, царапая кашлем ставшее вдруг враз сухим горло, и решился: — А ковер ваш… где?

— Ковер? — Иванушка удивился, откуда здесь могут знать про их брошенного Масдая, но быстро решил, что это, наверное, какой-нибудь научный трюк, и не стал уточнять. — Ковер пришлось оставить в укромном месте. Обстоятельства сложились.

— А-а… — протянул хрипло Парадоксов-младший и натужно сглотнул. — Ну, ладно. Мне надо бежать. Работа. Эксперименты.

И, развернувшись, и даже не попрощавшись (в смысле, в — надцатый раз, как его родитель) быстрым шагом скрылся в переулке.

Путники тоже уже было развернулись и хотели идти, как вдруг Иван решился и задал вопрос, который все это время не давал ему покоя:

— Извините, боярин Евгений, но я давно хотел спросить… в смысле, уже второй день…

— Спрашивайте, спрашивайте, ваше высочество, — ободряюще закивал Парадоксов.

— Кхм… Так вот… Эта уткоженщина… Матрена…

— Которая напрашивается в родню к сфинксам и утконосам?

— Да. Так вот, она, случайно, не… ваших… рук… дело?

Хозяин вскинул брови, прикрыл глаза и сказал "Гхм".

— Не ваших?

Парадоксов вздохнул.

— Наших… С сестрой. Когда мы были маленькими, родители часто оставляли нас надолго… в лаборатории… И, чтоб не скучать, нам приходилось искать себе занятия…

— Вивисекторы! — вдохновленный возмущением, тут же изобрел новое обвинение Агафон.

— Так получилось, — виновато потупившись, пожал плечами боярин. — Мне очень перед ней неудобно. И стыдно.

— А вы ее переделайте. Обратно, — озарило вдруг Ивана.

— Нет, — покачал головой Парадоксов. — Не получится.

— Почему?

— Я ей уже предлагал. Не хочет. Так она — особенная. А переделаю — ну, утка. Ну, женщина. Сколько их таких…

— Загадочная женская душа, — с видом знатока покачал головой чародей. — Магия тут бессильна.

— И наука тоже, — признал первый раз поражение ученый.

Не успели путники отойти от деревни на полкилометра, как из придорожных кустов, еще покрытых редкой желто-коричневой листвой, на них неожиданно выскочил боярин Геннадий.

— Что случилось? — подозрительно покосился на него Агафон, готовый, на всякий случай, и к дискуссии, и к потасовке.

— Я… вспомнил, — тяжело переводя дыхание, проговорил он. — Вспомнил. Вам же торопиться надо, я правильно понял?

— Ну, да, — подтвердил несколько настороженно чародей.

— Так я вспомнил, что недалеко отсюда от большой дороги отходит тропинка, ведущая сразу в горы. И конч… то есть, проходит она через пещеры. Они пронизывают эту гору насквозь. Там, конечно, темно и местами сыро, но это сократит ваш путь дня на два, не меньше. Если вы решитесь.

— На два дня? — загорелся Иван. — Где эта тропинка?

— Вон там, шагов через пятьдесят, слева. Идемте, я вам покажу. До самых пещер я вас провожать не стану — график экспериментов у нас очень жесткий, времени нет — но до начала тропинки я доведу. Извольте, — и он махнул рукой, указывая вперед…

— Большое вам спасибо! — радостно тряс его руку Иванушка у едва заметной дорожки, присыпанной к тому же опавшей листвой. — Если бы вы только знали, как нам эти два дня важны! Спасибо! Спасибо!

На то ли смущенном, то ли испуганном лице молодого боярина отразились нерешительность, сомнение, паника…

— А что у вас за… срочное дело?.. — промолвил, чуть заикаясь, он.

— Тс-с-с! — заговорщицки озираясь по сторонам, прошипел Агафон. — Мы идем по следу одной царевны!

— Царевны. Понятно, — лицо Геннадия помертвело, закаменело, взгляд остановился. — Понятно. Значит, я правильно сделал. Счастливого пути.

И, не дожидаясь более ответа, он развернулся и побежал по дороге обратно к деревне.

— Странный он какой-то, — провожая его взглядом, пожал слегка плечами царевич.

— Белые маги, — насмешливо поморщился чародей. — Чего с них взять.

— Белые маги? — непонимающе повторил Иван. — А я думал — белые маги — это вроде… добрых волшебников?.. В отличие от черных?..

Агафон снисходительно похлопал Иванушку по плечу.

— Магия всего одна, царевич. И ни в какие цвета она не окрашена. Это все равно, что воду, которой ты поливаешь огород, называть хорошей, а воду, в которой тебя утопят — плохой. Вода остается одной и той же. Меняются люди. Нам это в школе разъясняли. А этих мухлежников — так называемых ученых, мы, настоящие маги, "белыми магами" называем в насмешку. Потому что они всегда ходят в белых балахонах. А мы — в черных.

— Наверное, это объединяет вас в одну общность, придает оттенок кастовости, таинственности, элитарности?.. Или это стильно? Или древняя традиция профессии? — немедленно стал строить предположения заинтригованный Иванушка. — Почему?

Агафон задумался.

— Ну, может, потому, что мы не любим стирать?

До входа в пещеру — кривой широкой дыры, в полтора человеческих роста — они добрались уже через несколько минут. Поверх него изъеденной очень большой и очень голодной молью портьерой свисал высохший вьюнок, летом, судя по всему, закрывавший его полностью от непосвященных глаз. Теперь же он чернел затхлым провалом, из которого тянуло холодом и сыростью.

Агафон, хоть и был, наконец-то, тепло одет, поежился.

— Иван, ты уверен, что хочешь туда лезть? — болезненно покосившись на пещеру, потом на приятеля, спросил он. — Если принимать во внимание, что мы этого Геннадия вообще первый раз видим, и что если мы там сгинем, что лишние два дня уже играть никакой роли не будут, может, ты передумаешь? Прислушайся к своим ощущениям. Что они тебе говорят?

— Что ты, если бо… опаса… не хочешь, — тактичный Иванушка все же выбрал подходящее слово, позволяющее чародею спасти лицо, — можешь не ходить. А я тороплюсь. И, к тому же, ты просто предубежден против боярина Геннадия потому что он — ваш противник. На меня же он произвел впечатление вполне разумного, искреннего и добродушного человека.

"Кроме нашей последней встречи," — мысленно признал он, но не стал озвучивать свои выводы, чтобы Агафон не лелеял ложной надежды.

Его отговорить не удастся. Ведь речь идет о лишних двух днях — двух днях, которые, может, могут оказаться решающими для жизни Серафимы.

— И у него нет абсолютно никакой причины заманивать нас в ловушку или обманывать нас, — продолжил он вслух.

— Нет, с чего ты взял, что я бо… опаса… не хочу с тобой туда идти? — с не очень искусно деланным возмущением тут же отреагировал маг. — К тому же, если там действительно окажется какой-нибудь неприятный сюрприз, без профессионального волшебника тебе будет просто не обойтись!.. Конечно, над сложными заклинаниями мне еще надо немножко поработать, но простые я могу применять вполне эффективно!

— Н-ну, да. Конечно. Я тоже об этом подумал, — не очень убедительно соврал в ответ царевич, и вопрос был решен. — Вот только…

— Что?

— Там же темно. Надо придумать какое-то освещение, — и Иванушка многозначительно склонил голову в сторону Агафона.

— Легко! — снисходительно хмыкнул тот.

— Что ты предлагаешь?

— Самое простое — факелы. Для этого надо сделать заготовку — на толстую ветку намотать жгут из сухой травы.

— Но они буду гореть от силы десять минут! — разочарованно поднял брови Иван.

— Они будут гореть столько, сколько надо! — самодовольно усмехнулся Агафон и потер руки. — Потому что тут вступаю в дело Я.

Факелы были готовы через двадцать минут, и Иванушка с восхищенным интересом протянул первый чародею и стал ожидать чуда.

— Нет-нет, держи ты, — покачал головой тот. — У меня руки должны быть свободными.

— А… Это…

— Ну, если ты бо… опаса… не хочешь… — пожал плечами маг.

— Я готов, — обреченно выдохнул царевич, приготовившись, на всякий случай, отпрыгнуть, отбежать и быстро спрятаться в случае чего.

— Внимание, — Агафон закрыл глаза, сосредоточился и сделал несколько резких взмахов руками в такт беззвучно зашевелившимся губам.

И не успел Иван и глазом моргнуть, как обнаружил, что держит в руках самое огромное из когда-либо виденных им…

— Мороженое? — не веря своим вновь открывшимся глазам сморщился Агафон. — Это… откуда?

— Может, ты заклинание перепутал? — расточительно упустив шанс сказать горе-чародею все, что о нем думает, участливо предположил Иванушка и занялся осмотром шоколадной брони их неудавшегося факела, раздумывая, не будет ли откушенный кусочек последним в его жизни.

— Я не мог перепутать заклинания! — высокомерно вскинул голову чародей и скрестил руки на груди.

— Совсем? — сквозь набитый шоколадом рот уточнил Иванушка.

— Абсолютно.

И, помолчав, Агафон добавил:

— Ну, если только разве совсем чуть-чуть… Капельку. Но я даже знаю, где. Да. Конечно. Абсолютно точно. Я знаю, где я не так произнес одно слово.

— Одно? — снова уточнил Иванушка.

Тень сомнения, как солнечное затмение, пробежала по лику чародея, но он был непреклонен.

— Одно.

— Ты уверен?

— Держи факел.

— Который еще факел, или который уже мороженое? — невинно уточнил царевич.

Волшебник фыркнул, взял факел, который еще факел и воткнул между двумя камнями.

Снова закрытие глаз, шевеление губ и махи руками…

Толстая змея с гривой зелено-желтых волос на голове зашипела, кинулась на чародея, но промахнулась из-за прически, которая лезла ей в глаза, и поспешила ретироваться.

Иванушка вздохнул и вставил в ту же щель надкушенное мороженое.

— Еще попробуешь? Я все равно полынное не люблю…

Агафон мрачно зыркнул на него, буркнул что-то вроде "Ну, теперь ошибки быть не может" и повторил процедуру.

К изумлению Иванушки между камнями вместо гигантского эскимо снова появился факел.

Только не горящий.

Но начало внушало надежду.

— Молодец, Агафон! — одобрительно взмахнул кулаком царевич. — Я в тебя верил!

— Ха, — снисходительно ухмыльнулся тот. — Что и требовалось доказать. Я же говорил, что все вспомнил. Смотри, как работают настоящие маги! Сейчас он загорится и будет гореть неделю!

— Зачем неделю? — пожал плечами Иванушка. — Если верить боярину Геннадию, мы проведем в пещере не больше пяти-шести часов!

— Ну, хорошо, — великодушно сдался маг. — Уговорил. Двадцать четыре часа. С запасом. Устраивает?

— Замечательно! — обрадовался Иван.

И факел действительно загорелся и, возможно, действительно горел обещанные двадцать четыре часа. Или неделю.

Дожидаться окончания горения его и еще десятка поспешно сооруженных факелов путники не стали.

Потому что взять в руки их было все равно невозможно — они пылали по всей длине.

— Ну, что ты еще предлагаешь? — устало опустился на сухую траву перед входом в пещеру, поближе, но не слишком близко к теплой огненной стене Иванушка.

На чародея было больно и жалко смотреть.

— Не знаю… — признался он. — Может, мы все-таки сможем их как-нибудь взять?

— Как?

— Не знаю…

— А послушай, Агафон, — посетила Иванушку свежая идея. — А если посмотреть в твоем мешке? Может, там найдется что-нибудь подходящее? Осветительное? Ну, хоть чуть-чуть? Чтоб только дорогу разбирать?

— В мешке? — волшебник кисло покосился на слегка полегчавший в последнее время и без того не тяжелый заветный мешок. — Ну, давай посмотрим. Хотя тебе лучше будет спрятаться за каким-нибудь уступом, пока я буду выяснять, что там такое… Сам знаешь: магия — дело для непосвященных опасное.

Иван согласно кивнул головой, но остался на месте, когда один за другим, по очереди, Агафон стал вынимать из мешка и раскладывать на земле простые с виду предметы — фарфоровую куклу в пышном платье и островерхой шапочке замысловатой формы; глиняного ежа, знакомого уже голубого каменного жука, два стеклянных желтых кольца с болтающимися внутри цепочками, продолговатый прозрачный пузырек с ребристой красной пробкой и зеленой наклейкой без единого знака, пару крошечных бело-голубых керамических совят… и зеленое металлическое яйцо в рубчик, показавшееся царевичу подозрительно знакомым.

— Это не то, что ты думаешь, — перехватив взгляд Иванушки, поспешил заверить его Агафон.

— А что я думаю? — тут же поинтересовался Иван.

— Не знаю. Но если ты думаешь то, что я думаю, то ты не прав.

Иван не очень уверенно пожал плечами.

— Ну, если ты в этом убежден…

— Абсолютно.

Когда процесс опустошения заветного мешка был окончен, Агафон беспомощно взглянул на Ивана и развел руками.

— Все… Там больше ничего нет. С чего начнем?

— Они все — магические предметы?

— А что? — с опаской бросил угрюмый взгляд на царевича маг.

— Потому что я, например, точно знаю, что совят Ярославне привезла из Стеллы Серафима. Как она их не побила по дороге — ума не приложу, но вот, довезла как-то…

— Да? — по сравнению с тем выражением, которое приняло его лицо сейчас, предыдущее было образцом веселья и оптимизма.

— Извини… Я не хотел тебя расстроить, — пожал плечами Иванушка. — Но я подумал, что тебе это может пригодиться…

— Н-ну, да. Пригодилось, — кивнул он и, подумав с мгновение, не стоит ли выбросить бесполезные сувениры, все же положил их обратно в мешок. — Так, что дальше?

— А больше мне здесь ничего не знакомо, — развел руками Иван. — Пробуй сам.

— Ну, хорошо, — с видом приговоренного к смертной казни чародей, зажмурившись, наугад выбрал из разложенного ассортимента вещицу. Это оказался голубой жук.

— Как ты его назвал? Там, у белых магов?

— Термитная бомба? — наморщил лоб Иван.

— Ты… это… знаешь что-нибудь, или просто так?

— Просто так, конечно. Должен же был я как-то…

— Я тебя об этом не просил, — сухо заметил чародей.

— Должен же был я как-то спасти бесценную коллекцию наших гостеприимных хозяев!

— Спас, гордись… — буркнул Агафон и ту же швырнул жука оземь.

Ничего не произошло, если не считать того, что он совсем немагическим образом отскочил от твердой земли под ноги Иванушке. Тот поднял его и протянул волшебнику.

Агафон принялся его тереть в разных местах, поочередно и одновременно, потом давить и пытаться оторвать или открутить различные выступающие части его анатомии, потом поплевал на него и снова бросил на землю…

Ничего.

— Может, попробуем что-нибудь другое? — вздохнув, предложил Иван, хотя на языке у него давно уже крутилось совсем иное предложение — пуститься в обход, как было нарисовано на карте, чтобы вышло быстрее.

Агафон тоже вздохнул, поджал губы, бросил жука обратно в мешок и взялся за куклу.

Попытки с пятой, при троекратном нажатии на островерхую шапочку, откуда-то из самого нутра куклы зазвучало глухое дребезжащее треньканье — неумелая пародия на настоящую музыку, а сама кукла начала испускать волны ядовитого желтого, голубого и красного цвета попеременно.

— Музыкальная шкатулка, — как слабоумный оскалился чародей. — Нашлась.

Надавив еще три раза на шапочку, он остановил и мигание, и звуки и кинул куклу в мешок.

— А не попробовать ли нам колечко? — несколько повеселев, предложил маг. — Слышал я, в тарабарских магических мастерских было налажено крупносерийное производство колец света…

И, не дожидаясь реакции Иванушки, он крепко взял кольцо двумя пальцами и дернул за цепочку.

Черная вспышка мгновенно ослепила их, обожгла жаром и пропала.

Пол-мгновения спустя ударил гром, раздирая барабанные перепонки.

Оглушенные, ошарашенные Иван и Агафон сидели на земле и продирали запорошенные мусором глаза.

С горы на них, мягко кружа, опускались сухие листья, трава, ветки, птичьи гнезда и сами впавшие в ступор птицы.

Проморгавшись, наконец, и прочистив уши, искатели пропавших царевен посмотрели друг на друга, на самих себя, вокруг…

Все в радиусе десяти метров, включая камни, землю, траву и их вещи оказалось покрытым ровным, матово поблескивающим слоем сажи, сквозь который пробивались тонкие струйки дыма. Копотью были измазаны и их лица, руки и одежда. Которая тоже местами дымилась.

Само кольцо рассыпалось в золу и них на глазах — в пальцах Агафона осталась только потемневшая короткая цепочка.

— Никогда не думал, что в Тарабарской стране такое странное представление о свете, — хлопая себя по бокам и рукавам, сбивая подозрительные дымки, покачал головой Иван.

— Подумаешь… — ворчливо пробормотал маг, энергично проделывая такой же комплекс упражнений. — Ну, перепутал… Так ведь все живы же. Пока. Давай лучше…

— Давай, лучше сложим все, что осталось обратно и остановимся на кукле, — твердо перехватил потянувшуюся уже было к следующей вещичке руку волшебника Иванушка.

— Ты собираешься ЭТО слушать все пять часов, пока мы там идем? — недоверчиво переспросил Агафон.

— Да, — решительно ответил Иван. — Пока есть, чем слушать. И пока вообще есть мы.

Агафон с видом альтруиста, которому не дают осчастливить все остальное человечество, развел руками и, проговорив: "Ну, если ты так действительно решил", выловил из мешка куклу и запустил ее.

Через несколько минут Иван понял, что он уже никогда не сможет слушать музыку с прежним благоговением.

А впереди еще были пять часов.

Они шли по затхлой, сочащейся холодной, кажущейся разноцветной в свете кукольных вспышек водой расселине уже полчаса. Под ногами хрустели то ли мелкие камушки, то ли черепа небольших зверушек, меланхолично хлюпали набольшие лужицы и приглушенно журчали еще более маленькие ручейки. Воздух был холодным и сырым. Дребезжащие звуки жестяной музыки нервно отражались от сводов и стен и скатывались в воду. Под то опускающимся, то взмывающим ввысь потолком то и дело проносились, замогильно вздыхая, неясные тени — то ли большие летучие мыши, то ли мелкие демоны. Что-то постоянно где-то поскрипывало и тихонько скрежетало — может, это было эхо их шагов, а может, кряхтение проседающей от многовековой усталости породы, решившей, в конце концов, присесть отдохнуть. От ощущения же, что за ними кто-то все это время пристально и недобро наблюдает, избавиться не удавалось даже оптимисту Ивану.

Еще через двадцать минут Иванушка начинал понимать значение неизвестного ему прежде слова "клаустрофобия" и был готов изобрести еще несколько десятков замысловатых звукосочетаний, заканчивающихся на это липкое, с мурашками по коже, ватными конечностями и холодом в желудке древнестеллийское слово, если бы его об этом кто-нибудь прямо сейчас попросил.

Но чародей молчал.

Неизвестно было, о чем думал и что изобретал он, но когда над его головой с шевелящимися то ли от неведомого ветра, то ли от слова с окончанием "фобия" волосами внезапно пронеслась с визгом слишком близко очередная стая теней, он выронил свой любимый мешок, сумку с продуктами и, так же, не говоря ни слова, кинулся бежать обратно и пробежал несколько метров, пока не споткнулся и не упал.

— Агафон, ты… что-то забыл… снаружи… наверное? — участливо поинтересовался Иван, подождав, пока маг поднимется.

Тот зачерпнул в луже холодной воды, размазал ее по хранящему несмотря не все усилия хозяина следы копоти лицу, выдохнул и так же молча кивнул головой.

— Что?

— Свои мозги, вероятнее всего, — угрюмо проговорил маг, и сердце Ивана пропустило такт.

— Да все будет в порядке, ты не волнуйся, — не очень веря в то, что сам говорит, попытался его утешить царевич.

— С чего ты взял, что я волнуюсь? — вскинул брови волшебник. — Я не волнуюсь. Я В ПАНИКЕ!!! Я чувствую нутром, инстн… истн… интст… интуицией, что тут что-то не так!!! И я даже знаю, что! Этот твой малахольный Геночка заманил нас в ловушку!!!

— Но зачем ему это надо? — пожал плечами Иван. — Он видел нас в первый и последний раз! Если только ты не хочешь сказать, что между вами и ними, черными и белыми магами, существует такая вражда, что…

— Ну, существует, — признал Агафон. — Но не такая! Я не знаю, зачем он это сделал. И от этого мне еще хуже.

— А по-моему, Агафон, ты просто очень впечатлительный человек, ты с непривычки переутомился в пути, и поэтому тебе мерещатся всякие ужасы.

— Спасибо. Мог бы не говорить этого слова, — мрачно покосился на него чародей.

— Какого слова? — не понял Иван.

— Этого. На "у".

— Ужасы?

— ДА!!!

— Ну, Агафон, милый, потерпи еще немножко. Ведь осталось всего ничего — какие-нибудь четыре с небольшим часа — и мы будем на поверхности, под солнышком, или под дождиком, или просто под замечательным, добрым ласковым серым пасмурным небом…

Нет, расслабляться нельзя, понял царевич, и уже более твердо скомандовал:

— Ладно, все. Отдохнули — и пора в путь. Каждая лишняя минута, проведенная тобой в этой луже, соответственно удлиняет наше здесь пребывание. Понял?

— Понял, — чародей мгновенно подскочил и бросился подбирать свою поклажу. — В путь.

Но продолжил он путь не раньше, чем украдкой вынул что-то из мешка и переложил себе в карман штанов.

Они прошли еще несколько десятков метров, когда бреньканье музыки в кукле и световые вспышки стали слабеть.

— Мне показалось, или… — встревожено спросил Иван.

— Нет. У нее кончается магический заряд, — с видом знатока пояснил Агафон.

— И что?..

— Надо ее ненадолго выключить, минут на пять, чтобы она сама собой подзарядилась, и продолжим.

— А это время мы будем сидеть в темноте? — уточнил Иванушка.

— Да, — ответил маг и улыбнулся как человек, который учился улыбаться по учебнику.

Переведенному с английского на русский слепоглухонемым китайцем.

При помощи немецко-украинского словаря.

Несмотря на почти овеществленное чувство страха, висевшее, казалось, во влажном спертом воздухе и обволакивавшее их с ног до головы, пять минут темноты прошли без приключений.

Через пять минут Агафон дрожащими пальцами снова надавил три раза на колпачок куклы, и ее возобновившиеся с прежней силой звяканье и мигание были встречены путниками как райская музыка в полуденном саду.

— Ну, вот, — скрывая, что ему хотелось сказать на самом деле, проговорил Агафон. — Я же говорил. Все будет хорошо.

— И к тому же дорога пошла наверх, тебе не кажется?

— Кажется. И стало не так сыро.

— Да.

Впереди стены и потолок хода сужались, грозя встретиться где-нибудь в недалеком будущем, но метров через десять передумали, и снова круто разбежались — потолок взмыл вверх, стены шарахнулись от них так, что они почувствовали себя как в огромном каменном зале без конца и без края, потому что и конец, и край его терялись где-то в непроглядной тьме.

Иванушке на начинающий поеживаться от непривычных ощущений ум пришло новое слово — "агорафобия".

Через несколько шагов кукла печально дзенькнула и прекратила подавать признаки жизни.

Но приятели даже не успели толком испугаться, потому что со стороны только что оставленного ими позади коридора зазвучало сначала астматическое свистящее дыхание с хрипом вперемежку, потом затопали тяжелые торопливые шаги и, наконец, показался рваный, пляшущий как гигантский светлячок на "экстази", огонь.

Нервы Агафона не выдержали, и он с душераздирающим воплем швырнул что-то, по звуку железное и круглое, в надвигающийся ужас, потом кинулся на Иванушку и повалил его на пол, вжав его и себя лицом в камень.

Пол был сухой и гладкий, отметил царевич.

Больше полезных наблюдений ему сделать не удавалось, и он уже хотел вывернуться из крепких объятий волшебника и выяснить, что за неизвестное чудище там на них надвигалось, как вдруг…

— Эй… вы… где?.. — раздался сиплый, задыхающийся голос с той стороны, откуда приближалась опасность.

Иван быстро осуществил свое намерение и, вскакивая на ноги, успел выхватил меч.

Яркий свет ослепил его, и он невольно закрылся свободной рукой, не опуская все же оружия.

— Кто там? — как можно более сурово крикнул он. — Руки вверх!

— Вы здесь? — узнал он голос деда Зимаря. — Вы живы?

Начало было обнадеживающим.

— Вы тут что-то обронили, — и едва успевшему подняться с пола Агафону дед сунул прямо в несопротивляющуюся руку нечто зеленоватое и яйцеобразное.

— Брось это!!! — взревел чародей и мгновенно сам последовал своему совету, зашвырнув непонятный предмет за спину Зимарю. — Ложись!!!

— Да сам ложись, касатик, — сердито отмахнулся от него дед. — Мало того… что я за вами столько пути пробежал… чуть не помер… так я еще…

И тут у него за спиной, прямо в пройденном ими недавно коридоре, грохнул взрыв.

Стены, наконец-то, встретились с потолком.

На полу.

Быстро, насколько смог, Иван поднялся с пола, куда их, не спрашивая разрешения, уложила взрывная волна, схватил факел и осветил то место, где еще несколько секунд назад стена зияла чернотой проема.

Теперь этот провал сверху донизу был засыпан битым камнем.

Хода назад больше не существовало.

Ну, и что, сказал себе Иванушка.

Подумаешь, сказал себе Иванушка.

Здесь наверняка есть как минимум еще один проход, сказал себе Иванушка.

Нужно просто походить вокруг и найти его.

Бескрайних подземных залов не бывает на свете.

Ведь так?..

А в это время Агафон, на мгновение задумавшись над дилеммой, кричать ли ему и метаться бесцельно от ужаса, или целенаправленно наорать на старика, из-за которого и произошли все эти землетрясения, камнепады и заваливания единственных выходов, выбрал последнее.

Когда кричишь на кого-то, не так страшно самому.

Но вдоволь покричать ему не дал царевич.

— Смотрите, смотрите! — восхищенно воскликнул он. — Какая красота!

— Какая еще красота? — недовольный, что его оторвали от важного дела, повернулся к Ивану маг. — Где?

— Вон там! — Иванушка отбежал на несколько метров, вытянул руку с факелом на длинной палке и посветил вокруг. — Поглядите-ка!

— Гд… ели-метели! — воскликнул старик.

— И верно, красота! — восхищенно поддержал его волшебник. — Откуда они здесь?

Куда ни кинь взгляд, их окружали каменные скульптуры — мужчин, женщин, детей, лошадей, собак… Выполненные с величайшим искусством и подробностями, они казались живыми, только и поджидающими момента, чтобы сорваться с места, побежать…

Закричать, взывая о помощи, призывая спасение и защиту, понял Иван, когда вгляделся в их неподвижные каменные лица.

— Ели-метели… — тоскливо повторил дед Зимарь и ухватился за голову. — Ели-метели…

— Что? — повернулся к нему Иванушка. — Дедушка, вы что-то про это знаете? Откуда? Откуда вы здесь взялись?

— Это пещера каменного скорпиона, — шепотом проговорил Зимарь, но, казалось, каждый звук набатом прокатывался по подземелью. — Один удар его ядовитого хвоста превращает все живое в камень. Я спешил, чтобы предупредить вас…

— Скорпиона???!!! — подскочил Агафон, как уже ужаленный. — Иван!!! Гаси факел!!! Гаси факел, тебе говорят!!! Он сейчас прибежит на свет!!!

Но, опережая поспешные действия Иванушки, Зимарь успокоил их:

— Он слепой. Он идет на звук шагов. В смысле, не на сам звук, а на сотрясение земли.

— То есть, пока мы стоим на месте?…

— Он нас не найдет, — устало подтвердил старик.

— Замечательно! — истерично захохотал волшебник. — Прекрасно! Мы в полной безопасности! Наконец-то! Все, что нам нужно делать — это стоять тут, пока не превратимся в сталактиты!

— Сталагмиты, — поправил его Иван.

— Сталактаты? — предположил Зимарь. — Или сталагматы?

— Сталагнаты…

В глубине темноты послышались шаркающие, царапающие гладкий камень пола шаги нескольких пар нечеловеческих ног и жесткий шорох — как будто по камню волокли ковер из проволочных щеток.

— Стойте смирно!!! — взвыл маг.

Все застыли на тех местах, где стояли: дед Зимарь почти у самой стены, рядом с ним, в нескольких шагах — Агафон, и подальше от основной группы, метрах в семи — лукоморец.

Шаги приближались не торопясь.

— Не спешит, кабуча, — с ненавистью процедил сквозь зубы чародей. — Знает, что никуда не денемся.

— Не в этом дело, — прошипел в ответ Зимарь. — Он просто не очень быстро передвигается. Быстро бегущего человека не догонит.

— Точно? — обрадовался Иван. — Так убежим от него!

— Ты, мил друг, кого сейчас имел ввиду? — невинно поинтересовался Зимарь.

— Ох, извините, дедушка… — хлопнул себя по лбу царевич. Как он смутился, было видно даже в темноте.

— И, к тому же, куда ты в темноте бежать собрался? — не упустил возможности подколоть его Агафон. — Ему в… на… ну, чем он там грызет всех?

— Кстати, дедушка, если вы так про него много знаете, может, вы знаете, есть ли здесь выход, и где он?

— Выход есть, — кивнул дед. — Раньше местные здесь на ярмарки в соседнее княжество ездили, дорогу сокращали, пока это страхолюдище тут не завелось. Сначала оно редко появлялось, а потом ему как понравилось здесь — все чаще и чаще, пока насовсем не осталось…

— Сколько оно тут народу погубило-то… — вздохнул Иван.

— Еще троих не хватает, — угрюмо подсчитал волшебник.

— А откуда вы все это знаете? И что мы сюда пойдем?

— Боярин Геннадий сказал, что он вас сюда направил. И про скорпиона рассказал он же.

— Ох, чует моя душа — это опять рук дело этой сумасшедшей семейки! — прорычал Агафон. — Ох, дайте мне только отсюда выбраться!..

— А зачем же он нас-то сюда отправил, если про скорпиона знал? — не прекращал недоумевать Иван.

— Да он, пентюх лопуховский, решил, что…

Договорить дед Зимарь не успел.

Из стены тьмы в их круге света без предупреждения, неожиданно появилась массивная черная клешня, за ней — узкая морда с соцветием абсолютно белых и прозрачных глаз, а за ними — все тяжелое, покрытое каменными пластинами тело твари, больше смахивающее на большую пузатую лодку. Под ним, медленно переступая, двигались короткие толстые ноги, похожие на слоновьи, только с когтями. Жесткая, как проволока, щетина на животе волочилась по гладкому полу, издавая едва слышный скрипучий шорох.

И надо всем этим нависал гильотиной, покачиваясь при каждом шаге существа, загнутый к голове хвост с белым светящимся шипом, на котором каплей повисла мутная маслянистая, играющая при свете огня жидкость.

Яд.

— Везет тебе, мил человек, — вздохнул дед Зимарь по адресу Агафона.

— Как утопленнику, что ли? — неприязненно покосился чародей на него.

— Да при чем тут… Ты улететь от него можешь, не то что мы, горемыки.

— Да? — эта мысль, казалось, не приходила магу в голову.

Он экспериментально помахал руками, попружинил коленями, предусмотрительно не подпрыгивая, хотя очень хотелось, и остановился.

— Нет. Кажется, не могу, — неохотно признался он.

— Но ведь там, в лесу, ты летал, хотя даже не знал об этом! — поддержал старика Иван.

— Ну, и что. Там летал. А тут — не могу. Темно. И места мало, — вызывающе соврал Агафон, но никто его не стал уличать.

Если все пойдет так, как шло сейчас, самое большее — через несколько часов это будет безразлично.

Скорпион потоптался около Ивана, повернулся и пошел к магу.

— А… послушайте… может, я его заклинанием шибану? — нервно комкая в задрожавших вдруг руках край мешка, предложил Агафон.

— НЕТ!!! — в один голос вскричали царевич и дед Зимарь так, что даже скорпион остановился.

И, уже поспокойнее, старик добавил:

— Тут темно. И места мало. И вообще, мил человек, не копьем врага побивают, а умом. Тут хитрость нужна, коли не хотим помереть все в этом подвале каменном.

— Да как же его перехитришь! — отчаянно воскликнул Иванушка, на хитрости и в лучшие-то времена не шибко гораздый. — Он же животное! Каменное причем!

— Так кого еще и перехитришь, как не безмозглого каменного таракана, — с усмешкою, как непонятливому ребенку, сказал старик. — Тут поразмыслить надоть.

— Ну, надоть — так надоть, — передразнил его Агафон. — Давайте мыслить.

— Давайте, — согласился Иван. — Вот, к примеру, чего он может бояться?

— Камнедробилки? — предположил маг.

— Мороза?

— Почему мороза?

— От свирепого мороза, бывало, камни трескаются.

Все посмотрели на волшебника.

— Где ж я вам возьму такой мороз? — развел он руками, и тут же добавил: — Да и от такого мороза мы сами тут потрескаемся. Не подходит.

— Ну… тогда… змеи? — предположил Иван.

— Какой… змеи… — даже в мерцающем свете факела в нескольких метрах от него было видно, как чародей побледнел. В смысле, еще больше.

— Каменой, наверное? Раз он сам каменный. Скорпионы змей боятся. Я это читал где-то.

— Нам для полного счастья, Иван-царевич, только каменной змеи здесь не хватает, — угрюмо усмехнувшись, согласился с ним старик.

— М-да… Похоже, напугать его не получится… — вздохнул Иванушка.

— А убежать? — снова вспыхнул надеждой волшебник.

— Как? Куда? — повел перед темнотой для убедительности рукой царевич. — Ты только побежишь — он тебя догонит — и все! Ну, или не тебя. Дедушку. Так какая разница?

"Большая", — подумал Агафон, но вслух промолчал.

— Если ты побежишь, Иван-царевич, — медленно начал говорить дед Зимарь, — если ты очень быстро побежишь, то он побежит за тобой. На шум шагов. Но когда ты остановишься, он тебя снова потеряет. Как сейчас нас. Вон, стоит — словно истукан, ни спышит, ни дышит. И тогда может побежать Агафон-волшебник.

— Чтобы он ко мне побежал! — обвиняющее упер руки в боки маг.

— Ну, да, — вдруг озарило Иванушку. — Только ты чуть в сторону побежишь. А потом — дедушка. Сколько может. Мы, чтобы он промеж нас носился туда-сюда, должны бежать треугольником. Я — вершина, ты — правый угол, дедушка — левый.

— Тебе, вершина, с факелом чего бы не бежать!

— А у тебя есть кукла, — тут же придумал выход Иван. — Она уже отдохнула — пусть посветит!

— А у деда?

— А за меня не беспокойтесь, сынки. Старое полено в огне не горит, в воде не тонет. Я в темноте хорошо вижу, вашего света хватит.

— Ну, ладно, — недовольно согласился Агафон. Он был готов привести десятки, если не сотни возражений, разбить план Ивана и Зимаря в пух и прах, доказать им тридцатью пятью способами, что их задумка обречена на провал… Если бы мог предложить что-то другое. Но его худо-бедно магическая душа чуяла, что если этот план не сработает, то не сработает никакой. И он подчинился, хотя все его чувства не то, что кричали — вопили, моля его не сходить с места.

— Ну, хорошо, треугольник, квадрат, параллелепипед… — все же проворчал он. — А бежать-то куда?

— Вверх, — подсказал дед. — Все время вверх. Там — выход из пещеры, так сказал боярин Геннадий. Узкий, и скорпион в него не проходит.

— Боярин Геннадий, боярин Геннадий… — сквозь зубы прошипел Агафон. — Если я отсюда выберусь, боярин Геннадий, ты — покойник.

— Думай лучше о хорошем, — мягко попенял ему дед.

— Что я и делаю, — осклабился Агафон. — Боярин хренов.

— Боярин Хренов живет от них к северу, а они — Парадоксовы, Агафонушка, — заботливо уточнил дед.

— Да ну вас всех с этими чокнутыми гностиками, — сердито отмахнулся чародей, выудил на ощупь из мешка с магическими предметами куклу и нащупал ее колпачок. — Ну, что, вершина, побежали?

И Иван, мысленно попрощавшись с Серафимой на тот случай, если он не успеет это сделать позже, побежал.

Неяркий свет факела слишком поздно выхватывал из темноты застывшие навсегда фигуры людей и животных, и ему приходилось метаться из стороны в сторону, обегая их, все это время спиной ощущая приближение каменной твари, сопровождаемое грохотом падающих и разбивающихся на куски о гранитный пол фигур.

Мысль о том, что еще несколько лет назад это были живые люди, чьи-то милые и дорогие, как бичом хлестнула Ивана, он сморщился, как от сильной боли, отвлекся, не заметил кусок давно разбитой скульптуры на полу и растянулся во весь рост, не выпустив все же факела из судорожно сжатого кулака.

Это спасло ему жизнь.

Скорпион уже почти настиг назойливый топот, оставался еще один, последний шаг и укол, как вдруг убегающее существо загрохотало в последний раз, спутывая, сбивая, смазывая все его ощущения, и исчезло.

В недоумении стоял он и прислушивался всеми своими щетинками — сотрясения пола прекратились.

Прекратились здесь, но, кажется, появились в другом месте?

Скорпион не стал раздумывать, как его жертва переместилась туда, и была ли это та же самая, или еще одна — каменные мозги, что бы ни говорили электронщики, не слишком приспособлены не только для умозаключений, но и для счета.

И поэтому скорпион просто побежал туда, к движущемуся источнику вибраций, снова так раздражающе щекотавших его живот.

Чтобы прекратить их.

Прекратить навсегда.

Но — что за день чудес! — за несколько шагов до цели вибрации остановились снова.

И снова возникли — и снова в другом месте!..

А потом опять то же самое!..

Как бы ни выглядело это в слепых глазах подземного чудовища, в ослепленных безумными вспышками разноцветного света куклы и желто-белым пронзительным светом факела глазах людей это представлялось какими-то нелепыми бесконечными самоубийственными салочками.

Агафон и дед Зимарь постоянно спрашивали идущего впереди Ивана, не видно ли там выхода, но, раз за разом, ничего утешительного тот им сказать не мог, и они уже начинали думать, что все пять часов, о которых им говорил младший Парадоксов, дорога вела по этому каменному залу, превращенному теперь в склеп.

Где свободно могло обыскаться место еще для трех надгробных памятников самим себе.

Перебежка за перебежкой люди поднимались вверх, но левый угол треугольника медленно превращался в его направленную вниз вершину — дед Зимарь отставал.

Иванушка опасался, что так и могло случиться, но всю величину расстояния между стариком и ими с Агафоном он ощутил только тогда, когда, наконец, увидел перед собой черный на черном провал выхода. В него, наверное, могла едва-едва протиснуться лошадь с телегой, но скорпиону ход туда был закрыт.

От счастья у лукоморца если и не выросли крылья, то включилось второе дыхание, и он с неописуемым восторгом и торжеством услышал за спиной грохот и скрежет мертвого камня о живой, когда вбежал под долгожданные низкие своды коридора.

Теперь можно было подумать и о том, как помочь друзьям.

И он стал подбирать с пола камни — простые, не куски мертвых людей — и швырять их чудовищу в черную морду, не забывая притопывать и подпрыгивать.

Скорпион метался у узкого прохода то взад, то вперед, и заходился не столько от ярости — он вряд ли знал, что это такое — сколько от конфликтующих сигналов.

Сильнейшие, оглушительные вибрации исходили из источника такого близкого и такого недоступного — и одновременно откуда-то сбоку и сзади. Но стоило ему отбежать назад, позади вибрации прекращались, а впереди бесновались и неистовствовали еще больше, отчего его мешочек с ядом в кончике хвоста просто распирало, и едкая маслянистая жидкость с жала разве что не брызгала струей.

Он скреб гранит клешнями и ногами, но камень мертвый не поддавался камню живому, и это заставляло его беситься еще больше.

— Эй, царевич, перестань дразнить скотину! — перекрикивая скрежет камня о камень, заорал совсем близко Агафон. — Как мы, по-твоему, должны пройти к тебе? Он нас если не ужалит, то затопчет!

Иван остановился.

Как пройти?

— Очень просто! — закричал он в ответ. — Я сейчас замру, а ты возьми камень побольше и швырни его под гору подальше. Он побежит за ним, а вы ныряйте сюда. Понял?

— Понял, не дурак.

— А дедушка как? Тоже подошел? Все нормально?

— Ох… не сам дошел… ноги донесли… — донесся до Ивана слабый, срывающийся голос деда Зимаря. — Теперь точно помру… и без скорпиона всякого… Так бегать… два раза в день… нельзя старику… Сил… нет…

— Крепись, дедушка! Агафон тебе поможет!

— Если сил не хватит — я применю свою магию! — обнадежил деда чародей.

И эта надежда придала Зимарю недостающие силы, потому что чем, если не этим, объяснить то, что как только скорпион понесся со всех своих восьми ног за заполошно грохочущим под укос камнем, старик первым влетел в коридор.

И рухнул без движения.

Иванушка тут же подхватил его, оттащил подальше от входа, и очень своевременно — потому что следующим ворвался, не разбирая дороги, волшебник.

Он сбил Ивана с ног, споткнулся о деда Зимаря, повалился, разбивая локти и коленки и даже не чувствуя этого, и заколотил кулаками по каменному полу.

— Мы здесь!!!.. Мы здесь!!!.. Мы здесь!!!..

Снаружи, возвращаясь, затопал-зашуршал скорпион.

— Как я его ненавижу!!! — Агафона как пружиной подкинуло. — Как же я его ненавижу!!!

— Ты хоть смотри, куда бежишь, — поднявшись, стал выговаривать ему Иванушка. — Ты же деда чуть не убил!

— Я убью его!.. Я его убью!!!..

— Деда?!

— Эту тварюгу! — и Агафон впился в буйствующего у входа скорпиона зрачками из зловеще сузившихся глаз-бойниц. — Как же я его ненавижу, Иван. Как. Я. Его. Ненавижу.

— Что ты хочешь сделать?

— Я превращу его в лед. Смотрите. Это не самое простое заклинание, но оно одно из тех, которые я усвоил на "пять".

— А, может, на обратном пути?.. — робко попытался совместить сытость Агафонова самолюбия и целостность своей и дедовой шкуры Иванушка, но его жалкие усилия были отметены в сторону величественным жестом истинного, до мозга костей, мага, слово "мельник" употреблявшего только в виде ругательства.

— Смотри, царевич. Запоминай, старик. Потом в сказках детишкам рассказывать будешь, — подготовил их морально чародей и отважно подошел чуть ли не вплотную к чернокаменной морде чудища с гроздьями белесых слепых глаз, просунувшейся в их пещеру. — Заклинание вечного льда Райкерта!

— А, может, не…

Но, презрев маловерных, Агафон резко выкрикнул волшебные слова на непонятном языке, как заколотил гвоздями крышку скорпионова гроба, и сделал несколько замысловатых жестов прямо перед носом огромной твари (или, по крайней мере, перед тем местом, где у нее располагался бы нос, если бы он у нее был).

На предвкушающих возмездие зрителей пахнуло холодом…

Если бы Иванушку спросили, можно ли, по его мнению, по каменной морде каменного паукообразного что-либо прочитать, раньше он бы ответил решительным отрицанием.

Раньше — это до того, как увидел своими глазами, как ничуть не изменившаяся ни по цвету, ни по фактуре морда скорпиона, выражая крайнюю степень изумления, начала сначала медленно, потом все ускоряясь, исчезать из проема.

Зато снизу по склону до людей стал доноситься все нарастающий грохот камнепада, но что-то было не так со звуком, и вообще…

Иван подхватил с пола факел и быстро выглянул наружу.

Огонь отразился в зеркально гладком и блестящем ледяном полу и осветил далекие мрачно сверкающие холодные своды исполинского ледяного зала.

Где-то далеко внизу карабкался, скребся и безуспешно пытался хотя бы подняться на ноги каменный скорпион.

— Ну… Я это и имел ввиду… вообще-то… — повел плечом Агафон, не дождавшись аплодисментов.

— В общем-то, тоже получилось неплохо. Удовлетворительно. Морально. Но, может, если бы у тебя была волшебная палочка, — задумчиво прислушиваясь к далекой отчаянной возне, грохоту падения камня на лед и треску раскалывающихся ледяных фигур, предположил Иван, — результаты были бы… более предсказуемые?

— Ха! — без особой убежденности хмыкнул чародей. — Волшебные палочки и посохи — костыли для слабых магов с низкими способностями!

Иванушка покачал головой.

— Да-а… В чем — в чем, а в масштабе твоим способностям не откажешь… Ну, что ж… Пора двигаться дальше. Будем надеяться, что это последний сюрприз этих пещер.

После двух часов ходьбы по неровной дороге, которая вела все время вверх, как будто поставив себе целью измотать путешественников, идущих по ней, дед Зимарь приустал.

Он не кряхтел и не жаловался, но шутки-прибаутки его стихли, походка стала шаркающей, тяжелой, как будто ему приходилось еще и нести все время увеличивающийся мешок картошки за плечами, и спутники то и дело останавливались, чтобы он мог передохнуть, прислонившись к стене, отдышаться и собраться с силами.

С каждым разом такие привалы становились все продолжительнее и продолжительнее, и в конце концов, Иванушка, заметив глубокую нишу, или, скорее, даже неглубокую боковую пещерку в стене, предложил свернуть туда и дать старику нормально отдохнуть. А тут весьма кстати и Агафон вышел с предложением перекусить — когда наружу выберемся, сказал он, еще неизвестно, что нас там ждет, может, нам и еда-то больше не понадобится, а тут пока в тишине и уединении, честно исчерпав свою долю подземных приключений, которой хватило бы еще человек на двадцать, можно немного расслабиться.

И все согласились.

После короткой трапезы дед Зимарь прилег и задремал, прикорнул рядом с ним и притомившийся волшебник, и только Ивану не спалось.

Повертевшись минут пять на жестком каменном полу, на котором как будто специально кто-то тщательно рассыпал мелкие, но очень острые камушки, он тихонько поднялся, взял факел и решил сходить на разведку — посмотреть, не видать ли им белого света в недалеком будущем.

И только теперь, когда ему в первый раз представилась возможность рассмотреть внимательно нелепый, чересчур длинный факел, с которым прибежал к ним дед, он понял, что держит в руках и почему этот факел так долго не прогорает. При ближайшем рассмотрении это оказался один из тех факелов, которые они с Агафоном оставили снаружи у входа в пещеру, примотанный опояской от рубахи к другой палке. Причем ни на той, ни на другой не было и следов четырехчасового пребывания в огне. "Магия", — уважительно покачал головой царевич и позавидовал белой завистью изобретательности старика. "А мы-то думали-гадали, как их в руки взять… А всего-то оказалось премудрости, что мозгами пошевелить."

Иванушка вышел в коридор и эскпериментально взмахнул факелом несколько раз, проверяя, не ослабло ли крепление.

— Эй, осторожнее! — слух резанул чужой хриплый голос, и рваный свет его факела выхватил из тьмы целую толпу людей.

Вернее, не то чтобы толпу — человек пятнадцать.

И поскольку настолько хорошо вооруженная и обмундированная толпа в природе вряд ли встречалась, царевич был вынужден признать, что это была не толпа.

Это был отряд.

Беда.

Острие черного меча сержанта уперлось ему в грудь, а умруны за его спиной взяли свои шестоперы наизготовку.

Холод из района желудка разлился жидким азотом по всей груди, но непослушная рука, не желая признавать того, что сообщало зрение, и не получая дальнейших команд от впавшего в ступор мозга, сама потянулась за мечом.

И вдруг Иван почувствовал, что меч сержанта опустился.

— Слушай, а чего я тебя не знаю? — услышал он его недоумевающий голос. — Ты новенький, что ли? Чего ты сразу не представился, придурок — мы ж тебя уходить могли на раз!

Недоверчивый, настороженный взгляд Иванушки, судорожно пытающего сообразить, в чем подвох, упал на оружие в руках сержанта…

И тут до него дошло.

Меч.

Черный меч, который оставила ему в подарок болотница.

Меч сержанта беды, оставшейся в ее владениях навсегда.

Он принял его за своего.

— Я… да… новенький, — закивал головой лукоморец. — Недавно. На службе. Сержант…

Какие у них там имена? Как звали того? Хряп? Хрусь? Хрясь?.. Сержант Хрясь. А меня тогда будут звать…

— Хрящ. А ты?

— Сержант Свист. Ты почему одет не по форме? И где твоя беда?

— Мы… получили приказ переодеться. Чтоб не выделяться. Среди мирного населения, — Иванушка находил, что "целенаправленное введение собеседника в заблуждение", как про себя стыдливо называл он собственное вранье, с каждым разом получалось все легче и легче. И это начинало беспокоить его. Чем меньше он хотел кого-либо обманывать, тем чаще ему в последнее время приходилось это делать. Даже во время летней одиссеи ему не случалось столько хитрить!.. "Летом Серафима выкручивалась за меня", — пришла из ниоткуда в голову тоскливая мысль, и сердце его сжалось от боли и жалости. Его Серафима, его шальная Сенька, томилась в неволе у отвратительной рептилии, а он тут страдает от мук совести, раздумывая, обманывать ли ему банду убийц, или нет!..

— Мы наткнулись на того, кого искали, думали, что загнали его в угол, но он оказал сопротивление, почти все солдаты поги… полегли, и я иду за подкреплением, — сурово выпятив вперед нижнюю челюсть, отрапортовал Иван.

— Считай, ты его нашел, — оскалил желтоватые крепкие зубы Свист. — Где он?

— Там, дальше, часах в полутора-двух, прямо по каменному коридору, никуда не сворачивая. Он отступает, если догоните — награда ваша, все по-честному.

Иванушка упомянул о награде, надеясь разбудить жадность сержанта и быстрее отправить его отсюда, но вместо этого поднял с лежки подозрение.

— В смысле? — колюче прищурился тот. — И ты даже не будешь претендовать на свою долю?

— Б-буду. Но чего сейчас делить шкуру неубитого медведя, — демонстративно-презрительно пожал он плечами, изо всех сил представляя себя настоящим сержантом умрунов. — Потом разберемся.

— Ну, смотри… — не слишком убежденный, Свист все же покривил в хищной улыбке обветренные губы и обернулся к своей беде:

— Быть готовыми к бою! Бегом за мной — марш!

Умруны, не издавая ни звука, затопали — бросились вперед с места.

Сержант Свист побежал за ними.

На ходу он оглянулся, сплюнул и ощерился:

— Ничего ты не получишь, придурок. Не надейся.

Пока Иван раздумывал, придаст ли еще больше достоверности его роли, если он возмутится, беда пропала во тьме.

"А, видать, Агафона, что бы он сам ни говорил, они здорово уважают, раз даже не удивились, что он один смог всю беду уложить", — хмыкнул Иванушка.

Дождавшись, пока топот окончательно стих, он кинулся в боковую пещерку — туда, где отдыхали Агафон и дед Зимарь.

— Скорее, скорее, подъем! — не решаясь все же говорить в полный голос, зашипел он. — Пришла беда, откуда не ждали!

— ЧТО???!!! — сонливость с обоих как рукой сняло.

— Беда, — коротко объяснил царевич. — Я отправил их туда, по коридору, и пока они не сообразили, что их обманули и не вернулись, надо бежать!

— А как они тебя-то не тронули? — этот вопрос временно отодвинул у чародея на второе место даже панику.

— Из-за меча. Они увидели мой черный меч и в темноте приняли меня за своего.

— Я же говорю — меч! — подтвердил дед Зимарь. — Вот и боярин Геннадий твой меч увидел, и подумал, что вы… эти… умруны. И решил вас тихой сапою извести, дело людям доброе сделать.

— Ну, с этим ничтожеством у нас отдельный разговор будет, — угрожающе прорычал Агафон при свежем напоминании об их встрече со скорпионом, быстро-быстро запихивая разбросанные пожитки в мешок. — Я ему все припомню — и скорпиона, и беду эту, и яйцо взрывающееся, когда не надо…

— Так ты все-таки… взял… его? — укоризненно уставился на него Иванушка.

— Ну, взял. Ну, и что. Нам оно нужнее было. Если б работало как надо. Ученые-кипяченые… Кабуча, — сердито завершил он свой монолог и выпрямился. — Побе… Пошли быстрее. Не отставай, дед. Если жить хочешь.

Они спешили, как могли и прислушивались всю оставшуюся дорогу, но не было слышно ни едино звука, кроме ставшего уже привычным полета летучих мышей и капанья холодной горькой воды со стен. Беда сержанта Свиста не подавала признаков жизни.

В смысле, еще меньше, чем обычно.

Перед мысленным взором Иванушки вставал ледяной зал, покатый пол, беснующийся внизу скорпион, и он не знал, что ему делать — надеяться, что умруны и каменная тварь изничтожат друг друга, или мучаться угрызениями совести, что он послал людей, хоть в большинстве своем они и не совсем люди, на такую жуткую смерть.

Впрочем, делиться своими сомнениями с дедом Зимарем или Агафоном он не стал — он знал, что они скажут по поводу беды, скорпиона и, в случае волшебника, его умственных способностей, и поэтому просто молча продолжал свой путь, напряженно вглядываясь во мрак. Факел теперь нес старик, идущий третьим, чтобы яркий свет не слепил лукоморца. Пару раз, когда тому казалось, что в конце коридора светлело, дед Зимарь отворачивался и прикрывал собой огонь, чтобы впереди идущему было лучше видно, но всякий раз долгожданный выход оказывался не более чем желаемым, выдаваемым за действительное разнервничавшимся воображением царевича.

Настоящий свет и настоящий выход он увидел лишь на третий раз.

— Стойте! — воскликнул он, и все мгновенно остановились и замерли. — Там свет!

— Опять?

— Точно! Я уверен!

— Ну, наконец-то! Дед, бросай свой факел — пошли на небо глядеть!..

— Нет, постойте, — остановил их Иван. — Сначала пойду я. Надо проверить, нет ли там засады. Выходите только когда вас позову.

— А если не позовешь?

— Н-ну… — Иванушка на мгновение задумался над поставленным вопросом и, вздохнув, развел руками: — Лучше будет, если я вас позову.

— Да никого там нет, — махнул своим мешком чародей. — Следующая беда будет не раньше, чем через день.

— Ты не можешь полагаться на "авось"! Нашей экспедиции нужен волшебник!

— Ну, ладно… Только давай быстрей, — слегка польщенный маг прислонился к стене и приготовился ждать. — А то я уже не помню, как небо-то выглядит. Не знаю, как тебе, а мне этих пещер до конца жизни хватило.

Как Иван ни старался прищуриться, тусклый пасмурный закат резанул по отвыкшим глазам как бритва.

Он зажмурился, прикрыл глаза рукой, потер их и снова сделал попытку открыть.

Теперь было немного лучше.

Он оторвался от стены, медленно ступая, с оружием наготове, вышел из пещеры и осмотрелся, с удовольствием вдыхая чистый холодный ветер.

Как и на той стороне прохода, тут от пещеры вела заросшая травой и молодыми деревцами дорога, похожая теперь больше на забытую тропку. Пологие склоны горы, на которой они очутились, поросли невысоким кривоватым редким лесом, что придавало горе вид неопрятный и неуютный. Зато впереди, справа и слева, насколько хватало глаз, кругом, одна из другой, прорастали уже другие, чистопородные горы — гордость своего племени: пониже — ровные, основательные, укутанные в хвойные леса, как боярин в шубу, и повыше — осыпанные снегом и с лысыми, убеленными ледниками макушками, преисполненные чувства собственного достоинства.

Слева от него из вечернего сумрака выставлялась безлесная гора с раздвоенной вершиной.

"Может, удастся найти ее на карте?" — пришла в голову Ивану идея, и он повернулся, чтобы позвать Агафона и старика и вздрогнул от неожиданности.

Прямо на него, с расстояния в несколько сантиметров, смотрели мертвые немигающие глаза.

Пятнадцать пар мертвых немигающих глаз, если быть точным.

И одна циничная, наглая и жестокая живая пара, слегка прищуривавшаяся от колючего ледяного ветра, чуть поодаль.

Черная стена тел ощетинилась железом и зашевелилась.

Круг вокруг него замкнулся.

— Вы… Я тут… вы корову мою не видали? — сглотнув сухим ртом и сделав большие невинные глаза, поинтересовался он у сержанта беды. — Серую. В желтых пятнах. Корову. Потерялась.

Было сто шансов из ста, что ему не поверят. Но попытаться стоило.

— Корову, — неприятно улыбнулся сержант. — Наверное, ты хочешь сказать, что ты пастух.

— П-пастух, — подтвердил Иванушка и для убедительности провел руками по своей одежде. — Из деревни.

— Оружие брось, — посоветовал ему сержант.

Иванушка взглянул ему в глаза и понял: если он сейчас хотя бы пошевелит мечом, его убьют. Если он сдастся, не исключено, что его тоже убьют. Но потом. И ради этого расстояния между "сейчас" и "потом", в несколько дней, или даже пусть в несколько часов стоило жить и стоило надеяться.

Он не мог погибнуть просто так.

На лбу выступила испарина.

"Интересно, как может на такой холодине быть так жарко?" — пришла и быстро прошмыгнула дальше удивленная мысль.

Негнущиеся пальцы усилием воли были разжаты, и меч упал ему под ноги.

Сержант, разглядев, что за меч был в руках его добычи, злобно покривился:

— А этим ты от волков отбиваешься, урод?

— И от волков тоже, — уточнил Иван. — А вы кого здесь ищете?

— Смотрите, ребята, он не знает, кого мы ищем! — расхохотался сержант смехом человека, которому в карман только что упали сто золотых, взмахами рук призывая своих солдат поддержать его веселье. — Он не догадывается!

— Но я не тот, кто вам нужен! Пропустите меня! — и он решительно шагнул в сторону от пещеры, прямо на шестоперы умрунов. Но стена не дрогнула и не расступилась.

— Шестой, Седьмой и Восьмой — свяжите его, — небрежно махнул рукой сержант.

Три пары холодных, но не от ветра, рук — их леденящий холод пронизывал до костей даже сквозь теплую одежду — схватили Иванушку и повалили на землю.

— Стойте!!! — резкий выкрик перекрыл даже шум завязавшейся потасовки.

Из пещеры отважно, как перепелка, защищающая свое гнездо от лисицы, выскочил чародей — бледный, взъерошенный, запыхавшийся. — Не трогайте его! Агафон — это я! Я!..

Такое заявление, казалось, удивило даже бесстрастных умрунов.

Купавшегося же еще мгновение назад в торжестве сержанта оно повергло в шок.

Физиономия его вытянулась, глаза сначала вытаращились, потом захлопали, потом снова выкатились:

— Ну, и что?

— Хватайте меня!

Оказалось, что то, что только что гостило на широкой небритой сержантской морде, еще не является крайней степенью изумления.

— Зачем???

Сторонний наблюдатель мог бы сейчас подумать, что удивление — болезнь заразная.

— Как — зачем??? Я — Агафон! Студент высшей школы магии!.. — вытаращились непроизвольно уже очи волшебника.

— Н-не думаю, что это является преступлением, — осторожно пожал плечами сержант. — Ступай себе мимо, студент Агафон, и благословляй свой счастливый час рождения. Ты нам не нужен. Пока.

— Но… как?.. Как не нужен?.. Зачем… за кем… кого… тогда…

— Мы уже схватили, кого нам надо, студент, — кажется, сержант начинал терять терпение. — Вали отсюда, покуда цел. Не раздражай меня, пока я добрый.

— Но это… Вы знаете, кто это?

— Да. Это — Иван, брат лукоморского царя. Наконец-то.

И, обращаясь уже к умрунам:

— Ну, все? Чего вы там так долго возитесь?

— Он не хочет, командир.

— Кто бы мог подумать! — фыркнул сержант.

И тут грянул фейерверк.

Синие, красные, белые и зеленые звезды, змейки и искорки вырвались из рук Агафона и накрыли беду и Иванушку разноцветным одеялом.

Потом налетел порыв ветра, разметал огоньки, швырнул в людей и нелюдей снегом и стих.

Новый взмах руками — и огненный шар понесся прямо к ним, уменьшаясь на глазах — и до уже начавшего таять сугробика долетела только одна жалкая розовая искорка, с печальным пшиком тут же погасшая в грязном снегу.

— Первый, Второй — схватите этого клоуна! — злобно ткнул пальцем в сторону снова бормочущего что-то себе под нос чародея сержант.

— Не подходите!!! Не подходите!!! — угрожающе махал в их сторону руками волшебник, вспоминая и перепутывая новое заклинание. — Я ужасен!!!.. Я сейчас!..

Но Первый и Второй дослушивать его не стали, а ухватили за руки, заломили их за спину и поволокли к командиру.

Сержант довольно ухмыльнулся и хотел отвернулся, чтобы посмотреть, как там идут дела с царевичем, но сегодня, по-видимому, его гороскоп обещал ему вечер сюрпризов.

— Эй, Агафон!.. Агафон!.. Ты куда понесся, как волк подкованный?.. — слабо, одышливо донеслось из пещеры. — Все пожитки на меня бросил!..

— Что, еще один? — заржал сержант. — Тоже студент? Ну-ка, посмотрим!

И, как по заказу, освещаемая светом странного длинного факела, в проеме пещеры появилась тощая, сутулая фигурка старика с двумя мешками через плечо.

Свет факела слепил его, не позволяя разглядеть что-либо в откуда ни возьмись опустившейся на склон горы тьме, но порыв ветра — уже настоящего, не магического — ударил ему в лицо, донося запахи леса, травы, зверей и…

Низкий, утробный рев огласил враз замершие окрестности.

Огромное, в полтора человеческих роста, косматое чудовище подняло отвратительно-клыкастую морду к луне, коротко взвыло и кинулось на умрунов, взрывая дерн двадцатисантиметровыми когтями. Подобно двум маленьким лунам, только что надумавшим стать сверхновыми, ненавистью горели его сузившиеся глаза.

Первой жертвой монстра пал сержант, не успевший ни выхватить меч, ни дать команду своим солдатам.

Не задерживаясь над тем, что от него осталось, чудовище кинулось на умрунов, и ожидала их доля ужасная, но недолгая.

Они не знали усталости, не чувствовали боли, не испытывали жалости, и были идеальными солдатами своего правителя. Если дать им команду, они могли бежать день и ночь хоть по дну реки, потом атаковать цель и, не моргнув глазом, стереть ее с лица земли, и никто не мог сравниться с ними в этом, и остановить их можно было, только изрубив на куски.

Но команды-то они так и не услышали.

Покончив с последним умруном, чудовище замерло, как будто не понимая, кто оно и что ему теперь делать, и вдруг заскулило и рухнуло наземь.

Все затихло.

Толстушка луна круглым от удивления глазом разглядывала поле бойни под ней и три неподвижные человеческие фигуры.

Первой надоела неподвижность фигуре Ивана. Она повозилась, покряхтела, вытащила одну руку из петли не до конца затянутой веревки, перевернулась с живота на бок, потом села, вытирая грязь с лица.

— Агафон?.. Дедушка?.. Вы где?.. Что слу… О, боже!..

Луна и факел, все еще горевший у пещеры, позволили ему разглядеть картину побоища.

— О, боже мой… — царевич подскочил, как будто несколько минут назад трое солдат и не мутузили его от всей души. — Что тут произошло?

В ответ на это застонала и завозилась еще одна фигура.

— Я… живой?..

— Агафон, ты цел?

Чародей стал подниматься — для начала на четвереньки.

— Нет… Я — полная развалина… Куски меня валяются по всей… Кабуча!!!.. Это не мое!.. Иван, что тут произошло? Что это было? Тебе это не кажется…

Но Иванушка не услышал ни причитаний, ни вопросов ошеломленного волшебника — он увидел старика и подбежал к нему.

— Дедушка Зимарь? Дедушка?.. Вам плохо?

Старик застонал и приоткрыл глаза.

— Что… со мной… было… Не помню…

— Кто-то — или что-то — разорвало умрунов на куски не крупнее шницеля в студенческой столовой! — Агафон принял плавающе-вертикальное положение, доковылял до своих товарищей по несчастью, и теперь обвиняющее сверлил взглядом старика.

— А чего ты, касатик… на меня глядишь… как мышь… на крупу?.. — покосился в свою очередь на него дед.

— Это ведь ты, дед Зимарь, тут начудесил, — покачал головой маг.

— Да нешто я… Да…

— А кому еще? Больше некому, — подтвердил Иванушка. — Я хоть не видел, а слыхать — слыхал. Голос похож. Как ты тогда в лесу на меня накинулся. Аж мурашки по коже.

— Да рази ж я виноват, что тебя в муравейник уронили, Иван-царевич?

— Никакого муравейника там не было, — твердо пресек попытку деда свернуть с обсуждаемого предмета Иван. — А был такой рев, что все поджилки трясутся. Сейчас и тогда. Так что, спасибо вам, дедушка — не знаю, как, но спасли вы нас обоих.

— Но находиться с тобой рядом, дед, с этих пор я спокойно не смогу, — мрачно добавил Агафон.

— Да, дед Зимарь, что вы почувствовали?.. Когда… это…

— Я?.. Ничего… Агафон наш оставил мне оба мешка, сказал, что тут же вернется, и пропал. Я постоял-постоял, да пошел за ним. Вышел наружу, воздух вдохнул ночной — свежесть, благодать! — и тут вдруг меня как что-то ударило… В глазах потемнело — аж искры посыпались… И дальше не помню.

— Может, ты увидел умрунов? — осторожно задал маг наводящий вопрос.

— Увидел? — задумчиво повторил дед. — Нет, темно же было, ничего не видно… Но я их почувствовал. Да. Точно. Почувствовал. А дальше — как ножом отрезало.

— Теперь я понял значение выражения "доводить до озверения", — пробормотал Агафон. — Но предупреждать надо, дед, в следующий раз. А то ведь я сам там чуть концы не отдал, как твой вой услышал.

— Так вот как услышишь его в следующий раз — считай, я тебя предупреждаю, — дребезжащим хохотком засмеялся, и тут же закашлялся дед.

Чародей поддержал его несколько нервическим смехом.

— Послушайте, друзья, — царевичу, казалось, пришло в голову что-то нехорошее, и он поспешил испортить победное настроение и своим попутчикам. — А ведь они нас здесь ждали. Но что меня беспокоит… Я имею в виду, что меня сейчас беспокоит больше всего — так это откуда они могли узнать, что мы здесь идем? И ведь первая беда тоже, получается, оказалась там не случайно.

Всю веселость с компании сдуло как бабочку ураганом.

— У них, наверное, было зеркало, — предположил мгновенно помрачневший Агафон.

— Какое еще зеркало?

— Волшебное. Через него они могут видеть и говорить с Чернословом, с генералом Кукуем или с самим царем. И он с ними. Очень просто получается — Чернослов, например, смотрит в блюдо, как у Ярославны, видит нас и передает через зеркало ближайшей беде.

— Ты хочешь сказать… — глаза Иванушки расширились.

— Ну, да. Сейчас он вполне может наблюдать за нами. Или уже посмотрел, как мы его беду уходили, и уже отдает приказ другой. Или другим. И совсем скоро они будут здесь.

Чародей говорил это таким отстраненным тоном, как будто его это абсолютно не касалось.

Хотя, так оно и было.

— И что ты предлагаешь, Агафонушка?

— У меня есть предложение, — опередил волшебника, если тот вообще собирался что-то ответить, Иван. — Мы должны быстро обыскать окрестности — они должны были прилететь на коврах. Это — наш единственный шанс быстро убраться отсюда.

— ТВОЙ единственный шанс, — криво ухмыляясь, поправил его Агафон. — Они гоняются ЗА ТОБОЙ. Ума не приложу, что Костею от тебя надо…

— Я тебя правильно понял? — холодно глянул на него царевич. — Отсюда ты идешь к любимому дедушке?

— Нет, что ты, что ты!.. — замахал руками Агафон, как будто Иванушка предложил ему вернуться к скорпиону. — Ни за что! Просто я так дрожал и трусил все это время, что теперь, когда выяснилось, что это было напрасно, и что им был нужен вовсе не я… Я чувствую себя несправедливо обманутым. Я почти обижен.

— А ты не мог бы пообижаться на ходу? — все еще хмуро попросил Иван. — Мы торопимся, если ты не забыл.

— Такое не забывается… — вздохнул Агафон и протянул руку деду. — Вставай, старик, нас ждут великие дела.

Ковры — даже не скатанные, а просто брошенные на камни — они нашли быстро, неподалеку от входа в пещеру. Рядом лежала черная кожаная сумка с серебряным черепом и костями — по-видимому, сержанта. В ней обнаружились истертая до дыр карта, ломоть хлеба, кусок сыра, фляжка с чем-то чрезвычайно алкогольным, отчего у Ивана потекли слезы, Агафона перекосило, а дед Зимарь радостно крякнул, и зеркало.

— То самое? — скорее, для проформы, чем для подтверждения спросил Агафона Иван.

— Похоже.

Зеркало было небольшое, сантиметров пятнадцать в диаметре, в черной (экипировщики армии Костея оригинальностью не страдали) металлической раме без надписей и украшений.

Иванушка повертел его в руках, потер, потряс, постучал — сначала костяшками пальцев, потом об камень…

— Ты это чего делаешь? — не выдержал дед Зимарь.

— Как оно… заводится? — повернулся, наконец, к чародею Иван.

— А тебе зачем? — испуганно вскинулся тот.

— Поговорить хочу.

— Не знаю, — пожал плечами Агафон с таким видом, что было ясно, что пальцем у виска он не покрутил только из вежливости. — Не майся ерундой, царевич. Выбрось его, садимся на ковры — и полетели отсюда! По дороге посмотрим карту — может, сориентируемся, куда нас занесло. Но улепетывать надо во все лопатки. Царство Костей уже совсем близко, и…

— У нас под ногами, — уточнил Иванушка.

— ЧТО???!!! — подскочил волшебник, как будто царство Костей было большой раскаленной сковородкой, подсунутой под него без предупреждения. — Так чего ты тут копаешься???!!!..

Изрубив в клочья два ковра (на всякий случай, Иванушка попытался с ними сначала заговорить но, к своему облегчению, не получил ответа), путешественники быстро погрузились на третий и отправились в полет.

По сравнению с Масдаем умрунов ковер казался не больше наволочки. Управлять им оказалось просто — при условии, что только этим они и занимались. "Вверх". "Вперед". "На юг". "На юго-восток". "Еще выше". "Еще выше". "Нет, в смысле, еще". "Выше". "Хороший коврик".

С высоты птичьего полета (если бы в такое время нашлась птица, захотевшая бы здесь полетать) они выбросили зеркало и трофейный меч — чтоб не достались врагу — и, перед тем, как выбросить и факел, чтобы не демаскировал их, прильнули к своей карте.

Двурогую гору они нашли почти сразу, а совсем рядом с ней — гору с подземным ходом, отмеченным почти стершимся пунктиром. По этой горе проходила граница между Сабрумайским княжеством и царством Костей. Отсюда до Красной Горной страны было километров тридцать по прямой, не больше.

— Если повезет, — сказал Иванушка тоном человека, который абсолютно не верит в то, что говорит, — то завтра мы будем в Красной Горной стране.

— Если повезет, — бесцветно поддержал его Агафон, — то послезавтра будет все кончено.

— Спасибо за поддержку, — кивнул Иван и отвернулся.

Со всех сторон их окружала непроницаемая, почти материальная, осязаемая и враждебная темнота.

— Я не это имел ввиду…

— Луна пропала, — заметил старик.

— Ветер появился, — дополнил его наблюдения за природой Иван.

— И снег, — закончил их маг.

— Где снег?

— Вон, впе…

— А-А-А-А-А!!!..

Прямо перед ними, откуда ни возьмись, вырос, материализовался из тьмы и принял их в свои неласковые объятья необъятный горный склон, покрытый снегом.

В последний момент ковер попытался сманеврировать, повинуясь телодвижениям пассажиров, набрать высоту, и поэтому они не врезались в вековые сугробы, а плавно, по инерции проскользив несколько метров вверх и зарывшись передним краем в снег, остановились.

Такой огромной и крутой снежной горки никогда не видали даже в Лукоморье. Верх и низ ее терялись во мраке, но насколько хватало света неугасающего пока факела, кругом лежал только снег, снег, снег…

— Интересно, почему мы не скатываемся? — наконец осторожно пошевелился чародей. — На таком крутом склоне, можно было бы побиться об заклад, не в состоянии удержаться ни один пред…

То ли сила тяжести, наконец, спохватилась и занялась своим делом.

То ли ковер услышал их и признал их правоту.

То ли налетел решающий порыв ветра, который и нарушил хрупкое равновесие системы…

Но они вдруг обнаружили, что сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее катятся вниз, и вот они уже не просто катятся, а мчатся, несутся, летят, и снежные волны ведрами бросают им в лицо жесткий колючий снег…

— А-А-А-А-А!!!.. — снова перекрыло шум поднимающейся бури.

И внезапно они ощутили, что летят — но летят как-то странно, не так, как летели раньше, а как листок бумаги, упавший со стола — сверху вниз и слегка планируя.

— Ковер, вве-е-е-е-а-а-а-а-а!!!..

ПЛЮХ!!!

Возможно, это горное озеро когда-нибудь назовут в их честь.

Как первооткрывателей.

Посмертно.

Иванушка мог поклясться, что на всей карте, когда они ее разглядывали несколько минут назад, из воды была только слеза Агафона.

Теперь же…

От удара о воду путешественники посыпались во все стороны, и черные волны холодно встретили их появление.

"Ах, да," — вспомнил Иван. "Я же не умею плавать".

— Я не умею плавать!!! Я не умею плавать!!!.. — озвучил его мысль полный паники голос чародея где-то рядом. — Помогите!!!..

— Держитесь за ковер! — прокашлял сиплый голос старика. — Он почему-то не тонет!

— Где ковер?!..

— Плыви на мой голос!

— Я не умею плавать!!!

— Держись!..

— Я не умею плавать!!!

По воде что-то зашлепало.

Иванушка, чувствуя, как его одежда начинает потихоньку намокать, тяжелеть и холодеть, испуганно забил руками и ногами и через несколько секунд уткнулся лицом во что-то плоское и жесткое.

Ковер?

Рядом с ним прямо из-под самой поверхности воды исходило неширокой полосой ровное неяркое свечение.

А это еще что?

Приглядевшись, он увидел, что это был их факел.

Иван протянул руку, ухватился за палку, выдернул факел из воды и поднял его высоко, как только мог.

Дед Зимарь буксировал обмякшего чародея к ковру.

Хорошо.

Их крики и свет не привлекли ничьего нездорового внимания.

Тоже хорошо.

Но, к разочарованию Иванушки, на этом столбик "Хорошо" его таблицы заканчивался, и начинались столбики "Плохо" и "Очень Плохо".

Берега не было видно.

Воздух был холодным, а вода — еще холоднее.

Одежда, сапоги и меч тянули гирями ко дну.

Неизвестно, сколько человек сможет выдержать ковер и как долго.

Неизвестно, сколько человек может выдержать холодной ночью в ледяной воде.

Сверху начали медленно падать замороженные куски неба.

Поднапрягши извилины, царевич был уверен, этот список можно было продолжать до бесконечности, но пока ему хватало и этого.

— Ох, помираю… Ох, силушек моих больше нетушки… — как русалка, наконец добравшаяся до берега, дед Зимарь ухватился за край ковра и навалился на него всей грудью, извергая клубы горячего дыхания. Рядом с ним уцепился Агафон и, хоть он и не проронил ни слова, по лицу его было видно, что ему: а) холодно; б) страшно холодно; в) жутко страшно и г) просто жутко.

Пока Иванушка пытался растянуть коченеющие губы в стеклянную улыбку и придумать что-нибудь если не полезное, то хотя бы подбодряющее, Агафон заговорил первым:

— А… ак-кулы… зд-д-д-десь… есть?.. — сформировал губы в слова чародей.

— Т-ты… ч-что… К-какие… ак-кулы… — закачал головой Иван.

— К-какие т-тебе… в т-такой х-холодной… в-воде… ак-кулы… с-сынок… — от такого вопроса очнулся даже дед Зимарь. — Р-разве… т-только… в… в шерсти…

— Т-таких… ак-кул… н-не… — продрожал Иванушка и вдруг замер. — А в-вы… от-ткуда… зн-наете?..

— Что? — не понял дед.

— П-про ак-кул. В ш-шерсти.

Старик резво повернулся — так, что чуть не согрелся — и вперился взглядом туда, куда не отрываясь смотрел царевич.

Прямо на них, медленно, но неуклонно, с самой границы света и тьмы, надвигался косой черный плавник над серебристой шерстяной спиной.

— Все залазим на ковер!!! — наконец, до царевича дошло, что то, что он видит — не плод его обмороженного воображения, а несколько сотен килограммов мускулов, зубов и большой пустой желудок — и первый последовал своему приказу.

Старик — за ним.

— Я… н-не м-могу… — простонал Агафон. — П-пусть… ест…

— Держись обеими руками!

— Н-не м-могу… Т-там… м-мешок…

— Брось!..

— Н-н-н-н…

— Дедушка, тащите его! — Иван вытянул с хлюпом из ножен меч и взял наизготовку факел.

Больше у них все равно ничего не было.

Черный провал бездонной отверстой пасти неотвратимо надвигался прямо на них.

"Какая она огромная…" — с тоской подумал Иван. "Жесткая шерсть… Шкура толстая… Мечом ее не прошибешь… Тут магию надо… Да где же ее взять…"

И он, в тот самый момент, когда акула уже хотела защелкнуть свои челюсти на ковре и на изрядном куске Агафона, загнал отчаянно, как копье, ей в глотку факел.

Возможно, первый раз в жизни акула пожалела, что рыбы не умеют говорить.

Она яростно клацнула зубами, перекусывая палку у самой руки отпрянувшего Ивана, извернулась всем телом, чуть не накрыв своей длинной, мерцающей в свете подоспевшей к самому интересному луны, тушей людей и винтом ушла в глубину, подняв волну, которой едва снова не смыло в ледяную воду только что кое-как вытянутого на ковер специалиста по волшебным наукам.

— Ага, съела! — радостно взмахнул мечом Иван.

— Теперь тебя изжога-то помучает! — злорадно хихикнул дед Зимарь, потирая руки — то ли от радости, то ли от холода.

— А ну, кто тут хочет рыбки жаре… ной, — Иван осекся, как волной ледяной окатило. — Она возвращается.

Акула, развернувшись где-то за гранью видимости, неслась на жалкую кучку людишек посреди чернильной воды как самонаводящаяся торпеда возмездия.

С первого взгляда на нее становилось ясно, что если раньше съесть эту троицу, внезапно очутившуюся посреди ее озера, было вопросом аппетита или его отсутствия, то теперь это стало делом принципа.

Надвигающаяся глотка-тоннель с горящим внутри светом неугасающего факела смотрелась ужасно завораживающе.

Первым опомнился дед Зимарь.

— Ковер, вверх, вверх, вверх!!!..

И ковер, как диплодок из асфальтового озера, стекая ручьями черной жидкости и борясь с неоткрытым еще, но уже навязчивым поверхностным натяжением, медленно стал подниматься вверх.

Акула, клацнув всеми своими тремястами зубами — кошмар стоматолога — чуть пониже безвольно свисающих ног волшебника, пронеслась мимо.

— УР-РА-А-А!!! — раздался громовой лукоморский клич над черной гладью озера.

— Ур-р… — представителям прочих народностей подхватить его не удалось.

Ковер, повисев задумчиво в воздухе несколько секунд, также тяжело, как поднимался, опустился обратно на поверхность воды.

И акула снова пожалела, что рыбы не разговаривают.

Уж она-то бы этот клич поддержала сейчас с удовольствием.

Но вместо этого она смачно изобразила хвостом фигуру высшего подводного пилотажа и быстро пошла на третий — последний заход.

Теперь у ее увертливого позднего ужина (или раннего завтрака?) вариантов не оставалось.

Но оставался специалист по волшебным наукам.

Так и не решив, что ему сначала сделать — утонуть или замерзнуть, Агафон меланхолично оторвался от созерцания своей невеселой дилеммы и решил разлепить сомкнувшиеся уже навечно, как он полагал, очи и посмотреть, из-за чего там у внешнего мира разгорелся такой сыр-бор.

И первое, что он увидел — гигантскую разверстую пасть повышенной зубастости с горящим в глотке огнем, несущуюся прямо на него.

Агафон заорал, хотя еще мгновение назад мог поклясться своей быстро подходящей к концу карьерой волшебника, что сил у него не осталось даже на шепот и, размахнувшись, зашвырнул свой драгоценный мешок в эту пасть, прямо в огонь.

Акула подавилась, закашлялась, отхаркивая волшебное пламя, попыталась выплюнуть бесценный мешок чародея, но он зацепился за третий ряд клыков, и ей больше ничего не оставалось делать, как раздраженно впиться в него всеми имеющимися в наличии зубами и попытаться разжевать…

Раздался взрыв.

Иванушке снилось, что он снова лежит на стеллийском песочке у моря, и раскаленное добела солнце старается — наяривает, чтобы прожарить его до костей, чтобы хватило тепла до конца самой длинной и суровой лукоморской зимы…

Но ведь они только что тонули в ледяных водах какого-то не отмеченного ни на одной карте горного озера в стране Костей!..

Это приснилось, наверное, в кошмаре… Сейчас он проснется, и гости на свадьбе Мими и Ирака посмеются над ним, что он опять забыл надеть шляпу и снова обгорел…

Нет, они точно тонули в этом ужасном озере — совершенно правильно его не открывали, такие озера не имеют права на существование! — и громадная волосатая акула хотела их проглотить!..

Волосатая акула… Какая нелепость… Всем известно, что волосатых акул не бывает… Еще одно подтверждение того, что это был глупый сон…

Нет, сон — это Стелла, а царство Костей — это самая настоящая явь, и они потерпели коврокрушение над этим холодным безымянным озером!..

Так вот значит, какая бывает смерть от переохлаждения… Как тепло и приятно… Спать… спать… спать… спать…

Нет, не спать! Сенька в беде, и я должен спасти ее!!!

При мысли о разлюбезной Серафиме Ивана подбросило, как катапультой, он мгновенно растопырил изо всех сил глаза и закрутил головой, стараясь понять, что из того, что ему только что пригрезилось, сон, а что — суровая действительность.

Вокруг было темно и жарко.

Другого источника света, кроме луны, просвечивавшей мутно сквозь тучи, зависшие над вершиной соседней горы, не было, но и его было достаточно, чтобы определить, что на благословенную стеллийскую природу это похоже не больше, чем дырочки, прорезанные в воротниках вамаяссьских сорочек — на настоящие шантоньские кружева.

Была жара, был песок, но на этом сходство заканчивалось.

Хотя, нет, пришел к выводу Иван, налетев в темноте на что-то шершавое, лохматое и деревянное, оказавшееся при ближайшем ощупывании небольшой пальмой.

Откуда бы она тут ни взялась, тут же решил он, пальма — это хорошо. И лукоморец, не решаясь более продолжать разведку местности на ощупь, нарезал мечом коры, надергал-нарубил методом слепого подпрыгивания листьев и быстро, поминая в который раз добрым словом свою учительницу Серафиму, развел крошечный костерок — не для тепла — его тут было предостаточно — а для освещения.

В его скупом свете он разглядел белую от мелкого песка равнину, теряющую свои границы во тьме, бессистемно утыканную кособокими мохнатыми пальмами, и темные неподвижные фигуры Агафона и деда Зимаря неподалеку.

А на границе света и мрака чернела громадная стеклянная туша, по очертаниям похожая на злополучную шерстистую акулу, так и не успевшую попасть в Красную книгу.

И даже в темноте было видно, или, даже, скорее чувствовалось, как она мощно излучала волны тепла.

Магия, понял Иванушка.

Агафон в последний миг скормил ей кусочек, который она не смогла переварить.

Если захочет, он, наверное, сможет по возвращению в свою высшую школу написать еще одну профессорскую диссертацию — вряд ли хоть одно светило чародейских наук хоть когда-либо проводило эксперименты по разжевыванию и сожжению целого мешка волшебных предметов в магическом огне, горящем внутри ископаемой акулы.

Ковра нигде не было видно, но это не значило, что и он был поглощен реакцией, превратившей горное озеро в стелийский пляж. Может, он отыщется попозже. Хотелось верить.

Надо было будить друзей, определяться с географией, и продолжать путь.

Царя Костей и его неумолимые беды никто еще не отменял.

И тут царевич заметил, что костерок, подъев все запасы топлива, что он припас для него, стал хиреть и съеживаться. Желая нарубить еще коры, Иванушка махнул мечом по стволу, и едва успел увернуться от падающей пальмы.

Что это было?..

Он быстро раздул смятый ветками костер и кинулся к тому месту, где стояла пальма, и где сейчас находился ее остаток.

Совершенно гладкий.

Как будто спиленный.

С человеческую ногу в самой толстой ее части.

Пенек.

Не может быть.

Иван снова размахнулся, ударил мечом по пеньку, и даже не почувствовал, как перерубил его пополам.

Все равно — не может.

Он наклонился над поваленной пальмой — другие губить ему было жалко — и стал быстро и методично нарубать ее кругляшами, как колбасу для пикника, приговаривая при каждом ударе "Не. Мо. Жет. Быть. Не. Мо. Жет. Быть. Не. Мо. Жет. Быть…".

Этого быть действительно не могло, однако, было.

Их предки называли это "меч-кладенец". И сами немногочисленные мечи, и секреты их изготовления были безнадежно утеряны в веках, и вздыхающим от зависти потомкам остались лишь былины, предания, да рисунки в толстых фолиантах, изображающие сильномогучих богатырей былых времен, гордо позирующих художникам прошлого со своим прославленным оружием.

И тут — меч-кладенец.

У него.

Вдруг.

Не может быть.

Он вспомнил, что еще ни разу не применял меч сержанта беды в деле. Были ли они все такие, или его меч приобрел это волшебное свойство, побывав в эпицентре магического взрыва — оставалось только догадываться. Пока. Пока не проснулся Агафон. Он должен знать.

И Иванушка посмотрел в ту сторону, где видел раньше две лежащие фигуры.

Фигуры были на месте. Правда, они уже не лежали, а стояли и во все вытаращенные глаза глядели на экзерцисы лукоморца.

— Агафон! — кинулся к чародею царевич. — Ты не знаешь, у сержантов умрунов у всех такие мечи?..

Маг медленно покачал головой.

— Нет. У них мечи самые обыкновенные. Где ты этот взял?

— Это тот, который мне дала болотница. Меч сержанта, помнишь? Черн… Постой, — Иванушка поднес меч поближе к огню. — Он уже не такой черный, могу поклясться чем угодно! Видите, он отливает синевой!.. Он не был таким!.. Я помню!.. И камни на рукоятки стали из черных синими!

— Это не меч. Это — чудо. Да если бы армия Костея была вооружена такими мечами, Царство Костей простиралось бы уже от края до края Белого Света!

— Сплюнь, — восторг сбежал с лица Ивана, чтобы уступить место своему антониму.

— Тьфу. Тьфу. Тьфу, — старательно выговорил чародей. — Чтоб ему пусто было.

— Вы уже видели… — Иванушка указал мечом в сторону глыбы из черного стекла.

— Видели. За поглядки денег пока не берут, — кивнул старик и зашелся приступом кашля. Прокашлявшись и просморкавшись в пальмовый лист, он продолжил. — Только близко подойти к ней ни в жисть нельзя — жаром так и пышет, так и пышет, что твоя печка. Деревья эти чуднЫе, что рядом с ней стояли, прямо аж скукоживаются от жары, чуть дымом не дымят.

При этом слове Агафон вдруг захлебнулся слюной.

— Дымом… — мечтательно протянул он. — Мяска бы жаренного на костерке сейчас… С хлебушком черным… С лучком…

— Так в чем же дело, — пожал плечами дед Зимарь и чихнул. — Ты же волшебник. Наколдуй на три персоны.

Маг помялся и, вздохнув, смущенно признался:

— Вообще-то у меня была шпаргалка приготовлена… Только на конфеты… А заклинание мяса я и не вспомню… А сладкое очень мозгам полезно. Особенно волшебника.

Иван подумал и махнул рукой:

— Ну, давай хоть конфеты… Может, с мясом получатся…

И, перехватив обиженный взгляд Агафона, поспешно добавил:

— Я же как лучше хотел… Извини.

Специалист по волшебным наукам порылся в рукаве и извлек маленький измятый листок пергамента размером с половину ладони, исписанный сплошь с обеих сторон мелким корявым почерком.

— Сейчас… погодите… Сейчас найду… — подслеповато прищуриваясь, стал он вглядываться в неровные строчки, поднеся шпаргалку поближе к костру.

И чуть не уронил ее в огонь.

— Не может быть… Не может быть…

— Что там? — с любопытством сунул свой покрасневший и подтекающий нос дед Зимарь чуть не в пергамент. — Конфет не будет?

— Не может быть… Я не писал это заклинание! Не писал! Я совершенно точно помню!..

— Что там? — теперь к чародею пододвинулся и царевич.

— Оно здесь. Между заклинанием превращения пальмовых чурок в хлеб, черный, лесогорский, один каравай, и лук, порей, шантоньский горький, три луковицы.

— А конфеты?

— Их нет… Это невероятно… — не веря своим глазам, как заведенный качал он головой.

— Не теряй времени, Агафонушка, читай свои заклинания — кушать уж больно хочется — в животе аж волки воют!

— Да тут написано как попало… ничего не разберешь… Вот руки-закорюки, пообрывал бы! Кто так шпоры пишет!..

— Кто?

— Да почерк-то мой… И пергамент мой — любимый — свернуть можно, и чернила не стираются… Последний лист оставал…

И тут Агафона озарило.

Он склонился над шпаргалкой еще ниже и громко и четко произнес:

— Заклинание огня для факелов!

Вглядевшись и вчитавшись строчки на пергаменте — а даже Ивану и деду было видно, что они изменились — он ухмыльнулся как ненормальный и проговорил:

— Заклинание невыпадывающих гвоздей для подков!

Строчки поменялись опять.

— Заклинание на бесшовное склеивание лотранского хрусталя!

Есть.

И тогда он вскинул голову и, продемонстрировав спутникам улыбку от уха до уха, торжественно заявил:

— Я понял. Я. Все. Понял. После взрыва те предметы, что были у нас и нам больше всего были дороги, получили волшебные свойства, которые мы им желали. У Ивана это меч — ты же мечтал о легендарном мече-кладенце, так? У меня — шпаргалка. Я так часто в школе перед экзаменами думал о том, как бы уместить максимум заклинаний на самый маленький листок… Что есть у тебя, дед, что тебе всего дороже?

Дед Зимарь закашлялся, хрипя и свистя всей грудью, и затряс головой.

— Ничего… Откуда чему взяться?.. У меня только ножик складной в сапоге был, подарок Тита Силыча, рукоятка удобная, в виде ложки, да и тот, поди, выпал… А жаль…

Дед сунул руку в голенище, и с удивлением извлек оттуда свой нож.

— Гляди-тко!.. Здесь, сердешный!..

— А, ну-ка, дай сюда! — не задавая лишних вопросов, Агафон взял из руки старика нож и отшвырнул подальше.

Тот упал на песок шагах в десяти от него, полежал с секунду и проворно пополз к деду.

Старик попятился.

— Чего это… он?..

— А ты говорил — ничего нет… Понравился ведь он тебе? Понравился? — весело допытывался волшебник. — Не хотел его потерять? Ну, так теперь даже и захочешь — не потеряешь.

— Но как? — все равно ничего не понимал Иванушка. — Почему именно они? Почему такие свойства? Почему сейчас?

— Все очень просто и понятно для нас, профессиональных магов, — добродушно ухмыляясь, развел руками Агафон. — Любому волшебнику известно, что все предметы состоят из трех составляющих — это материальная природа, магическая сила, и любовь. Вы, наверное, обращали внимание, что вещи, которые любишь, служат дольше и ломаются реже?

— Н-ну… Н-нав-верное… — неуверенно пожал плечами царевич. — И что?

Теперь настала очередь чародея замяться.

— Кхм… Это, вообще-то, долго объяснять… И для непосвященных все равно будет непонятно… Поэтому, расскажу короче. Ярославне, по-видимому, эти предметы действительно были дороги, — и он, неожиданно для самого себя, покраснел и потупил очи. — Н-ну, и вот… Согласно закону Лазаруса о сохранении энергий, при уничтожении их материальной природы выделились магическая сила и любовь. И… п-перешли на те предметы, которые были дороги нам… значит… Потому что у акулы ничего не было… А то бы и ей перепало… А поскольку их магическая сила была выше среднего, то и ее и любви перераспределение произошло таким вот… заметным… образом… На предметы, которые были дороги нам. Вот…

— Подожди, Агафонушка, не части, не за столом, — вкрадчиво взял за руку мага дед. — Ты хочешь сказать, что все предметы имеют магическую силу? И армяк мой, к примеру? И ремень у Ивана-царевича? И песок этот? И деревья волосатые? И…

— Ну, да. Все. Только магическая сила — это как вес, понимаешь? У перышка — один, у телеги — другой.

— Вот ведь, правду говорят, что городское телятко умнее деревенского дитятки… Век живи — век учись, — изумленно покачал головой старик. — А дураком помрешь…

— А так как там, все-таки, насчет мяса с дымком? — улыбаясь в предвкушении знатной трапезы, напомнил царевич. — И черного каравая с луком?

Экспериментальным путем Агафон и компания пришли к выводу, что мало заклинание правильно прочитать. Его надо еще правильно исполнить.

Поужинав — или позавтракав таким образом на скорую руку обгорелым до угля и дыма мясом с полусырыми белыми шатт-аль-шейхскими лепешками и невеселым пожухлым базиликом, спасатели царевен двинулись на поиски ковра.

Ковер им разыскать удалось — крошечный его кончик высовывался из-под многокилограммовой, пышущей жаром стеклянной туши акулы но, несмотря на все приказы и уговоры, он оставался на месте, равнодушен и недвижим.

Колдовать Агафон отказался, сказав, что не желает экспериментировать настолько близко от новообразовавшегося магического объекта с неизвестными свойствами.

Иван с дедом Зимарем переглянулись, прочитали друг у друга на лицах, что для их специалиста по волшебным наукам такие слова — явление неслыханное, быстро пришли к выводу, что дело тут и впрямь должно быть серьезное, и поспешили увести чародея, пока тот, спаси-сохрани, не передумал.

Поразглядывав еще раз карту, спутники, проголосовав (один голос "за", один "против" и один "воздержался"), решили, что юго-запад — это, скорее всего, поперек оазиса и прямо вниз, и вышли в путь.

Одежда и обувь к этому времени, ко всеобщему удовольствию, просохли окончательно, и о ночном купании не напоминало уже ничего.

Ничего, кроме деда Зимаря.

Кашель, насморк и прочие признаки простуды усиливались у него с интенсивностью, прямо пропорциональной расстоянию от их курортного оазиса, а жаром от него пыхало не слабее, чем от стеклянной акулы. На все обеспокоенные расспросы Иванушки о его здоровье он отвечал, что чувствует себя как нельзя лучше, кутался в армяк и громко чихал.

Там, где кончались владения стеклянной акулы, перед ними, хмуро темнея на фоне медленно сереющего предрассветного неба, встал лес.

Ивану показалось, что более непроходимой может быть только сплошная кирпичная стена.

Агафон остановился, не доходя до леса метров десять и вышел с предположением, что, может, на юго-запад можно попасть какой-нибудь другой дорогой.

Дед Зимарь же, не замедляя шага, уверено устремился к какой-то одному ему видимой прорехе в обороне этого леса и знаками — говорить он уже почти не мог — позвал молодежь за собой.

И действительно — как только они подошли поближе, то увидели узкую, поросшую травой тропинку и подивились, как они не заметили ее раньше.

Дед Зимарь шел впереди, и, казалось, кусты и деревья отступали в сторону, чтобы дать ему дорогу, а тропинка, как ковровая дорожка перед особо важной персоной, катилась и расстилалась перед ним сама собой, и веселые светящиеся грибы отмечали ее края.

Царевичу, который шел последним, захотелось вдруг посмотреть, как красиво и празднично выглядит их тропинка издалека, он обернулся — и оказался нос к носу со спутанными зарослями такого колючего кустарника, что колючая проволока распрямилась бы от зависти.

У его веток, колючек, шипов, игл и крючков был такой вид, как будто слово "свет" было им отродясь незнакомо, а его крупные белые ягоды с черными точками посредине, казалось, сами рассматривали человека, пытаясь представить, каков он будет на вкус.

Дважды Ивану объяснять было не надо.

Он быстро развернулся и одним прыжком догнал успевших уйти на несколько метров вперед деда и Агафона.

Рассвет они встретили на дне неглубокого ущелья, куда ночная прохлада спустилась с гор, отступая перед первыми, но уже теплыми лучами солнца.

Сориентировавшись по солнцу, дед указал им направление на юго-восток — точно по дну ущелья, как по тракту — и опустился, задыхаясь от кашля, на покрытые ночным инеем камни.

— Идите… сами… туда… Я больше… не могу… Укатали Сивку… крутые горки…

— А как же вы?

— Я здесь… посижу…

— Ну, уж нет, — и Иван, не говоря больше ни слова, достал меч и решительно шагнул к затаившемуся, но не ставшему менее враждебным лесу.

— Ты куда? — испугался чародей.

— За жердями. Сделаем носилки.

— И что? Так до самой Красной Горной страны?

— Если придется — то да.

— Но это нас замедлит, а дорога каждая минута! Кто знает, что происходит сейчас с несчастной царевной!..

Иван вздрогнул, но не отказался от своего намерения.

Под его ударами упали два деревца толщиной в руку.

— Царевна меня поймет.

Через десять минут носилки были готовы, слабо сопротивляющийся дед Зимарь водружен на них и утеплен плащом Иванушки, и отряд тронулся в путь.

— А послушайте, дедушка, — выворачивая шею и рискуя споткнуться о камень или корягу и повалить на землю всю процессию, обратился Иван к старику почти сразу же. — А как это вы… вас… у вас… получилось… тропинку в этом лесу найти?..

Дед Зимарь закашлялся, присвистывая легкими.

— Так как… Ее всякий бы нашел… если б присмотрелся… Там она была…

Иванушка помолчал недолго, переваривая ответ, и в конце концов решил продолжить.

— А я оборачивался, смотрел — ее не было.

— Ты лучше под ноги смотри, царевич, — нелюбезно посоветовал ему чародей, сам чуть не споткнувшись.

— Я смотрю, не переживай ты так…

— А чего мне переживать? — хмыкнул Агафон.

— Ну, я не знаю… Может, беды ждешь? Царь Костей, наверное, уже все выглядел, знает, что с его гвардией случилось, где мы…

— Может, выглядел. А, может, и нет. Мы сейчас по низине идем, а в низинах волшебные тарелки плохо видят, чтобы не сказать, не видят вообще. Так что, пока наверх не выберемся, можно не волноваться.

— А ты в этом уверен?

— Как в самом себе!

От комментариев Иванушка воздержался, лишь помрачнел и ускорил шаг.

К вечеру, когда едва не спотыкающийся от неровной дороги и усталости лукоморец уже прикидывал, стоит ли пройти еще немножко, или сделать ночной привал прямо здесь и сейчас, в воздухе потянуло дымком.

— Лесной пожар! — вскинулся Агафон-оптимист.

— Деревня! — обрадовался Иван.

Старик, кряхтя, привстал на носилках и огляделся.

— Вон там, — махнул он рукой вперед. — Дым поднимается там!..

И верно. Не прошли они и полукилометра, как увидели приземистые бревенчатые домишки с крытыми дранкой крышами и плетнями вокруг дворов.

Слух ласкал хриплый, с кашлем собачий лай — их заметили.

— Видишь, дед, не у одного тебя в такую погоду горло болит, — с облегчением улыбнулся спине Ивана волшебник и прибавил шагу.

В первом же доме, куда они постучались, их без разговоров пустили на ночлег.

За ужином хозяева — муж и жена лет сорока — согласились оставить у себя старика, пока не выздоровеет, и послали младшего сына за знахарем.

— А какое ваше тут царство-государство будет? — слегка порозовев от горячей еды, задал вопрос хозяину дед Зимарь.

— А вам какое надо? — вопросительно склонил в ответ голову тот.

— Нам надо в Красную Горную страну, — дожевывая последний кусок хлеба с сыром, сообщил чародей. — А это — Сабрумайское княжество опять, наверное?

— Почему "опять"? — не поняла хозяйка.

— Да мы там уже были, да с пути, кажется, маленько сбились.

— Это Царство Костей! — весело выкрикнул со своего конца стола свежеумытый перед ужином и заморским гостями пацаненок в мокрой еще рубахе.

— Не смешно, мальчик, — сурово зыркнул на него маг.

— А он и не смеется, — удивленно взглянула на него хозяйка. — Сабрумайское княжество — там, — она ткнула пальцем куда-то себе за спину. — А мы — костеи.

Агафон порадовался, что успел доесть хлеб — иначе подавился бы.

— А как же… А… А разве вы… Я думал… — и он растеряно посмотрел на Иванушку.

Тот уже с любопытством искал его взгляд.

— Что? — недоуменно переспросил хозяин. — Что ты думал?

— Ничего… — не гляди им в глаза, повел плечом волшебник. — Ничего. Просто.

— Агафон рассказывал мне, что в вашем царстве живут не люди, а… — Иван помялся, выискивая на всякий случай выражение подипломатичнее, — …а не люди.

— А-а… — лицо хозяина тут же закаменело, и он тяжелым ощупывающим взглядом как-то по-новому оглядел сначала одного путешественника, потом второго, потом старика. — Это… Ты, наверное, про замок слышал… Там — да. А у нас, на окраинах, еще нормальные остались. Пока.

— А там кто же? А там как же?.. — тут перестал жевать и царевич.

— Неважно, чужеземец, — неприязненно покосился на него хозяин. — Тебе ведь туда не надо? Вот и нечего выспрашивать.

— Д-да… Нам надо…

— Я помню, — сухо кивнул хозяин. — Завтра мой сын проводит вас через перевал. Здесь не очень далеко — дня полтора-два пути до Красной Горной страны. Чем скорее вы отсюда уйдете — тем лучше.

— Для кого? — не удержался лукоморец.

— И для вас тоже.

Ночью Иван и Агафон спали плохо — дед Зимарь метался в бреду, стонал, просил пить, и им по очереди то и дело приходилось то поить его, то смачивать холодной водой тряпочку на его лбу, то спаивать ему отвары и настойки, принесенные накануне деревенским знахарем.

Во дворе то ли со скуки, то ли на воров, то ли от вздорности натуры всю ночь злобно лаяла хозяйская собака. Потом, под утро, один раз гулко взвизгнув — или зевнув — умолкла до утра.

За ней, наконец, угомонились и все остальные, и не успел Иван сомкнуть покрасневшие от бессонницы и дыма лучины очи, как дверь заскрипела, и на пороге показался еще более насупленный и мрачный, чем вчера, хозяин.

— Вставайте, — хмуро бросил он и тут же вышел.

— Щ-щ-щ-с-с-с… — быстро согласился Агафон и перевернулся на другой бок.

Иванушка сел.

Голова болела, глаза не открывались. Где он находится и что он тут делает, он вообще смог вспомнить только с третьей попытки. Но сразу, как только вспомнил, вскочил на ноги и затряс чародея за плечо.

— Щ-щ-щ-с-с-с… — просвистел тот в ответ и захрапел.

— Мне тебя не ждать? — громко спросил Иван, натягивая сапоги на ничуть не отдохнувшие за ночь ноги. Впрочем, они были не в одиночестве.

— Убей меня… Не жди меня… Иван, я тебя убью… Отстань… — не поворачиваясь, простонал маг.

— Так мне тебя ждать? — второй сапог был натянут и потопан в пол.

— Ну чего ты пристал… Иди… Я догоню… Потом… Завтра…

Царевич вытащил из-под остывающей соломенной подушки меч и опоясался.

— Прощай.

— ЖДИ, — и Агафон с перекошенным страданием лицом отлепил себя от кровати. — Убийца.

На завтрак им было подано вчерашнее разогретое овощное рагу с бараниной — по крайней мере, Иванушка надеялся, что это была именно баранина — и горка подсохшего за ночь хлеба.

Ни хозяйки, ни детей нигде не было видно, и царевич подумал, что они еще спят, а благородный отец семейства, чтобы не беспокоить их, взял все хлопоты по выпроваживанию незваных гостей на себя.

Когда они поели и вышли во двор, там их встретил плечистый молодец лет двадцати — двадцати пяти, с виду еще более суровый и неразговорчивый, чем хозяин.

Посреди двора темнело большое бордовое пятно.

— Что это? — кивнул на него Агафон.

— Барана забили, — проговорил хозяин таким тоном, как будто повествовал об избиении младенцев.

Агафон кивнул, и больше ничего не спрашивал.

Они отошли от деревни уже на приличное расстояние, а молодой костей все молчал.

Молча шел, молча показал на тропу, узкую, как полотенце скупердяя, молча показал жестом, чтобы чужестранцы опустили поля шляп, чтобы солнце не слепило глаза, молча отвернулся и пошел дальше, не дожидаясь, пока его совет будет воплощен в жизнь…

Первым не выдержал Агафон.

— Как тебя звать, вьюноша? — высокомерно, тоном "мы, великий волшебник, обращаемся к тебе, и ты должен быть счастлив", поинтересовался он.

— А тебе зачем? — не оборачиваясь, спросил тот.

Чародей растерялся.

— Н-ну… Если придется тебя позвать… Как-то ведь тебя звать? Или это у вас какая-то тайна?

— Нет, — пожал плечом костей. — Я — Орел.

— А я — Агафотий. Могущественный маг и чародей. А это — мой спутник, Иван, сын лукоморского царя.

Орел неопределенно хмыкнул и стал молчать дальше.

Ничуть не обескураженный в это раз таким поворотом разговора, волшебник продолжил:

— А скажи мне, Орел. Погода у вас тут часто меняется?

Парень остановился, Агафон налетел на него, Иван — на Агафона.

— А что? — подозрительно покосившись на мага, спросил Орел.

— Я слышал, что в горах погода может меняться моментом, — стал просвещать темного аборигена Агафон. — Одну минуту может светить солнце, потом раз — подул ветер, нагнал тучи, и повалил такой снег, что не только своей руки — своего носа не увидишь. Особенно в такое время года. А потом, насколько мне известно, могут быть лавины. Это когда на склонах собираются целые залежи такого снега, а потом раз — и все это у тебя на голове. А еще я знаю… Кстати, ты не ответил на мой вопрос, Беркут.

— Орел, — с оттенком раздражения поправил костей.

— Да, Орел. Так часто у вас тут в ваших горах меняется погода?

— А что?

— Ты, когда мы полезли в эти твои горы, стал чуть не каждые три минуты смотреть на небо…

И Агафон снова налетел на костея.

А Иван — на чародея.

— Что у вас там случилось? — попытался вытянуть он шею на длину достаточную, чтобы разглядеть тропинку под ногами у Орла.

— Тебе. Показалось. Чужеземец, — хмуро отрезал парень — как гвозди забил.

— О чем вы там беседуете, Агафон? — не терял надежды Иванушка быть посвященным в курс дела.

— О погоде, — не менее хмуро, чем Орел, бросил через плечо Агафон и продолжил доставать их проводника:

— А твой отец, Ястреб, вчера говорил, что место для привала будет в трех часах ходьбы от деревни. А мы уже идем часа четыре!

— Оно оказалось дальше, чем он думал.

— ЧЕМ он думал?

— Если тебе не нравится эта дорога, прищелец, можешь идти своей, — рявкнул, не оборачиваясь, через плечо костей.

Оставшееся до привала время они шли молча.

На единственной широкой ровной площадке, виденной ими за первую половину этого дня, проводник объявил долгожданный привал — так же немногословно, как и все остальные географические события. Площадка плавной лентою огибала склон горы и уходила, сужаясь, вверх, еще круче, чем раньше.

Улучив момент, когда Орел отошел — посмотреть, не завалена ли тропа, подумал царевич — как волшебник горячо зашептал ему на ухо, тыкая пальцем вслед ушедшему костею и яростно вращая глазами:

— Послушай меня, царевич, я не сошел с ума и не сплю — я всю дорогу наблюдал за этим Кобчиком…

— Орлом, — поправил его так же шепотом Иванушка.

— Какая разница!.. Я наблюдал за ним — и он все время постоянно глаз не сводил с неба!

— Так ведь ты сам говорил — погода тут…

— Какая погода, Иван, ты чего как маленький! Говорю я тебе — он чего-то ждет!

— С неба? — непонимающе переспросил царевич.

И понял.

— Не может быть… Да, они не очень… приветливые… — Иван смягчил описание приютивших их на ночь костеев, как только смог, но и для него самого это прозвучало не слишком убедительно, — люди… Надо отметить… Но они не похожи на умрунов!..

— Они похожи на семью их сержантов, — угрюмо парировал Агафон. — Или на их шпионов.

— Так ты действительно думаешь, что он ждет с неба…

— Не каравай хлеба, — договорил за Ивана почему-то стихами маг, но никто этого не заметил. — Что будем делать?

Для Иванушки такого вопроса не существовало.

— Конечно, спросим у него самого! Может, существуют сотни причин, по которым они не любят иностранцев, необщительны и все время смотрят на небо, когда в горах! Может, ты его подозреваешь абсолютно напрасно!

— Ты чего, с ума сошел?! — зашипел на него Агафон, хотел схватить за рукав, но было поздно.

Лукоморец поднялся с земли, отряхнулся, улыбнулся и шагнул навстречу возвращающемуся проводнику.

— Уважаемый Орел, — обратился он к парню. — У моего товарища возникли в отношении тебя некоторые беспочвенные подозрения, и мне бы хотелось, чтобы ты своим исчерпывающим объяснением их…

Договорить он не успел.

Физиономию костея перекосило от ужаса, он развернулся и бросился наутек вверх по тропинке.

Но он не знал, или не подумал, что убегать, когда за его спиной стоит очень уставший, невыспавшийся и раздраженный специалист по волшебным наукам, дело бессмысленное и бесперспективное.

Орел остановился, словно наступив в лужу очень прочного и очень моментального клея, замахал руками, стараясь сохранить равновесие, но напрасно…

Иванушка и чародей подбежали к уже полностью неподвижному, свирепо молчащему проводнику одновременно, хоть и с разными целями.

— Попался, кабуча!..

— С тобой все в порядке?..

— Надеюсь, что нет! Иван, я же тебе говорил! Он — шпион Костея!

— Но у него был вид вполне честного человека! Он не мог!.. — и тут Ивана посетила свежая мысль. — Да и зачем ему это надо?..

— Но ведь от побежал от твоего вопроса — значит, виноват!

— Послушай, а может быть так, что его заколдовали?

— Как?

— Как-нибудь на расстоянии. Через тарелку. Или зеркало. Или еще как. Откуда я знаю!.. Тебе виднее.

Агафон, польщенный столь высокой оценкой своих академических успехов, серьезно задумался. Он почесал затылок, потом подбородок, потом потер переносицу, после подергал себя сначала за одно ухо, потом за другое и, наконец, выпятил нижнюю губу. Последнее, казалось, помогло, потому что лицо его озарилось просветлением, и он победоносно взглянул на царевича.

— Если пожарить мясо заколдованного животного, или рыбы, то оно превратится в холодец…

Они, не сговариваясь, переглянулись.

— Нет…

— Ну, тогда я не знаю.

— А, может, просто спросить у него? — И Иванушка кивнул на потихоньку приходящего в себя костея. — Теперь, когда он не может вот так невежливо взять и убежать…

— Я… ничего… вам… не скажу… — враждебно прищурившись, прошептал Орел. — Особенно… этому… слабоумному…

И взгляд его вполне определенно остановился на волшебнике.

— Ах, так… — два брызжущих враждой, как кобры — ядом, взгляда встретились, и в воздухе запахло гарью. — Ну, это мы еще посмотрим.

Чародей, не сходя с места, надергал вокруг себя сухой травы, быстро, ловкими профессиональными движениями скрутил их нее куклу и приложил к голове Орла, бормоча что-то резкое и ритмичное, как удары бича.

— Ха… — губы костея презрительно скривились. — Это вуду… Ты будешь мучить куклу… чтобы мучался я… Ты… полное ничтожество… колдун… Мы… защищены… от вуду…

Теперь настала очередь Агафона поучаствовать в конкурсе на самую неприятную улыбку.

— Нет, мой милый Стервятник… Ты немножко ошибаешься.

Он вынул из-за голенища сапога Орла нож и продемонстрировал его проводнику.

— Я приложил эту куклу к твоей голове и произнес заклинание Связи. Теперь ты и она — одно целое. Она знает все, что знаешь ты. Она чувствует все, что чувствуешь ты. Но у нее нет защиты от вуду. Поэтому я поступлю проще — я буду мучить тебя, а заговорит она.

Лица царевича и не ожидавшего такого поворота костея вытянулись. Иван хотел вмешаться, но маг жестом остановил его и бесцветным голосом продолжил:

— Не буду тебя пугать — я вижу, ты не из пугливых. Не буду тебя уговаривать — не вижу смысла. Поэтому, сразу приступим. Пальцев у нее нет, я торопился, поэтому начнем сразу с отпиливания рук…

— Э-э-э-э-э-э!!!.. Постой!!! — если бы костей мог, он бы подскочил. — Это почему ты не будешь меня уговаривать?

— Потому что ты не хочешь ничего нам говорить, — мстительно напомнил ему Агафон. — Особенно мне, слабоумному.

И демонстративно проверил ногтем лезвие ножа.

Оно зазвенело.

— Э-э-э-э-эй!!! Погоди!.. Я сожалею!.. Я беру свои слова обратно!!!..

Если бы в стеллийском театре захотели бы ввести маску Паники, ее лепили бы с Орла.

— Какие из них? — уточнил маг, закатывая до локтя правый рукав костея.

— Все!!!.. Все!!!.. Я скажу!.. Я все скажу!.. Спрашивайте!..

— Ты — шпион царя Костей? — быстро задал вопрос лукоморец.

— Нет!..

Иванушка торжествующе глянул на чародея.

— …Я — лейтенант его лиха!..

Агафон вернул победный взгляд Ивану.

— Лейтенант… чего? — уточнил посерьезневший враз царевич но, не ожидая от объяснения ничего успокаивающего, быстро вытянул меч из ножен и огляделся по сторонам.

— Лихо — это четыре беды.

— Откуда ты узнал про нас?

— Про царского сына, вообще-то. Мы разослали его приметы по всему царству.

— Но я не совершал никаких преступлений! — возмутился Иванушка. — Тем более, против царя Костея!

— Ему виднее, — покривил губы Орел. — Покрытие преступника у нас карается смертью. Старик сразу, как только понял, кто вы, доложил старосте, староста — генералу Кукую, а тот срочно приказал мне прибыть с моим лихом сюда и схватить вас.

— Почему на нас не напали ночью?

— В доме вы могли обороняться долго… А мы уже потеряли четыре отборных беды — и нам было приказано в этот раз бить наверняка… И мы решили, что я переоденусь местным и заведу вас в засаду. В такое место, где негде спрятаться.

— Зачем царю Костею нужен царевич Иван?

— Не знаю. Приказы не объясняют. А нашему лиху перед вылетом было велено схватить еще и предателя Родины колдуна Агафона.

Иванушка усмехнулся:

— Ну, теперь, Агафон, ты не обижаешься?

Невнятное яростное бормотание было ему ответом.

— И еще один вопрос, — Иван тревожно склонился над беспомощным противником. — Где нас ждет твое лихо?

Орел закрыл глаза, и физиономия его перекосилась, как от мучительной боли.

— Не знаю… Я думал, что на этом привале… Но, кажется, я ошибся тропой… Я вообще в этой дыре впервые…

— Проводничок!.. — яростно сплюнул Агафон, как будто собираясь пробить скалу насквозь. — Говорил же я тебе, Иван-царевич, говорил!!!.. Кабуча!..

— Вот ведь… — недоверчиво покачал головой Иванушка. — Что такое не везет, и как с этим бороться… Ну, что ж… Давай, пока нас не обнаружили, поспешим. Может, как-нибудь обойдется…

— Обойдется, обойдется… — закивал чародей. — Иван, ты сам-то веришь в то, что говоришь?

Лукоморец вздохнул, выпрямился и кивнул Агафону.

— Посмотри на небо. Собирается дождь. Если действительно польет — они не смогут летать. И у нас есть шанс. Наверное.

Агафон вздохнул, подумал, стоит ли сказать своему спутнику о шансах успешно уворачиваться от всей армии Костея всю оставшуюся жизнь, решил, что нет, и просто кивнул.

— Пойдем. А что будем делать с этим?

— А что с ним надо делать? — недоуменно сдвинул брови царевич.

— Сбросить с обрыва, — предложил Агафон. — Я не выношу вида крови.

— Нет, — твердо возразил Иван. — Пусть лежит тут, пока его не найдут свои. Или пока заклинание не потеряет силу.

Агафон криво усмехнулся.

— Иногда мне становится интересно, Иван-царевич, что ты будешь делать со Змеем.

— В смысле? — не понял Иванушка.

— В смысле, есть хорошие варианты — уговорить его отдать твою Серафиму, извиниться перед ним за беспокойство и предложить ему уйти доживать в зоопарк на казенный кошт!

Иван прищурился и покачал головой.

— Не в зоопарк — в музей. В виде чучела.

Их схватили вечером, как раз, когда начал моросить долгожданный мелкий дождичек, и они увидели черный провал небольшой пещерки, вполне пригодной с виду как для ночлега, так и для отбития атаки снаружи, метрах в сорока по тропе и уже начинали подумывать о том, что удача снова помахала им рукой…

Впрочем, они не ошибались.

Только это было не приветствие, а прощание.

Около десятка ковров налетели сразу с нескольких сторон, спикировали на них, как ястребы на зайцев и осыпали умруновым десантом. Сержанты остались сидеть на коврах и выкрикивать команды своим солдатам.

Агафон не успел сказать ни слова, сделать ни жеста — шестопер одного из умрунов, пущенный меткою рукой, угодил ему в лоб, и он, изумленно охнув и скосив глаза, осел на землю, и тьма наступила для него чуть раньше, чем для остального мира.

Иван остался один и бился, как никогда в своей жизни — почти половины отряда не досчиталось гвардейское лихо царя Костея — но, в конце концов, черная, не чувствующая усталости и боли масса навалилась на него, теряя органы и части тела, повалила и связала.

На самом большом ковре сидел, поджав ноги калачиком, и самодовольно ухмылялся лейтенант Орел в лохматой овчинной куртке горца, примеряя в мечтах капитанский мундир и перевязь с чудесным мечом этого чужеземца. Стоило потерять половину лиха, чтобы завладеть таким! Даже если его не произведут в капитаны, а разжалуют в сержанты за потерю стольких гвардейцев, один этот меч все равно стократ стоил всех неприятностей.

Победители и пленники провели беспокойную ночь в той самой пещере. Может, она стала бы для Ивана и Агафона еще более мучительной, знай они, что за этой вершиной начиналась Красная Горная страна.

Утром, когда солнце уже успело изрядно приподняться над горизонтом и просушить подмокшие за ночь транспортные средства гвардейцев, они вылетели в столицу Царства Костей.

Дорога у них заняла чуть больше семи часов, и незадолго до заката четыре ковра торжественно приземлились посредине внутреннего двора самого огромного, самого неприступного и самого безобразного замка, какие только повидал Иванушка на своем веку. Впрочем, оценивать архитектурные достоинства сего оборонительного сооружения ему долго не пришлось — их уже ждали.

Большой грузный человек, напоминающий скорее осадную башню, чем представителя рода людского, в черном кожаном мундире с розовыми пуговицами и ярко-зеленом жабо вокруг того места, где кончалась голова и начиналось туловище (у других людей там была бы шея) назначил Орла лично охранять лукоморского царевича в месте его заключения, а сам ухватил Агафона за локоть и со всей галантностью осадной башни повлек его прочь. За ним последовало еще трое умрунов.

Агафон, даже не думая о том, что можно вырваться и куда-то побежать, покорно следовал за генералом Кукуем. То и дело кривясь и охая, он разминал одной занемевшей до бесчувствия по дороге и только что освобожденной рукой другую, такую же чужую и непослушную, только еще хуже, потому что именно на ней он пролежал все эти семь часов.

Вообще-то, к чести его будет сказано, сначала он хотел запомнить дорогу, по которой его то ли вели, то ли тащили, так, на всякий случай, но запутался после очередного "…направо, две двери слева, вокруг бочки со штукатуркой, под лесами, налево… нет, прямо… это мы просто бетономешалку обходили… нет, налево все-таки… опять под лесами…", когда ему на голову упала малярная кисть с голубой краской (сам маляр — неуклюжее человекообразное существо, покрытое короткой коричневой шерстью и с лошадиной головой — упал за секунду до этого на голову одного из гвардейцев). Останавливаться из-за такого пустяка их группа не стала, и, разлепив наконец на ходу заплывший вонючей, но быстросохнущей эмульсией глаз, он с облегчением признался себе, что не знает, где они теперь находятся, и поэтому отслеживать их извилистый, полный опасностей путь нет больше смысла, тем более, что его начало он уже позабыл.

Поблуждав еще минут с десять по этажам, переходам и галереям в состоянии различной степени заштукатуренности и окрашенности, они пришли в крыло замка, которого перемены еще не успели коснуться своей чумазой разноцветной рукой. Здесь все было так, как он помнил со времен своего первого визита — серый шершавый камень наружных стен, серый гладкий камень стен внутренних, железные кованные прямоугольники двустворчатых дверей в обитых железом же проемах…

Интересно, что тут у милого дедушки происходит?

Сначала генерал с розовыми пуговицами и зеленым воротником, на фоне которого его ряшка становилась похожа на жабу на кувшинке.

Потом этот ремонт, голубые потолки и лепные черепа вокруг окон.

Что дальше?

Старческое слабоумие?..

— Ты будешь находиться здесь, — их поредевший по дороге отряд по жесту генерала остановился перед одной такой дверью. — Проходи.

Тяжелая дверь даже не заскрипела — заскрежетала — и в нос Агафону ударил самый прекрасный в мире запах, запах, который он со светлой тоской вспоминал все их путешествие, запах, который он не ценил и даже ненавидел еще несколько дней назад — в своей прошлой, беспечной жизни, и который он иногда уже и не надеялся обонять вновь.

Запах огромной старинной библиотеки.

— Я буду жить в библиотеке?!.. — не веря своему счастью, вопросил он, и на мгновение забыл и об Иване, и о Костее, и о бедной незнакомой, и от этого невыносимо прекрасной царевне, томящейся где-то в змеином логовище…

— Почти. Там, в конце зала, есть кабинет, — Кукуй потащил его вперед. — Жить пока ты будешь там. Выходить за пределы библиотеки ты не можешь. Все необходимое тебе принесут. Разговаривать со слугами тебе запрещено. Да они тебе и не ответят. Пользоваться своей магией здесь ты не посмеешь. К его величеству обращаться "ваше величество". Вопросы?

— А долго…

— Его величество тебя навестят, как только соизволят.

— А где Ив…

— Тебя это не касается, — отрезал Кукуй, развернулся, прищелкнув каблуками и тяжелой поступью замаршировал к выходу, давая понять, что лимит вопросов на сегодня исчерпан.

Дверь закрылась за генералом с гулким бумом.

Агафон остался наедине с бесчисленным сонмом книг, книжек, книжиц и книжищ и своими неотвеченными вопросами, которые, в общем-то, легко можно было свести к одному.

Что со мной теперь будет?

Окна, зарешеченные, казалось, не от людей, а от комаров, выходили на глухую стену другого крыла замка и мусорную кучу между ними; выглянуть в коридор он не стал и пробовать; место его заключения — кабинет — стол, дубовая кушетка и удобства в неглубокой неотгороженной нише — сколь-нибудь длительного осмотра не выносили, и поэтому Агафон твердым шагом решившего исправиться двоечника направился к уходящим в потолок стеллажам.

Он все понял.

Он не хочет быть мельником.

Он хочет быть магом.

Хорошим магом.

Лучше, чем Костей.

Намного лучше.

А для этого нужно выучить все, что он так беззаботно пропускал мимо ушей все эти семь лет.

И желательно за один вечер.

Выбор книг был не просто громадным — он бы ошеломляющим.

Не один Костей — похоже, поколения владельцев этого замка, начиная с самого первого, свозили и бережно раскладывали на крепкие полки самые различные книги на самые невероятные темы.

"Комнатное пчеловодство в условиях крайнего севера" соседствовало с "Теорией пыток, или Почему они говорят неправду", "Регистр пород бойцовых гусей" с "Наукой проигрывать", "Любовь под звездным небом" с просто "Картой звездного неба", анатомический атлас астролога — с книгой о вкусной и здоровой пище каннибалов Узамбара…

В другое время такая подборка немало позабавила бы чародея, и он провел бы многие часы, листая эти книги, разглядывая картинки, хватая на лету забавные факты и воображая, какими были те, кто эти книги заказал…

Но не теперь.

Теперь у него была четко сформированная цель (впервые за всю жизнь, мельком осознал вдруг он), и он будет ее преследовать с энергией и упорством ограбленной комнатной пчелы.

Стеллаж с книгами по магии обнаружился быстро — в углу, прямо за низким столом — дубовой доской на четырех брусках, почерневшим от времени и книжной пыли, и таким же неказистым стулом, отличавшимся от стола только наличием спинки. Здесь же стояла лестница к верхним полкам.

Быстро окинув взглядом корешки нижних рядов, Агафон вздохнул и, проверив надежность лестницы — громоздкой, черной и дубовой, как и все здесь, что не громоздкое, серое и каменное, полез вверх.

Этого и следовало ожидать. Такой опытный маг, как его дед, не будет читать "Основы интонирования заклинаний первого уровня".

Хотя они в его библиотеке и есть — вон, на третьей полке сверху виден знакомый лиловый корешок с большой красной цифрой "раз". Интересно, это учебник Костея, или…

Металлический скрежет и гул снова потрясли библиотеку.

С полок посыпалась испуганная пыль.

И специалист по магическим наукам.

— Агафон?

Раздраженный голос с неменьшим количеством металла, чем все двери замка, вместе взятые, напугал, застал чародея врасплох, покачнул лестницу, и…

— Зд-дравствуй, д-дед-д-д… ваше величество, — донесся глухо из-под стола дрожащий голос. А вслед за ним показался и весь Агафон.

Вошедший оглядел чародея — вернее ту его небольшую часть, которая виднелась из-под стола — и его узкое бледное лицо приняло брезгливое выражение.

— Ты штукатурил коридор?

— Н-нет, а…

— Тогда что это за краска на твоем лице и на одежде?..

— На меня упала кисть… — начал было объяснять Агафон, но замолк, представив себя глазами царя — неуклюжего, грязного, жалкого, оправдывающегося в том, в чем он не виноват…

Не говоря больше ни слова, Костей сделал шаг к магу-неудачнику, вытянул руку и пошевелил пальцами, как будто соскребая что-то невидимое.

На груда его вспыхнул алым и погас самоцвет размером с яблоко в оправе из золота и на массивной золотой цепи.

Агафон искоса, но быстро окинул себя взглядом и не увидел на куртке ни штукатурки, ни пыли.

— Как вы это делаете? — восхищенно вытаращил он глаза.

— Магия, — покривил губы Костей. — А ты, я слышал, закончил свое обучение досрочно?

— Вы все знаете… — поник Агафон. — Меня все-таки выгнали…

— Да. Как полностью ни на что непригодного и без единой искорки магических способностей.

— Они ошибаются! Я позже всех студентов начал обучение! Так нечестно!..

— Кель кошмар, — сделал большие глаза Костей, почему-то смутился, разозлился от этого еще больше и, как будто обвиняя в своей мимолетной неловкости внука, ткнул в его сторону перстом:

— У тебя уже перед практикой отобрали твою палочку!

— Временно!

— Они уже тогда знали, что практику тебе не пройти, ты, позор нашего рода! Ничтожество! Болван! Недоумок!

— Я буду учиться! Я пересдам! Я восстановлюсь!..

— Раньше надо было думать, — презрительно фыркнул Костей. — Только тебе нечем, судя по всему. У меня конюхи умнее тебя! Да что конюхи — лошади!

— Но так делается!.. Я слышал!..

— Делается, — покривил он губы. — Но к тебе это не относится, Агафон. Из тебя не выйдет даже посредственного мага, затрать ты на это хоть еще двести лет. А у меня больше нет времени тебя ждать. Даже несколько дней.

— Ваше здоровье…

Костей сухо закашлялся, как будто муха попала ему в горло. Хотя, возможно, это был просто смех.

Чародею стало жутко.

— Агафон. Я бессмертен, если ты забыл и это, — обнажил он зубы в деревянной улыбке. — Одно из преимуществ бессмертия то, что тебе не приходится беспокоиться о здоровье.

— Но, простите мое любопытство…

— В последнее время я тебе и так слишком много прощаю, — холодно оборвал его зарождающийся вопрос царь. — Твое разгильдяйство в школе. Твое пренебрежение моими пожеланиями. Твое содействие этому ничтожному лукоморцу в уничтожении моей гвардии…

— Но они хотели нас убить! — воскликнул Агафон.

Костей покривился.

— Хотели бы — убили бы. Это умруны, не кто-нибудь. И ни ты, ни твой… дружок… им бы не помешали. Ваша развеселая компания стоила мне восьмидесяти двух солдат — восемьдесят два дня моей жизни были выброшены для вашего удовольствия!.. Восемьдесят два!

— В смысле? — наморщил лоб чародей. — Что значит — восемьдесят два дня вашей жизни? Я не понял…

— Потом объясню, — снова отмахнулся Костей.

— А где находится Иван?

— За него не переживай. Он никуда не денется.

— Где он?

— Прикован к крыше Пальца — башни для особо важных… гостей, — Костей снова скривил губы, и Агафон понял, что царь изволили пошутить. — Ты ее видел, во дворе. При старом хозяине там была обсерватория, но я решил, что незачем терять такой интересный объект для глазения на какие-то глупые звезды.

— Что вам от него надо? — набычился Агафон. — Он клянется, что не наносил вам обид никогда ни словом, ни делом!

— Потом объясню, — небрежно махнул рукой царь и огляделся. — Смотри-ка. Пока мы с тобой разговаривали, на улице почти стемнело.

— Где здесь свечи, я зажгу…

Костей снова закашлялся смехом, от которого у Агафона, и без того находящегося на грани нервного срыва, захолодело все внутри. Не говоря ни слова, царь ткнул указательным пальцем правой руки куда-то вверх, и мгновенно под потолком зажглась огромная железная люстра колесом с сотней свечей по кругу.

На груди царя снова вспыхнул раздутым угольком самоцвет.

— Задернем шторы, — Костей повел рукой, и черные шторы на всех четырех окнах медленно поползли навстречу друг другу.

Камень на груди разгорался вся ярче.

— Какую книгу ты хотел взять?

— "Основы интонирования заклинаний первого уровня".

— Недалеко же ты ушел… внучок… — Костей, поморщившись, гадливо выплюнул это слово как муху и повел рукой — с полки вылетела нужная книга и ударила Агафона в грудь. — Если ты решил повторять пройденное, тебе пригодится еще эта… эта… эта… эта…

С каждым словом царь скрючивал свои длинные тонкие пальцы, и фолианты послушно, как дрессированные канарейки, слетали со своих насестов и мчались к Агафону — тот едва успевал перехватывать их и складывать на стол.

Камень на груди Костея горел при этом как маленькая сверхновая.

— И эта… И эта…

Казалось, Костей получал какое-то извращенное удовольствие, посылая Агафону все новые и новые книги с названиями, начинающимися на "Основы", "Начала", "Введение" и "Детская серия" и видя, как тот проседает не только и не столько под тяжестью книг, как под тяжестью стыда своего невежества.

— И эта… И вот эта…

За обитый латунью край корешка одной книги зацепилась другая, непрошенная, и камнем полетела на пол, под ноги Агафону.

— Стоп, — царь растопырил пятерню, и перелет книг мгновенно прекратился. Он ткнул пальцем в упавший том и указал ему на его место — на самой верхней полке.

Тот послушно, хоть и несколько тяжеловато поднялся на крыло, долетел до середины стеллажей и… упал, сея желтые страницы, обратно.

— Я подниму… — робко вызвался было Агафон, но был отброшен на стул яростным "НЕТ!!!".

Как голодная акула метнулся Костей к своевольной книге, быстро подобрал сам с пола ее страницы, вставляя их не глядя под обложку, потом полез на лестницу.

— Но я мог бы… — еще раз попытался начать Агафон, но под обжигающим, как лед, взглядом Костея слова его застряли в горле, так и не договоренные.

Показалось ему, или промелькнуло на лице его деда нечто такое, когда упала эта книга, такое… такое… не испуг, не раздражение, не ненависть… Такое… как все вместе взятое. Хотя с чего бы? Из-за какой-то дурацкой книжки? Наверно, я устал. Кажется уже ерунда всякая… Стоп. Камень. Точно. Камень. Когда книга не долетела, камень погас. Или наоборот — когда камень погас, книга не долетела? Если так, тогда… Тогда вся магия, которую сегодня передо мной проделывал Костей — магия этого амулета чистой магии? Из которого волшебник черпает дополнительную силу… Стоп. Что-то мы еще про амулеты чистой магии проходили. Что-то важное… проходили… проходили… проходили… Стоп. Амулеты чистой магии обладают такой огромной волшебной силой, что…

— Ты что, уснул? — хлесткий, как пощечина, голос сбил его с только что изловленной мысли, и та, радостно взбрыкнув, ускакала куда-то в бескрайние пустые пампасы его памяти.

— Д-да. Н-нет. Н-не знаю…

Взгляд царя пробуравил Агафона как коловорот.

— Ты все видел, — холодно констатировал он факт наконец, и уголки его тонких губ опустились еще ниже.

— Д-да. Н-нет. Н-не з-з…

— Амулет. Камень, — уточнил Костей, не оставляя пространства для сомнений. — Его сила на сегодня закончилась.

— З-знач-чит… Мне н-не… п-показалось? Он вправду не засветился?..

— Да.

— И что теперь вы будете делать? — выпалил вопрос Агафон и прикусил язык от слишком позднего осознания собственного нахальства.

Но дерзость проскочила незамеченной.

— Что делать? — повторил вопрос, как будто спрашивая сам себя, царь. — Что делать?.. Хм-м-м… Почему бы и нет… Пойдем со мной — и ты сам увидишь, что я буду делать. Ты уже взрослый мальчик.

Истеричный кашляющий хохот Костея заставил Агафона пожалеть не только, что он задал этот вопрос, но и что вообще появился на свет, но и в первом, и во втором случае оплакивать происшедшее было уже бессмысленно и, сглотнув сухим горлом враз подевавшуюся куда-то слюну, он кивнул головой.

— Я готов.

— Кто тебя спрашивает, — презрительно хмыкнул Костей, повернулся и, не оглядываясь, зашагал к двери.

Агафон торопливо хлопнул все книги на стол и почти вприпрыжку побежал за дедом.

Они прошли по коридорам, попали в башню, как понял волшебник по изменившейся кладке камня, и стали быстро подниматься по лестнице. Агафон старался не отставать от Костея, потому что спиной чувствовал, как умруны из его охраны идут всего лишь в шаге за ним, и что приотстань он, они прикоснутся к нему, или еще хуже — подтолкнул его в спину своими отвратительными ледяными бескровными руками, прожигая насквозь мертвецким холодом…

Там, куда они пришли — у очередной массивной железной двери, каких он видел уже десятки и от этого потихоньку начинал ценить и голубую штукатурку и гипсовые, дружелюбно улыбающиеся черепа — их уже ждали. Два собакоголовых покрытых черной шерстью охранника в красных панцирях и красных мундирах, стояли у дверей по стойке "смирно". А между ними, со скрученными за спиной локтями, сидел на полу, обречено повесив лошадиную голову, маляр в заляпанной голубой краской одежде.

"Тот самый?" — мелькнула мысль у Агафона.

При звуке шагов конь даже не шелохнулся. Собаки взяли под козырек.

— Наша жизнь — твоя жизнь, — отчеканили они в один голос.

— Помню, — мимоходом кивнул царь.

Двери перед магами должны раскрываться сами, от эффектного жеста — уверенность в этом была записана в генетическом коде Агафона, и поэтому он не сразу поверил своим глазам, когда Костей достал из кармана штанов тяжелый железный ключ.

Не дожидаясь приглашения, сразу вслед за ними и умрунами собаки втащили несопротивляющегося арестованного в помещение, напоминающее не то лабораторию, не то камеру пыток, уложили его на стол с ремнями для рук, ног и головы, деловито пристегнули и вышли, мягко прикрыв за собой дверь.

Агафон почувствовал, что несмотря на то, что он уже почти два дня ничего не ел, к горлу стала подниматься тошнота. В глазах появился туман, готовый в любую минуту взорваться темнотой. В голове включилась и заработала, набирая обороты, карусель.

— Ты спрашивал, что я теперь буду делать? — повернулся к нему царь, увидел его состояние и снова презрительно усмехнулся. — Смотри. Амулету нужно набраться сил, и тогда утром он снова будет готов к работе. Для этого его нужно накормить.

Костей снял со стены большой кривой кинжал и одним точным движением распорол рубаху на груди маляра.

Что было дальше, Агафон видел сквозь красную муть в глазах и потуги сжавшегося в агонии желудка извергнуть из себя хоть что-нибудь. Если бы не поддержка умрунов, он бы упал.

Вскрыв грудную клетку все еще неподвижного мастерового — опоенного дурманом, не иначе, вообще не понятно, зачем его было привязывать — Костей снял с себя бледно-розовый, почти побелевший камень и вложил его туда, где колотилось, безуспешно стараясь выскочить, сердце коня.

И на глазах ошеломленного, подавленного чародея произошли одновременно две вещи. Амулет стал сокращаться и пульсировать в такт красному комочку в груди маляра, медленно розовея. Лошадиная же форма самого маляра стала расплываться, таять, как мороженое на сковородке, и из-под нее стали проступать очертания простого человеческого тела.

— Видишь, — хищно осклабился Костей, и эта гримаса чуть не стала последней каплей, отправившей потрясенного чародея в милосердные объятия беспамятства. — Утром у меня будет заряженный амулет и новый умрун. Смотри, неудачник! Смотри и запоминай! Я — гений магии! Никто и никогда не мог и не сможет достигнуть таких высот и за сто веков, каких за пятьдесят лет достиг я! Весь мир будет лежать… нет, валяться у моих ног, стоит мне только захотеть! А я буду попирать его ногами! Топтать! Пинать! Бить! Давить! — царь притопнул несколько раз, изображая, воображая или репетируя, как все это будет происходить на самом деле. — Для меня нет ничего невозможного!.. Реальность — пыль! Ограничения — миф! Законы — мусор! Реальность — это я! Ограничение — это я! Закон — это я! Власть, почести, богатство — все будет мое!..

"Он сошел с ума… Он сошел с ума… Он сошел с ума…" — пульсировало, билось и кричало в висках волшебника.

— Почему… он… превращается… в человека… — чувствуя, как все плывет перед глазами в неизвестные края и страны на бушующих волнах потока самовосхваления царя, все же нашел в себе силы спросить Агафон.

— Что?.. — Костей, спущенный нелепым вопросом с облака мечтаний на землю, содержащую такую реальность, данную ему в ощущении и не зависящую от его сознания, как его умственно отсталый внучок, зыркнул на него убийственным взором. — Потому что он — человек, придурок. Где ты видел таких тварей в живой природе, а? Если бы ты проводил больше времени с книжкой в библиотеке, а не с удочкой на реке, ты бы это знал, юродивый. Это моя блестящая идея, которая не могла прийти в голову никому иному. Работающим в замке людям я придаю разные формы, чтобы не проникали шпионы извне. Шпионы, предатели, соглядатаи прячутся везде, но сюда им не проникнуть! Я придаю мастеровым сходство с лошадями — они должны вкалывать, как кони. Дворцовая стража — собаки, они должны быть верными, готовыми порвать любого в клочья. Лакеи — зайцы, они должны быстро бегать и бояться. Солдаты — звери. Солдаты должны быть зверьми, иначе это всего лишь сброд, зря получающий свое жалование. А умирая таким образом, они снова приобретают человеческую форму и пополняют мою гвардию. Как видишь, все продумано.

Костей сделал шаг по направлению к волшебнику, и тот отшатнулся.

Царь окинул его жалкую фигуру пренебрежительным взглядом и усмехнулся:

— Не трусь, внучок. Тебе это не грозит. Тебя ждет кое-что получше — ведь ты все-таки моей крови. Свежая кровь в магии — первое дело, Агафон. Твое имя еще войдет в историю.

Агафону оставалось только стоять, покачиваясь, не сводя глаз с пола под ногами, чтобы нечаянно не посмотреть на что-нибудь еще в это комнате, и украдкой держаться за стену. Сказать ему было больше нечего.

Не дождавшись от внука ответа, царь с отвращением скривился, отвернулся и махнул умрунам:

— Первый. Поручи собакам отвести его в библиотеку и охранять. Я буду ночевать здесь. Вы оба стоите на страже.

— Наша жизнь — твоя жизнь, — угрюмо пролаяли солдаты.

— Помню, — снова усмехнулся Костей, и от этой улыбки Агафона бросило в пот и он, наконец-то, потерял сознание.

Очнулся чародей уже на жесткой негостеприимной кушетке в библиотеке. Не сознавая еще до конца, кто он, где он и зачем он, Агафон застонал, разлепил глаза и увидел над собой серый гладкий камень и светильник на шесть свечей под высоким, как небосвод, потолком. Воспоминание о вечере немедленно обрушились на него как снежная лавина весной с крыши на неосторожного прохожего, он закричал, задохнулся и сжал изо всех сил руками голову, стараясь убедить себя, что это все ни что иное, как кошмарный сон, и стоит лишь поднапрячься и проснуться, как все леденящее душу наваждение пойдет прахом, рассеется, как дым от ветра…

Не пошло.

И через минуту, и через три, и через пять гладкие серые стены Костеева дворца, равнодушные к душевным страданиям молодого волшебника, стояли на своем месте, не шелохнувшись, ровным светом горел светильник да сквозняк шуршал страницами оставленных на столе в большом зале книг.

Вдруг низкий раскатистый звук, почти на пороге слышимости, ощущаемый скорее кожей и костями, нежели слухом, пронизал воздух, камни, книги, огонь и съежившегося чародея. Он клубился и перекатывался, отражаясь от стен, потолка, от самого эфира, пока не сошел на нет и не замер, и все равно, казалось, он не пропал окончательно, а лишь затаился в засаде, поджидая снова своего часа.

Часа ночи.

Это били знаменитые лунные куранты на башне Звездочетов — Пальце, как называли ее теперешние хозяева замка.

Агафон поежился — отнюдь не от холода, спустил ноги — все еще в сапогах — на пол и стал растирать холодными руками горящее лицо.

Ночь обещала быть долгой.

Теперь он видел все и знал все. Если раньше у него могли еще оставаться какие-нибудь иллюзии о характере деда, природе и цели его магии, то сейчас он больше прятаться за невежеством уже не мог. Все было предельно ясно и тупо, как мычание. Или он остается здесь, и оказывается на стороне Костея, или…

Или его обезображенный труп найдут неподалеку от замка, ибо далеко ему просто не уйти, а второй раз живым он им не дастся. Как именно он проведет свой последний бой, Агафон не знал и не хотел представлять. Он чувствовал одно. Если он остается с Костеем, то сам, без его хирургического вмешательства превратится в одного из его умрунов. Костей раздавит его, уничтожит, смешает с грязью — он никогда не простит ему сегодняшнего вечера. И никогда не будет доверять ему.

Ну и замечательно.

Милый дедушка может оставить свое прощение и свое доверие при себе.

"Ты не посмеешь пользоваться своей магией здесь".

Ха!

Он им еще покажет!

Они еще попрыгают!

Они еще узнают, кто здесь ничтожество, а кто — самый способный, самый могущественный, самый трудолюбивый маг без всякой помощи магических камней!

Стоп.

Камней.

Камень.

Все дело в камне.

Я же вспоминал тогда, что мы еще проходили про амулеты чистой магии. Одна из особенностей таких амулетов — их чрезвычайная магическая сила. Она настолько высока, что пользоваться таким амулетом может не только маг, но и человек, волшебной силы не имеющий вовсе. Но при чем тут Костей? Он же колдун, колдун до мозга костей…Кхм. Это что — каламбур? Ага, еще стишок сочинить осталось… Так вот. Он маг до последней капли крови, до самого крошечного волоска и всегда им был… Но что-то я еще подумал, когда наблюдал за ним… Что-то важное, с чего он меня сбил… Ах, да. Камень. Весь вечер он использовал только силу камня… А когда он хотел поставить на место ту книгу, а у камня кончилась сила… Он полез на эту полку сам. Он не стал пользоваться своим даром. Почему? Такой пустяк — поставить книжку на полку… Я это мог делать в конце первого года в школе. Если не пробивал книгой стену… И не ронял все остальные… И не ставил на полку себя вместо нее… Но это потому, что я был двоечником. А почему не может он?..

Ответ на этот вопрос явился в голову Агафона вдруг и сразу — он даже не успел испугаться.

Костей не использовал свою волшебную силу потому, что ее у него не было.

Или, что точнее, была, но не стало.

И тут же пришло еще одно озарение — их плотность на одну человеко-жизнь одного отдельно взятого Агафона была до сих пор настолько мала, и лимиты до того не растрачены, что теперь, не успел чародей взяться за труд поразмыслить над происходящим вокруг него хоть немного, все скопившиеся за долгие годы беззаботной жизни запасы озарений обрушились на него, как вода из взорванной плотины на умирающего от жажды в пустыне.

Книга.

Та книга, которую Костей нечаянно уронил и к которой не позволил ему даже прикоснуться, ради которой сам полез на десятиметровую высоту.

Я должен ее увидеть.

Где же она стояла?..

На самой верхней полке, там, где все еще приставлена лестница.

И чего я все еще тут сижу?

Содержание фолианта ошеломило чародея, потрясло и отправило в прострацию. Книга выпала на стол из его дрожащих, вспотевших похолодевших пальцев, а самого его даже не бросало — швыряло как воздушный шарик, из которого выпускали воздух — то в жар, то в озноб.

Так вот оно что…

Оказывается, это возможно…

Так не должно быть!.. Это неправильно!..

С каждым мгновением, проведенным в замке Костея, магия превращалась из пушистого ручного котенка с розовым бантиком на шее в свирепого тигра со смрадным дыханием и кусками человеческого мяса, застрявшими в зубах.

Как тот бедный, запуганный человеко-конь в умруна — машину для убийства.

Так вот зачем он был нужен Костею!..

Агафон не имел ни желания, ни времени, чтобы прочитать, или хотя бы пролистать весь том, но в этом не было необходимости. Глава на странице, заложенной закладкой, сообщала все, и даже больше. В ней вкратце рассказывалось о том, как вернуть магу волшебную силу, если она была утрачена вследствие успешного завершения ритуала овладения бессмертием и перечислялись необходимые для этого ингредиенты. Среди костей единорога, плавников русалок, селезенки молодого дракона и прочих компонентов, которые можно было приобрести почти в любой лавке волшебных товаров, ну, если хватило бы денег, конечно, пятым пунктом стоял другой волшебник, родственник по крови, с указанием в скобках частей тела, требующихся для составления зелья.

Ах, вот оно что.

Бессмертным не нужны наследники.

Им нужна свежая кровь.

"У меня больше нет времени тебя ждать…"

Что же делать? Если я останусь здесь, мне конец. Если я сбегу — он меня все равно найдет.

Что. Мне. Теперь. Делать?..

Стоп.

Как что?

Конечно, спросить человека, который знает.

Нужно освободить Ивана.

Костей сказал, что он в Пальце, на самой крыше. Если я смогу выбраться из библиотеки, если смогу найти, где тут двор, то найти во дворе Палец не составит труда. И тогда я освобожу царевича, хотя сам пока не знаю как.

А что потом?

А про потом пусть думает уже он. У меня не настолько большая голова, чтобы думать про все сразу.

А пока придется поработать головой мне — Агафотию Великому. Хоть и прозвание это мне пока на вырост.

Как можно, не привлекая к себе внимания, выбраться из любого наскучившего места?

Конечно, став невидимым.

Из секретной складки в рукаве Агафон извлек осторожно заветный пергамент, любовно разгладил ладонью на столе и тихо, но отчетливо произнес: "Заклинание невидимости".

Оно не заставило себя ждать.

Неровные строки, составленные из корявых букв, как забор пьяницы, мгновенно избороздили, наезжая друг на друга, все доступное пространство. А кривая закругленная стрелочка показала, что надо продолжать читать и на другой стороне.

Чародей нахмурился.

Он, вообще-то, предполагал… Нет, даже не предполагал, а опасался, что заклинание невидимости будет объемным… Но не на столько же!..

Еще живая в нем частичка "вечного студента" попробовала было заикнуться, что ну ее, эту невидимость, давай лучше что-нибудь другое придумаем, давай взорвем что-нибудь, или затопим — что получится, но вновьобретенный Агафотий Великий свирепо зыркнул на раздолбая, и тот испуганно притих.

Длинное — так длинное. Будем изучать.

Так… "Чт. стт. невид., нуж. сл. предм: чи. пер., че. бум., ог. св., сткл, дер. щеп., жел. гвдь, зрк…"

Часы на Пальце пробили два.

Кабуча!.. Надо спешить!

Смотрим. Что у нас есть. Чистый пергамент — найдем. Черную бумагу — поищем. Огарок свечи — легко. Деревянная щепка — будет. Стекло — не проблема. Железный гвоздь — наковыряем… Что осталось? Ага. Зрк… Что это? Похоже, "зеркало"… Зеркало?!.. Издеваются они, что ли?! Какое в замке Костея зеркало?!.. Они бы еще кружева вписали! Или освежитель воздуха!.. Какой идиот составляет такие заклинания?!.. Зеркало!!!..

Агафон раздраженно швырнул пергамент на стол.

Быть в шаге от цели — и все бросить из-за какого-то глупого зеркала!.. Бумагу можно покрасить черными чернилами! Гвоздь — выдрать из крепления светильника на полке! Стекло — снять ламповое или разбить оконное, на худой конец! Но зеркало…

А если…

"Как сделать зеркало", — сбив с ног стул, бросился он к пергаменту.

Строчки, строчки, строчки…

"Ртуть… Песок… Вода…" — начал и бросил читать разочарованный волшебник. Что дальше — как сделать песок, как сделать воду, как сделать ртуть?.. Дедка за бабку, репка за дедку…

Видно, и вправду надо придумать что-то другое…

Расстроенный, подавленный чародей подошел к окну, отдернул раздраженно штору и… увидел в ночном стекле свое отражение.

Несколько секунд он стоял и таращился сам на себя так, как не таращился даже на дочку их школьной кастелянши, когда та стирала в ручье, заткнув подол в декольте…

Зеркало.

А потом сбегал за одним из тяжелых железных светильников, расставленных в деревянных подставках-брусках у полок через каждые пять шагов (разнообразием материалов дворец дедули не страдал) и, не позаботившись даже задуть его, весело запузырил им в угол огромного оконного стекла.

Через десять минут все компоненты заклинания были готовы — залитый чернилами с обеих сторон лист жуткого фолианта, закопченное над пламенем светильника стекло — зеркало, прозрачный осколок из того же стекла… Оставался "жел. гвдь". Проще простого. Наваливаемся на деревянный брус — подставку для светильников нижнего света, выворачиваем с мясом железную полосу с чашечкой для лампы на конце… Выворачиваем… Выворачиваем… Да что же это такое… Кто их так делает!.. Каб-буч-ча!.. И-и-эх!.. В-вы-в-во-р-ра-ч-ч-ч… А-а-а-а-а-а!!!..

Агафон закричал не от боли или страха — от неожиданности: целая секция книжного шкафа вдруг закряхтела, как разбуженный медведь-пенсионер, задрожала и… поехала, таща за собой специалиста по волшебным наукам.

Впрочем, уехала она недалеко — распахнувшись, как створка двери, она уперлась во что-то и, содрогнувшись всеми фолиантами, остановилась.

Брус, наконец, отломился, и не успевший даже сказать любимого "кабуча!" чародей обрушился на площадку темной лестницы.

В лицо ему пахнуло затхлым пыльным воздухом, как будто его только что вытряхнули со старой мятой и засохшей молью из антикварного мохнатого ковра…

А вот теперь можно.

КАБУЧА!!!!!!!!!!..

Потайной ход!!!..

Знает ли про него Костей?

Агафон вскочил на ноги, поднимая тучи испуганной, не привыкшей к подобному обращению, пыли, мгновенно слетал за соседним, еще не раскуроченным светильником и поднес его к полу.

Пыль покрывала его толстым-претолстым слоем, не хуже самого дорогого ковра. Ступеньки от площадки уходили вверх и вниз. Мумифицировавшиеся крысы, летучие мыши и разнообразные продукты их жизнедеятельности за сотни лет усеивали их как грибы после дождя — хороший лес. Больше никаких признаков жизни — настоящей и ушедшей — видны не были.

Кабуча!..

Куда же он ведет?

Агафон вспомнил про подвалы, где он только что был, и рефлекторно попятился.

Да почему именно туда? Может, это будут чьи-нибудь покои. Или чуланчик уборщиков. Или продуктовый… склад…

Желудок Агафона от одной мысли о продуктовом складе взвыл и завязался узлом, напоминая о вынужденном почти двухдневном посте. Любимый дедушка тоже не спешил откормить отощавшего в дороге внучка. Или этого требовала рецептура процесса?

Воспоминание о страшной книге в багровом переплете убило обнадеженный было аппетит в зародыше.

Надо действовать.

Надо спуститься по этому ходу и, по крайней мере, посмотреть, куда он ведет.

Или, даже еще лучше, надо закончить заклинание невидимости, спуститься по этому ходу и посмотреть, куда он ведет.

Сказано — сделано.

Уже почти не сверяясь со своим советником-пергаментом — в кои-то веки специалист по волшебным наукам выучил текст наизусть и был уверен в этом — Агафон быстро очертил вокруг себя импровизированным зеркалом круг, калеча с почти садистским удовольствием, представляя перекошенное лицо Костея, вековые дубовые полы, расположил в нужном порядке все остальные компоненты и торжественно, гордо смакуя каждое слово, проговорил заветное заклинание.

Ничего не произошло.

Агафон, не веря себе, зажмурил глаза, помотал головой, потом открыл, украдкой глянул на свои руки…

Ничего.

А, может, невидимка себя видит? Может, его не видят остальные?

Он подбежал к окну. Вот оно — его отражение. Смотрит на него растерянно-глупо, растопырив руки. Тьфу, дурак. Смотреть противно.

Чародей вздохнул убито и жалко втянул голову в ссутулившиеся враз плечи.

А чего еще следовало ожидать от двоечника-второгодника?.. Наверное, Костей прав, и у него действительно нет дара и он ни на что не годен?..

Но тогда зачем он ему нужен?

Нет. Дар у меня есть.

Дар все путать и делать все не так…

Агафон вытер рукавом нос, упрямо прищурился и цепким взором окинул библиотеку на предмет предмета, могущего сойти за оружие. Спускаться в неизвестность открытым каждому взору, да еще и с голыми руками, не решался даже он.

Взгляд его остановился на тяжелой медной чернильнице на четырех львиных лапах на столе. Она теперь была пуста — то, что не ушло у него на чернение бумаги, было неосторожно пролито на многострадальный дубовый пол.

Он взял ее в руки еще раз, взвесил и, вздохнув, положил назад. Неухватистая. Не пойдет.

А если?..

Он быстрым шагом вернулся к изуродованной подставке под светильник, все еще утопавшей в пыли на лестнице, поднял ее и для практики несколько раз взмахнул, отбивая удары предполагаемого противника.

Не меч, конечно… Но и не чернильница.

Ну, что ж.

Вперед.

Больше, чем сейчас, я все равно готов не буду.

Держитесь, умруны.

Потайной ход превзошел все его ожидания — первая же попавшаяся дверь открылась в безлюдную кухню. Где на полках стояли в ожидании утра приготовленные для сооружения завтрака продукты. Надо ли говорить о том, что уходящая вниз, во тьму часть лестницы осталась неисследованной…

Половина головки сыра, цепь сосисок, на которую можно было бы посадить слона, и полкило помидоров не дожили до восхода солнца.

Рассовав остатки сыра, найденные позже хлеб и огурцы по карманам-мешкам — единственной части костюма сабрумайского крестьянина, мирившей его с кончиной своего школьного форменного балахона, и надев на шею круг копченой колбасы, Агафон, дожевывая на ходу десерт — сырую морковку — поспешил к одной из пяти дверей в поисках пути на волю. По дороге он прихватил небольшую жестянку с надписью "Красный перец" — приправа в любом блюде, даже если это хлеб с огурцами, была для него всегда на первом месте, и в следующий раз он намеревался получить от еды удовольствие.

Он угадал с первого раза. Выбранная дверь вела в широкий коридор без окон, еще угрюмее и неприветливее (оказалось, это было возможно!), чем его собратья наверху. И — о, счастье! — абсолютно пустой и безмолвный. В конце него призывно маячила приоткрытая дверь, из которой прекрасно тянуло холодом и свежестью.

Двор казался беспросветно черным и почти бескрайним. Редкие факелы рядом с дверями освещали только самих себя, и стены сливались с небом, таким черным и бездонным, что поневоле закрадывались сомнения, а там ли оно еще, или было свернуто и спрятано колдовством Костея в один из его глубоких подземелий и потеряно для людей навсегда.

Далеко-далеко впереди, но гораздо ближе, чем противоположная стена замка-кольца, светилась во мраке одинокая, нервно вздрагивающая точка факела.

Что это? Неужели…

БОМ. БОМ. БОМ.

Башня Звездочетов.

Вцепившись в свой брус оборонительно-наступательного действия так, что тот чуть не треснул под напором судорожно сжавшихся пальцев, Агафон собрал в кулак всю остававшуюся еще в наличии волю и оторвал себя от спасительно-темной стены.

На цыпочках он подкрался к едва приоткрытой двери и прислушался.

За дверью была караулка. А в ней шла игра в кости. Значит, башню охраняли лю… живые существа. Потому что умруны, насколько он помнил, никогда и ни во что не играли. Даже в свободное время они чистили амуницию, ухаживали за оружием или просто сидели и молчали, глядя перед собой.

Люди… То есть, не покойники. Но почему-то от этого его положение не становилось ни проще, ни понятнее. Значит, надо думать. Если стать невидимым не получилось, значит надо отвлечь их внимание, пока он пробежит через комнату.

О том, чтобы убить их, у Агафона мысли даже не возникало.

Чем их можно отвлечь?.. Сделать что-нибудь с кубиками? Чтобы они поссорились? Но что? Или задуть все светильники? Но тогда он сам рискует вместо лестницы наверх оказаться прямо в лапах одного из них… Оптимальный вариант, конечно, если бы у них у всех враз прихватило животы и они всем скопом бросились по нужным чуланчикам, освобождая ему проход… Ну-ка, ну-ка…

Заклинания, сообщенные пергаментом, были в полевых условиях невыполнимы, грустно пришел он к выводу. Из всех требующихся компонентов у него был только красный перец…

Перец!!!

Он организует небольшой ветерок, пустит с ним перец, и пока они промывают глаза и прокашливаются, он сможет… попытается незаметно проскользнуть к лестнице.

"А обратно?" — кто-то нудный и дотошный голосом профессора магистра Хардинга не преминул задать вопрос на засыпку, но чародей только отмахнулся. Если там еще окажется ковер, будет просто замечательно. А если нет — то думать придется лукоморскому царевичу. Изобретать всякие хитрые штуки у него хорошо получается, сразу видно — профессионал, наверно с детства только этим и занимается…

Придумано — сделано.

Заклинание несильного ветерка он помнил наизусть, благо зачет пришлось сдавать три раза, спасибо Хардингу.

Он вытряхнул горку перца на моментально вспотевшую от волнения ладонь левой руки — на завтрак, кажется, ничего не осталось, сделал несколько быстрых, но плавных пассов в воздухе и выставил ладонь перед дверной щелью.

Ветер ждать себя не заставил.

Охранники вздрогнули, выронили стакан с костями и свои ставки и мгновенно забыли про игру, когда мощный порыв штормового ветра громыхнул массивной дубовой дверью о стену так, что расплющились кирасы на стойке за ней, перевернул свободные табуретки, уронил вешалку со шлемами, и в караулку даже не вошел, а влетел головой вперед какой-то человек, шмякнулся во весь рост на пол и остался лежать.

— Кто это? — приподнялся один собакоголовый, как все стражники замка, солдат.

— Он не…

— Это шпион! Мы поймали его вчера! — переполняемый неожиданной радостью встречи со старым врагом при таких обстоятельствах, когда никто не станет ставить ему, Орлу, в вину лишние выбитые зубы и сломанные кости, поднялся начальник караула. — Взять его!..

Агафон, едва сообразив, что его план пошел не совсем намеченным путем, вскочил на ноги и дико завертел головой.

Комната была абсолютно пуста.

Валялись раскиданные деньги, перевернутые табуретки, доспехи и посуда…

И никого вокруг.

— …Он у меня сейчас попрыгает! — раздался в пустоте злобный голос.

— Держи е… — вдруг грозный рык сорвался на скулеж:

— Помогите!!!.. Помогите!!! Капитан!!! Я не вижу!!!..

— Где мои руки?!..

— Где мой меч?!..

— Мой живот!!!..

— Моя грудь!..

— У меня нет ног!!!..

— Демоны!!!..

— Это демоны!!!..

— Спасите!!!..

— Это он — демон!!! Руби его!!! Руби!!! Я, ваш капитан, приказываю!!!

Зазвенело оружие.

Демоны!

Костей поставил охранять Палец демонов!..

Больше своего деда он боялся только демонов.

Бедный Агафон дернулся бежать, но голоса теперь доносились сзади, отрезая единственный выход, и он ломанулся вперед.

К лестнице.

А сзади доносился звон и удары мечей, яростный рев, душераздирающие крики и пронзительные вопли, которые давно бы приковали несчастного волшебника к месту и парализовали его ужасом, если бы исходили не от демонов. Бегство было его единственной надеждой на спасение. Если демоны были прикованы именно к подножию башни, у него был шанс… Слабенький… Как дуновение того ветерка… который он хотел вызвать… но шанс…

Задыхающийся не столько от бега по крутым ступеням, сколько от страха чародей споткнулся, растянулся плашмя и так получил возможность в первый раз кинуть быстрый взгляд на проклятое место.

Взгляд его, несмотря на намерения мага тут же вскочить и скакать дальше, зацепился за жуткую сцену внизу и застрял.

Похоже, это место действительно было проклятым.

Потому что еще полминуты назад, он мог поклясться собственным восстановлением в высшей школе магии, у подножия лестницы не лежала, щерясь мечами, куча неподвижных, окровавленных тел собакоголовых людей, прямо на глазах теряющих свой звериный облик.

Стояла звенящая тишина, нарушить которую не мог даже мерный ход механизма часов где-то над головой. Часового механизма, подумал бы маг, если был бы более продвинутым в области не открытой еще взрывотехники. Отсчитывающего мои последние минуты.

Где же демоны?

Их совсем стало не слышно…

Значит, я был прав — они привязаны заклинаниями к подножию Пальца.

Интересно, слышал ли кто эти вопли снаружи?

А еще более интересно, чего я тут разлегся?

МАРШ!!!

И Агафон вскочил и помчался вперед, не забывая прижиматься к стене, чтобы не задеть висящие посредине башни часы.

Он надеялся — когда встречный ветерок обдувал его затуманенные страхом мозги и у остальных чувств появлялась возможность проявить себя, вперед вылезала непрошенная, презираемая и ничтожная, как он сам, надежда — что у выхода на крышу на большом-пребольшом крюке висит большой-пребольшой ключ с надписью на большой-пребольшой бирке "От кандалов Ивана". И у него не будет необходимости спускаться вниз и искать его в кровавых, кишащих демонами развалинах еще несколько минут назад обманчиво казавшейся спокойной караулки.

У выхода на крышу надежда стыдливо опустила глаза, пожала плечами и ретировалась.

Стена вокруг люка была девственно пуста.

Ну, что ж. Оценим обстановку на месте и — за ключом.

Если еще не поздно.

Агафон откинул крышку люка, высунулся наружу по пояс и осмотрелся.

Темень — глаз выколи.

Кто бы мог подумать…

Но он на всякий случай громким шепотом позвал:

— Иван!.. Царевич!.. Лукоморец!.. Ты там?..

И получил в ответ радостное, сопровождаемое звоном цепей, откуда-то справа:

— Агафон!!! Ты здесь!!! Где ты? Я тебя не вижу!

— Сейчас я принесу факел!

Чародей согнулся в три погибели, дотянулся до факела в скобе на стене и одним махом выскочил на крышу Пальца.

— Где ты? — он пошел направо, налево, вперед…

Никого.

— Агафон, ты что? — донесся оттуда же взволнованный голос Иванушки. — Тебе плохо? Ты ослеп?

Волшебник остановился.

— Да, последние несколько дней мне очень плохо. И — нет, я не ослеп. С чего ты взял? Что за игрушки, Иван? Кончай свои прятки!

— Да ты два раза чуть на меня не наступил! Я тут, прикован рядом с беседкой! Ты видишь беседку?

— Вижу, — пожал плечами Агафон. — Четыре столба, крыша и три скамейки. Тут и спрятаться-то негде! Не валяй ду…

И тут до него дошло. И он порадовался, что вкруг — тьма, и не видно ни цвета, ни выражения его лица. Выражения было только слышно.

— Иван. Я — дурак. Дурак — это я. Зеркало. Я направил его зеркалом от себя!!! Идиот. Иван, меня никогда не восстановят в моей школе. И будут правы. Слабоумная дубина! Тупой индюк! Невидимыми становились все вокруг, кроме меня! Демоны! Ха! Придурок!.. Абро-кадабро-гейт!

Он сопроводил ключ выхода из заклинания подтверждающим щелчком пальцев, и тут же рядом с одной из скамеек проявился из ничего Иванушка, обмотанный цепями как веретено усердной пряхи — нитками.

— Демоны? Какие демоны? Где демоны? — сразу же забеспокоился Иван.

— Нет тут никаких демонов, — поморщившись, махнул факелом Агафон. — Потом объясню. У тебя ключа от тебя случайно нет?

— Абсолютно случайно — нет.

— Придется искать внизу…

— А, может, попробуешь заклинанием?..

— Тебе что — жизнь не мила? — удивился на ходу чародей и, оставив факел рядом с лукоморцем на каменной скамье, метнулся к светлому квадрату люка.

И столкнулся очень испуганным лицом к очень окровавленному лицу с Орлом.

— А, чародеишка! — сквозь судорожно сжатые зубы процедил капитан и смачно ударил его в грудь кулаком с зажатым мечом. — Фокусы придумал!

От следующего удара волшебник полетел навзничь на пол — только искры из глаз.

— Они изрубили друг друга…

Снова удар — на это раз, ногой.

— …не видя себя!..

Новый удар успел достать уползающего в панике мага.

— Но капитан Орел — не такой дебил!..

Еще удар…

— …как эти собаки!..

Пинок — аж что-то влажно хрустнуло в боку волшебника…

— …я — капитан гвардии…

Новый пинок…

— …и я тебя проу…

Увлекшись общением с Агафоном, Орел упустил из виду, что на крыше есть еще один человек, который очень не против принять участие в их разговоре.

— Агафон, беги!.. — Иван, едва дождавшись, пока капитан приблизится к нему в пределы досягаемости, высунул ногу и ловко уложил гвардейца на холодный камень крыши, только доспехи загремели — птица отдельно, меч — отдельно. — Я его задержу!..

— Бежать?..

Избитый, испуганный до полусмерти чародей вдруг к своему торжествующему изумлению почувствовал, что бывают в жизни моменты, когда бежать можно только в одном направлении — в сторону врага. С намерениями, сурово караемыми Уголовным кодексом. И этот момент в его жизни настал именно сейчас.

— Как бы не так!.. — прошипел он сквозь судорожно стиснутые зубы, рывком навалился на капитана, и они, сцепившись, покатились к краю крыши.

Продолжить перемещение им не позволил только низкий деревянный парапет, жалобно затрещавший, но героически выдержавший натиск двух разъяренных противников.

— Я… тебя… задушу… — рычал окончательно рассвирепевший капитан.

И Агафон понял, что так оно и будет. Первоначальный заряд адреналина, заставивший его броситься на царского гвардейца, вспыхнул, как порошок магнезии, быстро сгорел и оставил растерянного хозяина в лапах костолома — отличника боевой и политической подготовки и собственного чувства всеобъемлющей паники.

— К-к-каб-бу-ч-ча… — прокряхтел он в ответ и попытался вывернуться.

Получилось не очень, и поединщики снова откатились к парапету.

Тот опять заскрипел и слегка подался, все же решив, что его столетние перила никогда не были предназначены для такого рода деятельности на крыше обсерватории, и что если он подаст этой ночью в отставку, никто его не осудит.

— Ч-что… у т-тебя… на ш-шее… — пробормотал Орел, на секунду оставив отчаянные попытки сжать нечто неподдающееся и твердое.

Агафон тоже задумался над этим вопросом.

— Колбаса?

Гвардеец фыркнул — то ли презрительно, то ли со смеху.

— Тогда… я… тебя… просто… сброшу… вниз… Фокусник… — передумал он и наподдал ногой по парапету.

Прощально хрустнув, секция длиной метра в три отправилась в последнее пике.

Чародей по увеличивающемуся давлению стальных рук капитана и его попыткам переместиться поближе к провалу понял, что следующий в очереди — он.

Агафон забился в панике, стараясь если не вырваться, то хоть скинуть с себя гвардейца, но с таким же успехом мышь могла попытаться отшвырнуть кошку.

— П-п-пус-с-ти!.. — уже ощущая под головой и плечами черную бездну, ничего не соображая от ужаса и беспомощной злости, чародей ткнул пятерней левой, чудом освободившейся руки прямо в лицо противника. Он вспомнил, что где-то читал, что если сильно ударить по переносице нападающего, то…

Но удар не получился — он ощутил, что рука лишь безвредно скользнула по глазам и лбу.

Орел тоже это ощутил.

Он взвыл, как целая армия демонов, выпустил поверженного, раздавленного и уже готового отправиться в последний полет противника, впился пальцами в зажмурившиеся вмиг очи и стал их то ли тереть, то ли пытаться выковырять, душераздирающе мыча.

Агафон второго шанса ждать не стал.

Он отпихнул от себя гвардейца что оставалось силы, и тот, слишком увлеченный своими глазами даже для того, чтобы закричать, полетел вниз.

Измочаленный, но не побежденный волшебник, не решаясь встать так близко к краю, откатился метра на полтора от места схватки и, пошатываясь, с третьей попытки поднялся на ноги. Понимая, что время на осмотр повреждений, стоны и страдания у него нет, а если он не поторопится, то никогда и не будет, он по возможности быстро прошествовал к месту содержания Иванушки, где тот все это время безуспешно пытался дотянуться до выпавшего у Орла меча.

— Агафон!!! — воскликнул он, разглядев, наконец, лицо того, кто возвращался. — Как я рад, что это ты!

— А уж я-то… — прошамкал разбитыми губами чародей и поднял меч. — Смотри, похоже, это твой!

— Я уже разглядел! — горячо подтвердил царевич. — Руби скорее цепи — ключ не нужен!

— Точно!..

Несколько осторожных взмахов, оставивших Иванушку лишь с несколькими новыми прорехами в костюме — и пленник был на свободе.

— Молодец, Агафон! — Иван хотел хлопнуть мага по плечу, но подумал о только что завершившейся схватке, заключавшейся главным образом в избиении мага, и воздержался. — Куда теперь?

— Вниз, — кивнул он на зияющий тусклым светом квадрат в полу.

И друзья — Иван с мечом наголо в авангарде — бросились к нему.

Заглянув в люк, первое, что увидел царевич, была беда, гигантскими скачками поднимающаяся по отчаянно раскачивающейся и вопиющей на разные деревянные голоса от такого обращения древней, как сама башня, лестнице.

Не задумываясь, он моментально перерубил бревна-крепления в радиусе досягаемости руки с мечом, вместе со ступенями, и с угрюмым удовлетворением пронаблюдал, как вся деревянная конструкция, облегченно проскрипев, медленно обрушилась вниз, унося с собой умрунов.

Потом лукоморец поднялся на ноги и посмотрел на Агафона.

Под размазанными по всему лицу крови и грязи он, наверное, стал еще бледнее.

— Все, — виновато пожал Иван плечами. — Лестницы больше нет. Что у тебя по плану на этот случай?

Чародей стал похож на сорванный с клумбы цветок.

Не меньше недели назад, мысленно уточнил Иванушка.

Ссутулившийся, с потухшим, как огонек свечи на ветру, взглядом, он бессильно опустился на холодный каменный пол.

— Что-что… Сидеть и ждать, пока не прилетит беда и не снимет нас… меня, по крайней мере, отсюда…

— Кхм… — Иванушка чувствовал, что не может осуждать чародея за так скоротечно завершившуюся операцию по их спасению — частично потому, что осуждение изначально было чуждой для него территорией, частично — потому, что дельные мысли обходили и его собственную голову стороной.

— Извини.

— Да ладно… Ты попытался. И у тебя почти получилось. Когда они прилетят — мы… я буду сражаться до последней капли крови.

— И я!

— Кстати, ты не спрашивал у деда, что ему от меня надо?

— Нет. Зато я узнал, что ему надо от меня.

— И что же?

— Тоже потом объясню… Если живы будем…

— Послушай, Агафон… — подозрительно покосился на него Иванушка. — Ничего личного, конечно, но чем это так пахнет?

— Пах… Кабуча! Я же нес тебе колбасу! А это проклятый капитан так меня пнул под самые огурцы, что у меня, наверное, весь сыр в лепешку!..

— Здорово! Значит, будем есть сырные лепешки!

— На, держи… — чародей сгрузил перед царевичем содержимое своих карманов и спасшее ему жизнь колбасное ожерелье. — Это все тебе. Я уже обожрался, и у меня аппетита нет.

— Думаешь, у меня он ешть… — прошамкал Иван набитым ртом. — Агафон, пошмотри… По-моему, шветлее штало… Шкоро рашшвет, што ли?

— Рашш… рассвет? Да рано, вроде…

Маг приподнялся и осторожно подкрался к лишившемуся парапета краю башни.

— Это пожар! — весело обернулся он к Ивану. — Смотри! Замок горит! На пятом этаже! Я узнал! Я оставил светильник на кипе бумаги, а сквозняк от разбитого окна его, наверное, перевернул!..

— Что там? Тюрьма?

— Библиотека!

— Библиотека… — в голосе царевича прозвучала такая боль, как будто в огне оказалась его рука. — Какая жалость…

— М-да… Жалко, вообще-то, — передумал радоваться после короткого раздумья и Агафон. — Но, с другой стороны, стало светлее, и у них появилось, чем заняться, кроме нас.

— Светлее, — подтвердил угрюмо Иван. — И нас лучше видно…

— Т-с-с-!.. Слышишь? — Агафон подскочил и впился в плечо друга. — Летят! Ну, сейчас они у меня получат сюрпризик-другой!

— Что ты сделаешь? — занял выжидательную стойку с мечом наготове царевич.

— Сам не знаю. Но хоть что-то ведь все равно получится!.. — и с этими словами маг поднял руки, скрючил пальцы, сжал губы и прищурился — то ли целясь, то ли вспоминая слова.

— Они должны быть где-то здесь!..

— Они не могут быть здесь!..

— Я ворсом чувствую! Они должны быть на крыше!..

— Пленных не держат на крышах!..

— Много ты знаешь о пленных!..

— Много ты знаешь о крышах!..

— СТАРИК!!!

— МАСДАЙ!!!

— Они здесь!

— Я же говорил!

— Нет, это я говорил!

— Сюда!!!

— Скорей!!!

Как свалившись с неба, чуть не накрыв не верящих своим глазам и ушам Агафона и Ивана, на крышу хлопнулся, шмякнув мстительно о камень дедом Зимарем ("Нет, это Я говорил!") старый верный Масдай.

Не говоря ни слова, друзья заскочили на него и, не сговариваясь, в один голос крикнули:

— Вперед!

— Назад!

— Вверх!

— Куда-куда? — ковер завис в полуметре от крыши.

— СКОРЕЙ!!! — проревели беглецы, ибо на темном небе появились, остались и стали расти два черных пятна.

— Куда летим? — на это раз и в голосе ковра засквозила паника.

— Вперед!!!

Масдай сорвался с места, опрокинув, но, к счастью, не потеряв пассажиров…

Взмыть в небо ему не позволили два ковра со светящимися даже в темноте матовой белизной костями. Они пристроились и пошли параллельными курсами с Масдаем — один справа, второй сверху.

— Садитесь! Вы окружены! — рявкнул с правого гнусавый голос.

— …!!! — дед Зимарь обнаружил знание еще одного пласта народного фольклора.

— Ах, так!!! — опешил голос. — Шестой!

— Я!

— Сближаемся!!!

Маневр был прост и проверен временем. Два ковра налетают на третий, сажая его, или сметая с него пассажиров, если их жертва окажется несговорчива или неповоротлива.

Вся четверка была обречена.

Но Масдай увидел выход.

Хотя это был, скорее, вход.

Или, еще точнее, окно.

Окно одной из восьми внешних угловых башен замка, той, которую боярин Парадоксов и его наследник назвали бы замысловато, вроде "Центр управления полетами и операциями", или "Диспетчерская", или "Оперативный штаб", а хозяева замка всегда называли просто "Паук".

Крыша-конус Паука держалась на восьми тонких простенках — остальное пространство занимали громадные окна, позволяющие видеть на много километров вокруг. На еще больше количество километров вокруг позволяли видеть магические предметы, собранные в ней.

— Держитесь, не вставайте!!! — прогудел Масдай прямо в уши и без того лежащих пластом пассажиров и взял курс на Паука.

Увидев стремительно приближающиеся к нему вражеские ковры, он сделал обманный маневр вверх, ковры — за ним… Но за мгновение перед тем, как они сомкнулись бы над ним, он резко ушел в пике, нырнув, брызнув стеклами, прямо в огромную, от стены до стены, самую верхнюю комнату колдовской башни.

Ковры умрунов со всего маху встретились с крышей.

А через пару секунд — с землей.

А в это время Масдай метался по начинавшей казаться бесконечной комнате-лаборатории, круша, роняя и переворачивая все вокруг.

— Свет! Дайте свет!!! — не выдержал, наконец, он. — Я не вижу выход!

Не задумываясь о том, что он делает, Агафон, не вставая с ковра, поднял руку и щелкнул пальцами.

Взвился ослепительный фонтан желтых искр, моментально осветивший всю мерзость свежепричиненного разрушения, и Масдай, вопя: "Уберите огонь!!! Уберите, кому говорят!!!", выбил еще одно окно и вырвался в ночь.

Оставляя за спиной еще один пожар.

Отлетев на безопасное расстояние — то есть, расстояние, с которого были не слышны взрывы в Пауке и почти не видно вырывающееся как струя из пожарной кишки пламя, ковер снизил скорость, люди сели и смогли перевести дух и оглядеться.

— Ох, хвост-чешуя! — только и смог выговорить дед Зимарь, вытряхивая из длинных седых волос и бороды осколки стекла.

— Масдай, ты — чудо! — от всей души чмокнул Иванушка ковер в пыльную спину.

— Я жив?.. Скажите мне, я точно жив?.. — слабым голосом проговорил Агафон и провел по лицу, стирая стекавший со лба в глаза пот.

Левой рукой.

— А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!.. О-о-о-о-о-о-о!!!!!.. У-у-у-у-у-у-у!!!!!..

Окрестности огласились нечеловеческими воплями чародея.

— Агафон, ты что?

— Что с тобой, милок?

— Глаза-а-а-а-а!!!.. Ой, не могу-у-у-у-у!!!. Глаза дерет!!!

— Да что произошло?!..

— Перец!!!

— Какой перец?

— Красный!!!

— Да какой красный?..

— И это потом объясню!!!.. О-о-о-о-о!!!.. Воды-ы-ы-ы-ы!!!.. Помираю-у-у-у-у!!!..

Доложить царю о происшедшем ночью решился бы только Чернослов, но его не было.

Утром Костей, узнав о беглецах, разрушениях и потерях в живой и неживой силе и потерянном времени, пришел в ярость.

Стали жертвами царской истерики и полегли под его нелегкой дланью генерал Кукуй и советник Зюгма — протеже Чернослова, стражники, стоявшие в ту ночь на часах у библиотеки, начальник дворцового караула и — неизвестно зачем — шеф-повар.

Воспринимая гнев хозяина, самоцвет на его груди горел, переливаясь, тяжелым рубиновым огнем.

— А выследить при помощи всевидящего блюда вы не… — первый раз за день робко решился внести предложение свежепроизведенный генерал Кирдык, и тут же втянул голову в плечи, вспомнив некстати о печальной судьбе своего предшественника.

— Ты думаешь, ты один тут такой умный? — злобно оборвал его Костей. — Все погибло в башне! Все! Все! Все!!!..

— А, может, послать в погоню лихо?.. — генерал был не из тех, кто так легко отказывается от умной идеи, нечаянно попавшей в его голову, раз уж после первой попытки она все еще оставалась на своем месте.

Царь взорвался проклятиями:

— Идиоты!!! Трусы!!! Предатели!!! В Пауке сгорели все наши запасы!!! Сейчас каждый умрун на счету, каждая паршивая собака!!! И каждый драный ковер!!! Всех изничтожу!!!.. Всех! Всех! Всех!!!..

— Так точно! Есть! Будет исполнено! — перепуганный вусмерть генерал вытянулся по струнке и стал есть глазами начальство. — Слушаюсь! Беспрекословно! Всенепременно! Повину!..

— Замолчи, дурак! — Костей раздраженно махнул рукой в сторону Кирдыка, Камень вспыхнул, и генерал остался стоять с выпученными глазами, открывая беззвучно рот.

— Стоп, — Костей, уже не обращая внимания на Кирдыка, продолжил разговор с самим собой. Где еще в его царстве возьмешь умного человека? — А, может, послать за ними… Хотя, нет… Она тоже нужна здесь.

И он вперился буравящим насквозь безумным взглядом в генерала:

— Будь настороже двадцать четыре… нет, сорок восемь часов в сутки, Кирдык, если не хочешь последовать за своим бывшим командиром. Не спускай глаз. У них нет другого выхода. Им нужен я. И они вернутся.

Не известно, как насчет деда Зимаря и Иванушки, но Агафону царь Костей был не нужен.

Ему было не нужно никого и ничего, кроме большого количества холодной воды.

Но и его не было, и пришлось бедному магу прострадать до утра, а потом еще несколько часов, пока Масдай не заметил тоненький ручеек среди камней и не объявил привал.

И когда чародей привел, наконец, в порядок свои многострадальные очи, а дед Зимарь набрал последних в сезоне, по его словам, грибов и насадил их на прутики жарить на разведенном Иванушкой костре, смогли они с ковром приступить с чувством, с толком, с расстановкой к объяснению своего необъяснимого с первого взгляда появление в ночи.

Все было предельно просто.

Двое гвардейцев из самой первой виденной Иваном и Агафоном беды получили приказ найти большой ковер своих жертв и выполнили его.

К своим они присоединились только в пещере, где на следующий день после сражения в горах готовились отбыть в столицу царства Костей умруны с пленниками. Тут же, не дав сойти с трофейного ковра, лейтенант Орел дал им еще одного умруна и приказал вернуться в ту деревню, где был оставлен на попечение крестьянина дед Зимарь, чтобы забрать его и передать и ковер, и старика лично ему, Орлу.

В полубессознательном состоянии хозяин вытащил старика во двор и передал с рук на руки умрунам.

Но случилось непредвиденное — или ожидаемое, для кого как: дед, только почуяв ненавистный запах, сразу выздоровел.

Разметав клочки умрунов по двору, Зимарь (правда, приняв человеческий облик) накинулся на хозяина и стал спрашивать, где чародей и лукоморский царевич.

И тут в разговор вступил висевший рядом на заборе Масдай.

Как ни торопились, к замку Костея они смогли долететь только глубоко за полночь. Остальное оказалось делом техники: волшебный ковер с возрастом и опытом Масдая мог чувствовать присутствие хозяина в радиусе ста метров, если провел с ним до этого хотя бы месяц.

Окончание этой истории приятели знали.

— Кушать-угощаться подано, баре-бояре, — как раз признал и готовность своего лесного блюда дед Зимарь.

— А ты точно знаешь, что эти грибы съедобные? — уже истекая слюной от одного запаха, облизнулся волшебник, радостно потер руки и выбрал прут с грибами покрупнее.

— Ты ешь, ешь, — ласково улыбнулся ему старик. — Заодно и проверим.

Агафон скроил кислую мину, но потом усмехнулся и принялся за еду:

— После замка Костея мне уже ничего не страшно. Даже мухоморы.

— Кстати, ты нам хотел объяснить три вещи, — к слову вспомнил Иванушка.

— Хотел — объясню, — безрадостно вздохнув, не стал отпираться маг. — Если после ваших грибов жив останусь…

История Агафона проливала свет на многое, но отнюдь не на все. Иванушку же она возмутила до глубины его бездонной лукоморской души, и если бы не поиски его дражайшей супруги, он бы, не задумываясь, повернул и бросился обратно — наводить порядок и восстанавливать справедливость в царстве Костей. Но печальная своей неизвестностью судьба Серафимы ранила его больше, чем угрюмое зло Костея, и он, стиснув зубы и пообещав себе непременно вернуться к этой проблеме позже, с огнем и мечом, дал команду трогаться в путь.

Друзья затоптали костер, погрузились на Масдая и тронулись в путь, к своей цели — Красной Горной стране, малонаселенной и еще меньше изученной иностранцами стране рудокопов.

Велика ли была территория этой страны или мала, не знал никто, и в первую очередь сами ее обитатели — атланы. Города их, выросшие вокруг шахт, были разбросаны в основном в предгорьях. Там добывалась железная и медная руда, туда вели караванные пути — посуху и по реке, приносившие в страну продукты, ткани и прочие товары, бывшие редкостью в стране, и уносившие прекрасные изделия из металлов и просто болванки. Вся жизнь кипела и развивалась только там. Горы для шахтеров были загадкой, тайной, легендой, покрытой не столько мраком, сколько редкой растительностью, горными козами и орлиными гнездами и рассказанной на ночь неудачниками, которым не нашлось места в шахте по возрасту или инвалидности — охотниками.

Но даже охотники, которых им удавалось разыскать и расспросить о логове Змея, смотрели на них как на больных.

Или на покойников.

Или даже на больных покойников — со страхом, жалостью и желанием отойти подальше как можно скорее.

Проводить их вызвался только один человек, и то взяв с них слово, что они оставят его в километре от логова, а все их пожитки, оставшиеся после общения со Змеем, перейдут к нему на вечную память о безрассудных авантюристах, не внимавших чужим советам.

И вот настал "Час Хэ", как прочел когда-то в одной из книг о приключениях и подвигах царевич, час отмщения и расплаты.

Высадив сердечно и навечно попрощавшегося со всеми ними охотника на соседней вершине — чтоб хорошо было видно, как договаривались, отряд спасения царевны от Змея спешился перед логовищем поганого чудища, приготовился — кто и как мог — к смертельной битве, и Иван, кипя благородным гневом, выкрикнул дрожащим от ярости голосом вызов:

— Выходи, страшилище окаянное, на честный бой! Пришла смерть твоя, мерзкая рептилия! Отдавай нам украденную тобой царевну Серафиму подобру-поздорову! А не то мой меч — твои головы с плеч!..

В глубине черной исполинской норы завозилось, закряхтело, дохнуло пламенем, земля содрогнулась, и на угасающий предзакатный свет божий показались три громадные башки цвета хаки.

Дед Зимарь за камнем над входом в пещеру, куда приказал ему скрыться Иван, соврав, что там он и Масдай будут нужнее, изо всех сил стал думать об умрунах, надеясь все же превратиться сам в чудовище и хоть как-то помочь свои добрым молодцам.

Агафон, бросив прощальный взгляд на шпаргалку, занес руки для заклинания громадной поражающей силы (если получится), а Иванушка, с мечом наголо, отважно шагнул навстречу надвигающемуся огненному зубасто-когтястому ужасу.

Мечом-кладенцом царевич, безусловно, легко мог бы отрубить все три его головы одним взмахом, на что и рассчитывал, но он не учел одного момента: до этих голов надо было еще добраться.

А для этого, скорее, был нужен не меч, а шест.

Или Масдай.

Ковер, вообще-то, предлагал свои услуги, но Иван гордо отказал и ему, сказав, что нигде это не видано было и не слыхано, чтобы витязи сражались со Змеями, сидя на ковре-самолете. На замечание же Масдая, что на ковре-самолете можно сражаться со Змеями и стоя, Иван категорично ответил, что, наверное, можно. Но он лично это пробовать не собирается. Но чтобы ковер не чувствовал себя обойденным, посадил на него деда Зимаря и приказал приглядывать за ним. Кому был адресован приказ и кто за кем должен был приглядывать оба поняли по-своему, и теперь с выступа над змеиной пещерой то и дело доносилось:

— Не высовывайся слишком далеко!..

— Не поднимайся!..

— Не вздумай с меня сойти!..

— Не выставляйся из-за камней!..

— Так не видно же ничего!!!..

— А мне, по-твоему?..

А тем временем огромные желтые с черными вертикальными разрезами зрачков глаза с высоты трехэтажного дома сразу нашли источник неожиданного шума, прищурились, и Змей стал долго и нарочито набирать полную грудь воздуха, собираясь не то что-то сказать, не то кого-то поджарить. Но лукоморец не стал дожидаться результата. Он метнул взгляд направо, налево, и кинулся вбок, к каменной осыпи у входа в пещеру, рассчитывая по уступам заскочить повыше, и уже там дать гнусному похитителю царевен неравный бой.

— Агафон, отступай!!! — заорал он на ходу что было мочи стоявшему справа от него магу.

Тот сосредоточенно кивнул, отступил на пару шагов и выкрикнул завершающее слово любовно подготовленного заклинания.

ШМЯК!!!

Изумленный, ошеломленный, ничего не успевший понять Змей хлопнулся желтым брюхом на невесть откуда взявшийся у него под ногами лед и ойкнул всеми тремя головами, подавившись набранным воздухом.

— Так его!!! — донеслось с самой верхотуры.

— Кабуча!!!.. — отчаянным воплем отметил удачное попадание Агафон и схватился за голову. — Опять напутал!!!.. Я же думал, что понял, что неправильно сделал тогда со скорпионом!!!.. Кабуча, кабуча, кабуча!!!..

А Иван, не теряя больше времени, прыгнул со своего трамплина на спину чудовища с самыми кровожадными намерениями…

Но не попал.

По абсолютно не выносящему вертикальность льду оно вдруг заскользило прочь от входа в свое логово — медленно, но вполне достаточно, чтобы царевич промахнулся и приземлился на то место, где начинался хвост. Но вошедший в раж Иванушка не стал переживать: он размахнулся что было богатырской силушки и рубанул по неосмотрительно попавшему в его распоряжении участку Змея раз, другой, третий — как дрова колол.

Змей взвыл, забил пятой точкой — хвостом, заскреб когтями, ошарашено закрутил головами так, что они чуть не перепутались и не завязались узлом — и тут его по всем законам лженауки физики раскрутило и понесло вперед и под уклон, к обрыву перед пещерой, как исполинский дизайнерский тюбинг.

И по пути — прямо на специалиста по волшебным наукам, поскользнувшегося секундой раньше на льду, который оказался почему-то и под его ногами.

— Агафон, держись!!!..

Масдай молнией вылетел из своего укрытия за камнями и рванулся к чародею, позабывшему враз все заклинания и самым немагическим образом просто отчаянно барахтающемуся на катке имени себя.

— Держись! Держись! Держи-и-ись!!!.. — не переставая кричал старик.

Но он уже не успевал затащить его в безопасность.

Ковер увидел это, все моментально понял, оценил и, не задерживаясь ни на секунду, чтобы старик мог предпринять попытку, обреченную на неудачу, на лету сложился совочком, спикировал и сгреб на себя ополоумевшего от страха чародея, не соображающего больше, где лед, где небо, где Змей и где его собственные руки-ноги.

Через долю секунды туша Змея бронеутюгом промчалась по тому месту, откуда Масдай выдернул волшебника, домчалась до края обрыва и полетела дальше.

Без применения крыльев.

Про них одуревшее от цунами новых впечатлений, накрывшего его со всеми тремя головами, чудище даже не вспомнило.

Пролетев метров шесть, оно тяжело обрушилось на камни — настоящие, не ледяные — под карнизом, испустило протяжный трехголосый рев и обиженно замотало всеми головами.

Иванушка, скатившийся от удара, несмотря на все усилия удержаться, с тыла Змея, моментально вскочил на ноги, подумал, не забраться ли ему обратно, окинул яростным взором гладкую крутую чешуйчатую гору, плюнул и, не теряя больше времени, побежал к мордам страшилища, на ходу примериваясь, где бы сподручнее начать декапитацию возмездия.

Но пятнадцать метров по камням — это несколько секунд.

За которые Змей успел не то, чтобы прийти — скорее, приползти в себя.

Он обернулся на хруст гравия под ногами всеми тремя башками, но не успел даже найти предполагаемого противника мутным взором, как перед самыми мордами у него завис ковер и доблестный изгнанник из высшей школы магии злорадно выпалил древнее заклинание слепоты прямо ему в глаза, из положения лежа.

Злосчастная рептилия завыла, затрясла головами и, если бы смогла решить, с какой пары глаз начать, вырвала бы их себе когтями.

Иван торопливо прикрыл лицо рукой.

Агафон сочувственно сморщился.

Дед расплылся в детской счастливой улыбке:

— Какая красота!..

Воздух вокруг мстителей и их жертвы наполняли сотни, тысячи, мириады радужно переливающихся в лучах заходящего солнца веселых мыльных пузырей.

Они лезли в зажмуренные слезящиеся очи Змея, залетали ему в открытые пасти, затягивались в ноздри-сопла…

Он замотал башками еще отчаяннее, зафыркал и взмахнул крыльями…

— Уходит!!!.. — заорал Иван, подпрыгнул, целясь попасть по крылу, но промахнулся и лишь рассек чешую на боку.

— Не уйдет!!! — победно взревел чародей с ковра и скороговоркой выпалил три волшебных слова, похожие то ли на кашель, то ли на смех.

Камни под ногами царевича и Змея вскипели, взбулькнули белой пеной, и тут же снова застыли, как ни в чем не бывало.

Застыли вместе с хвостом, животом, грудью и всеми тремя шеями и головами злосчастной рептилии.

Змей теперь уже не просто махал крыльями — он бился и трепыхался, как мотылек в ламповом стекле, но это и не удивительно — ведь крылья оставались единственной частью тела, которой он мог пошевелить.

Сбитый отчаянно мечущимся крылом Иванушка, после пары безуспешных попыток отползти с места, наконец, догадался, в чем дело, помянул добрым словом Агафона, вывернулся из застывших в камне сапог и кинулся влево, туда, где завис Масдай, под взволнованный крики деда Зимаря: "Только ничего не колдуй! Только не колдуй! Иван отбежит — потом сколько хочешь!!!..".

— Иван, ты здесь? — радостно ухмыляясь, свесился с ковра волшебник. — Тогда я наношу последний удар!

— Ну, уж нет! — нехорошо прищурившись, лукоморец окинул оценивающим взглядом шеи Змея и взвесил в руке меч. — Последний удар наношу я.

— Помогите!.. Спасите!.. Я сдаюсь!.. — жалобно проскулила одна из голов, бестолково хлопая слезящимися глазами, чихая и кашляя от распространившегося повсюду вкуса и запаха хозяйственного мыла.

— Я сдаюсь!.. — тут же поддержали ее две остальные.

— Ага, вот ты как заговорил! — отгоняя одной рукой от лица оставшиеся еще пузыри, приставил меч Иванушка к одной из шей рептилии. — Говори немедленно, куда подевал похищенную тобой царевну Серафиму, гад ползучий?!

— Кхем… Кхам… Кхой-й-й!.. Тьфу. Гадость какая… Извините… Это вы мне? — осторожно приоткрыла один глаз средняя голова, но тут же снова зажмурилась и затряслась мелкой дрожью, не в силах, будучи приклеенной, трястись крупной.

— Тебе, кому же еще! Отвечай, несчастный!

— Вот именно — несчастный! — прохныкала левая голова. — Чего я вам сделал, а?.. Я сидел дома, никого не трогал, собирался спать — и вдруг шум, крики, светопреставление какое-то просто!.. Все вверх ногами перевернулось! Ни одной косточки, наверное, целой нет! Сердце щемит! Селезенка екает! Головы трещат! Вся… хвост… исполосована!.. Двинуться с места — и то не могу! Да еще глаза ест, горла жжет, дышать невозможно — ну что вы за люди!.. Не знаю я никакой Серапионы, отвяжитесь! Дайте мне умереть спокойно!..

— Серафима, тебе говорят!

— И Серафимы тоже не знаю! Я с вами, двуногими, вообще не связываюсь — мне моих гор и коз с баранами хватает, зачем мне какие-то царевны? Чтоб вот так вот приходили всякие ненормальные, жизни лишить пытались? Вы что, сказок начитались, что ли? — во все еще плаксивом тоне правой головы просвечивало праведное возмущение.

Иванушка, с сомнением глянув на Агафона, потом на деда Зимаря, нерешительно опустил меч.

— Извините… — смущенно пожав плечами, пробормотал он. — Но нам совершенно точно известно, что царевну Серафиму похитил Змей Горыныч и никто иной…

Головы фыркнули.

— А я что — единственный Змей в красных горах?

— А что — нет?

— Нет. Мы, хоть и народ крайне немногочисленный, еще живем-поживаем. И знаете, что является залогом нашего долголетия и благополучия?

— Что?

— То, что мы не лезем в ваши человеческие дела. И если мы узнаем, что кто-то из нас начинает летать к людям и воровать их скот или — спаси-сохрани, их самих, мы изгоняем такого Змея из нашей страны. Навсегда.

— И часто у вас такое случается? — с подозрением спросил дед Зимарь.

— За последние сорок лет — ни разу. По крайней мере, мне об этом ничего не известно.

— А что было сорок лет назад?

— Один Змей повадился таскать коров у крестьян из единственной деревни рядом с городом. Но он не мог охотиться. И пока мы решали, что с ним делать, он умер. От старости.

— М-да… — царевич вздохнул, вложил меч в ножны и почесал в затылке. — И что нам теперь делать?

— Если бы у меня были плечи, — ехидно напомнил о вызове Ивана Змей, — я бы ими пожал. Не знаю, люди. Даже не знаю, что вам посоветовать. Хотя, нет. Знаю.

— Что?

— Если вы надумаете идти к другим Змеям нашей страны, не надо их вот так пугать и над ними издеваться. Просто вежливо покричите у входа в логово чтобы вызвать хозяина и задайте ему ваш вопрос. Если он нормальный Змей, он вам сам все расскажет.

— А если нет? — с сомнением прищурился Иванушка.

— Тогда вы, кажется, знаете, что делать, — сухо отозвался Змей. — А теперь — прощайте. Только пусть колдун меня сначала освободит.

— Нет, погоди, — строго потряс пальцем перед носом правой головы Агафон. — Может, ты и не врешь, но мы бы хотели осмотреть твою пещеру. А? — и он хищно вперился взглядом в пару слезящихся помутневших желтых глаз, оказавшихся к нему ближе остальных, как будто ожидая, что Змей сейчас дрогнет и во всем признается.

Змей шумно вздохнул.

— Ну, что ж. Если вы мне не верите — я понимаю, что вы имеете полное на то право, репутация нашего народа в прошлом, увы, не безупречна — вы можете осмотреть мое жилище. Правда, я не ожидал в столь поздний час визита гостей, и там не слишком прибрано… — Иванушка мог бы Серафимой поклясться, что все три головы при этом смутились и покраснели, — но это, как я вижу, единственный способ убедить вас…

Через двадцать минут унылые спасатели царевен уже снова стояли перед Змеем. Никаких следов Серафимы, равно как и других человеческих существ, в его логове не было.

— Ну, убедились? — кисло поинтересовался Змей.

— Убедились… — неохотно признался Агафон.

— Но я не пойму… — не сдавался царевич. — Ведь мы видели! Красные горы, Змей… то есть, один из Змеев…

— Где вы видели?

— В волшебном блюде. Когда просили показать… просили показать… просили…

На Иванушку было больно смотреть.

— Что? — забеспокоился дед Зимарь. — Что просили?

— Мы просили показать Змея, — закусил губу до крови Иван. — И оно нам показало. Змея. А нам надо было… попросить… показать… Серафиму… Какой. Я. Дурак. Но я подумал… Я не подумал… Я решил… Какой я идиот!.. Агафон!.. Дедушка!.. Что я наделал!.. Что я натворил!.. Потерять столько времени!.. Из-за такой глупой ошибки!.. Но ведь я был уверен, что ее унес Змей и, что разыскав его, мы спасем Сеню!..

— Кого?

— Царевну Серафиму, говорю…

— Ну, не убивайся ты так, Иван-царевич! Ведь можно еще что-нибудь придумать! — успокаивающе приобнял за плечи убитого роковой ошибкой царевича старик. — Утро вечера мудренее! Может, еще не все потеряно, может…

— Послушайте, люди! — не выдержал тут Змей. — А вы не могли бы сначала отлепить меня, а уже после расстраиваться? На улице ведь не май-месяц!

— Отпусти его, Агафон… — рассеяно попросил Иванушка, поворачиваясь, чтобы сесть на Масдая.

— Хорошо, — пожал плечами тот. — Только я не знаю, как. Но если вы настаиваете, я могу попробовать одно заклинание…

— Не надо!!!.. — вырвался одновременно крик из пяти глоток.

Вырубание мечом-кладенцом из застывшей лавы Змея при свете волшебных факелов Агафона продолжалось до утра. К окончанию процесса чудище находилось на грани нервного срыва, хоть Иванушка и попрактиковался предварительно на своих сапогах, отделавшихся всего лишь одним надрубленным каблуком.

Потом до обеда продолжалось отскребание его от кусков пемзы.

К полудню лукоморец чувствовал себя так, как будто собственноручно изрубил в фарш целое стадо Змеев. И у всех было не меньше шестнадцати ворчащих, жалующихся, взывающих к высшей справедливости голов.

За это время дед Зимарь успел найти в щелях среди камней какую-то полузасохшую чахлую травку, растереть ее в порошок и присыпать раны многострадальной рептилии, несмотря на ее угрюмый скепсис. К удивлению всех, кроме самого деда, через несколько часов раны затянулись и буквально на глазах стали покрываться тоненькой розовой чешуей.

Потом Змей, опробуя вновь обретенную мобильность, слетал на охоту и принес двух баранов, которых зажарили на вертелах и съели вчетвером за мир и дружбу между двумя народами (Масдай от своей доли отказался).

К окончанию трапезы до них, наконец, добрался высаженный вчера на самой удобной для обозрения предполагаемой битвы, но не самой удобной для спуска скале проводник из Атланик-Сити — атланской столицы Красной горной страны. Он доел остатки баранины, стараясь не показывать разочарования в том, что это — единственный из трофеев, доставшийся ему со всей экспедиции, и предложил за бесплатный проезд проводить их обратно до столицы. Путники согласились и, помахав на прощание Измеину (так звали их нового знакомого — Змея), легли на обратный курс.

Атланик-Сити — так Атланик-Сити.

Что теперь делать и где искать Змея, похитившего Серафиму, они не знали все равно.