"Человек в коротких штанишках" - читать интересную книгу автора (Пашнев Эдуард Иванович)

Зеленка

Еще зимой мама Рита купила коробку именинных свечей. В коробке – пятьдесят штук, хватит на всю жизнь праздновать дни рождения. Но пока требовалось всего шесть, шесть свечей в честь дня рождения шестилетней девочки. Баба Валя их воткнула в пирог, разукрашенный лепестками мармелада так, что можно было прочесть дату – 2 мая. У Аллочки не было сил отойти от кухни. Вопросы так и сыпались из нее.

– Второго мая меня маме подарили? Или мне маму подарили?

– Тебе маму подарили, – сказала баба Валя.

– Ах ты, моя Бабантопула.

– Кто, кто?

– Я люблю тебя, как Бабантопулу.

Несколько дней назад по телевидению передавали оперетту «Свадьба в Малиновке», где был Попандопуло, и наша девочка довольно удачно его переделала в Бабантопулу.

– Мое сердце радуешь ты и Леля, – крикнула она, увидев меня и Лелю в дверях. – И дядя Эй. И баба Ната. Все радуют мое сердце.

– Какая ты у нас широкая, как море-океан, – заметил я.

– Смеешься? – спросила девочка.

– Нет.

– А я в твоих глазах посмешки вижу.

Я действительно смеюсь, и баба Валя смеется, и сама именинница смеется. Мы все радуемся празднику.

– Дядя Эй, а почему раскладушка называется раскладушкой, а не складушкой? Она же складывается? Она же складушка? – и вдруг добавляет: – Запиши!

Я частенько за ней записывал неожиданные слова: «фиалофки», «повертучиться», «стоколичество» и не заметил, как моя племянница выросла из этих слов и овладела речью настолько, что стала сознательно извлекать из слов нужный ей смешной смысл: из Попандопуло – Бабантопулу, из раскладушки – складушку. И главное, я не заметил, когда она стала понимать, что именно и зачем я записываю.

– Да ты, оказывается, у нас все видишь и все замечаешь, – сказал я. – Ты, оказывается, совсем взрослая. Сколько же тебе лет?

– Шесть, только шесть. И больше нисколько.

– А помнишь, как на этот вопрос ты отвечала полгода назад?

– Как?

– Я спросил: «Сколько тебе лет, Аллочка?» А ты ответила: «Полшестого».

Аллочка засмеялась. Она теперь понимала разницу между определением времени на часах и годами, прожитыми человеком.

– Надо было сказать пять с половиной, да? Знаю, знаю. Я теперь запростяк все знаю, без придумов.

Ее уверенность в себе развеселила меня еще больше.

– А совсем недавно, – сказал я, – ты не умела как следует построить фразу. Где-то у меня записан один твой разговор с бабой Валей. Очень смешной. Ты так рассмешила бабушку, что она сказала: «Ой, умереть можно». А ты ей на это ответила: «Не прошло еще лет умереть».

– Какие вы старенькие оба, – заметила Леля. – У вас уже появились общие воспоминания.

– Да, – согласился я, – появились, – и, похлопав по лопаткам девочку, добавил: – А ну-ка, выпрямись и ходи прямо, не сутулься.

– Ничего не можем с ней поделать, – сокрушенно пожаловалась мама Рита. – Были у врача, он назначил лечебную гимнастику три раза в неделю. Но она не хочет выполнять его указания, говорит: «Хочу быть похожей на дядю Эя».

– Ты это брось, барышня. Я неподходящий для тебя пример. Девочке это не идет, – сказал я. – Мы потихоньку начнем тебя выпрямлять, чтобы ты могла потом стать моряком, химиком или балериной.

– Нет, балериной я передумала. Я хочу летчиком. Летчиком-испытателем.

– Да? – удивились мы все. – А где ты познакомилась с профессией летчика-испытателя? Где узнала об их существовании?

– В капустнике.

– В каком капустнике?

– Ну, над нашим домом летал. Баба Валя, ты же видела. Низко, низко, такой капустник. – Затем, помолчав и с трудом вспомнив слово, добавила: – Кукурузник.

– Химиком, значит, не будешь, – огорчилась мама Рита.

– Буду. После летчиком буду химиком.

Все эти разговоры происходили на кухне около пирога, который баба Валя поудобнее устраивала на блюде. Приближался час гостей. Для взрослых тетя Леля накрывала стол в большой комнате, а для маленьких все уже было готово в спальне. Оставалось только отнести туда пирог и зажечь свечи.

Тетя Леля, мама Рита и баба Валя обсуждали вопрос, где зажигать свечи: за взрослым столом или в комнате детей. А я думал совсем о другом. В Ботаническом саду Аллочка доказала, что дети умеют отвечать за свои слова. Она поступила как взрослый, самостоятельный человек. И пошутив про Попандопуло и раскладушку, она доказала свою взрослость. И я поторопился завести с ней взрослый разговор. А она была все еще маленькой. И даже фразы как следует строить не умела. «Без придумов», «посмешки», «после летчиком буду химиком» все еще изобличали в Аллочке иностранку в стране взрослых.

Звонок над дверью возвестил о приходе гостей. Появился Дениска с бабушкой. Детсадовский атаман держался скромно. Он протянул подарок – коробку с пластилином – и опустил глаза.

Следом за Дениской прибежали без родителей сестры кузнечики-близнечики Оля и Люба. Они никого и ничего не боялись, еще в прихожей начали толкаться и хихикать, а увидев чинно сидящего толстощекого мальчика, и вовсе развеселились.

Пришла Лариса, не пьющая сырую, воду. Она принесла в подарок пластмассовую куколку, для которой сама сделала пончо из ярко-голубого лоскутка. Андрюшу бабе Вале пришлось привести за руку. Он был постарше и стеснялся общества малышей.

Дети расселись за маленьким столиком на маленьких стульях вокруг пирога. Мама Рита зажгла шесть свечей, и каждому достался кусочек пирога с огоньком.

– Ну, раз, два, три! Дунули! – скомандовала она.

Все разом дунули и погасили свечи. Одна Алла сохранила зажженной. Первый раз так торжественно отмечался ее день рождения. И она не знала, что сделать, что указать, чтобы выразить восторг и признательность гостям.

– Я хочу съесть огонь, – заявила она и сделала вид, что собирается лизнуть язычок пламени.

– Не дури, – испугалась мама Рита и поскорее погасила свечу.

– А я хочу съесть стул, – в тон хозяйке сказал Дениска.

Сестры кузнечики-близнечики, перебивая друг друга, закричали:

– А я хочу съесть скворечник.

– А я хочу съесть скворечник и дерево.

Обе они сидели лицом к окну и называли то, что видели прямо перед собой за окном.

Это была игра, в которой разрешалось есть все, что придет в голову. Лариса, не пьющая сырую воду, сказала, что съест паровоз. Аллочка пообещала отгрызть угол у дома и сжевать его вместе с водосточной трубой. Сестры сказали, что вдвоем они могут съесть мост с автомобилями и трамваями. Андрюша не участвовал в этой игре. Но и он следил с интересом за дуэлью малышей и наравне с ними уплетал именинный пирог вперемежку с мостами, паровозами, телевизионными башнями и трамваями.

Мама Рита вышла из комнаты детей и сообщила:

– Там пир в полном разгаре. Ваша Лариса заявила, что отныне будет есть только крокодилов с вареньем и подводные лодки, А Дениска предпочитает троллейбусы с помидорами.

Взрослые гости сдержанно заулыбались. Перед каждым стояла рюмочка с вином. Передо мной тоже. Я взял ее в руки, и мне сразу стало скучно. Я давно убедился, что за взрослым столом люди только едят и пьют, а играть совсем не умеют. Меня гораздо больше привлекал веселый шум в соседней комнате.

– Эх, я бы тоже сейчас съел пару чернильных приборов всмятку и одну хорошо поджаренную черепичную крышу, – сказал я.

Леля поняла мое состояние.

– А ну-ка, поставь рюмку, – приказала она и объяснила гостям: – Он у нас совершенно не понимает в этом вкуса. Иди-ка лучше к детям. Баба Валя тебе туда принесет чай.

Я обрадованно поднялся. Гости опять сдержанно заулыбались. И, провожаемый их насмешливыми взглядами, я скрылся за дверью, которую плотно прикрыл за собой.

Я пришел вовремя. Дениска, Аллочка и сестры кузнечики-близнечики шумно продолжали игру, а Лариса сидела молча и вот-вот собиралась заплакать.

– Что случилось? – поспешно спросил я.

Она молча показала мне коленку, и на глазах у нее выступили слезы. Из неглубокой царапины точками и тире выступили капельки крови. Игра прекратилась, и все испуганно уставились на ногу Ларисы. Андрюша поднырнул под стол и сообщил:

– Здесь гвоздь торчит.

Этот гвоздь в ножке стола я недавно загнул кверху, но каким-то непонятным образом он провернулся вокруг своей оси и снова оказался острием вниз.

– Ничего страшного, ничего страшного, – забормотал я. – Аллочка тоже оцарапалась об этот гвоздь. Сейчас помажем йодом, и все пройдет.

Аптечка с лекарствами висела тут же на стене. Йода в ней не оказалось, но зато нашлась зеленка. Я намочил вату и, быстро помазав царапину, начал дуть на ногу, чтобы не слишком жгло. Аллочка, как гостеприимная хозяйка, присела на корточки и тоже принялась дуть на ногу Ларисы.

– Мне не больно, совсем не больно, – сказала наконец та. Посмотрела на свою ярко-зеленую коленку и огорченно закончила: – Только нога теперь испорчена.

Алла почувствовала себя виноватой: гвоздь торчал в ее столе. Она подняла свою ногу и, показав на давнюю царапину, потребовала:

– Помажь и мне.

Я сообразил, что она делает это из чувства солидарности, и, не раздумывая, разукрасил и ей коленку зеленкой.

– И мне, – подскочила Люба.

– И мне тоже, мне, – подскочила с другой стороны Оля.

Они смешно тянули ко мне коленки и были действительно похожи на кузнечиков.

– Нельзя, девочки, нельзя, – сказал я. – Это лекарство. У Ларисы царапина. Поэтому я ей помазал ногу. И у Аллочки – царапина. Хоть и старая, зажившая, а все-таки царапина. А так нельзя.

– И у меня старая царапина, вот, – показал Дениска руку, оцарапанную во время игры с кошкой. – Мне тоже можно?

– Ты хочешь, чтоб я тебе помазал?

– Да, – решительно заявил он.

– Ну, давай, – обреченно согласился я. – Если старая царапина, хоть и зажившая, то можно.

Это было моей ошибкой. Через пять минут сестры кузнечики-близнечики предъявили мне столько ссадин и царапин на ногах, на руках, на плечах, что я должен был бы их измазать в зеленку с ног до головы, если бы согласился неукоснительно следовать своему собственному правилу. Но я соглашался признавать за царапины только самые большие. Но и таких оказалось слишком много. Не успевал я помазать одну ногу, как ко мне тянулась другая. Сестры и тут смешно толкались, стараясь каждая раньше другой предъявить свои боевые шрамы.

Алла срочно разыскала у себя прошлогоднюю ссадину на локте и почти совсем свежую царапину на животе.

– В очередь! В очередь! Все становитесь в очередь! – закричала она.

Шрамы своей племянницы я мазал с особенным удовольствием.

За Аллочкой вдруг подошла Лариса. Она смущенно подставила щеку:

– Я тоже с котенком играла, и он меня поцарапал.

Я ткнул ее осторожно ватой в щеку. Мне было очень приятно, что Лариса не заплакала и благодаря веселой игре забыла про действительную боль.

За Ларисой в третий раз подошел Дениска. Он предъявил шишку на голове. Я помазал и шишку.

Я опомнился, когда обнаружил перед собой Андрюшу. Потупив глаза, он смущенно протягивал мне тыльную сторону левой руки.

– Я вырезал из коры кораблик, а нож соскользнул и вот. Мне совсем не больно, – добавил он, но руку не убирал.

– Ты тоже решил отметить старые раны? – пошутил я и почувствовал где-то внутри холодок беспокойства.

Я ему помазал руку и вдруг увидел, что Алла, Дениска и сестры кузнечики-близнечики завладели резиновой крышечкой от пузырька с зеленкой и ставят друг другу на щеках одинаковые зеленые кружочки.

– Что вы делаете? Дайте сюда!

Но было поздно. Все гости и сама хозяйка разукрасились в зеленку, как индейцы, собравшиеся выйти на тропу войны.

Я отобрал у детей крышечку и с ужасом подумал, что родители меня не поймут. Я подошел к зеркалу и посмотрел на себя их глазами. Ватка с зеленкой все еще была в моих руках, и я с досады, что затеял эту игру, ткнул ваткой свой глупый лоб. Теперь родители не могли мне сказать хотя бы того, что я раскрасил их детей, а сам остался нераскрашенным. Дети, притихшие было, когда я отобрал у них крышечку от пузырька, дружно засмеялись. В дверь заглянула празднично улыбающаяся баба Валя:

– Алла, спроси у дяди: чай ему сюда или… – И оторопело остановилась. – Что здесь происходит?

– Мы мазали только настоящие царапины, – заверила ее поспешно Аллочка. – Мы просто так не мазали. Это лекарство. Дядя Эй сказал, что только настоящие можно.

Я из глубины комнаты робко поглядывал в сторону бабы Вали. Вообще-то мне хотелось куда-нибудь спрятаться.

– Ты соображаешь, что делаешь? – тихо спросила она. – Ты соображаешь что-нибудь своей зеленой дурацкой башкой?

Родители повскакали с мест, заохали, заахали, кто-то грустно засмеялся. Потом они похватали своих детей, как будто им грозила смертельная опасность, и стали торопливо прощаться. Только сестры кузнечики-близнечики прыгали как ни в чем не бывало и не хотели идти умываться.

Захлопали двери квартиры. Минут пять или десять мы с Аллочкой сидели вдвоем за опустевшим столом. Потом к нам зашла тетя Леля.

– Я тоже ухожу, – тихо сказала она.

– Я сейчас, я только обуюсь, – виновато засуетился я.

– Нет уж, – отказалась она. – Ты иди лучше один. Но сначала взгляни на себя в зеркало, клоун.

– Я умоюсь.

– Умывайся, делай что хочешь, а я пошла.

Хлопнула дверь и за тетей Лелей. Я юркнул в ванную комнату, торопливо умылся. Но улизнуть незаметно мне не удалось.

– Знаешь, кто ты? – спросила мама Рита – Ты Юрий Никулин. Тебе надо в цирк. Ты не своим делом занимаешься.

– Вы ничего не понимаете, – попытался я защититься. – Лариса поцарапала ногу.

– Я им объясняю, объясняю, а они не верят, – крикнула Алла.

– А ты сиди и не высовывался, – сказала баба Валя.

– Буду высовываться. Я всегда буду высовываться. Я пойду провожать дядю Эя.

– Сиди и не высовывайся, я тебе сказала. Сейчас мама купать тебя будет.

– Нет, пойду, пойду.

– Пусть идет, – усталым голосом проговорила мама Рита, – клоуны тоже нуждаются в утешениях, когда их номер проваливается.

Мы вышли с Аллой из подъезда, и она сразу повернула в противоположную сторону от ворот и трамвайной остановки.

– Ты куда?

– Провожать тебя.

– Но там же забор, а мне надо на трамвайную остановку. Лелю догонять.

– Мы пойдем вокруг дома сначала, – объяснила Аллочка.

– Почему вокруг?

– Так такси делает.

Мне было не до улыбок, но я все же улыбнулся. Таксисты всегда объезжали вокруг дома, потому что перед подъездами им негде было развернуться. Аллочка выбрала эту дорогу, чтобы подольше побыть со мной. Провожать она меня могла только до ворот. На улицу выходить ей не разрешалось.

Мы завернули за угол дома. Здесь на солнышке маленькая девочка играла в мяч. Мама сидела на скамейке и вязала. Мельком посмотрев на ноги моей племянницы, она сказала, предостерегая свою дочь от слишком резких движений:

– Вот видишь, девочка прыгала и теперь у нее вот какие ноги. Зеленые.

– Это для красоты, – обиделась Алла.

Я обрадовался найденному слову. Это для красоты. Вот чего не поняли гости-родители и мама Рита, баба Валя, тетя Леля.

Мы обошли вокруг дома и остановились около ворот.

– Ну, пока? – сказал я.

– Пока, пока! – ответила девочка и крикнула мне вслед: – Привет товарищу Абажурову.

– А товарищу Выключателеву?

– И товарищу Выключателеву, и товарищу Гвоздикову, и товарищу Сервантову, Мячикову, Скамейкину.

В эту игру мы обычно играли, когда у нас было хорошее настроение. Прощаясь, придумывали людей с фамилиями, образованными от самых неожиданных предметов и слов. Мы передавали приветы и товарищу Спасибову и товарищу Пожалуйстову. И сейчас Аллочка нарочно напомнила мне эту игру, чтобы улучшить настроение.

– Хорошо, передам, – сказал я. – И товарищу Клоунову. Трамваеву тоже передам.

– И еще не забудь передать товарищу Телевизорову, Транзисторову, Вьетнамову и Америкову, – крикнула она мне, когда я был уже далеко.

Я ничего ей не ответил, только помахал рукой.