"Вампиры" - читать интересную книгу автора (Енина Татьяна, Прокофьева Елена)Глава 9Пошли дальше. В третьем этаже были помещения для прислуги. Из них на наружной веранде можно было спуститься прямо в сад, что и сделали. Восточная сторона сада представляла ту же картину запустения, как и западная. Прошли в самый конец. Оказалось, что общий массив скалы здесь еще приподнимается и образует высокий красивый выступ, по гребню которого и проходит замковая стена. Скала под стеною, видимо, была отделана рукою человека. Оставив красивую площадку у подножия стены, она отвесно опускалась в сад и вся сплошь была закрыта вьющимися растениями, точно завешана дорогой портьерой. Скоро между растениями рассмотрели две кары колонн: они были из темного порфира и поддерживали – небольшой фриз. Когда отодвинули лишние ветки, то образовался как бы вход в маленький храм. К нему вели несколько совершенно расшатанных ступеней. Двери не оказалось, а была ниша и в ней недюжинной работы мраморная статуя. Доктор, поклонник искусства, рискуя свернуть себе шею, взобрался по шатким ступеням и принялся осматривать статую. – Великолепный мрамор, итальянская работа, – сообщал он. – Постойте, да тут что-то написано: «Покойся твое тело, а мятежный дух…» – читал доктор. Вдруг он вскрикнул и полетел со ступеней. Желая лучше разобрать полустертую надпись, он оперся о статую, а та, точно только и ждала этого, рухнула с пьедестала и, падая, ударила Смита по голове, да так сильно, что и он, в свою очередь, упал, а статуя разбилась на куски. Только мраморная чудной работы голова упала на мох и не очень пострадала. С сильным ругательством поднялся Смит и грубо ногой толкнул прекрасную голову богини. Гарри остался недоволен и приказал ему отнести голову в Охотничий дом. Незаметно это распоряжение Смит передал рабочему. На доктора посыпались насмешки и шутки. Раздосадованный падением и зная по опыту, что не так-то скоро отделается от насмешек, он решил до известной степени восстановить свое реноме и прочесть надпись, которая стоила ему синяков. Снова взобравшись на ступени, он наклонился к пьедесталу и через минуту торжественно объявил: – Не смейтесь, я открыл тайну. Пьедестал пуст, а в нем плита с кольцом. Ясно, подъемная дверь. Смотри же, Гарри, третья часть найденного клада моя. Посмотрю, как-то вы засмеетесь, господа, когда я получу мешок золота или пригоршню бриллиантов, шутил доктор. Двое рабочих довольно легко подняли плиту. – Конечно, ход в подземелье, сообщал доктор стоявшим внизу. – Дайте веревку, я спущу сначала Джо, он посмотрит, крепка ли лестница. – А, да, боитесь, доктор, синяков! – кричали голоса снизу, но веревку все-таки подали. Джо, молодой и ловкий слуга и помощник доктора, обвязался веревкой и охотно начал спускаться по лестнице. – Лестница превосходная, – сообщал Джо, – здесь целая комната, только темно, плохо видать. Подождите, у меня есть спички, – продолжал он. Через мгновение раздался крик ужаса, и Джо одним прыжком очутился не только наверху лестницы, но и спрыгнул в сад. Он был бледен, и губы его дрожали. – Что, что такое, что там? – засыпали его вопросами. – Там, я не пойду туда больше! Там сидит мертвец. – Какой мертвец, что ты мелешь, трус, говори толком. – Господин доктор, я и говорю толком, там сидит мертвец. Мне ли не узнать человеческого черепа, – прибавил он. – Так я и думал, – проворчал доктор, – скелет, а не мертвец. Дурья ты голова. Скажи-ка лучше – ступени крепкие? – Да, господин доктор, такие крепкие, что не только вас, а самого слона выдержат. – Ну, помолчи, – и доктор, кряхтя и охая, полез по узкой лесенке. Наступило молчание. Было жутко. Гарри не выдержал и, поднявшись на ступени, – крикнул в отверстие: – Жив ли ты, доктор! – Ну, конечно, жив. Сейчас вернусь и расскажу. Немного погодя он и сам показался из люка, и Гарри помог ему выбраться. – Прикажите закрыть люк, ничего особенного там нет, т. е. я хочу указать, там нет ни золота, ни бриллиантов и от своей трети находки я отказываюсь в пользу деревенского кладбища. Потом доктор, не торопясь, принялся готовить себе сигару. – Да говорите, что там? – Правда ли есть скелет? – Где он лежит? – спрашивала любопытная молодежь. – Подождете; вам бы только смеяться над пожилыми людьми, а небось к мертвецу никто не пошел, струсили поди, – бурчал доктор. – Не будем больше, не будем, вы доказали свою храбрость, падайте теперь вверх тормашками, не будем смеяться, – уверяли молодые люди. – Ну, то-то! – сказал, наконец, удовлетворенный доктор, – слушайте же: – Там небольшая комната, ну, скажем, сажень в квадрате, пустая. На стене, что упирается в гору, мраморная плита с надписью: «Здесь покоятся Фредерик и Мария, из древнего и знаменитого рода графов Дракула». – Ну, а где же мертвец? – не унимались любопытные. – Погодите, будет и мертвец! – отвечал доктор. – С той стороны, что, по моему расчету, выходит на озеро, на обрыв, есть в стене щель; через нее проникает свет. Щель или расщелина настолько широка, что через нее может протиснуться человек, конечно, не такой, как я или капитан Райт. Вот возле этой-то щели на полу и сидит мертвец – точнее, скелет, приложив голову к выступу скалы. Кожа на лице почти не сохранилась, а судя по зубам, покойник не старый человек. Волос на голове тоже нет, они или обриты или же их съела какая-нибудь порода моли. Одежда настолько истлела, что определить материал или покрой невозможно. Какой-то плащ или халат. – Вот и все! – закончил доктор, затягиваясь приготовленной сигарой. – Но как он туда попал? – спросил Жорж К. – Это вопрос трудный. Быть может, добровольно, быть может, и нет. Мог сойти через люк и тот ожиданно или неожиданно закрылся. Наконец, мог прийти через расщелину и не имел сил выйти обратно, но последнее предположение трудно. Расщелина должна прийтись как раз в середине утеса, на котором стоит замок. Так что добраться до нее нелегко. Но если предположить даже, что кто-либо ради любопытства и проник в нее, то почему он не пошел обратно и уже на дороге не завяз и не умер, а остался ждать смерти у входа, на пороге спасения, так сказать. Все это очень темно. – Одно несомненно, расщелина образовалась в долге после постройки склепа, не мог же строитель оставить незаделанной такую огромную щель. Какой был смысл? – закончил свой рассказ доктор. Предположения, догадки сыпались градом. Но ни одна не выдерживала логических возражений. – Странно, что склеп сделан не под капеллой, как принято, а в стороне, – заметил Джемс. – Да это скорее не склеп, а одиночная могила, так как других надписей нет, – добавил доктор. Находка трупа удручающе подействовала на общество, и было решено дальнейший осмотр прекратить. Вышли во двор. Прошли мимо конюшен, людских, кухонь и пр. прямо к воротам. Староста аккуратно замкнул калитку и повесил новую печать. До заката солнца оставалось еще часа два, а потому решили идти по новой дороге в деревню, навестить Карла Ивановича в его архиве. Дорога была крутая и очень испорчена временем. Шли тихо. Никто не заметил, что староста исчез. При входе в деревню он встретил Гарри низкими поклонами, прося удостоить чести его дом. – У меня в саду приготовлено пиво, его варили мои дочери, – говорил он. Ничего не оставалось, как зайти, да и после жаркой и пыльной дороги глоток пива должен быть не лишний. Когда общество разместилось под тенью цветущей липы да холодное вкусное пиво принесли две хорошенькие дочери хозяина, то стаканы начали быстро пустеть и вновь наполняться. Один доктор отказался от пива и попросил стакан колодезной воды. А на насмешки товарищей ответил: – Не люблю я деревенского пива, в нем всегда есть примесь дурмана. Вы, Жорж, очень не налегайте, вам и без дурмана снятся красавицы. Жорж К. в ответ выпил огромную кружку пива. – За здоровье здешних красавиц! – воскликнул он задорно, кланяясь дочкам старосты. – За здоровье наших милых хозяек! – подхватила молодежь, весело смеясь. Дочки старосты даже вспыхнули от удовольствия и стыдливости. Это были девушки шестнадцати-восемнадцати лет, здоровые, свежие, а при опрятности костюма и роскошных косах даже привлекательные и не для таких скучающих шалопаев, как наши охотники. Так что когда Гарри в сопровождении доктора и старосты вышел из сада, компания и не сдвинулась с места. – Оставьте их! – сказал Гарри доктор. Пошли к церкви. Ризница была открыта, и сторож беспрекословно пропустил старосту и его спутников. В ризнице хранилось запасное облачение священника, хоругви, кресты и прочая церковная утварь. Гарри обратил внимание на большой крест, весь точно сделанный из мозаики. – Что это за дерево? – обратился он к сторожу. – Это омела, – отвечал сторож. – Крест сделал один из моих предшественников. – Мне бабушка говорила, что этот сторож был древний старик и имел много странностей, – добавил староста. – Он целые дни делал кресты разных размеров и дарил их всем жителям деревни. У меня в доме тоже есть. Сторожка, где он жил, была наполнена крестами, но главное то, что он делал их только из омелы. Летом еще старик разводил чеснок, до которого был большой охотник, и остролист. Когда его спрашивали, почему он не сделает креста из дуба или березы, а все из омелы, он хитро улыбался и шамкал: «Не любит, боится», – рассказывал староста, польщенный вниманием Гарри. Прошли в архив. На полу небольшой полутемной комнаты с крошечным пыльным окном сидел Карл Иванович. Кругом лежали целые вороха бумаг. Карл Иванович только тогда заметил гостей, когда его окликнули. Увидав Гарри, он быстро вскочил, точно ему было не 65, а 25 лет, и с сияющим лицом подал ему церковную выпись. Там значилось, что родоначальник линии графов Дракула-Карди был привезен в гробу и спущен в семейный склеп такого-то числа и года. В чем и свидетельствуют такие-то. – Теперь вас можно поздравить владельцем замка, – сказал Карл Иванович, увидя, что Гарри кончил чтение. Посыпались поздравления. Гарри снял дорогой перстень и, подавая Карлу Ивановичу, сказал: – В память сегодняшнего дня! Когда кончились поздравления и пожелания и случайный свидетель, церковный сторож, получил золотой на чай, Гарри спросил Карла Ивановича: не нашел ли он что-либо об учителе? – Дневника я еще не нашел, но не теряю надежды, – ответил старик, – вот все эти связки еще мною не просмотрены, – и он указал на целый ворох бумаг. Затем, подавая Гарри толстую синюю тетрадь, он добавил: – Посмотрите, это так называемые «скорбные листы» из больницы. Тут есть записи о больном, вернее сумасшедшем, записанном под именем Петра Дорича, сельского учителя. У меня есть предположение, что автор дневника и Петр Дорич одно и то же лицо. На эту мысль наводит, что в дневнике много раз встречаются сплетенные монограммы из букв П, и Д. Затем звание сельского учителя да и другие мелочи. Гарри отошел к окну и прочел «Скорбные листы из больницы». Такого-то числа и месяца, по приказу доктора, открывается запись для сельского учителя Петра Дорича, несмотря на то, что в больницу он не поступал. Третьего дня доктор Брасе и я были приглашены госпожой Дорич, сестрой учителя, для осмотра ее брата Петра, которого она считает сумасшедшим. По ее словам, она уже давно замечала странности в поведении брата, но не придавала им значения. Тем более что порядок дня ничем не нарушался и только к заходу солнца и по вечерам, в особенности когда светит луна, он становится беспокойным, не слышит, что ему говорят, и запирается в своей комнате. Она также заметила, что он стал часто уходить гулять вечерами, чего прежде никогда не делал. За последние дни странности усилились, но все же большей частью они проявляются по ночам. При закате солнца учитель запирается в своей комнате и не выходит до следующего утра. Сестра пробовала смотреть в замочную скважину и видела, что он ходит по комнате, раскинув руки, точно летит; на голове что-то вроде короны, а на плечах дамская распущенная шаль. Затем все смолкает, точно его нет больше в комнате. Часто сапоги его бывают в грязи, но когда он уходит, она не может уследить. Дверь все время закрыта. Ее больше всего заботит то, что брат худеет и бледнеет не по дням, а по часам. Ничего не ест и превратился в скелет. Все это она сообщила доктору в больнице и просила его зайти к ним как бы случайно, посмотреть и поговорить с братом. По приказу доктора я сопровождал его в этом визите и должен вести «скорбный листок». Мы зашли к Дорич перед вечером. Учитель был дома и принял нас радушно, он правда худ, а главное, как-то истощен. Нас угощали чаем в саду. Все шло мило. К закату солнца хозяин становился беспокойным: вставал, ходил, не отвечал на вопросы, точно их и не слышал, глаза как-то бегали по сторонам. Наконец, схватил шляпу и палку и, что-то пробормотав, ушел из сада. Доктор прописал бром и посоветовал выследить, куда ходит больной. Бром больной пьет беспрекословно, не спрашивая, что и зачем ему дают. Он день ото дня становится все апатичнее. Где он бывает, узнать не удалось, но установлено, что он вылезает из окна. Сегодня его доставили в больницу. Сестра хотела его задержать при выходе из сада, но он набросился на нее в исступлении и Бог знает, чем бы это кончилось; но, к счастью, больной запутался в распущенной шали, накинутой на его плечи, и упал. Его связали и привезли к нам. Дан морфий. Днем состояние спокойное, полное отсутствие аппетита и слабый пульс. Вечером припадок бешенства и опять морфий. Утром – спокойно. Стащил чернила и бумагу, что-то пишет и прячет. Приказано не трогать. Вечером заблаговременно морфий. Спит. Неделя под тем же режимом. Прибавился в весе. Начал становиться беспокойнее. Доктор предполагает влияние наступающего полнолуния, хотя окна хорошо закрыты. Приемы морфия увеличены. Беспокойство усиливается, и морфий уже действует не сразу, а с промежутком времени после приема. Ничего, ни малейших признаков. Дали знать по окрестностям. При очистке палаты нашли в печной трубе листки, писанные рукой учителя. От сажи и небрежного письма многое прочесть нельзя; вот, нижеследующее, можно было восстановить: Начинается бурный период. Обрили голову и надели смирительную рубашку. При борьбе нечаянно оцарапали шею, не знаю только чем; ранка небольшая, но сочится кровь. Приказано мазать цинковой мазью. Больной дает, не сопротивляясь, но при этом хитро улыбается. Припадки по-прежнему падают на вечер и первую половину ночи. Дни спокоен. Кормим почти силой. Сестра и доктор хлопочут о перевозе больного в город. Здесь нет никаких приспособлений, даже удобной комнаты. А на действие морфия все меньше и меньше надежды. Полнолуние. Ночной прием морфия. Спит. Наутро больной исчез. Окно открыто, а железный крест, наколоченный на него по приказу доктора, отогнут с одной стороны. Гвозди вытащены. Поиски всей деревни не привели ни к чему. Следы, которые видны благодаря выпавшему с вечера дождю, ведут к озеру. Озеро обыскали. Оно мелко, и трупа нет. С восходом солнца начнут поиски в лесу. …Темные силы на меня ополчаются…, бороться…, дракон силою своих чар опутал меня и я упал… Но, будь покойна, я приду. Приду…, говорят мне: вы в больнице, вот это господин доктор: ладно, я понимаю отлично обман… Это твой муж заключил меня, он думает можно заключить дух! Ха-ха-ха, ведь я дух, дух…, и…, я чувствую, наступает час, золотые нити тянутся ко мне, впиваются в голову, в сердце…, тяжело. Боже, как тяжело… Приду, при… Место на шее, куда ты любишь меня целовать, горит, а они мажут его мазью, думают обмануть меня!… Твой принц, твой милый скоро придет… Я был прав, что сижу в тюрьме. Теперь это больше не скрывают, приколотили железную решетку на окно… Ха-ха…, я все понял…, это не твой муж, а Вельзевул. Он колет меня жалом, в потом уносит мой ум и сердце. И я их должен всюду искать… …Сегодня нашел в трубе. …Ну, да ладно, все рыцари страдали за своих дам… …Меня хотят купить. Одели тогу римского императора и остригли волосы для короны. …Глупые, не видят, что гвозди уже вынуты… Ни корона, ни порфира меня не удержат… Я знаю путь к тебе и приду… …Вчера он опять воровал мое сердце… Но я догадался и спрячу его сегодня под подушку, а сам прикинусь спящим!… Жди. …Близко счастье… Тихо…, все спят… Конец. Учителя не нашли. Доктор предполагает, что он зашел далеко в лес и под влиянием морфия уснул. А затем погиб от волков или лисиц. Одежды тоже не нашли. Сегодня панихида. Мир его праху. Фельдшер Фриц руку приложил. – Странно, все очень странно, – пробормотал Гарри, передавая книгу доктору. Когда доктор кончил чтение, Карл Иванович сказал: В церковной книге тоже есть запись о смерти сельского учителя Петра Дорич с пометкой: «Причина неизвестна». – Вообще некоторые здешние церковные книги в своем роде раритет, – продолжал Карл Иванович. – Так, в том году, когда был похоронен ваш родственник, значится много умерших, все больше молодежь и все с пометкою «причина неизвестна» или «от сердца», что, собственно, то же, что причина неизвестна. Видимо, была эпидемия, но так и не определено какая. Через пятнадцать лет эта эпидемия повторилась и опять не была определена, – докончил Карл Иванович, снимая очки. |
||
|