"Шестеро в доме, не считая собаки" - читать интересную книгу автора (Сталькова Ирина Львовна)

Домашняя школа

Наверное, я, как и все, сужу со своей колокольни, но и с нее кое-что видно. Не знаю, как ученые проводят педагогические эксперименты в своих экспериментальных классах, но у меня дома уже много лет — десять — идет свой маленький экспериментик, причем фактически сам по себе, без моего участия, я только слушаю и смотрю, вернее, подслушиваю и подсматриваю. Дело в том, что в последние десять лет игра в школу едва ли не основная среди игр, в которые играли и играют мои пятеро разновозрастных ребят. Бывает, увлечение проходит, потом опять возобновляется, иногда играют двое-трое, а бывает, что и семь-восемь «гостей» усаживаются за доморощенные парты. Считается, что дети в игре копируют взрослую жизнь. Мой многолетний наблюдательный опыт говорит о том, что это и так и не так. Дети создают свою школу, играя, а значит, без «палки», без принуждения, они играют, так сказать, в идеальную школу. И вот мне кажется, что мы в своих проектах очередной перестройки школы должны ориентироваться и на эту детскую идеальную школу тоже. Меня огорчает, что во всех наших взрослых и ученых проектах все вполне выполнимо хоть завтра, было бы желание. Подумать только, до чего мы дошли — чуть не в драку по вопросу о том, уважать ребенка или не надо, целовать его или «воспитывать», помогать ему или гнать взашей из школы?

Все ссылаются на авторитеты, сошлюсь и я на Пушкина, который писал своему лицейскому другу: «Многие считают, что воспитывает несчастье, но мы-то с тобой знаем, что это не так, что воспитывает счастье».

Так вот это самое счастье, мне кажется, можно с той или иной вероятностью успеха создать при двух условиях: во-первых, спросить у детей, как они его для себя понимают, а не только все вспоминать: а вот в наше время… а вот в те еще годы… А во-вторых, делать это счастье на вырост, потому что ни одна наука — а педагогика все же наука, хоть нам и не всегда верится в это, — не может развиваться без мечты, без «сумасшедших» идей, чье время еще не пришло да, может, и никогда не придет, может, они и отомрут через 20, 50, 100 лет, так и не воплотившись, но может быть, может быть, та самая школа будущего все-таки вырастет из какого-нибудь безумного зернышка сегодняшней мысли.

Так вот — моя домашняя школа. Я как-то пробовала хронометрировать, сколько времени дети занимаются. (Повторяю, я никогда и никак не поощряла игру, хотя, конечно, и не мешала, вообще старалась не заходить в комнату, где дети играют, а если заходила, старалась побыстрее уйти, никак не реагируя на происходящее, не глядя даже ни на кого.) Вполне обычные дети 4–5 лет, бывало, учились до 6 часов в день, конечно, не подряд, а с перерывами, и довольно большими. Так что не такие уж они ленивые, эти малыши, как нам иногда кажется. Уроки разные, не только счет и письмо, но и география, и история, и биология. Ну и длина уроков разная — и сорок минут, и пятнадцать, — как идет дело, что труднее, что легче.

Меня всегда удивляло, как точно чувствуют учителя усталость учеников. Может быть, за счет малой возрастной разницы: учителю 6–7, а ученику 4–5 — это ведь не то же самое, что учителю 30, а ребенку 7. Слышала я предложения снизить продолжительность урока в младших классах до 40–35 минут, и всегда мне это казалось немотивированным: почему такие круглые цифры, а, например, не 32 и не 29? Удобнее нам? Но ведь не в нас дело, мы, увы, уже выучились. Я преподаватель, и на своем опыте знаю, что иной раз урока «много», все уже обалдели, ничего не воспринимают. Умный учитель пошутит, посмеется, оторвет от урока «драгоценное время», а глупый будет бороться за дисциплину, наставит двоек и т. д. А бывает, что и «мало» урока — еще бы минут 10, и все бы поняли, у всех уложилось бы, а так до следующего раза забудется, начинай опять сначала, но ведь многие-то усвоили, им надо бы дальше двигаться, а они скучают на том же месте. Но гремит всеобщий звонок по ушам и по нервам — как труба архангела, поднимающего мертвых из земли. Так будет всегда? Или когда-нибудь время урока будет регулироваться необходимостью — больше, меньше, в зависимости от предмета, от учителя, от темы, от погоды в конце концов — почему бы и нет?

Второй кит нашей школы — план, программа, но и его, естественно, нет в домашней детской школе, а значит, нет и погони за убегающим во всю прыть результатом. Цель детского урока — учить и учиться, как цель еды — есть, а не доесть во что бы то ни стало, хоть лопни, как цель жизни в конце концов — жить, а не дожить до смерти. Урок кончается с тем же результатом, что и в «настоящей» школе, т. е. кто-то запомнил, что дважды два четыре, а кто-то нет, кто-то понял, а кто-то просто зазубрил. Только это не вызывает раздражения у семилетнего учителя, потому что не было цели, которая не удалась, — подстричь всех под одну гребенку. Собственно говоря, почему нужно научиться писать и читать именно к 1 января? Помните, в старом фильме «Девять дней одного года» — «откроем новую частицу в четвертом квартале»? Так она против программы, говорит сейчас про меня некто в сером, она за анархию, она — страшно вымолвить!… Я за программу, но я против веры в то, что на сегодняшний день мы достигли сияющих вершин в нашей методике и педагогике и теперь уж нам так и сидеть на этой вершине до скончания веков.

Вот идет детский урок зоологии, и вдруг ученик говорит учителю: «Сейчас, погоди, я принесу книжку», бежит и несет из другой комнаты книжку с рассказами о кошке, например. Потолок не падает, учитель не орет: «Сядьте на место!», хотя все встают, чтоб увидеть, чтоб полистать и посмотреть. «Урок сорван» — по-школьному, урок продолжается — по-детски.

Мы говорим, как о несбыточной мечте, о том, что в классе будет 25–30 человек, но мне кажется, что 5–6 — в самый раз. «Это невозможно!» — да, знаю я, что невозможно сейчас, но неужто уж и мечтать нельзя. А главное — ведь есть же сельские школы, где наполняемость классов куда как меньше городской, так почему мы все время говорим о худшем уровне знаний в малокомплектной школе? Ведь он должен быть в сто раз лучше — подумайте, 10 человек в классе, а не 35! Не потому ли, что методы работы в маленьком классе должны быть другие, чем в большом, там все должно быть по-другому, а у нас-то все так же! И вот когда наступит светлое будущее и во всех классах будет по 10 человек, то выяснится, что мы опять не готовы к этому, как сейчас не готовы к компьютеризации, к политехнизации, к обучению шестилеток, потому что всегда живем сегодняшним днем и не умеем видеть в его разнообразии ростки завтрашнего, не умеем учиться у самих себя. Дети пока заметно лучше нас — они так хотят учиться и при этом такие терпеливые учителя. Они умеют хвалить, они не устают ставить пятерки, они не строят из себя «сильных мира сего», как это делаем мы. Детство неповторимо и, увы, невозвратимо, но подлинная педагогическая мысль никогда не могла примириться с этим, и недаром Януш Корчак назвал свою книгу «Когда я снова стану маленьким». В каждом ребенке живет взрослый, хотя, наверное, не в каждом большом дяде или тете живет ребенок. И все-таки, обращаясь к лучшему в нас, повторим вслед за Корчаком: «Дети, дерзайте! Мечтайте о славных делах. Что-нибудь да сбудется».