"Око Гора" - читать интересную книгу автора (Терстон Кэрол)

Год пятый правления Хоремхеба (1343 до н. э.)

День 12-й, четвертый месяц всходов

Никогда меня не охватывало настолько четкое осознание того, что в жизни все повторяется, как в те минуты, когда я шел за Пагошем через двор великого храма Амона. Хотя там многое изменилось. Черная гранитная статуя Тутанхамона, стоявшая между колен Амона, валяется на земле, и это зрелище пробудило во мне печаль и тоску по давно ушедшим невинным временам. Храм Атону, построенный Еретиком, где в свое время Нефертити подняла меч над собственной головой в короне, тоже был разнесен на части, там, где он стоял, осталась лишь куча мусора.

– Не было бы мудрее встретиться в другом месте? – возмутился я, когда Пагош пришел за мной, а пылающий диск Ра скользнул за западные утесы.

– Лучше встречаться там, где он принимает всех, кому есть что сказать, – пробурчал он, по-прежнему не желая рассказывать что-либо в спешке, будь то посланец Фараона или Верховный Жрец Пта. В любом случае, никого не должно заботить, с кем встречается Верховный Жрец.

Но сейчас, когда мы проходили мимо основания нового столба Хоремхеба, по сравнению с которым даже великие врата Аменхотепа Великолепного кажутся крошечными, Пагош попытался внушить мне бодрость.

– На дороге, по которой мы идем, нас никто не увидит, а стены личного кабинета Рамоса толсты, как в гробнице.

Мы подошли к окружавшим святилище кельям, которые казались еще более священными и потаенными благодаря близкому расположению к обиталищу бога. Далее мы прошли по галерее с колоннами, где от настенных канделябров доносился запах ароматического масла. Вдалеке слышалось монотонное пение жрецов, совершающих омовения на берегах Священного Озера, а в следующую секунду мы снова вышли на открытое пространство, под великолепное зарево медного неба. Я замедлил шаг, чтобы насладиться прощальным подарком Ра, ибо это зрелище всегда пробуждало во мне острое ощущение того, что я живу, даже несмотря на то, что великий бог умирает. Когда мой взгляд вернулся на землю, я увидел громадные каменные плиты, запятнанные кровью скота, гусей и козлов, – ужасающее напоминание о том, где я нахожусь. И почему.

Я поспешил догнать Пагоша, ожидавшего меня у маленького пруда, и мы перешли через него по камням. К тому времени, как мы добрались до узкой деревянной двери, я уже совсем потерял ориентацию, и сказал об этом Пагошу.

– Этим путем ходят только ученики, которым поручено следить за домом Амона, – объяснил он, – так что смотри, не споткнись о метлу.

Прихожая освещалась двумя небольшими масляными лампами, Пагош взял одну, чтобы освещать наш путь по узкому длинному коридору. На стенах были нарисованы бородатые враги Двух Земель со связанными за спиной руками, и весь этот строй возглавлял Тутмос на своем любимом слоне. Пагош положил руку на живот огромного зверя, и часть стены беззвучно скользнула назад.

– Быстрее, пока она снова не закрылась, – поторопил он, а сам начал зажигать от своей лампы один фитиль за другим, пока золотистое пламя не залило всю комнату. Это место по какой-то чудесной причине казалось живым, и я сразу узнал, что это как раз тот зоопарк, который искала Асет, когда по ошибке зашла в святыню бога. – Как я вижу, ты узнаешь это место, – прокомментировал Пагош, пока я оборачивался, чтобы осмотреть все стены.

– А Рамос знает…

– Иначе почему бы еще он выбрал это место в качестве своего святилища? По крайней мере, здесь с ним ее дух, если не тело.

В этот миг в дверь вошел Рамос, а я опустился на колени в знак почтения Верховному Жрецу, если не самому человеку.

– Встань на ноги, суну, – приказал он, проходя мимо. – Можешь уже показывать свое истинное лицо. Я знаю тебя слишком хорошо.

Я встал и заметил, что он снял жреческую атрибутику и бросил ее на каменную скамью с грудой цветных подушек, сначала белый немес, потом синдон[65] в тонкую складку, два золотых браслета и тяжелое кольцо, и, наконец, нагрудник с драгоценными камнями. Когда он повернулся ко мне, на нем осталась только складчатая набедренная повязка, подвязанная фиолетовым поясом.

– Так что, ты больше не можешь сдерживать ее? – Он изогнул бровь, недовольно хмурясь. – И что мне делать? Заточить в каком-нибудь холодном храме со стадом морщинистых стариков, которые будут присматривать за ней денно и нощно? Не давать ей даже осколков камней, на которых можно писать, пока она не предала собственного бога? Уж не говоря про Царя!

Я молчал, чтобы он излил все свое негодование и не сделал ничего в порыве гнева, оказавшись потом скованным необоснованным решением. Когда он протянул руку, взял со стола свиток и всучил его мне, холодные пальцы страха выдавили из моих легких воздух.

Я медленно развернул свиток и увидел барана, сидящего на кирпичах, – он рожал ягненка. Потом ягненок – желтый шар с лучами над головой, которые кончались человеческими ладонями и доходили до большой запятнанной каменной плиты, около которой ждал гигантский баран, готовясь принести богу жертву. Я развернул дальше и увидел несколько мышей с бараньими головами – они роняли золото и каменья и толпились у жаровни, вдыхая пар, поднимающийся от горшка с горящими желтыми семенами. Один мышонок держал в пальцах оранжевый уголек. Другой стоял с высунутым языком, в который была воткнута тонкая кость, а у третьего из щеки, пронзенной кинжалом, капала кровь. В облаке дыма, висевшем у них над головами, плавали окровавленные руки, уши и носы, даже отрезанная женская грудь. В конце огромная крыса с головой барана стояла на задних лапах, жонглируя многочисленными шарами. Я гадал, какое отношение он имеет к предыдущим картинкам, пока не заметил, что на нем складчатая набедренная повязка с фиолетовым поясом. Поскольку баран – священное животное Амона, мыши с головами барана должны обозначать жрецов, в данном случае – жрецов верхнего порядка, и все они находятся под воздействием какого-то гипнотического вещества. Судя по виду, это савский ладан, кустик со смолистыми желтыми семенами.

– Ну? – требовательно спросил Рамос, еле сдерживая нетерпение. – Будешь притворяться и утверждать, что она собиралась только развлечь публику, что тут нет неуважения и выражения неверности?

– Естественно, смысл – в глазах смотрящего, – ответил я. Известно, что некоторые жрецы и оракулы используют растения, вызывающие видения, чтобы предсказывать или толковать различные события, но выдвинуть предположение, что действия Священного Совета зависят не от указов Амона, а от дыма собственных слабостей и жадности – очень страшный грех. Некоторые даже назвали бы это предательством.

Рамос рассмеялся, но не потому, что ему было весело.

– Это последний свиток, но далеко не первый. В прошлый раз она нарисовала бабуина, который настолько боялся ягнят, что вынужден перерезать их беззащитные глотки, отчего почва под ним оставалась коричневой и бесплодной, а земля под ягнятами стала плодородной от крови и зазеленела. Ей недостаточно намеков на богачей и членов царской семьи. Теперь она взялась высмеивать и Священный Совет Амона.

– Твоя дочь всегда защищала слабых, – отметил я. – И неудивительно, что она против того, чтобы проливалась кровь по Указу Фараона о реформах.

Он выдохнул так, будто ветер перестал надувать его парус, и внезапно успокоился.

– Похоже, что она считает, что Амон, стараясь извести кучку бунтарей, сам дает им жизнь. Или я ее неправильно понял? – Я покачал головой, и Рамос на секунду уставился на меня. – Даже я не смогу обеспечить ей безопасность, если она будет продолжать в том же духе, – наконец признался он.

Я же не мог сказать, что сам факт ее рождения ставил ее в опасное положение.

– Асет никогда не будет в безопасности, пока есть люди, считающие, что она может стать преградой на их пути к трону, – сказал я вместо этого, – но она следует учению Тота и Исиды, как ты и хотел. Ты не можешь не гордится ее сильным чувством маат.

– Никогда больше не пытайся меня умасливать! – прогремел он. – За то, кем она стала, мы с тобой вместе должны делить и ответственность и похвалу!

– Но это ты меня выбрал, – ответил я, – и ты сам – прочный фундамент, на котором Асет построила свой дом, и огонь, который отгоняет от нее тьму. Неудивительно, что она тебя так высоко ценит… возможно, слишком высоко, ведь она даже от Верховного Жреца Амона ждет слишком многого. Если ты то и дело роняешь шар-другой… – Я пожал плечами, так как не сомневался, что в конце этого рассказа в рисунках жонглер – это Рамос.

Сделка, которую он заключил с Хоремхебом, чтобы стереть ересь Атона из памяти Народа Солнца, также сдержала и безграничные амбиции его госпожи, которые всегда были что обоюдоострый меч. Все потому, что после того, как Эхнатона отправили в ссылку, последователи Еретика не рассеялись, а продолжали верить в своего бога, воздвигая святилища и самостоятельно обращаясь к Атону. Таким образом они поняли, что им не нужен жрец, который будет выступать от их имени. Если подобная практика распространится, влияние жрецов Амона окажется под небывалой угрозой, какой не было даже во время Еретика. А теперь Асет бросила Рамосу в лицо тот риск, на который он пошел из-за нее, изобразив его бога таким, каким его сделал Хоремхеб, – жестоким и злым, как и любой смертный.

Но Рамос мне ничего такого не сказал. Вместо этого он спросил:

– А мать? Чего Асет ждет от нее?

– С той ночи, когда ее сестра ушла к Осирису, госпожа мать для нее словно не существует. – Я поднял свиток. – Но здесь она тоже есть, – Я показал на полосатую кошку с желтыми глазами и обнаженными клыками, прятавшуюся за колонну с лотосом.

– Бастет. Ну конечно, – выдохнул он. – Может, займешь девочку чем-нибудь другим?

– Сейчас Асет не сидит без дела – она присматривает за детьми Тамин и помогает Хари с лекарствами.

– Моя дочь прислуживает детям?

– В этом она, как и во всем остальном, следует велениям своего ка.

– К моему сильнейшему разочарованию и радости, – признал Рамос, глядя в угол комнаты, где в темноте стоял Пагош. – Дошли слухи, что Хоремхеб сейчас едет в Уасет, так что оберегай ее хорошенько, даже от нее самой. От вас обоих. – При этом он повернулся и пошел к столу, взял кольцо, которое снял с пальца, и надел его на туго скрученный папирус. – Скажи ей, что я не… нет, просто позаботься, чтобы это попало прямо к ней.

Выходя из храма, я взглянул на пару одинаковых столбов, взмывавших высоко в звездное небо, на развевающиеся от вечернего ветерка флаги, и с трудом сумел поверить в то, насколько мне повезло – если я правильно истолковал намерения Рамоса. Как обычно, Пагош вернул меня на землю.

– Верховный Жрец он или нет, но пляшет под ее дудку.

От дурного предчувствия я задышал чаще.

– Нефертити? – спросил я.

– Не придуривайся, – прошептал он.

Я решил смолчать, не желая портить предвкушением дурного будущего то, что у меня есть в настоящем.

Но теперь я понимаю, почему некоторые мужчины так цепко держатся за эту жизнь, не желая вступать в жизнь небесную, лежащую за западным горизонтом, где чистые сердцем присоединятся к Осирису. Хотя я не таков и никогда таким не буду. Так как я не только люблю, но и вожделею наполовину царскую дочь Верховного Жреца Амона, бога, в которого я не верю и которого не уважаю, и не раскаиваюсь ни в одном из этих грехов.

Был четверг. Неделя близилась к концу, а вместе с ней – и время принимать решение, что делать дальше. Но сегодня Макс ведет ее в какой-то греческий ресторан, так что Кейт решила использовать это по полной. Она причесалась, пока волосы были еще влажными, с одной стороны убрала их с лица, чтобы стала видна единственная сережка с сотней серебряных лучиков. Эта серьга была подарком от Клео из последнего путешествия в Стамбул, к которой потребовалось маленькое черное платье.

Почти до ужаса незатейливый мягкий шерстяной свитер обхватывал горло спереди, окутывая грудь и шею плавными переходами оттенков, опускаясь сзади V-образным вырезом.

– Готова? – Кейт подала Максу пальто, подождала, когда он его возьмет, и лишь потом повернулась. – Господи! – прошептал он сам себе. Кейт повернулась, посмотрела на него, и небрежно коснулась губами его щеки. Макс отошел назад, чтобы она засунула руки в рукава, а потом поспешно пожал ее за плечи. Не совсем то, на что она надеялась.

Когда они приехали, на маленьком танцполе ресторана в ряд стояло несколько мужчин, положив руки друг другу на плечи, а музыканты, дергая струны, извлекали мелодию «Зорбы»[66]. Макс попросил столик подальше от музыкантов, они сели и принялись изучать меню, а официант отправился за бутылкой вина, которое заказал Макс. Когда он вернулся, Макс махнул ему, чтобы ушел, и сам наполнил бокалы, потом подождал, когда Кейт попробует.

– Редкий вкус, – признала она. – Мне нравится.

Макс довольно поднял и свой бокал:

– Скажу тебе кое-что, Маккиннон. Если рассмеешься, я уйду. Помнишь, я говорил тебе о своих планах побольше заниматься теорией медицины, больше времени уделять исследованиям? – Она кивнула. – Мне тогда казалось, что мне нужен свежий воздух, но я все никак не мог сдвинуться с мертвой точки, ни в этом отношении, ни во всех остальных. И я решил, что наконец пора хоть что-нибудь изменить, пусть даже не настолько радикально, так что отрастил бороду. Потом пришел в этот музей, наткнулся на вас с Ташат, и понял, что никакой мертвой точки уже нет. – Кейт улыбнулась, но по выражению его лица поняла, что это еще не все. – Через несколько дней после того, как я вернулся из Денвера, после первой поездки, мне позвонил парень, с которым я дружил в средней школе. Он сейчас работает патрульным в полиции Хьюстона. Было достаточно поздно, а его отца отвезли в «Бен Тауб». – Макс умолк – он, видимо, был в настроении что-нибудь рассказать. – Мы с Хэнком до сих пор иногда пьем вместе пиво, и он знает, что я хорошо отношусь к его отцу, – отчасти потому, что его старик вел себя не так, как многие родители. Никогда не забуду, как мы втроем сидели у них на заднем крыльце и ели арбуз, соревнуясь, кто дальше плюнет косточкой – это он придумал, а не кто-то из нас. – Макс улыбнулся воспоминаниям и выпил еще вина. – Так вот, какой-то идиот собирался дать ему гепарин, не зная, что творится у того в голове. А Хэнк не дурак. Он знал, что антикоагулянт может привести к катастрофическим последствиям, если у отца кровоизлияние. Я приехал, сделал MP, нашел тромб. Потом побыл там какое-то время, чтобы составить Хэнку компанию. Вернулся я домой на следующее утро часам к пяти. Пошел в душ и посмотрел в зеркало, что было явной ошибкой. И знаешь, что я увидел? – Кейт удивленно покачала головой. – Что между мной и тобой двадцать пять лет разницы! Тогда я сбрил эту чертову бороду, прямо тут же.

Кульминация оказалась настолько неожиданной, что Кейт не смогла сдержать смеха.

– Ты настолько зациклен на моем возрасте?

Такого взгляда она у него раньше никогда не видела.

– Давай скажем так. Я думаю, что у суну, который шел с Ташат по пути в вечность, должна была быть чертовски веская причина рисковать за нее жизнью. Спроси себя, что это могло быть? Золото? Земли? – Макс покачал головой. – Не-а. Слишком мала была вероятность, что удастся ее спасти, и я готов спорить, что он это понимал. Значит, у него была куда более серьезная причина, чтобы попытаться сохранить ее жизнь. Не такая рациональная. Но Ташат было где-то между двадцатью двумя и двадцатью пятью, а ему сорок – сорок восемь. Так что между ними как минимум восемнадцать лет разницы, максимум – двадцать шесть. – К этому времени глаза Макса горели от сдерживаемого смеха. – Я не стремлюсь потерять голову, но годами с двенадцатью справлюсь.

Кейт уставилась на него, сердце застряло в горле, ей трудно было поверить в то, что она правильно истолковала его слова, так как ей не хотелось выставить себя дурой. Она машинально подняла бокал и сделала еще глоток вина, почти пряча лицо за ободком бокала. Через секунду появился официант с маленькими чашечками с пюре из нута, огурцами в йогурте, долмой и парой других незнакомых ей блюд.

Макс заказал дегустационный обед, так что некоторое время они дегустировали, оставив то, что происходит между ними, ждать. Закуску они прикончили за разговорами о еде и древней Греции.

– А что еще греки взяли у египтян, помимо рифленых колонн? – спросил Макс, когда официант забирал тарелки.

– Четыре золотые богини, охраняющие внутренности Тутанхамона, выглядят такими печальными и беззащитными – поворот головы, вытянутые руки и мягкая ткань, накинутая на них, напоминают мраморы Элгина[67]. Настолько гениальные работы не могли появиться в результате следования ряду четких правил, что бы ни говорили историки о том, что египетское искусство в своей стилизации слишком однотипно и является продуктом тоталитаризма, а не демократии, как в Греции. – Улыбка в глазах Макса кое о чем ей напомнила. – Кажется, я задумалась об этом, листая газету, купленную в Нью-Мексико, или просматривая старые фотографии рисунков на картонаже Ташат, но мне вот что стало интересно – ты читаешь комиксы в воскресных выпусках?

– Иногда.

– Каждый кадр находится в рамке, тем не менее мы рассматриваем их как единый рассказ, так? – Макс кивнул. – Так вот, я решила не обращать внимания на золотые полоски и прочитала иероглифы как текст, а не как отдельные пиктограммы. И вот что у меня получилось. – Она нашла в сумочке листок, развернула и отдала Максу.

Кейт следила за его взглядом и поняла, когда он дочитал. Потом Макс вернулся в начало и прочел вслух.

– Войди в меня, и я сделаю тебя богом! Чародейка и жена, она танцует и притягивает небо вниз. От ее заклинания я прихожу в себя. Рядом с ее телом я начинаю жить. Беру ее в руки. Пробую ее губы. Теряю себя в красоте и хаосе. Любить – значит верить в богиню. – Макс поднял взгляд. – Это стихотворение о любви!

– Да, но ключевое слово – «жена». Значит, что стихотворение написал ее муж, или чей-то еще муж, а потом стихотворение переписали на ее картонаж.

– Тогда почему…

– Я не знаю.

Макс оглянулся, ища их официанта.

– Десерт хочешь? – Кейт покачала головой. – А кофе? – Она снова покачала головой. – Давай убираться отсюда. – Он рывком отодвинулся от стола. – Расплачусь на выходе.

Она надела пальто без помощи Макса, который вдруг разволновался. Глядя, как он расплачивается, Кейт гадала, возможно ли, что он чувствует то же, что и она: такое сильное влечение, что сложно даже подумать о чем-либо еще. Чувства Кейт были более сложными – физическое влечение неразрывно смешивалось с умственным возбуждением. То, как Макс мыслил, стимулировало ее не меньше, чем его прикосновение, и впервые в жизни она поняла, по крайней мере для себя, как один человек не может жить без другого.

Когда они шли к машине, Макс взял Кейт за локоть, а потом опустил ладонь в карман ее пальто и взял за руку. Но, сев в машину, они молча проехали несколько кварталов, Кейт думала о том, понимает ли Макс, что она чувствует к нему. И о чем думает он. Очевидно, Макс не был беззаботным человеком. Ему понадобилось бы больше узнать ее как личность, прежде чем… может, он просто не знал, как предложить.

– Макс, если тебе интересно, я не сплю с кем попало. У меня был один мужчина, давно. Шесть лет назад, – она постаралась сказать это шутя, – когда я была молодой и глупой.

Макс посмотрел на нее, а потом снова перевел взгляд на машину, ехавшую перед ними.

– Я никогда так о тебе не думал. В смысле, что ты спишь с кем попало.

Кейт подождала, надеясь, что он скажет что-нибудь еще. Но ее признание не вызвало в нем ответной откровенности, как раз наоборот.

Когда они вернулись к нему, Макс открыл перед ней дверь, потом пробормотал что-то о том, что надо сделать кое-что по работе, прежде чем лечь спать. Когда он поспешно удалился в свой кабинет, Сэм пал духом не меньше самой Кейт, он не знал, пойти ли за Максом или подняться наверх с Кейт.

Сэм запрыгнул на кровать в желтой спальне, плюхнулся на подушки и страдальчески посмотрел на хозяйку.

– Я понимаю, каково тебе, – сказала она, скидывая туфли, стянула платье и кинула на стул. – Может быть, он и сможет постараться сгладить двенадцать лет разницы между нами, – прошептала она тихо, – но в себе я не уверена.

Но, тем не менее, что же с ним происходит? Может, это как раз тот случай, когда огонь потух оттого, что в него залили слишком много топлива? Она потопала в ванную, а в голове слышался отзвук предупреждения Клео. Может, Макс все время подстрекал ее, а она не замечала? Кейт умылась, почистила зубы и надела пижаму. Когда она вышла из ванной, Сэм посмотрел на нее сонными красными глазами, а она вырвала из-под него подушку и указала в ноги кровати.

– Иди туда или спускайся на пол.

Он предпочел кровать, а Кейт положила две подушки друг на друга и взяла «Симфонию мозга»[68] – эту книгу она взяла в библиотеке у Макса. В аннотации на обложке говорилось, что это «трогательная запись внутреннего голоса, который придает форму нашим мыслям, выносит суждения, осуществляет выбор и является рассказчиком нашей интеллектуальной жизни, убеждающим нас в том, что мы существуем как личность». Это гарантирует хладнокровие и нагонит сон.

Правда, ни хрена не помогло. Кейт все еще видела веселые глаза Макса, чувствовала, как он касается ее руки, шеи. Но не было ли то ощущение близости, когда они обменивались идеями, понимая, что думают по-разному, но в то же время одинаково в своей основе, всего лишь ее воображением? Такого она ни с кем другим не чувствовала. Как же мы зашли в тупик?

Кейт откинула одеяло, так как не могла больше лежать. Она пошла к столику у окна, чтобы порисовать, и Сэм спрыгнул с кровати, подбежал к двери, подождал с минуту, потом начал скрести, чтобы показать Кейт, что хочет выйти.

– Одна нога здесь, другая там, Сэм! – взорвалась она, подошла к двери и широко распахнула ее. Пес побежал по коридору в спальню Макса. – Предатель, – рявкнула она ему вслед шепотом.

На лестнице было темно, но Кейт заметила, что у Макса все еще горит свет, потому что он оставил дверь приоткрытой для Сэма, который любил навещать его по ночам. Пока не замерзли ноги, Кейт быстро прошла по коридору, постучала в дверь, а потом зашла.

Макс посмотрел на нее поверх полуочков, резко закрыл книгу и засунул ее под одеяло с таким виноватым видом, словно школьник, которого застали с порножурналом.

– Что такое? – Он попытался подняться.

– Ничего. Просто хотела сказать тебе, ну… что уеду завтра, после встречи с Тинсли. Пора… вернуться в Денвер.

Он замер, свесив одну ногу с кровати.

– Почему? Что за спешка?

– Я и так пробыла больше, чем собиралась. – Слишком долго, подумала Кейт, оценив белую майку и голубые свободные трусы. Почему-то ее не удивило то, что Макс спит не в пижаме.

– Но тогда тебя сдерживала работа.

– Знаю. – Она осматривала комнату, чтобы не встречаться с ним взглядом. – Но мне надо расплатиться по счетам, забрать почту и все такое.

– У тебя наверняка оплачено до конца месяца, и можно позвонить Клео, чтобы она переслала почту сюда.

Кейт сделала шаг назад и наступила на мягкую лапу. Сэм болезненно взвизгнул, потом закружил вокруг хозяйки, поджав хвост, но все равно виляя им, чтобы сказать ей, что прощает.

– От чего на этот раз убегаешь?

Это задело Кейт – так сильно, что она не захотела показать это Максу.

– Мне неприятно, что ты относишься ко мне как к ленивому ребенку.

– Так перестань себя так вести. По крайней мере, скажи, что тебя не устраивает.

– Ты сводишь Сэма с ума, вот что! – Услышав это, Сэм бросился к сложенному стеганому одеялу, которое Макс положил для него на пол. – Ты так хорошо разбираешься в том, что происходит в мозгу у людей, и не видишь, что пес сходит с ума от того, что ему приходится бегать туда-сюда, из твоей комнаты в мою. – Горячие слезы жгли глаза, сдерживая неуправляемый язык Кейт. – Я правда очень благодарна за все, что ты для меня сделал. Разрешил пожить у тебя. За Тома Маккоуэна. За то, что познакомил меня с Тинсли, показал Хьюстон. Мне поначалу даже как-то нравилось… что ты не флиртуешь со мной. Я помню, что ты сказал… – Уголки губ Макса дернулись, предвещая улыбку, из-за чего Кейт разгорячилась, словно увидев красную тряпку. – Думаю, может, я слишком юна для тебя, – взорвалась она, – потому что мне чертовски не нравится, что ты играешь со мной в игры. То разговариваешь, то замолкаешь как истукан. И еще говоришь, что это Дэйв помешан на том, чтобы все контролировать! Конечно, отчасти я сама виновата – поставила себя в такое положение, что я обязана тебе, и ты заправляешь ситуацией.

Макс попытался что-то сказать, но Кейт подняла руку: – Не стоит беспокоиться. Больше ты не будешь водить меня на веревочке. – Кейт развернулась – ей захотелось уйти.

– Вернись, черт подери! – прокричал он, и Кейт застыла на месте. Она впервые услышала, чтобы он повысил голос, даже если вспомнить тот день, когда он ругался на Дэйва, уезжая из музея.

Когда она развернулась, Макс открыл верхний ящик ночного столика, стоявшего рядом с кроватью, и подозвал ее. Она с любопытством подошла и увидела, что неглубокий ящик полон чего-то, похожего на конфеты в разноцветных бумажках, все – в индивидуальной упаковке.

– Я раз по десять в день мечтаю заняться с тобой любовью, – признался Макс. И тут она поняла, что это презервативы, одни в блестящей фольге, другие в цветной пластиковой упаковке. – Я даже просыпаюсь по ночам и протягиваю к тебе руку, а тебя… скажем так, у меня развился иррациональный страх того, что в нужный момент их не окажется. И в последнее время каждый раз, когда прохожу мимо аптеки, меня охватывает безудержное желание зайти и купить еще несколько, чтобы быть уверенным, что я готов. Если это когда-либо случится.

Кейт старалась не рассмеяться при мысли о том, как Макс закупается в аптеке Виллидж, расползаются слухи, и в этом республиканском районе с высокими стандартами разражается скандал.

– Ты наверняка уже заработал себе репутацию дамского угодника, – протянула она. – Но почему…

– Помнишь, я обещал, что без обязательств? Но я был близок к тому, чтобы нарушить это обещание. А сегодня я подумал, что, может быть, время пришло. И она мне говорит о шизофрении! Ты же меня сама оттолкнула – этой фразочкой про то, что не спишь с кем попало. Я решил, что ты хочешь подчеркнуть, будто я тебе неинтересен, или ты меня еще недостаточно знаешь, или еще что-нибудь. – Макс обнял ее и коснулся губами волос. – Я совсем все запутал, да?

– Мы вместе все запутали.

– Думаешь, слишком поздно? – Он поднял подбородок Кейт, чтобы она ответила на поцелуи, которыми он невыносимо медленно начал ее осыпать – щеки, веки, уголки губ, – а потом наконец сжалился над ней. И над собой. Кейт открыла рот и впустила его язык, положив конец ожиданию и желанию.

В какой-то момент в один из последних дней, когда Кейт заметила, что Макс очерчивает руками невидимые предметы, мысли о прикосновениях переросли в желание. И вот теперь эти руки дарят ощущения, усиливающие ее самосознание, хотя в то же время Кейт узнает через прикосновения и его, и в уме рождается новый альбом эскизов.

– Иногда по ночам, – прошептала она, утыкаясь Максу в шею, – я размышляла над тем, не выдумала ли я тебя. – Макс потянул ее к кровати, и Кейт улыбнулась. Потом он опустил руки к изгибу ее бедер, прижал к себе и расстегнул пуговицы на пижаме. Через секунду Макс наклонился, чтобы поцеловать бьющееся в шее сердце, а потом опустился к груди.

– А где Сэм? – прошептала Кейт, положив голову Максу на плечо, так как знала, что не уснет, пока не узнает этого.

– Лежит, свернувшись на полу рядом со мной, спит спокойно, как ты и хотела.

Она улыбнулась с закрытыми глазами и провела губами по теплой коже у него под подбородком, а потом перекатилась на другой бок. Когда американские горки эмоций, на которых Кейт каталась весь день, наконец начали выравниваться, она обратила внимание, как спокойно поднималась и опускалась грудная клетка Макса, прижавшегося к ее спине.

– Ты помнишь, как мы впервые встретились в музее? – спросил он, опровергая расхожее мнение о том, что мужчины не любят разговаривать после секса. – Каково было твое первое впечатление обо мне?

– Борода. Лезет куда не надо.

– Мне казалось, что она достаточно аккуратная.

Кейт посильнее надавила головой на подушку.

– Не она лезет куда не надо, а ты лезешь.

– А! – Показалось, что он удивился или обиделся. – А как ты оценила мой возраст?

– Я подумала, что ты слишком старый, – поддразнила его Кейт. – Лет пятьдесят… пока ты не улыбнулся. – Она поуютнее устроилась на подушке. – Мне слишком хочется спать, чтобы играть в признания. Давай утром?

– Еще один вопрос. – Макс промолчал достаточно долго, и ее снова окутала туманная сонливость. – Тебя же больше ничего в Денвере не держит? – Кейт почувствовала, что он затаил дыхание.

– Только Клео и вещи.

– Тогда оставайся здесь. Занимай столько места, сколько тебе нужно для работы. Можно переставить или переделать…

– Ты что, просишь меня остаться с тобой? – она повернулась, чтобы посмотреть на Макса. Переехать в Хьюстон – это одно. А жить с ним – другое. – Может, стоит подумать над этим, не бросаться…

– Если хочешь, но я уже думал. Предостаточно.

– Сколько?

– С последней поездки в Денвер, но решил, что ты не захочешь оставить Ташат, поскольку она так важна для тебя, что ты даже терпишь Дэйва Бровермана. Господи, Кейт, как, должно быть, тебе хочется закончить начатое – и обе головы, и фигуру в полный рост – хотя бы для публикации.

Кейт не хотелось об этом говорить, по крайней мере – сейчас. К тому же она не была уверена в том, что Макс сказал это чтобы отвлечь ее, чтобы она не сказала нет.

– По-моему, нам обоим нужно некоторое время – убедиться, что мы научимся разговаривать друг с другом. Прямо выражать свои чувства. Чтобы и дальше все не путалось, как сегодня.