"Тонкий мир" - читать интересную книгу автора (Ролдугина Софья)

Отступление третье. Пока Найта спала, или темной-претемной ночью

Дальние пределы медленно погружались в сон.

Спокойно дремала в комнате на втором этаже Ани, порядком уставшая за два дня волнений. Давным-давно сморило и сердитую, растерянную Лиссэ – прямо за важными документами. Эльфийка тихонько сопела, пристроив голову на пухлую пачку бумаг, иногда начиная жалобно бормотать себе что-то под нос. Выглядело это ужасно трогательно, но даже бездна не уберегла бы того, кто рискнул бы намекнуть на такое грозной госпоже Ашель Эльнеке!

Тишина стояла и в дубраве. Нежить и нечисть, присмиревшая после визита мстительного и кровожадного шакарского князя, забилась в норы и там тряслась от страха. Даже бестолковые лареги куда-то попрятались, и носа не высовывая из своих тайных логовищ. А на поверхности царила безмятежность. Лунный свет серебрил заснеженные ветки, окутывая лес волшебным сиянием, будто в сказке.

Спала и Найта, разорившая от огорчения запасы мятных капель в лаборатории. Раскачивались ветки за окном, разбегались по стенам таинственные тени, потрескивали от мороза деревья в саду… Маленькая ведьма, благоухающая мятой на весь дом, не слышала ничего.

Даже развеселое пение, что доносилось из Дариэлевой спальни.

Раздался глухой стон, как будто кто-то уткнулся лицом в подушку. Пение тут же оборвалось.

– Ну же, милый, – с ехидцей протянул тот же голос, который только что выводил задорные куплеты. – Давай, скажи это. Ты можешь обмануть кого угодно, только не меня. Я слышу твои мысли.

Молчание.

– Что ж, если ты ничего не говоришь, значит тебе нравится. Продолжим-ка… А жизнь так замечательна, что…

– Заткнись, – в коротком слове было столько муки, что даже жестокосердный князь не нашел в себе сил продолжать вокальные упражнения.

– Молодец, послушный мальчик, – когтистая рука потрепала разлохмаченный затылок. В лунном свете волосы словно поседели, утратив привычный медовый блеск. – Может, еще чего доброго скажешь? Не стесняйся, я все равно тебя вижу насквозь.

– Чтоб ты сдох.

– Какая экспрессия! – восхитился Максимилиан. – Еще немного, и по выразительности ты переплюнешь вяленую рыбу.

– Чтоб я сдох, – это прозвучало уже почти искренне, но едва слышно, потому что эльф зарылся в подушку окончательно.

Скрипнуло кресло.

– А вот с этого места поподробнее, дружок, – вампир пересел на кровать, медленно проводя ладонью по спине Дэйра. Даже сквозь одеяло эльф почувствовал ее жар – успокаивающий и опасный одновременно. – Что это за суицидальные порывы? Знаешь, я могу понять и отчаяние, и боль, и горечь, и стремление к забвению… Но не самоубийство.

Эльф перевернулся на бок, уклоняясь от прикосновения – слишком личным оно было, слишком заботливым… От этого тепла – даже не исходящего от ладони, а заключенного в язвительных на первый взгляд словах – так легко было растечься восковой лужицей, поверить, что все будет хорошо…

«Ну, такого я никогда не обещал», – влез в мысли нахальный князь.

«Нигде от него не скрыться», – тоскливо подумал эльф, а вслух спросил бесцветным голосом:

– А чего ты взял, что я захочу обсуждать с тобой это?

– Уже хочешь, – уверенно откликнулся князь. – Знаешь, почему? Потому что тяга к суициду отвратительна твоей натуре целителя. Ты ощущаешь ее, как что-то нездоровое, как будто опухоль в легких. Она отравляет тебя, разрушает изнутри, заставляет тянуться к бритве или веревке…

– Вот еще, – Дариэль поспешил перебить его, чувствуя, как покрывается холодным потом от ужаса – до того проникновенно говорил Ксиль. – Если бы я и поддался этой… слабости… то выбрал бы яд. Но…

– Но? – князь с комфортом растянулся на кровати, опираясь на локоть. Теперь Дэйру приходилось смотреть на собеседника с унизительно малого расстояния и к тому же снизу вверх.

Синие глаза загадочно мерцали в темноте – сочувственно и насмешливо. И это странным образом провоцировало на откровенность.

– …но сейчас мне совсем не хочется глотать какую-нибудь редкую отраву. Твоя работа?

– Моя, – не стал отпираться князь. – Как и твоя говорливость в последние несколько минут, и некоторые другие изменения… Но я не могу все время быть рядом и заниматься коррекцией восприятия одного угрюмого эльфа. У меня, кхм, несколько другие планы на мою вечность. Поэтому давай-ка решим все раз и навсегда.

– Каким образом? – горько поинтересовался Дариэль. – Я пытаюсь разобраться с этими приступами всю свою жизнь…

– Что, прямо с рождения? – Ксиль скептически выгнул бровь.

Дэйр почти минуту колебался, прежде чем ответить.

– Нет. Не с рождения. С совершеннолетия… приблизительно. Я… не уверен, что хочу об этом говорить, и…

– Хочешь, дружок, – серьезно возразил Максимилиан. – Ты давно хочешь рассказать это кому-нибудь и надеешься, что станет легче. Силле, – он запнулся и вдруг посмотрел на Дэйра очень странным, задумчивым взглядом. – Не подумай, что хвастаюсь… Я очень сильный телепат. И эмпат. Я могу сделать с твоим сознанием все, что угодно… но только если ты откроешься и позволишь мне это.

– Нет, – ответил Дэйр быстрее, чем понял, что именно говорит. – Я не желаю, чтобы какой-то кровосос копался у меня…

– Силле, – мягко прервал его князь. – Дослушай. Я могу многое. Заставить поблекнуть твои воспоминания… вскрыть все эти мучительные очаги в твоей голове… Но только если ты поможешь мне.

Дэйр зажмурился крепко-крепко, отодвигаясь от вампира к самой стене. Если бы можно было, эльф просочился бы сквозь нее – наружу, в застывший от холода сад, где не будет этого пронизывающего, подчиняющего взгляда.

– Силле… ты ведь расскажешь мне, что случилось с тобой тогда?

Голос обволакивал сознание теплым медом, запахом травы проникая в самую глубь.

– Силле?..

Давление стало невыносимым.

– Да, – выдохнул Дэйр и почувствовал, что гнетущая тяжесть отпускает. – Я расскажу. Но это было давно и…

– Неправда?

– …и не смей никому пересказывать. Лиссэ знает… но не все. И я не однажды пожалел о своей откровенности.

– На этот раз – не пожалеешь, – горячие, огненные пальцы коснулись дрожащих век. – Верь мне.

И Дариэль верил.

– В свои девяносто лет я был… очень наивным юношей, – медленно начал Дэйр, так и не решившись открыть глаза. – И не верил в то, что этот мир может быть жестоким. Даже после смерти Ирсиль. Даже после первого серьезного столкновения с сестрой. Все плохое, страшное казалось мне нелепой случайностью, игрой судьбы.

До тех пор, пока я не встретил своего мучителя. Акери – так его звали.

– Акери? – удивился Ксиль. – Я знаю одного Акери, но это же не мог быть…

– Шакаи-ар, – едва слышно закончил за него Дариэль. – Видишь, у меня есть все причины ненавидеть вашу породу… и бояться тебя. Каждый раз, когда я встречаюсь с твоим взглядом – в памяти воскресает он.

…Ростом он не вышел – чуть повыше Найты, а может и вровень с ней. Черные волосы, отпущенные по эльфийской моде до пояса, белая, как мел, кожа и яркие голубые глаза. Акери был бы похож на тебя, как брат, если бы не его равнодушный, но цепкий взгляд. Он впивался в сердце, как острые шипы ядовитого кустарника, который жалит не по злобе, а лишь потому, что ты забрался в его владения.

Акери просто заявился за мной во дворец, обойдя и охрану, и магическую сигнализацию. Появился в комнате однажды вечером, назвал свое имя… а дальше была темнота.

Если бы я знал, как еще успею соскучиться по ней вскоре, то, наверное, вовсе бы не проснулся.

Но у Акери были другие планы. И поэтому через некоторое время я пришел в себя в просторной белой комнате. Пол пружинил под ногами, как мох. Потолок светился – довольно ярко. Если смотреть на него некоторое время, то потом перед глазами начинали плавать красные пятна. Спустя пару недель я делал это уже специально, чтобы хоть немного раскрасить стены, сводящие с ума своей безупречной белизной.

Рядом со мной на полу лежала фарфоровая кукла с желтыми волосами из шелка и малахитовыми глазами – очень дорогая кукла. И больше ничего. Ни клочочка ткани, ни перышка, ни даже соринки. Акери не оставил мне даже мою одежду.

– Значит, ты ходил все время в неглиже? – хохотнул Ксиль. – Поэтому прячешься теперь за жуткими футболками и свитерами? Я уж молчу про твои отвратительные драные джинсы…

– Вот и молчи, – огрызнулся Дэйр. – Кретин. Мне просто нравится такая одежда. Отца она раздражает. А что касается ситуации тогда… Отсутствие одежды меня мучило меньше всего. Хотя на первых порах я не знал, куда деваться от стыда…

Акери никогда не разговаривал со мной. Обращался как с вещью или очень тупым животным. Иногда отдавал простейшие приказы – встань, иди, стой, сядь. Но чаще просто хватал за волосы и тащил за собой. Молча швырял в купальню, или усаживал напротив, уставившись долгим немигающим взглядом, или пихал в руки миску с едой…

Столовых приборов тоже не было, кстати. И со временем это начало раздражать сильнее, чем постоянный свет над головой. Странно, правда?

Я не мог понять, что от меня нужно этому странному вампиру. На все вопросы он только отмалчивался, не удостаивая меня даже взмахом ресниц. Истерики – игнорировал. Попытки убить его… да, не смейся, были и такие… пресекал в самом начале.

Через пять или шесть дней – точнее не скажу, сам понимаешь – он начал давать мне идиотские задания. Не объясняя сути. Просто вываливал передо мной горку деталек со словами «собери», или лист бумаги с непонятными символами – «переведи»… Всего и не вспомнишь.

Я не справился ни с одним. Не очень-то удивительно.

После каждого провала Акери наказывал меня. Не бил, нет… погружал в сон. И там, в своих кошмарах, я умирал. Раз за разом, мучительно и быстро, от ножа, от падения с высоты, захлебнувшись…

Единственным, что спасало меня от безумия, была та самая кукла.

Я разговаривал с ней, заплетал ей волосы в замысловатые прически, делился страхами, просил о помощи… Спустя целую вечность кошмаров, нелепых заданий и нестерпимо белого света мне казалось, что во всем мире существуем лишь мы трое. Я, Акери, и кукла.

Не помню, что послужило причиной очередной моей истерики. Чувство безнадежности? Я привык к нему. Страх? Он меня не покидал.

Я не помню.

Просто что-то вдруг сломалось во мне. Я долго кричал на Акери, вопил, катаясь по полу, колотил руками и ногами в стену… А потом, от бессилия, схватил куклу и швырнул ее в Акери.

Кукла разлетелась на осколки. Он собрал их все, до единого, и молча вышел.

– Ксиль, будь добр, прекрати. Я не твоя девушка, чтобы меня так тискать.

– Это всего лишь дружеское объятие, Силле. Зачем же так нервничать, – усмехнулся князь прямо ему в лицо. – Эй… ты же не плачешь?

– У тебя галлюцинации. И вообще… заткнись. И встань с моего одеяла.

– Ты плачешь.

– А ты идиот.

Тогда Акери пропал почти на целый день. Когда он вернулся, в руках у него была дурацкая вычурная одежда. Белая, как и все в этой комнате.

«Одевайся, – сказал он равнодушно. – Ты разбил мою куклу. Мне не с чем теперь играть. А ты… все равно бесполезный. Так хоть сойдешь за куклу».

Заданий он мне больше не давал. И не разговаривал – вообще. Будто онемел. Мне тоже запрещалось говорить.

Я почти не спал.

Акери проводил со мной целые дни. Расчесывал до бесконечности волосы. Переодевал. Заставлял стоять или сидеть неподвижно по многу часов… А однажды я проснулся и увидел перед собой лезвие.

Конечно, ты догадываешься, что я сделал.

Но Акери не отпустил меня. Напоил своей кровью, и раны закрылись, будто их не было. А я, кажется, после этого съехал с катушек, потому что дальше не помню уже ничего.

Пришел в себя уже во дворце. Меня вызвала к себе Меренэ… и почему-то испугалась. А вскоре я понял, что во мне пробудился странный дар… исцелять. Нести спокойствие. Я решил, что он не должен достаться злобной сестренке или отцу, который и не подумал спасать меня из лап Акери – и сбежал в Кентал Савал. Там напросился в ученики к одному травнику… Ну, дальше было уже легче.

Иногда мне становилось очень паршиво – ни с того, ни с сего. Как будто в душе поворачивали переключатель. В голове начинало стучать: «Бесполезный, бесполезный, бессмысленный»… И тогда только мысль о том, что я – целитель, и должен спасать чужие жизни, удерживала меня… от страшных вещей.

– Ксиль? Ты чего? – Дэйр тронул за плечо застывшего вампира. – Тебе что, плохо?

Максимилиан моргнул, встряхнул головой – и вдруг улыбнулся, словно пьяный.

– Я нашел их, Силле. Твои блоки. На самоубийство, на страх… много на чего. Акери всегда был садистом и замечательным психологом… но бездарным эмпатом. Этого даже возраст не исправил, уж поверь.

Дэйру показалось, что его вдруг окунули в холодную воду.

– И… что? – голос дрогнул. – Ты можешь их… убрать?

Князь задумчиво сощурился.

– Не убрать… нет. Слишком они старые. Но переправить кое-какие ассоциативные узлы так, чтобы тебе не хотелось вешаться… то есть травиться от всякой ерунды. Ненужная жертвенность, к сожалению, останется, да и самоуверенности тебе я не прибавлю… Но все уже не так плохо, да?

Эльф откинулся на подушки, зажмурившись. Сердце стучало где-то в горле.

– Значит, все это… наносное? Не мое? Самоубийства и все такое… Это неестественного происхождения? Сдвиг в мозгах?

– Сдвиг, сдвиг, – хохотнул Ксиль. – Искусственный. Желание убить себя – неестественно само по себе. А ты как думал? Иначе бы мир вымер. Эх, а вроде бы умным себя считаешь…

Дариэль открыл глаза. Небо за окном посветлело. «Всю ночь проговорили», – с удивлением отметил эльф, не чувствуя ни усталости, ни тоски. Только странную легкость. Руки по-прежнему ничего не ощущали, и дар словно отрезало, но если сосредоточиться хорошенько – можно было и подтянуть непослушными пальцами одеяло, или убрать за ухо непослушную прядь… или благодарно сжать ладонь этого невозможного, невероятного существа рядом. Ничего не чувствуя, но додумывая и жар шелковистой кожи, и кинжальную остроту когтей.

– Спасибо тебе, Ксиль… Я не знаю, что делать, но…

– Жить, дружок, – улыбнулся князь, и эта грустная улыбка словно осветила все его лицо, солнечным бликом мелькнув в глазах, каплей дождя скатившись с губ. – Это сложнее, чем умереть, знаешь ли. Я не стану говорить всякие глупости, вроде того, что будет легко. Будет трудно. Ты теперь начнешь обжигаться о сковородки, ронять посуду, бить колбы в лаборатории, промахиваться мимо пуговиц… Но когда-нибудь обязательно вернешь свой дар. А мы с Найтой всегда будем рядом и постараемся оградить тебя от любых неприятностей – от увертливых пуговиц до смертельных врагов.

Дэйр подумал, что ради того, чтобы ощутить такую нежность и любовь, которую излучала и его маленькая наивная ведьма, и этот язвительный, вредный вампир, стоило потерять дар… на время. Определенно – лишь на время.

– Светает, – сказал он невпопад, хотя на языке вертелось совсем другое слово.

– Да не за что, – усмехнулся князь.

Он, разумеется, все понял.