"1945. Берлинская «пляска смерти». Страшная правда о битве за Берлин" - читать интересную книгу автора (Альтнер Хельмут)

Глава XII Прорыв

Среда, 2 мая 1945 года (раннее утро)

На столе горят две коптилки, отбрасывая слабый дрожащий свет. Мы сидим на стульях и ящиках и продолжаем пиршество. Мы все еще никак не можем привыкнуть к свалившемуся на нас изобилию продуктов. За эту ночь мы, наверное, съели масла столько, сколько за всю нашу военную службу. В углу стоит коробка с банками жира и масла, на которые уже никто не может смотреть. На столе возвышается канистра со шнапсом, и мы продолжаем беспечно опрокидывать стопку за стопкой, не зная, что принесет нам грядущий день. Обер-фельдфебель Кайзер уже нетвердо стоит на ногах и пьет с нами на брудершафт. В его глазах стоят слезы, он обнимает нас и целует в обе щеки. Он плохо выбрит, и его щетина жутко колется. Мы с воодушевлением называем его Артуром и обращаемся к нему на «ты». Об этом раньше нельзя было даже мечтать.

За столом сидит унтер-офицер и о чем-то разговаривает с девушкой из войск СС, которая в данный момент одета в гражданскую одежду. Между ними явно установились близкие отношения, поскольку они называют друг друга «Шнуки» и «Франци». Неожиданно унтер-офицер выхватывает пистолет и кричит, что застрелит соперника, о котором только что узнал. Пытаюсь вырвать у него пистолет, чтобы он не успел натворить бед, но ревнивец неожиданно теряет сознание и погружается в сон. Два солдата перетаскивают его безвольное тело в соседнюю комнату, укладывают на койку и возвращаются обратно. Обер-фельдфебель Кайзер смотрит в пространство остекленевшими глазами и бормочет что-то неразборчивое. Мы уговариваем его прилечь и тоже укладываем на койку. Вскоре раздается громкий храп, свидетельствующий о том, что он наконец уснул.

В комнату входит лейтенант Штихлер и делает нам знак — просит не вставать. Затем достает из кармана какие-то бумажки. Подзывает меня и передает наградные листы о присвоении Железных крестов. Обер-фельдфебель Кайзер, который был награжден Железным крестом еще в Первую мировую войну, получает еще один. Пьяный унтер-офицер, спящий в соседней комнате, тоже удостаивается Железного креста. Мы берем наградные листы и засовываем их в карманы спящих. Лейтенант также дает мне наградные листы для Ритна, Вегнера и других и приказывает отправиться к складу, где они несут караул.

Надеваю шинель и выхожу из казармы под чистое ночное небо. Солдаты торопливо снуют по плацу и исчезают в тени зданий. Возле ворот несколько человек разбирают остатки баррикады, перегораживающей улицу. У входа в восточный блок казарм тускло светит фонарь. Над ним на ветру развевается флаг Красного креста.

Вегнер сидит перед входом и разбирает автомат. Мы вместе спускаемся в бункер. Возле стен стоят ряды ящиков, полных консервных банок с тушенкой, маслом, жиром, шоколадом, фруктами. Несколько комнат открыты, потому что начальник склада, у которого были ключи, вынес коробки с продуктами, загрузил ими повозку и скрылся. Тем не менее еда здесь еще остается, и комнаты до потолка заставлены всевозможными ящиками и коробками. Когда из спальной комнаты появляется Ритн, я передаю ему наградной лист. Садимся на какие-то ящики и едим шоколад и масло, запивая каждый кусочек шнапсом. Мы все ошеломлены последними новостями и рассуждаем вслух о том, чем будем заниматься, когда соединимся с частями армии Венка. Засиживаться с Вегнером и Ритном долго я не могу, потому что мне нужно возвращаться к лейтенанту. Снова набиваю карманы продуктами и ухожу.

Со стороны Рейхсшпортфельда доносятся выстрелы. Пули попадают в здания. Слабые огоньки мерцают в окнах некоторых домов. Время от времени мимо пробегают похожие на тени человеческие фигуры. Перед военным мемориалом штабелями сложены трупы. Ветром частично сорвало брезент, которым они накрыты. Подхожу к медицинскому пункту, где Виндхорст охраняет русских, запертых в подвале. Он уютно устроился за столом и перечитывает старые письма. Лежащие на полу русские настороженно смотрят на меня, когда я влезаю в комнату через окно. Быстро прощаюсь с Виндхорстом, мы обмениваемся адресами, и я возвращаюсь обратно.

Тщетно ищу взглядом часового возле нашей казармы. Спускаюсь по лестнице в подвал. В нашей комнате шумно, звучат песни и смех. К компании присоединились и караульные. Обер-фельдфебель Кайзер снова сидит за столом и поет громче всех. Несколько солдат, стоя на коленях, безуспешно пытаются застегнуть туго набитые ранцы. Кто-то ложкой перекладывает жир из банки в котелок. Рядом стоят несколько открытых ящиков с продуктами.

Уже два часа ночи, и мне пора заступать в караул. В комнате стало тише, все лежат на кроватях, правда, один солдат разлегся прямо на столе. Рядом с тускло мерцающими коптилками стоит канистра со шнапсом. Беру фляжку и наполняю ее про запас. Затем ложусь на койку. Входит унтер-офицер и вызывает караульных. Четвертый час ночи. Я переворачиваюсь на другой бок и засыпаю. Двое солдат, отчаянно чертыхаясь, встают и выходят из комнаты.

Пытаюсь открыть глаза, но они слипаются, будто намазанные клеем. Голова болит так, словно по ней били молотком. Наконец мне удается разлепить веки. Солдаты стоят возле стола, заканчивая укладку продуктов в ранцы. Кто-то пытается разбудить обер-фельдфебеля Кайзера. Осторожно встаю и выхожу на улицу. Часовых у входа нет. Над казармами висит гнетущая тишина. Свежий воздух постепенно приводит меня в чувство. Головная боль понемногу проходит, однако вместо нее приходит ощущение разбитости и огромной усталости. Возвращаюсь в подвал. Дверь в командный пункт открыта. Ротный штабс-фельдфебель стоит в дверях кладовки. Он зовет нас и приказывает взять еще продуктов. Из комнаты для вестовых приходит Блачек. Он сообщает, что ротного штабс-фельдфебеля ждет жена с детьми. Быстро съедаю несколько ломтей хлеба и опустошаю целую банку консервированной колбасы. Двое девушек из войск СС, одетых в гражданские платья, шлепают Кайзера по щекам, пытаясь привести его в чувство. Неожиданно в комнате появляется лейтенант. Заметив бесчувственного Кайзера, девиц и пьяного, еле стоящего на ногах унтер-офицера, он яростно кричит и, хлопнув дверью, уходит.

Унтер-офицер неожиданно приходит в себя и полностью трезвеет. Даже обер-фельдфебель Кайзер поднимается наконец с кровати. Мы надеваем шинели, берем винтовки и в последний раз оглядываем нашу казарму. Прохожу по коридорам. Мешки с песком, каски, клочья мундиров и снаряжения валяются среди куч мусора рядом с брошенным оружием и боеприпасами. Дыры в полу и пробоины в стенах — свидетельства урона, нанесенного ночной атакой. На стене караульного помещения висят старые военные сводки. Русские уже на Одере, англичане и американцы в Баварии и Гессене. Геттинген и Ганновер заняты вражескими войсками. Это все, что осталось от «немецкого жизненного пространства».

На стенах также висят клочки сорванных власовских пропагандистских плакатов. Многие столы и койки в казарменных помещениях перевернуты. На полу валяются обрывки старых газет. Я спускаюсь вниз по разломанной в некоторых местах лестнице. В куче мусора валяется брошенный кем-то панцерфауст. В комнатах с разбитыми оконными стеклами гуляет ветер.

Из темной комнаты подвального помещения доносится чей-то могучий храп. Удивленный, открываю дверь и застываю на месте. Это комната рядом с оружейным складом, в которой живет штабс-фельдфебель Рихтер. Через полуоткрытое окно проникает слабый свет. На столе стоит бутылка шнапса рядом с прочими бутылками со спиртным, лежат куски хлеба, масло и жир. На стуле рядом с кроватью стоит выгоревшая до дна коптилка. Через спинку стула переброшен мундир. На полу валяется женское платье, ботинки на шнуровке и пара дамских туфелек. Штабс-фельдфебель лежит, храпя, на кровати рядом с очень молодой девушкой, в которой я узнаю официантку из столовой, которая несколько дней назад добровольно вступила в ряды войск СС. Пресловутый «надсмотрщик с плантации», штабс-фельдфебель Рихтер, которого многие солдаты за глаза называют «бульдогом», встреч с которым мы всегда старались избежать, оказывается, не чужд мирских удовольствий.

Где-то раздается громкий свист. Храпение переходит в стоны. Я поворачиваюсь кругом, шагаю за порог, с силой захлопываю дверь и громко барабаню в нее кулаками. Мне кажется, что сейчас обрушится потолок. Из комнаты доносится сдавленный крик, и я быстро выхожу в коридор. Навстречу мне идут солдаты, нагруженные плотно набитыми ранцам, рюкзаками, коробками, боеприпасами. Они поднимаются вверх по лестнице и выходят на плац. Похожу к своей койке, чтобы забрать винтовку. Обер-фельдфебель Кайзер все еще не протрезвел, он просит оставить его в покое. Две девушки и несколько солдат пытаются поднять его, но вскоре отказываются от своих намерений и уходят. С Кайзером остается лишь одна девушка. На столе лежат несколько коробок с пистолетными патронами. Я быстро засовываю их в карман, надеваю фуражку, беру каску и винтовку и выхожу из казармы.

Весь личный состав роты выздоравливающих собрался возле входной двери. Вместе с солдатами находится ротный командир, лейтенант Штихлер. Он задумчиво прохаживается из стороны в сторону и посматривает на часы. Он еще сильнее подволакивает ногу и опирается на трость. Лицо у него усталое, но взгляд по-прежнему живой и бодрый. В дверном проходе стоит ящик конфет, из которого мы время от времени угощаемся. Стоящая рядом с ним огромная коробка с сигаретами стремительно пустеет. Многие из нас нагружены припасами, как вьючные животные. Рюкзаки набиты настолько плотно, что их лямки вот-вот порвутся. Карманы шинелей заполнены до отказа. Многие держат в руках тяжелые картонные коробки. К нам подходит ротный обер-фельдфебель вместе с женой и двумя детьми. За спиной у жены тяжелый рюкзак, в руках две полные сумки. Дети также нагружены едой. Они живут неподалеку от станции метро и бежали в казармы после того, как русские подошли совсем близко к их дому. Им пришлось бросить все имущество и бежать к мужу и отцу, чтобы вместе с ним отправиться в последний поход на восток. В дверях появляется штабс-фельдфебель Рихтер, следом за ним выходит девушка в мятом платье и такой же неопрятной блузке. Пилотка криво сидит на ее голове. У нее темные круги под глазами и чрезвычайно смущенный вид. Лейтенант Штихлер посылает солдата за обер-фельдфебелем Кайзером. Солдаты из склада и Ритн пока еще не пришли, и за ними отправляется Блачек.

Рота за ротой выходит из казарм и направляется к воротам. На улицу выходят гражданские. Мы строимся. Женщины и девушки, которые хотят воевать вместе с нами, ждут в стороне. Затем мы уходим, вливаясь в густой людской поток, и медленно двигаемся вперед. Гражданские из подразделений фольксштурма быстро догоняют нас, торопясь к своим домам. Наконец мы достигаем ворот. «На месте, стой!» Это командует наш лейтенант. Мы сворачиваем и оказываемся в главном потоке людей и транспорта, текущем по улице, и быстро рассредоточиваемся, потому что дорога буквально забита всевозможными транспортными средствами. Это трактора, тянущие артиллерийские орудия, мотоциклы, доверху набитые офицерские автомобили. Во многих из них сидят женщины в роскошных шубах. Даже повозки с лошадьми пытаются вырваться вперед, проезжая вдоль трамвайных путей. Солдаты отчаянно пытаются проложить путь в этом транспортном хаосе. Основная масса войск в данный момент пробивается на запад для соединения с частями армии Венка, которая находится неподалеку от Потсдама[135]. Отдаю себя на волю человеческого потока, стараясь не отставать от товарищей в мешанине солдатских колонн и транспорта. Справа от меня военные и гражданские торопливо двигаются вдоль железнодорожной насыпи. Кто-то пытается опередить других и карабкается вверх по склону. Слева тянутся садовые участки, владельцы которых стоят у ограды и наблюдают за происходящим. Двигаться вперед становится все сложнее и сложнее. На дороге возникают пробки. Легковым автомобилям приходится останавливаться, офицеры вылезают их них, возбужденно расхаживают поодаль, успокаивают своих жен или подружек. В окнах машин можно увидеть дорогие чемоданы, ковры и тюки с одеждой. Эти господа явно поняли, что надеяться на победу больше не стоит, и хотят, чтобы солдаты проложили им путь, выбивая противника из зданий, вытесняя его с улиц, чтобы они могли ехать в шикарных машинах, набитых дорогим барахлом, и, вырвавшись из адского котла, сомкнуться с армией Венка.

Проходим под мостом линии наземного метро. Вдоль улицы тянутся фундаменты и развалины сожженных домов. Перед нами масса людей, не способных двигаться. Слышны звуки выстрелов. В гуще солдат вижу женщин с сумками и рюкзаками, многие из них ведут за руку детей. Большинство гражданских — это жители городских окраин, которые устремились на запад, убегая от наступающих советских войск. Кое-кто из солдат исчезает в соседних домах. Неожиданно замечаю нашего ротного обер-фельдфебеля с женой и детьми. На короткое мгновение в толпе мелькает лицо нашего лейтенанта. Пытаюсь пробиться к нему, локтями прокладывая путь, но мне это не удается, потому что улица полностью перекрыта, и я крепко прижимаюсь к зданиям. За баррикадой волнуется людское море. Прямо на глазах события начинают развиваться с ошеломительной быстротой. Передвижная четырехствольная зенитная установка выпускает залп по ратуше Шпандау, откуда прямо по баррикаде бьет враг. Мост через Хафель взорван, его обломки лежат в воде[136]. Справа линия наземного метро, идущая от главной железнодорожной станции Шпандау, проходит между зданиями, а за баррикадой находится подземный переход. Вражеский огонь немного ослабевает из-за залпов нашей зенитки, посылаемых на ту сторону реки. Перескакиваю через баррикаду и выбегаю на улицу. На тротуаре и проезжей части дороги лежат трупы. Раздается треск пулеметных очередей и винтовочных выстрелов. Пули свищут у меня над головой, впиваясь в стены домов. Наконец я оказываюсь в подземном переходе, где могу немного отдышаться. Находящаяся за моей спиной улица почти пуста, только над баррикадой время от времени появляются солдатские каски. Иногда кто-нибудь перебегает улицу удачно, иногда падает, сраженный пулей.

Над головой снова свистят пули. Под мостом собралось несколько солдат, у них мокрые от пота лица. Нашему ротному обер-фельдфебелю и его жене удалось живыми и невредимыми добраться до подземного перехода. Их дети, дрожа от страха, стоят рядом с ними. Неожиданно откуда-то из переулка появляется грузовик, мчащийся прямо по телам убитых и раненых. Ветровое стекло расколото, лицо водителя перекошено и исполнено решимости любой ценой двигаться вперед. Когда он проезжает мимо нас, мы выскакиваем из укрытия и, прячась за машиной, перебегаем на противоположную сторону улицы. Начинается настоящий ад. От пулеметных очередей и взрывов гранат обрушиваются стены домов. Нам, к счастью, удалось прорваться в безопасное место.

Слева и справа от нас сплошные руины. Поток людей немного ослаб, все стараются спрятаться за той стороной баррикады, которая остается недосягаемой для огня противника. Лишь изредка отдельный солдат или гражданский пробегает вдоль стен домов, остальные пережидают, прячась в развалинах. Надеваю каску и выглядываю на улицу, вслушиваясь в звуки боя. Окружающие дома выглядят так, будто их спилили гигантской пилой на уровне первого этажа и стены обрушились внутрь и вниз, в подвалы. Люди пытаются пробраться через груды кирпича с одной лишь целью — вырваться на запад к армии Венка, подальше от Берлина, превратившегося в безжизненные руины, в одно гигантское кладбище. Гонимые паническим страхом люди бегут сквозь огонь пожарищ. Берлин охватила безумная пляска смерти, незримая коса которой безжалостно косит солдат и гражданских, мужчин и женщин, стариков и детей. Улица заканчивается, и перед нами появляется дорожная развилка. Здесь тоже сплошные развалины, среди которых столпилась масса людей. Слева улица идет наверх, к мосту. Именно туда устремляется человеческий поток. Один за другим люди выбегают из укрытий и, поднявшись по лестнице, бегут по мосту. Позади нас вырастает целая толпа. Рядом со мной и другими солдатами бегут женщины с детьми на руках, дети постарше, старухи, подростки обоего пола. Я опасливо посматриваю на верхние ступеньки лестницы. Русские по-прежнему обстреливают мост, который буквально залит кровью. Мне становится страшно.

Те, кто находится сзади, кричат, чтобы мы не задерживали движение, и, напирая на нас, выталкивают вперед. Делаю глубокий вдох и совершаю рывок. Мы попадаем под пулеметный огонь и оказываемся в кровавой мясорубке, поливаемые свинцовым дождем пуль. Поверхность дороги скользкая от крови. Трупы валяются на мосту и свешиваются с перил. Машины и танки мчатся к другому берегу, с хрустом раздавливая мертвые тела. Бросаюсь вперед, ничего не видя, движимый лишь мыслью о том, что нужно поскорее перебежать мост.

Падаю на землю и прячусь за бетонным столбом. Рядом со мной лежит труп. Неизвестно откуда возникший грузовик врезается в пролет моста и перегораживает путь потоку людей и машин. Какой-то солдат и женщина прячутся под ним от вражеского огня. Теперь по мосту бьют артиллерийские орудия. Я снова поднимаюсь на ноги. Вижу перед собой фигуры бегущих и тут же падающих людей. Ничего не ощущая, бегу вперед, перескакивая через тела мертвецов и наступая на раненых. Сейчас каждый озабочен лишь самим собой и собственной безопасностью. Думать об окружающих сейчас нет времени. Достигаю края моста и прячусь за баррикадой, судорожно хватая ртом воздух. Пули свистят над моей головой, попадая порой в находящихся рядом людей. Количество человеческих фигур, бегущих по мосту, с каждым мгновением становится все меньше. Изрешеченные пулями и истекающие кровью женщины с детьми, девушки, парни из гитлерюгенда и старики падают, увлекая за собой остальных. Смерть снова затевает свою жуткую пляску. По мосту катят танки, давя живых и мертвых людей, превращая их в жуткое месиво, перемалывая своими гусеницами человеческую плоть в кровавую кашу.

Перебегаю дорогу, чтобы укрыться среди развалин домов, потому что там безопаснее, ведь сейчас враг ведет огонь только по мосту. Какой-то генерал люфтваффе[137] уже собирает вокруг себя солдат и расчеты зенитных орудий. На мосту неожиданно раздается взрыв. Это снаряд попал в грузовик с боеприпасами, который вспыхивает, как факел. Люди с криками отскакивают от него. Пролет моста рушится, и люди падают в воду уже на другой стороне Хафеля. Кажется, будто снова разверзся настоящий ад.

Ползем, старясь держаться ближе к развалинам зданий, один за другим. Мост теперь превратился в непреодолимое препятствие. Мы приближаемся к охваченной огнем ратуше Шпандау. На улицах идет стрельба, вражеский огонь не ослабевает ни на минуту. Повсюду валяются трупы гражданских с белыми повязками на рукаве. Как свечки, горят подбитые машины. В подземном переходе станции метро пожар, но нам все равно приходится бежать через огонь. Справа линия наземного метро, ведущая к станции Шпандау-Вест, слева — взорванный мост, ведущий к главной железнодорожной станции Шпандау.

Взяв оружие на изготовку, идем мимо разрушенных зданий. Стреляем в переулки и окна домов при первом же подозрительном движении. Улицы переходит какой-то гражданский с тяжелой сумкой. Солдат останавливает его. Гремит выстрел, и солдат опускается на землю. Гражданский тут же исчезает в ближайшем здании. Несколько солдат бросаются вслед за ним.

На улице вспыхивает подбитый немецкий танк. В следующее мгновение взрывается боекомплект. В воздух взлетают осколки, и мы бросаемся врассыпную.

Над головой свистят пули. Иногда в окнах домов появляются и тут же исчезают испуганные лица местных жителей. Вражеская истребительная авиация поливает улицы огнем пулеметов и пушек, загоняя нас в дома[138]. После того как самолеты противника улетели, мы выбираемся наружу и двигаемся дальше. Однако огонь вражеской артиллерии не прекращается ни на минуту, и мы запрыгиваем в щель-убежище, тянущуюся вдоль дороги и упирающуюся в забор между домами. Мы то высовываем головы, то прячем их в песок[139]. Траншея постепенно заполняется другими солдатами. Какой-то офицер СС пытается отправить нас в бой, чтобы выбить противника с садовой дорожки слева от нас. Однако его угрозы тщетны, потому что мы больше не подчиняемся ничьим приказам.

Огонь противника немного ослабевает, и на улице появляются знакомые мне лица. Лейтенант Штихлер, штабс-фельдфебель Рихтер с его подружкой, Блачек и другие солдаты из роты выздоравливающих. Вокруг нас не только военные, но и гражданские, женщины, старики и дети, которым удалось вырваться из ада, разразившегося на берегах Хафеля. Пляска смерти продолжается, и над трагедией Берлина занавес опускается пока еще очень медленно. Мы все еще пробиваемся навстречу армии Венка, в которой видим свое последнее спасение. Однако никто из нас не знает, что произойдет с нами после того, как мы доберемся до цели.

Атака истребительной авиации русских закончилась. Мы медленно бредем мимо домов. На улице справа протянулась красная кирпичная стена какой-то фабрики. Зданий за ней больше нет. Некоторое время спустя мы снова оказываемся в жилом квартале. На перекрестке стоит бронетранспортер войск СС. Несколько солдат пытаются установить на лице пулемет, но вскоре погибают. При попытке перебежать поле штурмовая группа выбита полностью. Солдаты рассредоточиваются по соседним домам, ожидая прекращения огня. Снова замечаю лицо нашего лейтенанта за фабричными воротами на другой стороне улицы и перебегаю к нему. Офицер-эсэсовец говорит, что на садовых участках находятся лишь части снабжения русских. Неужели он думает, что мы готовы умирать ради этого? Часть солдат из нашей казармы собрались возле фабричных ворот. Артиллерийский обстрел неожиданно возобновляется. Мы двигаемся дальше, проходим через здания цехов с массой токарных и фрезерных станков. Потолки зияют огромными дырами. Проходим через лесопильный завод. Стены сараев разбиты, повсюду разбросаны недавно распиленные доски, в свежих воронках, оставленных взрывами, лежат тела убитых. С грохотом ступаем по доскам, затем шагаем по траве и перелезаем через невысокий забор. Где-то вдалеке справа находится железнодорожная линия. Приближаемся к небольшим дачным домикам, окруженным садами. Мы вышли к Штаакену, району садовых участков[140]. Артиллерийский обстрел усиливается. Снаряд попадает в сарай, только что оставшийся у нас за спиной. В воздух взлетают обломки досок. Вскоре снаряды ложатся среди деревьев и тропинок, попадают в дома. Вырытое в песке укрытие-щель, перед которым мы оказываемся, полно людей. Мы заходим в один из домов и спускаемся в подвал. Следом за нами подходят раненые, их тут же начинают перевязывать. От взрывов в оконных переплетах дрожат стекла. Подвал и лестница битком набиты людьми. В воздухе стоит запах крови и пота. Слышен громкий детский плач. Снаружи доносится несмолкаемый грохот взрывов. Не в силах больше оставаться в подвале, поднимаюсь наверх, но из дома не выхожу. Если снаряд угодит в подвал, то мы превратимся в кровавое месиво. На стенах и двери видны свежие следы крови. Захожу в гостиную комнату, дверь в которую открыта. Богатое убранство свидетельствует о хорошем вкусе хозяев. Окна разбиты, пол усеян осколками стекла. Из кухни видна железнодорожная ветка, за которой предположительно находятся русские.

Какой-то человек бежит по садовой дорожке и исчезает в соседнем доме. Захожу в спальню и выглядываю в сад. В том месте, где было небольшое укрытие от воздушных налетов, теперь огромная воронка, возле которой валяются трупы и оторванные конечности. Двое солдат приводят в дом раненого. Ему попал в живот осколок, наверное, он долго не протянет. Нет ни врачей, ни санитаров, которые могли бы оказать ему медицинскую помощь.

Когда обстрел немного утихает, из подвала выходят мои товарищи. Лейтенант говорит, чтобы мы не отставали от него. Выходим из дома и шагаем по садовой тропинке. Человек из соседнего дома показывает нам путь, и мы двигаемся дальше, перелезаем через забор, избегая дорожек, по которым ведется огонь. Снова перебираемся через забор и оказываемся в саду. Входим в дом и спускаемся в подвал.

Нас двадцать человек, пришедших из Рулебена. Хозяева дома, пожилая пара, приносят нам стулья и табуретки. Наш приход, видимо, напугал их, потому что над входом все еще висит белый флаг. Они говорят, что нашего наступления русские не ожидали. Находившийся у них на постое офицер ушел рано утром, посоветовав им бросить все и уходить. Сегодня он снова вернется сюда. Я сижу, не снимая каски, и незаметно для самого себя засыпаю. Лейтенант Штихлер достает из кармана карту, разворачивает ее и объясняет, что мы должны делать. Нам надлежит из Штаакена добраться до учебного центра в Деберитце. Армия Венка располагается за деревней Деберитц, где она заняла позиции, ожидая нашего прихода. Мы получим несколько недель отдыха. Нас разместят в домиках, которые подготовила для нас армия Венка. Сам рейхспрезидент Дениц разъяснит нам сложившуюся обстановку. Частями генерала Венка у русских отбиты Потсдам и Науэн.

В комнате осталось уже не так много молодых лиц. Среди тех, кто был вместе со мной призван пять недель назад, вижу одного только Блачека. Вегнер и другие куда-то бесследно исчезли. Нас было 150 молодых людей, из которых в живых осталось только восемь. Интересно, что стало с остальными? Живы ли они?

На улице снова стало немного тише. Откуда-то доносится рев танковых моторов. Мы выходим из подвала. Несколько солдат и офицеров расхаживают на углу улицы возле танков, машин и штурмовых орудий, установленных под деревьями. Генерал люфтваффе, прислонившись к танку, о чем-то разговаривает с офицером СС. Солдаты стоят в саду и на улице.

Двигаемся дальше. Женщины и дети сидят на броне танков, прижимая к себе свой жалкий скарб, держась за стволы пушек. Танки выезжают на улицу, проезжая рядом со стоящими грузовиками и легковыми машинами. Двигатели оживают, и все новые танки приходят в движение, лязгая гусеницами. Они сворачивают за угол и исчезают из поля зрения. Танки один за другим проезжают мимо нас. Они все нагружены едущими на броне гражданскими и солдатами. Неожиданно возобновляется стрельба. Сначала отдельные орудийные выстрелы, затем грохот взрывов превращается в сплошной нескончаемый шум. По проезжающим танкам и машинам враг ведет ожесточенный огонь из домов. Мне кажется, что я снова оказался в аду.

Грузовики переполнены солдатами. Хотя согласно приказу в кузов следует брать одного раненого, это требование не соблюдается. Никто не хочет терять место, полученное с такими усилиями. Те, кому не нашлось места в машинах, пытаются следовать дальше, отправляясь в обход.

В кузовах грузовиков все плотно сбились в кучу — солдаты, женщины, дети и старики. Я сажусь на левое крыло. Держаться мне не за что, и я вцепляюсь в прорези капота. На левом крыле устраивается какая-то девушка. Люди цепляются за машину, повиснув на бортах. Грузовик берет с места, и мы мчимся по улице. Сильный поток воздуха бьет мне в лицо, и глаза начинают слезиться. Продолжаю крепко держаться за капот, упираясь ногами в передний бампер. Грузовик резко сворачивает за угол, и я чуть было не слетаю на землю. Из домов ведется огонь. Враг прячется за воротами и фонарными столбами, стреляя по проезжающим машинам.

Прямо на дороге сидит раненый. Он видит, как мчимся прямо на него, но не может отодвинуться. В следующее мгновение его уже не видно, потому что грузовик переехал его и покатил дальше. Раздается громкий крик, и на правом крыле машины уже никого нет. Две руки цепляются за металлическую поверхность капота и тут же соскальзывают. Навстречу нам летят дома и деревья. Грузовик бросает из стороны в сторону. Не разбирая дороги, он едет по телам и живых, и мертвых. Мы каждую минуту рискуем перевернуться, закладывая виражи на огромной скорости. Каска съехала мне на глаза, и я ничего не вижу. Слышу лишь свист ветра.

Мы неожиданно останавливаемся, и я спускаюсь на землю на негнущихся ногах. В поле за деревней идет бой. Откуда-то сзади слышатся выстрелы, взрывы и крики — адская музыка войны. С грузовика сбрасывают тела тех, кого убило по пути. С едущей впереди машины «Скорой медицинской помощи», которая сворачивает за угол, на землю стекает кровь. Снова забираюсь на машину. Двигатель грузовика снова оживает, и мы заходим на очередной круг безумного танца смерти. Мимо нас снова мелькают деревья, дома, трупы. Противник по-прежнему поливает нас дождем пуль. Из-за угла какого-дома нас обстреливает вражеский пулемет, однако мы благополучно уходим от смертельного огня. Дороге, кажется, не будет конца, как не будет конца обстрелу. Неужели весь день будет так?

Наконец стрельба немного стихает, и шум боя остается позади. Грузовик сбрасывает скорость. Проезжаем какую-то деревню и едем по следам, оставленным гусеницами танков. Снова попадаем под вражеский огонь. Стреляют из траншеи, выкопанной в поле слева от нас. В сторону траншеи летят несколько ручных гранат, и обстрел прекращается. Несколько машин с простреленными шинами застряли в песке, несколько других, буксуя, пытаются ехать вперед. Восьмерка лошадей вытягивает съехавшую в кювет пушку. В том же направлении двигаются пешие солдаты и гражданские, среди них даже есть женщины.

Удивительно, как им удалось живыми выбраться из этого ада.

Перед нами возникает дорожная пробка. Дорога поворачивает направо к ферме. На повороте застрял какой-то грузовик. Неожиданно рядом с дорогой начинают рваться снаряды. Стоящая перед нами машина вспыхивает, как спичка. Пассажиры поспешно спрыгивают на землю и в горящей одежде бегут в поле. Снаряд попадает еще в одну машину, и в воздух взлетают развороченные тела и оторванные конечности, заливая все кровью. Другая машина, стоящая впереди нас, не может двигаться, потому что между ее колесами застряли мертвые тела. Вокруг нас неумолчно гремят взрывы. Снаряды попадают в сбившиеся в кучу машины, разбрасывая во все стороны осколки и куски окровавленной плоти. Следующий снаряд вполне может попасть в наш грузовик, и поэтому я спрыгиваю на землю и бегу вправо, в направлении траншеи, проходящей под забором. Неожиданно что-то ударяет меня, и я падаю. В ужасе пытаюсь понять, что это такое. Это человеческое тело, вернее то, что осталось от него, кровавый обрубок, один лишь торс, без головы, рук и ног. Выскакиваю из траншеи с такой прытью, будто меня хлещут плетками сотни разъяренных демонов. Моя форма вся заляпана кровью, которая, как мне кажется, льется с небес. Пробегаю по траншее, которая полна солдат и гражданских, и устремляюсь в открытое поле. Вражеские истребители летят на бреющем полете, поливая землю снарядами и пулями. Вокруг меня фонтанами взлетают вверх осколки и комья земли. Воздух оглашают пронзительные крики раненых. На повороте дороги целая куча подбитых, опрокинутых и горящих машин и бестолково мечущихся людей. Вижу человеческие фигурки, бегущие по полю под свинцовым дождем. Кто-то падает, сраженный пулей или осколком. Траншея проходит под забором, и две девушки пытаются просунуть в дыру велосипед. Поняв тщетность своих попыток, они бросают его. Повсюду лежат убитые и раненые, с каждой новой воронкой, образовавшейся в земле, их становится все больше и больше. Стадо коров, пасшихся неподалеку, похоже, обезумело от страха. Животные мечутся во все стороны, сбивая людей с ног. По полю, рыча моторами, катят танки. Они сметают все на своем пути, давят тяжелыми гусеницами живых и мертвых. Я бегу вперед и слышу, как над головой свистят пули и с ревом пролетают вражеские истребители, огнем пулеметов безжалостно выкашивая находящихся на поле людей.

Я останавливаюсь. Бежать бессмысленно. Смерть все равно быстрее, она выбирает, кого хочет. От нее не уйти. Вокруг меня настоящий ад. Заползаю в погреб дома, стоящего у дороги. Мимо, спотыкаясь и падая, бегут люди. Иногда рядом с домом проезжает танк. Зажимаю уши, чтобы не слышать хруста раздавливаемых человеческих тел. Стрельба и взрывы, как мне кажется, сделались еще громче. Вылезаю из погреба и бросаюсь вперед.

Неожиданно меня обдает фонтаном земли, и я падаю. Чувствую острую боль в ступне. Неужели это конец? В глазах у меня темнеет. Боль в ноге не прекращается. Несмотря на боль, поднимаюсь. Меня едва не сбивает с ног неизвестно откуда взявшаяся лошадь, но я, не оглядываясь, бегу дальше. Я хочу жить, просто хочу жить.

Пробегаю еще несколько метров и оказываюсь возле леса. Обстрел немного ослабевает, шум становится тише. Ускоряю шаг, чтобы поскорее углубиться в лес, где можно укрыться от смерти. Бросаюсь на землю, вжимаясь лицом в мягкий мох. Адский грохот в моей голове понемногу стихает.

Осматриваю ногу. В мой правый сапог впился осколок, так сильно затруднявший ходьбу. Чувствую, что боль усиливается. Заставляю себя не думать о ней, понимаю, что нужно встать и идти по дороге бегства и отступления.

Среда, 2 мая 1945 года, после полудня

Чувствую, что мое тело немного расслабляется, освобождаясь от былого напряжения. Шум боя, оставшийся у меня за спиной, не утихает. Люди, с трудом вырвавшиеся из ада, бросаются на землю, найдя приют и спасение под кронами деревьев. Там, на поле, все еще идет бой, свистят пули, снаряды перепахивают землю. Между ними отчаянно лавируют машины, пытающиеся проложить путь между огромными воронками. Иногда откуда-то появляются танки, на броне которых жмутся перепуганные люди. Им повезло больше остальных, потому что они вырвались из-под обстрела быстрее, чем те, кто пересек поле на своих двоих. Танк останавливается у кромки леса. Открывается башенный люк. Командир бронемашины сбрасывает убитого, которого насмерть посекло осколками. После этого танк катит дальше и вскоре скрывается в чаще леса.

Встаю и иду дальше, не желая отстать от других. В лесу повсюду разбросаны рюкзаки, узлы с одеждой, оружие и боеприпасы, продукты, обмундирование. Все это бесполезный балласт, совершенно ненужный в безжалостной пляске смерти. Тем не менее некоторые солдаты и гражданские упорно продолжают тащить какие-то вещи, очевидно, не в силах расстаться с ними. Это абсолютно ничтожное барахло, не имеющее никакой ценности по сравнению с человеческой жизнью. Рядом со мной медленно едет танк. На его броне лежит раненый. У него почти полностью оторвана нога ниже колена, она держится всего на одном лоскуте кожи и медленно покачивается взад-вперед, когда танк подскакивает на ухабе или попадает в рытвину. По броне на гусеницы стекает кровь, оставляя следы на песке. Рядом с раненым сидит женщина. Она поглаживает его руку, изуродованную осколком снаряда. Ее пальцы перепачканы его кровью. Раненые, которые из последних сил доковыляли до леса, теперь лежат в лесу возле дороги, медленно истекая кровью. Они все еще находятся в ясном сознании и видят, как армия проходит мимо них, не оказывая им никакой помощи. Ни врачей, ни санитаров нигде не видно, но даже если они и есть, то все равно равнодушно проходят мимо.

Изо всех сил сдерживаюсь каждый раз, когда делаю шаг и чувствую, что ногу пронзает острая боль. Когда мимо проезжает машина медицинской помощи, хватаюсь за дверь и иду рядом. Машина переполнена и медленно катит вперед на шинах, из которых выпущен воздух. Тяжелораненые лежат даже на крыше. Людей со слабыми ранениями, способных передвигаться самостоятельно, просто не принимают в счет. Отпускаю дверцу и медленно иду по дороге.

Мимо меня проезжает грузовик с прицепом. Шина одного из задних колес прострелена, и машина виляет из стороны в сторону, рискуя застрять между деревьями. Чем дальше в лес мы уходим, тем тише становится шум боя, звучащий у нас за спиной. Время от времени залпы шрапнели срезают верхушки деревьев, и на нас градом летят осколки. Все разом останавливаются на несколько секунд, затем снова продолжают идти вперед. На дороге лежит раненый, свалившийся с танка. Он стонет и просит помочь ему, но тут же замолкает, когда его переезжает какая-то машина. Бесстрастно прохожу мимо него. Трупы во множестве валяются повсюду. Их стараются обходить.

Неожиданно вспоминаю о том, что где-то потерял винтовку. Должно быть, я выпустил ее из рук, прыгая в окоп. Достаю из кармана пистолет. Сжимаю горячей рукой его гладкую прохладную поверхность, затем засовываю за поясной ремень. Время от времени присаживаюсь на поваленное дерево и немного отдыхаю. Некоторые солдаты и гражданские, тупо глядя перед собой, ложатся на землю. Среди нас несколько женщин, которым посчастливилось остаться в живых после ураганного огня вражеской артиллерии.

Вскоре страх перед врагом заставляет нас ускорить шаг. Ускоряемся каждый раз, когда вдали раздается новый, более громкий орудийный залп или сверху слышится гул авиационных двигателей. Страх не оставляет нас даже в те минуты, когда становится тихо. Ползучий, мерзкий, безмолвный страх не дает нам спокойно двигаться вперед. В моих ушах зловеще звенят слова «героическая жизнь» и «героическая смерть». Люди идут в основном поодиночке, иногда парами. Лес напоминает огромный лабиринт, которому, похоже, никогда не будет конца. Каждый следит лишь за человеком, идущим впереди него, и машинально повторяет его движения, например, так же, как он, перешагивает через поваленное дерево. На правой стороне дороги видны следы гусениц, глубоко впечатанные в песок. Идем по этим следам как за путеводной нитью, способной вывести нас в безопасное место.

Мы движемся уже очень долго, наверное, несколько часов, представляя собой смертельно усталую массу людей. Иногда с ветвей взлетает птица или прямо из-под ног выскакивает заяц, тут же бросающийся наутек. В лесу становится тихо. Все идут молча. Нас со всех сторон окутывает величавая тишина природы, позволяющая нам спокойно вздохнуть. Расстояние между идущими становится все больше. Уже очень трудно различить фигуру, идущую впереди тебя. Наконец лес заканчивается.

Шагаем по полю, поросшему густым кустарником. Справа находятся лесопосадки, где высажены сосны примерно в рост человека. Со стороны кромки леса время от времени раздаются одиночные выстрелы. Перехожу на другую сторону дороги и начинаю продираться сквозь заросли сосен. Колючие ветки больно хлещут по лицу. Мои руки скоро становятся липкими от сосновой смолы. На тропинке лежит раненый с перебинтованной ногой. Вдали слышится новый выстрел, и я торопливо ускоряю шаг. «Помоги мне, товарищ, прошу тебя, помоги!» Я ничем не могу помочь этому бедняге и зажимаю уши, чтобы не слышать его жалобных криков.

Слышу у себя за спиной лошадиное ржание и оборачиваюсь. Какой-то человек ведет в поводу навьюченную тяжелыми тюками лошадь. Вскоре лесопосадки заканчиваются. Справа дорога начинает подниматься вверх. Неожиданно появляются старые заброшенные дома, стены которых поросли мхом. Похоже, что в них давно никто не живет. На одном висит табличка с размытой дождями надписью — «Деберитц». Дома и наполовину сгнившие ветхие сараи с виду не внушают никакой угрозы, однако я ускоряю шаг, потому что за мирными фасадами вполне может прятаться враг. Наконец дома остаются позади, и снова начинается лес. Вижу указатель, из которого явствует, что мы приближаемся к аэродрому Штаакена. Рядом должен находиться и военно-учебный центр, где заняла позиции ожидающая нас армия генерала Венка. Мне кажется странным, что она не стала пробираться к Штаакену, поскольку противника в лесу не оказалось. Однако я стараюсь не слишком задумываться об этом, и мои мысли переключаются на долгожданный отдых и покой, который мы скоро обретем. Идем по следам танковых гусениц, которые хорошо видны на земле. Местность изменилась, стала всхолмленной, кое-где видны редкие сосны. Почва скудная, песчаная. Ноги вязнут в песке. Песок — явное свидетельство того, что мы находимся в самом сердце Бранденбурга. На вершинах отдельных холмов стоят деревянные дома, ярко раскрашенные, наполовину скрытые густым кустарником. Многие из них полностью разрушены. Вижу вросшие в землю бетонные долговременные огневые сооружения. Повсюду валяются заржавевшие осколки снарядов, земля распахана многочисленными воронками. Шагаем через стрельбище, где когда-то проходили стрелковую подготовку солдаты.

Дорогу перегораживает горящий танк. На его покрытых камуфляжной раскраской боках видны немецкие кресты. Неожиданно с громким хлопком и свистом взрывается боекомплект. Приходится идти в обход, и я вскоре теряю из вида человека, за которым шел следом. Он как сквозь землю провалился. Ищу следы танковых гусениц и наконец нахожу их, а также разбросанные вещи тех, кто шел впереди меня. С облегчением шагаю дальше.

Подлесок снова превращается в густой лес. Над верхушками деревьев пролетает самолет. Учебный полигон заканчивается. За спиной у нас остается табличка «Вход запрещен». Армии Венка по-прежнему нигде не видно, как не видно и приготовленных для нас домиков.

Снова чувствую боль в ноге, однако она уже не такая острая, как раньше. Метрах в ста позади себя замечаю какого-то гражданского. Дорога снова поднимается вверх. Вижу танк, стоящий прямо передо мной. Люди обходят его и садятся на поваленные деревья. Кто-то ложится на землю и принимается за еду или курит. Здесь смешались в одну кучу офицеры и солдаты, гражданские, фольксштурмовцы, девушки из отрядов трудового фронта, женщины-связисты в форме, даже дети. Водитель танка с темным от пыли лицом нервно ходит вокруг своей бронемашины, озабоченно рассматривая раскаленные броневые плиты над двигателями, работавшими без перерыва с самого утра.

Перед танком стоят несколько автомашин. Раненых выгружают из машины «Скорой медицинской помощи» и выкладывают на землю возле леса.

— Им уже ничем не помочь, — неожиданно произносит кто-то рядом со мной. — Они занимают места здоровых людей.

Два офицера СС в чине майора стоят рядом с генералом возле танка и рассматривают карту. Это тот самый генерал, который вместе с нами находился на мосту и сумел прорваться сюда. Подхожу к танку, ложусь на землю, достаю сигарету и прошу у майора спички. Затем вытягиваюсь во весь рост, курю и смотрю на деревья. Боль в ноге немного ослабла. Офицеры заигрывают с дамами, те радостно смеются. Звук чужих голосов смутно доносится до меня, замечтавшись, я плохо понимаю смысл произносимых слов. На землю летят обертки от конфет и пустые коробочки от шоколада.

Генерал подходит к офицерам СС и показывает на часы. Все медленно собирают вещи и встают. Женщин усаживают на танки, и они исчезают в башенных люках. Затем офицеры кладут вещи в машину «Скорой помощи». Ждем команды продолжать марш.

Два русских летчика с бритыми головами сидят на поваленном дереве. На обоих плотные комбинезоны. Один из них ранен в плечо. Они сидят молча и с любопытством наблюдают за происходящим. Рядом стоит эсэсовец с автоматом, не спуская глаз с пленных. Русским пришлось совершить аварийную посадку, после того как был пробит бензобак самолета, сообщает мне один из наших солдат. Их уже допросили и скоро расстреляют. Я без всякого интереса выслушиваю это, потому что сегодня видел слишком много смертей, но мне стыдно за тех, кто отдал такой приказ. Но если так поступают с немцами русские, то чему удивляться.

Танки и машины полностью заняты людьми. Оживают двигатели, и бронированные колоссы один за другим уезжают. Раненые, выгруженные из машины «Скорой помощи», лежат на земле, печально наблюдая за отъездом. Они уже распрощались с жизнью, которая еле теплится в их изуродованных войной телах.

Равнодушно, покорные судьбе, мы отправляемся в путь. Хорошо, что теперь не нужно, идя поодиночке, следить за идущим впереди человеком. Теперь мы уже точно не потеряемся. Подходим к дорожной развилке. Танки сворачивают направо. Они уже набрали скорость, и мы скоро отстаем от них. Когда танки с сидящими в них офицерами СС скрываются из вида, мы останавливаем машину «Скорой помощи» и выбрасываем из нее все вещи. Раскрываются замки чемоданов, и на землю летит разноцветная яркая одежда, ткани, обувь и прочее. Подбираем высыпавшиеся продукты. В одном из чемоданов оказываются пачки новеньких, только что вышедших из-под печатного станка денег. Кто-то разрывает пачки и раздает всем по нескольку банкнот. Солдаты держат водителя «Скорой» и отпускают только после того, как мы опустошаем все чемоданы. Тогда он пытается положить все обратно. Тем временем за руль садится другой солдат. Он заводит двигатель, и машина трогает с места. Растерянный водитель недоуменно и испуганно смотрит ей вслед. В следующее мгновение машина скрывается за поворотом.

Мы уже больше не являемся неорганизованной толпой, а образуем длинную колонну. Идем один за другим, следя за ногами впереди идущего. Но таким образом можно запросто уснуть на ходу. Мы представляем собой странное зрелище. Рядом с солдатами идут женщины и дети. Среди нас находятся и несколько партийных функционеров и государственных чиновников, одетых в новенькую форму. Однако основную массу составляют усталые и грязные солдаты. Колонну возглавляет немолодой генерал, признанный всеми командиром нашего отряда. Он где- то потерял свою пилотку, и его седые волосы треплет ветер.

Справа протянулись траншеи. Неподалеку находятся несколько разрушенных домов. Брошенные автомашины разобраны на части, с них снято все ценное. Повсюду разбросано оружие, ящики с панцерфаустами и артиллерийскими снарядами. Перевернутая пушка без затвора представляет собой жалкое и печальное зрелище.

Один из чиновников в ранге майора неожиданно объявляет о том, что здесь находилась армия Венка. Я внимательно осматриваю окружающую местность, но нигде не вижу ни малейших свидетельств этого. Мне кажется странным, что мы с пяти часов утра идем на соединение с частями армии Венка, которая сначала должна была находиться в Деберитце, затем в лесах возле полигона, и мы после этого прошли большое расстояние, а ее все не видно. В позавчерашней боевой сводке сообщалось, что армия Венка ведет бои в Потсдаме и неуклонно приближается к столице. Она представлялась нам неким спасительным якорем, за который можно ухватиться в безумном водовороте разрушения. Именно поэтому мы с таким воодушевлением и доверием пробиваемся навстречу армии, которая должна освободить Берлин. Мы, пережившие настоящий ад, заглянувшие в лицо смерти, мы, солдаты и гражданские, мужчины и женщины, которые не хотят попасть в плен к русским, идем вперед, но так и не видим армии Венка.

К нам неожиданно подбегают несколько женщин с детьми. «Русские идут!» — кричат они и испуганно разбегаются в стороны. Мы потрясены услышанным и не знаем, что делать. Просим разъяснений у одной из женщин, и та говорит, что неподалеку отсюда лес заканчивается и там находится шоссе и что русские двигаются через поле с левой стороны дороги.

Мы осторожно идем через лес и выходим к открытому полю. Слева виднеются человеческие фигурки. Один из наших танков, находящихся впереди, открывает огонь по врагу. Справа виднеется какая-то деревня. Передняя часть нашей колонны двигается вслед за медленно едущими танками и машинами. Некоторые из нас продолжают идти вперед, но я сворачиваю в сторону и начинаю шагать по полю. Земля заболоченная, и сапоги вязнут выше щиколотки. Холодная вода просачивается в дыры сапог. Иду осторожно, будто ступаю по яйцам. Кроме осколка, сидящего в ноге, не испытываю другой боли, хотя знаю, что мои ноги сильно потерты и покрыты волдырями, потому что сапоги мне тесны. С каждым шагом становится все труднее и труднее вытаскивать ноги из грязи. Искренне радуюсь, когда наконец выхожу с поля на дорогу.

Танки ушли вперед, чтобы оградить нас от всяких опасных неожиданностей. Остался лишь один тяжелый танк, который стоит у обочины и ведет огонь по той стороне дороги, что ведет к лесу. Мне нестерпимо хочется пить, но моя фляжка пуста, остатки шнапса выпиты еще ночью. Прибавляю шаг, чтобы догнать идущих впереди и пораньше выйти к водопроводной колонке, если таковая найдется. У нас осталось мало оружия. Нас примерно тысяча двести человек, военных и гражданских, но вооружена лишь половина этого числа.

Переходим через железнодорожные пути. Возле будки путевого обходчика стоит колонка, вокруг которой сразу собирается масса народа. Слева расположен жилой дом за высоким деревянным забором. Толкаю ворота, которые, к моему удивлению, открываются, и вхожу во двор. Возле дома на скамейке сидит пожилая женщина. Прошу у нее воды. Она наполняет мою фляжку горячим кофе и приносит целый кофейник. Я быстро выпиваю его. Торопливо выхожу за ворота, опасаясь отстать от колонны.

Слева виднеется одинокая ферма, со стороны которой на дорогу выходят несколько женщин в пестрых косынках. Они угощают нас молоком. По всей видимости, мужчин в округе не осталось. Некоторые из этих женщин, судя по зеленым чулкам военного образца, служат во вспомогательных частях связи. С правой стороны дороги стоит трактор с двумя прицепами, нагруженными бочками с бензином. За рулем трактора сидит мертвый русский солдат, чье лицо обезображено пулями. Чуть дальше стоит еще один трактор с двумя такими же прицепами. Его водитель и еще несколько солдат тоже мертвы. Испытываю неприятное чувство. Мы находимся на территории, захваченной советскими войсками, и поэтому есть все основания опасаться русских снайперов. Женщины рассказывают нам, что очень перепугались, когда на дороге началась стрельба, и танкисты подбили водителей тракторов. Двигатели тракторов все еще работают, из выхлопной трубы в воздух поднимается голубоватый дымок. Мы забираемся в прицепы и пробиваем бочки, чтобы бензин вытек на землю.

Первый трактор отцеплен от прицепов и начинает двигаться вперед, рокоча двигателем, изрыгая дым из выхлопной трубы. Он чем-то напоминает старинный паровоз. Солдату, севшему на место водителя, с трудом удается управлять трактором, и он едва не врезается в деревья, растущие вдоль дороги. Остальные солдаты цепляются за всевозможные наружные части «стального коня». Бродящие поблизости коровы разбегаются, недоуменно глядя на источник беспокойства.

К нам подбегают ребятишки из соседней деревни. Они принесли несколько ящиков с винтовочными патронами, которых нам так не хватает. Мы укладываем боеприпасы в прицеп, и трактор, вихляя, как пьяный, едет дальше.

Приближаемся к деревне, в центре которой над другими домами горделиво возвышается церковь. Некоторые здания, видимо, горят, потому что над ними в воздух поднимаются клубы дыма. Неожиданно трактор резко сворачивает вправо и едва не сваливается в кювет. Солдаты, чертыхаясь, спрыгивают и дальше идут пешком, бросив непокорное транспортное средство на дороге.

Приближаемся к деревне. На указателе читаем ее название — Фалькенреде[141]. У дверей домов стоят местные жители, они предлагают нам кофе и бутерброды. Садимся на крыльцо и мирно перекусываем. Группа наших солдат отправляется проверять дома, не спрятались ли там русские. Кто-то рассказывает, что в Приорте видели, как русские подбили одиннадцать наших танков, прорвавшихся с боями из Берлина. Лишь нескольким танкистам и женщинам, сидевшим на броне, посчастливилось остаться в живых.

Мы идем по деревенской улице мимо аккуратных домиков. Генерал сообщает нам, что мы можем идти только вперед, потому что русские якобы блокировали дорогу, оставшуюся позади нас, и только наши танки мешают им быстро нанести удар в спину. Теперь нас около тысячи человек. Женщины покинули нас. Они решили остаться на фермах и подождать, когда мы отойдем подальше. После этого они, лишившись последних надежд прорваться на запад, повернули обратно.

Танк, отправившийся на разведку, вернулся и остановился на центральной деревенской площади. Вокруг него восторженно бегают местные ребятишки. Они давно уже не видели немецких танков и непременно хотят забраться на броню, однако командир строго приказывает им отойти подальше. Три легких танка, отправившиеся вперед, останутся в тех деревнях, которые мы должны будем пройти сегодня до наступления темноты. На моих часах почти шесть вечера.

Мы снова отправляемся в путь. Дети провожают нас до конца деревни, затем бегут обратно, откликнувшись на зов обеспокоенных матерей.

Несколько гражданских, в том числе женщин, остаются в Фалькенреде. Они решили сдаться на милость судьбы и ждать прихода русских. Ждать остается, видимо, совсем недолго. Сейчас мы, видимо, единственные, кто передвигается по занятой врагом территории. Идем пешком, потому что горючее закончилось, и грузовики за ненадобностью пришлось бросить на обочине, сняв с них все более или менее ценное. Некоторые солдаты даже продолжают нести автомобильные сиденья.

Деревня давно осталась позади. Справа лес, слева — широкое поле, на дальнем краю которого также видны деревья. Там же высятся какие-то башни — то ли мачты радиостанции, то ли буровые вышки какой-нибудь угольной шахты. Вдали можно также разглядеть железнодорожную линию.

Постепенно начинает смеркаться, и вскоре становится совсем темно. Солнце зашло, и первые ночные тени опустились на землю.

Мимо нас часто проезжает туда и обратно тяжелый танк, проверяя деревни, лежащие впереди и позади. Время от времени слышатся далекие приглушенные залпы артиллерии, и темное небо озаряется вспышками света. Изредка в лесах раздаются одиночные выстрелы, заставляя нас, как безумных, стрелять в ответ, правда, не зная точно куда. Разумеется, толку от нашей стрельбы никакой, однако мы все равно не осмеливаемся свернуть в лес. В большинстве деревень русских нет, они отошли в лес, увидев наш первый танк, поскольку их противотанковые орудия находятся в Вустермарке.

Неожиданно над полем недалеко от нас пролетает биплан. Он сворачивает к дороге. Танки посылают ему вслед пулеметные очереди. Самолет торопливо улетает в направлении леса и вскоре скрывается из вида. Я думаю о том, что случится с нами, если мы не доберемся до берегов Эльбы. Неужели русские поступят с нами так, как мы поступаем с их пленными? Когда же нас расстреляют — после допроса или сразу же? Они найдут своих убитых солдат возле тракторов и получат все основания без колебаний расправиться с нами. Если они подобьют наши танки, то мы останемся совсем беззащитными. Таким образом, сейчас у нас имеется только одна цель — идти вперед, на запад, навстречу частям армии Венка, которые, возможно, находятся где-то совсем рядом.

У обочины валяются мертвые лошади, издающие жуткое зловоние. Нам приходится зажимать носы, проходя мимо них. Перевернутая пушка, которую они тащили, валяется в кювете. Под ней лежит тело раздавленного солдата, видны лишь его ноги в сапогах.

Доходим до дорожного указателя с надписью «Кетцин». У въезда в деревню нас ждет один из наших легких танков[142]. Он отправляется вперед, к противоположному концу деревни. Пока все идет удачно, и если только мы не наткнемся на врага, то у нас будет шанс благополучно добраться до цели.

Жители деревни стоят возле домов, но, судя по всему, не слишком рады нашему появлению. Мы не можем осуждать их за это, потому что наше присутствие может привести к самым трагическим последствиям. Один из домов, в котором совсем недавно находились русские, охвачен пожаром. Языки пламени ярко освещают соседние дома.

Покидаем деревню и подходим к временному мосту через Хафель. Несмотря на свою хрупкость, он выдерживает значительный вес, и танки без особых проблем переправляются по нему на другую сторону[143]. Дорога направо тянется параллельно Хафелю, дорога налево ведет к Потсдаму. Спрашиваем у местных жителей, где находится армия генерала Венка, но те ничего не слышали о ней. Нигде поблизости нет никаких немецких военных частей. Бои за Потсдам закончились несколько дней назад, и лишь на Пфлауэнинзеле оборона продержалась немного дольше. Возможно, армия находится в Бранденбурге, который удерживается вот уже десять дней[144].

Когда мы проходим мимо одного из домов, из него выбегает молодой парень из зенитных вспомогательных частей и говорит, что неподалеку находятся несколько немецких пленных. Они сидят взаперти. Их нужно освободить, взломав дверь, потому что русские ушли и унесли с собой ключи.

Охваченный любопытством, захожу во двор, чтобы самому узнать, как же русские обходились с этими несчастными. Несколько солдат выбивают дверь, затем молча застывают на пороге. Мы зовем тех, кто находится внутри дома. В ответ раздаются чьи-то голоса, и нам по-немецки велят убираться прочь.

На улице уже совсем темно. Прохладный ночной ветер усиливается. Мы дрожим от холода и испытываем сильный голод, несмотря на то, что в Фалькенреде нас угощали кофе с бутербродами. Сворачиваем налево. Направо видим дорогу, ведущую к сараю, от которого в направлении поля убегают несколько человеческих фигур. Вскоре беглецы скрываются в лесу. Скорее всего, это русские, находившиеся в деревне и дожидавшиеся нашего ухода. Возле деревенских домов стоят два русских грузовика с красными флажками на капотах. К одному из них прицеплено тяжелое противотанковое орудие. Местные крестьяне кувалдами разбивают его затвор. В поисках еды залезаем в кузова грузовиков. Кто-то из нас сбрасывает на землю несколько ящиков, из которых на дорогу высыпается масса русских медалей. Весь грузовик нагружен ящиками медалей всевозможных видов. В кузове второго грузовика оказываются черный хлеб, сардины в масле, тушенка и пачки масла. Жители деревни охотно помогают нам разгрузить машину, и вскоре в ней ничего не остается. Спрыгиваю на землю, прямо на ковер из русских медалей и орденов, серебряных, золотых и покрытых красной эмалью.

Садимся под деревьями и жадно едим. Позади нас находится горящий сарай, из которого только что бежали русские. Он загорелся от снаряда, выпущенного из нашего танка. Несколько крестьян пытаются потушить огонь, однако это им не удается, и пожар разгорается еще сильнее. Пламя высоко вздымается в ночное небо.

Неожиданно со стороны леса доносятся выстрелы. Танк подъезжает ближе и выпускает несколько снарядов в направлении лесного массива. Затем разворачивается и возвращается обратно. Обсуждаем наши действия. Нам необходимо добраться до Гентина через Прицэрбе, а затем двигаться к Йерихову, откуда уже рукой подать до Эльбы. Крестьяне рассказывают нам, что русские находятся близ Прицэрбе. Таким образом, нам следует быть готовыми к тому, что нас в любом месте может ожидать засада. Отправляемся в путь. Нам приходится обходить главные дороги, где нас наверняка ждет враг. Сворачиваем на тропинку, ведущую к Эльцину. Темно настолько, что ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Численность нашей колонны сократилась, теперь нас примерно восемьсот человек. На краю тропинки стоит горящий танк. Возле него столпились танкисты. У танка сломалась гусеница, и экипаж решил взорвать свою боевую машину.

Идем дальше. Неожиданно грохочут взрывы, и нас осыпает фонтаном земли. Выстрелы артиллерийских орудий распахивают местность, на которой мы оказались. Бежим по полю, прячась в воронках. Два офицера СС продолжают идти вперед, время от времени бросаясь на землю. Земля сырая и холодная, кажется, что холод сочится отовсюду. От него буквально немеет тело, теряя чувствительность. Взрывы теперь гремят чуть дальше от нас и слышны через разные промежутки времени. Мы инстинктивно падаем на землю каждый раз, когда слышим их. Многие солдаты где-то побросали оружие и теперь прячутся в поле. Темно стало настолько, что я практически ничего не вижу. Неожиданно чувствую непреодолимую усталость и засыпаю.

Чувствую какое-то прикосновение к лицу. Открываю глаза и жду, когда глаза привыкнут к темноте. Понимаю, что мои товарищи куда-то исчезли и вперед ушли даже самые последние отставшие солдаты. Быстро поднимаюсь и изо всех сил бросаюсь вперед. Я продрог до костей и чувствую, что никак не могу сдержать дрожь. Двигаюсь как во сне и время от времени натыкаюсь на идущих впереди меня людей, которые громко выражали свое недовольство моей неловкостью.

Темнота вокруг такая, что невозможно разглядеть, кто идет впереди тебя. Где-то вдалеке мелькает луч прожектора. Он указывает на запад. Именно на запад я хочу быстрее попасть, потому что надеюсь, что русских там пока нет. Похоже, что мои спутники придерживаются такого же мнения.

Прибавив шаг, добираюсь почти до самой головы колонны. Самыми первыми идут офицеры СС, о чем-то негромко переговариваясь. По всей видимости, они единственные офицеры нашего отряда, потому что генерал куда-то исчез. Мы неожиданно останавливаемся. Один из офицеров, осторожно подсвечивая себе фонариком, изучает карту. После этого мы продолжаем движение. Сворачиваем направо и идем по какой-то узкой тропе.

Опускается туман. Далекий прожектор больше не виден. Это досадно, поскольку мы лишились хотя бы какого-то ориентира. Снова оказываемся среди сельскохозяйственных плантаций. Шагаем по длинным грядкам спаржи. Долго пытаемся найти тропинку и спустя какое-то время обнаруживаем ее — ту самую, с которой недавно свернули. К этому времени наша колонна изрядно убавилась количественно. Очевидно, арьергард не заметил, как мы свернули, и пошел прямо. Офицеры СС тоже куда-то делись, и мы останавливаемся, не зная, что делать дальше. Туман плотным одеялом укутывает нас, полностью лишая видимости. Наконец мы продолжаем движение. Ощущение такое, будто находишься в наполненной паром прачечной. У нас нет ни компаса, ни карты, чтобы сориентироваться на местности. Мы просто идем в том направлении, которое нам представляется западом.

Скоро тропа кончается, и мы оказываемся среди полей и лугов. Рядом с нами идут двое гражданских, толкая велосипеды. Они так же, как мы, переходят ручьи и пересекают поля. Чувствую, что у меня замерзли ноги. Идти тяжело от налипшей на сапоги глины. Снизу штаны влажные от росы. Я по-прежнему никак не могу согреться. Ничего не вижу вокруг, мне все так же кажется, будто я нахожусь в непроницаемом пару прачечной. Мы без конца чертыхаемся, спотыкаясь на неровном поле, и в туманном ночном воздухе наши голоса кажутся голосами бесплотных призраков.

Неожиданно нам приходится остановиться. Где-то совсем рядом начинают грохотать артиллерийские орудия, отчетливо слышны голоса русских. Стараясь двигаться бесшумно, перебираемся на противоположную сторону. Перед нами лежит шоссе, здесь завеса тумана неожиданно обрывается, как будто обрезанная ножом. Залегаем в кювете и ждем, кто первым перебежит через дорогу. В конечном итоге все вместе перебегаем ее и снова слышим чужую речь, которая заставляет нас молча прижаться к земле и напряженно вслушаться в ночные звуки.

Затем мы торопливо бежим обратно и пересекаем железнодорожную ветку. Возвращаемся на те же поля. Иногда путь нам преграждает проволочная ограда, и мы меняем направление, стараясь обойти ее. Похоже, что мы заблудились и ходим кругами. Все поля и изгороди кажутся одинаковыми. Мы нередко натыкаемся на собственные следы.

Часть нашей колонны, видимо, оторвалась от нас и пошла своим путем. Во всяком случае, нас стало значительно меньше. Снова ныряем в полосу тумана и чувствуем, что заблудились. Выбираем новое направление и замечаем, что кто-то совсем недавно выбрал именно его. Трудно понять, чьи это следы, — то ли наши, то ли какого-то другого отряда.

Туман начинает редеть. Отдельные группки солдат снова соединяются и устало бредут по полям. Все измотаны и с трудом передвигают ноги. Иногда ненадолго останавливаемся посовещаться и спорим о том, правильной ли дорогой идем. После этого идем вслед за тем, кто свернул в ту или иную сторону. Снова устраиваем жаркий спор о том, куда идти, чтобы не попасть в открытом поле прямо в руки русским. У каждого имеется свое мнение на этот счет, и оно выражается настолько громко, что приходится взывать к тишине. Кто-то предлагает назначить командира из числа присутствующих среди нас офицеров, который возглавил бы колонну и повел туда, куда, по его мнению, следует идти.

Оглядываемся в поисках такого офицера и наконец находим. Это пожилой государственный чиновник в ранге майора. Выясняется, что он не умеет пользоваться компасом или ориентироваться по звездному небу. Кроме того, он не может взять на себя такую ответственность, ссылаясь на возраст. Однако, когда из толпы доносится крик «трус!», он все же соглашается взять бразды правления в свои руки. Затем указывает новое направление, и мы отправляемся в путь.

Позднее наш отряд разделяется, и часть солдат исчезает в темноте, отправившись туда, где, как они полагают, находится запад. Мы устало бредем по полю и буквально спим на ходу. Испытываю жуткий голод и мечтаю хотя бы о куске хлеба. Неожиданно падаю на землю. Я действительно уснул на ходу.

Смотрю на часы и удивляюсь. Уже далеко за полночь. Я иду вот уже целые сутки, практически без перерыва на отдых. Наш поход кажется мне бесконечным.