"Лекарство для безнадежных" - читать интересную книгу автора (Григорьев Кирилл Юрьевич)
Честь первая Ловцы
Вадим Немченко 1.
Крик замирал под высокими сводами ангара и многократным эхом отражался от стен. Вадим брезгливо поморщился. Парень, привязанный к стулу, оказался неожиданно голосистым и выносливым, и даже два часа воспитательной работы не дали результата.
– Вот что я тебе скажу, друг, – сказал Вадим, внезапно почувствовав страшную усталость. – Люди не понимают, что такое насилие. Они смотрят его по телеку, читают в газетах, но это насилие не трогает по-настоящему. Ведь оно направлено на других. Кого-то нереального убивают, пытают, насилуют. Каждый полагает, что его-то точно минует… Что он не такой, он счастливый, верно? Ты ведь тоже так считал? Что родился в рубашке?
Он несколько раз затянулся.
– Сегодня твоя звезда закатилась. Твоя и ее. Мы сейчас бабу твою будем резать. Медленно. С перекурами и передышками. Видел когда-нибудь, что на самом деле у баб под кожей? Думаешь, любовь и красота? Нет, братишка. Одно большое сплошное дерьмо.
Парень безмолвствовал.
– Вам с ней сегодня не уйти. Вы, как и все люди, сделаны из обычных костей и мяса. Видишь, я с тобой откровенен. А ты?
Хриплое бульканье в горле.
– Ма-а-си…
– К черту! – сплюнул Вадим и отшвырнул сигарету, поднимаясь. – Где вы там?!
Девчонка уже не сопротивлялась. Она бессильно висела между Костей и Толяном, словно груда мокрого белья. Веревкой были руки.
Длинные спутавшиеся волосы, легкое платье. Красивое лицо с кровоподтеком на левой щеке. Лет девятнадцать. «Хороша, – подумал Вадим. – И ведь любит, его, падаль, любит. Как она вцепилась Сашку в физиономию? Прямо дикая кошка. Ну почему уродам достаются такие женщины?»
– Ну? – обернулся он к парню. Вместо ответа проснулся телефон в кармане. На втором такте мелодии из «Кармен» Вадим ответил на звонок.
– Да? – произнес он, и в этот момент девчонка закричала. Так обычно завывают пароходные сирены – тоскливо и безнадежно.
– Развлекаешься? – узнал он холодный голос, тот самый проклятый Голос, который сейчас ему хотелось слышать меньше всего.
Выстрел в пустоте ангара прозвучал гулко, а за ним последовало грузное падение и замирающий серебристый звон гильзы, скачущей по бетону…
У Вадима тоже что-то оборвалось внутри. Он прикрыл глаза и несколько секунд постоял так, не оборачиваясь. Два часа… Сорок тысяч долларов… Все напрасно… Он уже знал, что может увидеть, обернувшись.
– Опять твои остолопы напортачили? – сочувственно осведомился Голос в трубке.
Волна ярости накрыла Вадима с головой. ДВА ЧАСА! МОИ ДЕНЬГИ!
Он повернулся, выдернул пистолет из-за пояса. Лицо от злости свело судорогой. Девчонка лежала на полу, и около ее головы растекалась темная лужа крови. Из-за спины изуродованного парня ее с интересом изучал Сашок. Костик стоял, тупо уставившись в пространство, переваривая случившееся, а Толян с довольным видом прятал ствол в кобуру под мышкой. Ослепленный бешенством, Вадим увидел только его и неестественно раскинутые в стороны ноги девчонки.
ДВА ЧАСА!!!
Пистолет привычно дрогнул в руке, роняя гильзы. На лбу Толяна появились два маленьких отверстия. Он поднял руку, недоуменно посмотрел на ладонь, вмиг ставшую красной, и рухнул навзничь. Сашок с Костиком ничком бросились на пол. Остались только Вадим и его пленник, во взгляде которого было все – и спокойная готовность к вечному Пути, и безбрежное отчаяние.
Когда люди достигают порога чувствительности к боли, они переходят черту, после которой тратить на них время бессмысленно. Все равно ничего не добьешься. Надо просто вовремя остановиться, пока еще можно что-то выжать из них. А тут… «Меня окружают идиоты», – с ненавистью подумал Вадим и еще дважды нажал на курок. Когда выстрелы замерли в вышине ангара, он снова поднял к уху трубку.
– Да, – выдохнул Немченко. – Немного опять напортачили. Но теперь я готов поговорить.
– Давай-ка выйдем на улицу, – сказал ему Голос. – Подальше от вашего шоу.
2.
Всю дорогу до дома он размышлял.
Новое дело – всегда новые проблемы, и главное – решить эти проблемы верно. Тем более когда дело поручил Он. Существо, которое может многое в жизни испортить.
– К черту, – подумал Вадим. – Подумаем об этом утром.
Машина въехала в приветливо распахнувшиеся ворота, свернула мимо охранника к дому. Сашок, угрюмо высившийся на водительском сиденье и молча переживавший вспыльчивость шефа, включил дальний свет.
– Зачем? – поинтересовался Вадим.
– Да бегают тут… Всякие… – буркнул Сашок. – Не успеешь…
– Ты вот что, – сказал Вадим, когда машина остановилась. – Проследи, чтобы там все чисто осталось. И гильзы… Их пять должно быть.
– Я считал, – кивнул Сашок. – Девка, две – парень и две, – он сглотнул, – Толян…
– Тогда завтра в девять, – приказал Вадим, открывая дверь. – Ровно.
– Шеф, – вдруг сказал Сашок до того растерянным голосом, что Вадим в недоумении обернулся. – Мне Толян триста баксов должен был. Обещал завтра отдать. А теперь… Как же, а?
Лицо Вадима посерело, глаза неприязненно сузились.
– Что?!
– Просто хотел уточнить, во сколько быть, – мгновенно поправился Сашок. – Значит, в половине девятого.
– Ага, – кивнул Вадим, отходя. – А еще лучше – в восемь.
На улице моросил дождь. Зябко кутаясь в плащ, Вадим проводил машину взглядом. Внутри все клокотало. «Сволочи, – подумал он. – Завтра же всех в расход. Совсем, скоты, обнаглели. Триста баксов, а, каково?»
Когда он увидел Машкину новую «хонду», криво припаркованную у ворот гаража, все прочие мысли разом вылетели у него из головы. И дела, и проблемы… Потому что по боку машины шла широкая царапина. Свежая.
3.
Дочь оказалась омерзительно пьяна. Она сидела в мокрой кожаной куртке на диване в гостиной, откинувшись на подушки. Из-под короткой юбки виднелись чулки со стрелкой, на высоких каблуках налипла грязь. В одной руке она держала литровую бутылку виски, а в другой – сигарету, которой без надобности размахивала в воздухе, осыпая пеплом и ковер, и себя, и своего мученика-бойфренда, умудрившегося продержаться рядом с ней рекордное время – почти два месяца. Впрочем, Вадим был абсолютно уверен, что этот подвиг юноша совершил только благодаря собственной беспросветной умственной отсталости.
Бутылка с виски просвистела мимо него и с грохотом исчезла в глубине кухни. Там что-то посыпалось, металлическое, легкое, и тонко зазвенело разбитое стекло.
– Ты! Ты! – вскочила Маша с дивана. – Ты мне не отец больше! Ты!…
– Ключи и документы на стол, – невозмутимо потребовал Вадим, делая глоток. – И марш в свою комнату.
– Черта с два! – выпалила Маша. – Ты не заставишь меня…
– Хочешь поспорить?
Он поставил бокал на стол и хрустнул пальцами.
– Мальчик, – произнес Вадим, посмотрев на бойфренда. – Ты на машине?
– Э… Нет…
– Тогда немедленно и тихо поднимаешься на третий этаж в гостевую комнату. Где гостевая – знаешь?
– Э… Да…
– И до утра я от тебя не слышу ни звука. Понял?
– Но, Ва…
– Ты понял?
– Да, Вадим Дмитриевич.
– Пошел.
Проследив за тем, как неуверенно тот поднимается по лестнице, Вадим перевел взгляд на дочь.
– Ключи и документы, – повторил он.
– Ты мне не отец… – произнесла она одними губами. – Ты – садист и мясник…
– Да, и благодаря этому ты ведешь развеселую жизнь.
Когда расплакавшаяся Маша наконец удалилась к себе, он сел на диван и плеснул еще коньяка. Смотреть, что из кухонной утвари пострадало от меткого броска, не было ни малейшего желания, а хотелось напиться до чертиков и выйти повыть на луну. Любящая дочь и любящий папа. Садист и мясник. Алкоголичка и шлюха. Настоящая семейная идиллия из мексиканского сериала. Когда жена умирает и оставляет их один на один.
Он поднял со стола ключи и переложил на этажерку. Потом остановился напротив фотографии жены. Наташка сегодня не улыбалась, как обычно. Сегодня она его осуждала.
– Что же делать, Нат? – спросил Вадим. – Что же мне со всем этим делать?
Вместо ответа глухо заурчал холодильник на кухне.
– Странного ты сегодня выбрала посредника, – горько усмехнулся Вадим. – Лучше бы ту девчонку из ангара…
Сожаления не было. Все сожаления остались далеко позади. Он просто испытывал легкую досаду оттого, что не смог получить нужного результата. Девчонка служила просто визжащей отмычкой для своего парня, а когда отмычки не стало, то и замок потерял всякий смысл.
«Куда эта шестерка дела мои деньги, я так никогда и не узнаю, – подумал он. – И еще это дело…»
Зачем Ему тот тип? Ну, ладно, если бы речь шла о мести или деньгах. «Мне нужен этот парень, Вадим, – сказал ему Голос. – Живым и невредимым. Он очень опасный человек, а теперь в бегах».
– Имя, – вслух подумал Вадим. – Где-то я его слышал. Хм… Где же я его слышать-то мог?
Одним большим глотком он допил остатки коньяка. За успехи. А с опасным беглецом можно разобраться завтра. Утро вечера мудренее. Вадим помахал фотографии Натальи и поплелся на второй этаж. У комнаты дочери он остановился и прислушался. Все было тихо. Очевидно, обозленная на весь белый свет, Маша угомонилась-таки на сегодня, сморенная алкоголем, слезами и обидой. Характером девка пошла в маму, мягкостью и податливостью тоже. Жаль…
Он поставил мобильник заряжаться и придвинул поближе к кровати домашний телефон. Так Вадим обычно и проводил свои одинокие ночи – в обнимку с двумя телефонами. Он любил узнавать обо всем первым.
Хорошо бы сегодня плохих вестей не было.
После душа, завалившись в постель, Вадим услышал размеренный скрип кровати над головой, в гостевой комнате. Слабые сомнения рассеялись. Дочка характером пошла все-таки в него. Так он вел себя с Натальей. Что может быть лучше всего после хорошей ссоры? Только хороший секс.
Тарас Петровский 1.
Рев пожарной сирены плыл в воздухе. Кругом суетились. Сосредоточенные пожарные разматывали уходящие в черное марево шланги, милиция разгоняла толпу зевак, а сотрудники лаборатории в перепачканных сажей халатах вытаскивали уцелевшее оборудование. Тополева видно не было, но его голос, временами срывающийся на фальцет, соревновался в громкости с сиреной. Петровский огляделся, с холодным сожалением прикидывая размер убытков.
Лабораторный корпус сгорел дотла. Остались стены с потрескавшейся штукатуркой, перекосившиеся рамы и кое-где – просевшая крыша. Оборудование на астрономическую сумму умерло вместе со зданием, так толком и не вступив в строй.
– Ты что?! – заорал Тополев. – Ты куда это ставишь, олух?!
Что-то грохнуло и покатилось по асфальту. Петровский пошел на голос. Тополев, перемазанный с ног до головы сажей, злой, потный, прыгал рядом с кучей уцелевших компьютеров, проводов и грязных мониторов. Видно было, как его распирает от желания сделать единственно важное, то, что никто другой сделать не сумеет. Он даже не говорил. Он кричал – громко и зло.
– Ага, – только и смог сказать Петровский.
– Тарас Васильевич! Спасаем, что можем! Сгорело очень многое! Но мы стараемся!
– Я слышу, – кивнул Тарас.
– Почти вся лаборатория сгорела!
– Я слышу, – повторил Петровский. – Не ори ты так, не глухой.
Тополев закусил губу, секунду подумал и отхлебнул из бутылки.
– Я тебе позвонить пытался. Почему трубку не берешь?
– Не до того было, Тарас Васильевич.
– Понятно. Я вот что узнать хотел. Что у нас с оцеплением? – осведомился Петровский.
– С каким оцеплением?
– В лесу.
Антон наморщил лоб. Потом виновато глянул на Петровского.
– Пожар начался в три часа ночи, – произнес он после паузы. – Я сразу – сюда.
Петровский уставился себе под ноги, обдумывая услышанное.
– Значит, у нас там никого нет?
Антон пожал плечами.
– Совсем забыл, Тарас Васильевич.
Лицо Петровского пошло пятнами. На скулах заиграли желваки, губы сжались.
– Ты что, Антон, а?! – рявкнул он. – Ты когда научишься расставлять приоритеты?! Да бог с ним, с оборудованием, пропади пропадом вся эта несчастная лаборатория! Ты понимаешь, что теперь будет?
– Что? – насупился Тополев.
Из клубов дыма вынырнул деловитый лаборант с охапкой грязных клавиатур и молча вывалил их в общую кучу уцелевших вещей. Тарас оборвал себя на полуслове и поймал парня за халат.
– Ты кто? – спросил он.
– Зюкин Иван, – буркнул тот. Половина его лица была вымазана копотью, причем косыми полосами, словно Зюкин был вовсе не лаборантом, а профессиональным спецназовцем, прибывшим на сложное и ответственное задание.
– Назначаешься здесь старшим, – сказал Петровский. – Все, что можно спасти, спасайте. Понял?
Глаза Тополева округлились.
– А… – начал было он.
– А ты – со мной, – зло бросил Тарас и оглянулся. – Понял, Зюкин?
– Да, Тарас Васильевич.
– Пойдем-ка, поговорим, Антон. Всю дорогу до машины Тарас шел впереди, яростно сжимая кулаки, а Тополев понуро плелся за спиной начальника. Антон не просто устал – вымотался окончательно и жутко хотел спать.
Петровский со злостью рванул дверь джипа.
– Залезай, – коротко бросил он.
2.
Как заставить людей думать, как ты? Как объяснить им, что важно, а что нет? Верно говорится, свою голову не приделаешь…
Петровский положил руки на руль и обернулся к Тополеву.
– Что, Тарас Васильевич? – встретив его взгляд, виновато спросил Антон.
– Ты очень здорово подвел нас, понимаешь? Знаешь, что из-за твоей забывчивости мы сейчас имеем?
– Нет, – честно ответил Тополев.
– Очень опасного человека на улицах Москвы, – сообщил Тарас, и голос его дрогнул. – Настоящего монстра. Через несколько часов его скрутит так, что он начнет убивать всех без разбора.
– Тарас Васильевич! – растерялся Тополев. – Вы же ни словом, ни намеком… Мы же с вами вчера…
– Я тебе сказал вчера поставить оцепление? Неужели ты думаешь, что я что-то говорю просто так?
– Но, Тарас Васильевич… Кто же знал, что начнется пожар… Я даже поспать толком не успел. Мне как позвонили, так и вскочил. Оделся, в машину прыгнул – и сюда. Какое там было что-то помнить! Но неужели мы сейчас ничего сделать не можем?
Петровский вздохнул:
– Боюсь, мы уже опоздали.
Он сидел и прикидывал, как скоро обо всем станет известно и маньяк объявится в сводках новостей. «Скольких он успеет убить прежде, чем мы его возьмем? – подумал Петровский. – Скольких?…»
Он в затруднении потер лоб.
– Не знаю, – горько произнес Петровский. – Его надо было брать еще теплым. Конечно, мы можем отправить людей, попробовать прочесать лес. Вполне вероятно, что он до сих пор еще там. Отлеживается… Антон прикинул что-то в уме.
– В лес я отправлю людей в течение получаса, Тарас Васильевич, – сказал он. – Можем также разослать группы по местам его вероятного появления.
– А ты знаешь такие места? – покосился на него Петровский.
– Ну, родители, – в затруднении произнес Тополев. – Друзья… Девушка у него есть, надеюсь?
– А я откуда знаю? Я с ним общался-то всего пару дней. И кроме того… Родители, друзья… Вполне вероятно, что он ничего о себе не помнит.
– Как это? – открыл рот Антон.
– В некоторых случаях бывает амнезия, – пояснил Петровский. – В редких. Но, учитывая наше везение и то, что он до сих пор не объявился, я склонен полагать, что это как раз наш вариант. К счастью, беспамятство быстро проходит, от силы день-два. Обычно оно частичное. То есть что-то человек помнит, что-то нет. Какие воспоминания у него сейчас сохранились? Родители… не знаю… Скорее, какие-нибудь сильные переживания. Ну, там, несчастная любовь, заветное место, где хулиганы били, любимый угол в детском саду…
– Ага, – проговорил Тополев. – Значит, к нам он в добром здравии не придет?
– Ни к нам, ни к матери, – сказал Тарас. – Он даже не помнит, была ли у него когда-нибудь мать. Он пойдет к кому-то другому… К кому, как полагаешь?
– К девушке, – резонно ответил Антон.
– И это вряд ли, – покачал головой Петровский. – К кому-то, с кем у него были связаны сильные переживания. Стрессовые. Скорее, к своим бывшим подельникам. Эх, знать бы, где это…
Петровский решительно завел машину.
– Значит, так, Антон, – сказал он. – Давай-ка поступим следующим образом. Отправишь людей прочесывать лес. Это первое. Второе. Постарайся выяснить о нем все. Где родился, вырос, в какой школе учился, институте. Третье. Группы к родителям, к девушке, если есть, на прежнее место работы. Далее. Подключи отдел Нестерова. Оставь под рукой несколько человек. Запусти сканеров. Свяжись с нашими в ментовке, может, там что проскочит. Опять же больницы… Если его скрутит серьезно, не исключен шанс обращения в «скорую помощь».
– А обычно сильно бывает?
Петровский покосился на Антона.
– Обычно, – подчеркнул он, – очень сильно. Выворачивает наизнанку в полном смысле этого слова.
Антон помолчал.
– Не могу себе представить, – признался он.
– И не надо. Просто поверь на слово – это очень, очень больно. И если хоть что-то всплывет, мне звони немедленно.
Тополев кивнул.
– И все-таки, Тарас Васильевич, на что мне особенно обратить внимание? – спросил он напоследок.
Петровский пожал плечами:
– На телевизор и радио. Найдет он своих или нет, след за ним все равно останется. И след этот, к несчастью, будет кровавым…