"Опа !" - читать интересную книгу автора (Петухов Юрий Дмитриевич)

Юрий Дмитриевич Петухов. ОПА!

На плечо легла чья-то рука, уверенно и тяжело. Сергей скосил глаз — не рука, а лопата: широкая, натруженная, темная. Он обернулся. Незнакомый мужчина весело, с прищуром смотрел на него из-под козырька серой невзрачной кепочки. Улыбались только глаза, рот, сжатый тяжелыми, набрякшими складками, был печален и тверд.

- Обознались! — сказал Сергей отвернувшись.

Рука снова вцепилась в плечо.

- Да погоди ты, обозна-ались… — теперь улыбался и рот, губы раздвинули складки, от глаз побежали морщинки. — Смотри получше! Ну?!

Сергей улыбался в ответ, но никак не узнавал незнакомца — изможденный какой-то, явно за сорок, смуглокожий, если не сказать, болезненно жёлтый, испитой, да и глаза странные: и смеются, и вроде бы плачут одновременно. Нет, раньше не встречались. Вот только голос… в голосе было что-то далёкое, что-то возвращающее к юности. А может, и не было ничего. Сергей покачал головой.

Незнакомец вздохнул как-то тяжело, сдерживая дыхание, улыбка сделалась жалкой, кривой и стала постепенно сбегать с лица.

- Ну, как знаешь, как знаешь…

Он вдруг резко развернулся. Сутуля спину и шаркая подошвами, медленно пошёл прочь. Голова была вжата в плечи, немного клонилась набок.

- Стой! — выкрикнул Сергей. — Постойте… Бяша!

Незнакомец застыл и медленно повернул голову. По жёлтой щеке катилась крохотная слезинка, губы подергивались.

Это был он, точно — он, какие сомнения! На Сергея повеяло безвозвратно ушедшим детством, юностью… да и более поздним. Но они же были ровесниками, а этот лет на пятнадцать старше, не меньше. Совсем другой человек. И всё-таки он. Сергей сделал шаг вперед, второй, раскинул руки.

… Он был высокий, широкоплечий. Длинные, вьющиеся кудри, светлорусые с легкой рыжинкой, вздымались высоко над лепным лбом, падали сзади на воротник лёгкими тугими колечками. Смотрел чуть сверху и искоса, но в самом взгляде было столько добродушия и весёлости, что с лихвой бы хватило на пятерых. Он шел с гитарой, будто разносчик с лотком, раскачивая ей из стороны в сторону, немного припадая то на одну ногу, то на другую. И плечи ходили в такт этому движению.

Лихо, с каким-то еле уловимым блатным акцентом. И всегда рядом шли другие ребята, подхватывая припев, разноголосо, но весело. Озирались прохожие — кто с улыбкой, кто хмурясь. Он на них внимания не обращал, шел посреди улицы, рассекая ее, будто волнорезом. Жил он вовсе не в бараке, а в соседнем подъезде Сергеева дома. Правда, в коммуналке, может, и сходной чем-то с бараком. На их семью приходилась комната метров в двадцать пять. А сама семья была совсем не современная: мать с отчимом, дряхлая, неприметная в своем уголке бабушка, он, старший, сестра на пять лет моложе, да братишка уже от отчима, совсем пацаненок. Тесновато дома было, но он там и не бывал почти. Во дворе его знали за отличного малого. Старики, и те, вразумляли чад — вот с кого, дескать, пример-то брать, а вы? Мать Сергея тоже корила сына, приговаривала частенько: "Вон, Славик, что за чудо-парень — где бы ни встретил, всегда сумку возьмет, до самого подъезда поможет донести, вежливый, аккуратный, с малышами своими нянчится, гуляет…" и так до бесконечности: Славик выходил ангелом, а Сергей каким-то обременительным и невоспитанным до предела исчадием ада.

Они знали друг друга чуть не с пеленок, уж с пяти лет это точно. Вместе плавали весной в большом ржавом корыте по огромной луже, которая разливалась во дворе за детской площадкой, вместе катались с ледяных горок зимой… Потом подросли, учились в одной школе. Как-то раз один из местных блатарей, лет на восемь старше, только вернувшийся после очередной отсидки и болтавшийся во дворе без дела, увидал Славку, потрепал по кудлатой головушке: "Ну, молодежь, растете как грибы-мухоморы, еще вчера тока у меня под коленкой проползал, а сейчас — столб! И в кого это только такой кудрявый барашек, а? Отец лысый был, мать — в ниточку, а сынок, прям, бяша, бя-я-яашенька!" Он прихлопнул Славку по загривку, расхохотался, посверкивая фиксой. Но тому, видно, понравилось, что не обделен вниманием таких заметных во дворе личностей. Ребятам он так и сказал; "Кликуха, что надо! Так и будем зваться теперича, ясно?! — проблеял дурашливо; закатывая глаза. — Бя-я-яашя-а, бя-я-аяшенька". Возражений не было — Бяша, так Бяша. После восьмого Славка подался в ремеслуху. Тоща еще только входило в моду новое название, ПТУ, но пэтэушниками ребят, учившихся там, никто пока не называл — привычнее было ремесленники, ремеслуха. Славка говорил, не таясь, что надо побыстрей специальность получить да семье помогать. Институтами себя не тешил, смотрел на вещи трезво. А ведь толковый был на редкость, многим бы сокурсникам Сергея фору дал… да что там вспоминать. Во дворе Славка — заводила, дуща общества, на скверике, где междворовые парни время коротали, тоже не последний, и не только из-за гитары.

Играл он не очень-то умело, зато громко, вкладывая себя в игру и пение. А это ценилось больше, чем виртуозность.

В ремеслухе были другие порядки, не те, что в восьмилетке, Сергей знал. Да и в его новой школе порядочки были иными, если они там вообще были. Первого сентября Сергей с утра напоролся в туалете на двух десятиклассников, которые из горлышка распивали бутылку вина. Это его ошарашило — в восьмилетке никому бы и в голову не пришло! Позже он видел и кое-что похлеще. Восемь девятых и одиннадцать десятых классов было в том году в его школе, со всего района съезжались ученики… А Славка про учебу рассказывал мало, махал рукой, щурился.

- Я не блатной, я только учусь, — приговаривал и закидывал голову в еле слышном, прерывистом смехе. Кудри рассыпались по воротнику, костистый жесткий подбородок мягчал.

Славка часто заходил в гости, брал почитать что-нибудь, до книг большим охотником был, глотал подряд: и детективы, и фантастику, и классику. Возвращал всегда в срок, не «зачитывал» книгу, так и отдавал, в чистенькой самодельной обложечке…

- Откуда ты? — все еще не веря себе, спросил Сергей.

Бяша улыбнулся, вытер щеку, повел глазами неопределенно.

- От кума, Серый, откуда же еще, прям из гостей, тока вчера прибыл…

Он сжал Сергея своими огромными лапами, стиснул. По лицу пробежала дрожь. Впервые за последние годы того назвали так, по-старому, Серый. Теперь это звучало непривычно, резало ухо.

- И за что в этот раз? — Сергей не удержался и тут же мысленно выругал себя.

- Да погоди ты, потом растолкую. Дай отдышаться-то… В который раз выхожу, а все как по-новой, щемит, зараза, болит вот тут… — он постучал себя по груди, по старой черной балониевой куртке, какие лет десять, а то и больше вышли из моды.

- Да плюнь ты, Славик, — Сергею тоже было не по себе, он смотрел в сторону, часто мигал… и вместе с тем, чего уж таить, пугался этой встречи — опять старое, опять память. Зачем?!

- Все, порядок, — тихо проговорил Бяша твердеющим голосом, — ну как ты? Я гляжу, молодцом, все в норме?!

- Да грех жаловаться, — Сергей не знал, что сказать.

Они топтались посреди тротуара, мешали прохожим. Фары бросали отсветы в лицо то одному, то другому, слепили. Рядом поскользнулся и начал уже падать какой-то хлипкий студентик с «дипломатом» и тубусом в руках. Бяша подхватил его за плечи, почти не глядя; кивнул на благодарность, пожал плечами. Сергей заметил, что подбородок у него совсем другой, не костистый и крепкий, а безвольный, отвисший. И лицо, совсем другое, старое, дряблое. Из-под кепочки не кудри выбивались, еле заметно топорщилась серая жиденькая щетинка.

- Ну пойдем, посидим где-нибудь?

- Поблизости нет, Славик, — Сергей огляделся, будто припоминая. — Поехали ко мне!

Бяша замялся.

- Надо взять чего-нибудь…

- Разбежался, не так-то просто, сейчас на каждом углу не торгуют.

- Да возьмем, — заверил Бяша, приподнял кепочку и провел ладонью-лопатой по редкому, примятому ежику, — пошли.

- Ладно, только рассчитывай на себя, я сейчас не при… — Сергей замялся, даже сконфузился.

- Разберемся! — рассмеялся Бяша. — Ну, рванули?!

В очереди в винный они простояли полчаса. Потом Бяше надоело и он пошел к заднему ходу, также сутулясь, втягивая голову в плечи. Вернулся быстро, с бутылкой.

- Четвертной, зараза, взяла! Ну и хрен с нею…

- А ты где сейчас? — вдруг спросил Сергей.

- Да нигде пока: ни кола, ни двора, вся Расея наша! — пошутил Бяша совсем невесело. Да и не шутка это, наверное, была.

Переспрашивать Сергей не стал.

Они ехали в троллейбусе и все больше молчали, разговор не получался, хотя каждому было что порассказать — сколько лет прошло, сколько было всякого. Даже не верилось.

…Первый раз его взяли прямо с проводов Сергея. Лихое было времечко, сумбурное и беспримерное — парней доставляли на призывные пункты без памяти, в лежку. Кто своими ногами добирался, начинал терять уважение в глазах вечно полупьяных приятелей. А сами проводы оценивались числом упившихся вусмерть, попавших в милицию или далее, а также количеством набитых рож и расколотой, разгромленной посуды. У Сергея проводы были попроще, без выпендривания и мордобоя. Но выпили все же немало. Он явился к военкомату сам, приняли, что называется, с первого предъявления — в тот же день прибыл в часть, и закрутилось-завертелось… Бяша попал в другое место. Уже после, добавив "на старые дрожжи", ввязался на улице в драку. Всех драчунов и забрали, никого не обидели. И если бы не Сергеевы родители, которые долго и слезно умоляли милицейского капитана, мотать бы Бяше срок. Но нет, отделался пятнадцатью сутками, да пышной, вселявшей во многих парней зависть, шевелюрой.

Через месяц он влип серьезнее. Драка с пьяным, наглым отчимом, заявка от матери в милицию — и в квартире стало свободнее на одного человека. Свободнее на целых полтора года! Как потом выяснилось, даже на два с половиной — в лагере Бяше добавили за какие-то проступки, сам он не рассказывал об этом, из намеков можно было понять, что "не поладил с администрацией". Во дворе удивлялись — такой примерный мальчик был, такой парень хороший, как же это он; строже надо, строже с такими, ишь распустились! Сергей знал, каких трудов стоило Славке быть примерным на людях.

Знал, что творилось дома. Как избивал отчим мать, бывшую на двенадцать лет старше его. И как та держалась за этого своего последнего мужика. Знал, чего стоили Бяше все эти нескончаемые скандалы, А потому не удивлялся, не качал в недоумении головой, хотя и служил в армии, а не сидел на лавочке во дворе. Ему было просто жаль Бяшу, очень жаль! Если уж сажать кого, так многие могли оказаться более достойными, ох, многие. Но что он мог поделать — закон есть закон, для "хороших парней" тоже. Сдержись Славка тогда — и все было бы иначе. Эх, кабы знать, соломки подстелил бы.

Вернулся Бяша, когда Сергей уже на втором курсе учился в институте. Худой, стриженный под нулевку, с узкими въедливыми залысинами. И волосы отросли позже, а прежней шевелюры не было, далеко она осталась.

Они и тогда повстречались совсем случайно, у Калининского рынка, который еще не был переименован в Новый, неподалеку от института. В тот раз узнали друг друга сразу, долго отмечали возвращение. И Сергей был рад, от души рад. Но что-то не то сидело в Бяше, что-то застряло у него внутри, мешало дышать. Внешне такой же веселый, даже легкомысленный малость, он превратился внутренне в комок обнаженных, болезненных нервов — нет-нет, да и прорывалось это наружу. Сергей успокаивал друга, старался разрядить его. Не тут-то было. Славик вернулся в прежнюю комнатушку, в прежнюю атмосферу домашнюю. Все было как и раньше, лишь отчим пил сильнее, да скандалы становились все злее. Младшая сестренка перебралась в общежитие для штукатурщиц, братишка подрос немного и уже посасывал с папанькой пивцо в семь-то своих годиков, а бабуся оставалась такой же серенькой, неприметной, ни во что не вмешивающейся из своего уголочка. Бяша устроился монтером на стройке, вкалывал от зари до зари — прирабатывал, случая не упускал. Но приработанное, накопленное периодически пускал на ветер, пропивая с дружками.

Как-то раз Сергей пригласил его на вечер в институт, под Новый год. Как он себя проклинал потом! Все было поначалу отлично, малость подогрелись для веселья, тогда без этого не обходилось — студенты бегали в магазины через распахнутое окно в спортзале. А магазинов вокруг института — выбирай какой по вкусу — пять штук! Правда, пили студенты слабо: и привычки не было, и побаивались институтского оперотряда. Оперативники нюни не разводили — сразу передавали дело на провинившегося в комсомольский комитет, и тогда… Бяше в этом плане бояться было некого. Да он и не набираться до ушей пришел на вечер, — повеселиться, с девушками потанцевать, у них-то на стройке ни клуба, ни развлечений, а в городские зимой не протолкнешься. Он был красив и элегантен костюмчик недавно справил, по моде, как и полагается, сам обветренный смуглый, светловолосый, с тонкими, но резкими чертами лица. Девчонки заглядывались откровенно, без смущения. И дернул тогда черт Сергея познакомить его с сокурсницей!

Нет, это потом, позже. А сначала Сергей заметил — опять он не в настроении, психует, ну что за дела?! В туалете, где распили на троих, с еще одним знакомым парнем четвертинку, Бяша поник, отвернулся к окну, Сергей его дернул за локоть.

- Чего киснешь, ты куда пришел?

Бяша выдернул локоть. Стоял, жадно затягивался беломориной. Потом прорвало.

- Что же это, Серый?! — он чуть не плакал, плечи горбились. — Ну посмотри, ну чем я хуже других! Не из того теста, что ли?! Ну за что одному… Зачем ты меня приволок сюда?!

Слабость была минутной, прошла. И Бяша выглядел на этом вечере самым счастливым и уверенным. А вечерок дивный был, сказочный. Как во сне. Сергей сам удивлялся, редки такие вечера удавались. Вот тогда-то он его и познакомил с Леной. Черт возьми, и имя еще помнится! Все шло как по маслу — взаимная симпатия, возникшая сразу, танцы, музыка, разговоры и мечты… Сергей видел, как ожил, превратился в того, кем и должен быть на самом деле, Бяша, как засветились у него глаза… Ах, как все было хорошо! Но лишь до той поры, пока не стало известно, что работает монтером… Леночка поступила просто и практично, без объяснений — скривила губки и отошла, молча, неторопливо, а через секунду ее бархатистый смех доносился совсем из другого угла. Бяша ушел сразу. Сергею не удалось его удержать. Догнать и то не сумел, словно рыбка, хвостиком вильнула и растворилась в пучине — ищи-свищи! В этот же вечер, основательно взвинтив себя и спиртным и приступами самобичевания, Бяша влил в непрятную историю, опять-таки с криком, визгами и мордобоем… Он пропал на два года. Для Сергея пропал прямо с новогоднего, сказочного вечера. Осознавать себя виновным в несчастье друга было нелегко…

- А ты почти не изменился, все такой же, — сказал Бяша, и голос его был невесел.

Сергей не ответил. Он суетился у шкафов, выгребал съестное.

- С закусью у меня плоховато, сам видишь.

- С закусью у тебя, как во дворце, не прибедняйся. Ты вон хлебушек белый, засохший малость, отмахнул, а ведь я на него, верь-не верь, как на "птичье молоко" гляжу. Едал такой торт?

- Да уж скажешь, невидаль какая, — буркнул Сергей, переходя к раковине, засучивая рукава.

- Это кому как. Я вот не ел, — Бяша вздохнул, откинулся на спинку стула. В пальцах у него играла, вращалась как серебристая молния вилка. Она казалась крошечной. Сам Бяша большим и очень усталым. — Для нас праздником было, когда в зону собачка забежит. — Он помолчал, щуря потускневшие, мутноватые глаза. — Хотя, конечно, и жалко ее, тоже ведь божья тварь, жизни хочет, воли…

- Давай-ка, открывай пока, разливай, — сказал Сергей, чтоб оторвать Бяшу от воспоминаний. Сам он предупредил сразу и твердо, что пить не будет, ни глотка.

- А вообще-то, нет, собачка воли не хочет, — глубокомысленно произнес Бяша, — у нее другое предназначение, да-а, а мы, сволочи, ее в котел. Вот так, не ободравши даже, как следует, гады мы, да брюхо-то! Охо-хо-хо-хонюшки — трудно жить Афонюшке. Да давай, садись ты!

Он разглядывал кухню, и чувствовалось, — она ему по душе. Комнатушка тоже приглянулась, особенно обои почему-то. И прихожая, и все прочее. Сергей знал — Бяша не завистлив, и все-таки ему было неудобно перед приятелем, будто он украл что-то или не по заслугам получил. А впрочем, кто знает, может, и не по заслугам.

- Хреново, конечно, когда к сорока уже, а своей конуры нету! — сказал вдруг Бяша фальшиво-веселым тоном. — А у меня в Москву разрешение только на сутки, вот так, — добавил серьезно, — завтра с утречка надо будет когти рвать в родные Палестины владимирские… Да садись же ты!

Сергей расставил тарелки — кажется, он приготовил все. Уселся, кусанул черняги. И уставился на Бяшу. Рюмки стояли наполненные.

- Вздрогнули?! — Бяша поднял свою, и по скатерти поползло темное пятнышко, разрастаясь, подползая к бутылке, стоявшей посреди стола. Пальцы у Бяши дрожали.

Сергей чокнулся, сказал:

- За встречу, за возвращение твое, давай! — и выпил первую. Не мог не выпить. Но тут же встал, убрал свою рюмку в шкаф.

- Понимаю, — проговорил Бяша, обтирая губу черной, тонкой коркой. — Я бы сам… да не судьба, видно. Пока есть что и где — буду! Мне завязывать без причины, мне перерывчики вовремя устраивают, не сопьюсь.

Он плеснул себе еще. Рука стала тверже, глаз не подвел.

- Скажешь, там не закладываете? — спросил Сергей, намекая на «перерывчики».

- Не скажу, ничего я тебе не скажу, Серега! И там бывает, редко, но бывает. Кто пофартовее, да позаконистей, тот может каждый день себе праздники устраивать, живут люди, не тужат. Только ведь я-то… — он опрокинул рюмку, сморщился как от царской водки — со слезами, с побуревшими веками, выдохнул тяжело, — я-то ведь — что здесь пустое место, что там. Никто, понимаешь, ни туз козырный, ни шестерка! Пустота, работяга бесплатный, червь навозный, мужик.

- Ладно тебе! — резко оборвал Сергей. — Не ной! Похуже твоего людям приходится, не жалуются!

Бяша сразу сменил пластинку, так, что Сергей не понял, правда ли, нет, тяжесть у него на сердце или ваньку ломает, а может, и то и другое?

- Эт я так, — мягко проговорил Бяша, — так, не обращай. Давай еще хлопнем! Сколько не виделись, скажи — не поверю!

Пальцы, все изукрашенные синими, расплывшимися наколками и белыми, мертвенистыми шрамчиками, с черной каемкой под короткими, обгрызанными ногтями, огромные и бугристые, теребили скатерть. Больше всего на Сергея давили эти натруженные, выставленные будто напоказ, мозолистые и шершавые руки. Но никакого «показа» не было, Сергей видел, что Славик стесняется своих рук, не знает, куда от них деваться.

- А ты все один? — спросил Бяша.

- Да как тебе…

- Вижу — один, нет жены, значит, один, кто бы там ни был еще.

- Считай, что так, — согласился Сергей. Про Наташу рассказывать не хотелось. Почему — сам не знал.

- Ничего, все еще наладится, — заверил Бяша, наливая очередную рюмку.

Он больше не морщился, не кривился, пил как воду. Почти ничего не ел, только нюхал всё черную обсосанную корочку да облизывал почерневшие обветренные губы, по краям которых несмываемой коростой белели многочисленные трещинки.

- А вот мне не судьба, это точно. Так один и загнусь когда-нибудь. Дай бог, чтоб не в зоне!

Сергей замахал рукой. Хотел сказать что-то насчет будущей нормальной, человеческой Бяшиной жизни. Но осекся под взглядом — насмешливо-горьким, все понимающим.

- Как сам-то, как здоровьишко? — спросил вместо этого. Спросил как-то фальшиво, лишь бы не молчать.

- Да нету его, Серый, — ответил напрямую Бяша, хлопнул еще рюмку, — я ведь, Серега, резаный — и перышком, и скальпелем, нервишки не внутри у меня, а снаружи намотаны — не вылечишь, вот как… Да чего ты панихиду разводишь, давай про чего-нибудь веселенькое, про баб давай!

Сергей кивнул. Сходил в комнату за гитарой.

- На вот, сыграй лучше. Как вспомню — моложе на десять лет.

Бяша с сомнением поглядел на свои черные, словно обгорелые пальцы. Гитару взял осторожно, нежно, как что-то хрупкое и любимое. Первый аккорд резанул слух взрывной волной.

- За что вы, девочки, кудрявых любите… — и провел ладонью по остаткам волос, ежиком начинавшихся далеко ото лба, ближе к макушке. — Вот, Серега, ну кто б меня сейчас Бяшей прозвал, уж окрестили бы Плешаком каким, не больше…

- Да ты играй, у меня волос тоже не прибавилось, — Сергей отставил бутылку на край стола, откинулся на спинку.

- Не, ты ее от меня далеко не убирай! — Бяша вернул бутылку на место. — Без нее игра не пойдет. — И тут же без перехода:

- Опа, опа, какая ж ты растрепа…

Начал громко, в голос. Вдруг дернулся, скрючился, прижав ладонь к животу, побелел. Но тут же рассмеялся, взял со стола огурец, понюхал, положил обратно.

- Прихватывает? — спросил Сергей.

- А-а, ну ее! Опа… опа…

В тот день Сергей видел Бяшу в последний раз. Весна. Только подернулись зеленым налетом исстрадавшиеся за зиму деревья, не успели подсохнуть лужи. А вдруг ударило теплынью, да так, что с непривычки дышать горячо было, воздух будто затвердел. В этот денек последний консерватор сбросил пальтишко и плащик, на улицах запестрело, заразноцветило, намекая на близкое лето. Откуда он шел тогда? Из клуба, кажется? Да, в ДК «Компрессор» давали новый фильм, не шедший еще по широкому экрану. Сергей и не помнил названия картины, помнил — дрянь, ушел с полсеанса и решил пару остановок прогуляться пешочком. Хоть и дымят в нос грузовики, гоняющие порожняком туда-обратно, хоть и коптят трубы, одна другой толще и выше, а все ж таки ноги размять не помешает. Сергей любил ходить по мосту — от «Компрессора» к «Факелу», народу на нем много никогда не бывало, так, бредут себе двое-трое пешеходов, никакой тебе толчеи. А можно остановиться и полюбоваться с высоты, как вязнут упругие солнечные лучи в тягучем, разрежающемся кверху серо-желтом мареве. Марево только над землей, вдалеке, там, где шоссе уходит к заводам. Вблизи его не видно. Да и повыше голову задерешь — небеса постепенно светлеют, очищаются — нету смога в столице! Вот так, сказано нет, значит, нет. Разве ж это смог? Куда там, дым самый обыкновенный, российский, дым да копоть. А смога нет! Сергей медленно брел по мосту, глазея по сторонам. И весело ему было, и просторно после клуба, темноты, путанных зелено-серых сцен фильма. Впереди маячил желтоватый полунебоскреб, внизу которого располагался кинотеатр «Факел», старенький, на два уютных небольших зальчика. По правую руку бледной зеленью проглядывался калининский скверик, пустынный днем — две парочки, три мамаши с колясками да с полдесятка пенсионерок, укутанных еще по-зимнему.

И «Факел» и сквер вызывали у Сергея неприятные ощущения. У кинотеатра его еще в мальчишестве раза четыре грабили. Такие же подростки, пацаны с отчаянными рожами, заставляли прыгать, а услышав звон монет, выгребали все подчистую, ни копейки не оставляя. О них знала вся ребятня района, и потому старались показываться у «Факела» пореже, а если уж показываться, так большой ватагой… Может, оттого и посещаемость кинотеатра была невысокой. А может, и по другой причине. В скверу с Сергея сняли как-то шапку, лет восемь или даже десять назад. В темноте лиц не разглядел, а то бы плоховато ребяткам пришлось, не оставил бы он этого дела. Но шапка и мелочь были ерундой, воспоминаниями из счастливого, бесшабашного детства и юношества. Не любил Сергей этот уголок по другой причине. Вечно на углу, у желтенького полунебоскреба, как его в шутку все прозывали, собирались деловые парни. На прохожих поглядывали равнодушно, а сверстникам дорогу заступали: "Дурь нужна? на рупь баш, в три косячка!" Цены были такие, что и не приснятся нынче — дешевле некуда, задаром, да и в баше не два косяка было, а целых, сейчас и не поверишь, три! Но мало кто брал. Если и брал, отходили подальше, в подворотни, с опаской и оглядкой. Эх, дрянь, дурь, анаша! Травкой ее тогда никто не называл, это уже из газет и журналов пошло. А только суть от этого не менялась.

Сергей обходил торгашей, стоило только увидеть, что кто-то из них нацелился на него. И все-равно доставали, предлагали, навязывали — и утром, и вечером, и в будни, и по выходным — бойкая торговля шла, от самого «Факела» и до клуба «Дружба», что через остановку по шоссе, а может, и наоборот — от «Дружбы» до «Факела». На переменках в школе нередко из общего сизого дымного облака доносились резкие, горьковатые запахи, слышались затяжки с присвистом — глубокие, так, чтобы дымок с воздухом заходил, туманились глаза.

Сергею на наркотов и их товар было наплевать, да и вообще, он тогда это за баловство считал. Хотя трое одноклассников уже и успели побывать в психушках, отдохнуть там от зелено-серой дряни по месяцу, а все одно — всерьез не воспринималось: косяк на троих зашмалить, что пару бутылок портвейна… Не любил Сергей наркотов за другое. Со своего калининского скверика, где их гоняли и милиция и дружинники, они частенько перекочевывали к ним, на Пруд-Ключики. И как хвостом за наркотами тянулись не слишком проворные блюстители, начинали цепляться к Сергеевой компании, мирно распевавшей по лавочкам песни в три, а то и четыре гитары. Наркоты были неуловимы и хитры, а они открыты, у всех на виду, им и доставалось. Поначалу терепели. А потом стали гонять «дуремаров», дело доходило и до драк — отстоять свой скверик стоило немалых усилий. Лишь через год после начала медленной экспансии наркоты поняли, бесполезно, и убрались восвояси в подворотни. Дружинники и милиция ушли вслед за ними, воцарился мир и порядок. Сложна была доармейская жизнь у Сергея, сложна и многообразна в своих проявлениях. Как-то они предлагали помощь дружинникам-оперотрядникам — вымести наркотов из района ничего не стоило, только бы дружина дала им недельку, а сама бы не вмешивалась. Не получилось дружбы — командир отряда однозначно дал понять, дескать, валите отсюда, пока самих не привлекли. На том и кончилось. Их компания так же горланила песни под звон гитар в одном конце района, наркоты тихохонько сидели на своих местах в калининском скверике и округе, оперотрядники ответственно заседали и обсуждали проблемы в своих штабах. Впрочем, и они делали дело — даже Сергея раза три задерживали ребята, приблатненного вида, в широких кепках и болтающихся шарфиках, оказывавшиеся на поверку оперотрядниками. Два раза отпускали сразу, признавали за бывшего борца с наркотами из другого, непризнанного отряда, то бишь, из компании гитарных горлопанов-поддавал. На третий, знакомых в штабе не оказалось, мытарили долго, заставляя несколько раз одеваться и раздеваться, прощупывали каждый шов. Первым делом, конечно, заставляли снимать носки — наркоты именно там чаще всего прятали свой товар. Была зима, раздеваться было неудобно, тем более, что в штабе сидели и девчонки. Они-то и были самыми непримиримыми. Правда, до тех пор, пока чувствовали свою силу. Сергей-то знал — стоило разбрестись поодиночке, так шмыгали серыми, пугливыми, незаметными мышками, головы повернуть боялись. Зато в штабе входили в роль. "Вон, гляди, зрачки какие! Точно наркоман! Анашист поганый!" Сергей оправдывался, что у него зрение плохое, оттого и зрачки расширены в полутемном помещении. Не верили, посмеивались, дескать, знаем мы вас. Часа три мурыжили. Слава Богу, отыскался врач, заставил поглядеть на свет — зрачки сузились. Не наркоман, выходит, как же так? Врач извинился, оперотрядники отвернулись — идите, вы свободны… Нет, неприятное место для Сергея «Факел», неприятное. Хотя и не винил никого, а в душе подергивалось муторно, когда здесь бывал.

И много лет с тех пор прошло, армию отслужил, институт кончает, и не останавливает его уже никто, навязывая дрянной товарчик, а поди ж ты, осталось внутри что-то! Правда, в тот день Сергей чувствовал себя отменно, после затяжной зимы, после неприятностей в институте, когда все наладилось, все вошло в русло… И так хорошо стало, что катись ты побоку все мерзкое и низкое, дрянное и пустое! Он шел по мосту и радовался жизни. Какая она все же прекрасная! И сколько ее еще впереди, с ума сойти!

Сергей даже вытащил из кармана очки, надел их, чтобы лучше видеть этот счастливый мир накатившей весны. Сразу прояснились очертания домов, деревьев. Он сумел рассмотреть даже лица на доске почета, тянувшейся вправо от кинотеатра — фотографии были крупные, в половину человеческого роста.

Вдоль доски и у «Факела» движение было порядочное, народ спешил в обе стороны, не то что здесь, на мосту. Метро тогда не проложили еще, но подземный переход уже намечался к строительству — стоял указатель со стрелочкой, были расписаны годы завершения. А пока шоссе переходили поверху. Студентов среди идущих было мало, еще не окончились субботние занятия. Но зато какие девушки… Прелесть! Лишь весной появляются вдруг откуда ни возьмись необыкновенные красавицы, мимо которых не пройдешь, оглянешься. Чудеса весенние… Но что это. Сергей вдруг оторвался от созерцания женщин, увидал знакомого, по походке признал. Да это же Бяша! Шествует себе мимо доски и ничего не замечает вокруг. Сергей помахал рукой, зная, что понапрасну — на таком расстоянии, да еще в противоположную сторону, к доске, нет, он его не увидит.

Бяша отсидел свой второй срок, полгода как на свободе, жил в общежитии, вкалывал за четверых, не пил, не буянил — потихоньку его жизнь налаживалась, и Сергей был рад за приятеля. Но он не спешил — не денется Славик никуда, вон, застрял у доски, загляделся на чей-то портрет. Сергей видел, как к Бяше подошли двое, заслонили его. Знакомых встретил! Он приглядывался, но не мог признать парней, раньше не видал, да и далековато было, не разберешь. Они стояли все вместе недолго — минуту. Потом парни быстро нырнули под доску. А Бяша остался стоять. Но было что-то не то в нем, что-то страшное и неожиданное. Сергей даже приостановился, прищурил глаза. Он видел, как Бяша вдруг согнулся, качнулся в сторону. От него шарахнулись прохожие. Какая-то женщина в голос завизжала и тут же смолкла. Вокруг Бяши образовалась пустота, странная пустота — все шли вплотную друг к другу, но его обходили. Кто-то остановился, глазел… И никого рядом! Вот он качнулся в другую сторону, но не упал, а побежал вдруг к «Факелу», к переходу, странно побежал, почти не разгибаясь, зажав руками живот. В этот миг и Сергей рванул, что было мочи, не ощущая под собой ног. Ну до чего же был тверд, упруг этот проклятый весенний душноватый воздух — Сергею казалось, он не может прорваться сквозь него, как в жутком сне. Но бежал, не отрывая глаз от скрюченной фигурки, расстояние сокращалось, оставалось лишь перебежать узенькую улочку, отделявшую мост от кинотеатра, от желтого полунебоскреба. Как назло не было зеленого, и машины давились одна на другую, без промежутков. Сергей дрожал, не мог унять дыхания. И не мог продвинуться ни на сантиметр вперед. На его глазах Бяша дважды падал, от него отшатывались, пугались, но он вставал и уже не бежал, а плелся на согнутых, слабых ногах к переходу. "Да помогите же вы ему!" — заорал Сергей во все горло. — Помогите, люди!" Просвет между машинами наконец образовался и он ринулся в него, не дожидаясь зеленого света. Заскрипели, завизжали тормоза, из окошек машин вырвалась будто по команде ругань. Сергей ни на что не обращал внимания, со злости врезал ногой по шине самосвала, застывшего прямо перед ним — опять было не прорваться, теперь мешала пробка, созданная им же самим. Он крикнул, раздирая слипшиеся сухие губы: "Славик, держись, я сейчас!" Ему ответили руганью еще более отборной — водители зарывавшихся пешеходов не уважали. Из затора Сергей выскочил не сразу. У желтой стены Бяши не было, он увидал его на переходе, лежащим прямо посреди улицы, рядом стояла белая "скорая помощь", и ходил человек в еще более белом халате. Сергей застыл, облился холодным потом — силы его покинули. Да и все, не нужна теперь его помощь, там и без него обойдутся. Везунчик! Этой «скорой» не дождешься, если специально вызывать, хоть ты тресни! Вот ведь везунчик, так угадать! Сергей готов был рассмеяться, нервы не выдерживали внезапной, взрывной нагрузки. Толпа зевак становилась все больше, сбегались издалека, от самого гастронома, и от той же доски почета, и от кинотеатра. Бяшу совсем заслонили, заслонили машину. И наверное, не на вызов катила, подумалось Сергею, а то еще, бабушка надвое сказала, остановилась бы, нет?! Он стал потихоньку пробираться к Бяше. Но не успел — машина отъехала. Было шумно. Народ галдел, не унимался. "Во как сшибло! — возмущалась бабуся в пальто и панаме на голове. — Гоняют, лихачи! Управы нету!" С ней спорил мужчина в вельветовом коричневом костюме, даже не спорил, а так, свысока давал понять: "Его у доски, свои же пырнули, я видел…" Видел, гад! Сергей готов был убить вельветового. Все видели, все! Но никто даже руки не подал, не поддержал! Он шел к Доске, вперившись в серый затоптанный асфальт. На нем масленисто поблескивали черные крупные пятна, от самой доски до перехода, будто кто-то пролил не меньше полведра краски. Но это была не краска. Сергей заглянул за Доску, там, конечно, было пусто. Да и глупо надеяться, что те самые ребятки остались бы посмотреть на дальнейшие события, их и след давно простыл. Сергей корил себя, что не разглядел их внимательнее — ничего приметного, за что зацепиться!

Ушли, сволочи!

Как давно это было! Будто совсем в другой жизни, не его жизни, а чьей-то чужой, нелепой и бессмысленной.

…За полтора часа бутылка опустела, А вместе с этим заметно погрустнел и Бяша. Сергей понимал его настроение, сам был почти таким же, заводным, — и не из-за болезненной страсти, а из какой-то непонятной алчности: лучше за раз все, чем сорок раз по разу! Был заводным, когда-то, теперь, видно, выдохся. Оно и к лучшему.

Смотреть на Бяшу было неприятно, и жалость подкатывала будто жжет его изнутри огонь, да не в брюхе тот жар, а в голове. Разговора не получалось. Хорошо еще что выручала гитара. Правда, пел Бяша не так, как прежде, порастерял и голос, и слух, а может, просто спьяну его вело не туда — выходило гнусаво и жалобно, дерганно как-то, с прихлебом слезливым. И до того громко, что Сергей боялся — прибегут соседи, влетит ему.

- Ты умерь малость рык свой, — говорил он Славке, — уши заложило.

Тот кивал, не переставая терзать гитару черными пальцами, стихал ненадолго. А потом снова распалялся, да еще пуще прежнего. Пел не для Сергея, тот сразу это понял, пел для себя, выматывая свои же нервы, играя больше на них, чем на прочных металлических струнах, тем что! И Сергею жаль его было, и сочувствовал, и тосковал вместе… а что он мог поделать!

- Ты не сердись, — сказал Бяша устало в перерыве, — я от тишины оглох уже, все вполшепота, все втихаря — как удавка на глотке… А тут дорвался! — Он покачал из стороны в сторону пустую бутылку, сморщился и тут же щепотью сгреб лицо, сжал его с силой, сдавил так, что совсем побелели косые шрамчики на руке, пробормотал что-то невнятное.

В стену резко постучали. Сергей указал глазами — видал, мол? Бяша махнул рукой.

- Вот и четвертной скушали, будто и не было, — сказал вяло.

И тут Сергей вспомнил — у него в шкафу за книгами полбутылки коньяка стоит, точно! Полгода не трогал, забыл совсем. Он дернулся со стула, качнул стол. На долю секунды мелькнула мысль — не стоит, зачем подливать масла в огонь, да тем более, что сам не пьет, только глазами хлопает. Нет, друг есть друг, хочешь не хочешь — отдай! Он сделал жест ладонью, дескать, погоди. И через полминуты вернулся с пыльным бутылем. И откуда только там, за стеклом в закрытом шкафу пыль бралась? Сергей на ходу вытер ее рукой.

- Не будет перебора? — спросил тихо.

Бяша вырос на стуле — то почти касался стала своими широченными костлявыми плечами, а тут вдруг вознесся, распрямился, вскинул гитару:

- Опа, она, какой я недотепа… — оборвался, сказал встревоженно: — Слушай, Серега, а может, прибережем пока, а? А я бы сбегал, достал бы полненькую? А эту напотом, давай?!

Сергей сел, покачал головой.

- Поздно, да и незачем, тебе хватит! — сказал без нажима, но так, что Бяша сразу все понял и вскинул над гитарой обе руки ладонями к Сергею — сдаюсь, дескать. Налил он только себе. И вновь рванул струны, аж стёкла затрепетали.

- И чего у вас там гитар не было, что ли? — спросил в сторону Сергей.

- Было, все было… Да погоди малость, дай душу отвести!

На вид Бяша был вполне трезв. А глаза, так те наоборот даже прояснились вроде, слетела со зрачков мутная накипь. Но Сергей знал приятеля, чувствовал — тот не изменился. А если и было немного, так не к лучшему — слабеет Славик, ох как ослаб! А ведь на вид будто из мореного дерева выточен, кремень мужик — черный, исхлестанный непогодами и судьбой, через все прошел — и огни, и воды… вот правда, труб медных не было. Но слаб! Сергей нутром чувствовал.

- Ты бы, что ли, девочек пригласил! Есть на примете? — спросил Бяша, оборвавшись на середине. — Скушно сидим!

- Нету, Славик, нету, я за последнее время и друзей-то почти всех растерял, все в одиночку, вот так. А ты, девочек, говоришь! — Сергей улыбался чуть иронично, но говорил правду.

- Хошь выскочу, приведу парочку? — предложил Бяша, допивая остатки. — Раз плюнуть, точно!

- Да иди ты!

Бяша посмурнел, облокотился на гитару, даже подбородок положил на ее крутой красноватый бок.

- Ну, как знаешь, будем бобылями торчать. — Он уставился в темное, непроглядное окно. — А у меня с бабами все не получается как-то, только приглядишь, познакомишься и… фьють, упорхнула! Стервы все попадаются, шалашевки поганые, я б их! — Он пристукнул кулаком по гитаре — та вздрогнула, загудела обиженно. Потом повернулся к Сергею. — Не-е, ты не думай, ежели подхватить какую подругу на часок — у меня без проблем, сами чуют, где медом намазано. А вот… — он снова треснул по инструменту.

- Оставь гитару, — сказал Сергей, — она-то чего, виновата?

Ему не надо было объяснять, какие проблемы были у Славки с прекрасным полом. Познакомиться тот мог с любой, самой интересной и неприступной, познакомиться запросто, и даже понравиться, и встречаться даже… но только до определенного предела: когда Бяша чувствовал, что есть контакт и птичка в руках, он снимал с себя все зажимы. Первым делом, конечно, нарезался как следует. И второго уже не было, достаточного было одного. Стоило любой из избранниц увидать ухажера в таком состоянии — и она бежала как от огня, радуясь на бегу, что не сгорела. Сергей еще давным-давно советовал Славику: "Ну выдержи ты с одной, ну пару месяцев, месяц, до загса… а там наладится все, сам себя не узнаешь!" Бяша соглашался, но не выдерживал — две недели были для него пределом.

- А тут с одной лимитчицей познакомился, во, — Бяша показал на гитару, даже поставил ее стоймя, чтобы Сергей лучше себе представить мог его знакомую, — во, такая! Тока в два раза больше. Ну полный порядочек, все как по сливочному! И такая тварь оказалась, ты знаешь, как она меня отделала, знаешь?!

Сергей смотрел на Славика. Он не знал, "как его отделали", он видел другое — где тот прежний разбитной, щеголеватый парень, смазливый и крепкий, где тот завидный для большей части девчонок жених? Ведь как они глазели на него, вполлица глазели, спотыкались даже! Обтерся, постарел, вылинял… ведь и не узнал его, с трудом вгляделся, когда встретились, а так бы мимо прошел — Славик, Славик, бедолага ты несчастный, полжизни отмахал, а жизнью не жил, все вокруг да около отирался.

- Да она меня своими кулачищами будто бревно тесала — с одной стороны, с другой… приглядится — вроде, недоработка, недотесала справа, и хрясть! Потом слева, хряп! А потом и прямо в лобешник. Серый, не поверишь — я с копыт долой! У-у, стервозина!

- Дотесала?

- Чего?

- Тебя дотесала? — повторил Сергей.

Бяша не обиделся.

- Поздно меня дотесывать, если только напрочь — в щепу, тогда пусть! — по дергающейся щеке покатилась к губам маленькая, пьяная слезинка. Он нервно смахнул ее. Уставился на пустую бутылку.

- Завязывать тебе надо с этим, — как в трубу сказал Сергей, — лучше меня знаешь, все наладится: и на воле отдохнешь, отоспишься, и лимитчицы твои сами на шею вешаться будут… да и коренную найдешь, тебя бабы любят. — Помолчал, добавил: — Трезвого.

Бяша не ответил. Минут двадцать они сидели, уставившись каждый в свой угол, молчали. Потом Бяша снова принялся мучить гитару. И опять соседи ответили на это долгим стуком в стену.

Сергей поморщился, стиснул рукой гриф.

- Расскажи-ка лучше, как у тебя обошлось тогда?

- Когда это? — Бяша наморщил лоб, как дед столетний.

- У «Факела», помнишь? Кто удружил, знаешь их?

- А откуда…

- Сам видел, не успел только, — заверил его Сергей.

Бяша опустил голову, большим пальцем принялся скрябать подбородок. И снова было взялся за гитару. Но Сергей крепче сжал руку на грифе.

- Ворошить хочешь? А зачем? — уныло проговорил Бяша, выдохнул — поднеси спичку, факелом полыхнет, зажмурился. — Они в зоне, Серый, срок мотают, ба-альшой срок! По другой статье, по другому делу, не думай, я не стукарь и для обидчиков, Серега. Им и так хватит, во! — он резанул себя ладонью по горлу. — Так что, забыто, заметано, разошлись пути-дороженьки. Чего ты вспомнил?!

- Боишься? — спросил Сергей в упор.

- Кого? — снова будто бы не понял Бяша.

Сергей промолчал, не отводя взгляда.

- Я себя, Серега, не боюсь. Понимаешь, се-бя! — глаза у Бяши сузились и опять помутнели. — А ты про эту шестерню спрашиваешь. — Он неожиданно сильно закашлялся, побагровел, задыхаться начал, так, что Сергей испугался за него, вскочил и принялся стучать по хребту. Но Бяша отодвинул его, посадил, надавив на плечо. С трудом справляясь с непослушным дыханием, сипя, сказал: — Не верь, когда на других валят, Серый! Человек сам себе волк!

В стену снова принялись наколачивать. Сергей вскочил и ударил пару раз в ответ — ну чего стучат, ведь у них же тихо. Когда он вернулся к столу, на Бяшу смотреть было страшно: бледный, обвисший, он мелко дрожал, обливаясь потом. Руки дергались, цеплялись за скатерть, комкали ее.

- Ты что? — почти выкрикнул Сергей. Ему показалось, что Бяша умирает, что он упадет сейчас, застынет, прямо здесь, на полу кухни, у него дома.

- Ничего, Серега, ничего, — еле слышно проговорил тот. — Сейчас пройдет, погоди.

Голос был чужой, тусклый. Руки уже не удерживали конец скатерти, срывались с нее. Сергей разволновался не на шутку. Быстро налил стакан воды из-под крана, сам поднес к Бяшиным губам, влил. Вода потекла по подбородку, намочила брюки на коленях, но что-то попало и внутрь. Бяша откинулся назад, запрокинул голову, помотал ей, потом свесил на грудь.

- Щас, щас… — он снова начинал сильно, мертвенно бледнеть, шептал еле слышно, — Серый, что есть — давай…

- Что? Что давай? — засуетился Сергей, теряя самообладание, намериваясь уже броситься к телефону — вызывать скорую.

- Выпить, выпить… — пролепетал Бяша.

- Да нету, сам знаешь!

- Что хочешь, одеколон, лосьон любой… ну сам…

Сергей завертелся на месте — у него ничего не было, он только терял зря время. А ведь с Бяшей было всерьез плохо. Он не придуривался. Сергей точно видел.

- Ничего у меня… Погоди, «биокрин» годится? Для волос, он на спирту?!

- Давай, — Бяша попробовал поднять голову. Зрачки у него куда-то закатывались, дергались, словно пытаясь возвратиться на место, но снова уходили вверх и в сторону. — Давай…

Сергей долго возился с дверцей шкафа, как назло ключ застрял в другой дверце, а эта не поддавалась, незапертая, но очень плотно подогнанная. Наконец отворил. Достал пузырек. Чуть не упал на скользнувшем под ногой ковре, на ходу срывая колпачок. Бяша сидел все в той же позе. Он был совсем зеленый, в тон крашенной кухонной стенке.

- Все, порядок, держись! — Сергей сунул пузырек прямо к губам, наклонил резко.

Бяша дернул головой, чуть не упал. Его трясло все сильнее, даже спина билась о деревянную спинку стула.

- Не так, погоди, в стакан… и водой.

Сергей понял свою оплошность — эх, ты, салага, хренов, все учить надо! Он быстро развел жидкость, подал Бяше. Тот взял в руку, но ее приходилось придерживать. Сам выпить Бяша никак не мог. Сергей крепко прижал его голову к себе, чуть запрокинул, вместе они поднесли стакан ко рту. Булькнуло пару раз глухо…

Сергей отошел, немного постоял, потом сел на свое место. Теперь ничего, теперь все будет в порядке. Он видел как краски возвращаются на Бяшино лицо, как оживают глаза, как он сам подтягивается на стуле, пытается сесть выше, расправить плечи. Через минуту он стал почти прежним, только подрагивала почему-то выставленная из-под стола нога, да руки все еще продолжали мелко дрожать.

Сергей взглянул на пузырек — он был достаточно большой, больше стакана. И там еще оставалось две трети зеленоватой приторной на запах жидкости.

- Вот так, Серый, — сказал Бяша, улыбаясь краями губ. Эта улыбка ему давалась с трудом. — Вот так бывает. Ты только не пугайся.

- Еще чего! — выдохнул Сергей. — Дурак ты, лечиться надо, что же ты с собой делаешь, Славик.

Бяша не ответил, потянулся к гитаре. Стал медленно и осторожно перебирать неподатливые пока для его пальцев струны.

- Север, воля, надежда, страна без границ… — начал он песню, и пальцы, сжимавшие гриф разжались. — Не могу.

Сергей встрепенулся.

- Дальше, как там дальше? — спросил он.

Бяша отмахнулся.

- Потом. Давай-ка лучше пузырек докончим! — он приготовил себе мутной, белесой бурды из жидкости, оставив треть флакончика. Аккуратненько собрал маслянистые капли, плавающие на поверхности, кончиком бумажной салфетки. Понюхал с отвращением. — Будешь?

Сергея аж передернуло.

- И тебе не советую, — сказал он и отвернулся, уже жалея, что достал этот пузырек. Надо было вызывать врача, лучше бы было.

- Ну и зря — коктейль "зашибись"! — проговорил Бяша и медленно отпил полстакана. Потом долго корчил рожи, тер глаза. — Пробирает, зараза.

Теперь Сергей видел, что он здорово пьян. И не только от жидкости на спирту, но от всего предыдущего, ведь в сумме набиралось немало. Надо бы остановить Славку, но как?!

Тот взял в руку огурец, принялся жевать его с явным отвращением, утирая без конца едкую слюну, скапливающуюся по краям губ. Потом, не дожевав до конца, проглотил оставшиеся полстакана и снова принялся за огурец. Съел один, второй, половину третьего… Скривился.

- Вот пойло! Знаешь, Серый, дерябнешь вот, что одеколону, что другой такой дряни — и все вверх ногами: жуешь вроде бы огурец, а на вкус вата, пакость какая-то! Я читал где-то, дружок давал журнальчик, что на языке штуковины какие-то…

- Рецепторы, — вставил Сергей.

- Во-во, так они после одеколона с ума сходят, все перевирают… Потому и кажется так. Странно.

- Да не лезь ты в науку, — раздраженно буркнул Сергей, — умнее не станешь. Рецепторы, видишь ли! Скажи, вкус отбивает, и все понятно!

Бяша обиделся, погрустнел.

- Куда уж нам, не кончали институтов для благородных девиц, не из графьев, это вы у нас наука, вам почет да уважение… — его развозило все больше. Он вдруг взялся за гитару, начал орать что-то неразборчиво пьяное на мотив «цыганочки», притопывать ногой.

Сергей подождал пока набесится вволю, потом предложил:

- Давай спать, что ли? Останешься у меня, я на диване постелю, пора уже.

Бяша смотрел вытаращенными, непонимающими глазами, глуповато ухмылялся и кивал беспрестанно.

- Щя, Серый, щя! Добить надо остатки, сей секунд!

Он снова намешал бурды, не отрываясь, выхлебал всю. Сел на стул, раскинув ноги, прижав руки к груди. На лице его застыло выражение крайнего изумления, и от того оно стало похоже на лицо старого, выжившего из ума маразматика. Сергей не мог смотреть на подобное — будь кто другой, плюнул бы, отвернулся. Но когда с другом так, нет хуже. Он сидел, положив локти на стол, барабанил пальцами.

- Не-е, нормалек, — доложился Бяша, — зря отказывался, это еще что! Хошь научу гуталин пить, ну хошь? Или бээф, клей такой, знаешь, — язык у него заплетался, речь звучала невнятно.

- Не хочу! — отрезал Сергей. — Пошли укладываться.

- Сей минут! — сказал Бяша и уткнулся лицом в стол. Тарелки он перед этим резко отодвинул, и они чуть не полетели на пол — Сергей успел подхватить.

Он отнес всю посуду в раковину, мыть не стал. Потом склонился над Бяшей — спит? Нет, тот не спал. Он тихо и беззвучно рыдал в скатерть. Сергей провел рукой по его спине. Отошел.

- За что… — невнятно донеслось от стола, — за что все это мне! — кулак чуть не проломил столешницу, подпрыгнула и завалилась на бок ваза с тремя красными веточками, которые Сергей подобрал на улице еще осенью, полилась вода, прямо под локоть Бяше, — он не чувствовал, его сотрясали глухие, прорвавшиеся-таки наружу рыдания. — Я из другого теста, что ли?! Я не понимаю, да?! За что так?! У-у-у, всю жизнь угробили, Серега-а!

Сергей молчал, да и что он мог сказать. Он думал о другом — что стоило сегодня пройти мимо, не заметить, не узнать. Как было бы спокойно и хорошо, так ведь нет, сам, дурак, напросился!

- Ты думаешь, я пьян, Серый! Нет! — продолжал подвывать от стола Бяша. Конечно же, он был пьян в стельку — поднимись на ноги, и они б его опрокинули на пол. Это было еще далеко не худшим проявлением его пьяной дури, Сергей знал, но это было уже близким к пределу, к вспышке буйства, следовавшей обычно за такими вот самотерзаниями. Нет, этого не будет, нет, Сергей не верил, что у него дома, после стольких лет разлуки Бяша не сможет сдержать себя, не верил! Он поглаживал его по спине, успокаивал.

- Да плюнь ты на все — голова на месте, руки-ноги — чего еще! Погоди вот, мы тебя пристроим куда-нибудь, оклемаешься… — приговаривал он, — и все путем будет.

- Не-ет, я не пьян! — гнул свое Бяша, не отрывая лица от скатерти, комкая ее огромными ручищами. — Все исковеркали, всю душу вымотали, гады-ы…

- Говорил же: нечего на других пенять, человек сам себе… — обращался к разуму Сергей. Но до Бяши его слова не доходили.

- Все сволочи! — выкрикнул вдруг тот истерично, с надрывом, хрипато. — Все!

Он вскочил, ударился плечом о стену, упал, опрокинув головой стул. Дернулся, пытаясь встать, но лишь стянул на себя скатерть.

"Вон, Славик, чудо-парень, вежливый, аккуратный, всегда поможет…" — прозвучали неожиданно в ушах старые, почти забытые слова матери. Почему?! Сергей бросился поднимать друга. Но тот резко отпихнул его от себя, встал сначала на колени, а потом и в полный рост. Сергей видел, что Бяша уже готов, что он даже не понимает, где он находится и что с ним, кто рядом — взгляд был безумен и свиреп. Начинается! Он попытался обхватить его за плечи, но Бяша снова выставил свои мосластые лапы, оттолкнул.

- У-у, гады!!!

Гитара со звоном и хряском обрушилась на плиту, сбила конфорки и разлетелась на куски — сухой острой щепой Сергея сильно ударило в щеку, заскрипели на последнем пределе и оборвались струны. Сергей поневоле сжал кулак, собираясь этим единственно возможным средством успокоить Бяшу. Но тот уже и сам успокоился. Он так же неожиданно рухнул на стул не сел, а развалился полулежа, спиной на сиденье, дергая согнутыми в коленях, расслабленными ногами… и скис. Только всхлипывал судорожно.

- Все?! — спросил Сергей, вовсе не надеясь на ответ.

Но Бяша ответил, может, машинально, а может, и в просветлении:

- Все, порядок!

Он никак не мог устроиться на стуле. И Сергей, придерживая под руки, помог. Чувствовал — ничего неожиданного больше не будет, угомонился. Но на душе было не просто неспокойно, а невыносимо тяжко и муторно.

В стену стучали со всей силы. Он хотел сходить к соседям и объясниться, но взвинченные нервы не дали этого сделать пускай там хоть с ума сходят, ну их к черту!

Бяша тихо сопел, часто приоткрывая левый глаз, поглядывая на яркую лампочку.

- Вот и встретились… — проговорил каким-то не своим усталым и почти трезвым голосом и свесил голову на грудь.

В дверь позвонили, уверенно и настойчиво, три раза подряд. Кто бы это? Сергей поплелся в прихожую, ругая все на свете, а особенно поздних, ночных гостей.

- Разрешите?

На пороге стоял милиционер в черном овчинном полушубке, теребил в руках перчатки с белыми отворотами. От холода лицо у него было свекольно красным, и на нем белыми перышками выделялись брови и узенькие подбритые усики. На вид ему было не больше двадцати трех — двадцати пяти лет.

Сергей опешил, отступил вглубь прихожей, споткнувшись о край коврика. Вот так оборот!

- Конечно, заходите, пожалуйста.

Милиционер старательно обстучал о половик сапоги, вытер подошвы. Только после этого сделал шаг вперед.

- Чем обязан? — учтиво поинтересовался Сергей.

Милиционер, немного смущаясь, огляделся, сдвинул шапку на затылок.

- Гуляем? — спросил вкрадчиво.

Только сейчас до Сергея дошло.

- Соседка нажаловалась, наверное? — спросил он и тут же заверил. — У меня все в порядке, все тихо, товарищ сержант.

- Было б тихо, меня не прислали б, — ответил тот, засмущавшись еще больше, прихлопывая перчатками по рукаву и продолжая вертеть головой. — Вы позволите?

Надо же, какой вежливый, подумалось Сергею. И зачем открыл только! Не надо было к двери вообще подходить — мало ли, спит он или дома нету! Теперь от этих запоздалых сожалений было мало толку.

- Пожалуйста, — он распахнул дверь в темную комнату, щелкнул выключателем,

Милиционер комнату проигнорировал, направился на кухню неторопливо и озираясь по сторонам, задевая стены, будто неловкий стеснительный гость.

- Здорово, начальник! — встретил его Бяша.

Он стоял у стола, придерживаясь рукой за край, покачивался. Глаза у него были мутными, осоловелыми, но вовсе не безумными.

Милиционер нимало не удивился.

- Гуляем, — сказал он опять, но уже утвердительно.

- Отгуляли, — поправил его Бяша.

- Ваши документы, пожалуйста.

И как они так ловко определяют, как видят — кто есть кто, кто их клиент, а кто нет? Сергей надеялся на чудо. И знал не будет сегодня никаких чудес.

- Почему в Москве? — спросил милиционер. Стеснительность и неловкость слетели с него, будто и не было. Лицо постепенно превращалось из свекольного в нормальное, даже немного бледное.

Бяша отвечать не стал. Сел к столу, уперся в него локтями, принялся опять тискать черными пальцами лицо.

- Придется пройти со мной! — милиционер говорил Бяше, но смотрел почему-то на Сергея.

- Товарищ сержант, да пусть у меня поспит, утром уедет, я сам провожу, все будет нормально, не беспокойтесь! — заторопился Сергей.

- Все будет нормально, — повторил на свой лад сержант, — нельзя, непорядок.

- Не переживай, Серега, — подал голос Бяша, вставая.

- Товарищ сержант, с ним было только что совсем плохо, хотел уже врача вызывать, скорую, еле отошел — пусть отлежится, ну зачем, мало ли что, а тут ему будет хорошо, и вообще… — продолжал суетиться Сергей. Он чувствовал себя страшно виноватым перед Бяшей и не знал как исправить деяо, нервничал, не находил слов, — ему было совсем плохо…

- Ничего, у нас ему будет хорошо, — заверил сержант без тени сомнения, но и без нажима. — Одевайтесь.

Сергей видел, что Бяша старается держаться непринужденно, даже нагловато, будто все ему нипочем. Но он видел и другое — давалось это Бяше с трудом, с большим напряжением, голос у него подрагивал, срывался. Он почти протрезвел, хотя и покачивался, на лице застыла деланная, жалкая улыбочка.

- Ты меня прости, Серега, ты не держи на меня… — Бяша смотрел как-то виновато и печально, — так получилось, прости.

- Все путем, все путем, — ошалело повторял Сергей чужую, не свойственную ему фразу и тоже улыбался — губы подрагивали.

- Извините, — сказал милиционер на прощание. — И кстати, сходили бы, перед соседкой извинились, а то нехорошо как-то.

Сергей закивал. Но у него свое болело, не до соседки.

- Я с вами, — он схватил с вешалки куртку, — можно ведь?

- Нет-нет, — сказал милиционер строго, давая понять, что дискуссии будут сейчас неуместными, — мы уж сами. Всего доброго.

Они вышли. С лестничной клетки донеслось:

- Не отчаивайся, Серега, встретимся еще! — голос был совсем осипшим, надтреснутым. Потом послышался легкий присвист и неразборчиво: — Опа, опа, жаренные раки, приходите в гости к нам, мы живем в бараке…

Дальше Сергей не расслышал. Он осторожно притворил дверь. Прошел на кухню, сел на стул и уронил голову на согнутые в локтях руки. Долго сидел так и думал. И мысли, вроде, уплывали, не могли связаться, и вспомнилось что-то давнее-давнее, полузабытое, сумбурное, нелепое, где молодой звонкий голос будто на заевшей пластинке повторял с вызовом самому будущему:

"Приходите в гости к нам, приходите…"