"Все сначала" - читать интересную книгу автора (Джордан Пенни)

ГЛАВА ПЯТАЯ

Звук открывающейся двери заставил Вин пробудиться от глубокого сна, в который она погрузилась только перед рассветом. Голова раскалывалась, в глазах песок, веки распухли – ей таки удалось наплакаться вволю.

Невзирая на недовольство Тома, уик-энды она всегда проводила с Чарли: за неделю скапливалось немало общих дел. В этот раз, например, они собирались съездить в магазин канцелярских товаров. К тому же воскресные завтраки были особенными: для Чарли в этот день готовилось его любимое блюдо: подрумяненные сосиски с глазуньей.

Пытаясь сесть, она отыскала скомканный носовой платок, высморкалась и потерла глаза. Боже мой, неужели так поздно – уже начало десятого.

– Привет, мам. Папа сказал, что приготовит завтрак, а ты можешь еще поспать. Я тебе кофе принес.

Нате вам! Утро начиналось с пренеприятнейшего сюрприза – экс-супруг готов даже стряпней заняться, лишь бы оттеснить ее на вторую роль. Дело, разумеется, не в завтраке, а в том, что втируша Джеймс целенаправленно разрушал сложившийся уклад их жизни.

Вин почувствовала густой аромат кофе, который Чарли осторожно нес к ней. Джеймс, видимо, нашел спрятанный ею пакетик с зернами и кофемолку.

Сердце екнуло, отзываясь рассеянной болью, когда она взяла с подноса чашку и увидела, что Джеймс приготовил для нее кофе по-особенному: на поверхности дрожала тонкая пленка шоколада. Кофе времен их недолгого супружеского счастья!

И кто бы мог подумать, что такой незначительный жест, явно рассчитанный на то, чтобы заинтриговать Чарли, мог так ее взволновать. Опять воспоминания! Вин снова испугалась своей полной незащищенности перед прошлым.

– Папа специально купил плитку шоколада, когда мы ездили за свежими газетами, – важно заявил Чарли. – Он сказал, тебе всегда нравился такой кофе.

– Ну вот, наконец, и проснулась сама. Чарли хотел тебя разбудить, но я не разрешил, пора ему узнать, что работающим людям в выходные дни не грех и отоспаться.

Вин взглянула на показавшегося в дверях Джеймса, рука, сжимавшая чашку, дрогнула, и кофе выплеснулся, обжигая кожу.

Вин удрученно глядела в сторону двери. Как же ей пресечь эти беспрестанные попытки вбить клин в ее отношения с сыном?

И ведь как умненько действует, как хладнокровно вычисляет все ее болевые точки. Наверняка этот трюк с кофе спланирован загодя. А самое неприятное, что у него слишком много преимуществ. Уже одно то, что он мужчина, ставит его в выгодное положение, к тому же родитель отсутствующий и лишь изредка возникающий всегда привлекательнее для ребенка.

И внешность у него выигрышная, уныло подумала Вин, представив собственное измученное и блеклое без косметики лицо. Да, вид у Джеймса цветущий, ничего не скажешь, настоящий живчик. В австралийском климате он приобрел устойчивый загар. Волосы ухоженные, короткие рукава рубашки открывают мускулистые руки. Физической работы он явно не чурался, и уж совершенно точно занимался спортом. Таких мускулов, сидя за компьютером, не наживешь.

За годы, прожитые порознь, Вин никогда не задумывалась ни о его жизни, ни о его романах. Зачем? И сейчас ей было все равно. Они разведены, но она вдруг живо вообразила его в шортах – натягивающим паруса небольшой, ярко раскрашенной лодки, а рядом восхищенно улыбающаяся блондинка, худенькая и гибкая.

– Твой кофе стынет.

Возникшая пауза словно бы отрезвила ее, вернула в реальность, к осознанию того, что Джеймс сейчас в ее комнате, стоит вот здесь, рядом, даже присаживается на край кровати столь непринужденно, будто имеет на это полное право.

Хорошо что на ней хоть что-то надето! В свое время Джеймс приучал ее спать обнаженной, и в первые незабываемые дни их любви она наслаждалась теплотой и чувственностью его тела, долго нежась в его объятиях. Когда его не стало рядом, она все равно продолжала спать обнаженной, и длилось это до тех пор, пока она не догадалась, что тоскует по нему, что, касаясь постельного белья, надеется ощутить запах его кожи, теплоту его тела. В первое время ей так не хватало Джеймса! Тогда она перебралась из их спальни в эту комнату.

Теперь, конечно, ей такое и в голову не приходило. Следовало считаться с повзрослевшим Чарли, и на ночь Вин облекалась в строгого фасона ночную рубашку из прочной, даже грубоватой ткани. Таких, как эта, имелось несколько, только разных цветов. Чарли состроил гримасу отцу, присевшему на край кровати, а она вдруг желчно подумала, что дамы, все эти годы делившие постель с Джеймсом, навряд ли подозревали о существовании таких занудных вещей, как ночная рубашка. Им это было ни к чему.

Да, с Джеймсом ночные рубашки ни к чему, подумала Вин, вспоминая то блаженство, какое доставляли ей руки Джеймса. И тут же выругала себя: опять разнежилась! Не блаженство ей надо вспоминать, а боль, последовавшую за блаженством, а прежде всего надо помнить, что он отверг Чарли, которого теперь хочет у нее отнять.

– Ты собираешься пить свой кофе?

Вин воззрилась на опущенную чашку, опасаясь, что руки предательски задрожат, как только она ее поднимет.

– Я теперь пью черный, – холодно заметила она. Это было правдой, что отнюдь не означало, что иногда она не баловала себя чашечкой кофе со сливками. Шоколад, конечно, остался в прошлом.

Повернув голову, она увидела разочарованное лицо Чарли и быстренько поправилась, вспомнив, кто принес ей этим утром кофе.

– Но сегодняшний кофе и вправду замечательный! – Она улыбнулась Чарли, стараясь не замечать Джеймса, подняла чашку и сделала глоток.

– Еще бы не замечательный! – насмешливо воскликнул Джеймс. – Помнится, ты его лакала с таким упоением, что вот здесь непременно оставалось шоколадное кольцо.

Вин сидела как завороженная – он вдруг подался вперед и легонько провел пальцем над ее верхней губой. В горле застрял комок, а по телу пробежала коварная волна терпкого удовольствия.

Да, лакала с упоением…

Она вспомнила, как Джеймс слизывал с ее губ тонкое колечко шоколада, а потом осыпал их легкими поцелуями и страстно покусывал, пока она не издавала приглушенный стон, который он пытался вобрать в себя.

– А папа берет меня с собой! – объявил Чарли, вырывая ее из сладких грез. От услышанного сердце заколотилось как бешеное, судорожно выталкивая прочь нахлынувшие воспоминания. – Мы поедем на место его будущей работы.

– Я собираюсь осмотреть территорию, сравнить различные варианты проектов, – пояснил Джеймс. – Мне подумалось, что Чарли будет интересно. А ты сможешь заняться собой.

Вин приготовилась было протестовать, заявить, что вовсе не намерена заниматься собой, что воскресенье для них с Чарли особенный день, но сын уже соскочил с кровати и бросился к двери, нетерпеливо призывая:

– Пап, пошли скорее!

Джеймс поспешил за ним, и Вин поняла, что бывший муж опять ее обошел.

С лестницы слышалась беззаботная болтовня Чарли, а она оставалась наедине со своими страхами. Вин вполне могла бы запретить Чарли ехать с отцом, но у мальчишки был такой восторг в глазах, что у нее не хватило духа лишить его удовольствия. К тому же не хотелось выдавать свою ревность.

Ревность. Вин беспокойно заерзала в постели. Растущая привязанность Чарли к отцу и впрямь вызывала у нее ревность. Но дело не только в ревности. Она боялась, что Джеймс начнет отсуживать у нее сына или, того хуже, Чарли объявит о своем желании жить с отцом.

В тишине опустевшего дома ее воспаленное воображение рисовало возможную ситуацию: Джеймс обоснуется недалеко от своей работы, а Чарли будет томиться здесь, с нетерпением ожидая выходных, чтобы поехать к отцу. Будет возвращаться, переполненный впечатлениями, пока однажды не объявит о решении покинуть ее и остаться с Джеймсом.

А что же будет с ней, если все обернется именно так? Нет, такого горя ей не пережить, надо предотвратить беду. Но как? Джеймс умеет побеждать: когда-то очаровал ее, теперь хочет очаровать Чарли.

Но любить ребенка – вовсе не то же самое, что любить женщину. Отцовская любовь – дело хлопотное и трудное. Отцовская любовь! К ребенку, которого не хотел.

Тогда не хотел, а теперь вполне мог привязаться, бывает и так.

Одевшись, она спустилась вниз. На кухне все было прибрано, лишь включенный вентилятор напоминал о недавнем присутствии здесь Джеймса и Чарли. Вин заваривала себе кофе, когда раздался телефонный звонок. Она подняла трубку и поежилась, узнав голос Хедер.

Как можно короче Вин объяснила подруге, что произошло, и услышала протяжный вздох, который можно было считать преамбулой к долгому разговору.

– Как это? Прямо так и въехал с вещами? И ты позволила ему остаться?

– У меня не было выбора, – печально заметила Вин. – По закону он по-прежнему владеет половиной дома, но дело даже не в этом, Хедер, все упирается в Чарли. Он без ума от отца, и если я буду настаивать, чтобы Джеймс уехал, то боюсь…

– Понятно, Вин, я тебе так сочувствую.

Хедер вошла в ее положение сразу, ей долго объяснять не пришлось.

– А как отнесся к этому Том? – послышался осторожный вопрос.

Вин тяжело вздохнула.

– Без восторга, а на мои страхи ему наплевать. – После паузы неохотно пояснила: – Для него Чарли всего лишь невостребованная посылка, и он прямо-таки горит желанием вручить ее Джеймсу. Меня всегда устраивало, что Том не похож на Джеймса, и я вообразить не могла… Он оказался таким черствым, Хедер. Ты представить себе не можешь, каких он мне пакостей наговорил! Дескать, если у нас будут дети, то он к ним Чарли ни за что не подпустит. Каково?

– Ну, что он черствый, видно сразу, а ты с ним встречаешься почти год, – мягко заметила Хедер.

Вин с трудом сглотнула. Ей нечего было возразить на эти слова – Хедер была права.

– Да, конечно. Теперь о замужестве не может быть и речи. Я все надеялась, что у Тома с Чарли наладятся отношения, но похоже… Ведь Чарли еще мальчишка, – сказала Вин, будто оправдываясь. – Неужели так трудно найти к нему подход, расположить к себе, подружиться? Если бы Том был терпимее к ребенку, наш брак был бы вполне возможен…

Хедер в ответ вздохнула.

– Что делать, мужчины – народ крутоватый, а Том особенно. Мне кажется, у него и на собственных детей терпимости недостанет. Извини, конечно, за откровенность. Послушай, может, я загляну к тебе?

– Нет, не стоит, я чувствую себя нормально, – солгала Вин и быстро сменила тему разговора: – А правда, не начать ли нам ходить на занятия аэробикой по понедельникам?

– Мне это просто необходимо! – простонала Хедер. – Я тут как-то примерила прошлогодний купальный костюм!..

Положив трубку, Вин призадумалась о Томе: может, позвонит, хотя вряд ли. Он не из тех, кто способен мучиться угрызениями совести. Не в его стиле просить прощения, даже когда он не прав. И все же, ведь они союзники?

Возможно, Том обидел ее под горячую руку, разозлился из-за возвращения Джеймса и сорвал зло на Чарли. Может, ей не стоит спешить с отказом? Все-таки у них серьезные отношения, а не мимолетный флирт, к тому же повод для обиды у него действительно есть.

Неужели придется уйти с работы? Как раз когда она обрела опыт и определенную финансовую независимость. Когда она почувствовала себя полноценным человеком.

Она уже давно извлекла уроки из своего прошлого и теперь больше всего боялась сделаться игрушкой в руках другого человека.

Звенящая пустота дома раздражала. Может, заняться уборкой… Комнатушку наверху давно пора привести в порядок. По опыту Вин знала: ничто так не отвлекает от дурных мыслей, как физический труд.

Спустя полчаса, разгоряченная уборкой, она плюхнулась в кресло, уныло разбирая кипы найденных вещей. И как это накопилось столько хлама? Например, ее школьные учебники. Зачем она их хранила? А все эти фотографии… С насупленным видом она подняла один из альбомов, из которого выпало несколько снимков.

Подумать только, это – она. Стала рассматривать, вспоминая, что фотографировал брат. Еще приговаривал, что изящных женщин беременность отнюдь не красит.

Тогда замечание брата ее обидело, но фотография подтверждала его правоту.

Личико кругленькое, немного припухшее, совсем детское. Фигурка точеная, волосы собраны назад хвостиком. Совсем дитя, но животик уже обрисовался. Может, ее моложавость – это фотографическая уловка? Неужели она действительно так выглядела? Вообще-то ей всегда давали меньше ее возраста, но чтобы в девятнадцать быть такой инфантильной…

Рука, державшая фото, дрогнула. Теперь она Джеймсу не нужна, это понятно. Но на кой черт ему нужна была тогда такая дуреха?

Дрожащими руками она порвала фото надвое и швырнула в кучу на выброс.

Ее прошлый облик сейчас не радовал. Может, потому, что был отвергнут Джеймсом?

Зачем ей фотография, напоминающая об ошибках юности? Но можно ли теперь винить в них только ее одну? Джеймс уверял ее в вечной любви и домогался ответного чувства. Чувства-то он добился, а в остальном… Но многого ли можно требовать от упрямой девчонки? Иногда, глядя на Чарли, ей казалось, что упрямство мальчик унаследовал от нее, вероятно, потому она была так снисходительна к этому его недостатку.

Вин устало поднялась, отряхнула джинсы. Когда вернется Чарли, они разожгут костер из этого хлама. Давно надо было здесь прибраться, упрекнула она себя, заталкивая вещи в пластиковый пакет.

Хорошо бы сделать из этой комнаты кабинет для Чарли. Размышляя по этому поводу, она пыталась не замечать голоска, хихикающего над ее планами, которыми она пыталась разогнать свои страхи: не исключено, что кабинет для сына придется устраивать отцу, а не ей.

Вин опять почувствовала обиду, комком застрявшую в горле. Голова все еще болела. Подойдя к зеркалу, она откинула прядь волос и хмуро взглянула на свое усталое, запыленное лицо.

Солнечный луч скользнул по циферблату часов. Долго же она провозилась наверху. Того гляди, вернется Чарли со своим папочкой и сразу запросит есть.

Решительно отогнав страх, делавший ее неспособной к отпору, Вин отнесла вниз набитую до отказа мусорную корзину, а затем поднялась в ванную комнату, чтобы принять душ и уложить волосы.

Старые, потертые джинсы стали велики в талии: да, похудела заметно, а все из-за этих неурядиц между Томом и Чарли.

Что же, с Томом, видимо, придется расстаться, решила Вин. Нельзя выходить замуж за человека, который терпеть не может твоего сына.

Быстрыми движениями она нанесла крем-пудру, но напряженное выражение не исчезло с лица. Есть вещи, которые не скроешь даже косметикой, подумала она, нанося легкий румянец, оттеняя глаза и крася губы.

Толстый свитер вполне скрадывал ее хрупкость. Нет, очень худой она еще не была, но дальнейшая потеря веса чревата потерей привлекательности.

Она вдруг вообразила девочек, которых мог знать в Австралии Джеймс, – юных, беззаботных, гибких, уверенных в своей неотразимости и сексуальной притягательности.

Да, она тоже чувствовала себя такой в его объятиях. Джеймс говорил ей о своей любви, о неутоленной страсти, о ее шарме, обещал блаженство.

Уж свое обещание он выполнил. Вин напряглась, отставляя тюбик губной помады; глаза вдруг потемнели, обжигающей волной снова разлились запретные переживания. Стоило ей приоткрыть заслоны, как на волю вырывались воспоминания, а по телу пробегала дрожь. Вот и сейчас то же самое наваждение – Джеймс дотрагивается до ее лица, щекочущие движения его губ по чувствительной области между шеей и плечом, вновь возникающая жажда его лобзаний.

Она закрыла глаза, куда-то смахнув губную помаду, легонько ощупала грудь дрожащими пальцами.

Под прикрытыми веками чередой всплывали навязчивые образы. Джеймс… его руки скользят под свитер, ладони обнимают груди, и поцелуи, поцелуи. Его нежные пальцы уже теребят набухшие соски, а она вся трепещет от предвкушения…

…Оплетает руками его шею, голова безвольно склоняется ему на плечо. Всем телом, горящим страстью, прижимается к его торсу, нетерпение мутит рассудок, он припадает ртом к ее соску, исторгая из нее стон наслаждения.

Кружившие голову воспоминания уносили в прошлое. Вин не слышала своего постанывания, не слышала подъехавшей машины, шагов в холле, шума закрывающейся входной двери.

– Мам, мы уже вернулись.

Легкий шорох открываемой двери и голос Чарли вернули ее на землю. Глаза округлились, румянец залил лицо. Перед ней стояли оба: Чарли и… Джеймс.

Как долго Джеймс здесь стоял? Что он мог увидеть… и понять? Рука ее была уже вынута из-под свитера, под сермяжной грубостью которого трепетали и немели груди с воспаленными и затвердевшими сосками. Зеркало предательски отражало ее смятенное лицо. Неужели Джеймс мог заметить ее возбуждение? И вообще смотрел ли на нее, догадывался ли?

Ослабевшая от возбуждения и стыда, она проклинала свою тупость. Как же часто за все эти месяцы и годы, прошедшие со времени их развода, когда тело ныло и страдало, разбуженное воспоминаниями о его ласках, она уговаривала себя не делать глупостей!

Чарли что-то без умолку щебетал об увиденном, о шикарной машине, но Вин никак не могла сосредоточиться. Лицо ее по-прежнему горело возбуждением и стыдом.

– Прости, если мы помешали тебе.

В спокойных словах Джеймса ей почудилось коварство. Она взглянула на него, и голова ее пошла кругом, смятение ее отразилось во взоре, темном от расширенных зрачков.

Что он имел в виду? Что хотел сказать? Догадался? Съежившись от стыда, она потупилась и отвернулась. Он же вдруг прошел в комнату и нагнулся, словно отыскивал что-то на полу. Вид склонившегося перед ней мускулистого тела снова вызвал приступ неутоленного желания. Вин быстро отступила назад.

– Ты потеряла вот это, – услышала она и принудила себя взглянуть – Джеймс протягивал ей тюбик губной помады. Разлившаяся краска стыда жгла все тело. Неужели это нечистая совесть нашептывает ей, что слишком долго он рассматривает ее фигуру, рот… Пытается объяснить причину падения губной помады? Ей казалось, что он догадался, какими чувствами она томима.

– Мам, есть хочу, – нетерпеливо объявил Чарли. – Что у нас к чаю?

Пришлось достать рулет из баранины, предназначавшийся для ланча. Мясо она купила в соседней лавке у мясника, торговавшего в основном сосисками. Баранина была приготовлена по-уэльски, но, когда они сели за стол, Вин не смогла проглотить ни кусочка. Желудок все еще отчаянно сокращался от стыда и смущения: Джеймс застал ее врасплох, в самом разгаре эротических фантазий. И так безвольно, безотчетно она отдавалась им, что почти…

Вин положила нож и вилку. Груди все еще ныли, особенно та, которую она легонько тронула, вспомнив, как Джеймс… Отодвинула тарелку, почувствовав приступ тошноты. Да как же она посмела так вести себя, так чувствовать, так вожделеть!..

Она поднялась, зная, что Джеймс следит за ней, но ей было все равно. В кухне открыла кран, налила стакан холодной воды и принялась отпивать глотками, когда вошел Джеймс.

– Ты плохо себя чувствуешь?

– Да, немного разболелась голова. Пройдет, – солгала она вежливым тоном, хотя ее всю трясло от негодования. Пришел посочувствовать! Будто не знает, что всему виной его присутствие, общение с Чарли и все… все остальное!

Вспомнив обо всем остальном, она снова почувствовала жгучий стыд, усугубленный его назойливым участием.

– Свежий воздух помогает куда лучше, чем таблетки, – строго заметил Джеймс.

Дурнота чуть прошла. Она отставила стакан с водой и обвела взглядом маленькую кухню.

– Джеймс, ты вторгся сюда обманным путем. Ты, конечно, имеешь право здесь проживать и морочить голову Чарли, изображая из себя супермена, но ты не имеешь никакого права указывать мне, как вести себя. Я женщина, а не ребенок и…

– Да, женщина, – негромко сказанные слова заставили ее смолкнуть. – И вполне созревшая.

Его взгляд задержался на ее губах. Сердце Вин бешено заколотилось, отдаваясь порывистыми ударами во всем теле. Рот пересох, гнев уходил, оставляя ее совсем беспомощной.

Теперь Джеймс разглядывал ее фигуру; глаза его пронзительно блестели, будто просматривали ее насквозь. Она хотела одернуть его, призвать к вежливости, но не могла произнести ни звука. И вздумай он сейчас подойти и дотронуться…

Кухонная дверь с шумом распахнулась, и влетел Чарли.

– А пудинг будет?

Глядя на него отсутствующим взором, Вин ответила:

– Будет фруктовый компот, Чарли, или, если хочешь, возьми йогурт.

Какими естественными и обыденными были слова, какими заученными движения… Она взяла у сына пустую тарелку, подошла к холодильнику, а внутри все клокотало от нескромного взгляда Джеймса, прожигавшего ее растревоженную плоть.

Сама виновата, позднее упрекала она себя. Не надо было бросать на Джеймса томные взгляды, так явно выказывать свои чувства. Размякла, раскисла, проявила слабоволие. Ему – еще один козырь на руки. Как бы не проиграть ей битву за Чарли!

Видимо, он решил сделать ставку на свою мужскую неотразимость. Хочет ее сломать, внести разлад в отношения с Чарли. А для этого хороши любые средства.