"Университетская история" - читать интересную книгу автора (Торчилин Владимир)

XIV

В этот же день, вернувшись от Джима и увидев мигающую лампочку автоответчика, Андрей прослушал телефонное послание от декана (все-таки тот позвонил сам, а не передал через секретаршу!), в котором Кевин, во-первых, выражал несомненное волнение по поводу состояния его здоровья, а во-вторых, сообщал, что второе заседание комиссии по разбору его преступлений назначено на десять утра в среду и ему, во избежание сильных осложнений, на этом заседании непременно надо присутствовать. В том же кабинете.

Как же, здоровье мое его волнует, зло подумал Андрей, пока звонил адвокату и оставлял на его автоответчике послание со сроком и местом очередной встречи заинтересованных сторон в полном составе. Небось за свою задницу трясется, если Андрей вдруг со своей загадочной российской натурой плюнет на всё это дело и просто не придет с ними препираться. Вот тогда декану и вольют за отсутствие воспитательной работы с преподавательским составом или как там этот процесс здесь называется!..

Впрочем, надежды на возможное разрешение проблемы при квалифицированной помощи Джима улучшили настроение Андрея настолько, что он даже вышел поужинать в небольшой мексиканский ресторанчик за углом, где одно время, пока не устал от переперченной кухни, он слыл даже за завсегдатая, а выпиваемый им за каждым ужином довольно большой стаканчик текилы безо льда или любого другого разведения создал ему репутацию настоящего мужчины. И ужин показался ему вполне достойным, и даже какую-то вполне бессмысленную передачу по телевизору он, когда вернулся домой, посмотрел без особого отвращения.

Впервые за последние дни он нормально спал, а проснувшись, стал прикидывать, чем бы деловым занять себя сегодня дома. Долго думать, однако, ему не пришлось, поскольку через пять минут после того, как он открыл глаза, раздался телефонный звонок и, подняв трубку, Андрей с некоторым удивлением услышал в ней голос Джима, которого, если честно, предполагал увидеть только назавтра в кабинете Кевина. В голосе Джима звучало явное удовольствие человека, хорошо сделавшего свою работу:

— Доброе утро, Эндрю! Вы уже встали? Впрочем, даже если и нет, то быстро приводите себя в порядок и приезжайте ко мне. Похоже, мне удалось найти еще более надежное решение нашей проблемы, чем то, которое мы обсуждали вчера. Я покопался в ваших бумагах по поводу найма на работу и набрел на интересные вещи. Поэтому надо пересмотреть нашу стратегию. Так что — жду!

И заинтригованный, и совершенно воспрянувший духом, Андрей оказался в конторе мгновенно. На этот раз лорд Джим встретил его не сидя в своем вишневом кресле, а на полпути от стола до ведущей в кабинет двери. Андрею показалось, что адвокату так хотелось ему что-то поскорее сообщить, что его обычной невозмутимости не хватило, чтобы дожидаться клиента спокойно. Он не ошибся, поскольку Джим начал говорить еще до того, как традиционно пожал протянутую Андрееву руку:

— Знаете, Эндрю, похоже, что наши дела не так уж и плохи. Я тут покопался в ваших бумагах о найме, которые я раньше только бегло проглядел, — все-таки впрямую к вашей проблеме они вроде бы не относятся. И, как оказалось, был совершенно не прав, поскольку именно в них-то я совсем неожиданно обнаружил нечто интересное и несомненно для вас полезное. Хотя раньше я таких вещей в университетских письмах с предложением позиций никогда не встречал, но, похоже, вас здесь очень хотели. Вот, смотрите, что пишет проректор в письме на ваше имя, когда перечисляет условия вашего найма. Вот тут: “Обычно предлагаемая вам позиция профессора и руководителя отдела подлежит переаттестации каждые два года, однако, учитывая, что вам предстоит создавать отдел практически заново, руководство университета гарантирует вам сохранение этой должности на второй срок, даже если результаты первой переаттестации не полностью будут соответствовать принятым у нас традиционно высоким требованиям”. Вы понимаете, что это значит? Андрей понял не сразу:

— А причем тут переаттестация? У меня даже до первой еще время есть, а что касается требований, то я совершенно уверен, что мой отдел полностью им соответствует — и по уровню работ, и по преподаванию, и по добытым деньгам. И вообще по чему угодно! А значит и я соответствую. Так что как это может в моем деле помочь?

Джим несколько покровительственно улыбнулся:

— Да что вы, Эндрю! Нельзя же всё по вашей науке мерить! Смотрите шире. Подумайте сами — что с вами хотят сделать? Уволить за нарушение принятой в университете сексуальной политики. Причем, не дав даже доработать до первой переаттестации. Тогда как в официальном письме с предложением вашей нынешней должности вам гарантируют два срока, даже если не всё у вас будет идти гладко. Так? Но ведь они не указали, по каким именно параметрам у вас могут быть, так сказать, недоработки. Конечно, когда это письмо составлялось, подписывалось и потом читалось вами, то всеми вовлеченными в этот процесс лицами как бы само собой подразумевалось, что в контексте предложения и вашей будущей позиции речь может идти только о финансовых или научно-педагогических аспектах. Но ведь впрямую это нигде не сказано и никак не оговорено! А стало быть, надо это условие толковать в самом широком смысле и включить в него поведенческие моменты тоже. Ну, допустим, не всё в вашем поведении в ладу с моральными критериями вашего университета, но поскольку уголовно наказуемого правонарушения вы не совершили, а речь идет о вещах, так сказать, этических, то вам ведь официально обещано два срока на приведение ваших привычек в соответствие с университетскими правилами. И ничего они вам сделать не могут, Теперь понято?

До Андрея начало доходить. А Джим продолжал;

— Для меня теперь ситуация прочитывается совершенно однозначно. К тому же и вообще любое сомнение в вашу пользу. Так что если они действительно попытаются вас уволить, то мы выступим со встречным иском и потребуем компенсации за нарушенное соглашение, за моральные издержки, да еще и за ту прибыль, которую вы можете недополучить, если вас увольняют с неприятной формулировкой, которая может помешать вам в поисках новой работы, соответствующей вашему уровню ученого. И тут уже речь пойдет не о сорока или пятидесяти тысячах. Мой опыт подсказывает, что сумма примерно миллиона в четыре чрезмерной не покажется. Адвокаты у университета хорошие — они сразу поймут, чем это им грозит, и будут склонны найти разумный компромисс. Кстати, на всякий случай — мало ли что им взбредет в голову, вдруг начнут упираться! — нам надо будет составить дополнительное соглашение по поводу моей компенсации, если нам такой иск подавать все-таки придется. Я понимаю, что с повременной оплатой в этом случае у вас могут возникнуть затруднения — дело будет длительное, но мы можем заключить стандартное соглашение типа того, что я работаю на вас бесплатно и если дело мы проиграем, то не получаю ничего, но если выиграем, то вы отдаете мне сорок процентов присужденной вам компенсации. Это практически стандартные условия в подобных делах. Если хотите — проверьте у какого-нибудь независимого эксперта. Можно даже пригрозить иском миллионов на шесть — нам просто надо вместе прикинуть, как это рассчитать получше. Вы мне дайте цифры по вашей зарплате, консультациям, сколько вы могли бы получать в компании и тому подобное. Из этого мы и вычислим ваши возможные потери для худшего сценария. Могу вас уверить, что им мало не покажется. Так что поводов для уныния нет! И на повторную встречу мы придем во всеоружии. А культурные различия вместе с вашими письмами в стихах будем держать про запас. Так сказать, в качестве второй линии обороны. Хотя теперь я полагаю, что она может и не понадобиться. В общем, стратегия мне ясна, так что сейчас давайте обсуждать тактику. Это тоже может оказаться существенным. Во-первых, кого мы можем на встрече увидеть?

— Ну, — неуверенно начал Андрей, — я думаю, что все персонажи из первого акта — наш декан, ваш знакомый Берт, эта фурия из отдела кадров и, естественно, университетский юрист, да мы с вами.

— Кстати, университетского юриста, как вы его называете, я тоже достаточно хорошо знаю. Вообще-то Роберт очень разумный человек, хотя порой бывает несколько жестковат. Но договориться с ним можно — там, где он не видит возможности успеха, он никогда долго не упирается. Конечно, все они будут. Но, думаю, там будет и адвокат дамы вашего сердца. Кстати, вы не знаете, кто он?

— Нет, они мне его имени не назвали. Сказали просто — “адвокат доктора Тротт”. Но ему-то что там делать? — несколько удивился Андрей и еще больше удивился, поняв, что ни про что, связанное с его отношением к Деби, он сегодня вообще не вспоминал.

— Ну как же — следить за интересами клиента, — усмехнулся Джим. — Но это роли не играет. Давайте прикидывать, что и как.

И Джим начал излагать свое видение завтрашнего разговора.

Неторопливая и обволакивающе-убедительная речь адвоката совершенно убаюкала умотавшегося Андрея. Через какое-то время он почувствовал, что перестал понимать что бы то ни было в иезуитских планах своего юриста, хотя общее ощущение, что тот свои деньги наверняка отработает и его планиду облегчит, в нем появилось. Поэтому он решил полностью положиться на лорда Джима без всякой попытки всерьез разобраться в тех бесчисленных примерах, которые тот выдавал ему как подтверждение неизбежности их победы, а стал думать о своем. То есть опять о Деби, которая на какое-то время исчезла было из его мыслей. И с удивлением ощутил, что впервые испытывает при мысли о ней некое раздражение и даже недоброжелательность. Если до бесед с Джимом он непрерывно подыскивал ей самые разнообразные оправдания и столь же разнообразные ошибки выискивал в том, как он вел себя по отношению к ней, то теперь Джим, пусть даже и не понятный ему до конца, все-таки сумел внушить ему спасительную мысль, что его поведение было вполне нормальным и естественным, а просто слегка обезумела и начала играть в совершенно идиотские игры значительная часть окружающего их мира.

Но поскольку достаточно длительная совместная работа с Деби не позволяла возникнуть даже тени сомнения в ее полной нормальности и совершенно исключительной рассудительности и предусмотрительности, то следовало прийти к единственно возможному выводу — о том, что она вовсе не защищает свое попранное достоинство, используя для этого любые доступные, пусть даже и не вполне адекватные меры, а, напротив, сознательно и умело использует этот самый мировой идиотизм, чтобы состричь с него дивиденды. Ведь не могла же она не видеть — женщина ведь, и еще какая! — что он действительно влюблен в нее без памяти и что никакой опасности с его стороны ей не грозит ни в личном, ни в деловом плане, как бы она на его чувства ни отреагировала. Достаточно ей было просто и спокойно сказать ему, что ему ничего не светит и что его заходов она не принимает и просит его их прекратить, и он, что бы там ни происходило у него внутри, этим злосчастным письмом и ограничился бы. Да надеждой, что в будущем всё может еще повернуться по-иному. И даже если бы и не повернулось, то, во-первых, с течением времени всё могло бы как-то само рассосаться, а во-вторых, кто знает, какие встречи ему могла бы еще подбросить жизнь, раз на одну такую встречу она уже расщедрилась. И всего этого она не могла не понимать, но, тем не менее, решила действовать по-другому.

Тут ему пришла в голову еще одна мысль: ведь если бы ее заявление в ректорат действительно было воплем отчаяния сотрудницы, перепуганной домогательствами начальника — допустим даже, что именно так она вполне искренне восприняла его осторожные предложения и письмо, — то тогда она первым делом должна была бы требовать его увольнения, а не заниматься методическими подсчетами материального выражения своих моральных терзаний! Но в ее четком и логичном, как научная статья, заявлении требование убрать его из университета стояло на последнем месте — так, вроде как для порядка. А начиналось всё с денег и продолжалось деньгами, и требовались эти деньги даже не с него, а с университета. Как-то не тянуло всё это на всамделишный испуг и реальные страдания. Скорее, использование удобного момента, который он ей так щедро предоставил... Кем же надо быть, чтобы...

— Эндрю, — прервал его горькие размышления недовольный голос Гордона, — вы меня совершенно не слушаете, а нам надо решить, как строить предстоящую нам завтра исключительно важную беседу.

— Да нет, Джим, всё я слушаю, — несколько приврал Андрей. — И не беспокойтесь, всё я соображу, ничего не перепутаю, не вовремя не вылезу. В конце концов, это ведь моя судьба решается! Так что давайте считать, что мы к бою готовы. А сейчас я просто задумался.

— Хорошо, хорошо, — не стал спорить Джим, — готовы, так готовы. Давайте только на всякий случай договоримся, что при каждом обращенном непосредственно к нам вопросе вы сначала ждете моего ответа и только потом добавляете что-то свое, да и то только в том случае, если вам уж очень захочется. А если вы слишком увлечетесь, я буду вам наступать на ногу. Поэтому сядем рядом. Так что ни на шаг от меня не отходите. Я — вся ваша надежда на спасение!

— Джим, — вдруг спросил Андрей адвоката совершенно неожиданно для самого себя, — положа руку на сердце, зачем, по-вашему, она это делает?

Адвокат понял вопрос сразу. Он с каким-то даже сожалением посмотрел на Андрея, помолчал и только потом медленно заговорил, как бы пробуя каждое слово на вкус перед тем, как его произнести:

— Видите ли, Эндрю, я все-таки человек старой и традиционной закваски, хотя в качестве адвоката повидал всякое. И мне кажется, что я вас понимаю. В конце концов, примерно таким же образом я когда-то уговорил свою жену выйти за меня замуж. Только это было не в лаборатории, а в библиотеке, где мы оба подрабатывали, пока учились на юридическом отделении. И никому и в голову не пришло, что в моей настойчивости есть что-то для нее обидное. Но времена меняются. Я ведь вам уже говорил, что каких только флуктуации в общественной морали за последние тридцать лет не было — от шведской семьи до недопустимости сделать комплимент женщине. Отчасти тут и адвокатское сословие виновато — юристов становится всё больше, а зарабатывать всем надо, вот некоторые и изобретают то, что принято называть новым юридическим пространством. А попросту — новые способы вчинять иски и получать гонорары. Вы ведь тоже для того, чтобы получать финансирование, всякие темы выдумываете, пусть даже и не очень нужные, но внешне выигрышные — какая разница? Да и политики не прочь такими вещами попользоваться, ведь половина-то избирателей — женщины. Почему бы тогда и не подыграть феминистским организациям, если от них многое зависит? И, как всегда, самые большие католики оказываются именно в провинции вроде нашей. В столицах эта волна как будто немного на спад идет, хотя к прежним манерам всё уже никогда не вернется, а у нас пока в полную силу бушует. Вы извините, что я не совсем на ваш вопрос отвечаю. Я ведь понимаю, что вам на теорию наплевать, вам важно понять, почему ваша Дебора так с вами обошлась. Но я хотел дать вам общее видение, которого вы, как это ни странно — впрочем, чего с вас, ученых, брать! — и вовсе, похоже, не имеете. А с Деборой ситуация, по-моему, довольно простая. Прежде всего, как это вам ни обидно, она вас не любит. Нисколько. Вы ей совершенно посторонний и безразличный человек. Начальник и начальник. В конце концов, вы сами мне говорили, что в этом университете вы уже третий, у кого она работает. И при этом она почти на десять лет моложе. То есть взрослела уже в годы, когда у нас в стране сложилась такая юридическая система, что стало ясно — с помощью стандартного набора методов ту или иную компенсацию можно получить за всё. Упали на тротуаре напротив чьего-то дома — в суд на хозяина, чтобы лучше лед с тротуара скалывал; неудачи в жизни — в суд на родителей за то, что плохо с вами в детстве обращались. Тем более, что мы все здесь — ну, почти все — к деньгам относимся очень серьезно. Зачем же отдавать то, что само в руки идет и к тому же совершенно законным образом? Вот в такой ситуации вы себя и подставили. Но я думаю, что впридачу к общей атмосфере у вашей Деборы, во-первых, несколько пониженная эмоциональность, а во-вторых, очень изобретательные друзья и подруги. Будь она больше женщиной, так она и без всякой любви могла бы вам посочувствовать и уж никак не стала бы на вас зарабатывать. А тут еще такое количество умелых советчиков вокруг и полное понимание, что она ничем не рискует. В худшем случае откажут в компенсации — так она и на них в суд подаст за неспособность создать нормальную рабочую атмосферу и укрывание сексуальных домогательств. Так что вам еще, может быть, даже повезло, что так всё обернулось. А то уговори вы ее — всю бы жизнь маялись, а при разводе половину имущества потеряли бы! Вы извините, если вам всё это неприятно слушать...

— Ладно, чего уж там, — махнул рукой Андрей, обнаруживший в словах Джима много общего с собственными мыслями, — вы-то тут причем? А за разъяснение спасибо, хотя за эти несколько дней я уже и сам кое-что понимать начал. Ладно, лишь бы сейчас этот кошмар поскорее закончился. Тогда и будем думать, как надо правильно жить в вашей замечательной стране. Ну, что — разъезжаемся, или вы еще меня потренировать хотите?

— Давайте разъедемся до завтрашнего утра, Эндрю, — усмехнулся Джим. — А то вы можете подумать, что я специально наши разговоры затягиваю, чтобы вам счет помощнее выставить, тем более что я сам вам только что самого себя и коллег своих в не самом лучшем свете нарисовал. А вы мне чем-то симпатичны, и не хотелось бы, чтобы вы обо мне плохо думали. Так что до завтра...

И Андрей покатил домой, думая о том, как стремительно способны развиваться события, возникая самым непредсказуемым образом буквально из ничего, и как всего лишь за несколько дней полностью способно измениться внутреннее содержание жизни какого-то наугад выхваченного случаем человека. В данном случае — его жизни.